CC BY
114
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2014 • Т. XXXIX • № 1
Q
ТОЛОГИЧЕСКИЙ СТАТУС ФЕНОМЕНА ДИСКУРСА
Вячеслав Тависович Фаритов - кандидат философских наук, доцент кафедры философии Ульяновского государственного технического университета. E-mail: vfar@mail.ru
Цель статьи состоит в онтологическом анализе одного из наиболее знаковых в современной философской и научной мысли концепта дискурса. Рассматривается проблема взаимоотношения дискурса и реальности, дискурса и языка. С позиций современных онтологических подходов дискурс трактуется как феномен, объединяющий базовые оппозиции классической онтологии, такие, как бытие и сознание, реальность и язык. Дискурс не является продуктом ни бытия кактакового, ни языка самого по себе. Он возникает на стыке этих феноменов, в проблемном поле, порождаемом их взаимным притяжением и взаимным отталкиванием. Так понимаемый дискурс представляет собой одну из основных единиц анализа неклассической онтологии,характеризующейся тенденцией к преодолению схем и моделей классической метафизики.
Ключевые слова: дискурс, способ бытия, онтология, сознание, язык, реальность.
^^TOLOGICAL STATUS OF THE PHENOMENON OF DISCOURSE
The aim of this article is an ontological analysis of one of the most important concepts in the modern philosophical and scientific thought - concept of discourse. The problem of relations between discourse and reality, discourse and language is considered. From the standpoint of modern ontological approaches discourse is treated as a phenomenon that combines the basic oppositions of classical ontology, such as being and consciousness, reality and language. The discourse is not the product of any being as such, neither the language itself. It occurs at the intersection of these phenomena in the problem field created by their mutual attraction and mutual repulsion. So understood discourse is one of the main units of analysis of non-classical ontology, characterized by a tendency to overcome the schemes and models of classical metaphysics. Inclusion of the concept of discourse in the scope of ontological research allows implementing a new approach to the solution of the basic problems of ontology: the problem of correlation between being and thinking, language and reality, ideal, meaningful and material, corporeal. Discourse is a phenomenon wherein the abovementioned oppositions come to the identity, which simultaneously contains the difference. The opposites, on which basis the ontological teachings of classical type are built, are contained in discourse in repealed form. Therefore, discourse can be used as one of the basic concepts in modern non-classical ontology.
Key words: discourse, way of being, ontology, consciousness, language, reality.
Для современных исследований в области философии большое методологическое значение имеет различие между классическими и неклассическими онтологическими системами. Классическая онтология ориенти-
Vyacheslav Faritov -
PhD, Docent at the Department of Philosophy, Ulyanovsk State Technical University.
124 Language and Mind
0
рована на поиск и раскрытие единого и универсального основания бытия. Онтология неклассического типа характеризуется интенцией на выявление множества гетерогенных способов бытия, не сводимых к единому фундаменту и не обладающих субстанциальным характером, т.е. не являющихся множеством первоначал. Тенденции и установки неклассической онтологии можно обнаружить у Ф. Ницше, позднего Л. Витгенштейна, в концептуальных разработках постструктурализма и социального конструктивизма, в синергетическом подходе. Возникает вопрос: какие категории могут выступать в качестве основных единиц анализа в неклассической онтологии? Очевидно, что категории классической онтологии, такие, как субстанция, трансцендентальное сознание, бытие как таковое, не подходят для этой цели. Поэтому одним из наиболее существенных моментов формирования неклассической онтологии является поиск концептуально-категориального аппарата, позволяющего осуществить выход за пределы горизонта классической онтологии. Значимым проявлением этого поиска выступает лингвистический поворот в философии, так или иначе затронувший многие направления XX в. [Касавин, 2008; Марков, 2001].
В целом смысл лингвистического поворота можно проинтерпретировать как обращение философии от проблем сознания и общественного бытия к той сфере, которая обеспечивает их корреляцию, - к языку. Однако язык сам является одной из сфер бытия и его абсолютизация в конечном итоге приводит лишь к замене одного постулируемого начала другим. Язык как таковой - это универсальная инвариантная структура, обеспечивающая тождество и единство всего мыслимого и высказываемого. Метафизика языка, в основе своей разработанная поздним М. Хайдеггером и Х.Г. Гадамером, остается на полюсе классической онтологии. Утверждение языка в качестве «дома бытия» поддерживает оппозиции по существу трансценденталистского характера: языка и сознания (в качестве более частного варианта - мышления), языка и речи (структуралистский вариант), языка и реальности (социальной или природной), языка и бытия. В данном случае один из чле- ^ нов оппозиции обнаруживает тенденцию к занятию первичной по
(б
отношению к другому позиции, когда один выступает в качестве ф онтологического основания другого. В связи с этим язык как тако- Й вой не может выступать в качестве базовой категории онтологии неклассического типа. Лингвистический поворот не должен оставаться только лингвистическим, о чем свидетельствуют установки в на выход за пределы сугубо языковой сферы в таких философских ™
л
3
а
концепциях, как теория речевых актов, теория языковых игр, постструктуралистские теории дискурса. «Вторая волна» лингвистического поворота характеризуется установкой на преодоление понимания языка как сугубо лингвистического и/или логического феномена.
Одним из первых на несоизмеримость, а следовательно, и несводимость к единой языковой системе речевых высказываний указал М. Бахтин. Результатом его рассуждений становится смещение акцентов с языка на отдельные высказывания или речевые акты: «Речь может существовать в действительности только в форме конкретных высказываний отдельных говорящих людей, субъектов (этой) речи. Речь всегда отлита в форму высказывания, принадлежащего определенному субъекту, и вне этой формы существовать не может» [Бахтин, 2000: 263]. Сходную тенденцию можно обнаружить, например, у Дж. Сёрла: «Вопреки распространенному мнению основной единицей языкового сообщения является не символ, не слово, не предложение и даже не конкретный экземпляр символа, слова или предложения, а производство этого конкретного экземпляра в ходе совершения речевого акта. Точнее говоря, производство конкретного предложения в определенных условиях есть иллокутивный акт, а иллокутивный акт есть минимальная единица языкового сообщения» [Серл, 2004: 57]. Далее в этом ключе следует упомянуть Витгенштейна. Если Витгенштейн в «Логико-философском трактате» говорит о границах языка как о границах мира, то поздний Витгенштейн говорит о языковых играх - явлении принципиально иного порядка, нежели собственно язык. Языковая игра предполагает соотнесенность языка с ситуацией, т.е. с тем, что выходит за пределы понятия языка как такового и приближается к феномену речи.
Таким образом, во всех указанных выше примерах наблюдается тенденция перестановки акцентов с языка как инвариантной структуры на феномен речи, находящийся в непосредственной соотнесенности с конкретной ситуацией бытия говорящего. Следующим шагом на пути реализации этой тенденции является теория дискурса, зачатки которой мы снова находим у Бахтина в его концепции речевых жанров как устойчивых типических форм построения целого. Наши речевые сообщения представляют собой не произвольное и хаотическое нагромождение высказываний, а организованное, структурированное и упорядоченное производство высказываний в соответствии с многообразными и несоизме-в римыми жанрами: «Даже в самой свободной и непринужденной " беседе мы отливаем нашу речь по определенным жанровым фор-
(б 0 а я
3
а
0
мам, иногда штампованным и шаблонным, иногда более гибким, пластичным и творческим» [Бахтин, 2000:272]. Речевые жанры не представляют собой априорные, замкнутые и фиксированные структуры, подобные кантовским категориям, а, напротив, характеризуются открытостью, подвижностью и конструктивностью. Они являются конструктами, возникающими вследствие взаимодействия множества гетерогенных факторов, а не субстанциальным основанием языка и смысла. То же можно сказать о феномене дискурса, к философскому рассмотрению которого мы сейчас переходим.
В настоящей статье перед нами стоит следующая задача: путем анализа некоторых существующих определений дискурса эксплицировать онтологическое определение дискурса, что позволит прояснить характер взаимосвязи дискурса и реальности и раскрыть его онтологический статус. Концепт дискурса обладает достаточно широким спектром определений [Касавин, 2008; Torfing, 2005: 1-32]. Для целей нашего исследования важно иметь в виду различие способов трактовки дискурса в лингвистических теориях и в философии. Данное различие не является абсолютным, поскольку лингвистическое и философское определения дискурса имеют немало точек пересечения.
Начнем с рассмотрения лингвистических определений. Н.Д. Арутюнова определяет дискурс как «связный текст в совокупности с экстралингвистическими - прагматическими, социокультурными, психологическими и другими факторами; текст, взятый в событийном аспекте; речь, рассматриваемую как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмах их сознания (когнитивных процессах)» [Арутюнова, 1998: 136-137]. В.З. Демьянков предлагает следующее определение: «Discours - дискурс, произвольный фрагмент текста, состоящий более чем из одного предложения или независимой части предложения. Часто, но не всегда, концентрируется вокруг некоторого опорного концепта; создает общий контекст, описывающий действующие лица, объекты, обстоятельства, времена, поступки и т.п., определяясь не столько последова- ^ тельностью предложений, сколько тем общим для создающего дискурс и его интерпретатора миром, который строится по ходу ф развертывания дискурса» [Демьянков, 1982: 7]. Й
В приведенных лингвистических определениях феномен дискурса рассматривается как текст или фрагмент текста, однако существующий не сам по себе, но в неразрывном единстве и тесной в взаимосвязи с экстралингвистическим контекстом, с тем, что при- ™
(В
s а
нято называть реальностью, миром. Перед нами, таким образом, два крайних термина, характеризующих классическую оппозицию языка и реальности, шире - мышления (сознания) и бытия: текст и внеязыковой контекст. Дискурс выступает в качестве среднего термина, который обеспечивает единство двух самостоятельно существующих феноменов. Языковеды ставят на первое место текст (или язык) как лингвистическое образование, которое затем «реализуется» в речи, в акте коммуникации, единицей которой и выступает дискурс [Сидоров, 2009]. Дискурс - «это текст, погруженный в жизнь». Уже здесь следовало бы задаться вопросом, существует ли текст, свободный от такого погружения, абсолютно независимый от жизни, мира, реальности? Бытие такого «тек-ста-в-себе» было бы не менее проблематичным, чем бытие кантов-ской «вещи-в-себе». Сам текст является продуктом жизни, так же как и мышление, сознание. Трактовка дискурса как прежде всего текста составляет специфику лингвистического подхода.
Отход от сугубо лингвистического понимания дискурса в качестве текстового и/или языкового феномена представлен в трактовке дискурса, предложенной И.Т. Касавиным: «Дискурс - посредствующее звено между текстом и контекстом, позволяющее сделать один текст контекстом другого, вовлечь контекст в текст, внести элементы текста в неязыковые контексты, придать смысл тексту и окружающему миру» [Касавин, 2008: 370]. Хотя лингвистические феномены текста и контекста играют в таком определении существенную роль, для нас важно, что дискурс выступает здесь как не сводимый ни к готовому, законченному тексту, ни к контексту. Дискурс является инстанцией, занимающей промежуточное положение между двумя крайними терминами и, что особенно значимо, придающей смысл этим крайним терминам. Вне дискурса, взятые сами по себе текст и контекст не обладают смыслом.
Мы не отрицаем правомерность и ценность лингвистического рассмотрения дискурса. Однако для целей онтологического исследования методологические установки языкознания не всегда ока-ц зываются релевантными. Как и любая научная дисциплина, лингвистика осуществляет методологическое выделение в действи-•В „ „ „
Ф тельности одной приоритетной стороны, составляющей предмет
Й исследования. Лингвистические теории рассматривают преиму-
П 3
а
щественно один аспект существования дискурса - языковой, текстовый, коммуникативный. Наша задача - раскрыть онтологиче-в ское определение данного феномена в рамках неклассической он" тологии. Если бинарная оппозиция субъект-объект представляет
0
собой важнейший элемент онтологии классического типа, устанавливающей иерархические отношения фундирования между двумя членами оппозиции, то неклассическая онтология характеризуется направленностью на выход за пределы такой оппозиции. Преодоление субъект-объектной модели вовсе не является «постмодернистским» трендом, кристаллизовавшимся в расхожем клише «смерти субъекта». Это - закономерный ход в развитии философского мышления, истоки которого можно обнаружить уже в гегелевской диалектике и на необходимость которого указывал, в частности, Ю.М. Лотман [Лотман, 1993: 369].
В связи с этим, имея в виду задачу поиска онтологического определения дискурса, мы не находим возможным оставаться в рамках сложившихся оппозиций мышления и бытия, продуктивных для отдельных лингвистических теорий, но неадекватных рассматриваемому здесь онтологическому подходу. В философском подходе дискурс не должен сводиться преимущественно к тексту, который потом «погружается в жизнь» через событие речи и коммуникации. Дискурс не представляет собой осуществленный в реальности текст. Скорее дискурс есть тот феномен, который в дихотомической структуре языка и реальности занимает промежуточное положение между членами бинарной оппозиции, осуществляя их синтез и взаимопереход. Философский подход, исходящий из концептуальных установок неклассической онтологии, не предполагает выделение двух противостоящих друг другу сфер бытия, но обнаруживает их онтологическую несамодостаточность (что, однако, не равнозначно полному отрицанию их существования). Выражаясь в гегелевской манере, можно сказать, что обе эти сферы суть только абстракции, моменты. Дискурс является как раз тем онтологическим феноменом, внутри которого эти сферы (языка и реальности, мышления и бытия) могут быть вычленены в качестве моментов. Затем они могут быть либо гипостазированы как самодостаточные и независимые формы бытия, либо раскрыты в своем тяготении друг к другу и одновременном взаимоотталкивании в пространстве дискурса.
В философии ближайшим образом указанная выше тенденция воплотилась в концепции М. Фуко, для которого дискурс «не является, как это можно было бы предположить, простым и прозрачным плетением словес, таинственной тканью вещей и отчетливым сочленением слов, окрашенных и доступных глазу... Дискурс - это тонкая контактирующая поверхность, сближающая язык и реальность, смешивающая лексику и опыт. анализируя в дискурсы, мы видим, как разжимаются жесткие сочленения слов ™
Я «
а п
3
а
и вещей и высвобождаются совокупности правил, обусловливающих дискурсивную практику» [Фуко, 1996:49]. Оппозиционные термины языка и реальности, слов и вещей оказываются в пространстве дискурса в неразрывном сочленении, в результате чего можно утверждать, что дискурс - это не сознание, не язык и не субъект, говорящий на нем, но - специфическая практика. Вместе с тем и для Фуко дискурс является совокупностью высказываний, принадлежащих к одной и той же системе формаций. И хотя высказывание понимается Фуко не лингвистически, но онтологически (как место событий, практическая область, анонимное поле), это позволяет рассматривать дискурсивную практику в качестве одной из областей бытия, существующей наряду с «недискурсивными» практиками, такими, как различного рода учреждения, политические и экономические события и процессы [Фуко, 1996:108,122,162,168]. На другом полюсе располагается концепция Ж. Деррида, в которой все существование превращается в игру, комбинацию и перекомбинацию означающих, где означаемое выступает лишь временным эффектом, порождаемым этой игрой [Деррида, 2000].
Вопрос, таким образом, сводится к отношению дискурса и реальности. Необходимо ли выделять феномен специфически дискурсивной реальности, существующей наряду с другими способами бытия, или же вне дискурсов нет никакой реальности, подобно тому как субъективные идеалисты отрицают существование реальности вне сознания? Прежде чем давать однозначный ответ на этот вопрос, еще раз вспомним вывод, к которому мы пришли, рассмотрев некоторые лингвистические и философские определения дискурса: дискурс не представляет собой ни язык (или текст) сам по себе, ни экстралингвистический контекст (реальность, бытие), но является средним термином (в гегелевском логико-диалектическом, но не метафизическом смысле), наличие которого позволяет не только сочленять, но и вычленять оба крайних термина. Поэтому, если мы скажем, что вся доступная нам реаль-^ ность дана и сконституирована в дискурсах, мы не станем тем са-^ мым на позицию языкового солипсизма или дискурсивного эссен-С циализма1. Потому что дискурс - это не язык и не игра ^ означающих. И дискурс - это не субстанция, не трансценденталь-П ная инстанция, которая ставится на место гуссерлевского трансцендентального эго. Место «трансцендентального означаемого» в
а _
(В
1 «Дискурс может занять место трансцендентального означаемого, которое, подобно экономике в марксизме, детерминирует социальную активность индивидов» ([Мо" розов, 2009: 80]).
0
неклассической онтологии остается проблематически пустым, в то время как дискурсы относятся к феноменальной реальности. Они конституируются, вступают в различные отношения друг с другом, переорганизовываются, рождаются и уничтожаются. Одни дискурсы возникают на основе других дискурсов, которые в свою очередь формируются на основе предшествующих дискурсов.
Вопрос о том, откуда и как возникли «первые дискурсы», равнозначен вопросу, откуда и как возникли первые языки, первые социальные организации или первые люди. Мы можем лишь строить на этот счет различные гипотезы эмпирического или метафизического характера, но точный ответ на подобные вопросы лежит за пределами возможностей нашего знания. С определенной степенью вероятности можно утверждать следующее: возникновение человека разумного не предшествует возникновению языков и социальных форм (хотя бы самых примитивных), но их формирование происходит одновременно. То же самое относится и к формированию дискурсов: человек, язык, социум возникают одновременно с образованием дискурсов, их становление представляет собой единый процесс. Вне дискурса как среднего термина неосуществимо сочленение языка, сознания и социальной реальности, а потому недопустимо предполагать время, когда человек, язык и социум существовали без дискурсов. Так же как наше существование неразрывно связано с языком и социумом, оно связано и с дискурсом и вне него может быть помыслено лишь в качестве абстракции. Более того, если язык и общественное бытие представляют собой отдельные, качественно определенные сферы бытия, то дискурс таковой сферой не является. Он есть структурное пространство встречи и расхождения языка, мышления и социальной реальности, необходимое для функционирования и взаимодействия названных сфер бытия, необходимое для образования смысла. Поэтому, говоря о дискурсивной обусловленности нашего существования, мы не осуществляем ни сведения всего сущего к одной сфере наличного бытия, ни к чему-то подобному трансцендентальной области сознания, духа или бытия как такового.
Возможный упрек в редукции «всего» к языку или тексту, та-
Я «
ким образом, снимается, если мы будем иметь в виду, что неклас- Й
сическая онтология представляет собой попытку перестать мыс- 3
лить метафизическими оппозициями «по себе сущего». Отказ от ^
оппозиции реальность-сознание и обращение к дискурсу как к то- в
му, что не является ни по себе сущей реальностью, ни по себе су- ™
щим сознанием (мышлением, языком), дает возможность действительно иного по сравнению с классической онтологией решения основополагающих вопросов философии. При этом мы не претендуем на их окончательное решение и высказывание некой универсальной истины, но постоянно удерживаем в поле зрения перспективный характер нашего философского мышления.
Чистая, не связанная ни с какими дискурсами реальность может быть помыслена только в предельной степени абстракции, и в этом случае она будет равнозначна чистому, лишенному всякой определенности бытию, тождественность которого с ничто обосновал Г.В.Ф. Гегель. Реальность есть то, что имеет какой-либо смысл, что обладает какой-либо определенностью. Границы и характер этой определенности, критерии реальности устанавливаются тем или иным дискурсом. Например, если реальностью считается только эмпирическое или материальное, то это не что иное, как критерий, установленный соответствующим дискурсом. Если реально то, что доказуемо с помощью опыта, либо то, что соответствует законам и принципам теории, то здесь действуют критерии научного дискурса, предписывающие считать реальным то, что согласуется с его предписаниями. Дискурсов много, соответственно много критериев реальности. Однако это не означает, что реальность «только мысль», только нечто субъективное: от того факта, что она организована дискурсивно, реальность не теряет своего принудительного, интерсубъективного, объективного и материального характера. Как справедливо отмечают Э. Лаклау и Ш. Муфф, «тот факт, что каждый объект конституируется в качестве объекта дискурса, никак не связан ни с вопросом, является ли существование мира внешним по отношению к мышлению, ни с оппозицией реализма и идеализма. Землетрясение или падение кирпича - события, безусловно, существующие в том смысле, что они происходят здесь и сейчас, независимо от моей воли. Но их определенность в качестве объектов, конституируемых в терминах "природных явлений" или "выражения гнева Божия", зависит от структуры дискурсивного поля (discursive field). Отрицается не Ч то, что такие объекты существуют независимо от мышления, но то, что они могут конституироваться в качестве объектов вне тех
ф или иных условий, определяемых дискурсом» [Laclau, Mouffe, В)
П 3
а с
(В
в
2001: 108]2.
Такое учреждение, как, например, тюрьма, является структурным элементом правоохранительного дискурса, поскольку
2 Сходные аргументы приводятся также в [Wetherell, Potter, 1992: 65].
0
получает свои смысл и значимость именно в пространстве данного дискурса. Но отсюда не следует, что заключенный, осознав дискурсивный характер социального института тюрьмы, в любое время по собственному желанию может покинуть место своего заключения: металлические решетки, ограждения с колючеИ проволокои и вооруженные охранники являются достаточно надежными и «реальными» компонентами, обеспечивающими эффективное функционирование дискурса и принуждающими к признанию его объективности. Материальные элементы дискурса в данном примере осмысленны, осмысленные элементы материальны.
Следует также учитывать, что оппозиция языка и реальности не была присуща человечеству изначально; в мифическую эпоху, например, она отсутствовала. И вызревала данная оппозиция в течение достаточно длительного периода, полностью сформировавшись лишь к Новому времени.
Таким образом, предлагаемый в статье подход к решению вопроса о соотношении дискурса и «реальности» можно обобщить в следующих пунктах.
1. Дискурс не сводится к области слов, предложении, речи, которым можно было бы противопоставить сферу реальных деИствиИ как явления, выходящего за пределы дискурса. ДеИст-вие обусловлено дискурсом, поскольку он раскрывает определенные смысловые перспективы, в рамках которых только и может быть осуществлено осознанное человеческое деИствие, а именно: постановка цели, очерчивание круга возможного и невозможного, дозволенного и запрещенного, приемлемого и неприемлемого, формирование проекта и отбор средств его реализации. Высказывание одного журналиста времен ВеликоИ ОтечественноИ воИны о том, что в битве под Сталинградом «сошлись две гегелевские школы» [Гулыга, 2008: 248], может служить хорошим примером, выявляющим, до какоИ степени дискурс не есть просто «текст», оторванныИ от деИствительноИ практическоИ жизни.
2. Дискурсу также нельзя противопоставить сферу вещеИ - реальных, материальных - в качестве самодостаточноИ и независи-моИ бытиИноИ области. Дискурс образуется не только словами и
Я «
высказываниями, но и вещами, поскольку последние также облада- И
ют значением, значимостью (в соссюровском понимании данного 3
термина) и смыслом. Отделить материальныИ предмет от его поня- ^ тия (значения), отношения к другим предметам (значимости) и от в
смысла (как единства значения и значимости) возможно только при ™
абстрагирующем подходе, но не в процессе повседневного, реального обхождения. Материальность вещи нисколько не является препятствием для того, чтобы эта вещь выступала в качестве семиотической единицы. В конце концов слова и высказывания также имеют материальную субстанцию. Ничего не значащие вещи, вещи «сами по себе», нигде и никогда нам не даны. Изолированные вещи, отделенные от сети отсылок значимости, изъятые из предметных синтагм и парадигм, суть результаты абстракций, а вовсе не «ве-щи-в-себе». Устройство города, устройство интерьера, мода - все это примеры дискурсивных практик, действующих не только в сфере слов, но и в сфере вещей, причем так, что за пределами этих практик нам не даны ни слова, ни вещи. Даже словари и музеи представляют собой дискурсивно организованные пространства, а не нагромождение самих по себе сущих лингвистических и предметных единиц.
3. Дискурс, безусловно, имеет нечто за своими пределами. Мы не утверждаем, что все бытие исчерпывается дискурсами и кроме них ничего нет. Можно выделить по крайней мере три варианта понимания выражения «вне дискурса». Во-первых, по отношению к конкретному дискурсу или формации дискурсов внеположен-ным будет все то, что выходит за пределы данного дискурса или формации. В качестве такой области может выступать, например, пространство иной культуры. Позиция дискурса может быть такова, что находящееся за его пределами будет рассматриваться как лишенное какого-либо значения и даже не существующее. Однако в другом дискурсе эта область может раскрываться как имеющая вполне определенный смысл. Поэтому подобную сферу мы будем определять как относительную недискурсивность.
Во-вторых, мы можем предположить существование абсолютно недискурсивной сферы бытия - того, что не может быть раскрыто в пространстве ни одного из существующих или возможных дискурсов. Однако содержанием этой сферы будут выступать не действия и не материальные предметы (поскольку, как было показано выше, они входят в состав дискурсов), но нечто подобное кантовской вещи-в-се-ц бе. Такую трансцендентную бытийную область можно лишь проблещи матически допускать, но нельзя ни исследовать, ни наделять каки-Ф ми-либо позитивными характеристиками. С абсолютной недискур-Й сивностью дискурсы практически не встречаются. Если мы высказываемся о трансцендентной сфере как об особого рода реальности, отличной от той, что нам может быть известна, то тем самым мы в уже оказываемся в пространстве дискурса и недискурсивность от нас " ускользнула. Единственное, что можно сказать о трансцендентной, аб-
п
3
а
0
солютноИ недискурсивности, - это то, что мы ничего не можем о неИ сказать.
В-третьих, дискурсивность является одним из основных способов бытия, но не бытием вообще. Существует другоИ способ бытия, которыИ позволяет выИти из-под власти дискурсов. Однако такоИ способ предполагает не переход в некое трансцендентное или мистическое пространство, находящееся как бы по ту сторону всех дискурсов, но бытие на границах дискурсов, или нарушение и стирание этих границ, приводящее к нейтрализации дискурсивноИ определенности. ТакоИ способ бытия есть трансгрессия.
Включение концепта дискурса в сферу онтологических исследованиИ позволяет осуществить новыИ подход к решению базовых проблем онтологии, прежде всего к проблеме соотношения бытия и мышления, реальности и языка, идеального, смыслового и материального, вещного. Дискурс представляет собоИ феномен, где все названные оппозиции приходят к тождеству, которое одновременно содержит в себе различие. Противоположности, на основе которых выстраиваются онтологические учения классического типа, содержатся в дискурсе в снятом виде. Именно поэтому дискурс может использоваться в качестве одного из основных концептов в современноИ неклассическоИ онтологии.
Библиографический список
Арутюнова, 1998 - Арутюнова ДД.Дискурс // Языкознание. БольшоИ энциклопедическиИ словарь. М., 1998.
Бахтин, 2000 - Бахтин М.М.Проблема речевых жанров // Автор и героИ: к философским основам гуманитарных наук. СПб., 2000.
Гулыга, 2008 - ГулыгаА. Гегель. М., 2008.
Демьянков, 1982 - Демьянков В.З. Англо-русские термины по приклад-ноИ лингвистике и автоматическоИ переработке текста // ВсесоюзныИ центр переводов. Тетради новых терминов, 39. М., 1982.
Деррида, 2000 - ДерридаЖ. О грамматологии. М., 2000.
Касавин, 2008 - Касавин И.Т. Текст. Дискурс. Контекст. Введение в социальную эпистемологию языка. М., 2008.
Лотман, 1993 - Лотман Ю.М. Культура как субъект и сама-себе объект // Избранные статьи. В 3 т. Т. 3. Таллинн, 1993.
Марков, 2001 - Марков Б.В. Знаки бытия. СПб., 2001.
Морозов, 2009 - Морозов В.Е. Россия и Другие: идентичность и границы политического общества. М., 2009.
Серл, 2004 - Серл Дж. Что такое речевоИ акт? // Философия языка. М., 2004.
Я «
а п
3
а
Сидоров, 2009 - Сидоров Е.В. Онтология дискурса. М., 2009. Фуко, 1996 - Фуко МАрхеология знания. Киев, 1996. Laclau, Mouffe, 2001 - Laclau E., Mouffe C. Hegemony and Socialist Strategy. Towards a Radical Democratic Politics. L., 2001.
Torfing, 2005 - Torfng J. Discourse Theory: Achievements, Arguments and Challenges // Discourse Theory in European Politics: Identity, Policy and Governance. NY., 2005.
Wetherell, Potter, 1992 - Wetherell M., Potter J. Mapping the Language of Racism: Discourse and the Legitimation of Exploitation. Hemel Hempstead, 1992.
