CC BY
74
Б01: 10.31696/2072-5795-2022-2-95-104
Н.И. Матвеева
ОСОБЕННОСТИ ЭКОНОМИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ КНДР (вторая половина 1950-х - 1960-е гг.)
В данной статье на примере Северной Кореи в 1950-х - 1960-х гг. рассматривается и показывается, как материалы советских архивов, в первую очередь Архива внешней политики Российской Федерации (АВП РФ), могут быть использованы для изучения не только политического, но и экономического развития стран социалистического лагеря в годы холодной войны. В случае Северной Кореи это особенно актуально для исследователей из-за закрытости страны и, как следствие, сложности получения достоверных данных, а иногда и их отсутствия.
Северная Корея перестала регулярно публиковать официальные статистические данные ещё в 1960-х гг. и засекретила большую часть экономических данных, объясняя это тем, что враждебные силы могут злоупотреблять актуальной информацией о состоянии экономики КНДР1. При этом и те данные, которые Северная Корея всё же раскрывала и раскрывает, как отмечают исследователи, отличаются ненадёжностью, неполнотой и недостоверностью2. Согласно различным оценкам, цифры официальной статистики могут быть значительно, вплоть до двух раз, выше, чем действительное положение вещей3.
В данных условиях перед исследователями остро встаёт вопрос поиска заслуживающих доверия источников информации. Самый распространённый путь, к которому прибегает большая часть исследователей, -использование данных, составленных международными организациями (ООН, Б АО и другими) и правительственными и разведывательными организациями третьих стран, преимущественно Республики Корея и США (Банк Кореи, министерство объединения Республики Корея, ЦРУ)4. Однако и они, как будет показано ниже, не всегда могут соответствовать действительности, потому что
основываются зачастую на косвенной информации.
Так, к примеру, Николас Эберштадт в своём исследовании северокорейской экономики относит зарождение тенденции к подтасовке, а порой и фальсификации статистических данных к концу 1970-х - 1980-м гг.5, когда реальные возможности экономики окончательно перестали соответствовать чрезмерно завышенным планам.
Однако недавно рассекреченные и практически не исследованные архивные материалы советского посольства и торгового представительства в Пхеньяне свидетельствуют о том, что подобный тренд существовал уже в 1950-х - 1960-х гг., возникнув раньше, чем принято считать. Сотрудники советского посольства и торгового представительства в Пхеньяне в этот период отмечали, что статистические данные, предоставлявшиеся официально северокорейским правительством, имели значительное расхождение с действительностью, а методики, использовавшиеся при подсчёте, зачастую представляли заведомо искажённую картину. На основе собственных наблюдений и бесед с северокорейским руководством, специалистами и населением советские дипломаты проводили свои подсчёты и докладывали о них в Москву.
Было бы, конечно, неверным утверждать, что подтасовка статистики является характерной только для Северной Кореи. Подобное явление наблюдалось и наблюдается в статистических данных и других стран, в том числе и Советского Союза6. Подобно СССР и КНР, многие социалистические страны пользовались своей собственной системой подсчёта данных для представления более выгодной картины действительности, но Северная Корея зашла в этом дальше многих. Однако до сих пор не было исследо-
ваний, которые бы рассматривали, как именно Северная Корея манипулировала статистическими данными, какие методики использовались при подсчёте и составлении официальной статистики.
Как стремится показать данная статья, архивные документы содержат уникальную информацию, которая может помочь восполнить пробел в исследованиях северокорейской экономики и оценить реальный уровень её развития как в 1950-е - 1960-е гг., так и вплоть до настоящего времени. На основании архивных материалов в данной статье рассматривается, к каким приёмам прибегали в Северной Корее для завышения статистики при подсчёте экономических данных в трёх основных направлениях (сельском хозяйстве, промышленности, а также при составлении планов развития народного хозяйства и подведении их итогов) в период первого пятилетнего (1957-1961, завершён досрочно в 1959 г.) и семилетнего (1961-1967, продлён до 1970 г.) планов. Также в статье приводятся конкретные примеры с целью, с одной стороны, оценить расхождение официальных данных и реальности, а с другой -показать, что северокорейская статистика, не соответствуя действительности, имела, тем не менее, в большинстве случаев свою внутреннюю логику и последовательность, которые могут быть прослежены от 1950-х -1960-х гг. и вплоть до настоящего времени.
1. Сельское хозяйство
Сельское хозяйство стало одной из тех областей экономики, где тенденция к подтасовке и предоставлению завышенных данных проявилась особенно ярко. Такие показатели, как урожай зерновых и уровень механизации сельского хозяйства, указывали не только на уровень развития аграрного сектора, но и на степень самообеспеченности страны продовольствием, поэтому им придавалось особое значение. В условиях холодной войны и противостояния двух блоков - социалистического и капиталистического - для Северной Кореи, находившейся «на передовой» этого противостояния на Дальнем Востоке, особенно важно было представить собственное экономическое развитие в наиболее выгодном свете, как для
того, чтобы продемонстрировать превосходство социалистического пути развития, так и для того, чтобы привлечь симпатии южнокорейского населения, что, по словам северокорейского премьера Ким Ир Сена, было важным шагом на пути к объединению родины.
Исторически южная часть полуострова была центром развития сельского хозяйства и снабжала продовольствием всю страну, на севере же были сосредоточены промышленные производства. После раздела страны Северная Корея оказалась в непростом положении, поскольку основные посевные площади, особенно под рисом, главной зерновой культурой и основой рациона питания корейского населения, оказались на территории Республики Корея.
С одной стороны, для Северной Кореи это сильно осложняло задачу обеспечения населения продовольствием и пропаганду более высокого уровня жизни на севере.
Но с другой стороны, численность населения Республики Корея была в два раза выше, чем в КНДР, и её аграрный сектор значительно пострадал во время Корейской войны - урожайность зерновых снизилась почти в два раза по сравнению с довоенным 1949 годом7. В 1958 году министерство сельского хозяйства Республики Корея поставило цель достичь к 1960 году урожая в 2,5 млн тонн риса8, в то время как Северная Корея, согласно официальным данным, уже практически достигла этого уровня - что означало, что по показателю количества зерна на душу населения во второй половине 1950-х и вплоть до начала 1960-х гг. Северная Корея опережала Южную. Однако требовалось наглядно продемонстрировать это как идеологическим противникам, так и всему миру, для чего и использовались манипуляции со статистическими данными.
Согласно официальной северокорейской статистике, в 1950-х - начале 1960-х гг. урожай зерновых стабильно увеличивался, в 1960 году достигнув 3,8 млн тонн. На 1961 год была поставлена задача резко, на четверть, повысить сбор зерна, доведя его до 4,8 млн тонн. По официальным отчётам, эта цель была не только достигнута, но и пре-
взойдена, и в 1963 году урожай зерна превысил 5 млн тонн9.
В глазах руководства страны, цифра в 5 млн тонн была минимальным порогом самообеспеченности страны зерном, за которым Северная Корея могла позволить себе не только отказаться от импорта, но и начать экспортировать зерно - в том числе и в Южную Корею, чтобы привлечь симпатии южнокорейского населения. Однако, несмотря на официальную статистику и заявления руководства, в начале 1960-х гг. Северная Корея продолжала импортировать зерно - в основном пшеницу - из Советского Союза, КНР и «братских стран» Восточной Европы в количествах от 300 тысяч тонн до полумиллиона тонн в неурожайные или трудные годы, такие, как 1960 год10.
Основываясь на этом и на своих собственных и южнокорейских источниках, американские спецслужбы в 1960-х оценивали сбор зерновых в Северной Корее в 19621963 гг. на уровне 3,2 млн тонн11. Оценки советских дипломатов и экономистов были выше, однако и они не доходили до официальных цифр в 5 млн тонн. Такое расхождение в оценках объясняется особенностями подсчёта урожая, принятыми Северной Кореей, но не приводимыми в официальных отчётах и ежегодниках. Однако в отличие от КНР, которая, особенно в период «большого скачка», просто завышала данные об урожае12, Северная Корея пользовалась особой системой и методикой подсчёта.
С конца 1950-х гг., со времён первого пятилетнего плана (1957-1961 гг.), в официальную статистику урожая зерна включались не только зерновые культуры, но также и картофель, корнеплоды и кормовое зерно в пропорции 4:1, что значительно увеличивало урожай - по крайней мере, на бумаге. В 1962 году, к примеру, сотрудники советского посольства докладывали, что, «по предварительным данным, валовой урожай зерна составил 4 млн 830 тыс. тонн (в 4 млн 830 тыс. тонн включены в пересчёте на зерно корнеплоды (285,7 тыс. тонн) и кормовые культуры (120,3 тыс. тонн)) [...] а также соевые бобы (294 тыс. тонн)»13. Таким образом, фактический урожай зерна
лишь немного превышал 4 млн тонн и даже близко не доходил до поставленных целей и цифр, указанных в отчётах. И, как отмечали советские дипломаты, «несмотря на значительное увеличение производства зерна... этого количества ещё недостаточно для удовлетворения всех внутренних потребностей страны в хлебе»14.
Помимо включения корнеплодов и кормового зерна в показатель валового урожая, в 1960-х гг. Северная Корея стала учитывать зерно «на корню, а не в амбарах», то есть давая приблизительные, как правило, завышенные, оценки урожая15. Более того, рис, основная культура и основной продукт питания, подсчитывался необмолотым, что добавляло примерно 20-25% к общему весу. Всё это приводило к тому, что статистика по валовому сбору зерна в официальных докладах и отчётах оказывалась завышена примерно на одну пятую по сравнению с реальными показателями - хотя и не настолько, как это представляли западные, в основном американские, исследования. Тем не менее, зная методики подсчёта и имея доступ к данным по различным видам сельскохозяйственных культур - которые зачастую вычислялись через урожайность и посевные площади, занятые под той или иной культурой (эту информацию северокорейские власти предоставляли советскому торговому представительству) - советские специалисты могли рассчитать реальные показатели валового сбора урожая.
Однако следует также отметить, что при всех особенностях Северная Корея была в некоторой степени последовательна в своей политике по зерновым. Поскольку картофель, другие корнеплоды и бобовые учитывались в статистике как зерно, на них также распространялся и введённый в 1957 году запрет на продажу зерна: государство, обладая абсолютной монополией на торговлю зерном, закупало его у крестьян и перераспределяло рабочим и служащим в рамках карточной системы. Поэтому картофель, батат, соя отсутствовали в продаже на рынках и в магазинах. В 1963 году был отменён запрет на продажу батата, однако сохранился для других корнеплодов и сои16.
Тренд по включению в статистику по одному продукту данных по другим продуктам не ограничивался только сферой валового урожая зерна. Так, рыболовные кооперативы и бригады зачастую учитывали заготовленные водоросли в общем весе добытой рыбы и морепродуктов. При этом водоросли включались в статистику невысушенными, что ещё больше увеличивало вес. Северокорейское побережье обладает ресурсами для культивирования и сбора водорослей, и этот процесс гораздо менее трудоёмкий и ресур-созатратный, чем собственно рыболовство, поэтому, как отмечали советские дипломаты, подобное «включение водорослей в общую добычу морепродуктов [создавало] для рыбохозяйственных организаций своего рода лазейку для формального выполнения планов в целом»17. Затем эти цифры подавались в вышестоящие организации и включались в официальные отчёты - без указания особенностей подсчёта. Однако, в отличие от статистики по валовому сбору зерна, где возможно установить размер фактического урожая через другие показатели, в случае рыболовной отрасли не существовало чёткой системы пересчёта, и водоросли добавляли к вылову рыбы, чтобы улучшить показатели, в разные годы в разном количестве. Поэтому на сегодняшний день невозможно точно оценить уровень развития рыболовной отрасли в 1950-х - 1960-х гг. и далее, однако он был определённо ниже, чем показывала официальная статистика.
Ещё одним немаловажным индикатором развития сельскохозяйственной отрасли в глазах северокорейского руководства был уровень механизации сельского хозяйства, показывавший, насколько широко техника применялась в сельскохозяйственных процессах. Среди целей семилетнего плана развития народного хозяйства (1961-1967 гг.) указывалось значительное повышение уровня моторизации сельского хозяйства и увеличение числа моторно-тракторных станций18. И действительно, согласно официальным данным, использование тракторов в сельскохозяйственных работах к 19631964 гг. увеличилось почти вдвое по сравнению с 1959 годом. Поэтам данным, на
100 чонбо (99 га) пахотных земель к середине 1960-х гг. приходилось 0,8 трактора - что делало уровень механизации сельского хозяйства в Северной Корее практически сравнимым с Советским Союзом, где на 100 чонбо (в пересчёте) используемых земель приходился 1 трактор19.
И тем не менее советские источники отмечали, что уровень механизации в Северной Корее оставался крайне низким - это, учитывая, что дипломаты знали о ситуации в Советском Союзе, свидетельствовало о том, что, вопреки официальной статистике, по данному показателю Северная Корея значительно отставала от Советского Союза.
Как и в случае с валовым урожаем зерна, такое несоответствие объясняется методикой подсчёта официальной статистики. В статистических данных тракторы и сельскохозяйственные машины учитывались не в фактических единицах, а в «пятнадцатисильном исчислении», то есть в условных единицах мощностью в 15 лошадиных сил. При этом тракторы, импортировавшиеся из Советского Союза и стран Восточной Европы, имели в среднем мощность 30-40 лошадиных сил; производившиеся в Северной Корее тракторы «Чхоллима» - 25-40 лошадиных сил, а с 1963 года на Киянском тракторном заводе начался выпуск машин по советским чертежам мощностью 75 лошадиных сил20.
Таким образом, подавляющее большинство машин, использовавшихся в сельском хозяйстве, имели мощность в два, а то и в три раза больше, чем учитывавшиеся в статистике условные 15-сильные единицы. Однако данная особенность подсчёта не уточнялась в прессе и зачастую опускалась в статистических ежегодниках, где данные преподносились так, как если бы речь шла о фактическом количестве машин. В результате в некоторых исследованиях северокорейской экономики21 встречается подобная неверная трактовка официальной статистики, что приводит к сильному завышению реального уровня механизации сельского хозяйства в 1960-х гг. и далее.
Таким образом, хотя на первый взгляд может показаться, что, имея официальные
данные о площади пахотных земель и среднем количестве сельскохозяйственных машин на единицу площади, возможно вычислить общее количество использовавшейся техники, на самом деле это не так. Как и в случае со статистикой по вылову рыбы, едва ли возможно установить точные данные, однако реальный уровень механизации сельского хозяйства был как минимум в два раза ниже того, который отражался на бумаге и в официальной статистике.
2. Промышленность
Однако подтасовка статистических данных с целью предоставления более выгодной картины экономического развития не ограничивалась только аграрным сектором. Объём производства промышленности, особенно тяжёлой промышленности, в глазах северокорейского руководства свидетельствовал об уровне развития экономики в целом, поэтому ей придавалось особое значение. По мнению премьера КНДР Ким Ир Сена, приоритетное развитие тяжёлой промышленности было единственно верным путём построения социализма, и поэтому государство и Трудовая партия Кореи уделяли этому особое внимание. По словам Ким Ир Сена, «основной линией партии» было преимущественное развитие тяжёлой и машиностроительной промышленности, и «основные задачи развития экономики и народнохозяйственных планов [вытекали] из этой линии и [были] направлены на следование этой линии»22.
Чтобы наглядно продемонстрировать мировому сообществу - и в том числе южнокорейскому населению - успехи Северной Кореи в развитии промышленности, официальные отчёты по объёму промышленного производства зачастую основывались на наиболее успешных отраслях, игнорируя отставание в других. Так, когда пятилетний план (1957-1961 гг.) в 1959 году был объявлен досрочно выполненным по валовому выпуску промышленной продукции, советские дипломаты отмечали, что «задания пятилетки по выработке электроэнергии, по добыче угля, производству чугуна, стали, проката, меди, цинка, цемента, мин. удобрений не были выполнены... Таким образом пятилетка вы-
полнена не за счёт ведущих отраслей тяжёлой промышленности»23.
Помимо этого, следуя примеру Китая в период «большого скачка», где в официальные сводки включалось до трети «брака»24, в Северной Корее, пусть и не в таких масштабах, но также учитывалась низкокачественная и бракованная продукция - сталь, чугун, машины и оборудование, которая была произведена, однако не была пригодна для дальнейшего использования. В 1958-1959 гг., следуя риторике движения Чхоллима об экономном использовании ресурсов и идее самостоятельной и самодостаточной независимой экономики, Северная Корея для решения «задач по механизации сельского хозяйства и увеличению производства сельскохозяйственных продуктов» и освоению производства тракторов и грузовых автомашин внутри страны стала выпускать советские тракторы ВТЗ-28 и автомобили ГАЗ-51 по эскизам и чертежам, снятым с деталей узлов этих машин. В 1959 году выпущено 102 трактора и 120 машин. Однако, по словам советских дипломатов, посещавших производства, даже сами корейские специалисты признавали, что «эти машины имели значительные различия между собой, представляли как бы новый вид трактора или автомобиля, так как из-за несовершенства технической документации все узлы не могли быть взаимозаменяемы и в каждом отдельном случае требовалось изготовление несерийных деталей»25.
В результате в 1959 г. корейцы были вынуждены запросить чертежи, которые и были предоставлены советской стороной. Но даже после этого, как отмечалось, «внешний товарный вид выпускаемых в КНДР машин и оборудования, в том числе тракторов и автомашин, также [как и качество] значительно [уступал] аналогичным машинам, выпускаемым в СССР и других странах»26.
Аналогичная ситуация была и с попытками «своими силами» изготовить другое промышленное оборудование. Сотрудники советского посольства докладывали: «Очень медленно идёт дело с изготовлением режущих инструментов, оснастки и приспособлений. Вначале эта работа была организована
по чертежам, изготовленным корейскими специалистами. После получения советской технической документации оказалось, что значительная часть инструментов не подходит, поэтому их надо переделать и часть изготовить по новым чертежам»27. Тем не менее, вся эта некачественная продукция также включалась в официальные отчёты и учитывалась при подведении итогов выполнения планов - как по отраслям промышленности, так и долгосрочных планов развития народного хозяйства, в том числе и пятилетнего плана.
Может показаться, что процент брака был недостаточно высок, чтобы серьёзно влиять на цифры экономической статистики, выполнения планов и в целом уровня развития страны. Однако, к примеру, в автомобильной промышленности за 1959 год было произведено, согласно советским данным, всего около 3000 машин28. Из них, как упоминалось выше, около 120 машин были непригодны к использованию. Это значит, что непригодная к использованию продукция составила порядка 4%, увеличив на эту цифру показатели развития отрасли - правда, исключительно на бумаге. И в последующие годы планы составлялись уже с учётом этого - фиктивного - роста.
Аналогичная тенденция по включению непригодной к использованию продукции наблюдалась и в лёгкой промышленности. Так, в 1962 году при техническом содействии КНР была сдана в эксплуатацию Хесан-ская фабрика крафтмешочной бумаги. Статистические отчёты показывают резкое увеличение производства бумаги, начиная с этого года. Тем не менее, по словам советских специалистов, «выпускаемая бумага по качеству не [отвечала] техническим требованиям и [не могла] быть использована»29. В результате сложилась абсурдная ситуация, когда Северная Корея, несмотря на начатое производство внутри страны, вынуждена была продолжать импортировать 100% требовавшейся для внутреннего потребления крафт-бумаги. Однако при этом продукция Хесанской фабрики включалась в ежегодные статистические отчёты, и, поскольку она не могла быть поставлена на экспорт из-за низ-
кого качества, по статистике выходило, что Северная Корея ежегодно получала бумагу в количествах, превышающих внутренний спрос, но не использовала её.
Таким образом, в промышленности, как тяжёлой, так и лёгкой, также присутствовала тенденция к завышению объёмов производства. В отличие от сферы сельского хозяйства и показателя валового сбора зерна, в промышленности только в некоторых случаях возможно установить, насколько именно завышались статистические показатели, однако очевидно, что практически во всех отраслях реальные результаты были ниже, а то и значительно ниже, чем те, что представлялись на бумаге.
3. Планы развития народного хозяйства
Однако манипуляции со статистикой могли проводиться - и проводились - не только на уровне отдельных отраслей и секторов экономики, но и на более высоком, национальном уровне. Вскоре после освобождения Корейского полуострова и ещё до провозглашения КНДР в 1948 году в северной части полуострова при содействии советской администрации было введено плановое экономическое развитие. Как и в Советском Союзе, который во многих аспектах служил образцом для Северной Кореи, введённые планы были директивными, и планирование осуществлялось централизованно под контролем государственного планового органа -Госплана30. До войны в стране были осуществлены два однолетних и двухлетний план, направленные на восстановление экономики и переориентирование её на независимое развитие после тридцати пяти лет японского колониального господства.
Первый план после войны, трёхлетний (1954-1956 гг.), ставил целью послевоенное восстановление. Таким образом, пятилетний план (1957-1961 гг.) был первым более долгосрочным планом развития - составленным по образцу советских пятилеток, - а также первым, посвящённым собственно развитию, а не восстановлению экономики. Последовавший за ним семилетний план (19611967 гг.) изначально планировался как второй пятилетний, но затем был продлён на два года, чтобы, по официальной версии, бо-
лее полно использовать возможности развития отдельных секторов экономики и «продемонстрировать населению Южной Кореи, каких успехов могут достичь рабочие северной части Кореи за семь лет»31. Вероятно, на решение продлить план повлияло также и то, что в 1959 году Советский Союз объявил о начале собственного семилетнего плана развития.
Однако, несмотря на наличие долгосрочных (пяти- и семилетних) планов развития народного хозяйства, реальное экономическое развитие Северной Кореи в конце 1950-х -1960-х гг. зачастую сильно отличалось от первоначальных планов и целей и шло по пути краткосрочных однолетних планов, которые слабо координировались с долгосрочными стратегиями. При этом цели и контрольные цифры этих краткосрочных планов, в отличие от основных многолетних, далеко не всегда публиковались и, в особенности в 1960-х гг., не разглашались населению.
В 1959 году, который был провозглашён завершающим годом досрочно выполненного пятилетнего плана, Центральный комитет Трудовой партии выдвинул задачу перевыполнить планы по объёмам производства в тяжёлой промышленности, изначально заявленные на 1961 год, и, удвоив выпуск промышленной продукции по сравнению с 1958 годом, завершить пятилетний план к 15 августа 1959 года, 14-й годовщине освобождения Кореи. Однако, как объяснял Ким Ир Сен советскому послу, задача по завершению плана к середине августа не была опубликована и обнародована, так же как и конкретная задача по удвоению выпуска промышленной продукции по сравнению с предыдущим годом32 - только намерение досрочно завершить пятилетний план в 1959 году.
По словам северокорейского руководства, это оставляло определённую свободу манёвра в плане фактических результатов, в то же время мотивируя население на ещё более активную работу и приложение усилий для перевыполнения планов. В данном случае достижение поставленной цели к годовщине Дня освобождения значительно повысило бы моральный дух рабочих, в то время как если бы
эта цель не была достигнута, это значительно меньше отразилось бы на репутации Северной Кореи, чем невыполнение чётко поставленной и обнародованной задачи.
К подобному приёму - непубликации официальных целей годовых планов - северокорейское руководство стало прибегать всё чаще в 1960-х гг., когда экономическое развитие стало замедляться, а чрезмерно завышенные планы перестали соответствовать реальным возможностям экономики. Замалчивание целевых показателей позволяло представить более выгодную картину путём подгонки целей к реальным результатам, когда становилось очевидно, что изначально поставленные цели не будут (или не могут быть) выполнены.
Задачи, поставленные годовым планом на
1962 год, второй год семилетнего плана, сильно отличались от тех, которые были обозначены в принятом долгосрочном проекте, и делали упор не на лёгкую промышленность, сельское хозяйство и повышение уровня жизни, как изначально планировалось, а на тяжёлую и горнодобывающую промышленность. Однако эти приоритетные отрасли ещё не оправились от перенапряжения, вызванного досрочным выполнением пятилетнего плана в 1959 году, и поставленные цели не были полностью выполнены, а попытка их выполнить, напротив, только ухудшила ситуацию в отрасли. Поэтому следующий, 1963 год, был объявлен «годом закрепления успехов», а по сути усилия были направлены на выполнение недовыполненных задач и стабилизацию экономики после неудачного «скачка». Однако контрольные цифры на 1963 год для большинства отраслей промышленности, особенно тяжёлой, не были опубликованы или публично объявлены. Точно так же не были опубликованы и результаты выполнения годового плана на
1963 год.
Сотрудники советского посольства и торгового представительства в Пхеньяне, основываясь на беседах с северокорейскими чиновниками, замечали, что контрольные цифры годового плана были изменены и понижены, когда стало понятно, что первоначально запланированных результатов дос-
тичь не удастся. Так, Пленум ЦК Трудовой партии в декабре 1962 года изначально постановил, что прирост промышленного производства в 1963 году должен составить 11%. Затем эта цифра была понижена, однако ни сам факт понижения, ни новые цели официально не разглашались. В сентябре 1963 года, ещё до окончания года и подведения итогов, председатель Государственного планового комитета КНДР Чон Чжун Тхэк провозгласил, что темпы промышленного роста составили 8%, превысив плановые показатели. Доклад председателя Госплана, в отличие от контрольных цифр, был опубликован в «Нодон синмун», официальном органе Трудовой партии, представляя ситуацию так, как будто превышение относилось к изначальным цифрам - 11 %, а не пониженным показателям33.
В докладе также объяснялось снижение темпов роста по сравнению с 16-25% в предыдущие годы тем, что нестабильная международная обстановка и военный режим в Южной Корее требовали больших вложений в укрепление обороноспособности страны34. Подобное объяснение неудач экономического развития внешними обстоятельствами и препятствиями затем часто использовалось северокорейским руководством, чтобы отвлечь внимание населения от непродуманной и неэффективной экономической политики.
Советские специалисты же, как и ранее, отмечали, что необходимость в понижении плановых показателей вытекала из того, что «много сил и средств корейские товарищи тратят на организацию своими силами малосерийного производства тракторов, автомашин, уникальных станков и других сложных машин и оборудования»35. Согласно их мнению, «главные причины трудностей, возникших в экономическом строительстве КНДР... кроются в существе экономической политики Трудовой партии Кореи. Они явились результатом нарушения закона планомерного и пропорционального развития социалистической экономики, "большого скачка" 1962 г., который привёл к диспропорциям в развитии различных отраслей народного хозяйства, а также результатом проводимого корейским руководством курса "чучхе"
(самобытность) и "возрождение на основе собственных сил"»36.
Однако, несмотря на советы советских дипломатов и экономистов, корейское руководство отказывалось пересматривать экономическую политику, продолжая отдавать приоритет тяжёлой промышленности в ущерб другим отраслям, а замедление темпов роста объясняя внешними обстоятельствами, или скрывая, не публикуя официальные цели и результаты.
Ситуация с годовым планом на 1963 год -не единственный пример подобной подтасовки цифр на высшем уровне для того, чтобы представить более благоприятную для власти картину экономического развития. В дальнейшем, в 1960-х гг. и далее, когда реальные возможности экономики перестали соответствовать завышенным планам, этот приём часто использовался, чтобы продемонстрировать выполнение планов хотя бы на бумаге, в официальной статистике.
Заключение
Как было показано в данной статье на примере Северной Кореи в 1950-х - 1960-х гг., советские архивы являются уникальным источником для изучения не только политического, но и экономического развития стран всего мира. На основании материалов архивов советского посольства и Торгового представительства в Пхеньяне продемонстрировано, как, начиная с 1950-х гг., Северная Корея систематически предоставляла не соответствующие реальности статистические данные по развитию сельского хозяйства и промышленности и по выполнению планов развития народного хозяйства. Так, в сельском хозяйстве в валовом сборе зерна учитывались не только зерновые культуры, но и корнеплоды, и кормовые, и урожай также зачастую считался «на корню», предоставляя приблизительные оценки вместо точных цифр. Показатель степени механизации сельского хозяйства также завышался, поскольку в статистике вместо фактического количества сельскохозяйственных машин использовались условные единицы. В промышленности в отчёты по производству продукции включался брак и продукция, которая была произведена, но не могла быть
использована дальше из-за низкого качества. На высшем уровне целевые показатели планов редактировались и подгонялись под реальные результаты, когда слишком завышенные цели не могли быть выполнены из-за нехватки ресурсов и несоответствия поставленных задач реальным возможностям экономики. При этом в большинстве случаев особенности трактовки статистических данных не указывались ни в прессе, ни в официально публиковавшихся отчётах и ежегодниках, а с середины 1960-х гг. целевые показатели годовых планов и их фактические результаты не оглашались публично, позволяя северокорейскому руководству корректировать их по мере необходимости.
Таким образом, как показывают примеры, хотя северокорейская официальная экономическая статистика в 1950-х - 1960-х гг. не была полностью оторвана от реальности, поскольку она не предоставляла полностью вымышленные данные, а основывалась на действительных данных, особенности интерпретации и представления этих данных не позволяют считать её достоверным источником. При этом она, тем не менее, была внутренне достаточно последовательна в том, как собирались, систематизировались и трактовались данные - однако внутренняя последовательность не означала достоверности и точности. Архивные документы советского посольства и Торгового представительства в Пхеньяне предоставляют информацию, позволяющую более точно оценить реальный уровень развития северокорейской экономики и рассмотреть основные методики, сложившиеся в 1950-е - 1960-е гг. и применяющиеся до сих пор. Они показывают, как официальная статистика, отражавшая «правду, но не всю правду», использовалась для предоставления более удобной для северокорейского руководства картины экономического развития страны.
Примечания
1 Захарова Л. В. Экономика КНДР: взгляд изнутри // Азия и Африка сегодня. 2017, № 12. С. 38-45.
2 См. Kim B.Y. Unveiling the North Korean Economy: Collapse and Transition. New York, 2017; Koo B.H. Political Economy of Self-Reliance: Juche and Economic Development in North Korea, 1961-1990. Seoul, 1992; Ланъков A.H. За фасадом северокорейского социализма // Inliberty.ru 25.03.2008. http://www.inliberty.ru/library/219-za-fasadom-severokoreyskogo-socializma-1. Доступ 30.04.2021.
3 Eberstadt N. The North Korean Economy: Between Crisis and Catastrophe. New Jersey, 2009. P. 20-21.
4 Захарова Л. В. Экономическая статистика КНДР: проблема поиска данных и их использования // Россия и Корея в меняющемся мире. М.: ИДВ РАН, 2014. С. 153-162.
5 Eberstadt N. The North Korean Economy.
6 Каллиников К Ложь и статистика: как данные об экономике СССР завысили в три раза // Finmarket.ru 22.07.2013. http://www.fmmarket.ru/ main/article/3407649. Доступ 24.04.2021.
7 Lee J. W. The Impact of the Korean War on the Korean Economy // International Journal of Korean Studies, Volume V, 2001. P. 97-118.
8 National Archives and Records Administration of the United States (NARA), Department of State Files, RG 59, CF 895B.00/1-658.
9 Чосон чунан нёнгам [Корейский статистический ежегодник], Пхеньян, 1965.
10 Архив внешней политики Российской Федерации (АВП РФ). Ф. 0102. Оп. 15. П. 81. Д. 7. Л. 323.
11 CIA, Current Support Brief "Economic Retrenchment for North Korea in 1964", CIA/RR CB 63-86,21 October 1963.
12 Stone B. Chinese Socialism's Record on Food and Agriculture // Problems of Communism. Vol. XXXV, January-February 1986. P. 63-72.
13 АВП РФ. Ф. 0102. On. 18. П. 95. Д. 25. Л. 31.
14 Там же. Л. 32.
15 Там же. Л. 114.
16 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 19. П. 99. Д. 26. Л. 188.
17 Там же. Л. 101.
18 Ким Ир. Чосон минчжуджуый инмин конхвагук инмин кёнчже чхильгенён (1961-1967) кехвек-э тэхаё [О семилетнем (1961-1967) плане развития национальной экономики Корейской Народно-Демократической Республики]. Пхеньян, 1961.
19 Dovring F. Soviet Farm Mechanization in Perspective // Slavic Review, Vol. 25, No. 2, 1966. P. 287-302.
20 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 19. П. 99. Д. 26. Л. 7.
21 Park P.H. Self-Reliance or Self-Destruction? Success and Failure of the Democratic People's Republic of Korea's Development Strategy of Self-Reliance "Juche". New York, 2002.
22 Ким Ир Сен. Сочинения. T. 17. Январь-декабрь 1963. Пхеньян, 1984. С. 323-326.
23 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 16. П. 87. Д. 29. Л. (у-1.
24 Непомнин О.Е. История Китая, XX век. М.: ИВ РАН, 2011.С. 525.
25 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 16. П. 87. Д. 29. Л. 22.
26 Там же. Л. 24.
27 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 15. П. 81. Д. 7. Л. 66.
28 Грязное Г. В. Социалистическая индустриализация в КНДР. М.: Наука, 1966. С. 209.
29 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 19. П. 99. Д. 26. Л. 11.
,0 Захарова Л.В. Экономика КНДР: взгляд изнутри.
31 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 16. П. 85. Д. 6. Л. 156.
32 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 15. П. 81. Д. 7. Л. 7.
33 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 19. П. 99. Д. 26. Л. 174.
4 Но дон синмун, 4 сентября 1963 г.
35 АВП РФ. Ф. 0102. Оп. 19. П. 99. Д. 26. Л. 174.
36 Там же. Л. 175.
