CC BY
119
| го — везде пустырь, все открыто») [3, т. б, с. 222]. Завершающее поэму лирическое отступление о России и русской душе может быть соотнесено с описанием степи, наполняющей даже «кроткую душу» Шпоньки особым благоговением и приобщающей каждого
к целому, свободному, незавершенному миру. Именно степь, оставаясь поэтическим образом в смеховом мире Н. В. Гоголя, позволяет услышать ту тоску по идеалу, которая пронизывает авторский художественный космос.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Бахтин М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. — 2-е изд. - М. : Худож. лит., 1990. — 543 с.
2. Белинский В. Г. О русской повести и повестях г. Гоголя («Арабески» и «Миргород») / В. Г. Белинский // Белинский В. Г. Собрание сочинений : в 9 т. — М., 1976. — Т. 1. — С. 138 — 184.
3. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений : в 14 т. / Н. В. Гоголь ; гл. ред. Н. Л. Мещеряков ; ред.: В. В. Гиппиус (зам. гл. ред.), В. А. Десницкий, В. Я. Кирпотин, Н. Л. Мещеряков, Н. К. Пик-санов, Б. М. Эйхенбаум ; АН СССР, Ии-т рус. лит. (Пушкин. Дом). - М. : Изд-во АН СССР, 1937 — 1952.
4. Даль В. И. Степь / В. И. Даль // Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка : в 4 т. — М., 1956. — Т. 4. — С. 322 — 323.
5. Лотман Ю. М. Художественное пространство в прозе Гоголя / Ю. М. Лотман // Лотман Ю. М. О русской литературе. — СПб., 1997. — С. 621—659.
Поступила 28.09.09.
«УЕДИНЕННЫЙ ДОМИК НА ВАСИЛЬЕВСКОМ» КАК ОПЫТ ГОТИЧЕСКОЙ СКАЗКИ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ СЛОВЕСНОСТИ КОНЦА 1820-х годов
Н. А. Колыганова
В статье рассматриваются особенности русской литературной готики конца 20-х гг. XIX в., проявляющиеся в новелле А. С. Пушкина «Уединенный домик на Васильевском». Анализируется характер происхождения данного произведения, его место в творчестве А. С. Пушкина, выявляются особенности фантастического, специфика готических образов и сюжета новеллы.
Первая треть XIX в. в России прошла под знаком всеобщей увлеченности европейской литературной готикой и интересом к мистике и сверхъестественному. В моду вошли спиритические сеансы, в периодических изданиях публиковались «страшные истории» отечественных авторов, а романы Уол-пола, Метьюрина, Льюиса и Радклиф завоевали любовь массового читателя. Готические традиции унаследовала и русская литература: в прозе это наиболее заметно у сентименталистов и романтиков. Удивительные
истории о встречах с потусторонним миром присутствуют в творчестве Н. М. Карамзина, А. С. Пушкина, М. Ю. Лермонтова, В. Ф. Одоевского, Н. В. Гоголя, И. С. Тургенева, А. Н. Толстого и др. Писатели заимствовали характерный топос «романа ужасов», систему образов, хронологическое отнесение сюжета или его ключевой загадки к далекому прошлому. Необходимо уточнить, что термин «готический» в отечественной литературе постепенно перестал ассоциироваться с культурой и эстетикой Средневеко-
© Н. А. Колыганова, 2011
ВЕСТНИК Мордовского университета | 2011 | 1
вья и понимался более широко, синонимично «сверхъестественному», «мистическому», а под готической литературой подразумевалось повествование о встрече с потусторонним миром. В России особой популярностью пользовалась готическая повесть. Н. Будур усмотрел в этом «особенность именно русской готики» [2, с. 7].
Ярким примером является «Уединенный домик на Васильевском» Тита Космократо-ва — крайне интересный и не до конца проясненный эпизод творческой биографии А. С. Пушкина [9]. В личной библиотеке писателя хранился оригинал готической новеллы Жака Казота «Влюбленный дьявол» (1722) [7, с. 187]. О задумке создать произведение на подобную тематику под названием «Влюбленный бес» свидетельствуют серия рисунков в тетрадях и черновые записи классика русской литературы .[И]. Например:
«<Влюбленный 6ес>
Москва в 1811 году.
Старуха, две дочери, одна невинная, другая романическая — два приятеля к ним ходят. Один развратный; другой В<люблен-ный> б<ес>. В<любленный> б<ес> любит меньшую и хочет погубить молодого человека — Он достает ему деньги, водит его повсюду — [бордель]. Наст<асья> — вдова ч<ертовка> <?>. Ночь. Извозчик. Мо-лод<ой> челов<ек>. Ссорится с ним — старшая дочь сходит с ума от любви к В<любленному > б<есу>» [8, с. 429].
Поскольку в плане нет сюжетных перекличек с упомянутым французским произведением, можно предположить, что Пушкину был интересен лишь образ влюбленного беса.
А. П. Керн писала, как однажды вечером у Карамзиных А. С. Пушкин «рассказал сказку про Черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров. Эту сказку с его же слов записал некто Титов и поместил, кажется, в „Подснежнике"» [5, с. 384]. Молодой литератор В. П. Титов, о котором идет речь, в 1829 г. действительно опубликовал этот рассказ в альманахе «Северные цветы» под псевдонимом Тит Космокра-тов. Он вспоминал: «В строгом историческом смысле это вовсе не продукт Космо-кратова, а Александра Сергеевича Пушкина, мастерски рассказавшего всю эту чертовщину уединенного домика на Васильевском острове поздно вечером у Карамзиных» [10,
с. 383].
В таком случае говорить о полной передаче авторских интенций мы тоже не имеем права. Литературоведы расходятся во мне-
нии, считать ли А. С. Пушкина автором «Уединенного домика...». В. В. Виноградов в статье «Сюжет о влюбленном бесе в творчестве Пушкина и в повести Тита Космо-кратова (В. П. Титова) „Уединенный домик на Васильевском"», анализируя языковые и стилистические особенности текста, пришел к выводу, что «включение его [рассказа] в состав пушкинской художественной прозы совершенно не оправдано» [3, с. 146]. Б. В. Томашевский поместил произведение в десятитомное собрание сочинений А. С. Пушкина на основании дневниковых записей и воспоминаний современников писателя. Мы же согласимся с точкой зрения последнего. Следует отметить, что в европейской готической литературе есть произведения со сходной судьбой: на основе устной истории Дж. Г. Байрона его доктор Полидо-ри написал повесть «Вампир». Издательство журнала Galiagiani's Messenger опубликовало ее под именем Байрона, чем вызвало его негодование: поэт отрицал причастность к созданию этого произведения [4, с. 22 — 24].
В основе сюжета «Уединенного домика...» — борьба Петра, молодого кутилы, и Варфоломея, черта в человеческом обличье, за любовь скромной набожной девушки Веры. Готическая сказка Пушкина сближается с новеллой Казота лишь мотивом любовных отношений представителя нечистой силы и обычного человека. В остальном же «Влюбленный бес» — самобытное произведение. Действие разворачивается в реалиях русской жизни — не в экзотических странах и замках, а в обветшалой избушке на отшибе Васильевского острова. Отсутствует и временная отнесенность к глубокой старине или раннему Средневековью, что нарушает инварианты готического хронотопа. Тем не менее в силу ряда особенностей нельзя отрицать готичность пушкинского произведения. Особое место в нем принадлежит Варфоломею, сочетающему в себе типические черты готического злодея. О том, что это черт в человеческом обличье, автор прямо не говорит. По широко известным приметам читатель приходит к такому выводу самостоятельно. Заметим, что Бьендетта Жака Казота имеет изначально инфернальную природу. Павел знакомится с Варфоломеем на ночных гулянках с картежными играми и прочими увеселениями. Это не случайно, так как здесь нет веры в Бога, законы христианской морали бессильны, и в азарте люди отдаются «страстям бесовским». Представляя Варфоломея читателю, Пушкин описывает его как лукавого: «Этот друг... часто наставлял его на такие проказы, какие и в голову
«Финно-угровсдение. Филологические науки»
113
не пришли бы простодушному Павлу» [9,
с. 353].
В. Я. Малкина и А. А. Полякова отмечают особую харизматичность готических злодеев и наличие отличительных способностей, выявляя «прообраз романтического героя байроновского типа: Мельмот-Скиталец („Мельмот-Скиталец") наделен долголетием и властью над пространством, Амбросио („Монах") и Медард („Эликсир сатаны") обладают необыкновенным даром красноречия» [6, с. 21]. Варфоломей же «имел искусство убеждать и силу нравиться, хотя в невольных его порывах нередко обнаружи-I валось жестокосердие». Таким образом автор подчеркнул его власть над сознанием людей.
Несмотря на приятельские отношения и постоянную финансовую поддержку друга, Павел испытывает к нему внутреннюю неприязнь, словно предчувствуя недобрые намерения. Варфоломей настаивает на знакомстве с Верой и старой вдовой. Его взгляд, который «пресекал все набожные помыслы» [9, с. 355], и надменно спокойное лицо, которое «не отражало души» [9, с. 160], пугают девушку. Заметим, что «обезоруживающего взгляда» [9, с. 353] боится и Павел. В присутствии Варфоломея гадание у старушки не сходится. Тогда он рассказывает вдове по картам такие тайные факты прошлого, которые она «почитала Богу да ей одной известными» [9, с. 161]. Так впервые проявляются его сверхъестественные способности. Варфоломею удается войти в доверие хозяек избушки и стать там частым гостем, и он убеждает Павла познакомиться с графиней из «большого света» [9, с. 356]. Она недавно приехала «из чужих краев» [9, с. 357], поэтому все ее окружение так странно одевается. Тем не менее внимательный читатель легко догадается, что под высокими париками «аристократии» скрывались рожки, под широкими шароварами — хвосты, под перчатками, не снимаемыми весь вечер, — копытца. Так автор реализует фольклорные представления о внешнем облике нечисти. Варфоломей искушает Павла зваными вечерами в высшем обществе, и тот, забыв о чувствах к Вере, беззаветно влюбляется в великосветскую даму.
Отвергнутый, по его мнению, графиней и не любимый Верой Павел в порыве злобы бросается на Варфоломея и падает без чувств. Очнувшись, он вспоминает последние слова приятеля. «Потише, молодой человек, ты не с своим братом связался» [9, с. 360]. Авторский курсив подчеркивает различие природы героев.
Для европейских готических романов
были характерны описания сновидений, галлюцинаций и полубредовых состояний человека, часто граничащих с явью. В пророческих снах пушкинского героя метафорически отражена не до конца осознанная действительность. Павлу видятся два светлых образа (Вера с матерью — два цветка, две золотые рыбки, две яркие звездочки) и зло в облике змеи или чудовища, мешающее воссоединению влюбленных. В страшные моменты сновидений Павел просыпался, и «встревоженная мысль его невольно устремлялась на Варфоломея» [9, с. 363].
События повести представляют собой в буквальном смысле нагромождение штампов готической литературы. Это и появление таинственного незнакомца, и число 666 на жестяном билете мнимого извозчика. Последний произносит известную читателю фразу: «Потише, молодой человек, ты не с своим братом связался». Так автор намекает на перевоплощение Варфоломея. Необъяснимые явления происходят в полночь, когда светит луна «во вкусе Жуковского» [9, с. 364]. (Отсылка к поэту не случайна, так как он был переводчиком мистических баллад немецких романтиков.) Лишь крестное знамение прекращает бесовщину.
А. С. Пушкин постепенно подводит читателя к мысли о непричастности Варфоломея к религии. «Его никогда не видали в православной церкви» [9, с. 353], он «никого не крестил отроду» [9, с. 354], его взгляд «пересекал все набожные помыслы» [9, с. 353], когда гадающая вдова перекрестилась, он «поспешно отошел [9, с. 356]. Варфоломей настойчиво и под разными предлогами отговаривает Веру приглашать священника к умирающей матери. Вера, наоборот, очень набожна, даже этимология ее имени совершенно прозрачна. Конфликт божественного и дьявольского достигает апогея после смерти вдовы. Между героями происходит сцена, имеющая ключевое значение для всей повести. Варфоломей с жарОхМ уговаривает девушку быть с ним, но отвергает предложение венчаться, уверяя в глупости и незначительности этого обряда. Фраза Веры: «Бог защитник невинных» — выводит молодого человека из себя [9, с. 369]. Демонстрируя абсолютную власть, он велит покойнице приподняться и помахать дочери рукой. Реальное ли это событие или видение испуганной девушки, автор не уточняет, позволяя читателю сделать вывод самостоятельно. «Тут Вера увидела, с кем имеет дело. „Да воскреснет Бог! И ты исчезни, окаянный", — вскрикнула она» [9, с. 370]. Внезапно домик охватывает пламя, которое никто не в силах
114
ВЕСТНИК Мордовского университета | 2011 | М» 1
потушить. Полицейскому, попытавшемуся вынести труп вдовы из комнаты, мерещится образ Сатаны. После пожара Варфоломей исчезает из города навсегда. Нам представляется неслучайным введение мотива пожара в сюжетную канву произведения, так как в христианстве огонь выступает символом очищения либо карой за грехи. Ироничное отношение автора к описываемым событиям выражает заключительная фраза: «...и откуда у чертей эта охота вмешиваться в чужие дела, когда никто не просит их?» [9,
с. 373].
Вышедшая в свет повесть получила негативные отклики: «Лица русские, но нет ничего русского» («Московский телеграф»); «Эта повесть, которую гораздо приличнее было бы назвать сказкою, показалась нам самою худшею прозаическою статьею в альманахе. Сочинитель, изучивший, как видно, все подобного рода немецкие бредни последней четверти прошедшего столетия, вздумал
и у нас на Руси вывесть на сцену сатану и приманивать читателей нескладною бесовщиною» («Галатея») [10, с. 126]. Мы полагаем, к таким «бредням» можно отнести, например, новеллу Э. Т. А. Гофмана «Магнетизер». (Сходство сюжетостроения и образной системы повестей подробно рассмотрено А. Б. Ботниковой [1].)
На наш взгляд, «Уединенный домик...», несомненно, обнаруживает знакомство автора с европейскими образцами готической литературы, но выступает ироничным осмыслением типичного комплекса устрашающих приемов. Такая позиция объяснима и историей создания повести. Импровизация А. С. Пушкина на вечере у Карамзиных была предпринята, скорее всего, для развлечения окружающих. Такую авторскую установку подтверждают некоторые ремарки и, конечно, финальная фраза произведения, нивелирующая «страшный» тон повествования.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Ботникова А. Б. Э. Т. А. Гофман и русская литература. Первая половина XIX века / А. Б. Ботникова. — Воронеж : Изд-во Воронеж, ун-та, 1977. — 206 с.
2. Будур Н. Русская готика? / Н. Будур // Русская готическая проза : в 2 т. / сост., вступ. ст., комм. Н. Будур. — М., 1999. — Т. 1. — С. 5 —17.
3. Виноградов В. В. Сюжет о влюбленном бесе в творчестве Пушкина и в повести Тита Космокра-това (В. П. Титова) «Уединенный домик на Васильевском» / В. В. Виноградов // Пушкин : Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). — Л., 1982. — Т. 10. — С. 121 — 146.
4. Дьяконова Н. Английская проза эпохи романтизма / Н. Дьяконова // Английская романтическая повесть (на английском языке). — М., 1980. — С. 3 — 40.
5. Керн А. П. Воспоминания о Пушкине / А. П. Керн // Пушкин в воспоминаниях современников : в 2 т. - 3-е изд., доп. - СПб., 1998. - Т. 1. - С. 379-396.
6. Малкина В. Я. «Канон» готического романа и его разновидности / В. Я. Малкина, А. А. Полякова // Готическая традиция в русской литературе / под ред. Н. Д. Гамарченко. — М. : РГГУ,
2008. - С. 15-36.
7. Модзалевский Б. Л. Библиотека А. С. Пушкина (Библиографическое описание) / Б. Л. Мод-залевский. — СПб. : Типограф1я Императорской Академш Наукъ, 1910. — 558 с.
8. Пушкин А. С. Влюбленный бес / А. С. Пушкин // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. в 16 т. — М. ; Л., 1948. — Т. 8, кн. 1 : Романы и повести. Путешествия. — 496 с.
9. Пушкин А. С. Уединенный домик на Васильевском / А. С. Пушкин // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 10 т. - Л., 1979. - Т. 9 : История Петра. Заметки о Камчатке. — С. 351—373.
10. Томашевский Б. В. Примечания / Б. В. Томашевский // Пушкин А. С. Полн. собр. соч. : в 10 т. — Л., 1979. — Т. 9 : История Петра. Заметки о Камчатке. — С. 375—384.
И. Цявловская Т. Г. «Влюбленный бес» (Неосуществленный замысел Пушкина) / Т. Г. Цявлов-ская // Пушкин : Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). - М. ; Л., 1960. - Т. 3. - С. 101-130.
Поступила 28.01.10.
<Финно-угроведение. Филологические науки»
115
