CC BY
6
УДК 930+17 ГРНТИ 03.23.07+02.51
ОПЫТ ВЫЯВЛЕНИЯ ДИНАМИКИ ВОСПРИЯТИЯ Н.А. БЕРДЯЕВА В ИЗДАНИЯХ «СЛОВАРЯ ПО ЭТИКЕ» С 1970 ПО 1989 ГГ. И УТОЧНЕНИЯ ЭТИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ ФИЛОСОФА
Д.А. Тепляков
Омский государственный университет имени Ф.М. Достоевского Россия, 644077, г. Омск, просп. Мира, 55а; rector@omsu.ru
Реконструируются изменения содержания статьи «Бердяев Николай Александрович» в «Словаре по этике» (со 2-го по 6-е издание) с опорой на работы самого Н.А. Бердяева. В научный оборот вводится понятие «идеологический дракон».
Ключевые слова: Н.А. Бердяев, словарь по этике, свобода, объективация, соборность, этика творчества.
EXPERIENCE OF IDENTIFYING THE DYNAMICS OF PERCEPTION N.A. BERDYAEV IN THE EDITIONS OF THE "DICTIONARY OF ETHICS" FROM 1970 TO 1989 AND CLARIFICATION OF THE ETHICAL CONCEPT OF THE PHILOSOPHER
D.A. Teplyakov
Dostoevsky Omsk State University
Russia, 644077, Omsk, prosp. Mira, 55A; rector@omsu.ru
The article about N. A. Berdyaev in the "Dictionary of ethics" (from the 2nd to the 6th edition) is reconstructed with looking back on N. A. Berdyaev himself. The concept of "ideological dragon" is introduced into scientific circulation. Keywords: N. A. Berdyaev, a dictionary of ethics, freedom, objectification, conciliarity, ethics of creativity.
Для исторического развития человечества требуется определение этических координат. Доминирующее сегодня постмодернистское общественное сознание несёт в себе этический релятивизм (оно отвергает чётко обозначенные этические координаты) и вместе с тем презентизм, утверждающий, что якобы всегда есть только настоящее, а прошлого и будущего (как отдельных самостоятельных и вместе с тем диалектически связанных между собой онтологических реальностей) нет. Словом, под сомнение ставится историческое движение человечества (объективно — оно загоняется в тупик), а также само будущее человечества как такового (см. рассуждения различных трансгуманистов). Однако, повинуясь «стреле времени», человечество всё-таки вынуждено развиваться. Вопрос лишь в том, станет ли это развитие осознанным и свободным (для большинства людей) или «туманным»,
© Тепляков Д.А., 2020
разрушительным и даже катастрофическим. По нашему убеждению, чтобы у России и в то же время у человечества в целом было будущее, следует восстановить систему этических и исторических координат.
Предметом данного исследования выступают редакционные изменения содержания статьи «Бердяев Николай Александрович» в изданиях (со 2-го по 6-е) «Словаря по этике». Так как словарь был многотиражным (от 100 тыс. до 500 тыс. экз.), то он, несомненно, отражал официальную идеологическую установку соответствующего периода. Словом, изменение текста статьи есть отражение атмосферы советской гуманитаристики.
Цель статьи — реконструкция изменений в тексте статьи «Бердяев Николай Александрович» в «Словаре по этике» от издания к изданию с опорой на работы самого Н.А. Бердяева. Цель предполагает решение следующих
задач: 1) обнаружить вторжение и исчезновение идеологических «драконов», «полудраконов» и поправок идеологического свойства; 2) выявить моменты совершенствования текста; 3) через критику текста словарной статьи подробнее реконструировать этическую концепцию Н.А. Бердяева.
Что такое совершенствование текста — более-менее понятно. Требуется разъяснить, что такое идеологический «дракон». Это есть дежурная фраза, транслирующая господствующую официальную точку зрения касательно исторических личностей, явлений, событий, процессов и понятийных категорий. Присутствие таких «драконов» влияет на смысл, суть текста в его целом как незаметно (полностью согласуясь с настроением текста), так и контрастно (как чужеродный элемент, «плата кесарю» за допуск статьи в печать), пытаясь усмирить, ограничить противоречащий официальной идеологии смысл и навязать свою теоретико-методологическую установку. Во втором случае «драконы» легче «отделяются» от текста при чтении.
Почему именно «дракон»? Дракон есть сказочное, мифологическое, страшное чудовище — крылатый змей, изрыгающий пламя, — считающееся как символом власти (Китай, Юго-Восточная Азия, Япония), так и образом злого духа (в христианских писаниях). Идеологический «дракон» исполняет не проясни-тельную, а полицейскую функцию: стоит на страже государственной идеологии, беспощадно заглушая, подавляя всё, кажущееся враждебным или подозрительным. Порой, чтобы добраться до сути описываемого предмета, требуется мысленно победить такого «дракона», нейтрализовав его искажающее дискурсивное воздействие. Уточним: идеология, телохранителем которой выступает «дракон», здесь понимается в качестве извращённой, иллюзорной формы сознания, оторванной от создавшего её человека и общества, властвующей над человеком и обществом, искажающей реальность. Помимо этого идеология есть также совокупность идей (помогающая человеку и обществу в познании и самопознании, в труде и творчестве — в культуре), а без идей человек существовать не может. В этом втором смысле идеология есть необходимая составляющая человека, общества и государства. Как ни покажется странным, у Маркса и у Бердяева определение понятия идеологии схожее.
В 1-м издании словаря по этике (1965) не было статей по персоналиям [1]. Такого
рода статьи появились во 2-м издании (1970), в нём же находим изначальную редакцию статьи про Бердяева [2, с. 24-26]. После первого прочтения статья оставляет о себе приятное впечатление стремления к объективному взгляду на концепцию Бердяева, правда, не без идеологических ремарок. С них и начнём разбор статьи. Первой встречается идеологическая трактовка сборника «Из глубины» (1918), он назван «контрреволюционным». С ней сложно согласиться, особенно касательно статьи Бердяева «Духи русской революции» в нём.
«Духи русской революции» Бердяева, по тексту, противоречивы. Он противопоставляет социальную революцию христианскому идеалу, выносит обвинительный приговор русской революции, к примеру: «Русская революция хотела бы истребить весь культурный слой наш, утопить его в естественной народной тьме» (распространённое среди интеллигенции тех лет опасение); «Революционная мораль так же враждебна христианству, как и мораль толстовская, — одна и та же ложь и подмена их отравляет и обессиливает» [3, с. 84, 89]. Вместе с тем, философ подвергает критике, высвечивает неприглядные образы, доставшиеся от прошлого, которые необходимо преодолеть, чтобы революция не погибла; к примеру: «.. .попробуйте проникнуть за поверхностные покровы революционной России в глубину. Там узнаете вы старую Россию, встретите старые, знакомые лица. Бессмертные образы Хлестакова, Петра Верховенского и Смердякова на каждом шагу встречаются в революционной России и играют в ней немалую роль.» и более того: «Истинная духовная революция в России (выд. мной — Т.Д.) была бы освобождением от той лживости, которую видел в русских людях Гоголь, и победой над той призрачностью и подменой, которые от лживости рождаются» [3, с. 57, 63]. Философ предупреждает против перевоплощения революции в торжество Великого Инквизитора (можно сказать, против опасности административно-командной системы), против левачества, выбрасывающего всё прошлое с парохода настоящего, против презрения к духовному труду и творчеству, против безответственного коллективизма и в то же время против индивидуализма, враждебного личности (что весьма проницательно и злободневно для нашего сегодня). [3, с. 70-71, 80-81, 82, 84-85]. Словом, за поверхностными словами, ругающими социализм, в статье Бердяева можно найти глубокое осмысление, помогающее социализм построить.
Явным идеологическим «драконом» является следующее клише: «Современные буржуазные идеологи используют концепцию Бердяева в борьбе с марксистско-ленинской теорией». Весьма противоестественно звучит этот тезис, учитывая тот факт, что Бердяев был беспощадным и глубоким критиком буржуазно-мещанской морали:
«Буржуазность — основная моральная категория. В понятие буржуазности здесь, конечно, вкладывается смысл религиозно-метафизический, а не социально-классовый. Буржуазность есть приспособление к мировой данности в целях устроения, спокойствия и безопасности в этом мире. Буржуазность есть послушание положениям и оценкам, созданным инерцией и тяжестью этого мира. Буржуазно всё, что оценивает человека не по качествам в нём, а по положению его, по окружающей его среде. Противоположно буржуазности всякое творческое преодоление мировой данности, выход из оценок мировой инерции. Противоположно буржуазности всякое жертвенное отречение от устроенности и безопасности. Мещанская мораль прикреплена к месту, ограничена данностью, боится всякого отрыва. В сущности, всякая бытовая мораль буржуазна — буржуазна и христианская бытовая мораль. В чистой евангельской морали нет ничего бытового, ничего буржуазного» [4, с. 248].
С чего это ради буржуазным идеологам приглянулась концепция Бердяева из текста, непонятно. Выше мы читаем, что концепция Бердяева, «основанная на дуализме и даже на противопоставлении мира феноменального (падшего) и мира ноуменального (духовно-божественного), есть одна из форм модернизации и одновременно апологии христианского учения». Это утверждение используется против марксизма-ленинизма? Заметим, что противопоставление, о котором здесь речь, у Бердяева не абсолютно: «Духовная же жизнь совсем не противоположна жизни душевной и телесной и совсем не отрицает её, а означает вступление их в иной план бытия, приобретение ими высшей качественности, движение к высотам, к тому, что есть сверх-жизнь, сверхприрода, сверх-бытие, сверх-Божество» [5, с. 26]. Главное у Бердяева — речь о диалектике: о должном, о восходящем движении, что не противоречит марксизму-ленинизму. Здесь же, в словарной статье, говорится о модернизации христианского учения Бердяевым. А не умест-
нее ли сказать о прояснении сути христианства Бердяевым?
В словарной статье не сказано, что Бердяев был серьёзным критиком исторического христианства. Поясним. Историческое христианство — Christenhed (дат.) — понятие Кьер-кегора, обозначающее христианство как общественное явление, каким оно предстаёт в мире. Его противоположность — Christendom (дат.) — христианство в идеале, каким оно должно быть [6, с. 134]. «Символически церковь осталась верна словам Христа, — утверждает Бердяев, — но реально изменила им» [5, с. 119]. В концепции единства и борьбы этих противоположностей и рассуждал Бердяев. Это ещё раз к мнению касательно «модернизации» христианства. Ещё чуть выше говорится о соборности, «добровольной общности людей, в которой личностно-индивидуальные качества их сохраняются, а отношения опосредствуются богом». В понятии «соборность» как раз и есть сходство учения Маркса (марксизма) с персонализмом Бердяева, чего не замечают (скорее всего, в силу негативно-идеологических зажимов) авторы. В первых строчках статьи вообще признаётся, что философ с самого начала своего творческого пути «пытался дать этическое обоснование социализму».
Первое общее впечатление — стремление авторов и редакции (насколько позволяло то время) к объективному и взвешенному отношению к философу (к адекватному возвращению имени философа широкой общественности) и к его концепции этики, в особенности по сравнению с более ранними словарными статьями философской энциклопедии 1960 г. [7]. Бердяев определяется как «русский буржуазный философ-мистик», обличается в «открытой контрреволюционности», а его «буржуазная реакционность обнажалась во все решающие моменты классовой борьбы». «Философия неравенства» авторами статьи называется главной работой философа, хотя сам Бердяев был другого мнения: «В самом начале 18 года я написал книгу «Философия неравенства», которую не люблю, считаю во многом несправедливой и которая не выражает по-настоящему моей мысли» [8, с. 229]. В словарной статье говорится о свободе из «ничто», об объективации, о трёх типах этики (этике закона, этике благодати и этике творчества), о богоче-ловеческом идеале и соборности . Чего не
1 Биография Бердяева в статье не представлена, что и понятно, исходя из идеи самого словаря.
достаёт в статье? В ней Бердяев не назван ни мощным и беспощадным критиком мещанской и буржуазной морали, ни глубоким критиком исторического христианства.
Проследим, какие изменения в тексте статьи произошли со 2-го на 3-е издание [9, с. 24-25]. «Исходным в концепции Бердяева, — пишут авторы статьи, — является утверждение . что свобода первичнее бытия, находится вне бога и коренится в божественном "ничто"». Во втором издании кавычек у слова «ничто» не было. Следом по тексту во втором издании говорится: «Это положение суть теодицеи Бердяева» (выд. в цитатах из словарной статьи мои — Т.Д.). В 3-м слово «суть» меняется на «основное»: «Это основное положение теодицеи Бердяева»1. Дальше: «.воплощаясь в предметы, — говорится авторами во 2-м издании, — творческая деятельность попадает во власть необходимости и несвободы (в этом смысле духовный опыт человека трагичен), она всё же приближает богочеловеческий идеал, мыслимый Бердяевым эсхатологически». Развернём: «свободный творческий акт совершается вне власти времени, ибо в нём нет никакой детерминированности, он исходит из той глубины бытия, которая не подчинена времени, он есть прорыв из другого порядка бытия <...> Творческий акт есть выход из времени, он совершается в царстве свободы, а не в царстве необходимости» [5, с. 157]. Словом, Бердяев, с одной стороны, говорит, что творчество не подвластно причинно-следственному детерминизму, необходимости феноменального мира, живущего во времени, оно всегда исходит из глубины свободы, с мучениями, с борьбой прорывается из мира ноуменов, а с другой — эпоха господства творчества у человечества в целом находится по ту сторону «падшей» истории — в Царствии Божьем. Марксист в таком случае может сказать, что творческий потенциал человечества получит свой расцвет лишь после смены экономической общественной формации на постэкономическую (коммунистическую).
В 3-м издании словаря меняют, видимо, более правильно, на «.воплощаясь в предметы...». В конце статьи убирается кусочек, который уже упоминался нами, про противопоставление падшего духовно-божественному, таким образом, идеологический «дракон» про «современных буржуазных идеологов» оголя-
1 Возможно, с точки зрения редакторов слово «основное» звучит точнее и менее «идеалистически», чем слово «суть».
ется совершенно, отчуждаясь от канвы повествования, выглядит абсурдным. Скажем, что изменения текста со 2-го на 3-е издание имели чисто технический характер.
Самые масштабные изменения в тексте происходят с 3-го на 4-е издание. В 4-е [10, с. 24-25] «залетают» четыре идеологических «дракона». Первый из них — в начале текста. Он обвиняет Бердяева во «враждебности к демократическому движению и материалистической теории». В действительности Бердяев не испытывал стойкой и продолжительной враждебности к демократии, его отношение к ней было подлинно философским, то есть диалектическим. Смотрим в «О назначении человека»:
«Преодолевая противоположность между любовью и созерцанием, этика творчества преодолевает противоположность и между этикой аристократической и этикой демократической. Это есть этика восхождения и нисхождения человека. Человеческая душа поднимается вверх, в гору, идёт к Богу, завоевывает себе дары Св. Духа, она стремится к духовному аристократизму. И человеческая душа нисходит в грешный мир, разделяет судьбу мира и людей, стремится помочь братьям своим, отдаёт им духовную энергию, накопленную в движении души вверх, в стяжании духовной силы. Одно без другого невозможно» [5, с. 163].
Заметим: демократизм и аристократизм здесь понимаются не столько политически, сколько духовно. Политическая демократия понимается Бердяевым диалектически противоречиво. Во всяком случае Бердяев не страдал дихотомическим мышлением, которое подразумевает только две категории для оценки людей, событий, явлений, процессов по типу только «враждебно» или только «дружественно». Дихотомическое мышление порождает идеологические рамки, в частности, рассматриваемые нами здесь. Идеологические «драконы» транслируют шаблонное, схематичное, механистическое, упрощённое мышление, чуждое противоречивой реальности. Касательно враждебности материалистической теории — тоже неверно. Философ, по сути, не отрицал материалистическую теорию, а расставил в ней идеал-реалистические акценты. Читаем:
«Фантазмы нужно отличать от фантазии и воображения. И разница между ними та, что, в то время как творческая фантазия созидательна и поднимает душу вверх, не отри-
цает и не извращает реальностей, а преображает их и прибавляет к ним новые реальности, т. е. есть путь возрастания бытия, фан-тазмы, разрушительны по своим результатам, отрицают и извращают реальности, и есть путь от бытия к небытию. <...> В мире фантасмагорическом все реальности смещены со своих мест и извращены, структура бытия нарушена и все отнесено к эгоцентрическому существу, одержимому теми или иными страстями <...> греховные страсти создают свои миры фантазм, нарушают и разрушают первичное чувство реальности, делают человека антиреалистом, идеалистом в дурном смысле слова <...> Функция реальности нарушена, что П. Жанэ считает источником сумасшествия <...> фантасмагорическим миром является мир капитализма, мир банков, биржи, бумажных денег, чеков и векселей, реклам, конкуренции и погони за лёгкой наживой. <...> Фантазм есть всё, что не выводит человека из себя к другому, не преодолевает эгоцентризма, ищет лишь для себя, не хочет знать реальностей, не вкоренено в бытии» [5, с. 193-198].
Словом, философ враждебен не адекватно понимаемой материалистической теории, а дурному идеализму, искажающему реальности. В действительности Бердяев как критик буржуазной морали враждебен «материализму» капиталистического общества и фальшивой «демократии», его прикрывающей. Капиталистический «материализм» и прикрывающая его «демократия» восторжествуют в нашей стране после развала СССР с 1991 г. (через десять лет после выхода 4-го издания словаря). Стоит задуматься, а не готовилось ли это противопоставление «этического обоснования социализма» капиталистической «материалистической теории» и «демократии» ещё на излёте эпохи «застоя»?
Следующим идёт промежуточный идеологический «дракон», атакующий соборность, умаляющий её: «Здесь <в царстве духа, свободы, бессмертия, вечности> вполне (выделенное курсивом убрано из 4-го издания — Т.Д.) осуществляется так называемая (выделенное курсивом вставлено в 4-е издание — Т.Д.) религиозная коммюнотарность (соборность), т. е. добровольная общность людей...». Принизить соборность требовалось, чтобы в следующее предложение более уверенно вселился следующий идеологический «дракон», встающий на «пустующее» место после удаления оттуда мысли о противопоставлении падшего и
духовно-божественного: «Противопоставляя индивидуальное социальному, отождествляя личность с духовным началом, концепция Бердяева есть, по существу, одна из форм модернизации и одновременно апологии христианского учения». Данный «дракон» исполняет обосновывающую функцию для завершающего текст «дракона» о «современных буржуазных идеологах.». Исполняет, надо сказать, неубедительно — соборность, несмотря на «ранение», сопротивляется ему. Поясним, о чём идёт речь. В поверхностном шаблонно-догматическом понимании противопоставление индивидуального социальному в пользу индивидуального без всяких сомнений есть мысль сугубо «буржуазная» и потому, дескать, её могут использовать буржуазные идеологи «в борьбе с марксистско-ленинской теорией».
Да, Бердяев делает ставку на действительно свободную здравомыслящую личность, но она не противопоставлена социальному вообще (она враждебна социальной обыденности, общественному мнению, «общности индивидуалистического разъединения» и т. д. = буржуазно-мещанскому обществу), она жаждет спасения всего мира, которое достигается в соборности:
«.все должны быть спасены, свобода человека должна быть просветлена изнутри, без насилия над ней, что приходит через Христа, что и есть спасение <...> Нравственная воля должна быть прежде всего направлена на всеобщее спасение» [5, с. 299, 302];
«Современный социологизм глубоко противоположен всякой соборности в религиозном смысле этого слова. Ложно противополагать индивидуализму общественность. Общественность и индивидуализм прекрасно соединимы»;
«Освобождение человеческой индивидуальности от Бога и от мира есть человекоубийство. Это освобождение есть диавольское порабощение. Свобода человека связана со свободой мира и осуществляется лишь в мировом освобождении» [4, с. 148, 267];
«Из этического нужно понять общественное, а не из общественного этическое. Нравственная жизнь есть не только жизнь личности, она есть также жизнь общества. Но чистота нравственного сознания постоянно искажена тем, что я буду называть социальной обыденностью»;
«Через свободу своей совести личность связана с соборным духом, а не через общественное принуждение и общественный авторитет. Этика творчества есть всегда
профетическая, обращенная к будущему этика и потому идущая от личности, а не от коллектива, но направленная социально»[5, с. 24, 144-145].
Противоречивое «сожительство» между совершенствованием текста и идеологическим «драконом» наблюдается во второй половине текста (выделенное добавлено в 4-е издание): «Лишь «этика благодати», с её принципом искупления вины и спасения всех (добрых и злых) Христом, и «этика творчества», снимающая оценку деяний с точки зрения добра или зла (здесь особенно очевиден субъективизм Бердяева), позволяют человеку ответить на зов бога, который не управляет порабощённым миром, а открывается ему». С точки зрения идеологического догматизма логичнее на Бердяева навесить ярлык «объективного идеалиста», а здесь философу вменяют «субъективизм»! Надо понимать, что господство этики творчества Бердяева соответствует марксистской постэкономической формации (коммунизму), находящейся действительно, в хорошем смысле этого слова, по ту сторону добра и зла.
«Человек наряду с законническим, нормативным моральным миром, который закончен и к которому ничего нельзя прибавить, создаёт себе, воображает мир высший, свободный, прекрасный, лежащий по ту сторону обыденного добра и зла <...> самое совершенное исполнение закона не есть образ совершенной жизни. Воображение может быть и источником зла, может быть злое воображение и фантазмы <...> Не имеющие воображения думают, что никакой лучшей жизни не может быть и не должно быть, а есть лишь неизменный порядок жизни, в котором должен осуществляться закон, сам по себе неизменный» [5, с. 153-154].
Разберём три «полудраконовские» правки, а точнее — исчезновения в 4-м издании. Первое (фрагмент, выделенный в цитате курсивом, исчезает из статьи 4-го и последующих изданий): «Вследствие «падшести» мир природы и истории (формы проявления духовной первореальности, называемой Бердяевым творческой волей и страстью) оказывается под властью объективации» («подпадает под власть» заменяется на «оказывается под властью» — Т.Д.). Непонятно, как это сочетается с прибавлением в начале текста «идей Ницше», которые Бердяев пытался сочетать с некоторыми «положениями» (во 2-3-м изданиях
писалось про идеи) марксизма и кантианством. Вместе с критикой второго «полудраконного» исчезновения (редакторы статьи с 4-го издания убрали слово «вражда», о чём ниже) прокомментируем интерпретацию объективации авторами статьи (слово, выделенное мною курсивом в цитате из статьи, из 4-го и последующих изданий исчезает — Т.Д.): «Объективация означает господство отчуждения, необходимости и детерминации, исчезновение индивидуального в общем, социализацию, уничтожающую всякую личную оригинальность (в 4-м издании: «человеческую оригинальность»1 — Т.Д.). Сфера объективации — сфера страдания, вражды и насилия». Налицо односторонне-«леваческое» (а значит, и механистическое, а не диалектическое) понимание объективации у авторов, в отличие от самого Бердяева. Они не видят её положительной работы в истории человечества:
«Пробуждение и развитие сознания сопровождается раздвоением и отчуждением. Человек должен пройти через критику сознания, критику разума. Прохождение через объективацию есть судьба духа в этом мире. И объективация имеет и положительное значение в падшем мире, она может вооружать и защищать человека. Но на вершине сознания, где оно соприкасается с сверхсознанием, может начаться обратный процесс, познание может стать приобщением и соучастием, но со всеми завоеваниями критики и просвещенного разума» [11, с. 195].
«Левачество» авторов как один полюс крайности притянул к себе полюс противоположный: из 4-го издания ими была убрана «вражда» из сферы объективации2. Бердяев же прямо говорит о вражде:
«Объективация. значит, что этот мир находится в недолжном духовном и нравственном состоянии, в состоянии рабства, утери свободы, вражды, отчуждённости, выбро-шенности вовне, подчинения необходимости» [11, с. 194].
Власть объективации, по сути, можно отождествить с экономической общественной формацией (с её процессами отчуждения), которая конституируется на вражде (классовой и т. д.). Можно — конечно, с натяжкой — предположить, что авторы здесь косвенно убирают
1Скорее всего, такой заменой авторы решили смазать акцент Бердяева на личности.
2 Вот это реальный субъективизм и произвол!
фактор классовой борьбы из экономической общественной формации, что есть грубейшая ошибка для марксистов. Третьей «полудракон-ной» правкой можно назвать лишение вечности (через превращение существительного в прилагательное) своего самостоятельного онтологического статуса: «Реализация богочеловече-ского идеала означает конец истории и наступление вечного царства духа, свободы, бессмертия»1.
Теперь проследим собственно совершенствование текста словарной статьи. В 4-м издании авторы приходят к однозначной характеристике взглядов Бердяева: «По своим взглядам Бердяев — религиозный экзистенциалист». Во 2-м и 3-м изданиях был намёк на возможную дискуссию: «Взгляды Бердяева обычно характеризуют как религиозный экзистенциализм». Дальше идут приемлемые дополнения: «свобода первичнее бытия, находится вне бога и коренится в божественном "ничто"» (3-е изд.), «.коренится в "неизъяснимой глубине"2, в "ничто"» (4-е изд.). В следующих двух предложениях выделенное появляется в 4-м издании: «Это основное положение теодицеи Бердяева: оно позволяет "снять" с бога ответственность за мировое зло, источником которого объявляется "несотворённая свобода" — духовная "бесконечная потенция". Благодаря свободе дух может отпасть от бога».
Дальше читаем 3-е издание (всё изменяющееся и впервые появляющееся выделяется мною): «Здесь царствует "этика закона"; она устанавливает внешнее различие добра и зла, делит людей на добрых и злых, держится на страхе перед наказанием, а потому порождает фанатизм, формализм и лицемерие». В 4-м издании говорится: «Здесь царствует "этика закона", чисто внешне она устанавливает различие3 добра и зла, делит людей на добрых и злых, держится на страхе перед за-коном4 и наказанием, а потому порождает фанатизм, формализм и лицемерие».
Ещё редакция словарной статьи: «Не только человек нуждается в Боге, но и Бог нуждается в человеке, ибо каждый акт его свободного творчества5 есть конец объективации и "прорыв" духовного в сферу объектов, есть
1 У Бердяева вечность - категория самостоятельная. «Космическое и историческое время,— утверждает философ, — не походит на вечность» [11, с. 264].
2 Т.е. в Ungrund'е [см. 5, с. 29].
3 Здесь выражено более точно: этика закона относится к добру и злу внешне = поверхностно, формально.
4 «Закон по природе своей всегда запугивает» [5, с. 102].
5 Тавтология: творчество свободно по своей сущности.
богосозидание. Хотя, воплощаясь в предметах, творческая деятельность попадает во власть необходимости и несвободы (в этом смысле духовный опыт человека трагичен), она приближает богочеловеческий идеал, мыслимый Бердяевым эсхатологически» (3-е изд.); «Не только человек нуждается в боге, но и бог нуждается в человеке, каждый свободный акт творчества6 которого есть конец объективации и "прорыв" духовно-божественного7 в сферу объектов, есть богосозидание. Хотя, воплощаясь в предметах, творческая деятельность попадает во власть необходимости и несвободы (в этом смысле духовный опыт человека трагичен), она всё же приближает бо-гочеловеческий идеал, мыслимый Бердяевым эсхатологически» (4-е изд.). Эти дополнения реально проясняют суть бердяевской концепции. По списку сочинений Бердяева, приведённому в конце статьи, заметим, что с 4-го издания он стал меньше.
В целом, изменения текста, произошедшие с 3-го на 4-е издания, масштабны. Статью населили четыре полноценных идеологических «дракона» и три «полудракона», которые, конечно, внесли свою негативную лепту, но, тем не менее, поскольку они оказались во многом самоизолированными, не смогли кардинально изменить общее настроение статьи — насколько возможно на тот момент объективистского отражения концепции Бердяева. Помимо этого было внесено порядка тринадцати правок в текст, девять из которых помогли лучше отразить концепцию, две носят нейтральный характер, а остальные две — понижающий Бердяева. Итого, счёт 7 (+2): 9 — ничья в соотношении «драконизации» и совершенствования текста. Можно предположить, что за этими дискурсивными перестановками, говоря словами Бердяева, велась борьба между свободным актом творчества авторов статьи и формально-законнической, застывшей, несвободной, отчуждённой объективацией (обузданием) со стороны бюрократического аппарата.
5-е издание словаря по этике [12, с. 25-26] целиком и полностью наследует 4-е. Внесённое изменение лишь свидетельствует об удовлетворении прошлыми интерпретациями и даже о «лености» и «засыпании» ума, что «гротескно» отражает закат эпохи «застоя». Убирается ссылка на полное собрание
6 Лучше: к творчеству приходят из свободы.
7 Верное уточнение: духовное может быть не только во Христе — оно может быть и бесовским и т. д.
сочинений В.И. Ленина (она присутствовала во 2-4-м изданиях) в предложении, где сообщается, что Бердяев участвовал в создании программного сборника русских идеалистов "Вехи", названного В.И. Лениным энциклопедией либерального ренегатства (т. 19, с. 168)».
Последнее издание советского словаря по этике (6-е) вышло в разгар «перестройки» в 1989 г. [13, с. 28-29]. Заметим, в постсоветское время новых изданий не выходило. Между тем потребность в подобном Словаре по этике жа-ёт о себе знать. В 2010 г. создан сайт с мультимедийной версией 3-го издания словаря (номер издания определён по статье про Бердяева) [14].
Правка текста в «перестроечном» издании выполняется чисто по идеологическому принципу без всякого совершенствования. В духе времени убирается самый «древний» «дракон» про «современных буржуазных идеологов», просуществовавший со второго издания. Логику этой ситуации можно интерпретировать от обратного: буржуазные идеологи (их с тех пор принято называть либеральными) не представляют теперь никакой угрозы для государственной идеологии, а марксизм-ленинизм теряет свои монопольные позиции. Все остальные «драконы», как ни странно, остаются на своих местах. Более того, вводятся невидимые «драконы» нового типа:
1. Антиперсоналистический — вычёркивается ленинская характеристика сборника «Вехи». Это антиидеологический «дракон», сохраняющий обратную идеологическую тенденцию. С другой стороны, конечно, можно сказать, что сборник «Вехи» «освободился» от авторитетного «давления» ленинской оценки, а, стало быть, можно подумать и над другими толкованиями. Вместе с тем дистанцирование от Ленина, от марксизма-ленинизма, очевидно, поставило под вопрос существование самой советской идеологии, на матрице которой строился «Словарь по этике». Вслед за этим неизбежно ставился и вопрос о дальнейшем существовании СССР, который действительно в то время находился в жесточайшей лихорадке и давал трещины. Но вместе с тем сохраняется финальная фраза прежней статьи: «Критика идей Бердяева дана В.И. Лениным, Г.В. Плехановым и др. марксистами». Так как в СССР уже происходила идеологическая трансформация в сторону буржуазной идеологии (об этом свидетельствует и факт исчезновения из словаря статей «буржуазная мораль» и «буржуазная этика»), то в складывающемся общественном
мнении данная коннотация, напротив, становится идеологически позитивно заряженной и привлекательной.
2. Антиобъяснительный (плюс следующий новым идеологическим веяниям) — вычёркивается, за что Бердяев в 1922 году был выслан за границу, — «выступал против советского строя». А это действительно было так, сам Бердяев вспоминает об этом в «Самопознании»: «Изначально я воспринял моральное уродство большевиков. Для меня их образ был неприемлем и эстетически, и этически. В течение пяти лет я прожил в советском коммунистическом строе, и все эти пять лет я отличался моральной непримиримостью» [8, с. 229]. Последняя, третья правка идеологического свойства, по-видимому, преследует цель смягчения характеристики философа: сборник «Из глубины» 1918 года (в котором участвовал Бердяев) назван не «контрреволюционным», а «антиреволюционным». Обращаясь к контексту «позднеперестроечного» времени, на примере данной статьи о Бердяеве, можно утверждать, что «деидеологизация» происходила вполне очевидно в сторону буржуазной идеологии. Соответственно, остававшиеся два идеологических «дракона» из четырёх и все остальные «полудраконы» автоматически перекрашивались из отрицательных в положительные. Вместе с тем идеология как ложная, иллюзорная форма общественного сознания во всех «драконах» и «полудраконах» объективно сохранялась. Противоречивая реабилитация Н.А. Бердяева в нашей стране набирала обороты.
Выводы
В ходе реконструкции изменений в тексте статьи о Н.А. Бердяеве в «Словаре по этике» от издания к изданию с опорой на труды самого Н.А. Бердяева автор данного исследования пришёл к следующим выводам. Касательно первой и второй задачи данного исследования. «Драконизация» текста статьи о Бердяеве в изданиях «Словаря по этики» соседствует с процессом творческого совершенствования текста, помогающего глубже проникнуть в суть этической концепции философа. Это соседство противоречиво: совершенствование текста стремится лучше реконструировать предмет статьи, а «драко-низация», противоречащая тексту, препятствует этому. Но это явное противоречие, вдумчивый читатель может воспользоваться этим и мысленно изолировать «драконов».
Скорее всего, такое соседство — это результат борьбы между авторами и бюрократическим давлением сверху. Массовое появление «драконов» и в то же время совершенствований текста происходит на исходе эпохи «застоя» (в 4-м издании 1981 г.).
Перестроечное издание не избавляется от большей части «драконов» эпохи «застоя», а наследует их. Сохраняются все «драконы», появившиеся начиная с 4-го издания:
1) о «враждебности» Бердяева демократии и материализму;
2) умаляющий соборность;
3) механистически противопоставляющий индивидуальное и социальное;
4) о «субъективизме» Бердяева и все остальные «полудраконные» образования) — и дополняются своими собственными «драконами» нового типа (антиперсоналистический и антиобъяснительный), а значит, идеологически набиравшая силы линия в годы перестройки не являлась абсолютным отрицанием эпохи «застоя», более того — она наследует его механистические черты (губительные для советского проекта).
Провозглашённая «прожекторами» перестройки «деидеологизация» оказалась направлена на устранение конкретной идеологии — советской, расчищая почву для господства либеральной. «Застоевские» «драконы» сработали в сторону десоветизации, чем на практике доказали свою механистическую сущность, чуждую диалектике и истинно советскому. В перестроечном издании нет совершенствования текста: редакция была занята лишь идеологическим обрамлением словарной статьи, следуя государственному заказу.
Относительно третьей задачи исследования. Через критику идеологических «драконов» и «полудраконных» образований в данном исследовании была более подробно реконструирована этическая концепция Н.А. Бердяева. В словарной статье говорится о свободе из «неизъяснимой глубины», из «ничто»; об объективации; о трёх типах этики (этике закона, этике
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Краткий словарь по этике / под. общ. ред. О.Г. Дробницкого и И.С. Кона. М. : Политиздат, 1965. 543 с.
2. Словарь по этике / под ред. О.Г. Дробницкого и И.С. Кона ; 2-е изд. М. : Политиздат, 1970. 398 с.
3. Бердяев Н.А. Духи русской революции // Из глубины: cб. ст. о русской революции. М. : Изд-во Моск. ун-та, 1990. С. 56-90.
благодати и этике творчества); о богочелове-ческом идеале и соборности. Однако в ней не говорится о том, что Бердяев является мощным и беспощадным критиком как мещанско-буржуазной морали, так и исторического христианства.
Автор приходит к пониманию, что этические идеи Бердяева во многом комплементарны марксизму-ленинизму: см. его понимание соборности. Этика творчества, по Бердяеву, преодолевает противоположность между аристократической и демократической этикой (не в политическом, а в метафизическом понимании): человеческая душа стремится к Богу, для того чтобы снизойти до своих братьев и спасти их. Бердяев, по сути, не враждебен материалистической теории, он расставляет в ней идеал-реалистические акценты: даёт различие между губительными фантазмами, отрицающими и извращающими реальность (антиреализм, дурной идеализм) и творческой фантазией, преобразующей, возвышающей реальность. У Бердяева свободная, здравомыслящая личность враждебна не абстрактно-социальному вообще, а конкретно лишь бур-жуазно-мещанскому обществу (социальной обыденности, «общественному мнению», «общности индивидуалистического разъединения» и пр.). Личность у Бердяева соборна — метафизически социальна. Персонализм и соборность в богочеловеческом идеале, мыслимом Бердяевым, взаимодополняют друг друга, более того, не могут друг без друга.
Господство этики творчества Бердяева соответствует марксистской постэкономической формации (коммунизму), находящейся действительно, в хорошем смысле этого слова, по ту сторону добра и зла, в этом у Бердяева нет никакого «субъективизма». Объективация Бердяевым понимается не только как что-то полностью отрицательное, но и исторически необходимое, как то, в рамках чего происходило пробуждение и развитие сознания через его отчуждение и раздвоение.
REFERENCES
1. Kratkiy slovar po etike / pod. obshch. red. O.G. Drobnitskogo i I.S. Kona. M. : Politizdat. 1965. 543 s.
2. Slovar po etike / pod red. O.G. Drobnitskogo i I.S. Kona ; 2-e izd. M. : Politizdat. 1970. 398 s.
3. Berdyayev N.A. Dukhi russkoy revolyutsii // Iz glubiny: cb. st. o russkoy revolyutsii. M. : Izd-vo Mosk. un-ta. 1990. S. 56-90.
4. Бердяев Н.А. Смысл творчества. Опыт оправдания человека. М. : Изд-во Г.А. Лемана и С.И. Сахарова, 1916. 358 с.
5. Бердяев Н.А. О назначении человека. Опыт парадоксальной этики. Париж : Современные записки. Склад YMCA-PRESS, 1931. 318 с.
6. Кьеркегор С. Болезнь к смерти / gер. с дат. Н.В. Исаевой, С.А. Исаева ; 2-е изд. М. : Академический проект, 2014. 160 с.
7. Бердяев Николай Александрович // Философская энциклопедия. Т. 1. М. : Советская энциклопедия, 1960. С. 148.
8. Бердяев Н.А. Самопознание. Опыт философской автобиографии. М. : Книга, 1991. 448 с.
9. Словарь по этике / под ред. И.С. Кона ;
3-е изд. М. : Политиздат, 1975. 392 с.
10. Словарь по этике / под. ред. И.С. Кона ;
4-е изд. М.: Политиздат, 1981. 430 с.
11. Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики. Творчество и объективация // Бердяев Н.А. Царство Духа и царство кесаря. М. : Республика, 1995. С. 164-286.
12. Словарь по этике / под. ред. И.С. Кона ;
5-е изд. М. : Политиздат, 1983. 445 с.
13. Словарь по этике / под ред. А.А. Гусейнова и И.С. Кона ; 6-е изд. М. : Политиздат, 1989. 447 с.
14. Словарь по этике [Электронный ресурс]. URL : http://www.moralphilosophy.ru/index.htm (дата обращения: 13.05. 2020).
4. Berdyayev N.A. Smysl tvorchestva. Opyt opravdaniya cheloveka. M. : Izd-vo G.A. Lemana i S.I. Sakharova. 1916. 358 s.
5. Berdyayev N.A. O naznachenii cheloveka. Opyt paradoksalnoy etiki. Parizh : Sovremennyye zapiski. Sklad YMCA-PRESS. 1931. 318 s.
6. Kyerkegor S. Bolezn k smerti / ger. s dat. N.V. Isayevoy. S.A. Isayeva ; 2-e izd. M. : Akad-emicheskiy proyekt. 2014. 160 s.
7. Berdyayev Nikolay Aleksandrovich // Filosof-skaya entsiklopediya. T. 1. M. : Sovetskaya entsiklopedi-ya. 1960. S. 148.
8. Berdyayev N.A. Samopoznaniye. Opyt filosof-skoy avtobiografii. M. : Kniga. 1991. 448 s.
9. Slovar po etike / pod red. I.S. Kona ; 3-e izd. M. : Politizdat. 1975. 392 s.
10. Slovar po etike / pod. red. I.S. Kona ; 4-e izd. M. : Politizdat. 1981. 430 s.
11. Berdyayev N.A. Opyt eskhatologicheskoy metafiziki. Tvorchestvo i obyektivatsiya // Berdyayev N.A. Tsarstvo Dukha i tsarstvo kesarya. M. : Respublika. 1995. S. 164-286.
12. Slovar po etike / pod. red. I.S. Kona ; 5-e izd. M. : Politizdat. 1983. 445 s.
13. Slovar po etike / pod red. A.A. Guseynova i I.S. Kona ; 6-e izd. M. : Politizdat. 1989. 447 s.
14. Slovar po etike [Elektronnyy resurs]. URL : http://www.moralphilosophy.ru/index.htm (data obra-shcheniya: 13.05. 2020).
Дмитрий Александрович Тепляков —
магистр исторических наук, аспирант кафедры современной отечественной истории и историографии Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского; dmitryteplyakoff@yandex.ru.
Dmitriy Aleksandrovich Teplyakov — Master of Historical Studies, Post-graduate Student of the National Historu and Historiography Department at Omsk State Unversity; dmitryteplyakoff@yandex.ru.
Статья поступила в редакцию 26.08.2020 г.
