CC BY
18
PEASANT LABOR IN G. I. USPENSKY'S VALUE SYSTEM
N. V. Bakanova
The article deal with a serious of G. I. Uspensky's essays "The Power of Land" in terms of axiological methodology, with emphasis on value system of the author and the principal character. G. I. Uspensky's works illustrate the possibilities of axiological method in literary criticism.
Key words: Russian literature, G. I. Uspensky, axiology, peasant labor
© 2012
Д. Н. Жаткин, Ю. В. Холодкова
ОСМЫСЛЕНИЕ ТВОРЧЕСТВА ТОМАСА ГУДА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ 1850-х — НАЧАЛА 1860-х гг.*
В статье рассматриваются особенности восприятия поэзии Томаса Гуда русскими писателями и литературными критиками второй половины 1850-х — начала 1860-х гг.: А. В. Дружининым, М. Л. Михайловым, В. Д. Костомаровым, Н. Г. Чернышевским, М. Е. Салтыковым-Щедриным и др. Авторы статьи указывают на преимущественное внимание русской критики к произведениям социальной тематики, созданным Гудом в первой половине 1840-х гг., таким как «Песня о рубашке», «Сон леди», «Часы рабочего дома», «Мост вздохов». Именно эти стихотворения оказались в наибольшей степени созвучны общественно-политической ситуации в России первых лет царствования Александра II.
Популярность поэзии Гуда в России оказалась ситуативной, обусловленной, прежде всего, внешними обстоятельствами, причем критике «чистого искусства» его творчество было близко филантропией, стремлением к примиренчеству, отказом от насилия во имя справедливости, а демократической критике — заострением социальных противоречий, отстаиванием права на труд, сочувствием людям труда, признанием невыносимости условий их жизни.
Ключевые слова: Томас Гуд, поэзия, русско-английские историко-культурные и литературные связи, литературная критика
Первое упоминание о Томасе Гуде в русской печати появилось в 1840 г. на страницах №8 «Отечественных записок», где в обзоре «Английская литература» была дана краткая характеристика его повести «Up the Rhine» («Верхний Рейн»), содержавшей оригинальные описания мест, хорошо известных читателям по произведениям европейской литературы прежних столетий1. Несколько позже,
Жаткин Дмитрий Николаевич — заведующий кафедрой перевода и переводоведения Пензенской государственной технологической академии, профессор, доктор филологических наук, член Союза писателей России, член Союза журналистов России. E-mail: [email protected]
в 1848 г., в «Литературной газете» была опубликована анонимная статья «Томас Гуд и юмористическая литература»2, в которой, наряду с воссозданием достаточно полной картины творчества английского автора, подчеркивалось особое значение его произведений социальной тематики, таких как «Песня о рубашке», «Сон леди», «Часы рабочего дома», «Песня работника», «Мост вздохов».
Пересмотр отношения к творчеству Гуда, происшедший во второй половине 1850-х гг., нашел отражение в литературно-критических трудах А. В. Дружинина. Так, в рецензии на «Очерки крестьянского быта» А. Ф. Писемского критик констатировал, что «благороднейшие песни Томаса Гуда, рыцарского автора «Song of the Shirt», теперь не издаются вновь и не находят себе покупателей»3. Являясь одним из самых значительных защитников «чистого искусства», Дружинин выступал также в качестве непримиримого оппонента «дидактики» как тенденции в современном ему искусстве. Его неприятие дидактизма основывалось, в первую очередь, на осознании неприемлемости любых ограничений свободы творчества, равно как и предпочтений отдельных авторов в пользу сиюминутного и непрочного в его сравнении с вечным, всеохватным, лишенным субъективного начала: «Никакой писатель не может быть увлекаем на дидактический путь, если он желает быть творцом вполне беспристрастным. Там, где пишет Скотт, найдется место и Гуду, где раздается голос Гёте, может существовать и роман Гуцкова. Но ежели бы Гуд и Гуцков вздумали кидать грязью в Гете и Скотта, — а нечто подобное было в Германии и даже в Англии, — им всякий может сказать, что они идут против своего начала, оскорбляя себя самих в лице оскорбляемых ими поэтов»4. В статье «Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения» Дружинин отмечал, что филантропическая поэзия Гуда столь же ограниченна в своем дидактизме, как нравоучительна книга французского моралиста Ф. Дроза («Essai sur l'art d'etre heureux», 1806): «Томас Гуд, весьма полезный человек для Англии, своей поэзиею нисколько не опередил Дроза»5. Считая, что дидактики, равные по своему поэтическому значению, не предложили литературе ни одного великого имени, русский критик констатировал статичность и предсказуемость дидактического направления, следующего «одной и той же теории, приносящей одни и те же результаты» и желающего «прямо действовать на современный быт, современные нравы и современного человека»6. Относя Гуда к дидактикам, много выигрывавшим в поучительном отношении, но никоим образом не соотносившимся с вечным искусством, Дружинин не видел «причин <...>
Холодкова Юлия Владимировна — старший преподаватель кафедры перевода и переводоведения Пензенской государственной технологической академии. E-mail: [email protected]
* Статья подготовлена по проекту 2010-1.2.2-303-016/7 «Проведение поисковых научно-исследовательских работ по направлению «Филологические науки и искусствоведение», выполняемому в рамках мероприятия 1.2.2 «Проведение научных исследований группами под руководством кандидатов наук» направления 1 «Стимулирование закрепления молодежи в сфере науки, образования и высоких технологий» ФЦП «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009-2013 годы (госконтракт 14.740.11.0572 от 05.10.2010).
1 Английская литература 1840, 17.
2 См.: Томас Гуд и юмористическая литература 1848, 108-112, 122-125.
3 Дружинин 1865, 280.
4 Дружинин 1865, 187.
5 Дружинин 1865, 215.
6 Дружинин 1865, 216.
хвалить <...> автора известной "Song of the Shirt"», который, пробудив «в своих читателях благотворительные помыслы», заслужил славу практического человека, но при этом как поэт не смог избежать забвения: «<...> он перейдет в литературный архив и позабудется»7.
Эта мысль Дружинина получила развитие в его отклике на английское издание полного собрания сочинений Гуда, опубликованном 8 (20) ноября 1863 г. в «Санкт-Петербургских ведомостях»8. Анализируя жизнь и творчество английского поэта, критик утверждал, что, несмотря на талант, Гуд не сумел реализоваться как настоящий литератор: «Обилие мелких дарований погубило в нем призвание поэта, и непрестанная будничная работа не дала ему возможности выступить перед светом во всем оружии своего блестящего таланта. Болезнь и черный труд из-за хлеба довершили дело, окончательно отняли у поэта возможность трудиться для славы»9. Большинство современников воспринимало Гуда как автора «легких фельетонных вещиц», «юмористических мелочей», и потому Дружинин с сожалением отмечал напрасность усилий поэта, создававшего «стихотворения, исполненные тонкой, интимной прелести», совместившего «со своими комическими импровизациями страницы, полные серьёзного значения», — общий голос требовал от него «лишь юмора и веселостей»10. Но Гуд все-таки дождался настоящего успеха в мировой литературе, опубликовав незадолго до смерти «Песню о рубашке», сразу нашедшую отклик в английском обществе. Дружинин признавал, что «скорбное, но честное и святое слово» Гуда было сказано «без задора, без подстрекательства на вражду и насилие», однако оказалось подхваченным «в <...> темных и задорных кружках», явилось орудием для агитации, «средством для возбуждения опасных страстей в лондонских простолюдинах»11. Отсутствие русского издания Гуда, в котором с достаточной полнотой могли бы быть собраны его лучшие сочинения, побуждало современников Дружинина знакомиться с оригинальными изданиями поэта, содержавшими значительное число текстов, в связи с чем критик рекомендовал обратить внимание лишь на «маленькие поэмы, стихотворения лирического содержания, произведения вроде "Песни о рубашке" (их весьма немного), наконец, роман "Тильней Голль"»12, прочтения которых вполне достаточно для понимания творческой индивидуальности английского автора.
Развернувшиеся в Англии компании волонтеров, стремившихся улучшить условия жизни и труда малоимущих слоев населения, стали заметным позитивным откликом на «Песню о рубашке» и подобные ей произведения. В России же, где по-прежнему господствовало крепостничество, реакция была совершенно иной, на что обратил внимание А. И. Герцен, отметивший в 1860 г. в статье «"Библиотека" — дочь Сенковского», что «слабые нервы петербургские не выносят таких <...> отвратительных картин.»13. Подчеркивая искренность и правдивость «Песни о рубашке» Гуда, передавшей «страшное рыдание бедной needle
7 Дружинин 1865, 216.
8 Дружинин 1863, 1013-1014.
9 Дружинин 1863, 1013.
10 Дружинин 1863, 1013.
11 Дружинин 1863, 1014.
12 Дружинин 1863, 1014.
13 Герцен 1958, 268.
woman»14, критик признавал, что, в отличие от Европы, «в нашем литературно-ученом мире» не принято затрагивать уродливые стороны жизни15.
О знакомстве Н. А. Некрасова с творчеством Гуда свидетельствует его письмо к Н. Г. Чернышевскому от 26 июня 1861 г.: « <...> я взял с собою несколько рукописей, чтоб выбрать что-нибудь для №7. Читал, читал и лучше посылаемых двух рассказов <рассказ А. С. Афанасьева-Чужбинского «Из корнетской жизни» и очерк С. А. Макашина «Пролог к мещанской свадьбе»> ничего не нашел <...> напечатайте их <...> да прибавьте «Утопленницу» из Т.Гуда»16; в данном случае речь шла о переводе В. Д. Костомарова, напечатанном под названием «Мост вздохов» в №7 «Современника» за 1861 г.
В 1861 г. в «Современнике» был напечатан основанный на работах английских критиков и биографов очерк М. Л. Михайлова «Юмор и поэзия в Англии. Томас Гуд», в котором Гуд характеризовался как «один из самых благороднейших поэтов последнего времени»17, в чьем творчестве «нашли свой голос бедствия бедных классов»18. Наряду с отмеченными, Михайловым использовался в работе и еще один важный источник — «Литературные воспоминания» самого Гуда, позволившие составить представление о характере юмора и комизма английского поэта; в очерке воспоминания Гуда цитировались подробно и пространно, что помогало понять мировоззрение автора гораздо лучше, нежели «критические и эстетические разглагольствия»19.
Михайлов привел в подстрочнике и проанализировал наиболее значительные произведения Гуда, отметив при этом его достижения и находки. Лучшей из ранних работ английского поэта можно было, по мнению критика, считать небольшую поэму «Сон Евгения Арама», которая одна способна «оставить надолго памятным имя Гуда»20. Впрочем, вершиной творчества поэта стало, согласно Михайлову, все же другое произведение, изображавшее тяжелое положение женщины-швеи и направленное против эксплуатации женского труда: « <...> известность Томаса Гуда вне Англии будет всегда основана лишь на его произведениях в том роде, к которому принадлежит «Песня о рубашке», произведениях, которые, впрочем, и в английской литературе оставили самую прочную память о Гуде»21. И действительно, «Песня о рубашке» получила наибольший резонанс в российском обществе, чаще других произведений Гуда переводилась на русский язык, причем один из лучших ее переводов принадлежит Михайлову.
В первой половине 1860-х гг. увидели свет две статьи о творчестве Гуда, подготовленные В. Д. Костомаровым: первая из них была напечатана под псевдонимом -омар- в «учено-литературном» журнале «Светоч» в 1862 г.22, вторая — за подписью В. Д.-цкой — в апрельском номере «Библиотеки для чтения» за 1864 г.23.
14 Герцен 1958, 269.
15 Герцен 1958, 268.
16 Некрасов 1997, 160.
17 Михайлов 1861, 283.
18 Михайлов 1861, 377.
19 Михайлов 1861, 284.
20 Михайлов 1861, 306.
21 Михайлов 1861, 358.
22 [Костомаров] 1862, 1-34.
23 [Костомаров] 1864, 1-4.
Анализируя в «Светоче» творчество Гуда как литератора «по превосходству юмористического»24, Костомаров пытался объяснить причины и обстоятельства успеха его произведений среди английских читателей. Он отмечал конгениальность Гуда и его старшего современника Чарльза Лэма, автора «Очерков Элии», однако слава последнего оказалась, на его взгляд, менее значительной и более долговечной, тогда как высокая репутация Гуда-поэта, не будучи защищенной от воздействия времени «ни удивлением избранных, ни уважением людей, обладающих вкусом»25, показала свою непрочность. Последнее обстоятельство критик связывал с особенностями «бесшабашного насмешника, немилосердного шутника»26 Гуда, который был «воинствен, энергичен, остроумен, пылок, странен, смел, дерзок и непочтителен»27, тогда как Лэма характеризовали миролюбивость, сосредоточенность, терпение и деликатность. В этой связи юмор Гуда представал, по наблюдению Костомарова, более желчным и резким, непримиримым по отношению ко многим сторонам жизни, отрицавшим атмосферу жеманных добродетелей и безрассудных пороков, превосходство самодовольных красавцев, наивность грубых простаков, а также господство «особенного политического наречия, маскирующего самые сумасбродные идеи» и «духовных кантов, скрывающих самые пошлые слабости»28. Однако Гуд не видел своей основной задачи в создании пародии на человечество с его невзгодами, неправдами, мелочностью и пошлыми пороками, что приводило к появлению в его произведениях, наравне с язвительными каламбурами, «вспышек» искренних чувств, представлявших душу поэта — «возвышенную и вместе низкую, как будто драгоценный камень, вставленный в оловянную оправу, который долго, очень долго принимали за негодный осколок стекла, блестевшего неопределенным светом»29.
Критик выделял произведения Гуда, являвшиеся, по его мнению, наиболее удачными, и особо отмечал среди них «Песню о рубашке», заставившую «трепетать и плакать целую нацию»30. В отношении «Песни о рубашке» Костомаровым вновь была выражена мысль о ее фактической непереводимости в силу особой эксцентричности, своеобразной энергии, не передаваемой в полной мере средствами иного языка: «Как выразить по-русски, например, это место, удивительно рисующее истинное горе несчастной женщины, осужденной не только на голод и изнурение, но и на унижение получать отказы от гнусных скряг: "Stitch! stitch! stitch! / In poverty, hunger, and dirt.". А сколько нужно слов, чтоб передать стихи, за тем следующие: "Sewing and own, with double thread / Ex Shroud as well as a Shirt!"»31. Эта «анафема бедняка, обращенная на богатого»32, была передана и во многих других стихотворениях Гуда социальной тематики, впрочем, менее успешных в виду их однообразности, обусловленной, по мнению Костомарова, тем, что в таланте английского поэта «есть постоянный недостаток меры и вкуса»33.
24 [Костомаров] 1862, 1.
25 [Костомаров] 1862, 9.
26 [Костомаров] 1862, 10.
27 [Костомаров] 1862, 9.
28 [Костомаров] 1862, 10.
29 [Костомаров] 1862, 11.
30 [Костомаров] 1862, 12.
31 [Костомаров] 1862, 14.
32 [Костомаров] 1862, 16.
33 [Костомаров] 1862, 17.
На страницах «Библиотеки для чтения» Костомаров называл в качестве основной причины недостаточной известности Томаса Гуда в России, равно как и в других странах за пределами Англии, его особую манеру письма — «шутливую по <.. .> оригинально-местному колориту» и «серьёзную по <.. .> сжатому языку»34, создававшую значительные трудности при переводе. Осмысливая отдельные тексты Гуда, он особо выделял своеобразный трилистник, включавший «Песню о рубашке», «Песню работника» и «Часы рабочего дома» и характеризовавшийся общностью тональности — «в высшей степени унылой и торжественной»35. Предлагая читателям свой перевод «Песни о рубашке», Костомаров вместе с тем признавал, что «нечего и думать о том, чтобы какой бы то ни было перевод мог передать весь эффект подлинника», поскольку для того, чтобы эффект этот был понятен, «нужен тот же каданс стиха, та же гармония созвучий, тот же непременный порядок слов и точный, буквальный смысл всякого выражения»36, что совокупно невозможно представить в отдельно взятом переводе. Своей заслугой Костомаров считал сохранение «буквальной точности выражений», «торжественно-жалобной мелодии стиха» при воссоздании лучших мест подлинника.
Появление в 1864 г. сборника переводов В. Д. Костомарова «Избранные поэты Англии и Америки. №1. Г. В. Лонгфелло, Елизавета Баррет Броунинг, Томас Гуд», увидевшего свет без указания имени переводчика, вызвало негативную реакцию анонимного рецензента «Русского слова», который в «Дневнике темного человека» неприязненно оценил тот факт, что все переводы, принадлежа одному человеку, были подписаны разными псевдонимами — А. Н-ский, В. К-в, В. Д-цкая: «Достал я эту книжку с переводами из Лонгфелло, Елизаветы Баррет Броунинг и Томаса Гуда. Имена переводчиков скрыты под такими подписями: А. Н-ский, В. К-в, В. Д-цкая. Начинаю читать и, благодаря своей памяти, припоминаю, что все эти переводы я встречал уже в журналах с подписью полной фамилии Всеволода Костомарова <...> Что же это такое значит? Почему Всев. Костомаров раздробил свое имя на три псевдонима, на три отделения?»37. В рецензии также отмечались посредственность костомаровских переводов и характерный для них недостаток художественной отделки, приводивший к появлению неудачных выражений типа «склизкого чела»38.
Помимо переводов книга В. Д. Костомарова содержала и подготовленные им аналитические материалы о переведенных произведениях, причем суждения о «Песне о рубашке», «Песне работника», «Часах рабочего дома» были взяты из его статьи, ранее напечатанной в «Библиотеке для чтения». Наиболее подробно Костомаровым характеризовался «Сон Евгения Арама», содержание которого есть «вопль несчастия заслуженного, — скорбь, которую может утешить только богочеловеческая, т. е. своя собственная сила»39. Костомаров видел основную идею этого стихотворения в своеобразном восстановлении внутреннего мира, утверждении способности «благородного и человечного поступка искупить подлое
34 Д-цкой [Костомаров] 1864, 1.
35 Д-цкой [Костомаров] 1864, 4.
36 Д-цкой [Костомаров] 1864, 2.
37 Дневник темного человека 1864, 73.
38 Дневник темного человека 1864, 73.
39 [Костомаров] 1864, 80.
и бесчеловечное преступление», в результате чего, собственно, и происходило превращение Гудом рассказа с уголовным сюжетом в «бойко написанную картину», освещенную «последним отблеском идиллического вечера и первыми лучами новой утренней зари»40.
Деятельность В. Д. Костомарова как интерпретатора поэзии Томаса Гуда заинтересовала Н. Г. Чернышевского, о чем, в частности, свидетельствует письмо последнего от 2 июля 1861 г., обращенное к переводчику: «Добрый друг, Всеволод Дмитриевич. Ваша пьеса «Мост вздохов» (или как это иначе называется? об утопленнице-то) печатается в VII книжке «Совр.» (за июль)»41. Впрочем, Томас Гуд мог быть значим для Чернышевского и сам по себе, в особенности в свете работы над незавершенной статьей «Возвышенное и комическое» (1854), которая, как предполагалось, должна была стать вторым материалом цикла «Критический взгляд на современные эстетические понятия». В этой статье Чернышевский приходил к выводу, что пристрастие к юмору имеют люди, одушевленные величием «всего возвышенного, благородного, нравственного», чувствующие в себе «много благородства, много ума, истинно-человеческих достоинств», уважающие и любящие себя, однако при этом обладающие «деликатною, раздражительною и вместе наблюдательною, беспристрастною натурою», способные разглядеть все «мелочное, жалкое, ничтожное, низкое», в том числе и в себе: «Сознавая свое внутреннее достоинство, человек, расположенный к юмору, очень хорошо видит все, что есть мелкого, невыгодного, смешного, низкого в его положении, в его наружности, в его характере. Все эти слабости, мелочи, которых так много почти во всяком человеке, тем невыносимее для него, чем восприимчивее, раздражительнее, нежнее его натура»42. И хотя эти слова не были напрямую соотнесены с чьим-либо творчеством, можно уверенно говорить, что именно в них и заключалась суть той мировоззренческой шкалы, по которой Чернышевский осуществлял свою оценку как юмористической поэзии в целом, так и поэзии Гуда в частности.
Отдельные упоминания о литературной деятельности Гуда встречаются в произведениях М. Е. Салтыкова-Щедрина и Д. И. Писарева. Так, М. Е. Салтыков-Щедрин в первой статье, опубликованной в «Современнике» под рубрикой «Петербургские театры» в 1863 г., упоминает при анализе творческой манеры драматурга Ф. Н. Устрялова, автора пьесы «Слово и дело», и соотнесении ее с традицией тургеневских «Отцов и детей» популярную у русской демократической молодежи «Песню о рубашке»: «В начале пьесы он <Ф. Н. Устрялов> заставляет Вертяева рабски подражать Базарову, в конце — делает из него вроде Кирсанова-отца; недостает только дать ему скрипку в руки и заставить наигрывать, в ночной тиши, хоть не "Ritter Toggenburg", а какую-нибудь песню "о рубашке"»43.
Д. И. Писарев в своей программной статье «Реалисты», впервые напечатанной с продолжением в №№9 — 11 журнала «Русское слово» за 1864 г., назвал Томаса Гуда в числе так называемых «полезных» поэтов, никогда не терявших связи с реальной действительностью, стремившихся соответствовать тенденциям общественного развития: «<...> могут быть названы полезными поэтами Барбье,
40 [Костомаров] 1864, 80.
41 Чернышевский 1949, XIV, 436.
42 Чернышевский 1949, II, 188-189.
43 Салтыков-Щедрин 1966, 169.
Беранже, Леопарди, Джусти, Шелли, Томас Гуд и другие двигатели общественного сознания. Эти люди были поэтами текущей минуты; они будили в людях ощущение и сознание настоятельных потребностей современной гражданской жизни; они любили живых людей и возились постоянно с их действительными глупостями и страданиями»44.
Как видим, усилившийся во второй половине 1850-х — начале 1860-х гг. интерес к поэзии Томаса Гуда со стороны литературных критиков различных идейных направлений, в частности, А. В. Дружинина, М. Л. Михайлова, В. Д. Костомарова, Н. Г. Чернышевского и др., был обусловлен актуальностью его социально ориентированных произведений тем общественным процессам, которые происходили в России в этот период, возможностью преломления всего описанного Гудом на российскую действительность. Вместе с тем критиками отмечалась особая сложность переводческой интерпретации произведений английского поэта, обусловленная его ориентацией на воссоздание конкретных ситуаций из английской жизни.
ЛИТЕРАТУРА
Английская литература 1840 // Отечественные записки. 8, 12-20.
Герцен А. И. 1958: «Библиотека» — дочь Сенковского // Герцен А. И. Собрание сочинений: в 30 т. Т. 14. М., 266-271.
Дневник темного человека 1864 // Русское слово. 8, 57-75.
Дружинин А. В. 1865: «Метель» и «Два гусара». Повести графа Л. Н. Толстого; Критика гоголевского периода русской литературы и наши к ней отношения; «Очерки из крестьянского быта». Соч. А. Ф. Писемского // Дружинин А. В. Собрание сочинений: в 8 т. Т. 7. СПб.
Дружинин А. В. 1863: Полное собрание сочинений Томаса Гуда с комментариями, изданное его сыном; 7 томов // Санкт-Петербургские ведомости. 249, 1013-1014.
[Костомаров В. Д.]. 1864: Примечание // Библиотека для чтения. 4, 1-4.
[Костомаров В. Д.]. 1864: Примечания // Избранные поэты Англии и Америки. №1. Г. В. Лонгфелло, Елизавета Баррет Броунинг, Томас Гуд. СПб., 75-87.
[Костомаров В. Д.]. 1862: Томас Гуд // Светоч. IV, 1-34.
Михайлов М. Л. 1861: Юмор и поэзия в Англии. Томас Гуд // Современник. 1, 283318; 8, 357-390.
Некрасов Н. А. 1997: Письмо Н. А. Чернышевскому от 26 июня 1861 г. // Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем: в 15 т. Т. 14/2. СПб.
Писарев Д. И. 2003: Реалисты // Писарев Д. И. Полное собрание сочинений и писем: в 12 т. Т. 6. М., 222-353.
Салтыков-Щедрин М. Е. 1966: Петербургские театры <«Слово и дело». Комедия в пяти действиях Ф. Устрялова. «Карл Смелый». Опера в трех действиях, музыка Дж. Россини> // Салтыков-Щедрин М. Е. Собрание сочинений: в 20 т. Т. 5. М., 163-181.
Томас Гуд и юмористическая литература 1848 // Литературная газета. 7, 108-112; 8, 122-125.
Чернышевский Н. Г. 1949: Письмо В. Д. Костомарову от 2 июля 1861 г. // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: в XVI т. Т. XIV. М., 436.
Чернышевский Н. Г. 1949: Возвышенное и комическое // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: в XVI т. Т.П. М., 159-195.
44 Писарев 2003, 312-313.
THE INTERPRETATION OF THOMAS HOOD'S CREATIVE WORK BY RUSSIAN LITERARY CRITICISM OF THE LATE 1850s — EARLY 1860s
D. N. Zhatkin, Yu. V. Kholodova
The article describes peculiar perception of Thomas Hood's poetry by such Russian writers and literary critics of the late 1850s — early 1860s as A. V Druzhinin, M. L. Mikhailov, V. D. Kostomarov, N. G. Chernyshevskiy, M. E. Saltykov-Schedrin, and others. The authors point out Russian criticism focus on socially-oriented works of the early 1840s, such as "The Song of the Shirt", "The Lady's Dream", "The Workhouse Clock", "The Bridge of Sighs". These poems happened to be in tune with the political situation in Russia during the first years of Alexander II reign.
The popularity of Hood's poetry in Russia happened to be situation-bound, stemming not so much from its intrinsic artistic merits as from the externals. His works were congenial to 'pure art' adherents for philanthropy, conciliation, renunciation of violence in the name of justice. They were congenial to democratic critics for the focus on social contradictions, claims for right to work, sympathy for laborers with their unbearable life conditions.
Key words: Thomas Hood, poetry, Russian-English cultural and literary connections, literary criticism
© 2012
Ф. В. Макаричев
«СЛУЧАЙНО РАСШИРИВШИЙСЯ» ПЕРСОНАЖ В «ПРЕСТУПЛЕНИИ
И НАКАЗАНИИ»
Статья посвящена исследованию образа Лебезятникова в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Анализируя этот образ, автор стремится выявить некоторые характерные особенности поэтики второстепенных персонажей в творчестве Ф. М. Достоевского.
Ключевые слова: поэтика, типологическая синтетичность и полифункциональность образа, пародийность
Герои Достоевского — личности противоречивые и неоднозначные. Как отмечал Е. Мелетинский, у Достоевского «даже сугубо положительные или сугубо отрицательные персонажи очень часто таят в себе какие-то потенции прямо противоположного свойства»1. Однако не всем героям «повезло». В отношении некоторых из них у исследователей творчества Ф. М. Достоевского издавна сложилось предубежденное отношение. Одним из них является Лебезятников.
Макаричев Феликс Вячеславович — кандидат филологических наук, с.н.с. кафедры английского языка Санкт-Петербургского государственного инженерно-экономического университета. E-mail: [email protected]
1 Мелетинский 2001, 158.
