CC BY
222
________________Государственное устройство
Рустам ГИВАДУЛЛИН
ОППОЗИЦИЯ «ЦЕНТР - РЕСПУБЛИКИ» КАК ЭТНОПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМАТИКА
Статья посвящена этнополитическим аспектам российского федерализма. Анализируются советские и постсоветские подходы к описанию отношений между федеральным центром и республиками как межэтнических отношений.
The article is devoted to the ethno-political aspects of Russian federalism. The author analyzes Soviet and post-Soviet approaches to the description of relations between federal centre and the republics as an interethnic relations.
Ключевые слова:
федерализм, сепаратизм, унитаризм, федеральный центр, республики, дискурс, этнос, национализм, этнополитическая сфера; federalism, separatism, unitarism, federal centre, republics, discourse, ethnos, nationalism,
Постсоветский дискурс федерализма: проблема научно-исторической объективности
Вся история российского федерализма свидетельствует о том, что федерация в политическом смысле есть компромисс, уравновешивающий действие двух противоположных тенденций — сепаратистской, или децентрализаторской, исходящей из стремления региональных сообществ к самостоятельности, и объединительной, выражающейся в унитаризме центральной власти. Несомненно, эти взаимообусловленные тенденции должны рассматриваться историком как имеющие равновесное значение в развитии российского федерализма, становлении его конкретноисторических форм. Однако если историк является приверженцем идеологии сепаратизма или унитаризма, то равновесность и объективность в оценке им этих тенденций нарушается. К сожалению, подобная ценностно-идеологическая пристрастность характерна в целом для постсоветских дискурсов и подходов, которые большей частью выражают стремление переосмыслить политическую проблематику российского федерализма с унитаристской позиции. Для более подробного их рассмотрения наибольший интерес, на наш взгляд, представляют многотиражные учебно-научные издания, прежде всего историко-правового характера, дискурсивная практика которых в значительной степени отражает состояние общественно-политической мысли по проблемам федерализма. В качестве самых распространенных можно выделить следующие свойственные большинству авторов проявления унитаристского дискурса.
Во-первых, это основанная на идеологическом предубеждении заведомо негативная оценка сепаратизма как исторически деструктивного и нецелесообразного явления. Такую ценностную установку содержат даже серьезные академические издания, например энциклопедия «Федерализм»1. В предлагаемом ею определении федерации, принадлежащем известному политологу Э.Г Соловьеву, «центростремительная» тенденция выступает в позитивно окрашенном виде — в виде объективно-исторической потребности в «объединении во имя достижения общих экономических, внешне- и внутриполитических целей», в то время как «центробежное» стремление к самостоятельности не связывается
1 Совместное издание Московского университета и РАН.
ethno-political sphere.
ГИБАДУЛЛИН Рустам Марсельевич — к.и.н., заведующий кафедрой истории Камской государственной инженерноэкономической академии (ИНЭКА) сИа20052005@ yandex.ru
с реальными потребностями и рассматривается, по сути, негативистски — лишь как проявление угасающей исторической инерции в развитии обществ, «в прошлом разъединенных, нередко имевших собственные исторические судьбы и этнокультурные различия»1. Не удивительно, что в научной и учебной исторической литературе широкое применение получило понятие «парад суверенитетов», намекающее на показной и надуманный характер провозглашения республиками своего суверенитета в начале 1990-х гг. Представления о субъективно-волюнтаристской природе «парада суверенитетов», не отражающей объективно-исторически обусловленные общественные интересы, в конечном счете задают основу для его негативной оценки.
Во-вторых, унитаристский дискурс проявляется в подмене основного противоречия, составляющего суть политической проблематики федерализма. Заключающееся в оппозиции «сепаратизм регионов — унитаризм центра», оно часто подменяется противоречием между сепаратистами и сторонниками интеграции внутри самих региональных обществ. Например, представленное в энциклопедии «Федерализм» определение федерации, предлагая понимать ее как политический компромисс «центробежных» и «центростремительных» «сил» и «тенденций», несомненно, имеет в виду внутренние интенции регионального общества, столкновение которых образует его внутренний конфликт в процессе решения им вопроса о целесообразности своего участия или неучастия в федерации. В результате упускается из виду то, из-за чего собственно сама федерация понимается как политический компромисс — конфликт интересов между региональным обществом как субъектом федерации и федеральным центром. Именно поэтому в постсоветской политической истории российского федерализма такое явление, как унитаризм со стороны центра по отношению к республикам, почти всегда замалчивается историками и тем самым выводится из-под огня возможной критики. Даже если авторы и говорят об унитаризме как политической силе, противостоящей сепаратизму республик,
1 Федерализм: энциклопедия. — М. : Изд-во МГУ, 2000, с. 590.
они предпочитают не увязывать это с позицией центра2.
В-третьих, унитаристский дискурс выражается в идеологически предвзятом освещении причин постсоветского противостояния федерального центра и республик. Как правило, их сводят к якобы необоснованным и неоправданным претензиям республик на расширение объема своих властных полномочий за счет сужения компетенции федерального центра. В результате позиция последнего выглядит лишь как защитная реакция на вызовы, угрожавшие государственной целостности страны, а все постсоветские кризисы и противоречия в отношениях центра и республик объясняются исключительно этнорегиональным сепаратизмом и почти никогда — проявлениями державности и унитаризма в политике центральной власти. Такая неадекватность унитаристского дискурса не в по-следнюю очередь связана с его сконцентрированностью преимущественно на проблемах перераспределения властных полномочий между центром и субъектами федерации, т.е. на политической проблематике, которая была инициирована «сепаратистскими» требованиями республик. При этом значительно меньше внимания уделяется противоречиям, которые, напротив, были вызваны к жизни «унитаристской» стратегией федерального центра, направленной на девальвацию республик как национальных государств и, прежде всего, на нейтрализацию их роли как этнополитического фактора в кон-ституировании российской федерации.
Без учета этой унитаристской стратегии, реализуемой центром в этнополитической сфере, трудно выработать объективный взгляд на развитие российского федерализма как на процесс диалектического взаимодействия двух взаимообусловленных тенденций: сепаратистской и унитаристской. Поэтому утвердившиеся в постсоветской литературе подходы к пониманию оппозиции «центр — республики»
2 Например, внимание акцентируется лишь на республиках, а упоминаний о федеральном центре стараются избегать, когда говорят об «определенных политических силах», которыми «культивируются... крайние подходы к государственному устройству: . сепаратизм республик. , с одной стороны, и возврат к унитарной структуре регионов — с другой» (Баглай М.В. Конституционное право Российской Федерации : учебник для юридических вузов и факультетов. — М. : Издательская группа НОРМА - ИНФРА-М, 1998, с. 292).
необходимо критически переосмыслить, прежде всего в контексте этнополитичес-кой проблематики.
Проблема этнополитического измерения отношений «центр — республики»
В советское время официальная идеология не позволяла говорить об унитаризме федерального центра и тем более вести об этом речь применительно к этнополити-ческой сфере. Это стало возможным лишь в период перестройки, когда в обществе началось критическое переосмысление теории и практики советского федерализма через призму оценки состояния межэтнических отношений. В ходе развернувшегося в прессе общественного обсуждения этих проблем были актуализированы представления об особом исторически обусловленном надфедеративном положении русского этноса в системе федеративных связей, что позволило многим рассматривать взаимодействие федерального центра с республиками как проявление отношений русского этноса со всеми остальными этносами.
Определяющая роль этих отношений в конституировании российской федерации всегда признавалась отечественными историками-правоведами. Еще советские авторы отмечали в качестве важнейшей причины, вынудившей большевиков обратиться к федеративной модели, в первую очередь, «особые политические моменты (взаимоотношения между бывшей господствующей и ранее угнетенными нациями), которые делали необходимым именно в Российской республике федеративный характер соответствующих связей»1. В перестроечный период одной из наиболее остро дискутируемых в общественно-политической сфере проблем стала идеологическая переоценка сложившейся системы федеративных связей, рассматриваемой с точки зрения положения в ней русского этноса как «бывшей господствующей нации» по отношению к другим — «ранее угнетенным нациям». При этом высказывались диаметрально противоположные мнения. В частности, одни авторы говорили об обделенности и неравноправном положении русского этноса на том основании, что у него отсутствовало собственное национально-государственное образование
1 Левин И.Д. Суверенитет / предисл. д.ю.н., проф. С.А. Авакьяна. — СПб. : Изд-во «Юридический центр Пресс», 2003, с. 335.
в структуре федерации, аналогичное тем, которыми располагали все остальные этносы. Однако то, что государствообразующая правосубъектность русского этноса официально не была оформлена на уровне отношений между республиками, по мнению других авторов, давало основание считать ее реализованной в масштабе федерации в целом и видеть в этом выражение исторической преемственности в традиционном понимании России как национального русского государства.
Характерные ссылки на общероссийский масштаб русского этноса, обусловивший его особое политико-правовое положение в федерации, достаточно часты в современных учебно-научных изданиях. Например, типичным является утверждение о том, что «национальное большинство в РСФСР составлял русский народ, не объединенный в какое-либо отдельное национальное образование, а представленный самой РСФСР в целом»2. Принципиально важным является также признание современными авторами того, что по сути надфедеративный статус русского этноса не мог не способствовать формированию у него соответствующей надфедеративной национально-государственной идентичности3. Несомненно, РСФСР с самого начала ассоциировалась в традиционном «великорусском» сознании с идеей русской государственности, а территория РСФСР, соответственно, воспринималась им как важнейший элемент целостности русского этноса. В русло именно такой этнополитической логики укладывалось решение федерального центра создать политико-правовые гарантии территориальной целостности РСФСР путем отказа от изначально положенного в ее основу принципа добровольности ее участников4. Подтверждавшее основу этой доброволь-
2 Федерализм : энциклопедия. — М. : Изд-во МГУ, 2000, с. 441; История отечественного государства и права : учебник. Ч. II / под ред. О.И. Чистякова. - М. : бЕк, 1997, с. 441.
3 Например, утверждается, что «русская нация не имеет в составе РФ полноценной национальной государственности, из чего следует, что русская нация видит воплощение своих национальных интересов в создании многонационального правового государства - Российской Федерации» (Баглай М.В. Указ. соч., с. 293).
4 Для сравнения напомним, что декларированное революцией 1917 г. право республик на свободный выход из федерации, подтверждавшее добровольность ее участников, сохранялось как базовый принцип советского федерализма лишь применительно к СССР и лишь в отношении союзных республик.
ности упоминание о правовых механизмах и о самой возможности «признания выхода из Российской Федерации отдельных частей ее», присутствовавшее в п. «д» ст. 49 Конституции РСФСР 1918 г.1, было исключено из Конституции РСФСР 1925 г.2 Конечно, правильнее было бы утверждать, что, проявляя унитаризм в отношении республик, федеральный центр стремился не столько выражать интересы русского этноса, сколько использовать их в целях своей идеологической легитимации.
Так или иначе, ставшие общепринятыми в отечественной литературе представления о надфедеративном статусе и соответствующей идентичности русского этноса подводят к тому, чтобы во взаимодействии федерального центра с республиками видеть проявление межэтнических отношений. Немаловажно, что такой подход присутствует в освещении истории российского федерализма. Так, выявившиеся в 1920-е гг. в ходе внутрипартийной дискуссии большевиков противоположные позиции по проблеме национально-государственного устройства — «сепаратистская» и «унитаристская» - традиционно обозначаются ис-ториками-правоведами как проявления национализма и шовинизма3, что совершенно верно отражает межэтнический характер политического противостояния между центральной советской властью и руководством республик. Такой же подход, но уже применительно к современности, демонстрирует и известный правовед М.В. Баглай, который явно относит к «межнациональным отношениям» происходившее в России в 1990-е гг. противостояние между «сепаратизмом республик» и стремлением вернуть страну к «унитарной структуре регионов»4.
Как видим, для дискурсивной практики советского и постсоветского периодов характерно признание того, что в силу исторически обусловленной специфики российской федерации проблему политикоправового соотношения в ней русского и
1 Чистяков О.И. Конституция РСФСР 1918 года. — изд. 2-е, перераб. — М. : ИКД «ЗЕРЦАЛОМ», 2003, с. 101, 207.
2 См.: Стешенко Л.А. Многонациональная Россия: государственно-правовое развитие. Х — XXI вв. — М. : НОРМА, 2002, с. 286.
3 См.: История отечественного государства и права. Ч. II : учебник / под ред. О.И. Чистякова. — М. : БЕК, 1997, с. 159.
4 См.: Баглай М.В. Указ. соч., с. 292.
нерусских этносов следует рассматривать через призму взаимодействия центра с республиками. Такое понимание проблемы не получало системного и развернутого изложения в литературе. Оно проявлялось лишь в косвенной форме, поскольку противоречило официальным идеологическим канонам, предписывавшим авторам декларировать принцип межэтнического равенства и не акцентировать особый, надфедеративный статус русского этноса. Непредвзято говорить о межэтническом характере отношений «центр — республики» стало особенно непросто в условиях постсоветского реформирования российской федерации, которое было направлено на нейтрализацию политической роли нерусских этносов, выражавшейся во взаимодействии республик с федеральным центром. Позиция авторов в такой ситуации не могла не быть противоречивой, поскольку идеология постсоветских реформ диктовала трудно совместимые эт-нополитические установки. С одной стороны, авторы должны были продолжать демонстрировать приверженность традиционным для российского федерализма идеалам политического равноправия этносов, а с другой — обосновывать противоречившую этим идеалам, но актуальную для реформ унитаристскую стратегию центра в отношении этнополитической роли и статуса республик в федерации. Что же представляла собой эта стратегия в государственном строительстве, и каким образом унитаризм в этой сфере сочетался в постсоветской дискурсивной практике с представлениями о демократической модели федерации?
Унитаризм как этнополитическая стратегия центра: практика и обоснование
Наиболее радикальным проявлением унитаризма, несомненно, стал законодательно закрепленный в Конституции РФ 1993 г. переход от этнического, или национально-территориального, принципа построения Российской Федерации к административно-территориальному. Это означало, что статус субъекта федерации, принадлежавший ранее лишь автономным национально-территориальным образованиям, был предоставлен в равной мере и административно-территориальным единицам. Следует напомнить, что советский федерализм, устанавливая неравный статус административно-тер-
риториальных единиц и автономных национально-территориальных образований, исходил из неравноценности их политико-правовой природы. По этому поводу видный советский государствовед И.Д. Левин пояснял, «что территория автономной республики — это национальная территория народа, за которым признано право на самоопределение», поэтому она есть «элемент общности нации, чего нельзя сказать о территории края или административной области, представляющей собой обыкновенное административно-территориальное деление»1. Таким образом, более высокий статус республики связывался с государствообразующей правосубъектностью ее титульного этноса, а значит, с его правом сохранять свою целостность как политической единицы и в таком качестве взаимодействовать с другими этносами.
Принципиально важным было то, что на такой демократической основе строилось взаимодействие и с русским этносом, изначально имевшим в Российской Федерации особый, надфедеративный статус. Несмотря на этот статус, позволявший рассматривать всю территорию России как национальную территорию русского этноса, обеспечивавшую его политическую целостность, нерусские этносы соотносились с ним как сопоставимые политико-правовые единицы. Так, в Совете Национальностей ВС СССР автономные республики представляли себя самостоятельно, наряду с наличием там представительства от Российской Федерации в целом. Механизм такого взаимодействия, исчезнувший с ликвидацией СССР2, в постсоветское время уже не воспроизводился в системе законодательной власти России: в Совете Федерации республики взаимодействуют с административными единицами, представляющими интересы лишь своего населения, но не русского этноса в целом.
Можно предположить, что сторонники идеи перехода Российской Федерации к административно-территориальному
1 Левин И.Д. Указ. соч., с. 332.
2 Несомненно, РСФСР не была самодостаточной федеративной системой в том смысле, что политическое взаимодействие русского этноса с другими этносами достраивалось на уровне государственных структур СССР. Поэтому для России распад СССР означал не просто ее отделение, но и появление серьезной бреши в ее федеративной системе.
принципу построения не могли не видеть логическое завершение этого перехода в полной унификации статуса субъектов Федерации. Именно с этой точки зрения становится понятным, почему в 1990-е гг., на фоне распространения в республиках идеи национальногосударственного возрождения, в центре, напротив, ясно обозначился официальный курс на ликвидацию их статуса как национально-государственных образований. Так, подготовленная в 1992 г. и утвержденная Указом Президента РФ от 15.06.1996 г. Концепция государственной национальной политики устанавливала два вида самоопределения: для этнокультурной общности — в форме национально-культурной автономии (экстерриториального образования) и для гражданской общности — в форме территориального образования. Согласно Концепции, существование республик в составе РФ признавалось формой территориального самоопределения3. По мнению историка-правоведа Л.А. Стешенко, «именно благодаря этому документу в Конституции РФ 1993 года не было зафиксировано положение о республике как национальном государстве»4.
Таким образом, отказ от базовых основ советского федерализма, принижая конституирующую роль нерусских этносов в российской федерации, в конечном итоге делает менее демократичным политикоправовое соотношение их с русским этносом.
Парадоксально, но в общественно-политической и учебно-научной литературе этот поворот к унитаризму обосновывался демократическими идеями. Например, М.В. Баглай считал его началом «нового, демократического федерализма», обеспечившего «стабильность в межнациональных отношениях»5. Суть такой позиции заключается в определенной подмене проблематики: рассмотрение межнациональных отношений неоправданно переносится с уровня отношений между этно-
3 См.: Стешенко Л.А. Указ. соч., с. 293.
4 Там же, с. 272.
5 М.В. Баглай, позитивно оценивая этот шаг как результат «процессов создания нового федерализма», отмечает, что «только демократический федерализм способен внести политическую стабильность в межнациональные отношения» и что, «идя по этому пути, новая Конституция закрепила равенство всех субъектов Федерации» (см.: Баглай М.В. Указ. соч., с. 292—293).
сами как субъектами территориально-политического самоопределения на уровень отношений между любыми территориальными образованиями, различающимся этническим составом своего населения. Так, имея в виду то, что в административно-территориальных единицах преобладает русское население, а в национальных республиках сосредоточены нерусские этносы, М.В. Баглай сводит этнополити-ческую проблематику российского федерализма к «асимметрии прав экономически неоднородных субъектов Федерации, которая часто приобретает национальную окраску»1.
При таком подходе вне поля зрения остается проблема взаимодействия русского этноса, взятого в его политической целостности, с другими этносами Российской Федерации. Хотя в рамках предлагаемого автором унитаристского дискурса эта проблема все же получает характерное решение. Так, М.В. Баглай разграничивает национально-государственную субъектность русского и нерусских этносов, совершенно определенно первую связывая с Российской Федерацией в це-лом2, а вторую — с республиками. Вместе с этим, утверждая, что «республики как... субъекты Федерации равноправны только между собой, ...но они не равноправны с самой Федерацией»3, автор косвенно констатирует политико-правовое неравенство русского и нерусских этносов как факт и
1 Баглай М.В. Указ. соч., с. 293.
2 Признается, что республики есть национальные государства нерусских этносов, а русский этнос, не имея своей государственности в составе Российской Федерации, осмысливает свои национальные интересы в масштабе Федерации в целом (см. там же.)
3 Баглай М.В. Указ. соч., с. 324.
как принцип построения Российской Федерации.
Итак, рассмотренные нами примеры официально культивируемого в постсоветский период общественно-политического дискурса федерализма позволяют судить о том, каким именно образом реализуется унитаристский идеологический заказ в освещении этнополитических аспектов отношений «центр — республики». Обоснование унитаристской модели этих отношений, предполагающей приоритет русского этноса, не представляет собой откровенно националистическую концепцию, а строится на основе определенных идеологических и логических манипуляций с учетом демократической традиции межэтнического равенства, сформировавшейся в условиях советского федерализма.
Эта важная особенность дискурсивной практики постсоветского унитаризма лишний раз подтверждает, что политический компромисс между унитаризмом центра и сепаратизмом регионов, лежащий в основе любой федерации, в России имеет исторически обусловленную этнополити-ческую специфику. Его следует рассматривать, прежде всего, как компромисс между конкурирующими друг с другом представлениями русского и нерусских этносов о своей государственности. Он изначально примирял, с одной стороны, стремление центра к унитаристскому пониманию Российской Федерации как национального государства русского народа и, с другой стороны, сепаратистское стремление республик вычленить себя из этого понятия в качестве национального государства титульного этноса. Как видим, это противоречие по сей день прослеживается в общественно-политической сфере в виде соответствующих идеологических направлений и дискурсов.
