CC BY
86
Вестник ПСТГУ
IV: Педагогика. Психология
2010. Вып. 3 (18). С. 104—113
Особенности и основные черты педагогики русской эмиграции первой волны
Н. В. Лычковская
Русское зарубежье, возникшее после революции, — это крупный исторический феномен XX в., оставивший после себя огромное культурное наследие, а также богатый опыт по воспитанию и образованию.
В данной работе рассматриваются психологические особенности детей, оказавшихся в условиях эмиграции, выявляются общие черты психолого-педагогических проблем эмигрантов и жителей современной России, а также проводится анализ роли Русской Церкви в жизни эмигрантов первой волны в Париже.
Педагогика русского зарубежья — неотъемлемая часть истории образования России. Педагогика Советской России и педагогика русского зарубежья — это две одновременно развивающиеся ветви педагогики и психологии, в основе которых лежат различные мировоззрения.
Воспитание детей в православных семьях в современной России, в в обществе которой, по большому счету, доминируют чуждые христианству и православной русской традиции ценности, — крайне сложная задача. Но именно эту задачу старались решить семьи эмигрантов, разбросанные по всему миру. Они сразу же столкнулись с подобной проблемой на чужбине и предвидели ее для последующих поколений русских эмигрантов, которые, как ожидалось, непременно вернутся на Родину. При этом вернутся уже не в ту Россию, откуда уехали их отцы, а в Россию, в которой насаждается атеизм и неприемлемые для православного человека жизненные ценности. Поэтому все силы эмиграции были брошены в 1920—1930-е гг. на то, чтобы возродить у детей и молодежи утерянное религиозное чувство и сохранить живое чувство Родины.
Психологические особенности детей, оказавшихся в условиях эмиграции после революции
Положение детей, оказавшихся в эмиграции после революции, зачастую было ужасным: в силу обстоятельств они были лишены образования, воспитания и элементарных условий человеческого существования. Все это наложило тяжелый отпечаток на детские души.
Книга «Дети эмиграции»1, впервые изданная в 1925 г. в Праге, оказалась живым свидетельством трагического положения детей в эмиграции после революции. В ней содержится анализ сочинений детей из эмигрантских гимназий на тему «Что я помню о России», проведенный деятелями Педагогического бюро по делам молодежи, которое возглавлял В. В. Зеньковский. К сожалению, мы сейчас не располагаем сведениями о том, как в дальнейшем складывались судьбы этих детей.
В. В. Зеньковский дает следующую неутешительную оценку сложившейся ситуации: «Детская душа в наши дни напоминает полуразрушенный дом, в котором уцелело только несколько жилых помещений, а все остальное разрушено, измято и сломано... Душа их, конечно, безостановочно лечит самое себя, но наш долг — всячески помогать ей в этом, ибо справиться с тем тяжким бременем, с тем ядом, который отравил душу, им самим нелегко. У нас, русских, есть верные друзья, и все же мы во многом одиноки: есть задачи, которые могут быть выполнены только нами самими. К таким задачам относится и забота о душе детской, о ее выпрямлении и оздоровлении, об ее освобождении от тяжелого груза всего пережитого. Во имя детей, во имя будущего нашей Родины мы должны найти в себе силы для решения этой задачи»2.
Один из феноменов подросткового возраста, на который обращал внимание Л. С. Выготский, является момент «изживания детства». В. Зеньковский же делает акцент на другом аспекте: «на неизжитом детстве» у детей, попавших в ситуацию социального катаклизма.
Дети, выехавшие из России с первой волной эмиграции, прошли через многочисленные испытания и переживания: слом старого уклада жизни, Гражданская война, оставление Родины и переселение в чужие края. «Наши дети психически отравлены, пережили тяжелейшие ушибы и вывихи, от которых как бы парализованы и замолкли целые сферы души, — а то, что осталось живым и целым, становится носителем жизни и силится хотя бы прикрыть забвением то, что нельзя уже удалить из души»3.
Борьба прошлого и настоящего — одна из особенностей детской души, пережившей глубокое потрясение. В. В. Зеньковский выделяет 4 ступени в этой борьбе:
полное забвение прошлого — прошлое провалилось и оставило в душе лишь следы пережитого, общее тяжелое чувство в душе. «В сердце моем от прошлого осталась только большая немая боль», — пишет один из старших учеников. Образы прошлого отодвинулись, как бы потонули где-то в глубинах души, но позади осталась неизжитая трагедия;
забвение не удалось, а есть лишь воля к забвению — душа не хочет отдаваться воспоминаниям и должна бороться с ними. Между прошлым и настоящим идет борьба, и это значит, что забвение не удалось, душа лишь «отворачивается» от прошлого. «Тяжелое затаилось и заглохло в моей душе, от него отворачивается душа» (ученик 17 лет);
1 Дети эмиграции. М.: Аграф, 2001. С. 256.
2 Там же. С. 160.
3 Там же.
отсутствие воли к забвению — душа тянется к прошлому, ищет возможности погрузиться в него, находя в этом какое-то облегчение. Этот тип особенно часто встречается у девочек;
прошлое не отпускает от себя души — прошлое навязчиво преследует и не дает тишины и покоя. Эти воспоминания не позволяют жить настоящим, — и это стоит уже почти на грани психического заболевания.
Другой психологической характеристикой детей, оказавшихся в условиях эмиграции в начале XX в., является возросшая потребность любви.
Одно из проявлений этого — болезненное чувство семьи. Если взять нормального ребенка, то к 7—9 годам ему уже «тесно в семье», его тянет к сверстникам, школа влечет его к себе. Если до 6—7 лет семья была совершенно необходима, то позже она начинает занимать более скромное место в душе ребенка, и взрослеющий ребенок начинает искать свое место вне семьи. Это нормальная психология. В эмиграции зачастую дети развиваются по-другому. Члены семьи теряли друг друга, потом соединялись после долгих испытаний. Вследствие этого дети держаться за семью, при этом семья для них — остаток былого, «живая часть большого, но утерянного прошлого»4. «Семья, связи с которой были непрерывными, в которой дети внутренне отдыхают, как бы заменила Родину, стала внутренне значительнее, важнее». Оставаясь верными своей семье, любя ее страстно, дети вкладывают сюда и любовь к Родине. Безусловно, наиболее болезненно переживают свою бездомность дети, попавшие в эмиграцию без семьи.
Еще одним проявлением возросшей потребности любви является страстная привязанность к товарищам, к школе, к педагогам. Ярче всего такое отношение к школе обнаруживается у детей-сирот, для них школа становится семьей — единственной родной и дорогой семьей. Но зачастую дети, у которых здесь же родители, которых они горячо любят, обнаруживают страстную привязанность к школе.
В. В. Зеньковский так размышляет об описанных проявлениях детской души: «Есть ли это самозалечивание душой своих ран, потребность “дожить свое детство”, хотя бы и с опозданием? Я думаю, что есть и это, но все же главный корень этой чрезвычайной потребности любить лежит в другом. В нормальной обстановке мы обыкновенно не замечаем, как многообразны наши прирастания к окружающему... В том, как открывается душе Родина, не все вообще “замечается” душой, не все осознается и удерживается в сознании, но многое, и притом едва ли не самое плодотворное, остается “под спудом” неосознанным. Есть своя мистика в связи каждой души со всем целым, от которого она взяла язык и веру, в котором росла и зрела. Эти-то “мистические” связи с Родиной и остаются без всякого питания в эмиграции, и душа ищет как бы суррогата этого питания, болезненно привязывается ко всему, что хоть отчасти удовлетворяет потребность души в Родине»5.
На чувстве Родины у русских детей, выехавших из России после революции, следует остановиться более подробно.
4 Дети эмиграции... С. 155.
5 Там же. С. 155.
В книге «Дети эмиграции» опубликована статья-исследование кн. Петра Долгорукого «Чувство родины у детей». Автор обращает внимание на следующие особенности.
Дети, которые покинули Россию в раннем детстве (3—6 лет), как правило, никаких непосредственных воспоминаний о России не имели, и, как следствие, непосредственного чувства Родины у них не было, Россию они помнили только по рассказам родителей.
Следующая категория детей — те, кто покинул родину в возрасте 6—10 лет. Они хоть и помнили Россию, но почти не знали нормальной дореволюционной жизни или помнили лишь отдельные эпизоды: «Есть на свете счастливые дети, которые помнят Россию. Я же ее вижу, как в тумане, потому что уехала из России маленькой, но не забуду ее до конца своей жизни».
У учеников старших классов глубже чувство Родины, чем у малышей. С одной стороны, они ее лучше помнят, особенно нормальную, счастливую жизнь. С другой стороны, они сознательнее относятся к своим чувствам и болезненнее реагируют на все происшедшее. Случалось, что некоторые дети расставались с Родиной без сожаления. За признаниями некоторых детей чувствуются тяжкие мысли и много страданий: «Все чаще и чаще (после смерти за границей последнего родственника — отца) щемит сердце тоска и чаще чувствуется в нем тупая боль. И не хочется в Россию. Зачем? Там не осталось ничего, что дорого. Там все будет тревожить и расстраивать старое. Лучше забыть поскорее. Стереть все в памяти».
Бывает, что любви к Родине противопоставляется пренебрежительное отношение к остальному миру, когда патриотизм подменяется гипертрофированным национальным самомнением, которое «легко переходит в мессианизм, в шовинистическое презрение к гнилому Западу, в евразийство»6. И в этом одна из подстерегающих русских детей в эмиграции опасностей и соответственно еще одна задача для педагогов и родителей. Русским детям, находящимся вне родной семьи, не учащимся в русской школе, угрожает денационализация и потеря живого чувство Родины. В свою очередь дети, учащиеся в русской школе или живущие в интернатах в обстановке воспоминаний о России, неизбежно подвергаются искусственному растравливанию наболевших и оскорбленных патриотических чувств. Все это может привести к замкнутости детей в национальном самодовольстве. В связи с этим «задача воспитывающих — бережно относиться в таких случаях к искалеченным юным душам и постепенно выправлять их и направлять по правильному руслу. Надо тщательно разбираться в каждом отдельном случае»7.
У многих детей мечта о Родине, о возможности в нее вернуться соединяется с мыслью о мести. Здесь, по мнению кн. Петра Долгорукого, следует отличать месть личную от мести за попранную честь родины: «Недопустимость первой не требует доказательства. Что касается второй, то ее тоже приходится отвергать самым решительным образом. Мы не склонны в данном случае к сантиментальной размягченности, к непротивлению злу. Но правосознание учеников следу-
6 Дети эмиграции... С. 174.
7 Там же. С. 175.
ет воспитывать в том направлении, что борьба с злодеяниями, совершенными во время революции, есть дело публично-правового порядка, дело государственной власти. Молодежь, прошедшую через фронтовую службу и революцию и имеющую иногда извращенные представления о морали и о ценности жизни, следует приучать к мысли о желательности с точки зрения личной морали прощения и во всяком случае о нежелательности мести»8.
Нельзя здесь еще раз не заметить о надеждах, возлагаемых на русскую школу в эмиграции. Русская школа не только заменила многим детям их семью и Родину, но и дала возможность получать образование после многолетнего перерыва. «У меня сознание, что я должна хорошо окончить образование, чтобы помочь папе и нашей дорогой Родине всем тем, чем я смогу»; «Для будущей России нужны образованные люди, которые помогли бы ей стать на прежней высоте», — это типичные высказывания учащихся.
Школа заменяла детям в эмиграции и семью, и Родину, занимала в их жизни гораздо большее место, чем в нормальных условиях. Эту большую ответственность сознавали педагоги и воспитатели того времени: «И горе тем, кто даст детям камень вместо хлеба»9.
Роль Русской Церкви в жизни эмигрантов первой волны в Париже
Революция в России была пережита русскими людьми как великая трагедия, которая отразилась в душах людей духовным переломом. Очень ярко это отразилось на их отношении к Церкви: если до революции церковная жизнь была во многом чем-то второстепенным, то теперь она стала занимать центральное место в жизни. Такое возвращение в лоно Церкви было стремительным — многие из тех, кто еще недавно был в стороне от религиозной жизни, относился к ней скептически или даже враждебно, теперь совсем по-другому стали оценивать роль Церкви в их личной жизни и в жизни России.
В эмиграции Православная Церковь стала единственным объединяющим фактором для тех, кто хотел сохранить связь со своими корнями. Безусловно, не следует думать, что представители хотя бы даже первой волны эмиграции все были глубоко религиозны, определенная часть из них приехала позже — из сталинского Советского Союза. Они вовсе необязательно были религиозны, и их недавний опыт православной церковной жизни был весьма ограничен. Если практически все участники первой волны были традиционно крещены в Православии и получили элементарное православное образование в школе, то личная приверженность Богу и Церкви была не так уж распространена, особенно среди образованных людей.
Более того, Церковь в эмиграции была не той Православной Церковью, к которой изгнанники привыкли на Родине. До революции Церковь в России представляла собой богатую, влиятельную, мощную ветвь государства. Таким образом, в эмиграции оказалось огромное количество людей, привыкших к могущественной Церкви, наделенной светской властью, богатой, четко структури-
8 Дети эмиграции... С. 178.
9 Там же. С. 181.
рованной, славящейся красотой своих богослужений и храмов. Беженцы первой волны живо все это помнили, а участники второй волны были об этом наслышаны. Все это было утрачено. Изгнанникам осталась исключительно духовная жизнь Церкви, которую до революции люди зачастую едва замечали.
Русским в изгнании приходилось вести религиозную жизнь в совершенно новых для них условиях. Они были бедны, беззащитны и лишены своего места в жизни. «Они потеряли буквально все, за исключением жизни как таковой. В этих новых, враждебных условиях не сохранилось ничего от них, прежних — кроме сущности их Церкви: ее веры, ее служителей и личного пути каждого к Богу, открытого через крещение и участие в Таинствах, каким бы формальным оно ни было до сих пор. Теперь оставалось приглашение к тем же Таинствам, с теми же словами, теми же жестами, и это была единственная частица прошлого в жизни изгнанников»10.
В то же время в России Церковь подвергалась преследованиям, и это придавало ей вес в среде эмигрантов. Уже в 1925 г. В. В. Зеньковский пишет: «Этот духовный перелом совершается и в России, и в эмиграции, но, конечно, по-разному. Там — он таится под спудом, имеет внутренний характер; здесь — перед ним открыта дорога свободного выявления религиозных замыслов. В России идет мучительная борьба за существование, угнетает непрерывная и всеобщая депрессия, путь религиозной жизни есть узкий и трудный путь, но вместе с тем духовно сильнее и ярче исповедники христианства, — а здесь открыты все пути житейского устроения. Эмиграция численно составляет такую ничтожную часть России, а все же у нее есть свой лик России, свой русский опыт, свои страдания, своя Голгофа. Тембр религиозности в эмиграции иной, чем в России, но чуткое ухо не может не слышать и в нем нового звучания русской души, не может не ощущать наличности творческого подъема»11.
Где бы ни оказалась группа русских беженцев, прежде всего они брались за приспособление здания, или хотя бы комнаты, или участка земли под церковь. Русские изгнанники обнаружили, что православная вера стала для них основным связующим звеном, и что для исповедования этой веры требовались община и организация. В результате мир обогатило великое множество православных общин.
Этот творческий подъем наиболее ярко выразился в молодежных кругах, а именно в религиозных кружках и объединениях, которые сразу же стали создаваться в эмиграции, а в 1923 г. оформились в Русское студенческое христианское движение (РСХД). Довольно быстро возникла необходимость создания Богословского института, ставшего для русского зарубежья центром богословской, философской и педагогической мысли.
Стоит отметить, что поначалу характеры и цели у организаций были разные. Часть из них ставила себе задачи миссионерского характера, а именно возродить религиозное чувство у широких масс. Но большинство кружков существовали
10 Ирина фон Шлиппе. Кризис изгнания: поиски социальных и духовных решений в эмиграции // Труды Епархиальной конференции Сурожской епархии. 2004.
11 Путь. Орган русской религиозной мысли. Париж, 1925. № 1.
сами для себя — «для взаимной помощи в деле углубления в основе христианства, в учении Церкви»12.
Интересен тот факт, что яркой чертой молодежных движений того времени был традиционализм, что резко отличает их от течений других времен. «В кружках очень мало дают себе простора для изложения своих личных взглядов или интуиции, и не оттого, что боятся творческого пути. Причина — в глубоком чувстве Церкви, в смиренном сознании, что ее полнота, ее богатства остаются почти для всех неведомыми, прежде чем дать волю своим размышлениям и построениям, хочется до конца погрузиться в сокровищницу Церкви. Это неизбежно вводит в душу оздоровляющую силу церковного реализма, спасает от религиозно-философской отвлеченности»13.
Другая, крайне важная, черта, о которой говорит В. В. Зеньковский, — близость к идеалу «оцерковления», т. е. проникновения Церкви во все стороны жизни, освещения всех вопросов жизни светом учения Церкви. «Перестройка всей жизни на началах Православия, поворот к целостной (церковной) культуре — вот руководящая идея всего религиозного движения среди русской молодежи. Не о построении целостного мировоззрения уже мечтают ныне (хотя попутно ставится и эта задача), а о путях оцерковления жизни, и эта “деловая” установка определяет собой логику всего движения»14. Необходимо подчеркнуть, что идея оцерковления мира, создания православной культуры была главенствующей для русских эмигрантов в первой половине XX в.
Одновременно с зарождением религиозных движений, формированием целей и задач начинают выявляться потенциальные сложности. Одна из основных опасностей — чрезмерно утилитарное отношение к Церкви и религиозной жизни. «Поворачивается ли русская душа ко Христу потому что ищет правды прежде всего и глубоко порывает со всем, что было чуждо этой правде, или потому, что ищет во Христе не правды, а спасения, Родины?»15 Как сделать так, чтобы религиозные движения не существовали лишь для связи с Родиной и не были лишь формой для сохранения национального чувства?
В 1925 г. В. В. Зеньковский говорит об этой проблеме как еще до конца не сформировавшейся, но уже достойной внимания. Надо отметить, что эта особенность будет сопутствовать Русской Церкви в изгнании и позднее.
Но между тем В. В. Зеньковский так реагирует на возникающую опасность: «Это само не опорочивало бы религиозного движения в молодежи (ибо даже утилитарное по своим мотивам обращение к Церкви есть все же обращение к единственному источнику правды), но только придавало бы ему другой смысл, свидетельствовало бы о том, что хотя религиозное пробуждение и совершается, но оно все еще недостаточно глубоко»16.
Позднее становится ясно, что проблема смешения национальных и религиозных чувств — явление неизбежное и универсальное для русских сообществ,
12 Дети эмиграции... С. 91.
13 Там же.
14 Там же. С. 92.
15 Там же.
16 Там же.
живущих за границей. И вставал вопрос: «Как этого избежать и как с этим бороться?»
Так Ирина фон Шлиппе описывает свои чувства: «Я поняла, что Церковь действительно являлась для меня клубом, причем русским клубом общения впридачу к ее роли дискуссионного клуба по духовным вопросам. Здесь находилось применение моей любви к пению и моим певческим навыкам. Здесь была тихая гавань в мире, где молодой незамужней девушке постоянно приходилось держаться настороже. Здесь было продолжение моего детства и начала взрослой жизни, во всех отношениях. Как и все, я прошла через подростковый кризис веры — и осталась в лоне Церкви не благодаря религиозному решению, но благодаря практической ситуации, типичной для русских изгнанников: Православная Церковь была нашим наследием, и я была нужна, чтобы петь, читать, вести образовательную программу для детей. Чисто религиозный вопрос приходилось рассматривать в отдельности»17.
Русские изгнанники так ответили на этот религиозный вопрос: «через доктрину превращения всей своей жизни в продолжение жизни церковной». Русское христианское студенческое движение назвало это «оцерковлением мира».
Социальная деятельность при приходах очень важна, в том числе и для воспитания подрастающего поколения. При этом важно научиться отличать социальный аспект прихода в Церковь от действительно религиозного.
Важно здесь отметить и опыт преодоления «подросткового кризиса веры». В настоящее время потеря интереса к Церкви у подростков, которые, казалось бы, уже с младенчества участвуют в жизни Церкви, — явление нередкое. Современные родители, у которых было атеистическое детство, часто не представляют, как эту проблему можно избежать, решить. В данной ситуации также полезно обратиться к опыту русской эмиграции.
В настоящее время в России наблюдается стремление к соблюдению традиций и формальной стороны религиозных обрядов. Уроки русского зарубежья говорят о потенциальной проблеме, когда социальный аспект религиозной жизни становится более важным, чем участие в Таинствах Церкви, чем «Литургия Жизни». Возможно, следование пути «оцерковления жизни», предложенного русской эмиграцией, необходимо и в России для более глубокой жизни в Церкви.
Педагогические задачи эмигрантов первой волны
Русская эмиграция, покинувшая Россию после революции — явление особенное. Преданность России, уверенность в возвращении на Родину если не своего поколения, то поколения своих детей создало свой особенный характер эмигрантской среды. Эмигранты того поколения имели твердое намерение вернуться в Россию, и это оказало сильное влияние на всю их жизнь. Дмитрий Мережковский в 1926 г. так оценивал эмиграцию: «Что такое эмиграция? Только ли путь с Родины, изгнание? Нет, и возвращение, путь на родину. Наша эмиг-
17 Ирина фон Шлиппе. Указ. соч.
рация — наш путь в Россию. Emigrare значит “выселяться”. Слово это для нас неточно. Мы не выселенцы, а переселенцы из бывшей России в будущую»18.
Более того, они чувствовали вину за случившуюся катастрофу в России и в большинстве своем горячо обратились к Православной Церкви. В ней они искали глубокую основу своей личной жизни и жизни будущей России.
Именно поэтому возникла их постоянная борьба за сохранение национального самосознания, веры, культуры, языка и традиций своего и последующих поколений.
Очень хорошо отражает настроение эмигрантов того времени, их надежду и переживания призыв к молодежи: «Гордитесь, что вы русские, гордитесь Великим Отечеством, гордитесь этой чудной культурной страной и не берите примера с тех наших соотечественников, которые, усвоив хорошо местный язык, стараются забыть, что они — русские. Эти люди не достойны своего Отечества. Кличка “русский” — кличка почетная, и к ней с вполне оправданным уважением должны относиться не только славянские народы, но и иноземцы.»19
Среди многочисленных задач, которые стояли перед педагогами в эмиграции, можно выделить следующие: разработать систему религиозного воспитания и образования и решить вопрос денационализации, привить живое чувство Родины детям.
Решая стоящие перед ними педагогические задачи, представители первой волны эмиграции отдали много сил для создания сети русских учебных заведений, организации деятельности русской молодежи в рассеянии.
Эмиграция наложила тяжелый отпечаток на детские души. Психологические особенности детей, оказавшихся на чужбине после революции, — «болезненное чувство семьи», привязанность к школе и педагогам, которые заменяли многим семью, обостренное чувство Родины, которую многие уже и не помнили — все это требовало от педагогов в эмиграции нового подхода к воспитанию и образованию.
Некоторые особенности и черты жизни детей в эмиграции, требующие специального подхода в воспитании, можно увидеть и в жизни современных детей из православных семей: жизнь в атеистическом обществе, где нет места церковному календарю, утрата традиций, развал исконно русского уклада жизни.
Роль русской школы в сохранении русской культуры в эмиграции была столь велика, что не могла быть не отмечена со стороны. Так, по указанию французского правительства Национальный институт анкетировал «русскую среду» во Франции для выяснения причин, которые препятствовали или, наоборот, способствовали ассимиляции русских. Опрос выявил, что среди факторов, мешающих ассимиляции, были: русские общества и объединения, благодаря которым русские мало общались с окружающими их французами, принадлежность боль-
18 Вестник РХД. 2006. № 191. С. 244.
19 Пио-Ульский Г. Н. Русская эмиграция и ее значение в культурной жизни других народов // Российская газета. 2000. 4 нояб.
шинства к религиозным общинам, а также русские школы, пансионы, организации детей и молодежи20.
Ключевые слова: Русское зарубежье, педагогика, психология, Русская Церковь.
Main Features of the «First Wave»
Russian Emigration Pedagogy
N. V. Lychkovskaya
Russian Diaspora which formed after the Revolution is a prominent historical phenomenon of the twentieth century which left rich cultural heritage and accumulated great experience in education and child upbringing. This article examines psychology of children in emigration, common psychological and pedagogical problems in emigration and in modern Russia and offers analysis of the role which the Russian Church played in the lives of the «First wave» emigres in Paris.
Keywords: the Russian Diaspora, pedagogy, psychology, the Russian Church.
20 Ковалевский П. Е. Зарубежная Россия: История и культурно-просветительская работа Русского зарубежья за полвека. М., 1971. С. 35.
