CC BY
58
УДК 159.922
А.О. Коптелов
К ВОПРОСУ ОБ ИДЕАЛЬНОМ
Основным предметом анализа в данной работе выступает проблема идеального, рассматриваемая в историко-философском контексте дискуссионного поля второй половины ХХ столетия.
Ключевые слова: идеальное, предметная деятельность, репрезентация, нейродинамика, онтогенез, филогенез.
Проблема идеального одна из самых сложных в философии, т.к. включает . в свою структуру не только ряд сопутствующих ей фундаментальных разработок и практических задач из других областей знания, но и непосредственно связана с гносеологической стороной основного вопроса философии. Именно на пути развития теории познания и логики эта проблема приобретает «превосходящий статус» в философском осмыслении человеческой психики и мышления. Что же касается её общего историко-философского контекста, имеющего отношение к разработкам в области психической деятельности и сознания, то следует сказать о сформировавшемся особом дискуссионном поле в отечественной литературе, включающем в себя тематические аспекты мышления, пространственную соотнесённость идеальных образов с объектами, типы их диспозиций, проблему психофизического параллелизма и т.д.
Механистический материализм XIX века, отвергая идеалистические представления об идеальном как об особой субстанции, противостоящей материальному миру, рассматривал идеальное как образ, как отражение одного материального тела в другом материальном теле, т.е. как атрибут, функцию особым образом организованной материи. Это общематериалистическое понимание природы идеального в дальнейшем оформляется в отечественной научной литературе в классическую, стилизованную под марксизм концепцию с её содержательной аспектацией программно-онтологических дискурсов различного уровня, от «мета» и «лого» в философии до эмпири-ческо-экспликативных и антименталистских в психологии. Более того, вмешательство государства приводит к институциональному и когнитивному изменению философских дисциплин. Диалектическому материализму придаётся специфическая идеолого-корригирующая функция, которая фиксирует «допустимые» пределы в интерпретации явлений психики и сознания. И только в кон-
це 80-х годов с ослаблением идеологического контроля и переструктурированием читаемых курсов философия приобретает статус «респектабельной» дисциплины из общегуманитарного блока. Что касается психологии, то там всё было намного сложнее, т.к. в проект научно-теоретической реструктуризации должны были попасть её базовые категории, связанные с теорией деятельности и концепцией отражения.
Нельзя сказать, что смысл затеянных преобразований был связан с очередным социальным заказом и соответствующей ему мотивацией. Как писал известный обществовед и философ Д. Лукач, «в истории науки рано или поздно настаёт время, когда она отвлекается от решения бесчисленных частных проблем и возвращается к исследованию первых принципов и основоположений, посредством которых задан занимающий её особый предмет» [6, с. 86]. Как правило, это приводит к радикальному пересмотру устоявшихся перво-идей, открытию в существе предмета неизвестного ранее измерения и появлению соответствующей парадигмы исследования этого предмета.
Укоренившаяся парадигма в психологии и философии советского периода относительно мышления, психики, сознания как особых продуктов высокоорганизованной материи имела свою продолжительную историю в первой половине ХХ века. В тот период в психологии особое значение придавалось работам Сеченова и Павлова, содержание которых, по своей сути, сводилось к тому, что непосредственно данные субъекту психические явления и «объективно» наблюдаемая биоэлектрическая динамика, в которых отражается взаимодействие организма и среды, представляют не два ряда процессов, а в основе своей являются одним и тем же процессом материального отражения мозгом внешних условий существования организма. Разумеется, мы учитываем и разнонаправленность существующих тогда подходов и исследовательских программ в границах их научных традиций и школ. Тем не ме-
© А.О. Коптелов, 2010
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2010
155
нее, большинство из них, в конечном итоге, сводились к тому, что сознание имеет не опосредованную, а непосредственную связь с мозгом. Концептуальный аппарат учения Павлова о рефлексах вошел в категориальный строй органического детерминизма и стал широко использоваться в различных областях биологии и физиологии. При этом следует отметить, что советские исследователи рассматривали теорию Павлова не только как собрание фактологических следствий из его экспериментальных разработок, фундирующихся на концептивно-базовых понятиях физиологии, но также и как некий общий подход к изучению природы вообще и биологии в частности.
Вообще говоря, история развития советской психологии изобилует чрезвычайными в научном плане событиями и фактами, когда научная перспектива исследований часто коррелируется со стороны материалистической диалектики в этаком плюральном формате её интерпретированных положений. И первый, кто испытал на себе все «изыски» презумпированной критики, не кто иной, как К.Н. Корнилов. Он, пожалуй, один из первых советских психологов, пытавшихся продемонстрировать полную сочетаемость диалектического принципа всеобщих изменений и психики человека, «в которой нет объектов, а существуют только процессы, в которой всё находится в движении и не существует ничего статичного» [5, с. 108]. Действие принципов диалектики Корнилов видит всюду. Неудивительно поэтому, что вскоре он был подвергнут критике за чисто формальное её применение. Введённое им в психологию понятие «реактология» вызывает у большинства его коллег яростное сопротивление. Этот, с позволения сказать, «понятийный классификатор», отвечающий требованиям своеобразно понимаемого диалектического синтеза психики и физиологии рефлексов, должен был снять то и дело возникающие противоречия между субъективной и объективной тенденциями в советской науке. Стереотипы такого рода подходов имели веское на то основание, поскольку существовала демаркация между психологами и физиологами с их типично ведомственным тематическим ранжиром. Физиологи и представители бихевиоризма сконцентрировали своё внимание исключительно на вопросах мускульных и перцептивных реакций и не претендовали на сферу ответственности психологов. С другой стороны, последние не вмешивались, а то и просто игно-
рировали работы Павлова, Бехтерева и их последователей. Нельзя, конечно, сказать, что на тот период не было компромиссов и обоюдных интересов в психологии. Тем не менее, общий социально-психологический фон, имеющий строго определенный вектор на идеологическую идентификацию исследователя, был негативным. «Реактология» и «рефлексология» оставили свой «генетический след» в психологических дисциплинах и, безусловно, по сию пору вызывают у психологов реакцию отторжения, во всяком случае тогда, когда речь заходит об имманентных психологической науке аспектах проблемы.
Сегодня можно с уверенностью сказать, что в начале 1930-х годов происходит становление советской психологии, связанной с известными именами, грандами отечественной науки, такими как Л.С. Выготский, А.Р. Лурия, А.Н. Леонтьев, С.Л. Рубинштейн, П.К. Анохин, и представителями их школ. В это время получают развитие инженерная психология, исследования по научной организации труда и педагогическая психология. А в конце 1940-х годов в Советском Союзе активно возобновились фундаментальные и экспериментальные исследования в области подсознательных сфер психики и нейродинамики мозга, имевшие огромное значение для всего диапазона специальных разделов клинической медицины, психологии и психиатрии. Эти исследования во многом определили и ход дальнейших научных дискуссий по проблеме идеального. В тот период особенно остро встаёт вопрос о гносеологической стороне материалистического понимания психики и сознания. Рассматривая подшивку тех лет, отмечаешь, что авторы научных публикаций в ведущем научном журнале «Вопросы философии» не столько очерчивают канву ожесточенных противостояний, сколько определяют степень аутентичности интерпретаций (как своей, так и оппонентов) классиков марксизма. Крайняя форма наказания за «отступничество» - обвинения в идеализме, что, соответственно, вело к дальнейшей обструкции со всеми вытекающими последствиями. Нет надобности в иллюстративных интерполяциях, показывающих сюжетную облицовку критических статей, т.к. любой читатель при должном желании может самостоятельно с ними ознакомиться.
В терминологии, которой пользовался И.П. Павлов в своих работах, довольно часто обнаруживается (несмотря на все оговорки и реве-
рансы в отношении психических процессов) процедурная редукция психического к физиологическому. Вот, например, что он пишет в своей работе «О возможности слития субъективного с объективным»: «.. .постепенно открывалась всё большая и большая возможность накладывать явления нашего субъективного мира на физиологические нервные отношения, иначе говоря, сливать те и другие» (цит. по [4, с. 56]). В конце 60-х -начале 70-х годов эта тенденция оформляется в довольно стройную систему взглядов, в которой главным идеологом выступает Д.И. Дубровский, известный отечественный философ и психолог. В настоящее время некоторые его теоретические выводы претерпели эволюцию, но, в целом, концептуальное ядро его исследовательской программы сохраняется и поныне. Суть её заключается в том, что идеальное - это своего рода актуализированная для личности информация. «Это способность личности иметь информацию в чистом виде и оперировать ею. Идеальное - сугубо личное явление, реализуемое мозговым нейро-динамическим процессом определенного типа (пока ещё слабо исследованного)» [7, с. 187]. Д.И. Дубровский согласен с тем, что явления репрезентации свойственны личности, т.е. социальны в своей основе, но они субъективны и кодируются в мозге человека. И поскольку речь идет о процессах кодирования, то и концепцию следует называть кодовой, или концепцией аналоговой вещеподобной репрезентации.
Противоположная позиция, которая получила признание во многом благодаря известным трудам Э.В. Ильенкова, проявила себя в концепции идеального как особого рода объективной реальности. «Под “идеальностью” или “идеальным” материализм и обязан иметь в виду то очень своеобразное - и строго фиксируемое - соотношение между двумя (по крайней мере) материальными объектами (вещами, процессами, событиями, состояниями), внутри которого один материальный объект, оставаясь самим собой, выступает в роли представителя другого объекта, а ещё точнее - всеобщей природы этого другого объекта, всеобщей формы и закономерностей этого объекта, остающейся инвариантной во всех его изменениях, во всех его эмпирически-очевид-ных вариациях» [3, с. 131].
Существовала и третья позиция, представленная М.А. Лифшицем. Эта, скорее, позиция, а не подход имела определенное влияние на концепту-
альный аппарат вышеуказанных исследований, но в целом оставалась в тени ожесточенных дискуссий между Э.В. Ильенковым и Д.И. Дубровским.
В те годы велась большая работа, направленная на реализацию возможностей, заключенных в первой методологической программе, суть которой сводилась к тому, что носителем идеального образа сознания может выступать только совокупность электрохимических импульсов, возбуждаемых внешним агентом (объектом) в нервной системе индивида при его непосредственном контакте с органами чувств. Конечно же, и Ильенков также не отрицал связи психических процессов с физиологией мозга. Другое дело, возникающие проблемные коллизии, связанные с объяснительными затруднениями феномена происхождения идеальных образов. Здесь кодовая концепция вещеподобной репрезентации находит некоторые «удобные» варианты решения, но останавливается перед репрезентативной функцией предмета, которая обретается только в социально-исторической деятельности людей. Кроме того, эта исследовательская программа отличается своей парадоксальностью, поскольку вводит в процедуру декодирования словесных сигналов на различных уровнях ЦНС - там, где осуществляется «вход» и «выход», существование внутреннего наблюдателя-дешифровщика. «Так как каждому предмету действительности соответствует свой специфический код, а код ещё сам по себе не является образом предмета, то кто или что расшифровывает этот код и превращает его в образ, в переживание информации в чистом виде? Что добавляется к коду, чтобы он стал образом? Где хранится ключ к его расшифровке?» [7, с. 36] Таким образом, общим объяснительным недостатком этого подхода является пассивистс-кая трактовка субъекта познания. Нейродинами-ческому коду принадлежит ведущая роль в процессе познания, фактически он (в рамках соответствующих теорий) превращается в субъекта, так как предполагается, будто в материальный электрохимический код инкорпорирована основная информация о внешнем агенте. Вместе с тем, следует сказать, что в исследуемых областях нейродинамики мозга, с позиций этого подхода, проделана огромная работа, естественнонаучные достижения которой невозможно переоценить. Выдающийся нейрофизиолог Н.П. Бехтерева согласна с тем, что рассмотрение вопроса о законах сложнейшей интеллектуальной деятельности
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 1, 2010
157
на сегодня и завтра является задачей психологов, хотя не исключено, что послезавтра к этому вопросу могут найти подходы и нейрофизиологи [1, с. 122].
Ещё С.Л. Рубинштейн своеобразно определял детерминизм как диалектику внешнего и внутреннего: «Внешнее не является причиной, определяющей или созидающей внутреннее, а внутреннее не является его следствием. Внутреннее как онтологически “самодостаточное”, объективно существующее, преломляет внешние воздействия согласно своей собственной специфической сущности» [8, с. 11]. У Ильенкова «деятельность» -субстанция», казалось бы, даёт ответ на возможное сочетание двух, в конечном итоге аффици-рованных данностей. Иначе, любой объект окружающего мира дан субъекту только и исключительно через призму человеческой деятельности либо его собственной, либо опредмеченной в этом объекте. Таким образом, монизм у Ильенкова есть отчетливо выраженная констатация принципа субстанции. «Мышление есть атрибут субстанции» (Спиноза). «Мышление есть атрибут (функция) предметно-человеческой деятельности» (Ильенков) [2, с. 74].
Спинозе удалось, считает Эвальд Васильевич, верно определить отношение идеального к реальному вообще, однако загадка рождения конечной формы идеального - человеческого интеллекта - Спинозой не была решена. Но и Ильенков не справляется с данной проблемой, которая, как мы считаем, принципиально не находит своего решения в границах её причинно-порождающей концепции. Полагая, что идеальное возникает, рождается как форма реального предметного действия, затем, застывая в образе внешней вещи, «вселяется» в индивидуальную психику в процессе распредмечивания деятельностных форм, Ильенков тем самым наделяет идеальное атрибутивностью материального мира. У него идеальный свет разума, кажущийся мыслящему существу чем-то присущим ему от рождения, на самом деле зажжён взаимно координированным содействием руки и материала. И именно здесь впервые начинает «светиться» логос, закон бытия вещей, а позднее его отражённым светом - индивидуальная психика и мозг (дух и его врождённое орудие), соответственно и все остальные вещи, втягиваемые «вещью мыслящей» в круг своей
жизнедеятельности. Как видим, деятельность приобретает интенциально-сущностную, эволюци-онно «сложенную» программу с формирующимися параметрами интеллектуальной сферы. Такая постановка вопроса о предметности человеческой психики, с одной стороны, исключает возврат к картезианскому противопоставлению души телу, но, с другой, она так и не находит выхода из «гносеологического тупика», задающего совершенно иную соразмерность психики, когда речь заходит о филогенетической стороне происхождения сознания. Сущность человека надприродна, хотя и укоренена в материальном бытии «должного» - схемы его поведенческой атрибутики. А потому свобода и произвольность целеполага-ния человека осуществляют перманентный разрыв этой природной необходимости каждый раз, как только встаёт вопрос о его происхождении.
В заключение скажем, что сегодня проблема идеального хотя и не потеряла своей актуальности, но уже не обладает такой панорамностью содержания, как прежде, поскольку из её ансамблевого эпистемологического репертуара «улетучилась» переменная в своей идеоформативности величина, нередко конституирующая смысловую канву проблемы. А хорошо это или плохо, пусть рассудит читатель.
Библиографический список
1. Бехтерева Н.П. Нейрофизиологические аспекты психической деятельности человека. - М.: Медицина, 1974. - 150 с.
2. Вересов Н.Н. Выготский, Ильенков, Мамар-дашвили: опыт теоретической рефлексии и монизм в психологии // Вопросы философии. -2000. - №12. - С. 74-88.
3. Ильенков Э.В. Проблема идеального // Вопросы философии. - 1979. - №6. - С. 130-142.
4. Кальсин Ф.Ф. Основные вопросы теории познания. - Горький: [Б.и.], 1957. - 331 с.
5. Корнилов К.Н. Диалектический метод в психологии // Под знаменем марксизма. - 1924. -№2. - С. 108-115.
6. Лукач Д. К онтологии общественного бытия. Пролегомены. - М.: [Б.и.], 1991. - 412с.
7. Пивоваров Д.В. Проблема носителя идеального образа. - Свердловск: Изд-во УрГУ 1986. - 129 с.
8. Рубинштейн С.Л. Бытие и сознание. Человек и мир. - СПб.: Питер, 2003. - 512 с.
