CC BY
313
2014 ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА Сер. 6 Вып. 4
ИСТОРИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА И МЕЖДУНАРОДНЫЕ ОТНОШЕНИЯ
УДК 94(100)"1914/19" А. В. Бодров
ЭЛЬЗАС-ЛОТАРИНГЦЫ МЕЖДУ ФРАНЦИЕЙ И ГЕРМАНИЕЙ НАКАНУНЕ И В ГОДЫ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ*
Статья предлагает новый ракурс в рассмотрении «эльзас-лотарингского вопроса» как основы франко-германского антагонизма накануне Первой мировой войны. Она акцентирует внимание на судьбе населения Эльзас-Лотарингии, воссоединение с которым в равной мере рассматривалось в Германии в 1870-1871 гг. и во Франции в 1914-1918 гг. необходимым условием восполнения национального единства.
На деле немало примеров свидетельствуют о том, что эльзас-лотарингцы оказались в годы Первой мировой войны в недостаточной мере «своими» как для французов, так и для немцев. Эльзас-лотарингцы сражались в обеих армиях-противницах, но их положение на фронте отличалось существенной спецификой.
Автор отмечает схожесть действий французских и германских властей на контролируемых ими частях Эльзас-Лотарингии, куда входили также практика захвата заложников и перевод тысяч гражданских лиц в разряд интернированных. Французские военные и гражданские власти не менее ревностно пытались искоренить германские черты эльзасской культуры, чем прежде немцы стирали из памяти местного населения два века французского правления. Библиогр. 30 назв.
Ключевые слова: Эльзас-Лотарингия, Первая мировая война, дипломатия, мобилизация, фронтовой опыт, военнопленные, дезертирство, гражданское население, интернирование.
Bodrov Andrei V.
ALSATIANS AND LORRAINIANS BETWEEN FRANCE AND GERMANY ON THE EVE AND IN THE YEARS OF THE FIRST WORLD WAR
The article put forward a new perspective in examination of the Alsace-Lorraine question as a base of the Franco-German antagonism on the eve of the First World War. It brings to attention the fate of the population of the Alsace-Lorraine, reunification with which was considered, equally in Germany in 1870-1871 and in France in 1914-1918, a necessary condition for national unity.
Бодров Андрей Владимирович — кандидат исторических наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация, 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9; [email protected].
Bodrov Andrei V. — Ph.D., Associate Professor, St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation; [email protected]
* Статья подготовлена в рамках проекта «Россия в стратегии Первой мировой войны» по гранту РГНФ (12-31-10010).
157
In fact there are a lot of examples of how Alsatians and Lorrainians appeared to be insufficiently "French" or "German" in the years of the First World War. Alsatians and Lorrainians fought both in the German and the French Army, but their situation at the front was significantly peculiar.
The author stresses a similarity of actions of the French and German authorities in the parts of Alsace-Lorraine under their control, which included the practice of hostage-taking and internment of thousands of civilians. The French civilian and military authorities were as zealous in extirpation of the German aspects of the Alsatian culture as Germans had been before in sponging the memory of two centuries of the French domination here. Refs 30.
Keywords: Alsace-Lorraine, the First World War, diplomacy, mobilization, front experience, prisoners of war, desertion, civil population, internment.
«Эльзас-лотарингский вопрос» составил основу франко-германского антагонизма, сыгравшего одну из ключевых ролей в возникновении Первой мировой войны. На протяжении всех четырех десятилетий, отделявших события Франко-прусской войны от мирового конфликта, Франция исходила из того, что германская аннексия Эльзаса и значительной части Лотарингии основывалась «не на праве, а на силе». Этот тезис отсылал к протесту против аннексии самих жителей утраченных провинций, не менее 128 тыс. (8%) из которых немедленно эмигрировало ради сохранения французского гражданства [1, p. 97-98]. Да и в последующие два десятилетия выборы в Рейхстаг от «имперской провинции» почти неизменно приносили успех оппозиционным германским властям кандидатам. Все вместе это заменило в сознании французов плебисцит о национальном самоопределении эльзасцев, который немцы не провели в 1871 г.
Руководство Третьей республики не могло открыто поставить под вопрос законность Франкфуртского договора, что было равноценно прямому вызову Германии. Однако начиная с А. Тьера и Л. Гамбетты оно неоднократно выражало надежды на мирный пересмотр его отдельных положений. Территориальные противоречия исключили возможность подлинного примирения и сотрудничества двух соседей. Бесплодность усилий Ж. Кайо, а затем и Ж. Камбона вступить хотя бы в ограниченное по своим масштабам взаимодействие с Германией в начале XX в. продемонстрировало это особенно наглядно [2, p. 345-348; 3].
Начало Первой мировой войны вновь выдвинуло «эльзас-лотарингский вопрос» на первый план для французской дипломатии, а идею возвращения аннексированных территорий — в число примордиальных целей войны [4, p. 3-4; 5, p. 343-344]. Воссоединение с Эльзасом преподносилось как восполнение национального единства. И здесь остро вставал вопрос о лояльности местного населения. Именно этот вопрос делал территорию «имперской провинции» Германии большим, чем просто один из театров боевых действий для французской и германской армий. Выявление особенностей положения эльзасцев и лотарингцев в годы Первой мировой войны и составляет цель данной статьи.
Изучение опыта Первой мировой войны, пережитого жителями Эльзас-Лотарингии, остается актуальным. Оно помогает лучше понять проблемы интеграции Эльзаса попеременно в составе Франции и Германии, истоки автономистского движения, сохраняющего свои позиции здесь и поныне. Традиционное видение истории региона не учитывало особенности местной идентичности и существенно упрощало картину. Целый ряд «неудобных тем» лишь совсем недавно привлек внимание французской историографии. Одной из них стали трудности, с которыми эльзас-ло-тарингцы столкнулись в «сражающейся за них» Франции. Современный этап исследований требует и сопоставления французской и германской политики в регионе.
158
Действия германских властей в отношении Эльзас-Лотарингии в годы Первой мировой войны во многом были продиктованы давней историей глухого сопротивления значительной части жителей «имперской провинции» установленным после 1871 г. порядкам. Тревоги Берлина подпитывались активным противоборством французских и германских специальных служб в приграничных районах двух стран. Французское военное командование всерьез рассматривало возможность организации на территории сопредельной Эльзас-Лотарингии саботажа, призванного создать максимальные трудности германской мобилизации [6]. Однако политическое руководство Франции не задействовало существовавшее в этой части Германии подполье, твердо решив оставить роль нападающей стороны за соседкой. Это отчасти объясняло логику германских военных, нередко действовавших в Эльзас-Лотарингии как на вражеской территории.
Немалую роль сыграли и события, развернувшиеся непосредственно накануне войны. Знаменитый Цабернский инцидент (28 октября 1913 г.), отмеченный массовыми манифестациями эльзасцев против прусского лейтенанта, позволившего себе грубые оскорбления в адрес местных новобранцев, получил преувеличенное значение и ложную трактовку как во Франции, так и в самой Германии. Реакция Берлина была непропорциональна масштабам инцидента: в одночасье была смещена вся верхушка гражданской администрации провинции и инициирован «новый курс», направленный на полное искоренение в Эльзас-Лотарингии враждебных немецкому духу сил. Мнение германских военных выражало письмо военного министра Эриха фон Фаль-кенгайна, писавшему канцлеру Теобальду Бетман-Гольвегу 19 февраля 1914 г.: «Ца-бернское дело подтвердило то, что большая часть населения Эльзас-Лотарингии в своих чувствах еще недостаточно тверда, чтобы не стать жертвой манипуляций националистов» [цит. по: 7, р. 126]. Германские власти по-прежнему придавали всякой про-тестной акции здесь характер профранцузской агитации, даже если это не имело под собой никаких оснований. Между тем политическая эволюция провинции в составе империи после принятия так называемой Конституции Эльзас-Лотарингии 1911 г., формально даровавшей ей статус одного из союзных немецких государств с собственным ландтагом, вовсе не благоприятствовала автономистам. Накануне войны лишь немногие эльзасцы выступали за возвращение в состав Франции.
При всем при этом очевидно, что «дух 1914 года» как наивысшей точки немецкого национального единения на Эльзас-Лотарингию не распространился [8, р. 94]. Для жителей Эльзас-Лотарингии начинающаяся война была во многом братоубийственной, поскольку члены многих семей в этой провинции служили как в германской, так и во французской армии. Многим из них были близки «моральные муки», описанные прогермански настроенным учителем Филиппом Хуссером: «...эльзасец любит Германию, но не до того, чтобы ненавидеть Францию» [9, р. 61-62]. Тем не менее мобилизация прошла здесь без крупных эксцессов. Телеграмма штатгальтера провинции от 4 августа 1914 г. извещала об «отменных настроениях населения по всему Эльзасу», прекрасном приеме проходящих войск и большом количестве добровольцев [10, S. 532 п]. Однако здесь не было десятков тысяч добровольцев, о которых трубила германская пресса. В реальности их число не превышало 8 тыс. человек и почти все это были сыновья «альтдойче» — переселенцев из Германии [11, р. 101].
Всего за годы войны в Эльзас-Лотарингии было призвано (с учетом Ландвера и Ландштурма) 380 тыс. человек. При том, что эльзас-лотарингцы редко
159
сталкивались в рядах германской армии с открытой враждебностью командиров или прямыми злоупотреблениями, их массово коснулся ряд ограничений. Уроженцев Эльзас-Лотарингии старались не использовать на аванпостах, редко отпускали в увольнение домой, да и сами сроки отпусков были сильно урезаны. Германская армия также столкнулась с проблемой дезертирства эльзас-лотарингцев. В дополнение к нескольким тысячам уклонистов от военной службы число перебежчиков из их числа оценивалось в 1 тыс. человек, или 80 человек на 10 тыс. (т. е. эльзас-лота-рингцы переходили на сторону врага в 80 раз чаще немцев). Как минимум еще 530 эльзас-лотарингцев дезертировали с декабря 1917 по сентябрь 1918 г. [12, р. 111-112; 13, р. 16-17].
В октябре 1914 г. из нескольких армейских корпусов поступили требования убрать из своих рядов солдат из Эльзас-Лотарингии. В декабре часть подразделений в самом деле была переведена на Восточный фронт, что сразу же породило слухи об их неблагонадежности. В марте 1915 г. военный министр генерал Вандель впервые предложил отправить всех уроженцев Эльзас-Лотарингии на Восточный фронт, но системой это еще не стало. В январе 1916 г. он вновь указал на многочисленные проявления антинемецких настроений эльзасцев и лотарингцев и призвал перевести всех солдат из имперской провинции на Восточный фронт «без учета репутации и текущего положения этих солдат или характеристик их командиров» [цит. по: 14, р. 232]. Это дало желаемый результат — число дезертиров сократилось. Но решение было неадекватно проблеме: если на дезертирство решались единицы, то пагубный эффект от перевода целых подразделений на Восточный фронт ввиду их предполагаемой ненадежности коснулся морального духа уже десятков тысяч.
Даже несмотря на то, что в условиях военного положения всякая политическая активность на территории Эльзас-Лотарингии оказалась невозможной, правящие круги Германской империи продолжали, скорее, видеть ней угрозу спокойствию государства. Еще в августе 1914 г. баварский король поднял вопрос о разделе Эльзас-Лотарингии как средстве упрочить ее лояльность. Согласно проекту Людвига III, Бавария должна была получить весь Эльзас, а Пруссия — немецкую часть Лотарингии. Однако подавляющее большинство представителей политической и военной элиты Германской империи склонялись к мысли о простом поглощении имперской провинции Пруссией. Мнение местных политических элит до самого 1917 г. в расчет не принималось. Общее же отношение германских властей хорошо выразил прусский министр культов, недвусмысленно высказавшийся в октябре 1915 г. о том, «что возможные чаяния населения Эльзас-Лотарингии должны быть принесены в жертву высшим и важнейшим государственным интересам» [цит. по: 10, S. 522].
Как и все пограничные области Германии, Эльзас-Лотарингия оказалась на особом положении, когда управление фактически перешло в руки военных, а большинство гражданских свобод было ограничено. Но только Эльзас-Лотарингия рассматривалась как фактически вражеская территория, а солдаты-эльзасцы — как «внутренние враги». Немецкое военное командование сделало все, чтобы свести на нет все 43 года усилий гражданских властей по мирной интеграции «имперской провинции» в состав Германской империи. И если накануне Первой мировой ее население в целом демонстрировало лояльность Германскому государству, оставляя радикальных автономистов в подавляющем меньшинстве, то уже к 1918 г. здесь преобладали антинемецкие настроения. Враждебность к действиям германской администрации
160
еще не означала сильных профранцузских симпатий, что и вылилось в усиление популярности идеи превращения провинции в суверенное нейтральное государство [10, S. 603-604].
В свою очередь, Франция начала готовиться к приему добровольцев из числа эльзас-лотарингцев с начала 1913 г., когда подполковнику Альберу Карре было поручено организовать соответствующую службу в Безансоне. В начале войны добровольцы делились на две категории: «А» и «Б». В первую вошли те, кто изъявлял готовность служить на франко-германском фронте. Несколько сотен эльзасцев с 20 августа 1914 г. служили проводниками для подразделений генерала Дюбая, действовавшего в Вогезах, и генерала По, командующего Эльзасской армии. Добровольцы категории «Б» пополняли ряды альпийских батальонов и обсервационных корпусов на франко-итальянской границе [15]. Многим из этих добровольцев было предложено изменить свои имена и фамилии, чтобы избежать смертной казни за измену в случае попадания в немецкий плен.
Закон от 5 августа 1914 г. даровал всякому эльзас-лотарингцу (германскому подданному), записавшемуся добровольцем во французскую армию, французское гражданство. Но Гаагская конвенция 1907 г. запрещала принуждать воевать против армии противника лиц той же национальности. Поэтому большинство иностранцев-добровольцев (включая более 1 тыс. немцев) записывали в Иностранный легион для несения службы за пределами Европы: в Северной Африке, Индокитае, Китае. Согласно данным Карре, около 10 тыс. эльзас-лотарингцев воспользовались этим правом в 1914 г. и еще порядка 400 человек — в последующие годы [16, р. 123].
Большинство эльзас-лотарингцев, как уже отмечалось выше, сражались на Восточном фронте и потому немало их оказалось в русском плену. В декабре 1914 г. французское правительство обратилось к великому князю Николаю Николаевичу с просьбой создать для них наиболее благоприятные условия содержания в лагерях военнопленных. Весной 1915 г. был создан специальный Комитет вспомоществования во главе с помощником французского военного атташе в Петрограде майором Верлином и двумя русскими французами — эльзасцами по происхождению: Альфредом Ланцем и Шарлем Мейером [17, р. 29-30]. Любопытно, что в России были созданы отдельные лагеря военнопленных для «эльзасцев-франкофилов» и «эльзасцев-бошей». В целом союзники рассматривали эльзас-лотарингцев, наряду с поляками и литовцами, уроженцами Саара, Шлезвиг-Гольштейна и даже Рейнланда, как представителей угнетенных в Германской империи национальностей, призванных на фронт вопреки своей воле. То же самое касалось славянских народов, итальянцев и румын в рядах австро-венгерской армии, а также армян, греков, левантийских евреев и арабов в турецкой армии [17, р. 151].
Отдельную сторону русско-французского взаимодействия в годы войны составили переговоры о передаче пленных эльзас-лотарингцев Франции. Первый транспорт с пленными эльзас-лотарингцами прибыл из Архангельска во французский Брест 3 августа 1916 г. Практика была продолжена в 1917-1918 г., и общее число «репатриантов» (хотя многие из них вступили на французскую землю впервые в жизни) составило 5861 человек [17, р. 30]. Однако для некоторых возвращение из плена затянулось до 1919 г. Часть бывших военнопленных эльзас-лотарингцев проделала долгий путь по России вместе с чехословацким корпусом — через всю Сибирь до Иркутска, а затем в Европу через Шанхай, Японию и США. Стоит также отметить,
161
что французское правительство вело соответствующие переговоры о выдаче и с другими союзниками: США, Италией, Бельгией, Португалией. Итальянцы обменивали эльзасцев на своих соотечественников из рядов австро-венгерской армии, попавших в плен к французам на Салоникском фронте.
Вопреки протестам «Красного Креста», французские власти вели пропаганду среди пленных уроженцев Эльзас-Лотарингии, побуждая их по-новой записаться в ряды французской армии. По оценке Ф. Рота, этому призыву последовало не более 8% из них: в абсолютных цифрах — 1650 из 20 580 чел. [1, p. 627]. Подавляющее большинство предпочли дождаться окончания войны в лагерях военнопленных, условия содержания в которых, к тому же, были весьма либеральны. Труд пленных эльзас-лотарингцев также активно использовался во французском сельском хозяйстве и промышленности в условиях острой нехватки рабочих рук. Они пользовались привилегированным статусом, поскольку их задействовали на военных и даже секретных производствах. Однако эта масштабная практика порождала и затруднения, в числе которых были нередкие проявления ксенофобии и трудовые конфликты с местными уроженцами, порожденные экономической конкуренцией [17, p. 161].
Положение эльзас-лотарингцев из числа гражданского населения также отличалось рядом особенностей. Власти Третьей республики считали имеющим французское происхождение всякого, кто лично или же чьи родители обладали французским гражданством на момент подписания Франкфуртского мира 10 мая 1871 г. По логике вещей эльзасцев и лотарингцев не должны были отличать от остальной массы собственно французских беженцев, но на практике всем им приходилось проходить проверку специальных комиссий на искренность «профранцузских чувств» [17, p. 163]. При этом речь шла не только о жителях Эльзас-Лотарингии, но еще и тысячах тех эльзасцев, которые уже какое-то время жили во Франции, но по каким-либо причинам не приобрели французское гражданство. Те, кто доказал свои профранцузские симпатии в ходе проверки, получали «трехцветные карты». «Белые карты» получали «неблагонадежные», их передвижение было ограничено. Обе категории подвергались надзору полиции. Тот факт, что многие эльзасцы почти не знали французского языка и «говорили как боши», неизменно порождал к ним враждебность населения и служащих. Проблема, по всей видимости, была столь распространена, что Министерство внутренних дел даже адресовало префектам напоминание о том, что обладатели «трехцветных карт» вправе рассчитывать на полную доброжелательность по отношению к себе [17, p. 175]. Французские местные власти пытались помочь эльзасцам адаптироваться в новых для себя условиях. Однако лучшим рецептом, с их точки зрения, было побудить эльзасцев скорее выучить французский язык.
Отдельную и до недавнего времени почти не исследовавшуюся проблему составила судьба «заложников» (категория «О» (otages)) и «подозрительных» (категория «S» (suspects)) из числа жителей имперской провинции, содержавшихся во Франции в специальных лагерях. «Черные списки» потенциальных врагов своей политики на территории Эльзас-Лотарингии составляли как французы, так и немцы. В официальном немецком списке значилось 160 имен: преимущественно оппозиционные политики, священнослужители и журналисты. Однако в условиях начавшейся войны практика была значительно расширена: число арестованных составило 3385 человек [18, p. 289]. Однако масштаб арестов, произведенных вступившими на территорию
162
Эльзас-Лотарингии в ходе августовского наступления 1914 г. французами, оказался еще более значительным. Многих немецких служащих (зачастую вместе с семьями): мэров, таможенных служащих, судей, учителей — ждала судьба заложников. Нередки были аресты и тех, кто просто «попался под руку» французской жандармерии или был заподозрен в нежелании сотрудничать с освободителями [19, р. 15-21].
Один из наиболее активных профранцузских политиков Эльзас-Лотарингии, бежавший перед самым началом войны во Францию, Эмиль Веттерле, свидетельствовал, что воевавшие в августе 1914 г. на территории Эльзас-Лотарингии французские солдаты вернулись оттуда «очень разочарованными», и рассказы многих из них сводились к тому, что «гражданское население аннексированных провинций их жестоко предало» [20, р. 26-27]. Французские войска, в частности, встретили сдержанный прием в коммунах с протестантским немецкоязычным населением, особенно со стороны молодого поколения, не связанного с Францией уже даже сентиментальными узами памяти [21, р. 246-247]. Этим отчасти объяснялась масштабность захватов потенциальных пособников противнику со стороны французских войск и жандармерии. В дополнение к этому несколько сотен лотарингцев вместе со своими лошадьми и транспортными средствами было «реквизировано» отступающей французской армией для эвакуации раненных. Несмотря на то что все они говорили по-французски и помогали французским солдатам, значительное число «реквизированных» все равно в итоге оказалось в лагерях для интернированных и столкнулось с плохим отношением французского населения, принимавшего их за «пленных бошей» [22, р. 411]. После успешного контрнаступления немецких войск списки пропавших без вести мирных граждан были преданы широкой огласке немецкой прессой.
Как отмечает Ж.-К. Фарси, немцы перешли к практике массового захвата заложников уже в качестве ответной меры на действия французов в Эльзас-Лотарингии [23, р. 361]. Захватив, в свою очередь, в конце августа 1914 г. временно часть французской Лотарингии с Сен-Дье и Люневилем, немцы поспешили взять собственных заложников для обмена. Эта участь постигла и несколько сотен жителей оккупированного Лилля, депортированных в лагерь Хольцминден под тем же предлогом. Число заложников, взятых французскими войсками в ходе боевых действий на территории Эльзас-Лотарингии, исчислялось несколькими тысячами. Один из современных эльзасских публицистов, П. Цинд, определяет их число в 7959 человек [24, р. 27], другие авторы определяют цифру «подозрительных» и «заложников» в 10-15 тыс. при общем числе интернированных на территории Франции в годы войны гражданских лиц в 65 тыс. человек [18, р. 289], хотя эта цифра и выглядит явно завышенной. Точное число интернированных во Франции эльзас-лотарингцев до сих не установлено. После окончания войны проблема была официально признана французскими властями. Начиная с 1927 г. Национальное собрание инициировало выделение более 12 млн франков на выплату денежных компенсаций «несправедливо задержанным» эльзасцам и лотарингцам [22, р. 411].
Факт первых обменов заложниками между Францией и Германией, решение о которых принималось на правительственном уровне, подтверждал в своих «Воспоминаниях» и тогдашний президент Республики Раймон Пуанкаре, который приписывал захват заложников инициативе отдельных не в меру ретивых французских офицеров и утверждал, что виновные были примерно наказаны [25, р. 211], однако эти действия нанесли удар по престижу Франции и побудили немало эльзасцев
163
переселиться подальше от границы на случай возвращения французских войск [19, p. 8-11]. Франко-германские переговоры об обмене интернированными осуществлялись на протяжении всей войны через посредничество Испании и США. Существовала немалая путаница в статусе удерживавшихся на территории Франции германских подданных. Показательна реакция французского военного министерства, выступившего против освобождения 39 жителей (женщин, стариков и детей) Монтрё-Вьё на том основании, что они были просто «отселены из опасной зоны» во время боевых действий и их передача в руки немцев может доставить противнику сведения секретного характера [26]. В апреле 1917 г. германское внешнеполитическое ведомство выразило готовность вернуть интернированных в лагере Хольцмин-ден французов по своим домам в оккупированной зоне одновременно с выдачей удерживавшихся во Франции жителей Эльзас-Лотарингии [26, Note verbale, 6 avril 1917]. Наконец, 26 апреля 1918 г. в Берне представителями двух стран была подписана конвенция об обмене интернированными. Эшелоны с освобожденными направлялись через территорию нейтральной Швейцарии. Большинство интернированных немцев и эльзасцев вернулись в свои дома в июле 1918 г.
Что касается будущей судьбы Эльзас-Лотарингии, то руководство Германской империи с самого начала отметало ее как предмет переговоров между двумя противниками. Германские социал-демократы выступали за расширение автономии Эльзас-Лотарингии, но только представители левого крыла — Бернштейн и Каутский — были готовы руководствоваться в решении ее судьбы «правом наций на самоопределение», предполагавшим проведение соответствующего референдума на ее территории [1, p. 616-617]. «Эльзас-лотарингский вопрос» вновь стал актуален после отставки Бетман-Гольвега в июле 1917 г. и голосования Рейхстага в пользу «резолюции о мире». Парламентское большинство высказалось в связи с этим в пользу предоставления «имперской провинции» автономии. Давление на Германию оказывала и Австро-Венгрия, активизировавшая с весны 1917 г. поиски компромиссного мира. Министр иностранных дел граф Чернин, в частности, добивался от своих германских коллег согласия рассмотреть альтернативу хотя бы о частичной уступке Франции франкоязычных округов Эльзаса и германской Лотарингии. Но все компромиссные решения «эльзас-лотарингского вопроса» оказались в конечном счете недостижимы, и сам факт переговоров союзников по Четверному союзу по этому вопросу был поспешно дезавуирован [1, p. 617].
Французское правительство озаботилось проблемами, связанными с возможным отвоеванием Эльзас-Лотарингии, еще в августе 1914 г. Наступление французских войск здесь окончилось поражением, но в руках французов все же осталась небольшая часть Верхнего Эльзаса (долины Тур и Доллер, а также часть Зюндгау). Именно на этих территориях была опробована практика возвращения к французским государственно-правовым нормам. 18 февраля 1915 г. было учреждено «Совещание по Эльзас-Лотарингии» под председательством Л. Барту, призванное выработать принципы административного управления Эльзас-Лотарингией после возвращения ее в состав Франции. Нельзя не отметить полное единодушие заявлений Ж. Жоффра, Т. Делькассе и Р. Вивиани о том, что реинтеграция Эльзас-Лотарингии с Францией может осуществляться исключительно с учетом местных особенностей [27, p. 8; 16, p. 287-288]. Однако на практике все свелось к простому распространению на возвращенные территории действия французского законодательства.
164
Предоставление правительством Макса Баденского Эльзас-Лотарингии полной автономии в составе Германской империи в октябре 1918 г. вызвало в провинции движение в пользу полной независимости. 23 октября Эжен Риклин от имени всех присутствовавших в Берлине депутатов от Эльзас-Лотарингии открыто назвал вопрос будущего провинции «международной проблемой» [28, р. 466]. Это серьезно обеспокоило французские власти, исключив распространение на эльзас-лотарингцев «права наций на самоопределение» и проведение соответствующего референдума, что привело уже в 1918-1920 гг. к возрождению феномена эльзасского автономизма, направленного на сей раз против централизаторской политики Парижа.
Подводя итоги, необходимо начать с того, что для Франции возвращение Эльзас-Лотарингии имело огромное политическое и символическое значение и далеко выходило за рамки простого территориального приращения [29, р. 129]. Политики и общество не могли не ощущать влияния того мифологизированного образа самой патриотичной провинции Франции, который был создан националистической литературой в период между Франко-прусской и Первой мировой войнами [30, р. 107-108]. Это наделяло эльзас-лотарингцев особым статусом вовлеченных в войну с Францией «вопреки своей воле».
Но это также порождало ожидания, неминуемо вступавшие в противоречие с реальностью и совершенно не учитывавшие особенностей региональной идентичности. Французские военные и гражданские власти не менее ревностно пытались искоренить германские черты эльзасской культуры, чем прежде немцы стирали из памяти местного населения два века французского правления. Жителям Эльзас-Лотарингии пришлось в равной мере столкнуться с подозрениями в нелояльности и соответствующими превентивными мерами как со стороны официального Берлина, так и со стороны Парижа. Это привело к парадоксу практически идентичных действий французских и германских властей на контролируемых ими частях Эльзас-Лотарингии, куда входили также практика захвата заложников и перевод тысяч гражданских лиц в разряд интернированных.
Эльзас-лотарингцы сражались в обеих армиях-противницах, и их положение на фронте отличалось существенной спецификой. Вопреки прочно укоренившемуся убеждению, далеко не все призванные в германскую армию эльзасцы были отправлены на Восточный фронт. Несмотря на тот факт, что среди дезертиров процент поляков и эльзасцев был наиболее высок, подавляющее большинство из 380 тыс. призванных к 1918 г. эльзас-лотарингцев верно сражалось и около 50 тыс. погибло за Германию.
Не менее 20 тыс. германских подданных из числа уроженцев «имперской провинции» предпочли надеть французскую форму. Оценивая эту цифру, важно учитывать то, что в случае пленения факт уклонения от германской военной службы был сопряжен для этих добровольцев с обвинением в измене и расстрелом. Париж уделял особое внимание и судьбе эльзасцев, попавших в плен. Выявление среди германских военнопленных эльзас-лотарингцев, особые условия их содержания и последующая «репатриация» составили, в частности, одно из направлений союзного взаимодействия России и Франции.
Можно ли говорить о том, что в годы Первой мировой войны эльзас-лотаринг-цы оказались в каком-то смысле между Францией и Германией? Немало примеров
165
свидетельствуют о том, что эльзас-лотарингцы действительно оказались в недостаточной мере «своими» как для французов, так и для немцев. Первая мировая война, несомненно, способствовала дальнейшему углублению их региональной идентичности. Однако отторжение действий германских и французских властей в большей степени было связано с ощущаемым эльзас-лотарингцами статусом немцев / французов второго сорта.
Реакция эльзас-лотарингцев на войну отличалась двойственностью. Они в массе своей оказались в стороне от националистического подъема первых месяцев войны, но оставались лояльны Германской империи. Конец войны был отмечен всплеском профранцузских симпатий, но эльзас-лотарингцы тем не менее рассчитывали сохранить завоеванные в годы пребывания в составе Германии привилегии. Однако Третья республика, наделяя эльзас-лотарингцев особым статусом среди германских подданных, оказалась не готова в полной мере сохранить его за эльзас-лотарингца-ми, ставшими после 1918 г. ее гражданами. Только интеграционные процессы в современной Европе превратят Эльзас в мост между Германией и Францией, а не в барьер. Изучение влияния процесса перехода от франко-германского противостояния к франко-германскому сотрудничеству на национальную идентичность эльзасцев составляет отдельную интереснейшую проблему, которая, к сожалению, выходит за хронологические рамки, очерченные данной статьей.
Литература
1. Roth F. La Lorraine annexée: Étude sur la Présidence de Lorraine dans L'Empire allemande (18701914). Nancy: Ed. Serpenoise, 2007. 751 p.
2. Joly B. La France et la Revanche, 1871-1914 // Revue d'histoire moderne et contemporaine. 1999. Vol. 46, N 2. P. 325-348.
3. Keiger J. F. Jules Cambon and Franco-German détente, 1907-1914 // The Historical Journal. Vol. 26, N 3 (1983). P. 641-659.
4. Renouvin P. Les buts de guerre du gouvernement français (1914-1918) // Revue historique. 1966. N 235. P. 1-38.
5. Soutou G.-H. La France et les marches de l'Est (1914-1918) // Revue historique. 1978. N 528. P. 341-388.
6. Sawicki G. Aux origines lointaines du «service action»: sabotages et opérations spéciales en cas de mobilisation et de guerre (1871-1914) // Revue historique des armées. 2012. 268 р. URL: http://rha.revues. org/7502 (дата обращения: 10.02.2014).
7. Roth F. Alsace-Lorraine: Histoire d'un «pays perdu». De 1870 à nos jours. Nancy: Place Stanislas, 2010. 199 p.
8. Verhey J. The Spirit of 1914: Militarism, Myth, and Mobilization in Germany. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 2000. 284 p.
9. Husser Ph. Un Instituteur alsacien. Entre la France et l'Allemagne, journal 1914-1951. Paris: Hachette, 1989. 428 p.
10. Preibusch S. Verfassungsentwicklungen im Reichsland Elsaß-Lothringen 1871-1918. Integration durch Verfassungsrecht? Berlin: Berliner Wissenschafts-Verlag, 2006. 624 S.
11. Fischer J. Ch. Alsace to the Alsatians? Visions and Divisions of Alsatian Regionalism, 1870-1939. N. Y.: Berghahn Books, 2010. 235 p.
12. Kramer A. Wackes at War: Alsace-Lorraine and the failure of German national mobilization, 19141918 // State, society, and mobilization in Europe during the First World War / ed. by John Horne. Cambridge: Cambridge Univ. Press, 1997. P. 105-121.
13. Lahaie O. Les interrogatoires de prisonniers allemands par les services de renseignements français (1914-1918) // Guerres mondiales et conflits contemporains. 2014. Vol. 1, N 253. P. 5-25.
14. Jost B. Quand nous étions allemands, 1871-1918. Barr: Calleva, 2011. 381 p.
15. Martin R. Les Alsaciens dans l'arrondissement de Remiremont pendant la guerre de 1914-1918 // Le Pays de Remiremont. 1979. N 2. P. 62-65.
16. Carré A. Les Engagés volontaires Alsaciens-Lorrains pendant la guerre. Paris: Flammarion, 1923. 159 p.
166
17. Boches ou tricolores? Les Alsaciens-Lorrains dans la Grande guerre / sous la dir. de Jean-Noël Grandhomme. Strasbourg: la Nuée bleue, 2008. 460 p.
18. Wittmann B. L'antigermanisme en France et en Alsace: des origines à nos jours. T. I: Des origines à 1945. Haguenau: Éd. Nord Alsace, 2007. 366 p.
19. Laurent F. Des Alsaciens-Lorrains otages en France: 1914-1918: souvenirs d'un Lorrain interné en France et en Suisse pendant la guerre / présentés par Camille Maire. Strasbourg: Presses universitaires de Strasbourg, 1998. 216 p.
20. Wetterlé E. Ce qu'était l'Alsace-Lorraine et ce quelle sera. Paris: L'Edition française illustree, 1915. 316 p.
21. Wahl A., Richez J.-C. La vie quotidienne en Alsace: entre France et Allemagne, 1850-1950. Paris: Hachette, 1993. 337 p.
22. Maire C. Prisonniers des libérateurs: Le drame des otages lorrains en août 1914 // Les cahiers lorrains. 1998. N 4. P. 407-434.
23. Farcy J.-Cl. Les camps de concentration français de la première guerre mondiale (1914-1920). Paris: Anthropos, 1995. 373 p.
24. Zind P. Elsass-Lothringen, Alsace-Lorraine: une nation interdite, 1870-1940. Paris: Copernic, 1979. 688 p.
25. Poincaré R. Au Service de la France. T. IV. Paris: Plon, 1929. 551 p.
26. Archives de Ministère des Affaires étrangères (MAEE). 428QO Internés civils (1914-1926). 58 Internés civils: Alsaciens-Lorrains.
27. Procès-verbaux de la Conférence d'Alsace-Lorraine. T. I. Paris: Impr. Nationale, 1919. 379 p.
28. Histoire de l'Alsace / sous la dir. de Philippe Dollinger. Toulouse: Privat, 1991. 526 p.
29. Boswell L. From Liberation to Purge Trials in the "Mythic Provinces": Recasting French Identities in Alsace and Lorraine, 1918-1920 // French Historical Studies. 2000. Vol. 27, N 1. P. 129-162.
30. Turetti L. Quand la France pleurait l'Alsace-Lorraine: les "provinces perdues" aux sources du patriotisme républicain, 1870-1914. Strasbourg: la Nuée bleue, 2008. 204 p.
Статья поступила в редакцию 3 июля 2014 г.
167
