CC BY
4
S.S. Imikhelova
The fate of the Buryat people in the historical legends and literature
In the article analyzes the special features of the functioning of genres, motives and means of historical legends in the Buryat contemporary literature. In the concrete examples is shown the role of historical legends in the mobilization of the Buryat ethnicity in the literature of post-Soviet period. Are revealed nature and principle of the use of narrative material in the prose, the poetry and the drama.
Keywords: Buryat literature, folklore genres, historical legends, motives, means.
УДК 75+82 (571.54)
Т.А. Бороноева
Особенности автобиографизма в современной бурятской художественной культуре
В статье речь идет о проявлении в современных текстах художественной культуры Бурятии автобиографизма как своеобразной самоидентификации «я» художника в образе автобиографического героя. Анализируются не только литературные тексты, но и произведения живописи: повести «Маленькая война» (2001) и «Записки пожилого мальчика» (2007) Г. Башкуева, работы художника З. Доржиева 2000-х гг. и его необычный «проект» «Zorik book. Книга художника Зорикто Доржиева» (2011), в которых наиболее интересно проявилось расширение саморефлексивного потенциала текста.
Ключевые слова: автобиографизм, бурятская проза, бурятская живопись, саморефлексия, самоидентификация художника, повествование о детстве, автопортретность, автопсихологический герой.
Явление автобиографизма в бурятской художественной культуре, особенно в литературе, стало тенденцией во второй половине ХХ в. Произведения, созданные на пределе авторской откровенности, авторской саморефлексии, где автор часто выводит героя - собственное alter ego, особенно характерны для других национальных литератур этого времени. Часто такому герою были присущи признаки творчески одаренной натуры, родственной автору: обостренная восприимчивость, сложная ассоциативность мышления, склонность к предчувствиям и т. д. Таковы, к примеру, герои самых ярких книг русской литературы второй половины прошлого столетия: доктор Живаго из одноименного романа Б. Пастернака, Веничка -герой поэмы Вен. Ерофеева «Москва - Петушки», автобиографический герой С. Довлатова («Зона», «Чемодан», «Наши», «Ремесло») и др. И это герой «автопсихологический» (Л.Я. Гинзбург), потому что автор наделяет его родственной душевной структурой.
В бурятской литературе к таким произведениям исследователи относят книгу А. Бальбурова «Двенадцать моих драгоценностей» (1975), рассказы Ч. Цыдендамбаева 1970-х гг. из книги «Ли© Т.А. Бороноева, 2015
вень в степи». Как писала С.С. Имихелова [1996], герой-повествователь в этих произведениях и есть сам автор, на глазах читателя создающий свой творческий автопортрет. Но главное в этих текстах - форма повествования, где «установка на "искусство" создает напряжение в самой фигуре "автобиографа", подлинной и вымышленной одновременно» [Имихелова, 1997, с. 6]. Особенно ярко, на наш взгляд, черты метапрозы проявились в бурятском искусстве 2000-х гг., о чем свидетельствуют, например, повести Г. Башкуева (род. в 1954 г.) «Маленькая война» (2001), «Записки пожилого мальчика» (2007) и творчество художников А. Цыбиковой (1947-1995), З. Доржиева (род. в 1976 г.), в живописи которых жанр автопортрета заявлен в особой, игровой форме. В 2011 г. вышло издание «Zorik book. Книга художника Зорикто Доржиева» (2011). Соединившее альбом живописных работ и художественную прозу автора оно построено на «я»-повествовании, посвященном процессу творчества.
Исследователи считают, что автобиографизм в современном искусстве открывает широкие возможности для трансформации литературной традиции, использования литературной игры, синте-
за художественного и нехудожественного [Хатя-мова, 2008, с. 5]. Документальное свидетельство или вымысел в таком произведении почти трудно разделить. Но чаще всего происходит игра с фактами автобиографии, когда автор напрямую «дарит» герою собственную противоречивость, собственное раздвоенное мировосприятие, что придает характеристике его внутреннего состояния большую убедительность. В повести Г. Башкуева «Записки пожилого мальчика» именно творческая природа героя как раз и стала предметом напряженной рефлексии
В «Записках пожилого мальчика» состояние героя есть рефлексия самого автора, для которого нет задачи сложнее, чем стремление человека достичь душевного равновесия, гармонической цельности. Именно таким был главный герой в романе «Долина бессмертников» (1975) В. Ми-тыпова - предшественника Г. Башкуева, создававшего свои произведения на русском языке: талантливый поэт Олег Аюшеев создает роман о гуннском правителе Модэ, и читатель может убедиться, насколько он талантлив, по этому «тексту в тексте», где передана авторская рефлексия по поводу затянувшегося творческого кризиса. Ге -рой Г. Башкуева так же, как и герой В. Митыпова, выступает творческой личностью, и его рефлексия по поводу создаваемого им «текста» - записок-воспоминаний, позволяет говорить о его сущности как художника. Во всяком случае, «присутствие», «наличие» этих записок в структуре произведения свидетельствует о новой, талантливой версии реальности, которую создает герой.
В названии повести «Записки пожилого мальчика» содержится указание на жанровую природу произведения и обозначено внутреннее состояние рассказчика-героя, иронично называющего себя пожилым мальчиком. Г.Н. Болотов, сидя в следственном изоляторе, сначала в воображении, а затем на бумаге запечатлевает воспоминания о своей прошлой жизни. Отдельные главы-новеллы - это исповедальные тексты, опровергающие официальное обозначение имени и заявляющие о подлинной личностной идентификации.
Роль воспоминаний героя заключается в фиксации мгновений прошлого, позволяющей уяснить происходящее в настоящем. Острота восприятия и впечатлений, которые присущи настоящему художнику, относятся к «я» героя-рассказчика, пребывающего в прошлом, - сначала это мальчик-подросток, мучительно переживающий
разрыв в отношениях между родителями, затем переживающий одну за другой влюбленности, а потом - мужчина средних лет, женатый и уже разведенный, имеющий сына. Существование героя повести в двух временных континуумах - «я» в настоящем и «я» в прошлом ведет к такому построению текста, когда облик героя удваивается, когда обостряется и момент игры.
Читатель в каждой «записке»-новелле сталкивается с игровым, «несерьезным» отношением героя к окружающему миру (недаром его все наперебой уговаривают быть посерьезнее, не паясничать). В воспоминаниях это отношение, которое называется привычным стремлением «убить время», для сегодняшнего «я» служит объяснением всей его сумбурной и запутанной жизни. Таким образом, каждая новелла выдается за подлинную реальность и даже «вклеивается» в реальность воспоминания в виде рисунка - своеобразной, визуальной части текста.
Такое поведение героя отражает, с одной стороны, несерьезное отношение к жизни, с другой -отношение творческое, желание быть свободным в своих воспоминаниях-ассоциациях, свободным в том, чтобы заново, с удовольствием прокручивать, как кинопленку, эпизоды собственной жизни. И эта игра объявляется героем как способ сопротивления, направленный против обыденности, против любой несвободы. И смерть главного героя становится осознанным выбором, продолжением игры как свободного волеизъявления.
Творческая натура требует от героя такого поведения, которое в конечном счете станет уходом в творчество. Поэтому все новеллы в повести претендуют на право быть текстом, запечатлевающим творческую саморефлексию героя. Творческую личность читатель ощущает в языковых особенностях новелл, в необыкновенном умении видеть мир детально, и детали в произведении приобретают статус знака, символа. С их помощью фиксируется, запечатлевается жизненный фрагмент и связанное с ним настроение. Изначально не связанные между собой жизненные фрагменты, иногда искаженные с помощью образного видения, складываются в определенный орнамент. Такая «живопись» как бы имитирует творческий процесс, который спасает героя в невыносимых условиях несвободы: «Я стоял перед черной стеной, сложенной из кирпичиков смрада, стонов, храпа, невнятицы слов, и обливался потом. В высоком, словно бойница, окне оловом
наливалась августовская ночь, порезанная на равные квадраты... Из-под двери вытекала струйка свежего воздуха, я повернулся на правый бок, как учили в детстве, уперся коленом в плинтус. Игра началась» [Башкуев, 2007, с. 289].
Игра-воспоминание передает сознание, которое переполнено материально-телесными образами, событиями жизни героя, и обрывки его размышлений, представлений соединены в эстетике коллажа. Тем не менее, при всей причудливой разноголосице новелл, в «Записках» ощущается некий лиризм, некое интонационное единство. Герой Г. Башкуева заново, с восторгом переживает лучшую часть своей жизни - детство. В его записках-воспоминаниях немало автобиографизма, хотя события детства, портреты друзей детства, родителей преображаются творческим воображением в реальность более живописную, чем факты биографии писателя, если их зафиксировать на языке документального дискурса.
Роль мифологемы детства вполне функциональна в таком тексте и восходит к образу Вечного Ребенка, проходящего испытание жизнью и в своей рефлексии переживающего катарсис. Такой же образ выведен в повести Г. Башкуева «Маленькая война». События в ней связаны со временем детства самого автора - послевоенная реальность, полеты в космос, дружба советской страны с Кубой. И рядом - жизнь мальчика в родном городе Улановке, реальность дворовых войн («шанхайские против заудинских»), местный базар, подслушанные разговоры на тюремном жаргоне, общение с уголовником Мадерой, с безногим ветераном - чистильщиком сапог, первый вкус алкоголя, первая влюбленность. В названиях улиц, районов, перечислении территориальных объектов угадывается родной город автора - Улан-Удэ. И кажется, что все изображенное в повести списано автором с собственной жизни, и картины собственного детства со своей богатой живописью - это своеобразное признание художника в любви к родному городу, который взрастил его, закалил характер, столкнул с подлинными жизненными ценностями -верностью, способностью к состраданию, подготовил к настоящей, суровой мужской жизни. Повествование от первого лица позволяет судить о творческой натуре героя-мальчика, который на глазах читателя творит и другую, игровую, близкую к авторскому идеалу реальность.
Таким образом, дети в прозе Г. Башкуева - это еще и импульсы проявления собственного творче-
ского начала, результат поиска и создания знаков, которые отсылают к системе внутренних ценностей, отношения к культуре, к тому в ней, с чем он может себя идентифицировать. Вот почему культурная самоидентификация художника представляется интересным аспектом при рассмотрении детских образов в бурятском искусстве.
Так, в живописи Т. Манжеева, А. Цыбиковой, Д. Пурбуева достаточно много детских портретов, картин-зарисовок, связанных с детской жизнью, и часто у зрителя создается впечатление, что в них-то и выражается видение художником идеальной творческой самоидентификации [Бороноева, 2014]. Из художников нового поколения следует выделить З. Доржиева. Во многих жанровых сценках на его полотнах изображаются игры детей, их соперничество, возня и соревнование друг с другом. На картине «Игра» дети играют так самозабвенно, что их лиц, склоненных над «полем битвы», не видно за спинами, по которым уже чувствуется, что они уже скоро будут готовы к настоящим схваткам и войнам. Пока это наивная детская игра («Куча мала», «Гравитация»), пока Ребенок только держит в руках самодельный лук («На краю земли»), но скоро, скоро его ждет настоящая, взрослая жизнь. То есть Вечный Ребенок у З. Доржиева передает собственные импульсы художника, его мировоззрение и самоидентификацию. Во многом эта мифологема обнаруживает специфическую особенность пространства традиционной бурятской культуры - нераз-деленность мира детей и мира взрослых, включение ребенка в разностороннюю жизнь взрослых: трудовую, ритуально-обрядовую, праздничную.
Тема детства в этих произведениях тесно связана с темой творчества. Об этом идет речь в книге З. Доржиева «Zorik book. Книга художника Зо-рикто Доржиева». Если в его картинах-иллюстрациях чувствуется наполненность изображаемого рефлексией автора, то в литературном тексте она дана напрямую, в повествовании от имени героя-автора. Это своеобразный литературно-живописный автопортрет, потому что словесный текст совпадает с изображением, дан на его фоне, который играет роль не обычных иллюстраций, а выполняет живописный комментарий к слову.
Одной из ключевых особенностей игрового автобиографического повествования М. Липо-вецкий называет тематизацию процесса творчества через мотивы сочинительства, описаний быта, помогающие сочинительству, созданию ил-
люзии «строительства» героем собственной жизни и т. д. То есть происходит репрезентация автора-творца, находящего своего текстового двойника в образе персонажа, который сочинительством данного текста выступает одновременно и как автор самого произведения [Липовецкий, 1997, с. 45-46]. Именно так движется, разворачивается повествование в книге З. Доржиева.
Описание детских игр в «войнушку» сочетается с объяснением тяги к творчеству, и здесь сталкиваются реальность детства героя-автора и реальность времени «письма», когда герой, уже взрослый, объясняет свою тягу к рисованию. Именно это взрослое «я» объясняет и время, когда детство закончилось: «Просто однажды летом на нашей улице появилась одна девочка... Мне было двенадцать лет. Но это уже другая история» [Доржиев, 2011, с. 23].
Поэтика словесного текста основана на неразрывном единстве с живописным фоном, и благодаря живописным коллажам и зарисовкам - не на полях, а на самой странице вместе с литературным текстом, можно увидеть процесс создания всего «текста» книги. Автор воспроизводит «обесслов-ленные голоса» героем, который интуитивно понимает, что он будет «написан», если выйти за пределы наличной реальности. Выход этот и происходит в живописных, рисованных комментариях, где герой постепенно развивается и становится создателем нового «текста» - живописных полотен, которыми и завершается книга.
И если есть в литературном тексте недосказанность, незавершенность, незаполненные лакуны, то их заменяет серия картин, созданных как результат словесных дум и размышлений, как результат становления характера мальчика и затем молодого человека - начинающего художника.
Прежде чем закончить книгу-альбом результатом всей предшествующей жизни, З. Доржиев завершает литературный текст лирическими зарисовками, представляющими собой поэтическую рефлексию, похожую на стихотворение-верлибр. Приведем вторую часть этого своеобразного стихотворения в прозе: «Люблю весну. За ощущение тревоги и зыбкости. Как будто натягиваешь тетиву самодельного лука и не знаешь, выдержит ли он это напряжение. Может, порвется тетива из случайной веревки? Разлетится ли сухой щепой только что срубленный сук, еще не успевший наполниться древесным соком, чтобы быть достаточно упругим? Или вылетит стрела стремитель-
ной белой молнией, и я сам удивлюсь, что смог послать так далеко ивовую ветвь, наспех высвободив ее из бугристой коры?» [Там же, с. 81]. Становление художника завершилось не только в живописных картинах взрослого героя, но и в слове, лирически напряженном словесном тексте, метафорически передающем сомнение творческой личности, восторг и счастье от результата творческого пересоздания корявого жизненного впечатления в реальность искусства.
В книге З. Доржиева передана значимость ценностей, обретенных его героем-автором в детстве и юности, - способность пережить, переварить богатство детских впечатлений, возникающих в воображении сюжетов и образов, мужественное достоинство от столкновения с первой любовью и первой ревностью, вера в тайну благодаря встрече с чудесными явлениями природы, любовь к музыке, самоуважение, вызванное первыми профессиональными заработками. И весь этот калейдоскоп зарисовок, штрихов, коллажей, эскизов - литературных и живописных - служит как бы залогом будущей насыщенной творческой жизни. Автобиографический герой «проклюнется» и в мифологически-условных образах, и в облике героев-современников. Об этом говорится в статье искусствоведа: «Наряду с традиционным чеканным обликом условного "зориктоида " в лицах и фигурах появляются черты современных людей - озабоченных и нервных, напряженных и встревоженных» [Якимо-вич, 2015, с. 9].
Для подобных художественных текстов характерна пространственно-временная свобода, в первую очередь, связанная с усилением «творческого хронотопа» (М.М. Бахтин). Это обеспечивается тем, что художник, стремясь вслушаться в тончайшие движения души героя, прикасающегося к гармонии в мире, подлинным ценностям жизни, передает сам процесс рождения этих движений в собственном субъективном чувстве, переданном в автобиографическом тексте, часто создающемся на глазах читателя/зрителя.
Литература
Башкуев Г. На переломе. Публицистика. Проза. Пьесы. - Улан-Удэ: Изд-во «Республиканская типография», 2007. - 492 с.
Бороноева Т.А. Тема детства как культурная самоидентификация художника (на материале бурятской художественной культуры) // Вестник Бурят. гос. унта. Филология. - 2014. - Вып. 10. - С. 55-58.
Доржиев З. Zorik book. Книга художника Зорикто Доржиева. - М.: Галерея Ханхалаева, 2011. - 124 с.
Имихелова С.С. «Авторская» проза и драматургии 1960-1980-х гг.: своеобразие художественного метода. -Улан-Удэ: Изд-во Бурят. гос. ун-та, 1996. - 88 с.
Имихелова С. С. Своеобразие субъективных повествовательных форм в бурятской прозе 1970-х гг. // Вестник Бурят. гос. ун-та. Филология. - 1997. - Вып. 1. - C.119-128.
Липовецкий М.Н. Русский постмодернизм. (Очерки исторической поэтики). - Екатеринбург, 1997. - 317 с.
Хатямова М.А. Формы литературной саморефлексии в русской прозе первой трети ХХ века. - М.: Языки славянской культуры, 2008. - 328 с.
Якимович Ф. Зорикто Доржиев // Зорикто Доржиев. Воображаемая реальность. - М.: Третьяковская галерея, 2015. - С. 5-11.
T.A. Boronoeva
Features of autobiographical in the modern Buryat art culture
The article is about the manifestation in modern texts of the artistic culture of Buryatiya as a kind of autobiographical self-identification "I" of the artist in the form of an autobiographical character. Analyzed not only literary texts, but also works of art: the novel "Little War" (2001) and "Notes older boy" (2007) by G. Bashkueva, the artist Z. Dorzhieva 2000th and his unusual "project" "Zorik book. Artist's Book Zorikto Dorzhieva" (2011), in which the most interesting was showed expansion of the capacity of self-reflexive text.
Keywords: autobiographism, the Buryat prose, the Buryat painting, self-reflection, self-identification of the artist, the story of his childhood, self-portrait, self-psychological hero.
УДК 938(=512.37)
Б. Б. Манджиева
Фольклорное наследие калмыков: сохранение, изучение, популяризация
на современном этапе
Статья посвящена проблеме сохранения, изучения и популяризации фольклорного наследия калмыков. В рамках этого исследования сотрудниками Калмыцкого института гуманитарных исследований РАН разработан «Свод калмыцкого фольклора» - один из его фундаментальных проектов, реализация которого активно осуществляется в последние годы.
Ключевые слова: калмыцкий фольклор, эпос «Джангар», традиция, сохранение, изучение, популяризация, фонд, архивные материалы.
Калмыцкий народ обладает огромным богатством - многожанровым и во многом уникальным устным народным творчеством. В его сокровищнице имеются героический эпос «Джангар», мифы, легенды, предания, сказки, множество прекрасных песен, большое количество глубоких по смыслу пословиц, поговорок, произведений своеобразных жанров - йврэл (благопожелание), магтал (восхваление), яс кемэлЫ (состязания в красноречии).
Важнейшим научным результатом является разработка концепции Свода калмыцкого фольклора - одного из фундаментальных проектов Калмыцкого института гуманитарных исследова-
© Б.Б. Манджиева, 2015
ний РАН, реализация которого активно осуществляется в последние годы. В Своде во всей полноте представлено устно-поэтическое и музыкальное творчество калмыков. Комплексность издания обеспечивается единством филологической, историко-культурной, этнографической и музыковедческой интерпретации фольклорных произведений. Публикация оригинальных текстов с параллельным научно-адекватным переводом на русский язык сопровождается нотными записями напевов и фоноприложениями.
Фольклористами и джангароведами подготовлены следующие тома Свода калмыцкого фоль-
