CC BY
39
Функцию помощника выполняют абаасы, которые ликвидируют беду или недостачу, спасают главного героя олонхо от преследователя, разрешают трудные задачи, которые встают преградой главному герою.
Виды чудовищ абаасы
В текстах изученных нами материалов образы всех чудовищ абаасы - мифологические персонажи. Распространен антропоморфный вид чудовищ абаасы, внешность которых приближена к человеческой. Почти все образы абаасы велики по размеру, имеют громадный рост - «как тень дерева в лунном свете», «ростом с земляной курган», «ростом в три (десять и т.п.) саженей». Некоторые, ничем не отличаясь от жителей Среднего мира, имеют непомерно длинный, страшный (в несколько маховых саженей) язык. Имея такой огромный рост, -прожорливы. Могут в один присест съесть несколько коров и лошадей целиком. Но встречаются такие моменты, где в сюжете олонхо чудовище абаасы предстает в неземной красоте. Например, в тексте олонхо «Старик Ураныкан» в Нижнем мире обитает девушка-абаасы, которая обманывает богатырей своим прекрасным внешним видом, и те, поддавшись её чарам, становятся жертвами чудовища абаасы-каннибала.
Во внешности некоторых женских персонажей встречаются орнитоморф-ные образы. Описание их внешности напоминает мифическую птицу. Наружным
Библиографический список
видом, напоминающим зверя, то есть зооморфным видом обладают мужские образы. Е.С. Неклюдов писал: «Причины отождествления человека с животным обычно видятся в первобытном невыделении человека из природы; в наиболее глубокой архаике эта граница, отгораживающая людей от природного мира...» [7, с. 40].
Большинство образов чудовищ абаасы имеют асимметрию в теле. Точнее, существуют абаасы с каким-либо физическим недостатком в частях тела (одноногие, однорукие, одноглазые, многоголовые, многоногие). Больше всего чудовища абаасы описаны как одноногие, однорукие и одноглазые. Такой вид встречается почти во всех текстах ранних записей олонхо. Жители Срединного мира «одноногих» персонажей чудовищ абаасы зовут як. "а^ыс атахтаах" - «восьминогими». Данное определение дано, вероятно, из-за их средства передвижения. В рассмотренных нами материалах обнаружены следующие виды транспорта абаасы: змея; мифическая восьминогая лошадь Мэк Тугуй; бык, запряженный в нарты с восьми полозьями; восьминогий бык, запряженный в нарты с двумя полозьями. Одноглазые чудовища абаасы с вось-миногими упряжными скотами напоминают образы германо-скандинавской мифологии - верховного бога-колдуна, шамана Одина с восьминогим конем Слейпниром. Религиовед и культуролог М. Элиаде писал, что восьминогий конь - типично шаманский символ и приводит пример из бурятской легенды о шаманке [8, с. 359]. Отметим, что в текстах шаманского камлания существует персонифицированный образ всех дьяволов абаасы - восьминогий Аджарай Бёгё (як. Адьарай Бе5е).
Образы абаасы в якутском героическом эпосе олонхо отражают дуалистическое восприятие мира: философское представление якутов о добре и зле, борьба айыы и абааhы, светлых и темных сил. Классификация системы и функций персонажей абаасы показывает разнообразие, многофункциональность всей системы образов якутского героического эпоса. В системе персонажей олонхо выявлены и положительные образы чудовищ абаасы, которые являются помощниками главного героя олонхо. Анализ описаний внешнего вида чудовищ абаасы показал мифологическое происхождение персонажей. Больше всего распространены виды с телесной асимметрией, физичсеким недостатком (одноногие, однорукие, одноглазые). Для получения более точной картины ставится задача сравнить поздние издания якутского эпоса олонхо.
Образы Основные функции
вождь абаасы справедливый судья, невраждебное отношение с богатырем айыы
богатырь абаасы верный слуга, раб, помощник главного героя
полуайыы, полуабаасы покорный слуга, помощь при сватовстве, помощь герою в бою с противником
шаман абаасы верный путеводитель главного героя
удаганка абаасы помогает богатырю восстановить силу и вернуть прежний облик
старушка абаасы воспитывают богатырей айыы, защищают и оберегают
1. Гермогенов Г.У. Эргис. Очерки по якутскому фольклору. Якутск: Бичик, 2008.
2. Пухов И.В. Якутский героический эпос олонхо. Основные образы. Москва: Издательство АН СССР 1962.
3. Попов ГВ. Этимологический словарь якутского языка (Ч. 1: А - Дь). Новосибирск: Наука, 2003.
4. Пекарский Э.К. Словарь якутского языка: в 3 т. Ленинград: Издательство АН СССР 1958 - 1959.
5. Кулаковский А.Е. Научные труды. Якутск: Книжное издательство, 1979.
6. Пропп В.Я. Морфология сказки. Москва: Наука, Главная редакция восточной литературы, 1969.
7. Неклюдов С.Ю. Образы потустороннего мира в народных верованиях и традиционной словесности. Ruthenia.ru: Фольклор и постфольклор: структура, типология и семиотика. Available at: https://www.ruthenia.ru/folklore/neckludov8.htm
8. Элиаде М. Шаманизм и архаические техники экстаза. Москва: Ладомир, 2015.
References
1. Germogenov G.U. 'Ergis. Ocherkipo yakutskomu fol'kloru. Yakutsk: Bichik, 2008.
2. Puhov I.V. Yakutskij geroicheskij 'epos olonho. Osnovnye obrazy. Moskva: Izdatel'stvo AN SSSR, 1962.
3. Popov G.V. 'Etimologicheskijslovar'yakutskogoyazyka (Ch. 1: A - D'). Novosibirsk: Nauka, 2003.
4. Pekarskij 'E.K. Slovar'yakutskogo yazyka: v 3 t. Leningrad: Izdatel'stvo AN SSSR, 1958 - 1959.
5. Kulakovskij A.E. Nauchnye trudy. Yakutsk: Knizhnoe izdatel'stvo, 1979.
6. Propp V.Ya. Morfologiya skazki. Moskva: Nauka, Glavnaya redakciya vostochnoj literatury, 1969.
7. Neklyudov S.Yu. Obrazy potustoronnego mira v narodnyh verovaniyah i tradicionnoj slovesnosti. Ruthenia.ru: Fol'klor i postfol'klor: struktura, tipologiya i semiotika. Available at: https://www.ruthenia.ru/folklore/neckludov8.htm
8. 'Eliade M. Shamanizm i arhaicheskie tehniki 'ekstaza. Moskva: Ladomir, 2015.
Статья поступила в редакцию 28.04.21
УДК 821.161.1
Wang Lingling, doctoral postgraduate, Tianjin Normal University; Professor, Qiqihar University (Qiqihar, People's Republic of China),
E-mail: [email protected]
Liu Le, MA student, Qiqihar University (Qiqihar, People's Republic of China), E-mail: [email protected]
THE MAIN THEMES IN THE POETRY OF VALERY PERELESHIN. The article examines the work of Valery Pereleshin, one of the most prominent Russian emigrant poets of the 20th century who lived in China. The poet made a significant contribution to the development of Russian literature in China and around the world. V. Pereleshin's literary works are distinguished by the originality of poetics and clarity of subject matter. An analysis of his works dedicated to homesickness, deep love for China, as well as an analysis of the author's intimate lyrics, contributes to the awareness of the cultural significance of his works. It is noted that each topic raised by the author - the topic of longing for Russia, the topic of love for China, the topic of rethinking love for a woman - reflects the fact that he is an emigrant, torn off from his homeland, devoid of roots and forced to stay in a foreign land, and in a country that he could sincerely love.
Key words: poetry, Valery Pereleshin, emigrant, theme of homesickness, theme of love for China, theme of love for woman.
Ван Линлин, докторант, Тяньцзиньский педагогический университет, проф., Цицикарский университет, г. Цицикар,
E-mail: [email protected]
Лю Лэ, магистрант, Цицикарский университет, г. Цицикар, E-mail: [email protected]
ОСНОВНЫЕ ТЕМЫ ПОЭЗИИ ВАЛЕРИЯ ПЕРЕЛЕШИНА
В статье ставится цель рассмотреть творчество Валерия Перелешина - одного из наиболее выдающихся русских поэтов-эмигрантов ХХ века, живших в Китае, выделить основные темы его поэзии. Отмечается, что поэт внес значительный вклад в развитие русской литературы в Китае и во всем мире; литературные труды В. Перелешина отличались своеобразием поэтики и ясностью тематики. Анализ его произведений, посвященных тоске по родине, пронизанных глубокой любовью к Китаю, интимной лирики данного автора способствует осознанию культурного значения его произведений. Делается вывод, что в каждой теме, поднимаемой автором, - теме тоски по России, любви к Китаю, переосмысления любви к женщине - отражалось то, что он был эмигрантом, оторванным от своей родины, лишённым корней и вынужденным пребывать на чужбине, причём в стране, которую смог искренне полюбить.
Ключевые слова: поэзия, Валерий Перелешин, эмигрант, тема тоски по Родине, тема любви к Китаю, тема любви к женщине.
В ХХ веке Россия пережила немало войн и революционных потрясений, повлекших за собой трансформацию внутригосударственного порядка, обнищание населения и усиление социальных противоречий. В связи с этим многие поэты и писатели были вынуждены эмигрировать из России в различные страны мира и Китай, который вследствие своего географического и социального положения стал новым местом жизни для многих русских поэтов.
Несмотря на то, что русская эмигрантская литература долгое время оставалась вне пространства русской культуры, в силу своей литературной специфики и взаимодействия в ней элементов китайской и европейской культур она получила значительные возможности для развития. Литературное сообщество «Чураевка» стало местом объединения многих выдающихся писателей-эмигрантов, проживавших в Харбине. Валерий Перелешин переехал в Китай в семилетнем возрасте вместе с семьёй и позже именно в рамках данного сообщества стал развивать свой неповторимый творческий стиль.
Валерий Перелешин (настоящее имя - Валерий Францевич Салатко-Петрище, 1913 - 1992) - выдающийся русский поэт, родившийся в состоятельной семье в Иркутске. В 1920 году он оказался вместе со своей матерью в Харбине и следующие 30 лет провел в скитаниях. Во время своей жизни в Китае он учился в Харбинской средней школе при «Юношеской христианской организации», Харбинской коммерческой школе, а затем в Харбинском северо-маньчжурском технологическом институте. После этого В. Перелешин устроился на работу в библиотеку, где занимался систематизацией книг и материалов. Здесь он продолжил изучать китайский язык, а также заниматься исследованием поэзии.
В. Перелешин использовал свои выдающиеся творческие способности для создания сонетов, кроме того, он много работал над изучением иностранных языков и хорошо владел многоязычным переводом. Во время своего пребывания в Китае В. Перелешин опубликовал четыре сборника стихов, которые получили широкий резонанс и высокую оценку в зарубежных и китайских литературных кругах. Содержание его литературных произведений богато и разнообразно, но большинство из них посвящены трём темам: выражению его непрекращающейся тоски по Родине, глубокой любви к Китаю, а также теме любви в целом.
Целью настоящего исследования стал анализ основных тем поэзии харбинского поэта-эмигранта Валерия Перелешина и выявление значимости каждой из данных тем в его творчестве.
Творчество В. Перелешина привлекает современных учёных, которые рассматривают его с разных сторон. Цуй Лу анализирует буддийские мотивы и образы в его поэзии [1], Фэн Ювэнь касается темы любви в творчестве поэта [2], Ли Мэн рассматривает степень проникновения В. Перелешина в китайскую культуру [3], И.Р. Санникова - отражение в поэзии автора русского космизма [4]. Анализируется и его творчество как переводчика китайской классической поэзии [5]. Анализ основных тем поэзии В. Перелешина будет способствовать лучшему пониманию его творчества, проникновению в творческую лабораторию автора, постижению его художественного мира.
Важнейшей в поэзии В. Перелешина стала тема вечной тоски по Родине. В начале жизни вне России поэты-эмигранты обычно сохраняли оптимистическое отношение к жизни; на этом этапе большая часть их произведений была посвящена вере в счастливую жизнь и светлое будущее, одним из важнейших компонентов которого являлась утраченная Родина. Но затем, во время жизни в изгнании, мировоззрение поэтов претерпевало значительные изменения, и тогда актуальной темой лирики становилась тоска по Родине.
Хотя русские эмигранты, жившие в Китае, вынуждены были покидать свои родные города из-за социальных волнений, любовь большинства из них - представителей как рабочего класса, так и буржуазии - к своей родине оставалась неизменной. С одной стороны, тоска поэта по Родине проистекает из того, что человек видит или чувствует в чужой стране. Это в полной мере отражено в хрестоматийном произведении В. Перелешина «Ностальгия», в котором он написал:
Улыбки, и сосны, и арки... Россия, Россия!
В прохладные эти, задумчивые вечера
Печальной звездою восходит моя ностальгия [6].
Слова и предложения в этом стихотворении подобны вздохам, но также полны грусти по отношению к жизни вдали от Родины. Такого рода глубокую тоску по Родине испытывали многие русские эмигранты: оказавшись в новой, незнакомой среде, они чувствуют печаль в душе, и все, что они видят перед собой, их удручает:
Кажется, место, где ты оставил свою душу, -Это не просто ветер и снег на скале [там же].
Образы скал и снега отражают внутренние ощущения автора и его тоску по родине.
Тоска русских эмигрантов по родине вызвана и многократно усилена нахождением на чужбине:
Со мной недолго дочь Байкала резвилась, будто со щенком: сначала грубо приласкала, потом отбросила пинком [6].
Говоря о той среде, в которой эмигранты проживали после расставания с Родиной, можно увидеть, что они оторвались от изначально капиталистического уклада жизни и перебрались в Китай, пребывавший на тот момент в полуколониальном и полуфеодальном состоянии. Та среда, в которой оказались русские эмигранты, значительно отличалась от уклада жизни, привычного для них ранее.
Ощущение неприкаянности, незнакомые люди, язык и письменность еще больше усиливали чувство печали в сердцах эмигрантов: В сотый раз: - «Неуклюжий подкидыш, Не болтайся на месте чужом!» [6].
Отдалившись от того уклада жизни, в котором жили их родители, к которому готовились они сами, молодые русские эмигранты утратили свое положение в обществе, вынуждены были разорвать отношения с друзьями и родственниками, вследствие чего их тоска по родине становилась все более и более глубокой.
В. Перелешин провел свободное и счастливое детство в России, поэтому Россия в творчестве автора изображена как страна его детства, как его душевная опора и пристанище, лишенная невзгод и войн. В сочетании с социальной ситуацией того времени впечатление о ней становилось еще более запоминающимся. Благодаря этому в произведениях русских поэтов-эмигрантов критический пафос отходит на второй план, а наиболее важной тематической составляющей становится вечная любовь к родине, образ которой жил лишь в воспоминаниях. В стихотворении «Россия» отразилась тоска и любовь В. Перелешина к Родине: Ужели в красоте раскосой, В обетованьях смуглых тел Голубоглазой, светлокосой Одной России я хотел? [6].
Несмотря на то, что поэт видит вокруг себя только китайцев - людей с темными волосами и смуглой кожей, он очень хочет вернуться в страну, где у людей голубые глаза и светлые волосы, и это становится одним из компонентов его чувства к Родине.
В. Перелешин скитался на протяжении всей своей жизни по многим странам. Хотя в его стихах часто выражались грусть и одиночество, но он редко жаловался на жизнь, в чем проявились непритязательность и твердый характер автора.
Не менее важна в поэзии В. Перелешина также тема глубокой любви к Китаю.
Литературные произведения русских писателей-эмигрантов проникнуты глубокой любовью к Китаю, которая обоснована принадлежностью данной группы художников слова к китайской культуре и их признанием этой культуры, её неоспоримых достоинств. Ян Юбо отмечает: «Культурная идентичность включает как отнесение себя к гомогенной культуре, так и идентичность по отношению к гетерогенным культурам» и характеризует идентичность как важный психологический механизм социальной культуры [7, с. 16]. Для поэтов-эмигрантов всё вокруг было ново; Ван Ямин пишет по этому поводу: «Русские писатели-эмигранты воспринимали все явления китайской жизни по-новому. Поэтому они оригинально описывали те события и пейзажи, которые китайским народом воспринимаются как сами собой разумеющиеся» [8, с. 102]. В. Перелешин постепенно воспринял саму суть китайской культуры благодаря собственной наблюдательности и пониманию природных явлений, народных обычаев и языка.
Благодаря изучению поэтом китайской культуры, в поэтических произведениях В. Перелешина постепенно проявляется влияние традиционной китайской поэзии, в результате чего в его творчестве сформировался уникальный «восточный» стиль. В его литературных произведениях 1940-х годов мы часто видим восхваление Китая:
У мачехи ласковой - в желтой я вырос стране, И желтые кроткие люди мне братьями стали:
Здесь неповторимые сказки мерещились мне И летние звезды в ночи для меня расцветали [6].
Для русских эмигрантов Китай стал оазисом в их непростой жизни и дал им новое убежище, поэтому поэт называет Китай «доброй мачехой», а китайский народ - «желтокожими братьями». В сознании поэта закрепился образ Китая как его второй родины, как прибежища духовных переживаний, к которому он испытывал глубокую любовь и привязанность. В стихотворении «Китай» выразилось это глубокое чувство В. Перелешина к его второй родине: Это небо - как синий киворий, Осенявший утерянный рай, Это милое желтое море -Золотой и голодный Китай [6].
В период жизни в Китае поэт не чувствовал неудовлетворенности материальными условиями, не ощущал чуждости традиций. Напротив, он понимал, что духовный мир данной страны был очень глубоким, и эмоционально выражал свою любовь к Китаю. Помимо этого, живописные места Китая, образы гор и рек также занимали центральное положение в творчестве автора.
В его стихах нередко использовался для выражения чувств лирического героя прием параллелизма с природными явлениями, характерный и для китайской поэзии. Отличие в том, что объектами сравнения русских поэтов часто становились Волга, Енисей и иные живописные природные объекты России. Описание пространства с храмами и площадями характерно для западной поэтической традиции, в то же время объектом литературного осмысления китайских авторов зачастую выступали так называемые «пять священных гор», а также иные живописные природные объекты, например, реки Янцзы и Хуанхэ. Во время посещения парка «Бэйхай» В. Перелешин увидел цветущий в озере лотос и рябь синих волн и написал короткое стихотворение «Чжунхай»:
Из всех садов я полюбил Чжунхай. За синие расширенные дали: Не это ли Господень тихий рай Для тех, что белых риз не запятнали? [6].
Здесь парк описывается идеализированно, подчёркиваются чистота и духовность данного места. В том же стихотворении поэт объединяет образ живописного парка с чувствами лирического героя:
Те прожили, не ведая о зле, -Иль, ведая, противились паденью... Здесь кажется и мне, что по земле Легко пройти невоплощенной тенью [там же].
Описывая парк «Бэйхай» в летнюю пору года, поэт выразил оптимистическое и просоциальное отношение к жизни. В то же время в последней строке стихотворения выражена идея бренности всего сущего, вследствие которой необходимо беречь жизнь и наслаждаться каждым её моментом. Можно утверждать, что с точки зрения композиции и приемов художественной выразительности, используемых в стихотворении, В. Перелешин с помощью средств русского языка создает поэтические произведения, которые по своему стилю приближаются к китайской поэзии.
Хотя В. Перелешин родился в России и провел там свои ранние годы, за свою более чем 30-летнюю жизнь в Китае он оставил глубокий след в китайской культуре и литературе. Несмотря на то, что поэт не отказывается от собственной национальной идентичности, в плане уклада жизни и бытовых привычек он имел очень много общего с китайцами, и китайские обычаи и традиции стали неотъемлемой частью его жизни, что нашло соответствующее отражение в его творчестве:
Шестнадцатого - каждый месяц лунный -Как говорят, «окно полно луной». Луна везде! И я, отныне юный, Впадаю в мир уже почти родной [6].
В данном стихотворении «Ночь на озере Сиху» поэт использует лунный календарь как один из способов исчисления времени. Лунный календарь - это традиционный китайский календарь, по которому разделение года на месяцы производится согласно сменам фаз Луны. Кроме того, в стихотворении также
Библиографический список
упоминается такое явление китайской традиционной культуры, как «15 и 16 кругов».
«Зодиак» - стихотворение, адресованное В. Перелешиным своим друзьям во время его жизни в Бразилии; в нём подробно описано символическое значение китайских знаков зодиака в соответствии с китайской народной традицией. Тем не менее поэт не считает, что характеристики каждого знака зодиака могут отражать человеческие характеристики, и у него есть собственное уникальное представление о традиционной китайской народной культуре.
Таким образом, живописная китайская природа, китайские народные традиции также выступают одной из основных тем в творчестве В. Перелешина, выражающих его глубокую любовь к Китаю.
Третья важнейшая для поэта тема - тема любви и ее переосмысления, которая выступает одной из основных поэтических тем в творчестве русских писателей-эмигрантов. Фэн Ювэнь отмечает ее сложность: «Не всякая любовь может цвести и приносить плоды. В реальном обществе любовь требует слишком многих реальных условий, чтобы быть реализованной» [2, с. 120]. В отличие от тем любви к Родине и осмысления человеческой судьбы на чужбине, тема любви уже в раннем творчестве В. Перелешина выделяется более глубоким содержанием и утонченным описанием.
Впервые поэт выразил свои взгляды на любовь в юношеские годы. Хотя он считает любовь такой же важной, как жизнь, он пишет, что люди должны испытывать соответствующую боль, когда ищут любви. В связи с подобным отношением к любви В. Перелешин в юности всячески подавлял данное чувство. Ван Цзяньчжао приводит в своей книге слова поэта: «Дорогая, не будем же тянуть друг к другу руки, чтоб не попасть нам в этот шторм. Прошу, мой друг суровый, не лишись ума!» [9, с. 21]. Когда любовь всё же захватывает поэта, он выбирает по отношению к ней стратегию подавления и сдерживания, даже несмотря на свои внутренние конфликты. Будучи человеком, лишенным своей родины, В. Переле-шин ощущал тепло и любовь в потоке времени, однако неприкаянное и шаткое положение в жизни лишило его смелости, необходимой для поиска своей любви.
С течением времени поэт постепенно становится более зрелым в процессе размышлений о любви, выражая свои истинные чувства в стихах:
Мы ласковы и в нежности похожи,
Но все-таки не сохранить любви
Нам, нетождественным по цвету кожи,
По тяжести наследственной в крови [6].
Будучи русским писателем-эмигрантом, живущим в Китае, В. Перелешин чувствовал, что зачастую ему сложно осознать и воспринять идею любви, над которой не властны границы между государствами, поэтому стихотворение «Предел» не только описывает границы любви между двумя людьми, но также подразумевает, что национальные факторы вынуждают любовь лирического героя оборваться. Язык, культура и т.д. выступают как важные факторы любви в то время. Печальное настроение от разлуки с родиной долгое время наполняло сердце В. Перелешина. Одинокая жизнь в чужой стране и любовь, оборвавшаяся не по его воле, углубляли его отчаяние.
В 1950-е годы в связи с изменениями в жизни у поэта появилось новое понимание любви. В стихотворении «Красные листья под инеем» посредством описания образа осенних кленовых листьев и диалога между девушкой и ее поклонником выражается неослабевающее стремление лирического героя к любви и его привязанность к возлюбленной. Позже, в произведении «Длинное стихотворение без темы», автор выразил свои новые взгляды и новое отношение к любви, сообщив читателю, что в его жизнь вошла вполне земная, уже не платоническая любовь.
Итак, вклад русского поэта Валерия Перелешин в литературу китайско-русской диаспоры неоспорим; поэт-эмигрант также сыграл значительную роль в продвижении китайской культуры в мире. Социальное положение В. Перелешина, его жизнь на чужбине побуждали его к особому взгляду на многие темы, например, к переосмыслению чувства любви. Кроме того, в творчестве автора нашли широкое отражение темы любви к родине и тоски по России, а также тема любви к новой отчизне - Китаю. Для поэзии В. Перелешина характерны четкость тематики и разнообразие стилевых стратегий, сочетающих особенности русской и китайской поэзии и формирующих своеобразные черты его творчества.
1. Лу Ц. Буддийские мотивы и образы в поэзии В.Ф. Перелешина. Соловьевские исследования. 2019; № 1: 166 - 180.
2. Фэн Ю. Интерпретация любви в китайско-русской литературе в Китае. Yindu Academic Journal. 2008; № 3: 119 - 120.
3. Ли М. Валерий Перелешин и его Китай. Проблемы Дальнего Востока. 2007; № 3: 135 - 153.
4. Санникова И.Р Русский космизм и лирика Валерия Перелешина. Филологические науки. Вопросы теории и практики. 2012; № 5: 155 - 158.
5. Цзя Ю. Перевод китайской классики Валерием Перелешиным. Вестник Московского университета. Серия 22: Теория перевода. 2017; № 3: 108 - 119.
6. Перелешин В. Стихотворения. Available at: http://morett.ru/poems/texts/pereleshin/pereleshin.htm.
7. Ян Ю. На тему «Восточных романов» Платонова. Русская литература и искусство. 2021; № 1: 15 - 23.
8. Ван Я. Литература русской диаспоры в современной китайской литературе. Журнал Шанхайского педагогического университета (издание по философии и общественным наукам). 2010; № 39: 101 - 107.
9. Ван Цз. Некуда идти - стихи Бели Лишен. Ланьчжоу: Издательство литературы и искусства Дуньхуана, 2013.
References
1. Lu C. Buddijskie motivy i obrazy v po'ezii V.F. Pereleshina. Solov'evskie issledovaniya. 2019; № 1: 166 - 180.
2. F'en Yu. Interpretaciya lyubvi v kitajsko-russkoj literature v Kitae. Yindu Academic Journal. 2008; № 3: 119 - 120.
3. Li M. Valerij Pereleshin i ego Kitaj. Problemy Dal'nego Vostoka. 2007; № 3: 135 - 153.
4. Sannikova I.R. Russkij kosmizm i lirika Valeriya Pereleshina. Filologicheskie nauki. Voprosy teorii iprakíiki. 2012; № 5: 155 - 158.
5. Czya Yu. Perevod kitajskoj klassiki Valeriem Pereleshinym. Vestnik Moskovskogo universiteta. Seriya 22: Teoriya perevoda. 2017; № 3: 108 - 119.
6. Pereleshin V. Stihotvoreniya. Available at: http://morett.ru/poems/texts/pereleshin/pereleshin.htm.
7. Yan Yu. Na temu «Vostochnyh romanov» Platonova. Russkaya literatura i iskusstvo. 2021; № 1: 15 - 23.
8. Van Ya. Literatura russkoj diaspory v sovremennoj kitajskoj literature. Zhurnal Shanhajskogo pedagogicheskogo universiteta (izdanie po filosofiii obschestvennym naukam). 2010; № 39: 101 - 107.
9. Van Cz. Nekuda idti - stihi Beli Lishen. Lan'chzhou: Izdatel'stvo literatury i iskusstva Dun'huana, 2013.
Статья поступила в редакцию 27.04.21
УДК 81.119
Wang Tianjiao, postgraduate, Lobachevsky State University of Nizhny Novgorod (Nizhny Novgorod, Russia), E-mail: [email protected]
COGNITIVE MODELS IN RUSSIAN PAREMIOLOGY WITH THE COMPONENT ЗЛО (EVILNESS). The article analyzes cognitive models of ethical concept of evilness, which are expressed in Russian paremiology with the component evilness. It is shown that the concept of evilness is a basic-level concept within ethics, that the word evilness has a very complex semantic structure, in the description and organization of which the ethical concept of evilness plays a very important role, and that in Russian proverbs and sayings with the component evilness. The ethical concept of evilness can not only be metaphorically represented as a materialized object, as a rotten apple, as a product of spiritual creativity, as a living being, as a person, as a goat and as a space, but also metonymically designated through its components (evil person, evil tongues and evil word). It is concluded that in the future phraseological and paremiological studies it is quite possible to use cognitive models, such as conceptual metaphor, conceptual metonymy, propositional structure and image-schematical structure.
Key words: cognitive models, conceptual metaphors, conceptual metonymies, Russian paremiology, ethical concept of evilness.
Ван Тяньцзяо, аспирант, Нижегородский государственный университет имени Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород,
E-mail: [email protected]
КОГНИТИВНЫЕ МОДЕЛИ В РУССКОЙ ПАРЕМИОЛОГИИ С КОМПОНЕНТОМ ЗЛО
В статье осуществляется анализ когнитивных моделей в русской паремиологии с компонентом «зло». Показано, что понятие «зло» является концептом базового уровня в рамках этики и имеет сложную смысловую структуру. В русских паремиях с компонентом «зло» данное этическое понятие может не только метафорически представляться как овеществленный объект, как испорченное яблоко, продукт духовного творчества, живое существо, как человек и как пространство, но и метонимически обозначаться через призму его составляющих (злого человека, злого языка, злого слова). Делается вывод, что во фразеологических и паремиологических исследованиях вполне возможно использование когнитивных моделей (концептуальных метафор и метонимий).
Ключевые слова: когнитивные модели, концептуальные метафоры, концептуальные метонимии, русская паремиология, этический концепт
Данная статья посвящена исследованию когнитивных моделей в русской паремиологии с компонентом «зло».
Целью исследования является раскрытие этнически обусловленных культурных и познавательных признаков этического концепта «зло» через описание его когнитивных моделей, выраженных и зафиксированных в русских пословицах.
Актуальность исследования состоит в особой научной и культурной важности этического концепта «зло» в концептуальной системе, который сам по себе является ключевой идеей русской языковой картины мира.
Теоретическая значимость исследования заключается во внесении полезного вклада в уточнение понимания специфики паремиологического воплощения этического концепта «зло», а практическая значимость исследования состоит в том, что материалы исследования можно использовать в вузовских курсах преподавания паремиологии современного русского языка, в спецкурсах по когнитивной лингвистике.
Научная новизна исследования заключается в осуществлении анализа русских паремий с компонентом «зло» с точки зрения когнитивных моделей. Здесь следует отметить, что изучение когнитивных моделей (концептуальных метонимий) в английских идиомах мы можем видеть в научных работах Ковезе и Рад-дена [1].
В качестве методов исследования использован метод лексико-семантиче-ского анализа, метод паремиологического анализа и методика концептуального анализа.
Для достижения поставленной выше цели решаются следующие задачи: 1) определить понятие «зло» как концепт базового уровня в рамках этики; 2) описать смысловую (семантическую) структуру слова зло; 3) создать и описать когнитивные модели этического концепта «зло», отображенные в русских пословицах с интересующим нас компонентом.
Тот, кто имеет дело с когнитивными исследованиями, уже хорошо знает, что когнитивная лингвистика, являясь совершенно новым направлением науки о языке, опирается на эмпирический опыт человека, полученный им из взаимодействия с окружающей средой и самим собой, пытается не только дать универсальное объяснение естественным языкам посредством когнитивных стратегий, но и разобраться в языковых значениях как концептуальных структурах, и стремится к обнаружению когнитивных механизмов, стоящих за языковыми фактами [2, с. 11]. Из этого очень хорошо видно, что исследование этического концепта «зло» вряд ли возможно без обращения к его языковому репрезентанту, т.е. русскому слову зло, языковые значения которого можно рассматривать как концептуальные структуры, самым базовым и важным из которых является этическое
понятие «зло», и что когнитивные модели занимают особое место в выражении культурно значимых и познавательных признаков концепта «зло» в русской ЯКМ. В связи с этим определим понятие «зло» как концепта базового уровня в рамках этики.
Причина рассмотрения понятия «зло» как концепта базового уровня заключается в том, что оно, с одной стороны, не только соответствует всем категориям определения концептов базового уровня: 1) целостности в чувственном опыте; 2) легкой выделяемости на психологическом уровне; 3) приоритетности; 4) типичной реакции на стимулы; 5) частой употребляемости в речевом общении; 6) ключевой значимости; 7) ведущей роли в организации знаний и опыта [3, с. 129 - 130], но и служит ориентиром (стандартом, нормой) в нравственно-ценностной оценочной шкале [4, с. 137], с другой - оно совместно с его антонимом, т.е. добром, представляется как ключевое «мировоззренческое понятие в метаязыке культуры» [5, с. 3], существующее в любом языке и являющееся актуальным для каждого человека. Кроме этого, этические понятия «зло» и «добро могут рассматриваться как ключевые этноспецифичные концепты, которые во многом обусловливают национально-культурные особенности языковой картины мира этноса [6, с. 3 - 30].
Несмотря на тот факт, что не все концепты могут быть репрезентированы в языковом воплощении, потому что в сознании человека существует много концептов, которые не имеют устойчивого названия, но их концептуальный статус не вызывает сомнения [7, с. 35], нужно здесь указать, что русское слово зло можно рассматривать как языковый знак этического концепта «зло», в котором выражаются еще следующие значения: 1) беда, несчастье, неприятность; 2) досада, злость; 3) усердно, прилежно, с рвением (нареч.); 4) сильно, крепко; очень, весьма (нареч.) [8, с. 288]. Все это, на самом деле, способствует расширению семантического объема лексемы зло, который, в свою очередь, служит основой развития ее семантической структуры [9, с. 37], выглядящей следующим образом: 1) абстрактное понимание зла, тесным образом связанное с религиозным (все противное Богу и установленному им миропорядку, 'силы тьмы') - нравственное ('грех') - обыденное ('беда, несчастье, напасть') [10, с. 299].
Сказанного выше уже достаточно для того, чтобы сказать, что языковым материалом для исследования послужили русские пословицы с компонентом «зло».
Паремии, насколько мы знаем, совместно с фразеологизмами занимают довольно особую позицию в отражении этнически обусловленных культурных и когнитивных признаков любого концепта. Это можно объяснить тем, что они служат воспроизводимыми в готовом виде языковыми единицами в плане выражения, а в плане содержания включают в себя, с одной стороны, многовековую
