CC BY
100
Бодров А.В. ©
К.и.н., доцент кафедры теории и истории международных отношений, Санкт-Петербургский государственный университет
«ЭЛЬЗАС-ЛОТАРИНГСКИЙ ВОПРОС» В ДИПЛОМАТИИ ФРАНЦИИ ПОСЛЕ 1871
ГОДА: ОСНОВНЫЕ ПРИНЦИПЫ*
Аннотация
В статье рассматриваются основные принципы дипломатии Третьей республики в отношении утраченной после поражения во франко-прусской войне Эльзас-Лотарингии. Протест населения провинции против аннексии стал основой притязаний Франции на пересмотр Франкфуртского договора.
Ключевые слова: франко-германские отношения, Эльзас-Лотарингия, реваншизм Keywords: Franco-German relations, Alsace-Lorraine, revanchism
* Статья подготовлена в рамках реализации гранта Президента РФ для поддержки молодых российских ученых, МК-4006.2013.6. («Эльзас-Лотарингия как фактор франко-германских
отношений в 1871-1914 гг.»
«Эльзас-лотарингский вопрос» сыграл одну из ключевых ролей в возникновении Первой мировой войны. Неготовность Франции смириться с утратой Эльзаса и значительной части Лотарингии после поражения во франко-прусской войне исключила возможность подлинного примирения и сотрудничества между двумя соседями. Руководство Третьей республики не могло открыто оспорить легитимность Франкфуртского мирного договора, что было бы равноценно прямому вызову Германии. Но с самого начала здесь исходили из того, что германские территориальные приобретения были основаны «не на праве, а на силе».
Перед лицом безоговорочного военного поражения главным аргументом французской дипломатии стал протест против аннексии самих жителей утраченных провинций. Этот протест поддерживался не только местным франкоязычным населением, но и значительной частью немецкоязычных эльзасцев. Это стало особенно неприятным сюрпризом для Берлина, преподносившего присоединение Эльзаса непременным условием достижения общегерманского единства. В ответ французской дипломатией была выдвинута идея проведения референдума в трех оспариваемых департаментах по вопросу о национальном самоопределении эльзасцев и лотарингцев. И пусть «право наций на самоопределение» еще не было незыблемым принципом международной политики, Париж уже мог апеллировать к целому ряду исторических прецедентов [1, 323-324]. В частности, сама Франция именно плебисцитом оформила присоединение в 1860 г. Ниццы и Савойи. Референдум санкционировал и присоединение в 1870 г. Рима к Итальянскому королевству.
В правительстве «национальной обороны» наиболее упорно проведения референдума добивался министр иностранных дел Ж. Фавр. Даже когда стало ясно, что в силу категорического неприятия Берлина эта идея не имеет никаких шансов на практическое осуществление, он стремился, тем не менее, озвучить позицию Франции хотя бы на уровне официальной декларации. В марте 1871 г. им был подготовлен документ, содержащий завуалированное осуждение отказа от плебисцита: «В том, что касается жителей департаментов, от права на суверенитет над которыми она [Франция] отрекается, она не может располагать их волей в том, что касается их моральной и гражданской свободы, которые, следуя естественному праву, не могут быть ни отчуждены, ни ущемлены» [2, 338-339]. Предельно реалистично мысливший глава правительства А. Тьер не одобрил эту инициативу ни по форме, ни по содержанию. В тот момент Франция не могла рассчитывать на поддержку принципа «права
©© Бодров А.В., 2014 г.
наций на самоопределение» со стороны ни одной из великих европейских держав, и апелляции к нему были способны лишь осложнить борьбу Парижа за смягчение условий мирного договора.
Тем не менее, протест против аннексии прозвучал, и исходил он от депутатов отторгаемых провинций. В феврале 1871 г. во Франции прошли выборы в Национальное собрание, призванное ратифицировать мирный договор с Германией. Несмотря на оккупацию германских войск, от Эльзаса и Лотарингии были избраны исключительно те кандидаты, что выступали за продолжение войны до победного конца. Ими же была составлена декларация протеста из четырех пунктов, зачитанная 16 февраля с трибуны Национального собрания депутатом Эмилем Келлером: «Эльзас и Лотарингия не желают быть отторгнутыми <...> Единодушно они удостоверяют Германии и всему миру непоколебимое желание Эльзаса и Лотарингии остаться французскими» [2]. Принимая этот протест во внимание, Национальное собрание 1 марта 1871 г., тем не менее, большинством голосов ратифицировало текст прелиминарного договора. Депутаты от Эльзас-Лотарингии ответили новым протестом: «Мы еще раз объявляем недействительным и несостоявшимся пакт, который был нам навязан без нашего согласия» [3, 23].
Единственное, что оставалось жителям бывших департаментов Мозель, Верхний Рейн и Нижний Рейн, это право на оптацию в пользу Франции. По правилам оптации декларации на сохранение французского гражданства должны были подавать все местные уроженцы вне зависимости от того, находились ли они в Эльзас-Лотарингии на момент аннексии, или нет. Французским министерством юстиции было собрано свыше 388 тыс. таких деклараций, и 160 тыс. из них - от эльзасцев и лотарингцев, проживавших на аннексированной территории. Согласно требованию Берлина, их декларации сохраняли силу только в случае эмиграции из Эльзас-Лотарингии до 1 октября 1872 г. - момента, с которого за населением провинции автоматически закреплялось германское подданство. Не менее 128 тыс. человек (8 % от всех жителей) решилось на этот тяжелый шаг [5, 213-215].
Столь массовая эмиграция произвела колоссальное впечатление на французское общество. Далеко не все желавшие располагали реальной возможностью выехать, и это заставляло французов верить в то, что подавляющее большинство жителей не только франкоязычной Лотарингии, но и германоязычного Эльзаса, будь на то их воля, предпочли бы остаться французами. Именно это вкупе с заявлениями эльзасских депутатов заменило в сознании французов плебисцит о национальном самоопределении эльзасцев, который не решились провести немцы в 1871 г. Словами современника, французского историка Фюстель де Куланжа, «у Франции есть одна-единственная причина желать сохранить за собой Эльзас, и она заключается в том, что сам Эльзас храбро продемонстрировал свое желание остаться с Францией». [6, 15]
Вышесказанное объясняет все то внимание, которое Париж уделял изучению настроений тех эльзасцев и лотарингцев, что приняли на себя участь германских подданных. «Эльзас-лотарингский вопрос» сохранял свою моральную силу лишь до тех пор, пока местное население продолжало сопротивляться устанавливаемым немцами порядкам.
Самым первым индикатором политических настроений в «имперской провинции» были выборы в Рейхстаг. На всеобщих выборах 1874 г. все пятнадцать депутатов от Эльзас-Лотарингии составили «непримиримые», повторно озвучившие в стенах германского парламента протест против аннексии без учета настроений населения. Вплоть до конца 1880-х гг. большинство избирателей Эльзас-Лотарингии голосовало за сторонников непримиримой оппозиции германским властям. С середины 1890 гг. господствующие позиции здесь приобрело движение в пользу автономии, понимавшейся большинством местных политиков как барьер против тотальной германизации.
Другой формой протеста стала эмиграция и уклонение от военной службы. В Эльзас-Лотарингии вплоть до конца 1870-х гг. процент уклонистов от службы в германской армии составлял порядка 70 %. К началу 1890-х гг. доля уклонистов существенно сократилась, хотя и оставалась все равно высокой: 36 % призывников по-прежнему предпочитало выехать во
Францию. Всего же, согласно германской официальной статистике, с 1871 по 1910 гг. Эльзас-Лотарингию покинуло свыше 461 тыс. человек [7, 50].
Наконец, еще одной формой отторжения германизации стала подлинная сегрегация между местными уроженцами и немецкими переселенцами, привлеченными сюда привлекательными экономическими перспективами. «Местные» и «приезжие» вплоть до конца столетия упорно не желали сливаться в рамках эльзас-лотарингского общества, и это размежевание особенно ярко наблюдалось в крупных городах. Разнообразны были проявления и борьбы за культурную самобытность.
Безусловно, следует избегать абсолютизации фрондерских настроений на отторгнутых от Франции территориях. Французский историк Ф. Рот справедливо предлагает разделять в их отношении такие понятия, как «германизация» и «ассимиляция». Если в первом Германской империи удалось достичь значительных успехов, заставив, в целом, жителей Эльзаса и Лотарингии примириться с аннексией как со свершившимся фактом, то задача-максимум полной ассимиляции, вступления в лоно «немецкости», так и не была достигнута к 1914 г. [8, 669]. Говоря в целом, немцами была осуществлена лишь частичная культурная и экономическая интеграция при сохранении политической оппозиционности основной массы населения. Именно это как ничто другое подпитывало «эльзас-лотарингский вопрос», поскольку эта оппозиционность во Франции воспринималась как верность прежней Родине.
Мысль о вечно верном Эльзасе, ждущем своего «освобождения», налагала свои обязательства и на Францию. Катастрофа 1870 года заставила политическую элиту Третьей республики, в массе своей, с большой осторожностью относиться к идее скорейшего отвоевания Эльзас-Лотарингии [9]. Тем не менее, французское руководство приложило немало усилий для формирования подлинного «культа памяти» об утраченных провинциях и деятельно готовилось во всеоружии встретить тот день, когда международная обстановка вновь сделает «эльзас-лотарингский вопрос» актуальным. Как заявил в одной из своих программных речей один из отцов-основателей Третьей республики Л. Гамбетта, «наши сердца бьются <...> во имя того, чтобы мы могли рассчитывать на будущее и знать, что и в нынешнем порядке вещей есть имманентная справедливость, времена и дела которой настанут» [10, 302].
Слова Гамбетты во многом были риторической формулой, но они оказались созвучны настроению большинства французов. Ж. Цибура называет их «гениальным синтезом между пацифизмом и призывом к восстановлению попранных прав» [11, 31]. Так сформировался ключевой принцип французской дипломатии применительно к «эльзас-лотарингскому вопросу», емко выраженный в 1884 г. французским послом в Берлине бароном де Курселем: «умиротворять настоящее, сохранять свободу действий в будущем» [11, 31].
Кроме того, положения Франкфуртского договора не были санкционированы никаким международным конгрессом, а значит вопрос о признании легитимности германских завоеваний великими державами оставался открытым. Это, по крайней мере в глазах французского руководства, делало более реальным вопрос ревизии отдельных его положений. В связи с этим Париж последовательно выступал против признания территориального статус-кво в Европе, поскольку это означало бы признание новых границ Германии и утраты Эльзас-Лотарингии. Уже в 1872 г. президент республики А. Тьер высказывал опасения относительно возможности признания французских территориальных потерь как основы сближения России, Германии и Австро-Венгрии [12, 175-182].
И в последующие годы Франция ревностно следила за тем, что могло бы быть истолковано как гарантия западных границ Германии. Так, в частности, французская пресса в июле 1891 г. болезненно восприняла слова английского премьер-министра Роберта Солсбери о приверженности Великобритании сохранению «статус-кво» в Европе. Французский посол в Лондоне Г. Ваддингтон поспешил уточнить у главы британского правительства, означает ли это, что тот тем самым гарантировал Германии обладание Эльзас-Лотарингии, от чего тот поспешил откреститься [13, 625]. Показательна и жесткая отрицательная реакция французского посла в Константинополе П. Камбона на российскую инициативу созыва мирной конференции в Гааге, поскольку ее практическая реализация, как был уверен посол, «первым делом заставит нас отбросить всякую мысль о притязаниях на Эльзас-Лотарингию силой оружия. Это соображение
не оставит равнодушным всякого француза, кто не приемлет Франкфуртский договор как не подлежащий обжалованию приговор» [14, 493].
Столь же важным французское руководство считало исключить любой политический жест, который хотя бы косвенно можно было трактовать как признание Эльзас-Лотарингии за Германией. Полностью исключалась, в частности, возможность присутствия французских военных представителей на военных маневрах, проводившихся в «имперской провинции». С 1877 г. Франция не ограничивалась присутствием на военных маневрах в Германии своего военного атташе, а направляла целую военную миссию, но деятельность ее жестко регламентировалась. Было допустимым сопровождать германскую армию в Восточной Пруссии, Померании и Силезии, но как только учения на завершающей стадии переносились на территорию Эльзас-Лотарингии, французские офицеры должны были отбыть на Родину под предлогом присутствия на собственных осенних маневрах. Этого требовало, как подчеркивал тогдашний французский представитель в Берлине Ш. де Сен-Валье, «чувство нашего достоинства, уважение, с которым мы должны относиться к жителям наших дорогих незабвенных провинций, самые банальные соображения осмотрительности» [15, 496].
Табу распространялось и на официальные визиты сюда французских политиков и дипломатов. В этой связи все тому же Сен-Валье оставалось сетовать «низость» прежнего министра иностранных дел герцога Л. Деказа и «малодушие» своего предшественника, посла Гонто-Бирона, создавших в 1877 г. пагубный прецедент с официальным визитом последнего в разгар тогдашней «военной тревоги» на официальную аудиенцию к Вильгельму I в Мец [15, 547]. Это воспринималось как слишком серьезная уступка немцам, повторения которой следовало всеми силами избежать.
Уже в конце 1870-х гг. франко-германские отношения вступили в фазу ощутимой разрядки, серьезно нарушенной затем лишь в период подъема во Франции т.н. «буланжистского движения» и военной тревоги 1887 г. В остальном 1880-1890-е гг. были отмечены не только восстановлением значительной доли деловых, научных и культурных контактов двух стран, но и их осторожным взаимодействием в колониальной политике. Но французское руководство четко придерживалось того принципа, что никакая «разрядка» во франко-германских отношениях не составляет «подлинного сближения». Французский посол в Берлине Ж. Эрбетт, отмечая все более широкое распространение убеждения в германском обществе, что Франция уже смирилась с окончательной утратой Эльзас-Лотарингии, откровенно писал в феврале 1891 г.: «разумеется, у нас нет никаких оснований разрушать эти иллюзии. Все то время, что пройдет перед решающей схваткой, служит нашей подготовке, и поскольку мы питаем большую уверенность в своем национальном единстве, нежели Германская империя <...> мы заинтересованы в том, чтобы дать “воде остыть под мостами”» [13, 375-376].
Позиция Франции оставалась неизменна и в дальнейшем. Так, в 1897 г. французский министр иностранных дел Г. Аното подчеркивал в беседе с российским представителем графом Муравьевым, что никакая видимость умиротворения отношений Франции с Германией не означает, что эльзас-лотарингский вопрос представляет для нее исключительно «исторический интерес». Как дипломат Аното выражал веру в то, что эта международная проблема может быть урегулирована мирным путем, но время не принесло «никакого ослабления наших чувств, они не стерлись из памяти и столь же стойки, как и в самый первый день» [16, 151]. Идея мирного урегулирования противоречий с Германией путем обмена Эльзас-Лотарингии на какие-либо французские колониальные владения рассматривалась французским руководством с самого
начала, однако последовательно отвергалась Берлином [17, 304; 18, 375-378].
***
Принципы французской политики в отношении Эльзас-Лотарингии, сформированные в первое послевоенное десятилетие, оставались в дальнейшем практически неизменны. Среди таких принципов был тезис о несправедливости навязанного Франции победителем в 1871 г. территориального разграничения. Не единожды подтверждая свои обязательства по добросовестному выполнению положений Франкфуртского договора, французское руководство, однако, с самых первых месяцев после войны протестовало против отторжения Эльзас-Лотарингии. Оно неоднократно возвращалось к попыткам поднять вопрос о мирном
возвращении утраченных провинций и воспринимало как угрозу своим национальным интересам утверждение принципа территориального статус-кво в Европе. Оно старательно избегало всего, что могло бы даже чисто символически трактоваться как признание Эльзас-Лотарингии немецкой землей. Претензии Франции на нелегитимность германских завоеваний во многом опирались на протестные настроения жителей отторгнутых провинций. Тезис о том, что жители Эльзас-Лотарингии ждут своего избавления из-под власти немцев стал краеугольным камнем реваншистской пропаганды.
Литература
1. Allain J-C. Les consequences de la defaite sur les relations intereuropeennes // La guerre de 1870-71 et ses consequences: Actes du XX colloque historique franco-allemand. Bonn: Bouvier Verlag, 1990. P. 323-338.
2. Favre J. Gouvernement de la Defense nationale. T. III. Paris, 1875. - 597 p.
3. Archives du ministere des Affaires etrangeres. 2QO Guerre de 1870. 77 Negociations de la paix - Alsace-Lorraine.
4. Roth F. Alsace-Lorraine: Histoire d'un «pays perdu». De 1870 a nos jours. Nancy: Ed. Place Stanislas,
2010. - 200 p.
5. Wahl A. L’Option et l’emigration des Alsaciens-Lorrains: 1871-1872. Strasbourg: Association des publications pres les universites de Strasbourg, 1974. - 276 p.
6. Fustel de Coulanges N.D. L’Alsace est-elle allemande ou franqaise? Reponse a M. Mommsen. Paris: E. Dentu, 1870. - 16 p.
7. Baechler Ch. Das Verhalten der Elsab-Lothringen im Deutschen Reich (1871-1918) // Eine ungewohnliche Geschichte: Deutschland - Frankreich seit 1870 / Hrsg. von Franz Knipping u. Ernst Weisenfeld. Bonn: Dokumente im Europa Union Verlag, 1988. S. 47-58.
8. Roth F. La Lorraine annexee: Etude sur la Presidence de Lorraine dans L’Empire allemande (1870-1914). 2nd ed. Nancy: Editions Serpenoise, 2007. - 751 p.
9. Joly B. La France et la Revanche, 1871-1914 // Revue d’histoire moderne et contemporaine. 1999. Vol. 46. № 2. P. 325-348.
10. Mayeur J-M. Leon Gambetta. La Patrie et la Republique. Paris: Fayard, 1998. - 562 p.
11. Ziebura G. Die deutsche Frage in der offentlichen Meinung Frankreichs von 1911-1914. Berlin-Dalhem: Colloquium Verlag, 1955. - 224 S.
12. Documents diplomatiques franqais (далее DDF). Serie 1. Tome I. Paris: Imprimerie Nationale, 1929. - 621
p.
13. DDF. Serie 1. Tome 8. Paris: Imprimerie Nationale, 1938. - 763 p.
14. DDF. Serie 1. Tome 14. Paris: Imprimerie Nationale, 1957. - 957 p.
15. DDF. Serie 1. Tome 2. Paris: Imprimerie Nationale, 1930. - 621 p.
16. DDF. Serie 1. Tome 13. Paris: Imprimerie Nationale, 1953. - 677 p.
17. Die grosse Politik der europaischen Kabinette, 1871-1914. Bd. I. Berlin: Deutsche Verlagsgesellschaft fur Politik und Geschichte, 1922. - 328 S.
18. Tint H. The Patriotism of Gambetta: From Jacobinism to Combinazione // The Review of Politics. 1962. Vol. 24. No. 3. P. 365-391.
