CC BY
44УДК 94(430).08:323.111 DOI
А. В. Бодров
Особенности германской языковой политики в Эльзас-Лотарингии в 1871-1914 гг.
Вопрос распространения немецкого языка в Эльзас-Лотарингии, отвоеванной у Франции в 1871 г., далеко выходил за рамки педагогики и рассматривался Берлином в качестве важнейшего инструмента укоренения немецкой идентичности у населения провинции и, соответственно, обеспечения ее политической лояльности. Последняя цель была особенно важна с учетом пограничного характера региона, а также сильного культурного влияния соседней Франции, не скрывавшей своего стремления вернуть, так или иначе, утраченные территории.
Языковое пространство «имперской провинции» Германии не было однородным, и всё многообразие локальных случаев сосуществования или господ- ^ ства немецкого и французского языков едва ли может быть охвачено в рамках о небольшой статьи. Целью автора является выявить особенности германской <ч языковой политики в регионе, а также дать оценку результатов, достигнутых 2
ей
Берлином по прошествии сорока лет.
Элана Шохами выделяет пять базовых механизмов реализации той или д иной языковой идеологии в практике языковой политики: 1) законы и право- 13 вое регулирование, 2) язык обучения, 3) языковые стандарты и тесты, 4) язык о в публичном пространстве и, наконец, 5) пропаганда, мифы и принуждение1. ^ Все эти аспекты так или иначе учитываются в рамках данной статьи. Особое ^ внимание будет уделено сфере начального образования — краеугольному камню, по единодушному суждению исследователей, всякой политики в сфере язы- £
ка. Как отмечают Дж. Коста и П. Ламбер, «школа является одним из наиболее ^
я 'Й со
действенных инструментов языковой политики <...> для переоценки авторитетного и правомерного в категориях языка, а также переосмысления идентичности в том ее виде, которая подходила центральному правительству»2. Британский лингвист Р. Филиппсон в рамках своей концепции «языкового империализма» отмечает и то, что образование «имеет особенно большое значение в процессах выстраивания языковой иерархии»: в продвижении одних и угнетении других языков в рамках имперского пространства3. Представление об Эльзас-Лотарингии как о своеобразной «внутренней колонии» Германской империи в последнее время обрело немало сторонников среди исследователей и обладает несомненной эвристической ценностью4.
В последней трети XIX в. подавляющее большинство жителей Эльзас-Лотарингии составляли носители одного из нижне-алеманнских диалектов немецкого языка, наиболее близких к швабскому и швейцарскому диалектам. Эльзасский диалект был довольно далек от «хохдойч», но не составлял, разумеется, непреодолимого барьера для понимания. Как отмечает Мишель Харрисон, с середины XIX в. на территории Эльзаса языковые практики во всё большей мере становились маркером социального статуса. Литературный французский и немецкий использовался элитой, тогда как диалект оставался языком повседневного общения многочисленных жителей сельских областей5.
Языковая политика Берлина в полной мере учитывала тот факт, что для 15 % населения «имперской провинции» в целом (и для 20-25 % жителей германской части Лотарингии) родным языком являлся французский. Поэтому по обе стороны от весьма условной языковой границы здесь были задействованы разные стратегии. Цель же оставалась неизменной: укрепить позиции немецкого языка в противовес местным диалектам и французскому. Последняя задача германских властей облегчалась тем, что на территории Эльзаса французский был преимущественно языком городского среднего класса, буржуа-^ зии, немногочисленной аристократии, чиновничества и военных. Именно эти категории наиболее массово воспользовались правом оптации в пользу фран-^ цузского гражданства и эмигрировали во Францию в первые же два года после « окончания франко-германской войны 1870-1871 гг.
ей
Тем не менее уже в апреле 1871 г., за месяц до формального подписания
^ Франкфуртского мирного договора, Берлин приступил к реформированию
5§ начальной школы аннексированной провинции по прусскому образцу. На-
& чальное образование в Эльзас-Лотарингии отныне зиждилось на трех базовых
в принципах: оно носило обязательный характер, разделялось по конфессио-
£ нальному признаку и имело своей целью германизацию. Германизация допол-
® нительно усиливала значимость первых двух элементов триады. Германские
§ власти упорно добивались обязательности посещения детьми школ, воздей-
^ ствуя на «нерадивых» родителей крупными штрафами или даже небольшими тюремными сроками. Не менее строго реализовывался принцип раздельного
£ религиозного обучения, означавший на практике невозможность уклонения С
от подобной самоидентификации. Родители были вольны лишь выбрать то, каким догматам будут обучаться их дети: иудаизма, протестантизма или католицизма, но не могли отвергнуть практику целиком6.
В 1872 г. в немецкоязычных областях Эльзас-Лотарингии преподавание французского языка было запрещено даже в старших классах начальной школы. Временное исключение было сделано лишь для эльзасских городов Мюлуз, Кольмар, Мюнстер и Гебвиллер, активно вовлеченных в торговлю с Францией. Освободившиеся часы были отданы под дополнительные занятия по немецкому. Таким образом, школьники в Эльзас-Лотарингии учили немецкий существенно больше, чем их прусские сверстники7. Примечательно, что эта мера вызвала протест у родителей, выступавших за сохранение двуязычия. Начальное образование в Германской империи, в отличие от соседней Франции, не было бесплатным: финансирование школ и выплата жалования учителям осуществлялась из средств муниципалитетов и коммун, однако родители не имели никакой возможности повлиять на программу обучения. Между тем это было вполне традиционным в крае требованием. Петиции в пользу двуязычия поступали и прежде, еще французским властям. Одна из них в 1869 г. прямо заявляла: «нам и только нам решать, какое образование нужно нашим детям»8.
Не помогло изменить ситуацию и то, что протест семей был поддержан депутатами местной «Делегации» — представительного органа при наместнике Эльзас-Лотарингии. Между 1874 и 1885 гг. «Делегация» двенадцать раз рекомендовала администрации провинции вернуть хотя бы в крайне ограниченном виде преподавание французского, но всякий раз ее запрос отклонялся9. Значение «школьного вопроса» подчеркивалось тем обстоятельством, что за весь рассматриваемый период свыше 95 % жителей провинции получали лишь начальное образование. Преподавание в средней школе — гимназиях и колледжах осуществлялось исключительно на немецком, что само по себе составляло существенный барьер. Число тех, кто мог себе позволить отправить сыновей обучаться во французские лицеи и университеты, было невелико.
Продвижение германской науки и культуры стало также миссией создан- ^ ного в 1872 г. Страсбургского университета (Университета Кайзера Вильгель- а
(■ч)
ма). Его ректор Густав Шмоллер в одном из своих выступлений прямо назвал ^ «содействие ассимиляции провинции в рамках единого целого государства»10 ^ в числе главных предназначений университета. Эльзасское представительство | в рядах профессуры была крайне невелико, а всё преподавание, разумеется, ^ велось на немецком языке. Студенты-эльзасцы поэтому на протяжении всех -с 1880-х гг. оставались в меньшинстве (приблизительно 30 %) и только к концу века достигли половины слушателей. Многие из них при этом происходили ^ из семей местной буржуазии, хранившей профранцузские симпатии11. Именно ^ поэтому обучение в стенах университета не оставляло сколь-нибудь глубокого § отпечатка на мировоззрении этих юношей. Студенты-эльзасцы редко вступали в традиционные немецкие студенческие общества и кружки12. я
Что касается франкоязычных коммун провинции, то здесь в начальных классах было сохранено преподавание на французском. На изучение немецкого учебная программа отводила 5 часов в неделю, но реализация этого требования существенно осложнялась нехваткой учителей-франкофонов, которые сами на достаточном уровне владели бы немецким. Французская литература того времени создала яркий образ «изгнанного французского учителя». В хрестоматийном рассказе Альфонса Додэ «Последний урок» подобный изгнанник завещает своим ученикам не забывать французский язык: «.порабощенный народ, который бережет свой язык, хранит ключ от своей темницы»13.
На деле франкоязычных учителей никто не изгонял. В первое послевоенное десятилетие во франкоязычных районах провинции действовал своеобразный переходный период, позволявший работать в школах даже тем учителям, что не знали немецкого вовсе. Немало педагогов покидало край добровольно и из патриотических побуждений. Германские местные власти стремились заменять таких учителей свежеиспеченными выпускниками «нормальных школ», но и те начинали быстро забывать немецкий язык в условиях, когда все вокруг говорили по-французски. Германская администрация была бессильна быстро исправить эту ситуацию и долгое время была вынуждена с ней мириться. С 1875 по 1882 г. число коммун с преподаванием на французском в начальной школе даже выросло на 13 %14.
Важно отметить, что эти послабления касались лишь тех школ, где французский был родным для более чем 75 % учеников. В школах, где этот процент варьировался от 75 до 25 %, ученики учились читать сперва на немецком, а число уроков французского колебалось от 4 до 5 в неделю. В тех школах, где учеников-франкофонов было менее 25 %, всё обучение велось на немецком и французский язык не преподавался вовсе. Сама методика выявления указанного процентного соотношения была дискриминационной. В глазах германских чиновников речь шла о подлинной «реконкисте», ликвидации плацдармов, за-^ хваченных французским языком с начала века. Как разъяснял в ноябре 1871 г.
О -
глава местного правительства обер-президент Эдуард фон Мёллер, «недопу-^ стимо, чтобы в какой-либо коммуне, где старшие поколения и часть молодежи « говорят по-немецки, французский оставался бы языком обучения <...> более молодое поколение должно вновь обрести язык своих родителей»15. Однако ^ в «немецкоязычные» автоматически записывались и те дети, чьи родители зна-5§ ли, но не использовали немецкий в повседневном общении. у Предпринятые меры позволили уже через десять-пятнадцать лет добиться Ци зримых результатов, с тревогой отмеченных пристально следившими за ситуа-£ цией французскими наблюдателями. Среди них были и французские офицеры, ® посещавшие Эльзас-Лотарингию с разведывательными целями. Не имея вре-§ мени глубоко проникнуть в умонастроения своих бывших соотечественников, ^ они явно рассматривали «языковой вопрос» в качестве наиболее верного барометра патриотических чувств. Отсюда такое обилие суждений о проблеме со-£ существования в провинциях двух языков. С
В частности, лейтенант Кноль, проживший осенью 1883 г. некоторое время в эльзасском городке Сульц у подножия Вогезов, свидетельствовал: «...в сельской местности Верхнего и Нижнего Рейна французский язык предан забвению, дети нашего языка больше не понимают»16. Оценка того же явления младшим лейтенантом Андрэ была немногим радужней: «Там, где до аннексии немецкий был совершенно не известен, [ныне] дети 8-15 лет умеют читать и писать и уже даже начинают на нем разговаривать». Повод для оптимизма давало лишь то, что «если усилия по германизации принесли определенные плоды в том, что касается детей, они по-прежнему не имеют существенного воздействия на тех, кто жил под французским правлением»17.
Капитан Леконт осенью 1886 г., напротив, был поражен жизнестойкостью «французских чувств наших аннексированных братьев» в той части Лотарингии, что отошла Германии. Тьонвиль и по прошествии пятнадцати лет после войны оставался французским городом, в котором даже дети за пределами школ говорили на языке утраченной родины. «Можно утверждать безо всяких опасений ошибиться, — докладывал Леконт, — что Лотарингия по-прежнему французская, я чувствовал себя здесь как во Франции»18. Французскую речь слышал офицер и на улицах Меца.
О прогрессе германизации наглядно свидетельствовало также сокращение числа призывников в Эльзас-Лотарингии, владевших исключительно французским языком. Если в 1877/1878 г. на 4847 призывников военное обучение на французском потребовалось каждому шестому, то к 1887/1888 г. — уже только каждому четырнадцатому19. Следует, правда, учитывать, что в эти годы от 4 до 6 тыс. молодых эльзасцев и лотарингцев от призыва в германскую армию уклонялись, предпочитая эмигрировать во Францию. Зато к 1900 г. этот феномен был практически изжит, а призывников, не умевших хотя бы читать по-немецки, в провинции практически не осталось. Впрочем, качество их познаний нередко вызывало нарекания военного командования.
После франко-германской «военной тревоги» 1887 г., на фоне которой в Эльзас-Лотарингии случился новый всплеск протестных по отношению
О
к Берлину настроений, языковая политика последнего продолжила ужесто- -Ci чаться. Полицией были разгромлены все студенческие и прочие кружки, запо- ^ дозренные в профранцузских симпатиях. На какое-то время власти ополчились "g даже на вывески магазинов на французском и франкоязычные эпитафии на мо- g гилах. Как отмечает Бернар Воглер, «если во всей остальной империи можно ^ было носить имя Луи или Мари, то только в Эльзас-Лотарингии полагалось -с быть Людвигом и Марией»20. В это время недовольство немецкими порядками часто принимало форму демонстративного распевания французских песен или ношения одежды, цвета которой перекликались бы с французским триколором. J3 В «имперской провинции» тем не менее продолжали выходить журналы и газе- § ты на французском или двух языках. Иногда, как в случае со знаменитым печатным органом эльзасских автономистов Revue alsacienne illustré, периодическая я
публикация статей на немецком была лишь способом избежать более строгого полицейского надзора21.
Однако новые инициативы местных чиновников по сокращению преподавания французского в начальной школе натолкнулись на сопротивление католической церкви. Они наносили удар по религиозному воспитанию детей, их способности читать катехизис на родном языке. Именно это обусловило последовательные протесты епископа Мецского Франца Людвига Флека и ряда лотарингских священников. Германские власти, не желая обострения конфликта с католиками, шли на уступки франкофонам Эльзас-Лотарингии: вплоть до 1910 г. в начальной школе на французский отводилось 7 часов в классах первой ступени, 3 — в классах средней ступени и 2 часа — в выпускных классах22. Всё остальное преподавание с 1890 г. велось на немецком.
Тем не менее на национальных окраинах Германской империи не оставляли экспериментов по более быстрому и качественному внедрению немецкого. Польских учеников в Познани, в частности, заставляли сначала выучиться читать по-немецки, а затем по-польски. Однако в Эльзас-Лотарингии гораздо большую эффективность доказала обратная практика. Здесь с 1890-х гг. официальную поддержку получил эксперимент, проведенный школьным инспектором Эвальдом Баухом в своем франкоязычном округе в Нижнем Эльзасе. В начальных классах детям было позволено сначала учиться читать и писать на родном языке, а занятия по немецкому были сведены к освоению устной речи. Зато впоследствии ученики гораздо эффективней осваивали навыки чтения и письма на немецком23. Таким образом, относительная мягкость методов не меняла саму цель — германизацию франкоязычных районов.
Местные власти также жестко боролись со всем, что могло бросить вызов монополии государства в сфере образования. Так, в 1877 г. во французском пограничном Бельфоре из множества источников стало известно, что германские ^ власти соседних Кольмара и Мюлуза пытались угрозами повлиять на те семьи,
О
что отказывались отдавать своих детей в немецкие школы. Происходящее, ^ по оценкам французов, приняло характер подлинной «кампании против эль-« засской молодежи, учащейся во Франции». Однако, как было признано фран-
Л
цузским министерством просвещения, Франция не могла в тогдашнем своем
^ положении ни прямо повлиять на Берлин, ни даже выразить протест против
5§ притеснений в отношении своих бывших соотечественников24.
у Не менее упорной была борьба с преподаванием французского языка во вне-
8 урочное время. Германские власти пришли в ужас, когда в 1886 г. выяснилось,
£ что на территории немецкоязычного Эльзаса свыше пяти тысяч школьников
® ежегодно продолжают частным образом брать уроки французского. Целая се-
§ рия жестких административных ограничений на подобную деятельность бы-
^ стро свела счет изучающих французский до сотен, но полностью искоренить практику не удалось. Эльзасцы стремились обучить своих отпрысков как не-
£ мецкому, так и французскому, поскольку считалось, что знание обоих языков С
повышает шансы юношей преуспеть. Германские же власти были склонны усматривать в освоении французского политическую подоплеку и знак нелояльности жителей «имперской провинции».
Постепенно исключался французский язык и из административной практики. В первое десятилетие после германской аннексии власти мирились с теми выборными представителями и государственными служащими в провинции из числа местных уроженцев, что не владели немецким языком. Первые штатгальтеры Эльзас-Лотарингии: генерал Эдвин фон Мантойфель и князь Хлодвиг Гогенлоэ-Шиллингфюрст охотно демонстрировали свое свободное владение французским в общении с жителями провинции и даже, при необходимости, в деловой переписке.
Однако постепенно французский вытеснялся исключительно в сферу повседневного общения, а его использование в общественном пространстве всё чаще воспринималось как политический жест. В 1879 г. на немецкий было переведено всё судопроизводство в провинции, хотя французский гражданский кодекс (кодекс Наполеона) действовал здесь до 1 января 1900 г.25 С февраля 1882 г. исключительно на немецком должны были вестись и дебаты местного совещательного органа — Делегации. Многие депутаты из числа местных «нотаблей» не владели немецким и были вынуждены пользоваться услугами переводчиков. Некоторые из них читали свои речи с листа, в котором немецкие слова транскрибировались по-французски. Французский язык открыто использовался и в ходе работы различных комитетов Делегации26.
С конца 1890-х гг. депутаты местного совещательного органа при штатгальтере возобновили практику петиций с требованием разрешить преподавание французского хотя бы в старших классах начальных школ в немецкоязычных областях провинции. Особенно активизировались подобные призывы в 1908— 1911 гг., на волне борьбы за расширение автономных прав Эльзас-Лотарингии. Однако на фоне нарастающей напряженности во франко-германских отношениях в начале XX в. вопрос о языке становился всё более политизированным.
В том, что касалось языка, дискриминационные ограничения, воспринимав- ^ шиеся населением края всё более остро, оставались полностью незыблемыми. С! Закон о публичных мероприятиях 1908 г., в частности, допускал использова- ^ ние французского только там, где франкоязычное население превышало 60 % ^ от общей численности. С принятием в 1911 г. новой «конституции» Эльзас- | Лотарингии, даровавшей, наконец, провинции собственный ландтаг, Берлин ^ поспешил изъять все вопросы сферы употребления языка на ее территории -с из компетенции местных депутатов. Отдельно прописывалось, что все принятые после 1871 г. постановления не подлежали пересмотру. Надо отметить, ^ что языковой «статус-кво» подвергался критике как со стороны местных ав- ^ тономистов, так и — с диаметрально противоположных позиций — со стороны § пангерманистов. Последние накануне Первой мировой войны призывали покончить с французским языком в Эльзас-Лотарингии окончательно. я
В результате всех вышеперечисленных административных мер, равно как и под действием мощного притока немецких переселенцев, языковая граница неуклонно отодвигалась на запад. Если в 1872 г. право использования французского как языка местного самоуправления было даровано 372 коммунам германской части Лотарингии, то к 1914 г. таковых осталось 266. С учетом фран-кофонных коммун в Эльзасе, общее их число сократилось с 423 до 311 коммун соответственно27. Главная цель германской языковой политики, таким образом, медленно, но верно достигалась. Тем не менее на 1911 г. в провинции преподавание на французском сохранилось примерно в 16 % начальных школ28.
Особенно стойкими к германизации оказывались франкоязычные сельские районы, в наименьшей степени вовлеченные в контакт и обмен с окружающим миром. Их повседневность не требовала использования немецкого, и потому молодежь здесь быстро забывала чуждый ей язык, настойчиво прививавшийся в дополнение к родному. «Важно учитывать, — замечал в этой связи в 1901 г. один из местных чиновников, — что одних только немецких школ будет недостаточно, чтобы всё дальше отодвигать языковую границу»29. Как справедливо отмечает в этой связи Дитмар Кляйн, всё более широкое использование немецкого на территории Эльзас-Лотарингии не делало для образованных слоев менее притягательной французскую культуру. Не желал сдаваться под напором Берлина и эльзасский диалект. Немецкий для значительного числа эльзасцев и особенно лотарингцев оставался «языком по случаю и по необходимости»30.
Таким образом, германская языковая политика на территории Эльзас-Лотарингии в 1871-1914 гг. не носила того открыто репрессивного характера, на который привычно указывала французская реваншистская традиция, особенно в сравнении с политикой на других национальных окраинах Германской империи. Фолькер Бергхан называет ее «политикой медленных изменений и про-крастинации на языковом фронте» и видит в этом сознательную ставку гер-^ манской администрации на время и естественную смену поколений31. Фелиция фон Аретин еще более категорично утверждает, что школы и вовсе не являлись ^ проводниками сколь-нибудь последовательной германизаторской политики32. « Следует, однако, избегать крайностей. Использование родного языка фран-
ей
кофонами в германской части Лотарингии, действительно, прямо не ущемля-^ лось. Здесь сохранялось преподавание французского языка в начальной школе, '§ продолжали выходить на французском газеты. Однако в отношении француз-& ского был предпринят целый ряд дискриминационных мер, дабы исключить в усиление его позиций в регионе. Необходимость хорошего владения хохдойч £ оставалась серьезным препятствием для доступа к государственным должно® стям и в ряды местной администрации как для лотарингцев, так и для подавля-§ ющей массы эльзасцев.
^ В целом, к началу XX в. статистика свидетельствовала о значительном прогрессе в распространении в Эльзас-Лотарингии немецкого языка. За-
£ слуга в этом принадлежала не только легендарному «прусскому учителю», С
но и миграционным процессам в провинции, а также развитию ее экономических связей с остальной Германией. Однако этот успех таил в себе парадокс: чем большими немцами ощущали себя эльзасцы и лотарингцы, тем острее ими воспринимались любые проявления дискриминации со стороны Берлина. Ответом стало развитие региональной идентичности и политического движения в пользу автономии. Всё более широкое использование немецкого языка не оказалось тождественно ни полной германизации региона, ни его политической лояльности.
1 Shohamy E. Language Policy: Hidden Agendas and New Approaches. London; New York: Routledge, 2006. P. 57-58.
2 Costa J., Lambert P. France and Language(s): Old Policies and New Challenges in Education. Towards a Renewed Framework? // Language Policy and Practice in Europe — Emerging Challenges and Innovative Responses. Brussels: CIDREE, 2009. P. 15-26. URL: https:// halshs.archives-ouvertes.fr/halshs-00439199/document (дата обращения 01.05.2018).
3 Phillipson R. Realities and Myths of Linguistic Imperialism // Journal of Multilingual and Multicultural Development. 1997. Vol. 18. N 3. P. 238-248. DOI: 10.1080/01434639708666317. См. подробнее: Phillipson R. Linguistic Imperialism. Oxford: Oxford University Press, 1992.
4 См. подробнее: Klein D. The German-Annexed Alsace and Imperial Germany: A Process of Colonisation? // Shadow of Colonialism on Europe's Modern Past / Ed. by Roisin Healy and Enrico Dal Lago. New York: Palgrave Macmillan, 2014. P. 92-109.
5 Harrison M. A Century of Changing Language Beliefs in Alsace // Modern & Contemporary France. 2012. Vol. 20. N 3. P. 361.
6 Steinhoff A.J. The Gods of the City. Protestantism and Religious Culture in Strasbourg, 18701914. Leiden; Boston: Brill, 2008. P. 293-295.
7 Harp S. Learning to be loyal: Primary Schooling as Nation Building in Alsace and Lorraine, 1850-1940. DeKalb, 1998. P. 88-89.
8 Corcoran T. The Language Campaigns in Alsace-Lorraine // An Irish Quarterly Review. 1924. Vol. 13. N 50. P. 207.
9 Roth F. La Lorraine annexée: Étude sur la Présidence de Lorraine dans l'Empire allemande (1870-1914). 2nd éd. Nancy, 2007. P. 151. ^
10 Schmoller G. Zwanzig Jahre Deutscher Politik (1897-1917). München und Leipzig: Verlag g von Duncker & Humblot, 1920. S. 197. -Ci
11 Hohenlohe A, von. Aus meinem Leben. Frankfurt a. M.: Frankfurter Societäts-Druckerei, Abt. ^ Buchverl., 1925. S. 55, 205. ^
12 Triby I. Manifestations of Cultural Change: Alsatian Identity between 1871 and the Interwar g Period. Three Case Studies: Thesis. Exeter, 2012. P. 40. о
13 Daudet A. La dernière classe // Contes du lundi. Paris, 1873. P. 23. ^
14 Berghahn V. R. Imperial Germany, 1871-1918: Economy, Society, Culture, and Politics. New .У York; Oxford: Berghahn Books, 2005. P. 110-111. °
15 Цит. по: Roth F. La Lorraine annexée... P. 149. g
16 Рапорт лейтенанта Кнолля, 24 октября 1883 г. Service historique de la Defense / ö° Département de l'Armée de Terre (Paris) (далее SHD/DAT). 1 M 1546 Reconnaisances- з Allemagne, 1882-1883. 1»
17 Рапорт лейтенанта Андрэ, 27 октября 1882 г. SHD/DAT. 1 M 1546. ~
18 Рапорт капитана Леконта, 4 октября 1886 г. SHD/DAT. 1 M 1548 Reconnaissances-Allemagne, 1886-1898. .3
19 Рапорт комиссара особой полиции в Одэн-ле-Роман, 17 октября 1889 г. Archives departementalles de la Meurthe-et-Moselle. 4 M 196: Germanisation de l'Alsace-Lorraine (1873-1889).
20 VoglerB. Histoire culturelle de l'Alsace. Strasbourg: La Nuée Bleue, 1994. P. 308.
21 EccardF. Le livre de ma vie. Paris, 1951. P. 32.
22 Harp S. Learning to be loyal... Р. 96-97.
23 Ibid. Р. 92.
24 Archives des Affaires Étrangeres. 2QO Guerre de 1870. 304: Situation dans l'Alsace-Lorraine.
25 Eccard F. Le livre de ma vie. Paris, 1951. P. 28-29.
26 Hohenlohe A., von. Aus meinem Leben... S. 139.
27 Harp S. Learning to be loyal. Р. 90.
28 Berghahn V. R. Imperial Germany, 1871-1918: Economy, Society, Culture, and Politics. New York; Oxford: Berghahn Books, 2005. P. 111.
29 Harp S. Building the German nation. Primary Schooling in Alsace-Lorraine, 1870-1918 // Paedagogica Historica. 1996. Vol. 32: Suppl. 1. P. 205.
30 Klein D. Battleground of Cultures: "Politics of Identities" and the National Question in Alsace under German Imperial Rule (1870-1914) // Revue d'Alsace. 2006. N 132. P. 504-505.
31 Berghahn V. R. Imperial Germany... P. 111.
32 См.: Aretin F., von. Erziehung zum Hurrapatrioten? Überlegungen zur Schulpolitik des Oberschulrates im Reichsland Elsaß-Lothringen 1871-1914 // Grenzregionen im Zeitalter der Nationalismen. Elsaß-Lothringen / Trient-Triest, 1870-1914 / Hrsg. von Angelo Ara und Eberhard Kolb. Berlin: Duncker & Humblot, 1998. S. 112-113.
References
Archives des Affaires Étrangères (AAE). 2QO Guerre de 1870. 304 Situation dans l'Alsace-Lorraine. Archives departementalles de la Meurthe-et-Moselle (ADMM). 4 M 196: Germanisation de l'Alsace-Lorraine (1873-1889).
BERGHAHN V. R. Imperial Germany, 1871-1918: Economy, Society, Culture, and Politics. New York; Oxford: Berghahn Books, 2005. ^ CORCORAN T. The Language Campaigns in Alsace-Lorraine // An Irish Quarterly Review. 1924. Vol. 13. g N 50. P. 201-213.
<3 COSTA J., LAMBERT P. France and Language(s): Old Policies and New Challenges in Education. Towards oa a Renewed Framework? // Language Policy and Practice in Europe — Emerging Challenges and Innovative ^ Responses. Brussels: CIDREE, 2009. P. 15-26. URL: https://halshs.archives-ouvertes.fr/halshs-00439199/ § document (date of access 01.05.2018).
DAUDET A. Contes du lundi. Paris: Alphonse Lemerre, éditeur, 1873. ^ ECCARD F. Le livre de ma vie. Paris: Editions Victor Attinger, 1951.
Grenzregionen im Zeitalter der Nationalismen. Elsaß-Lothringen / Trient-Triest, 1870-1914 / Hrsg. von S Angelo Ara und Eberhard Kolb. Berlin: Duncker & Humblot, 1998.
^ HARP S. Building the German nation. Primary Schooling in Alsace-Lorraine, 1870-1918 // Paedagogica g Historica. 1996. Vol. 32: Suppl. 1. P. 197-219.
^ HARP S. Learning to be loyal: Primary Schooling as Nation Building in Alsace and Lorraine, 1850-1940. ^ DeKalb: Northern Illinois University Press, 1998.
s HARRISON M. A Century of Changing Language Beliefs in Alsace // Modern & Contemporary France. S 2012. Vol. 20. N 3. P. 357-374.
o HOHENLOHE A., von. Aus meinem Leben. Frankfurt a. M.: Frankfurter Societäts-Druckerei, Abt. k Buchverl., 1925.
^o KLEIN D. Battleground of Cultures: "Politics of Identities" and the National Question in Alsace under ^ German Imperial Rule (1870-1914) // Revue d'Alsace. 2006. N 132. P. 503-509.
c
KLEIN D. The German-Annexed Alsace and Imperial Germany: A Process of Colonisation? // Shadow of Colonialism on Europe's Modern Past / Ed. by Roisin Healy and Enrico Dal Lago. New York: Palgrave Macmillan, 2014. P. 92-109.
PHILLIPSON R. Linguistic Imperialism. Oxford: Oxford University Press, 1992.
PHILLIPSON R. Realities and Myths of Linguistic Imperialism //Journal of Multilingual and Multicultural Development. 1997. Vol. 18. N 3. P. 238-248. DOI: 10.1080/01434639708666317.
ROTH F. La Lorraine annexée: Étude sur la Présidence de Lorraine dans l'Empire allemande (1870-1914). 2nd éd. Nancy: Editions Serpenoise, 2007.
SCHMOLLER G. Zwanzig Jahre Deutscher Politik (1897-1917). München und Leipzig: Verlag von Duncker & Humblot, 1920.
Service historique de la Défense / Département de l'Armée de Terre (SHD/DAT). 1 M 1546 Reconnaisances-Allemagne, 1882-1883.
Service historique de la Défense / Département de l'Armée de Terre. 1 M 1548 Reconnaissances-Allemagne, 1886-1898.
SHOHAMY E. Language Policy: Hidden Agendas and New Approaches. London; New York: Routledge, 2006.
STEINHOFF A.J. The Gods of the City. Protestantism and Religious Culture in Strasbourg, 1870-1914. Leiden/Boston: Brill, 2008.
TRIBY I. Manifestations of Cultural Change: Alsatian Identity between 1871 and the Interwar Period. Three Case Studies: Doctoral Thesis. Exeter, 2012.
VOGLER B. Histoire culturelle de l'Alsace. Strasbourg: La Nuée Bleue, 1994.
ДЛЯ ЦИТИРОВАНИЯ
А. В. Бодров. Особенности германской языковой политики в Эльзас-Лотарингии в 1871-1914 гг. // Петербургский исторический журнал. 2020. № 2 (26). С. 165-176
Аннотация: В статье выявляются особенности языковой политики Берлина на территории Эльзас-Лотарингии как одного из важнейших инструментов укоренения немецкой идентичности среди населения региона. Достижению официально заявленной цели «германизации» провинции препятствовало широкое распространение местных диалектов немецкого, а также сильные позиции французского языка на юго-западе Лотарингии. В отношении них Берлином были задействованы разные стратегии. Важнейшая роль отводилась реформе начального образования по прусскому образцу — краеугольному камню всякой политики в сфере языка. Значение «школьного вопроса» дополнитель- ^ но подчеркивалось тем, что образование 95 % населения Эльзас-Лотарингии ограничивалось началь- д ной ступенью. Реализация политики Берлина не была гладкой и столкнулась с протестами населения. С-Свою роль в защите прав франкофонов сыграла и католическая церковь. При этом германская языко- ^ вая политика не носила того репрессивного характера, на который привычно указывала французская г-^ реваншистская традиция. В отношении французского языка были приняты многочисленные дискри- с минационные меры, но преподавание на нем во франкоязычных районах было сохранено. Статистика 3 свидетельствует о значительном прогрессе в распространении немецкого в Эльзас-Лотарингии к на- ^ чалу XX в. Заслуга в этом принадлежит не только «прусскому учителю», но и миграционным про- 53 цессам в провинции, а также развитию ее экономических связей с остальной Германией. Однако этот о успех таил в себе парадокс: чем большими немцами ощущали себя эльзас-лотарингцы, тем острее ими
воспринимались любые проявления дискриминации со стороны Берлина. Всё более широкое исполь- К
ад
зование немецкого языка не оказалось тождественно полной германизации региона и его политиче- ^ ской лояльности. -О
Ключевые слова: Германская империя, Эльзас-Лотарингия, языковая политика, немецкий язык, Й французский язык, начальное образование, национальная идентичность, германизация. ^
Я 'Й
со
FOR CITATION
Andrei Bodrov. Some special aspects of German language policy in Alsace-Lorraine
in 1871-1914 // Petersburg historical journal, no. 2, 2020, pp. 165-176
Abstract: The article considers some special aspects of Berlin's language policy on the territory of Alsace-Lorraine as one of the most important tools aimed at establishing of German identity among the region's natives. Achievement of officially declared objective of Germanization of the province was impeded by general use of local dialects of German and strong positions of French in the south-west of Lorraine. Berlin involved different strategies in respect of the both problems. The most important role was assigned to the reforming of the school on the model of Prussia — a cornerstone of any language policy. The importance of the "school question" was additionally raised by the fact that education of 95 per cent of Alsace-Lorraine's population has been reduced to the primary one. Enforcement of the Berlin's policy did not go smooth and faced with protests from the locals. Catholic Church also played a role in protection of the local francophone's rights. But German language policy was far less repressive than it was usually portrayed by the French revanchist tradition. A number of discriminatory measures were adopted against the French language but teaching on French continued in the French-speaking areas of the province. Statistics say for the considerable progress of German in Alsace-Lorraine to the beginning of XX century. The credit goes not only to a "Prussian teacher", but also to migration processes in the province and to development of its economic ties with other Germany as well. But the more Alsatians-Lorrainians felt themselves to be Germans, the more were they sensitive to any signs of discrimination from the part of Berlin. The more and more widespread use of German language here was not identical to total Germanization of the region and its political loyalty.
Key words: German Empire, Alsace-Lorraine, language politics, German language, French language, primary education, national identity, Germanization.
Автор: Бодров, Андрей Владимирович — канд. ист. наук, доцент кафедры теории и истории международных отношений, факультет международных отношений Санкт-Петербургского государственного университета.
Author: Bodrov, Andrei — Ph. D. in History, Associate Prof., Department of Theory and History of International Relations, Saint Petersburg State University, School of International Relations.
E-mail: bodrovandrew@yandex.ru; a.bodrov@spbu.ru
ORCID: 0000-0001-8118-331X
и rt К CP
«
s «
о V
s
CP
о
H о
s «
S «
о p
\o
