CC BY
14Дарья Свиридова* ОНИ ПОГИБЛИ ЗА МЕЧТУ
Я живу в одесских Черёмушках. Невдалеке от моего дома -парк культуры и отдыха, который до сих пор, вопреки проводимой «декоммунизации», носит имя пролетарского писателя Максима Горького. То ли руки у властей еще не дошли до переименования, то ли принято мудрое решение не покушаться на один из городских брендов, дабы не вызвать общественного возмущения.
Посреди парка стоит популярный в городе кинотеатр «Москва». Вернее, «Москвой» он звался до осени прошлого года. Последние несколько лет я, прогуливаясь по здешним аллеям, всякий раз наведывалась в этот уголок и дивилась нерасторопности «декоммунизаторов», оставляющих без внимания столь вопиющий факт. И вот в прошлом году, наконец, свершилось. К директору кинотеатра явились «двое из ларца» и прозрачно намекнули, что, дескать, в городе участились случаи возгорания и, если кинотеатр в срочном порядке не перестанет носить «вражеское» название, то не исключено, что вскоре и называть будет нечего. Директор, будучи убежденным «ватником» и «сепаратистом», разразился негодующим постом в соцсетях, но скандальные «имперские» буквы с фасада здания все-таки были сняты. От греха подальше. Теперь на их месте сереет пустая железка, над которой торжествующе реет желто-голубой прапор.
«Ну и правильно, - деловито прокомментировала инцидент моя подруга. - Кино все на украинском, при чем же тут Москва? Надо назвать "Галичина" или "Майдан", будет в самый раз». И в ответ на мои вздохи добавила: «Да ну его. Во-первых, люди все равно называют по-старому. И будут так называть, не сомневайся.
* Свиридова Дарья, известная журналистка, живет в Одесской области.
Даже если те назовут по-новому. Так же, как и улицы. Ну, кто их зовет этими новыми бандеровскими кликухами? Разве что сами бандеровцы... А во-вторых, ты что, в этот кинотеатр ходишь? Тебе не все равно?»
Не хожу. Ни в этот, ни в другой, ни в третий. Но мне не все равно. Пока еще не все равно. И не в кинотеатре, конечно, дело. Кинотеатр - мелочь, пустяк. Но пустяк показательный, характерный. Таких «пустяков» много в жизни нынешней Одессы. Именно они, складываясь воедино, составляют среду ее обитания. Эта среда груба, глупа, агрессивна. Она абсолютно чужда веселому солнечному нраву города. Она навязана ему извне и губительна для него. Одолеть ее в одиночку невозможно, а ждать помощи неоткуда.
Данная ситуация рождает тяжкую душевную усталость у всех, кто любит этот город и сопричастен его судьбе. Вероятно, это та самая усталость, которую психологи называют «эмоциональным выгоранием». Когда выгорают эмоции, становится все равно.
Я прислушиваюсь к себе, слежу за своей внутренней «температурой». И меня радует мой эмоциональный «жар» в ответ на те или иные «пустяки». Значит, думаю я, на донышке души еще тлеет слабая искра надежды, освещая своим светом мое тусклое, усталое бытие.
Недавно, накануне майских праздников, парк «заминировали». То есть предполагаемый злоумышленник позвонил куда следует и сообщил, что там-то и там-то заложена бомба. Обычная, будничная по нашим временам практика. До этого «минировали» в основном суды и вокзал с аэропортом. Парк - это ноу-хау, следующий шаг на пути обещанной европеизации.
Оградительные ленты, полицейские с собаками, испуганные мамы с колясками, торопливо покидающие насиженные парковые лавочки. На крайней скамейке, у самого входа, расположился вальяжный аккордеонист в широкополой шляпе и невозмутимо наигрывает мелодию из «Шербурских зонтиков». Присаживаюсь рядом, слушаю.
- Ну что, мадам, как вы можете видеть, шоу продолжается, -с грустной улыбкой говорит музыкант. Я молча улыбаюсь в ответ. - Вы же понимаете, - продолжает он, - скоро 2 мая, потом 9-е. Надо чтоб в городе был непрерывный хипиш. Надо чтоб мы боялись.
Я понимаю. Много ли нас, понимающих? Думаю, что немало. Ведь те люди - тысячи, десятки тысяч, - что выходили на Куликово поле и участвовали в маршах Русской весны, никуда не делись. Они по-прежнему живут в Одессе. За исключением погибших, посаженных, эмигрировавших, уехавших добровольцами на Донбасс. Но это все-таки малая часть. Куда больше их осталось в родном городе. Это «свои», это «наши». Это про них написал один современный поэт: «А наши не придут, все наши - это мы». Они долго жили иллюзиями и ждали чуда. Они устали от ожидания и «эмоционально выгорели». Окончательно осознав, что «наши не придут», они растворились в толпе и живут заботой о хлебе насущном, стараясь не вспоминать «время больших ожиданий».
Они вспоминают о нем два раза в году - 2 и 9 мая. В эти дни они словно оживают, пробуждаются от бредового сна, в который превратилась окружающая их действительность. Они снова вместе, среди своих, - сперва на самодельном мемориале у Дома профсоюзов, а через неделю - на Аллее Славы, у памятника Неизвестному матросу, куда теперь ходят даже те, кто прежде относился ко Дню Победы формально, не воспринимая «официальную часть», просто радуясь выходному дню. Праздник, лишенный официоза, оболганный и уже почти отнятый у них, моментально стал любимым и всенародным.
Их глаза снова блестят, почти как четыре года назад. Но это уже не радостный блеск наивных упований - жарких, скороспелых и потому неизбежно поникших под пятой циничной реальности. Это горький отсвет скорби и памяти, обманутых надежд и преданных идеалов. А еще это глубинная, выстраданная сердцем мечта увидеть свой город свободным, сбросившим гнетущее бремя темного, узколобого хуторянства и расправившим легкие крылья над шумливой морской волной. Эта мечта, похоже, столь же несбыточная, сколь недостижимо чеховское «небо в алмазах», все еще неистребима в сердцах одесситов. Возможно, только ею они и живы.
Как ни странно, в этом году 2 мая обошлось без традиционного «минирования» Куликова поля. Не считая привычных уже металлоискателей и вяло шарящих по сумкам полицейских, никаких препятствий на нашем пути не было. Не было ни прошлогодних снайперов на крыше ближайшей высотки, ни стоящих по периметру «патриотов» в футболках с надписью «Смерть русне». Зато были кружащие над нами фотографирующие беспилотники, на одном из которых угрожающе развевался черно-красный флаг
«Правого сектора». Чтоб не забывал, дескать, город у моря с ненавистным имперским прошлым, кто в нем теперь хозяин. Безработные сельские неучи, после «майдана» «выбившиеся в люди» и почувствовавшие свою общественную значимость, за четыре года так и не поняли, что они никакие не хозяева, а лишь цепные псы настоящих хозяев. Сегодня те бросают им кость и треплют по загривку, а завтра вытравят за ненадобностью и не вспомнят, как звали их обнаглевшую от вседозволенности свору, которую сами же и выкормили. Но эта простая истина не проникает в их дремучие головы, набитые русофобскими клише. Сегодня они при деле, при том единственном деле, которое им мало-мальски удается и за которое хорошо платят, - кошмарить и устрашать недобитую «вату».
Дальше все как всегда: возложение цветов к импровизированному мемориалу, поминальная молитва, прибытие на специальном автобусе матерей и жен погибших, короткие речи, черные шары и белые голуби в безоблачном майском небе... И провокаторы, провокаторы, снующие в толпе, как шакалы в поисках добычи. Они из года в год устраивают одни и те же постановочные стычки для телекамер, которых здесь тоже огромное множество. Делается это следующим образом. Кто-то, к примеру, бросает оскорбительную реплику в адрес одной из матерей, и на него тут же набрасываются и без того наэлектризованные друзья и родственники убитых. Боевой отряд журналистов уже тут как тут, «горячий» репортаж готов. Его «коллега» между тем выкрикивает что-то вроде «Да здравствует Путин», и его незамедлительно берут в оборот бравые хлопцы в вышиванках. Щелкопёры опять не дремлют, раскручивается еще одна жгучая тема.
- Пойдём отсюда, - говорю я. - Нет уже сил смотреть этот спектакль. Каждый год одно и то же, сколько же можно. Мы устало бредем к выходу. Мы привыкли к этому безобразному представлению, принюхались к его тошнотворному запаху. Оно стало нашей обыденностью, и от этого еще тошнотворнее, еще тяжелей на сердце.
- Послушай, - вдруг срывается на крик моя обычно сдержанная, ироничная подруга, - за что погибли эти люди в 14-м году? За что могли погибнуть мы, лишь по счастливой случайности не оказавшиеся тогда в этом проклятом доме? Ведь ничего не меняется. И не изменится. И никто не ответит за их смерть. Потому что никому ничего не нужно, кроме денег. Деньги, всюду одни деньги. С каждым можно договориться, каждого можно купить. Дело только в цене. .Неужели же за все это?.. И она беспомощно раз-
водит руками. Это риторический вопрос, давно уже не требующий ответа. И все же я мысленно отвечаю ей.
Они погибли. по роковому стечению обстоятельств; по собственной наивности и неопытности; по злой воле одних и преступному малодушию других, которые сначала обнадежили и повели их, а потом предали и бросили на съеденье зверью. Одних купили, другими расплатились, - что тут, в сущности, особенного? Так говорит мой рассудок и мой четырехлетний опыт жизни в «королевстве кривых зеркал».
Но сердце мое говорит иначе. Они погибли за мечту. За прекрасную мечту о прекрасном городе, свободном от нелюдей и подонков. Пусть этот город, родивший на своем веку немало мифов и сам уже ставший мифом, пополнится еще одним - мифом о героях 2 мая. О мучениках идеи. О последних романтиках, бесстрашных и бескомпромиссных, отдавших жизнь за то, что нельзя купить за деньги. Ведь надо же оставить потомкам хоть какое-то высокое свидетельство о нашей ничтожной эпохе...
Май-июнь 2018
