CC BY
253
По нашему мнению, в этих случаях насильственное удержание уже не может признаваться необходимым, а является явно избыточным для признания его только формой насилия в преступлении, предусмотренном ст. 131 УК РФ.
Кроме того, если обычно потерпевшая остро переживает все, что связано в первую очередь с посягательством на ее половую свободу или половую неприкосновенность, то при длительном удержании неизбежно осознаются (и, может быть, в первую очередь) нарушенными свобода и неприкосновенность.
Таким образом, на наш взгляд, насильственные захват, перемещение и длительное удержание потерпевшей с целью совершения половых сношений против ее воли должны квалифицироваться по совокупности изнасилования и похищения человека.
Омельченко С. С.,
аспирант МГЮА
ОСКОРБЛЕНИЕ И КЛЕВЕТА В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ РОССИИ
XI—XVII вв.
Клевета и оскорбление являются преступлениями, посягающими на честь и достоинство человека. Понятие чести тесно связано с конкретноисторическими условиями общества и состоянием права, поэтому для каждой исторической эпохи оно является уникальным. Посягательства на честь, их виды и состав меняются с течением времени, как меняется само понятие чести. Для всестороннего изучения современного состояния уго-ловно-правовой защиты чести и достоинства и предложений по ее совершенствованию важно провести анализ развития норм о преступлениях против чести и достоинства во времени, определить, как понимались ранее оскорбление и клевета, по каким характерным признакам они отграничивались от смежных составов преступлений.
Русская Правда не дает общих юридических определений предусматриваемых преступлений, а называет лишь отдельные конкретные случаи. Посягательства на честь, предусмотренные Русской Правдой, сливаются с понятием телесного повреждения, поэтому наказуемой признается только реальная обида.
Хотя Русская Правда не упоминает об оскорблениях словом, нельзя говорить о том, что данное правонарушение не было известно праву того времени. По утверждению М.В. Духовского, «... “Правда” выключила только эту категорию преступлений, равно как она выключила, например, и все преступные на-
падения на женское целомудрие»1. Как отмечает Н.Н. Розин, «в умолчании Русской Правды о словесных оскорблениях нет ничего странного. Об этих оскорблениях говорится в уставах того времени о церковных судах»2.
В ряде посягательств на здоровье Русская Правда основным объектом считает честь и достоинство человека, а не его телесную неприкосновенность, и в этих случаях предусматривается наказание, не соответствующее величине причиненного вреда здоровью. Так, наказание, предусмотренное ст. 3 и ст. 4 Краткой редакции и ст. 25 Пространной редакции за удары, наносимые батогом, жердью, чашей, рогом или рукоятью меча, составляло 12 гривен. При более тяжких ударах мечом, не повлекших смерть (ст. 30 Пространной редакции Русской Правды) и при отсечении пальца, предусмотренного ст. 7 Краткой и ст. 28 Пространной редакции, наказание было в четыре раза меньше — три гривны \
Скорее всего, при подобной классификации орудий законодательство имело в виду не их опасность для здоровья, а другое основание, за которое можно признать большую или меньшую оскорбительность нанесения удара именно этим орудием. Драка мечом не считалась обидной — получивший удар мечом всегда мог ответить тем же. Статьи 3 и 4 Русской Правды называют другие орудия, удар которыми считался позорным. Через этот удар как бы утверждалось, что этот человек трус, с которым не стоит драться мечом4.
Статья 8 Русской Правды предусматривает ответственность в виде штрафа в 12 гривен за оскорбление путем вырывания усов или бороды, которые считались символом мужества и чести. Если сравнить санкцию этой статьи с санкцией ст. 7 Русской Правды, то становится очевидным, что законодатель в данном случае защищает достоинство личности, а не его телесную неприкосновенность. При вырывании бороды или усов здоровью потерпевшего причиняется меньший ущерб, чем при отсечении пальца, вместе с тем штраф за первое деяние в четыре раза больше, чем за второе.
Статья 10 Краткой редакции Русской Правды говорит о толкании человека (к себе или от себя). Соответствующая ей ст. 31 Пространной редакции включает удар по лицу и удар жердью. Подобное толкание, очевидно, было менее болезненно, чем отсечение пальца, предусмотренное ст. 7, а наказание налагалось такое же. Данные статьи охраняют нравственное достоинство личности, хотя размер штрафа меньше, чем в других статьях об оскорблении (ст. 3, 4, 8 Краткой редакции) — три гривны вместо 12.
1 Духовской М.В. Понятие клеветы как преступления против чести частных лиц по русскому праву. Ярославль, 1873. С. 167.
2 Розин Н.Н. Об оскорблении чести. Томск, 1910. С. 92.
3 Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 1. М., 1984. С. 47, 65—66.
4 См.: Духовской М.В. Указ. соч. С. 162.
Еще один случай посягательства на честь содержит ст. 68 Пространной редакции: «Аже выбьют зуб, а кровь видять у него во рте, а людье вылезут, то 12 гривен продаже, а за зуб гривна»1. Наказуем в данном случае был не столько факт членовредительства, сколько то, что другие люди видели, как лицо бьют по зубам, битье же по зубам было позорно2. За оскорбление назначался штраф в размере 12 гривен, а за членовредительство, т.е. за выбитый зуб, — одна гривна. Из этого можно сделать вывод, что Русская Правда понимала честь как уважение в среде сограждан3.
Ряд статей об оскорблении содержится в церковном Уставе князя Ярослава. Здесь впервые упоминается оскорбление словом. В Уставе Ярослава за оскорбление женщины позорным словом предусматривалось наказание в виде штрафа. Размер штрафа зависел от социального положения потерпевшей и варьировался от пяти гривен золотом за оскорбление боярской жены до одной гривны серебром за оскорбление жены сельского жителя4. Кроме уплаты потерпевшей такая же сумма причиталась епископу.
Статья 31 Устава Ярослава говорит о повреждении бороды или волос на голове, что считалось оскорблением, за которое потерпевший имел право в судебном порядке получить возмещение.
Псковская судная грамота содержит лишь ст. 117, признающую вырывание бороды особо тяжким оскорблением чести. «...Новогородская (грамота. — О. С.) же... ссылается на другие, нам неизвестные грамоты, из коих явствует... что истец и ответчик подвергались тяжкому взысканию, если беззаконно обносили друг друга или судей...»5.
Таким образом, можно говорить, что впервые оскорбление судьи и участников процесса было упомянуто в Новгородской судной грамоте.
Положение об оскорблении словом, именуемое «лаем», содержится в Двинской уставной грамоте. Так, в ст. 2 говорится: «...а кто излает боярина, или до крови ударит, или на нем синевы будут, и наместницы судят ему по его отчеству бесчестие; тако ж и слузе»6. Данная норма защищает честь бояр и их слуг, об остальных же сословных группах и их оскорблении документ ничего не говорит7. Существует точка зрения, согласно которой ст. 2 является неполной, и должна применяться по аналогии ко всему обществу8. Таким образом, «слугами бояр» могли именоваться все граждане, а не только непосредственно находящиеся на службе при боярском дворе.
1 Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 1. С. 69.
2 См.: Духовской М.В. Указ. соч. С. 166.
3 См.: Там же. С. 168.
4 Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 1. С. 169.
5 Цит. по: Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 5—8. Калуга, 1993. С. 156.
6 Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 2. М., 1984. С. 181.
7 См.: Розин Н.Н. Указ. соч. С. 94.
Е См.: Духовской М.В. Указ. соч. С. 169—170.
До первой половины XVI столетия упоминания об оскорблении чести встречаются редко, состав его не раскрывается, о клевете не говорится вовсе. Причина этого, на наш взгляд, кроется не в слабом развитии законодательства, а в его разрозненности, к тому же в силу своей древности не все акты сохранились до наших дней. Все законодательные акты, кроме Русской Правды, являются грамотами, которые князья давали для суда своим наместникам. Назначая же своих наместников для суда, князья поручали им в основном рассмотрение тяжких преступлений, все остальные деликты решались на основании обычаев.
С XVI в. положения об оскорблениях чести получают свое дальнейшее развитие. Судебники 1497 г. и 1550 г. содержат нормы об оскорблении, которое именуется «лаем» и «бесчестием». Так, ст. 25 Судебника 1550 г. гласит: «А который ищея взыщет бою и грабежу, а ответчик скажет, что бил, а не грабил, и ответчика в бою винити и бесчестие на нем взятии, смотря по человеку...»1. Наказание за обиду назначается «смотря по человеку». Слова эти особенно важны, в них замечается новое направление законодателя.
В Русской Правде и Двинской уставной грамоте не проводится никакого различия между гражданами в плате за обиду, напротив, в последней из них совершенно ясно соединены воедино оскорбления бояр и слуг. В XVI в. постепенно вырабатывается новый взгляд — здесь различают лиц, которым наносится оскорбление чести2. Подобная дифференциация отмечена еще в Уставе князя Ярослава по отношению к оскорблению женщины.
Статья 26 Судебника 1550 г. представляет собой перечисление различной оценки чести у лиц различных классов. По отношению к служилым княжеским людям мера наказания не была фиксированной, она определялась исходя из их дохода от кормления, от жалования или «как государь укажет»3. Для остальных категорий размер наказания устанавливался в твердой сумме: для больших гостей — 50 руб., для торговых людей и людей добрых — пять руб., для крестьян, младших боярских людей и черных городских людей — один руб. Женам полагалось сумма вдвое больше, чем их мужьям4.
В статьях Судебника 1550 г. происходит деление граждан на категории в зависимости от размера бесчестия. Данное деление носит особый характер. Кроме служилых людей, честь которых определяется по их жалованию и по воле государя, все остальные лица делятся на три категории, при этом за основание принимается не воля государя, не высшее или низшее служебное положение, а только имущественное состояние этих людей. Подобная
1 Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 2. С. 136.
2 См.: Духовской М.В. Указ. соч. 1873. С. 173.
3 Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 2. С. 136.
4 Тамже. С. 137.
дифференциация потерпевших получила еще большую детализацию в Судебнике 1589 г., где специально выделены статьи о бесчестии представителей волостного управления: судьи, целовальника, сотского и т.д., а также особо ценных для государства лиц: стрельцов, ратных людей, казаков, каменщиков. Это свидетельствует о том, что Судебник 1589 г. выходит за рамки защиты личной чести и охраняет честь лица, поставленного на должность мирским собором, и честь особо ценных для государства людей
Судебники предусматривали ответственность частных лиц за преступления против суда. Это ябедничество, которое относится Судебниками к числу особо опасных преступлений (ст. 8 Судебника 1497 г., ст. 59 Судебника 1550г.)ипредставляетсобойложныйдонос, злостную клевету, имевшую целью обвинить в преступлении невиновного2.
Особо выделялось оскорбление судей или судебных должностных лиц (пристава, неделыцика, понятых и др.) при исполнении ими судебных обязанностей.
В статье 31 Судебника 1550 г. упоминается о возможности примирения сторон в случае оскорбления: «А кого поймаеть пристав в бою, или лае, или займех, и на суде идти не похотят, а помирятся, то продажи нет»3. Более того, «лай» относился Судебником 1550 г. к категории дел, которые не затрагивают интересы государства и допускают примирение сторон как до судебного разбирательства, так и во время его (ст. 53).
Уложение 1649 г. содержит ряд статей, предусматривающих ответственность за клевету и оскорбление.
В гл. II Уложения нет специальной статьи об оскорблении чести царя, но сама глава называется «О государьской чести». В ст. 99, 105 гл. X Уложения говорится об оскорблении «непригожим словом», но что это значит, не сказано. Под «непригожим словом» понималось вообще словесное оскорбление, направленное против чести любого человека, вплоть до государя. Следовательно, это преступление должно рассматриваться как естественное дополнение той системы государственных преступлений, предусмотренных гл. 2 Уложения, которая содержит положения об оскорблении государевой чести делом, выражающемся в измене и в «скопе и заговоре» и в иных более мелочных проступках, перечисленных в гл. 3. Но о словесных оскорблениях государевой чести уложение не упоминает и в главе X, где оно в целом ряде статей дает подробную оценку чести различных чинов на случай оскорбления — начиная с патриарха и заканчивая представителями низшего сословия, не упоминая при этом о государе. Вместе с тем практика
1 См.: Развитие русского права в XV — первой половине XVII в. М. 1986. С. 181.
2 См.: Там же. С. 174.
3 См.: Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 2. С. 137.
того времени признавала преступлением непристойные слова против царя и, соответственно, широкому толкованию государевой чести, признавала преступлением разнообразные виды словесной невоздержанности, затрагивающей особу царя, — от самых тяжких до самых невинных
Уложение содержит 73 статьи, которые посвящены определению размера бесчестия «буде кто кого чем обесчестит»2. Уложение дифференцирует наказание за бесчестье в зависимости от социального положения оскорбленного. Здесь говорится о различных группах населения, именно о лицах звания духовного и светского, духовенстве черном и белом, светских людях служилых и неслужилых, причем каждому тщательно и подробно предусмотренному разряду полагается свой размер бесчестия. Подробность перечисления доходит до переименования отдельных должностей, специального упоминания «именитых людей Строгоновых» (ст. 94) и т.п.3.
Честь дифференцируется, во-первых, по положению в обществе, церкви и государстве, как оскорбленного, так и оскорбителя. Уложение перечисляет особо не только чины и звания, но и должности, определяя для каждой категории свой размер платы за бесчестие; во-вторых, честь различается по происхождению (роду). Размер наказания варьировался от одного рубля за обиду конюха, повара, хлебника (ст. 95) до четырехсот рублей по ст. 28 Уложения за обиду патриарха.
Оскорбление представителей господствующего класса не ограничивалось возмещением за причиненный ущерб, а влекло уголовное наказание: битье батогами, заключение в тюрьму, торговую казнь. В тех случаях, когда между обиженным и обидчиком существовала большая разница в общественном положении, уплата бесчестья заменялась уголовным наказанием.
Единственный специальный вид оскорбления предусмотрен в ст. 280 Уложения, в остальных случаях Уложение не определяет, какими выражениями совершалось оскорбление чести. Оно могло относиться к области морального или юридического характера (например, «злодей», «разоренье мне от тебя»), или к области военной или родовой чести (например, указание на неблагородное происхождение, указание на отсутствие служилой чести). Оскорбление могло заключаться и в ненадлежащем обозначении отчества, фамилии, названии уменьшительным титулом, считалось оскорбительным название мужчины «жонкою»4. К оскорблениям, несомненно, относилась и матерная брань5.
1 См.: Тетельберг Г.Г. Система государственных преступлений в Уложении царя Алексея Михайловича //Журнал Министерства юстиции. 1911, № 6. С. 135—136.
2 Российское законодательство X—XX веков. В 9 т. Т. 2. С. 103.
3 См.: Розин Н.Н. Указ. соч. 1910. С. 97.
4 См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. М. 2005. С. 410; Пи-онтковский А.А. Уголовное право. Преступления против личности. М., 1938. С. 123.
5 См.: Розин Н.Н. Указ. соч. С. 98.
Уложение не определяло понятия обиды и не регламентировало, ка кие именно слова считать оскорблением, в результате это привело к огромному количеству дел об обидах. Для сокращения их количества Указ 1690 г. запретил считать обидой описки в грамотах, ошибки в имени и отчестве; обвиняемый для освобождения от ответственности за обиду мог принести присягу, что он не намеревался обидеть потерпевшего
Термин «поклеп» в большинстве случаев в XVII в. означал клевету, наказуемую в уголовном порядке. Уложение неоднократно упоминает о поклепе в этом смысле (ст. 31 гл. VII, ст. 9 гл. X, ст. 44 гл. XXI, ст. 4 гл. XXV). В ст. 31 гл. VII Уложения говорится о ложном обвинении военнослужащего в совершении преступления и установлении ответственности за это. В наказание за клевету определялось битье кнутом, тюрьма и выплата судье за бесчестье2.
Понятие чести в этот период сливалось с положением лица в государстве, с его служилым или неслужилым (родовым), но признанным государственной властью достоинством. Личность была поглощена государственной властью3.
Арутюнян Р. Ф.,
соискатель МГЮА
О ПОНЯТИИ ОРГАНИЗОВАННОГО ТЕРРОРИЗМА
Организованный терроризм сегодня представляет реальную угрозу безопасности человечества не только потому, что обладает ресурсами, вполне сопоставимыми с военными и финансовыми возможностями крупных государств, но и в силу несвязанности какими-либо общечеловеческими ценностями и общепризнанными международными нормами разрешения конфликтов. Вместе с тем сегодня нельзя с уверенностью утверждать (прежде всего, когда речь идет о ядерном терроризме), что террористические акции одиночек, в том числе проявления патологического терроризма, несут в себе принципиально меньшую угрозу, чем спланированные нападения террористических организаций.
Понятие терроризма, образованное от французского «1еггеиг» (страх), впервые получило определение в Словаре Французской академии 1798 г. как система или режим террора в стране или система управления, основанная на страхе4.
1 См.: Пионтковскии А.А. Уголовное право. Преступления против личности. М. 1938. С. 124.
2 См.: Маньков А.Г. Уложение 1649 года — кодекс феодального права России. Л., 1980. С. 219.
3 См.: Розин Н.Н. Указ. соч. С. 98.
4 См.: Словарь Французской академии. Дополнение / Пер. с франц. А.Я. Бузун. М., 2002.
С. 15.
Спустя сто с лишним лет на III Международной конференции по унификации уголовного законодательства, которая состоялась в Брюсселе в 1930 г., терроризм был определен как умышленное создание общеопасной ситуации, угрожающей жизни, телесной неприкосновенности, здоровью человека, или деяние, угрожающее разрушить ценные блага путем учине-ния умышленного поджога, взрыва, наводнения, распространения удушливых или смертоносных веществ, осквернения, порчи, отравления питьевой воды, средств питания, инициирования и распространение инфекционных болезней, эпидемий
Спустя три года в Резолюции «О терроризме», принятой на V Международной конференции по унификации уголовного законодательства, проходившей в Мадриде, понятие терроризма было расширено указанием на необходимость наказания тех, «кто для разрушения общественного строя каким-либо способом терроризирует население, умышленно изготавливает, хранит, ввозит и перевозит материалы или предметы, предназначенные для совершения преступлений террористического характера»2.
В 1934 году Совет Лиги Наций принял Конвенцию по борьбе с терроризмом, в которой к терроризму было отнесено всякое умышленное действие, преследующее цель убийства главы государств или дипломатического представителя государства 3.
Как показывает анализ, сегодня нет единого общепризнанного определения понятия терроризма (как и организованного терроризма), которое оказалось «размыто» множеством международных соглашений и декларативных актов, принимавшихся, главным образом, для решения проблем борьбы с отдельными видами терроризма в отдельных сферах4.
Это обстоятельство позволило некоторым специалистам в области борьбы с терроризмом прийти к выводу о том, что общей научной теории терроризма нет, поскольку феномен терроризма имеет слишком много различных проявлений, причин возникновения и условий существования 5. С этим выводом вряд ли можно согласиться, поскольку отсутствие стройной теории террориз-
1 См.: Международные конференции по унификации уголовного законодательства. Сборник материалов. М., 2001. С. 32—33.
2 Там же.
J См.: Указ. ист. С. 42.
4 См., например: Международная конвенция о борьбе с бомбовым терроризмом. 1997 г. // Международное сотрудничество в сфере борьбы с терроризмом. Сборник документов. М., 2004. С. 121 — 132; Международная конвенция о борьбе с финансированием терроризма 1999 г. // Международное сотрудничество в сфере борьбы с терроризмом. Сб. док. М., 2004. С. 132— 140; Резолюция Совета Безопасности ООН № 1373 о борьбе с международным терроризмом от 28 сентября 2001 г. // Международное сотрудничество в сфере борьбы с терроризмом. Сб. док. М., 2004. С. 76-77.
5 См.: Laqueur W. The new terrorism: Fanatism the Arms of Mass Destruction. N.Y, 1999. P. 27.
