CC BY
29
основания социальной когниции и коммуникации
Г.Н. МАНАЕНКО
В статье рассматривается процесс коммуникации, который представляет собой не только обмен и передачу знаний, но и воздействие на партнера по общению, выведение вовне коммуникативных интенций говорящего, а также координацию индивидуальных систем знания говорящего и слушающего, т.е. взаимодействие сознаний как минимум двух субъектов.
Ключевые слова: процесс коммуникации, когнитивные схемы, социальные стереотипы, язык, культура
foundations of social cognition
and communication
G.N. MANAENKO
This article reveals the process of the communication, which is not only the exchange and transfer of knowledge, but also the impact on the partner in dialogue, the removal of the outside communicative intensions of that speaking, or the coordination of the individual systems of knowledge of a speaker and a listener, i.e. interaction of the consciousnesses of at least two subjects.
Keywords: the process of communication, cognitive schemes, social stereotypes, language, culture
В современных гуманитарных науках общение определяют как обмен и передачу опыта (знаний). При этом понятие «опыт» индивидуума рассматривается как результат деятельности человека, поскольку его знания и умения приобретаются в различных условиях, разных формах, опосредованы сугубо индивидуальным отношением, эмоциями, впечатлениями и ассоциациями при их формировании. Однако процесс коммуникации не просто обмен и передача знаний, но и воздействие на партнера по общению, выведение вовне коммуникативных интенций говорящего, а также координация индивидуальных систем знания (опыта) говорящего и слушающего, т.е. взаимодействие сознаний как минимум двух субъектов. Традиционно считалось, что передаваемое индивидуальное знание выступает как «со-знание», доступное, а потому принятое другим индивидуальным сознанием. В настоящее же время акцент ставится иначе - на созидающей, творческой роли не только говорящего, но и слушающего: «Значение выражения не может быть сведено к объективной характеризации ситуации, описываемой высказыванием: не менее важным является ракурс, выбираемый «концептуализатором» (т.е., говорящим - Г.М.) при рассмотрении ситуации и для ее выразительного портретирования» [6: 73]; а также считается, в соответствии с главным положением теории релевантности о предопределенности значения формой высказывания, что «полный потенциал значений языкового выражения реализуется только при его интерпретации слушающим» [6: 23]. В этой связи полная семантическая характеристика языкового выражения устанавливается на основе таких факторов, как уровень конкретности представления и восприятия ситуации, фоновые предположения и ожидания участников коммуникации, относительная выделенность конкретных языковых единиц, выбор точки зрения на описываемую сцену.
По мнению М.Л. Макарова, при таком подходе коммуникация происходит вовсе не как трансляция информации и манифестация намерений, но как демонстрация смыслов, кстати, и не обязательно предназначенных для распознавания и интерпретации адресатом: «Следовательно, пока человек находится в ситуации общения
и может быть наблюдаем другими человеком, он демонстрирует смыслы, хочет он этого или нет. При этом важную роль играет активность воспринимающего Другого: без со-участия коммуникантов в едином процессе демонстрации смыслов и особенно их интерпретации не могло бы быть ни общения, ни совместной деятельности. Можно добавить, что эта интерпретация смыслов происходит в процессе постоянных «переговоров», гибкой диалектики коллективного осмысления социальной действительности» [12: 38-39]. Разделенное другим индивидуальное осмысление действительности и есть интерсубъективность как психологическое (феноменологическое) переживание общности интересов, действий, знаний и мнений, что подчеркивает значимость и актуальность тезиса Э. Дюркгейма, сформулированного им еще в начале XX века, о социальной обусловленности индивидуального мышления.
Созидательная роль говорящего и слушающего как участников коммуникации не укладывается в прокрустово ложе традиционного определения синтактики, семантики и прагматики, поскольку сам «выбор» пропозиционального содержания и «ракурс» представления описываемой ситуации суть не что иное, как отношение пользователя к знаку, с одной стороны, и суть отношение пользователя знака к миру реальности, или онтологии, никак не отраженное при семиотическом выделении трех составляющих, с другой стороны. Между тем, как подчеркивает К.А. Пере-верзев: «Лингвистике должны быть малоинтересны данные «беспристрастной» действительности: она рассматривает мир в модальности субъекта. Онтологией языка является не то, что обретается «за окном», а то, что конструируется (концептуализируется) языком - а также, при участии языка, его носителями и нами, лингвистами, - в этом законном пространстве» [15: 26]. При таком подходе, т.е. когда онтологией языкового выражения выступает картина мира, реального или воображаемого (в последнее время в этом значении используется термин «мир дискурса»), созданная говорящим и интерпретируемая слушающим, снимается характерное для логической семантики отождествление значения языкового выражения с той внеязыковой сущностью, которую оно обозначает. Методологическая трактовка информации неизбежно влечет постановку вопроса о содержании и разграничении понятий идеального и сознания.
Идеальное в концепции Э.В. Ильенкова понимается «как образ внешнего мира, возникающий в мыслящем теле не в виде результата пассивного созерцания, а как продукт и форма активного преобразования природы трудом поколений, сменяющих друг друга в ходе исторического развития» [4: 214]. В природе самой по себе, т.е. вне мыслящего субъекта, как считает философ, идеального нет. Непосредственное же преобразование материального в идеальное происходит, когда внешний факт выражается в языке. Однако «язык сам по себе есть столь же мало идеальное, как и нервно-физиологическая структура мозга. Он лишь форма выражения идеального, его вещественно-предметное бытие. Поэтому неопозитивизм (Витгенштейн, Карнап и им подобные), отождествляющий мышление (т.е. идеальное) с языком, с системой терминов и высказываний, совершает ту же натуралистическую ошибку, что и учения, отождествляющие идеальное со структурами и функциями мозговой ткани. Здесь также за идеальное принимается лишь форма его вещественного выражения» [4: 217]. Согласно Э.В. Ильенкову, предмет оказывается идеализированным лишь в том случае, если есть возможность активного воссоздания его, где создана способность превращать слово в дело, а через дело в вещь. Такой способностью может обладать только активный мыслящий субъект, обладающий сознанием, спо-
собностью к рефлексии, или, по У Матуране, взаимодействию с описаниями своих собственных состояний.
Таким образом, если для Д.И. Дубровского идеальное - это пределы «субъективной реальности», т.е. психические процессы человека, то для Э.В. Ильенкова -это исключительно только объективированные результаты понятийного мышления, существующие вне головы и вне сознания людей. Идеальное - это действительность абсолютно не зависящая от их сознания и воли и тем самым совершенно объективная. Категоричность позиции Э.В. Ильенкова во многом обусловлена стремлением разграничить «мимолетные психические состояния», не имеющие никакого всеобщего значения для другой личности, и всеобщие и необходимые, т.е. объективные формы знания и познания человеком независимо от него существующей действительности. Отсюда неприятие Э.В. Ильенковым трактовки идеального как содержания индивидуальной психики и индивидуального сознания, поскольку в таком случае все остальное относится в рубрику материального - «к царству материальных явлений», к коему принадлежат солнце и звезды, горы и реки, атомы и химические элементы и все прочие чисто физические явления, эта классификация вынуждена относить и все вещественно зафиксированные (опредмеченные) формы общественного сознания, все исторически сложившиеся и социально узаконенные представления людей о действительном мире, об объективной реальности» [4: 234].
Совокупность явлений, соотносимых с коллективно созидаемым людьми миром духовной культуры как всеобщих представлений людей о «реальном» мире, противостоит индивидуальной психике как мир идеального, или «идеализованный» мир. По Э.В. Ильенкову, это - «мир представлений, а не действительный (материальный) мир, как и каким он существует до, вне и независимо от человека и человечества. Это - действительный (материальный) мир, как и каким он представлен в исторически сложившемся и исторически изменяющемся общественном(коллективном) сознании людей, в «коллективном» - безличном - «разуме», в исторически сложившихся формах выражения этого «разума». В частности, в языке, в его словарном составе, в его грамматических и синтаксических схемах связывания слов. Но не только в языке, а и во всех других формах выражения общественно значимых представлений, во всех других формах представления» [4: 235].
Социально значимая природа идеального не позволяет понимать его как собирательное название суммы психических состояний отдельных лиц. Узкопсихологическая трактовка идеального разрушает его отношение к материальному (реальному), т.к. идеальная душа со всеми ее состояниями противопоставляется всему остальному - материальному, в том числе, как «другой» идеальной душе, так и духовной культуре определенного социума. По Э.В. Ильенкову, категория идеального включает только те формы отражения, которые специфичны человеку как представителю коллектива и совершенно не свойственны никакому животному, даже обладающему высокоразвитой высшей нервной деятельностью и психикой. Даже при наличии каких-либо «проблесков» сознания у животных, в которых трудно отказать, например, очеловеченным собакам, или же специфических средств коммуникации, например, «языка танца» у пчел, существование идеального невозможно предположить без человека, если только под идеальным не понимать психическое вообще. Надо отметить, что в наше время узко психологическая трактовка идеального не только активно применяется в различных философских течениях, но и доминирует, в явной или неявной форме, в лингвистических исследованиях и в самом понимании сущности языка.
Так, Н.И. Жуков, в статье «Три уровня идеального», рассматривая идеальное в отношении сознания и фактически их отождествляя, пишет: «Возникает вопрос: ограничивается ли идеальное сферой вербального мышления человека? Очевидно, что идеально не только понятийное мышление (идеальное в узком, традиционном смысле, этимологически связанное с понятием «идея»), но все без исключения компоненты психической деятельности, в том числе интуиция, цель, воля, желание, эмоции, чувственные образы и т.п., независимо от степени осознанности их субъектом. Более того, психические процессы высшего животного при всей своей качественной специфике тоже нематериальны (первый уровень идеального), поскольку формирующийся в мозгу животного психический образ совпадает по содержанию с отображением, а не с нервными процессами мозга, которые являются лишь необходимой физиологической основой этого образа» [3: 100]. Соответственно, идеальными являются все психические процессы человека (второй уровень идеального) и содержание предметов духовной и материальной культуры («интерсубъективное» как третий уровень идеального).
А.Н. Портнов, анализируя соотношение сознания, личности и языка в философии Э. Левинаса, отмечает: «Нельзя не согласиться с Левинасом в том, что «безличные», «объективные» смысловые структуры не исчерпывают сущности сознания, не могут быть ведущим фактором его развития. Заметим в этой связи, что, полемизируя по этому вопросу с «гегельянцами» (не называя никого конкретно) и Гуссерлем, он предвосхитил неогегельянскую по своей сути концепцию идеального Э.В. Ильенкова, в которой главный акцент как раз и сделан на «безличных» структурах. Понятно, что любое знание, любое представление и воспоминание возможно как сугубо диалектическое отношение объективных (и в этом смысле действительно «безличных», или, скорее, «надличностных») и субъективных моментов» [16: 81].
Поскольку отождествление идеального и психического ведет к явным противоречиям в понимании сущности и функционирования языковых выражений, возникает вопрос о соотношении идеального и сознательного как психического. Учитывая же никем не отрицаемую зависимость психической деятельности человека от условий, в которых он существует, а точнее, сложившейся независимо от него системы культуры, в координатах которой свершается духовная жизнь каждого индивидуума, соотношение идеального и психического неизбежно должно определяться через отношение к культуре. Постановка вопроса уже как соотношения устойчивых схем и стереотипов культуры к миру единичных вещей, к которым относятся не только «внешние» вещи, но и само тело человека, обусловила выделение категории идеального из недифференцированного и неопределенного представления о психике вообще. Как отмечает В.Э. Ильенков, не только в философии, но и в некоторых течениях психологии категория идеального стала определять не психику вообще, а лишь определенный феномен, связанный с психикой, принадлежащий области психического, но вовсе не слившийся с ней.
Ссылаясь на позицию С.Л. Рубинштейна, согласно которой качеством идеальности обладают лишь образы и идеи по мере своей объективации в языковых знаках, вычленившиеся из психической деятельности индивидуума, ставшие некой данной ему «объективной реальностью», поскольку были включены в систему общественно выработанного знания, Э.В. Ильенков пишет: «В этом понимании категория «идеальности» и становится конкретно-содержательным определением известной
категории явлений, фиксируя форму процесса отображения объективной реальности в общественно-человеческой по своему происхождению и существу психике, в общественно-человеческом сознании» [4: 248]. При этом Э.В. Ильенков замечает, что образ «объективируется вовсе не только в слове и вовсе не только в своем вербальном выражении может «включаться в систему общественно выработанного знания». Столь же хорошо (и даже лучше, непосредственнее) образ объективируется («овеществляется») и в скульптурном, и в графическом, и в живописном, и в пластическом изображении, и в виде привычно-ритуального способа («образа») обращения с вещами и людьми, вовсе не выражаясь при этом в словах, в речи и языке, и в виде чертежей или моделей, и в виде таких символических предметов, как гербы, знамена или формы одежды, утвари и прочего, начиная с убранства тронного зала и кончая детскими игрушками и проч., и проч. Как деньги, наконец, включая сюда и «Реальные» железные бруски, и золотые монеты, и бумажные деньги, и долговые расписки, векселя или предметные обязательства» [4: 249]. Основная проблема, по Э.В. Ильенкову, состоит в том, чтобы разграничить «мир коллективно исповедуемых представлений как «эмоционально организованный» мир духовной культуры и все вещественно зафиксированные всеобщие схемы его структуры от «реального» мира, каким он существует вне и помимо его выражения в этих социально узаконенных формах «опыта», объективных формах «духа»» [4: 252]. Такая постановка проблемы считается существенной, поскольку на практике массы людей «путают» идеальное с материальным, принимая то, что они сделали и делают с вещами сами за реальные, собственные формы вещей. Как следствие, сетует философ, икона, золотая монета, слово входят на равных основаниях в категорию материального как и камни, цветы, хлеб, бутылка вина, гильотина, типографский станок. Соответственно, все их субъективные образы в индивидуальном сознании имеют статус идеального. Но надо признать существование вещей и явлений, которые, как считает Э.В. Ильенков, «при самом минимальном теоретическом понимании их сразу же оказываются вовсе не «реальными», а насквозь «идеальными». Вещей, к разряду которых столь же недвусмысленно относятся и слова, единицы языка, и многие другие «вещи». Вещи, которые, будучи вполне «материальными», осязаемо-телесными образованиями, все свое «значение» (функцию и роль) обретают от «духа», от «мышления» и даже обязаны ему своим определенным телесным существованием. Вне духа и без духа нет и слова, есть лишь колебания воздуха» [4: 258].
Следуя гегелевскому определению термина идеальное, такие вещи Э.В. Ильенков трактует в качестве идеальных форм, которые, по его мнению, подобно форме стоимости, форме мышления или синтаксической форме, всегда возникали и развивались, все более превращаясь в нечто всецело объективное, совершенно независимое от чьего-либо сознания, в ходе процессов, протекавших вовсе не в голове, а каждый раз вне ее, хотя не без ее участия [4: 259]. Такое становится возможным, поскольку идеальная форма вещи - «это не форма вещи «в себе», а положенная как форма вещи, форма общественно-человеческой жизнедеятельности. Это форма человеческой жизнедеятельности, но существующая вне этой жизнедеятельности, а именно как форма внешней вещи. И наоборот, эта форма вещи, но вне этой вещи, и именно как форма жизнедеятельности человека, в человеке, «внутри человека»» [4: 261]. В таком случае, заметим, и цветок, и камни, и бутылка вина, и печатный станок суть такие же идеальные формы вещи, как языковой знак (слово), икона, золотая монета. Более того, они «насквозь идеальны», т. к. являются не самим «иде-
альным», а лишь его формой. Мир идеальных форм вещей (форм общественно-человеческой жизнедеятельности) противостоит родившемуся человеческому дитяти как сложнейшая система культуры, требующая от него таких способов жизнедеятельности, которые генетически не заложены в его тело. Этот мир предстает ребенку как ближайшая объективность, требующая приспособления, адаптации к себе его поведения. Обычно «овеществленная» система значений культуры не просто предметно противостоит ребенку как внепсихологическая реальность, но в силу этого представляет огромный адаптационный потенциал для формирования психологической реальности - сознания ребенка.
Так, А.В. Кравченко отмечает: «Для новорожденного младенца языковые знаки, с которыми он вступает во взаимодействие, знаками не являются, впрочем, так же, как не являются для него знаками и любые другие сущности - компоненты ниши. В плане оказания ориентирующего воздействия на организм, звук упавшего на пол предмета не будет отличаться от звука произнесенного кем-то слова, хотя их репрезентации как специфические состояния активности нервной системы будут, несомненно, различными. Только при многократно повторенном взаимодействии с однотипными компонентами ниши, когда элементарные репрезентации приобретают стабильный характер, происходит их объединение в сложную структуру. Наличие этой структуры, собственно говоря, и позволяет вести речь об установлении каузальных связей между двумя взаимодействиями, в результате чего одна сущность приобретает знаковый характер по отношению к другой» [5: 247].
Таким образом, языковые знаки как эмпирические объекты входят в область взаимодействия организма на тех же основаниях, что и неязыковые объекты, т.е. по принципу доступности для восприятия. Из этого следует, что точно так же, как слово может служить знаком некоторого объекта, объект может служить знаком слова. Знаковое отношение, основанное на взаимной каузальности, соответствующее отношению репрезентации как признаку идеального, позволяет через представление, через идеальные формы вещей не просто «семиотически» удваивать мир, но за счет овеществленной формы жизнедеятельности «другого» безмерно расширять индивидуальный опыт, упорядочивать его, приводить в соответствие с адаптационными требованиями ниши, присваивать социальное знание. При этом А.В. Кравченко подчеркивает следующее: «Как языковой, так и неязыковой объект участвуют в формировании концепта на единых эпистемических основаниях, а именно, через чувственный опыт, ведущий к возникновению специфических состояний активности нервной системы, т.е. репрезентаций. В зависимости от того, какие элементы концепта и с какой степенью интенсивности активизируются при восприятии объекта, итоговая конфигурация может включать в себя репрезентацию того или иного языкового объекта (например, слово) как возможного имени воспринимаемого объекта. Не последнюю роль в этом играют как характеристики самой ситуации восприятия (совокупность всех факторов, имеющих к ней прямое или косвенное отношение), так и индивидуальный опыт наблюдателя» [5: 249]. Выступая по отношению к индивидуальному сознанию как эмпирические объекты, идеальные формы вещей в то же время репрезентируют значения той системы культуры, в которой адаптируется индивид.
На этом основании Э.В. Ильенков формулирует следующее положение: «Человек обретает «идеальный» план жизнедеятельности исключительно в ходе приобщения к исторически развившимся формам общественной жизнедеятельности,
только вместе с социальным планом существования, только вместе с культурой. «Идеальность» и есть не что иное, как аспект культуры, как ее измерение, определенность, свойство» [4: 266].
Идеальное как объективированные знания и схемы социально значимой деятельности в трактовке Э.В. Ильенкова соответствуют социально-опредмеченной форме существования информации, по В.И. Дубровскому [Дубровский 2002: 265]. Однако как субъективный образ объективной действительности идеальное не может не быть образом и индивидуального сознания. В таком случае «отношение представления» опосредовано сознанием, т.е. мыслью, субъективным образом того, что в нем отражается. Следовательно, вне мыслящего субъекта, вне его психической деятельности идеального быть не может. На основе данных положений, а также с учетом следующих посылок, выдвинутых Д.И. Дубовским и Э.В. Ильенковым, соответственно: 1) всякая субъективная реальность есть психическое, но не всякое психическое есть субъективная реальность; 2) сознание есть идеальное, но идеальное не есть сознание, можно представить соотношение понятий материальное, идеальное, психическое, сознание, культура, общественное сознание, объективная действительность, субъективная действительность в виде схемы №1.
м а т е р и а л ь н о е
П
р
Е О Б Р А З О В А Н
Н
О
реаль
объективная
ность
субъективная 1
кул1
тура
со-деиствия, со-творения со-чувствия, со-переживания
речевые взаимодеиствия языковые выражения
речевые взаимодеиствия языковые выражения
со-деиствия, со-творения со-чувствия, со-переживания
значения значения
значения значения
значения значения
О
значения значения
Сделаем некоторые комментарии к схеме № 1.
1. Психическое есть перманентный процесс формирования, развития, порождения, содержания психики как системного свойства высокоорганизованной материи, состоящего не просто в отражении движущейся материи, но и в построении субъективной, неотчуждаемой от индивида картины мира (концептуальной схемы) и саморегуляции на этой основе собственного поведения и деятельности. При этом сознание, или субъективная реальность, высшая форма организации психическо-
го. Сенсорные данные как результат взаимовоздействия субъекта с объективным миром предстают как отражение этой реальности, однако они недостаточны для разграничения реальности и иллюзий, не являются собственно познавательным образом. Т.е., сенсорика - это лишь материал, в котором субъекту презентируется предметное содержание, подвергаемый в процессе восприятия различным способам «переработки» уже не отражательного характера - выбору, категоризации, интерпретации. Психической основой для переработки данных с помощью неотражательных процедур выступает явление синестезии, которое позволяет формировать целостный образ предмета объективной реальности, служащий, в свою очередь, созданию перцептивного образа-представления. Подчеркнем, что язык непосредственного описания действительности - это уже преобразованные сенсорные представления, допускающие возможность дальнейшего обобщения, и символизации с опорой на всю сформированную и развивающуюся концептуальную схему субъекта. В принципе, только отдельные ощущения можно отнести к «чистому» отражению, поскольку восприятия и представления, и перцептивные, и тем более апперцептивные, возникают при помощи мыслительных операций абстрагирования, конкретизации, ассоциации и метафоризации, анализа, синтеза.
2. Поскольку знания понимаются как содержание ментальных репрезентаций, познание как процесс взаимодействий субъекта с описаниями объективной и субъективной реальностей выступает как процесс выдвижения перцептивных гипотез, а затем как их апробация, а также предсказание новых объектов, свойств, процессов. Таким образом, познание не является копированием действительности, но предстает преимущественно как процесс выдвижения субъектом предположений, т.е. принципиально иной процедурой, фундаментальным условием которой становится система личностных, культурно-исторических, предметно-практических предпосылок, установок, в целом ценностных ориентаций субъекта. Творчески создаваемый предметный образ, принадлежащий субъекту, не тождествен реальному предмету, «как он есть на самом деле».
Репрезентация выступает как специфически человеческий способ познания: без нее нет человеческого знания, она связана с эпистемологическими проблемами истинности или правильности. Познавательный процесс, не сводимый к отражательным процедурам получения чувственного образа как «слепка» вещи, предстает в системе гипотетико-селективной, творчески-проективной, интерпретирующей деятельности субъекта, опосредованной различными по природе - знаковыми и предметными - репрезентациями, содержащими, как и сама деятельность, квинтэссенцию социального и культурно-исторического опыта. В этом плане, по концепции А.С. Выготского, присущий человечеству «драгоценный фонд мыслей» как раз и есть часть или модус отдельной души: более того, «душа», то есть индивидуальная психика, может существовать лишь за счет обращения к этому фонду. Отношение здесь двустороннее, так как общий «фонд» (со-знание) имеет реальное бытие только в миллионах индивидуальных психик.
3. Психическое гетерогенно, многоаспектно: это и совокупность всех психических процессов, и вместе с тем объективированное и опредмеченное знание, шире - внутреннее содержание всех предметов культуры. Способность человека заранее предвидеть и сознательно планировать свои действия обусловлена тем, что практическая, трудовая и теоретическая, мыслительная деятельность опосредована общественно выработанными и хранящимися в «коллективной памяти» общества
вспомогательными средствами. В практической деятельности - это орудия, в теоретической - знаки, в том числе знаки языка, или иначе говоря, со-творения. Идеальное - это содержание субъективной реальности, опосредованное бытием субъекта в пространстве культуры в диалектическом качестве ее субъекта-творца и объекта преобразования.
Основой со-знания выступают «предметные», т.е. содержательные, значения со-действий, со-чувствий, со-переживаний, со-творений, со-выражений языка. Таким образом, в основе мировидения и миропонимания каждого народа лежит своя система предметных значений, социальных стереотипов, когнитивных схем и сознание человека (прежде всего, со-знание) всегда этнически обусловлено. Видение мира одним народом нельзя простым «перекодированием» перевести на язык культуры другого народа, а язык культуры - это все без исключения формы «преобразованного мира».
Литература
1. Греймас А.Ж., Курте Ж. Семиотика. Объяснительный словарь теории языка // Семиотика. Т. 2. Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1998. С. 510577.
2. Дубровский Д.И. Проблема идеального. Субъективная реальность. М.: Канон+, 2002.
3. ЖуковН.И. Три уровня идеального // Философские науки. 1990. .№10. С. 99-101.
4. Ильенков Э.В. Философия и культура. М.: Политиздат, 1991.
5. КравченкоА.В. Знак, значение, знание // Проблемы общего языкознания. Вып. 1: Языковой знак. Сознание. Познание: Хрестоматия / Под ред. А.Б. Михалева. Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2002. С. 240-259.
6. КубряковаЕ.С., ДемьянковВ.З., ПанкрацЮ.Г., ЛузинаЛ.Г. Краткий словарь когнитивных терминов. М., 1996.
7. ЛебедевМ.В. Стабильность языкового значения. М.: Эдиториал УРСС, 1998.
8. Леонтьев А.А. Язык и речевая деятельность в общей и педагогической психологии: Избранные психологические труды. М.: Московский психолого-социальный институт; Воронеж: НПО «МОДЭК», 2001.
9. Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990.
10. Логический словарь: ДЕФОРТ / Под ред. А.А. Ивина, В.Н. Переверзева, В.В. Петрова. М.: Мысль, 1994.
11. Льюис К.И. Виды значения // Семиотика. Т.1. Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1998. С. 209-222.
12. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М.: ИТДГТ «Гнозис», 2003.
13. МикешинаЛ.А. Современная проблематизация вечной темы // Философские науки. 1990. № 10. С. 77 - 83.
14. Моррис Ч.У. Из книги «Значение и означивание». Знаки и действия // Семиотика. Т. 1. Благовещенск: БГК им. И.А. Бодуэна де Куртенэ, 1998. С. 116-130.
15. Переверзев К.А. Высказывание и ситуация: об онтологическом аспекте философии языка // Вопросы языкознания. 1998. № 5. С. 24-52.
16. Портнов А.Н. Сознание, личность, язык в философии Э. Левинаса // Философия языка и семиотика. Иваново, 1995. С. 71-82.
17. Потебня А.А. Из записок по русской грамматике. Т. 1-11. М.: Учпедгиз, 1958.
18. Соколов А.В. Информация: Феномен? Функция? Фикция? // Философские науки. 1990. №9. С. 13-22.
19. Уфимцева А.А. Знак языковой // Лингвистический энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1990. С 167.
20. Философский энциклопедический словарь. 2-е издание. М.: Сов. энциклопедия, 1989.
21. Чесноков П.В. Спорные проблемы курса «Общее языкознание». Таганрог, 1996.
