Стихи Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

Публикации

Стихи*

Р. Г. Назиров

Пусть блещут перуны, пусть громы рокочут, Пусть дикие ветры свистят, Пусть домы и нивы клюёт красный кочет, Пусть мозг леденеет в костях,

Пусть кровь застывает, и сердце смолкает, Лишь редкий давая толчок, Пусть храбрость бледнеет, и ум улетает, И кружится мысль, как волчок, —

Ты твёрдой рукою в железной перчатке Дрожащее сердце сдави, Скажи себе властно: «Всё будет в порядке» И бремя тревог оторви,

И брось его прочь, собери свои силы, Борись, непокой возлюбя... Тогда будь уверен: до самой могилы Ничто не осилит тебя.

15 августа 1952

Песок ристалища твоей пропитан кровью, Ты всё слабеешь — близок, близок час! Но помни, там, под бархатною бровью, Надеждою горит любимый глаз.

Твой щит расколот, меч твой притупился, Но синие глаза полны тобой.

* Публикация А. Буранчина. См. его статью о стихах Назирова в этом номере.

Так что ж, вперёд! Ты, право, славно бился. Веди, веди, веди свой смертный бой!

Песок ристалища твоей пропитан кровью, Ты ею оплатил бесценный дар. Все силы порождённые любовью, Вложил в последний мастерский удар!

Ты видишь, твой противник оступился, Скорей вперёд, смотри, — и он устал... Взмах — свист меча — прощай, ты славно бился, И вместе с ним ты биться перестал.

Кипит и играет лукаво и злобно Коварный и хищный, как женщина, вал. Промедлить мгновение — смерти подобно, Вдвоём мы вращаем штурвал.

Тревоги, сомненья сердца наши гложут: К Нептуну, как видно, настал наш черёд. Солёные брызги не сохнут на коже... Смотри неустанно вперёд!

Смотри и борись, заглушая сомненья! Бурун в кабельтове! Друг, право руля! Зловещие ветер ведёт песнопенья, Но справа по носу — земля.

Теперь осторожнее: рифы и мели, Товарищ, внимательней, зорче, гляди! Нам было б досадно погибнуть у цели. . . Эй, что там стоит впереди?

4.

В ресторане люстры ярко светят1, Надоедливо лабает джаз, Я сижу хмелён и неприметен, Притупив в бокале горечь глаз.

1В рукописи данное стихотворение записано Р. Назировым на небольшом по размеру листке бумаги и, видимо в целях экономии, слова стоят в ряд, но строфы выделены заглавными буквами; судя по смыслу — написано в ресторане. Здесь текст стихотворения дается в «развернутом» виде.

На столе зелёный лес бутылок. Есть салфетка, есть и карандаш. Если человек от пива пылок, За такого вряд ли много дашь.

Если загрустил ты над стаканом, Значит водка в прок тебе не шла И своим целительным обманом Молодой души и не обожгла.

Я смотрю в окно, где ветер веет, Где грустит берёза на ветру. Шум берёзы мне всегда милее, Саксофоны мне не по нутру.

Помню это утро голубое — Где берёз весёлая семья, На скамейке отдыхали двое, И из тех двоих один был я.

5.

Весна

Вода и слякоть на бульварах, Уже вверху кричат грачи. Иду, теряясь в нежных парах, Ловлю закатные лучи.

Повсюду шопоты, улыбки, И жёлтых фонарей венок. Среди влюблённых, шагом гибким Иду, как прежде, одинок.

Нет ни к кому во мне участья, О чём мне с ними говорить? На миг, среди чужого счастья, Остановлюсь я закурить.

И, чиркнув спичкой равнодушной, Взгляну сквозь дымное кольцо На промелькнувший шарф воздушный И чьё-то светлое лицо.

Вновь мерю ровные шаги я, Гляжу на встречных, и курю,

И: «Добрый вечер, дорогие!» — Всему бульвару говорю.

26 марта 1955

6.

Сны1

Чёрными, чёрными ночами мне снятся красные сны. Чудится тень за плечами, дыханье грозной весны. Чья-то рука горяча и стены чужой страны. Чудовищных псов ворчание, и ропот коварной волны.

Лодка идёт по ветру, и я сижу на руле. Шторм разыгрался где-то, спешу я к твоей земле. Сиянье далёкого света говорит о домашнем тепле. Я спешу, обогрет приветом маяка на высокой скале.

Потом коридоры, лестницы, громадный заброшенный дом2. В этом таинственном месте я продвигаюсь с трудом. Мерцание бледного месяца весь мир заливает льдом, Но что-то хорошее грезится мне в этом замке седом.

Бьют полночь часы старинные, под сводами гулко звеня. Опять коридоры длинные, где двери тайну хранят. И вот ты сидишь у камина и слушаешь гул огня. Я пришёл, моя радость единая, и ты целуешь меня.

7.

Утренняя заря

Заря, девчонка краснощёкая, Глядится в зеркало озёр, И песня старая, далёкая, Тревожит голубой простор.

Ты помнишь, нам заря смеялась, Как мы с тобою вместе шли? Навстречу девушка попалась С ногами смуглыми в пыли.

1 Внизу есть пометка автора— «Из цикла "Моей единственной"».

2 Последние две строфы записаны не по размеру, но выделены заглавными буквами; здесь приведены в порядок.

Глаза весёлые, лучистые, Улыбка на лице светла. . . Быть может, это зорька чистая Дорогой пыльною прошла.

Опять вернулось лето красное1, Идём мы, на ногу легки, И как тогда на2 солнце ясное Опять глядим из-под руки

Заря нам прямо в сердце просится, Улыбкой за душу берёт. А песня старая разносится И славит солнечный восход.

8.

Не уходи

Тяжкие нерадостные мысли Резко мой нарушили покой. Струны счастья оборвались, Разошлись мы с тобой

Нет уж тех ночей волшебной сказки. Сон любви рассеялся, как дым. Взор твой прежде полный ласки, Стал тяжёлым и чужим.

Не уходи!

Побудь со мной ещё минутку. Не уходи!

Мне без тебя так будет жутко. И чтоб вернуть тебя, Я буду плакать дни и ночи. Ты грусть мою пойми, Молю: не уходи!

9.

Ни ветерка, ни облачка над городом,

1В рукописях последние две строфы даны с пометкой Р. Назирова: «объединить»; здесь для удобства восприятия приведены под общий размер стихотворения.

2Написано поверх зачеркнутых слов: «На нас с тобою».

И жаркий полдень всё кругом гнетёт. По улице горячей с видом гордым, Смуглее бронзы девушка идёт.

Красивый стан, походка королевы, А волосы — как золотой венец. Смотрю спокойно я. «Отлиты все вы, Все — на один тот же образец.

Ласкается — погладь её нежнее. Упрямится — ударь её хлыстом». И я шаги замедлил перед нею, Чтобы в лицо ей выпалить дымком.

Я папиросу бросил ей под ноги, И в синем взоре вспыхнул дикий гнев. Я невзначай коснулся недотроги — Видали мы почище королев.

Я шёл и думал: «Хороша лошадка! Характер есть — и взгляд такой шальной. Сегодня я пойду на танцплощадку, И ей придётся танцевать со мной».

10.

Одиночество

Блеснул новорождённый месяц, И лёг на город вечер синий. Стоят в молчании деревья, На их ветвях мохнатый иней.

Пластами снег лежит на крышах, На стёклах лилии цветут. Иду я улицей, и кто-то Меня зовёт сквозь темноту.

Я обернусь, среди прохожих Ищу глазами, кто зовёт. Нет никого. Мне показалось. И снова я иду вперёд.

И кто-то, слышу, в синем мраке Вновь моё имя выкликает. Смотрю, но никого не вижу,

И кто-то зовёт меня, не знаю.

11.

Знакомство с девушкой

Мой друг пришёл ко мне однажды И говорит: «Пойдём со мной. Тебя сейчас же познакомить Хочу я с девушкой одной».

Мы вышли с ним, в автобус сели, Но вот несчастье — брать билет. Мы друг на друга поглядели: У друга ни копейки нет.

А у меня звенело малость, Я за билеты заплатил. На папиросы не осталось, Чем раздосадован я был.

От настроения плохого Я другу закатил скандал: Зачем, мол, я с тобой поехал, Какого чорта не видал!

У дома девушки мы слезли, Я друга крыл на все бока. Он у её дверей сердито Нажал на чёрный пуп звонка.

И девушка нам дверь открыла, — Я очарован ею был. Я от волненья снять галоши И поздороваться забыл.

Бывает, вот такую встретишь, Все струны в сердце зазвенят. От неожиданности вздрогнув, Ты скажешь: «Это — для меня!»

Вот точно так со мною было: Пришёл, увидел, полюбил! И в этот вечер от любимой Я ни на шаг не отходил.

О чём попало говорили,

Но стоило поднять ей взор, И мы глазами заводили Совсем особый разговор.

Настало время расставанья, И сердце ёкнуло в груди. Она сказала: «До свиданья! И непременно приходи».

Мы шли домой. Друг был доволен И важным тоном произнёс: «Знакомство с девушкой хорошей Дороже пачки папирос».

12.

Теория и практика

Три студента курят папиросы, В коридоре вдумчиво стоят. Освещают важные вопросы, О любви, о чувствах говорят.

Говорит один, очки поправя, Голосом могучим и густым: «О любви, друзья, судить я в праве И скажу: любовь — как этот дым.

Горький опыт за моей спиною, Знаю, что любовь всех бед страшней. Вам известно — я гулял с одною. . . Вам известно — как порвал я с ней».

И другой, пуская кольца дыма, Подтвердил с учёным видом: «Да.

Истина гласит неумолимо, Что любовь — сплошная ерунда.

У меня есть тоже опыт в этом (Ведь за каждым водятся грехи). Помните, я в местную газету Помещал любовные стихи».

А товарищ третий молча курит И, куря, как вымерший, молчит.

«Что ты думаешь об этой дури?» — Друг в очках студенту говорит.

И очнувшись от вопросов этих, Погасив окурок в два плевка, — «Я люблю! — студент ответил третий. — И о чувствах помолчу пока».

13.

Секрет любви

Толпа студентов в коридоре И запасных улыбок ряд: Фотограф с видом деловитым Наводит фотоаппарат.

Там девушка посередине С осанкой гордою стоит, И каждый парень к ней поближе Скорей протиснуться спешит.

А тот, кого она любимым И другом дорогим зовёт, Стоит спокойно где-то с краю И в кадр, быть может, не войдёт.

И видя, как все к ней теснятся, Он еле сдерживает смех: В сторонке где-то оставаясь, Он всё равно к ней ближе всех.

14.

Минуты

Ровно семь часов настало, На часы студент глядит. Зимний вечер очень долог, И колючий снег1 летит.

Ждёт студент на перекрёстке, Он в толпе один совсем. Вот уж пять минут восьмого,

1 Вар: И сухой снежок

А сказала: «Буду в семь».

Ждёт студент, жестоко мёрзнет, Парень честный и простой, И ползёт по кругу стрелка С похоронной быстротой.

Ветер хлещет щёки снегом И с насмешкою поёт: «Уходи, студент упрямый! Обманула, не придёт».

В двадцать пять минут восьмого

Он отправился домой.

Тут она навстречу: «Здравствуй!

Опоздала, милый мой?»

И в глаза студенту смотрит,

Нежно под руку берёт

И, к нему пристроясь в ногу,

Вдоль по улице идёт.

И хоть он молчит сурово, Не случится ничего: Ровно в полчаса восьмого Гнев развеется его.

15.

Дни зимы

Что за дни стоят у нас, И не снилось мне такое! Весь обсыпан город наш Белой сахарной мукою:

Все сады из серебра, Спят чеканные аллеи, И нетронуты снега Под деревьями белеют.

Вот и твой высокий дом: Занавеску ты сдвигаешь И безмолвно за стеклом Головою мне киваешь.

Вмиг исчезла грусти тень,

Думы светлые родятся. Впору в этот белый день Полной грудью засмеяться.

16.

Облетает осень золотая

Облетает осень золотая, Дождевыми каплями звеня. Ты ушла навеки, дорогая, Не взглянувши даже на меня.

«— Мы чужие». И ни слова кроме Не сказала на прощанье мне. Я остался в сумеречном доме С карточкой твоей наедине.

Вот уже спустился звёздный вечер, Я всё ту же думу берегу: Больше никогда тебя не встречу, А забыть вовеки не смогу.

17.

Опять весна

Несмелой листвы шелестенье, Прохладного неба объём, И девушки в платьях весенних Идут по аллее втроём.

Гляжу на прекрасные лица, Любуюсь на свежесть их рук. Весна в моё сердце стучится, И всё расцветает вокруг.

Смеются две светлых головки, Веселье в глазах голубых. Как милы мне эти плутовки, Как много забавного в них!

Но третья совсем не смеётся, Она так сурово глядит. Что ж сердце дурацкое бьётся

И следом за нею летит?

Земля всё по-старому вертится, Весна разгулялась вновь. Опять безрассудное сердце Попалось на чёрную бровь.

Весна 1954 18.

Матовые шары

Закат горел: пожар ли, зарево ли? Закат был яростно багров. На тёмной улице мы разговаривали При свете матовых шаров.

Ты стояла красивая, будто статуя, В груди лишь холод затая. Такая щедрая и богатая, Такая далёкая и не моя.

Там страсть отчаянная кипела лавою, А здесь — у матовых шаров — Наш разговор дышал душистою отравою Благопристойных вечеров.

Я лгал с улыбкой, как будто нанялся Молоть бессовестным языком, Но помню, как радостно я откланялся Под этим матовым огоньком.

И я ушёл, вдыхая воздух вечера, И я был ветру братски рад, А надо мной, обняв меня за плечи, Пылал отчаянный закат.

Сердце бьётся, стучит беспокойно. Отчего замутилась душа? Над землёй веет ветер разбойный, Духом зреющих яблонь дыша.

Реки ласковым солнцем согреты, Как в кисельных полях молоко. Неужель моя песня пропета?

Отчего же в груди нелегко?

Я куплю себе красный билетик, Я заброшу наверх чемодан И поеду смотреть, как на свете Расцветают цветы по водам,

Как купаются дети в озёрах, Как шумит голубая полынь. Разгоню свои думы, в которых Сердце просится в дальнюю синь.

19.

В вагоне поезда

Среди ночи, от вишен пьяной, Загорелась моя звезда. Надо всею равниной туманной Сумасшедшие ржут поезда.

День умчался, трудный и рваный, Отлетел с паровозным гудком. Еду я, сам немножко пьяный, Папиросным блестя огоньком.

Догорает счастливое лето, Засыпает в ночной тени, И по всей по равнине этой Разбросались огни, огни. . .

Как в горячке, стучат колёса, И под их горячечный бред Я вдыхаю прохладные росы И встречаю румяный рассвет.

20.

Я узнал

Я узнал, что ты другого Нежно, пламенно любила, Но осталась без ответа, И любовь твоя остыла.

Я узнал твои страданья,

Слёзы горькие и муки. Значит, тоже испытала Ты всю прелесть этой штуки?

Значит, не один терзался Я любовью без ответа? Прямо в сердце мне попало О тебе известье это.

Я привык к твоей осанке И к усмешке белозубой. Помню, от твоей усмешки У меня дрожали губы.

Я весёлым притворялся, Боль копил в душе глубоко. Я шутил с тобой, а после Уходил я одиноко.

И бродил я до рассвета, И не спал, смешной влюблённый. На меня от состраданья Опадали листья клёнов.

Может быть, и ты бродила, По другому тосковала. Как же я тебя не встретил, Ты меня не увидала?

Дорогая, ты далёко, Ах, какая даль темнеет! Но теперь, за всё страданье, Я люблю тебя сильнее.

17 ноября 1954, Уфа 21.

Разговор с фотокарточкой

Любимая, любимая моя! В минуту боли и тоски сердечной Я воскрешаю в памяти тебя, Весёлый разговор и смех беспечный.

Десяток фотокарточек тогда

Я из конверта бережно достану, И вновь скользят влюблённые глаза По твоему прямому стану.

Я никогда ответить не берусь, Какой порыв в твоих движеньях вольных, Откуда эта спрятанная грусть И эта глубь в твоих глазах спокойных.

И я смотрю, без устали смотрю На облик твой, столь противоречивый, И с карточкой твоей говорю, А ты глядишь с улыбкой молчаливой.

Но при улыбке та же грусть в глазах, Глубокая, затянутая тайна. Я был с тобою рядом на правах Лишь гостя, заглянувшего случайно.

Но в час, когда закрасится восток, Я образ твой благословляю снова: Ты мне дала отпить большой глоток Живой воды из кубка золотого.

Цвети всегда, любимая моя! Будь молода и будь счастлива вечно. С твоей карточкой веду беседу я В минуту боли и тоски сердечной.

Ноябрь 1954 22.

Моё счастье

Я плыву, как тяжёлом нокдауне, Вместо лампы — четыре огня... Я не помню тебя, молода иль нет, — И зачем ты целуешь меня?

Я хотел позабыться в разгуле За уставленным пышно столом. Точно, чувства в вине утонули, Но оставили плач о былом.

Всё дробится свет лампы проклятой:

На друзей с изумленьем гляжу. Их я, кажется, видел когда-то, Но когда? Хоть убей. Не скажу.

А тебя, твоих губ ожидающих Я не знаю. Зачем ты здесь? В винных бликах, живых и мелькающих. Я увидел другую весть.

Вижу я, как моя ненаглядная В светлом доме танцует с другим. И волнуется юбка нарядная От движения стройной ноги.

Хоть на миг прикоснуться единый Поцелуем к любимой руке! Но взамен только смех лошадиный Да четыре огня вдалеке.

Не хочу, не хочу, отпустите! Что за женщина рядом со мной? Осквернённые губы я вытер И о женщине плачу иной.

Я рыдаю о счастье потерянном И о первой улыбке весны. Электрический свет неуверенный Навевает мне чёрные сны.

Отчего вы смеётесь, проклятые? Я не пьян, я нисколько не пьян. Мне приснилось моё невозвратное Через винный горячий туман.

Отпустите, прошу отпустить меня! Я отправлюсь немедленно к ней. Ваша ласка всю душу мне вытянет, От неё мне ещё больней.

Я пройду сквозь бураны и грозы, Я на ваши насмешки плюю! И свои раскалённые слёзы На колени любимой пролью.

Она будет в весеннем платье, Она скажет: «Скорее входи!»

Как я буду тогда целовать её, Как прижму к сиротливой груди!..

Но мой друг меня обнял за плечи. Он куда-то меня ведёт И на все мои горькие речи Отвечает: «Она придёт».

Нет, не надо мне друга постылого, Эта дружба спокойна, как лёд. Где ты, где ты сейчас, моя милая? «Успокойся, она придёт!

Отдохни, полежи здесь немного, Никуда ты не должен идти! От Москвы далека дорога, Но она ведь уже в пути.

Засыпай. Ни к чему волноваться. Близко милая, верь ты мне. Скоро, скоро — в весеннем платьице — Прилетит к тебе счастье — во сне».

Канун 1955 года 23.

Звезда1

Не верю снам, не верю предсказаньям. Всё трын-трава, и горе не беда. Среди небес немеркнущим сияньем Горит моя счастливая звезда2.

Я верю в счастье, жизни не изведав: С чего бы мне рыдать и клясть судьбу? Случилось горе — это у соседа. Иль умер кто — не мне лежать в гробу.

Нет, плакать не могу. Я всё уже истратил,

1 Вар: Моя звезда

2 Вар:

Мы с ней на всех врагов положим кол с прибором, Любое дело перекурим без труда. Гляжу в окно: над полуночным бором Она всё светится, упрямая звезда.

Всё до последней выплакал слезы. Мне весело, когда по небу ветер катит Большую скалку матери1 грозы2.

Порой мне кажется, что гром3 бранится И говорит вслед за ракетой голубой: «Смеёшься? Погоди. Жизнь может обратиться К тебе своею задней стороной.

Тебе везёт. Ты стал во всём удачлив. Но все удачи слишком на виду. Быть может, время всё переиначит И рукавом смахнёт с небес твою звезду».

Но я смеюсь опять. Я плакать не умею. Довольно в эти годы отстрадал. И если мне4 судьба сломает5 шею, Своей звезды я всё же не отдам.

Любуясь на неё в мой час отходный, Я песню запою в последний раз, Что был я парень смелый и свободный, Не верил я ни в сон, ни в чох, ни в сглаз.

В тот самый миг, когда дыханье это В моей груди заледенеет навсегда, С небес высоких, словно яркая ракета, Спадёт моя звезда6.

1955

1 Вар: матушки

2 Вар:

А молния, ракета за ракетой, То голуба, то блещет серебром! И балуется хулиган отпетый И мой большой приятель гром. Мы с ним, бывало, шлялись по равнине

И вместе поливали пыль дорог. Меня он не забыл доныне, И я забыть его не мог.

3Вар: он

4Вар: всё ж.

5Вар: мне сломит.

6Вар: Спадёт звезда.

Сирень

В малиновом платье кудрявая девушка, И локон на шее завился в кольцо. Я с ней проходил зацветающим садом, Где веял фонтан водяною пыльцой.

Разумны и сдержаны были все речи: Ей мама велела быть строже со мной. Мы сели в тени, и кистями тяжёлыми Кивала сирень над её головой.

Сирень затуманила речи разумные, Смягчился лица её строгий овал. Я долго ласкал обгоревшие руки И локон на шее её целовал.

А ветер был тихий, а вечер был праздничный, Зелёной прохладой укрыла нас тень... Не надо сердиться, кудрявая девушка, Не хмурься — во всём виновата сирень.

25.

Лекарство от любви

Умирало печальное лето, Догорал одинокий закат. Прислонившись спиной к парапету, Я стоял на часах, как солдат.

Тихий ветер, дрожа и вздыхая, Шевелил надо мною листву. В этот вечер, я знал, дорогая. Ты должна была ехать в Москву.

Ровно в восемь открылись двери, Шла тебя провожать родня. Никогда я тебе не поверю, Будто ты не видала меня.

Двое братьев несли чемоданы, Мать о чём-то твердила тебе... Слишком быстро и слишком нежданно

Ты прошла по моей судьбе.

Другая редакция:

Лекарство от тебя

Умирало печальное лето, Догорал одинокий закат. Прислонившись спиной к парапету, Я стоял на часах, как солдат.

Тихий ветер, дрожа и вздыхая, Шевелил надо мною листву. В этот вечер, я знал, дорогая. Ты должна была ехать в Москву.

Ровно в восемь открылись двери, Шла тебя провожать родня. Никогда я тебе не поверю, Будто ты не видала меня.

Отзовись, попрощайся, хоть взглядом: На губах твоих гордых печать. Ты в молчаньи уходишь. Не надо!.. Эх, не надо нам было молчать1 .

Я остался, больной и влюблённый, Всё мне стало тогда нипочём. Жёлтый лист оторвался от клёна И спланировал мне на плечо2.

Я запел развесёлую песню, Закатился с друзьями гулять. Ничего нет на свете чудесней, Чем небесная синяя гладь.

Ночью — звёздные ножки да рожки, Светит месяц, любезный мой друг.

1 Вар:

Ты прошла к остановке трамвая. Далеко, за туманом, Москва. О минувшей весне напевая, Надо мной колыхнулась листва.

2Вар:

Всё прошло, и тебя больше нету. Значит, незачем душу беречь. Кто последнюю отдал монету, Может спать среди площади лечь.

Мокрый лист на садовой дорожке Припечатал высокий каблук3.

Перестал я грустить о разлуке, Не считаю потерянных дней. Молодые и лёгкие руки Отдыхают на шее моей.

В поцелуях бездумная сладость, Л в мозгу запекается кровь. Доктора прописали мне радость, Доктора прописали любовь.

Пусть летит моё сердце по свету, Я сдаю его всем напрокат. Отшумело ненужное лето, Догорел одинокий закат.

26.

Дорога

Опять полустанки поплыли В краю бесконечно родном. Седые от угольной пыли Деревья плывут за окном.

Как хрипло гудят паровозы! В их крике разбойная грусть. Опять в тополя и берёзы Оделась дремучая Русь.

Летят и летят перегоны... Прошла стороною гроза. . . Крестьянки глядят на вагоны, Рукой прикрывая глаза.

Разросся бурьян бесполезный, Шумит на ветру лебеда, И только шеренгой железной Идут над землёй провода.

3 Вар:

Я деревьев теперь не жалею, Хорошо им шуметь на ветру. Я не гну под раздумьями шею: Мне задумчивость не по нутру.

4 июля 1955

скорый поезд № 32 (Москва —Томск)

27.

Узнали тайну

Узнали тайну. К чему теперь скрываться? Узнали тайну. Зачем теперь молчать? Налей вина мне! Я стану святотатцем И буду громко богохульства расточать.

Моё святое растоптано скотами, Их грубый хохот мне душу пепелит. Как будто скальпель из самой лучшей стали Вонзили в сердце, и вот оно болит.

И ты, святая, с твоей осанкой гибкой, Ведь феей доброй ты для меня была — Не ты ль дразнящей и двусмысленной улыбкой Сама им повод к глумленью подала?

Но я надену раскрашенную маску, Браниться буду и чорта поминать. Я верил в счастье. Я верил в эту сказку, Чего ж теперь мне молиться и стонать!

Вино и карты — вот все мои трофеи. Раз жизнь игра, начнёмте же игру! Не верю больше я в миф о доброй фее. Раздайте карты! Весёлым я умру.

И задремавши, как будто бы от скуки, Игры коварной презрев азарт и пыл, Я припаду лишь на сложенные руки, Партнёр промолвит: «Бедняга перепил!»

Отточен скальпель, но адские хирурги Не в силах больше страдальцу повредить. Придут лакеи с ковра собрать окурки И долго будут они меня будить.

26 ноября 1955

Замолкли1 ночные гуляки, И сонно горят фонари. Сидят1 в подворотнях собаки И брешут до самой зари.

Какой-то подвыпивший кореш «Последний денёчек»2 слезит, И смотрит скучающий сторож, Всю ночь сторожа магазин.

Но кто-то так стремительно едет, По длинным асфальтам летит? На бешеном велосипеде Какой-то парнишка в пути3.

Надвинувши кепку пониже, Он мчится, как с ветром гроза. Вот он пролетает. Я вижу

Отчаянные глаза.

Куда он так яростно мчался? Погони не видно за ним. Быть может, он с другом расстался Иль горем нежданным гоним?

Злосчастьем своим разъярённый, Ругаясь и в бога и в мать, Быть может, несчастный влюблённый Спешит себе шею сломать.

Я долго стоял, обернувшись, Глядел ему пристально вслед. Во тьму бесконечную улиц Умчался тот велосипед.

Умчался бесшумно и быстро,

1 Вар: Гуляют

1 Вар: Опять

2 Про всякие страсти

3Вар:

На улицах мёртво и тихо, И слышно, как шины свистят. Куда же он едет так лихо,

По гладким асфальтам скользя. Ночного велосипедиста Надолго запомнил я.

Не так ли и мы рассекаем Дорог наших жизненных гладь? Откуда пришли — Мы не знаем. Куда мы идём — Не понять.

Всю жизнь беспокойную эту, Готовы все силы отдать, Мы мчимся навстречу рассвету, Спешим, чтобы не опоздать.

29.

Настала осень1

Настала осень, облетают листья, В свинцовых тучах солнца не видать, И ветер зря нагую землю чистит, Ему опавших листьев не собрать.

Мне до отъезда полторы недели, Быть может, я назад уж не вернусь. Как вялый лист, забавы облетели, И душу мне заполонила грусть.

Вы, птицы перелётные, возьмите Проклятую мою тоску-печаль, Возьмите и с собою унесите Прочь за море, в неведомую даль!

И я уйду, считая в небе звёзды, Пойду легко, куда глаза глядят. Но как весной вернётесь к старым гнёздам, не приносите мне тоски назад.

1 октября 1953

1В рукописи под стихотворением надпись Р. Назирова: «Есенин?»

Ты помнишь день?

В тот душный жаркий день вдруг сбились мы с дороги, Усталых путников прохладный лес манил. Просилось тело лечь, и не держали ноги, Покинуть заросли у нас не стало сил.

Лужайку пышную, поросшую травою, И белорозовые крупные цветы Своею маленькой и лёгкою ногою, Как мое сердце, попирала гордо ты.

И там, в густой тени, мы наземь опустились1 . Был лес высок, и даль небес светла. Мы обнялись с тобой, сердца сильней забились, И ты впервые узкий пояс свой сняла.

Настала быстро ночь, и месяц нам двурогий Светил приветливо над самой головой. . . Ты помнишь день, когда вдруг сбились мы с дороги И лишь под утро удалось прийти домой?

1 октября 1953 31.

Грешница

Над рекою быстрой башня, Одиноко возвышаясь, Путь указывает ночью Огоньками своих окон.

Едет путник запоздалый, Ночь туманна, ночь тревожна, — Видит башню над рекою, И спокойнее на сердце.

Это башня доньи Анны, Башня грешницы великой, Что нарушила обеты И святые узы брака.

1 На полях, справа от данной строфы пометка автора: «Одна строчка — плагиат из Верлена».

Казни донья подлежала, Но король великодушен: За измену приказал он Заточить её лишь в башню.

Здесь живёт она, тоскуя, По ночам стоит на башне, Дышит воздухом прохладным И поёт средь звёзд и мрака.

Эта песня так печальна, Столько в ней тоски и горя, Что за сердце всех хватает Пение и лютни звуки.

Возле башни одинокой, Где та песня раздаётся, Караваны вечерами Замедляют шаг усталый.

Здесь купец потише едет, О грабителях забывши; Здесь осаживает рыцарь, Своего коня гнедого;

Путешественник тут бедный Долго, долго остаётся И с лица его беззвучно За слезой слеза спадает.

Выслушав, молву разносят; Люди приезжают слушать Пенье доньи благородной И в вину её не верят.

Октябрь 1953 32.

— «Мой милый, о чём ты мечтаешь? Скажи, отчего ты затих? О чём ещё можешь ты думать В объятиях страстных моих?

Иль мало любовного пыла Дала тебе лада твоя?

Нет женщины, чтобы любила Тебя горячее, чем я»

— «О нет, мне не скучно с тобою. . . Пьянят твои ласки и жгут,

И снова к любовному бою Манят, и зовут, и влекут».

— «Но ты отчего-то тоскуешь, И думы во взгляде видны. Меня ты совсем не целуешь, Объятья твои холодны.

О чём ты тоскуешь? Мне больно Страдания видеть твои».

— «Тоскую о волюшке вольной: Она мне дороже любви».

2 ноября 1953

33.

Воспоминание1

Мы вновь сошлись со старым другом, Согреты радости огнём. Гляжу — он всё такой же крепкий, Хоть много седины на нём.

Заботы высекли морщины На прежде гладком ясном лбу, Да шрам, уродливый и длинный, Лёг на щеку, скривил губу.

Мы помянули над бокалом Друзей, что разлетелись прочь; О женщинах сказали мало, И скоро наступила ночь.

Часы двенадцать раз пробили, Вино у нас лилось ручьём; Сказал мне друг, склонясь вплотную: «А помнишь, Рома, ты её?»

Мы оба разом замолчали.

1 Возле названия в скобках помечено автором: «Кажется, подражание К. Симонову».

Я словно снова осязал Её пожатье; вновь блистали Её лукавые глаза.

Кого из нас она любила?1 Она испытывала рок И нам союз чуть не разбила, Меж нами бросив свой цветок.

Но наша дружба устояла И лишь окрепла в буре лет. Но где она? Ушла, пропала, Ни слуху и ни духу нет.

Мы оба с другом поседели, Нам вместе двадцать наросло, Но помним — как на той неделе, Как о вчерашнее число — Мы помним взгляд живой и зыбкий, И глаз изменчивых цвета, Змеиный блеск её улыбки И родинку у края рта.

Не стёрся в сердце образ милый, Жар чувства не вполне прошёл. «- Скажи, откуда эта сила И власть над нашею душой?»

Звезда средь неба засверкала И заглянула к нам в окно. Я начал разливать в бокалы Прозрачно-жгучее вино.

И друг сказал, с теплом во взоре, Бокал поставив под струёй? «Она дала нам только горе, Но знаешь — выпьем за неё».

2 ноября 1953 34.

Встреча

Как тяжко жить без тех, что любы!

1 Вар: Она нас вовсе не любила,

Тебя на годы проводив, Я шёл по жизни, стиснув зубы, Ладонью сердце придавив.

С тоской не сладить винной чаше, Дни были горьки и пусты, И время в книге жизни нашей Листало чёрные листы.

Но вот ты мне письмо прислала: «Мой милый, скоро час придёт!» В желанный день я прочитала Стоял и ждал твой пароход.

К причалу судно привалило: Ты в белом платье, налегке, Стояла, взявшись за перила И с чемоданчиком в руке.

Поднялся я к тебе по трапу, Внизу плескалась бирюза. Обнял тебя, взглянул под шляпу, Увидел влажные глаза.

Бессвязны были наши речи, Дрожали губы у меня, И первый поцелуй при встрече Был полон боли и огня.

Мы шли. Несметными огнями Горел расплавленный залив, И вновь средь грузчиков с тюками, Мы целовались, всё забыв.

За годы мук сбылась награда, Исчезли горе и печаль. И мы вдвоём, нам слов не надо, И лучезарно блещет даль.

35.

Другу и ровеснику

Скверно, друг мой! Кончилась пирушка, Шум утих, и сразу хмель прошёл. Раза три железная игрушка

Выругалась так нехорошо.

Вот ты дремлешь на столе широком, Как свинья, нажравшись желудей. На тебя глядит холодным оком Скучная компания людей.

Ты сегодня, как бумага, белый —1 Чистый лист без песен и без нот. Раз душа похмелья не стерпела,2 Ты3 свинцом набил себе живот.

Поколенью не хватает силы4, Мы не терпим боли или слёз. Станет боль в мозгу невыносимой — Мы кладём башку под паровоз.

Кто-то про мещанское наследство, О родимых пятнах говорит. . . Это вздор5. Мы просто видим детство Новой исторической зари.

Магелланы в детском нетерпенье Устремляют к будущему взгляд, И валы эпохи в красной пене Нам приносят смельчаков назад.

Пересменок роковой, опасный! Устоять сегодня мы должны. Хоть и трудно ждать за пеной красной Появленья голубой страны.

Под тобою подломились ноги, Ты с сомненьем глянул в пистолет, И тогда-то он, тупой и строгий, Дал тебе уклончивый ответ6.

Будет светлый полдень в целом мире: Ты поднимешь голову в гробу, И архангел в маршальском мундире Затрубит в огромную трубу.

1 Вар: Ты сегодня белый, как бумага,

2Вар: Не стерпел похмелья ты, бедняга,

3Вар: И

4Вар: Да, мой горький! Да, мой друг любимый!

5Вар: Всё не то.

6 В варианте последние две строфы отсутствуют.

И сидеть на золотом сиденье Будет бог в блестящих башмаках. Ты же, как свидетель обвиненья, Принесёшь свинец в своих кишках.

Конец 1957 —январь 1958

36.

Сны мёртвых девушек

Свежие, сияющие дали, Серебристый ласковый рассвет. . . И под этим небом увядали Девушки в неполных двадцать лет.

В адский бой, в кипящие пучины Самый лучший уходил народ. Здесь лишь малокровные мужчины Выбирали девушек, как скот.

Кислой и похабною улыбкой Злое время улыбалось им И рубило их по шее гибкой Заржавелым тесаком своим.

Птицы перелётные летели Над гробами горькой красоты. На гробах лежали иммортели — Дохлые, невинные цветы.

Даже после смерти тени эти Грызла та же слёзная тоска: Снились им в гробу мужья и дети И что груди полны молока.

3 апреля 1958

37.

В час ночи

Окна чёрные. Город спящий.

Одна я иду по улице.

Где же мой мальчик, тот настоящий?

Неужто мечта не сбудется?

Сегодня я1 выпила и закурила, Люди глаза таращили, А Манька бесстыжая мне говорила, Что мы-де совсем пропащие.

Неужто и вправду песенка спета? Судьба до конца рассказана? Я рада бы встать из могилы этой, Но вся словно цепью связана.

Хороший и добрый порой мне снится, Любовь и дорога длинная. Не будет мальчика — будет больница. И старость, такая пустынная.

Ну, полно те1 хныкать! Платок достань-ка, Вытри2 слёзы с личика. По небу гуляет бесстыжая Манька — Луна без трусов и без лифчика.

Такая паскуда! Ей только монету, А там — катай, как хошь её. ... Хочу закурить, а спичек нету. И нынче не курят прохожие.

27 сентября 1958 38.

Лето 58-го

На площадях фонтаны задымились. Настало лето. Липы зацвели. Дурные сны сдались на нашу милость И растворились в солнечной пыли.

Какая радость! Сколько в жизни света! Поют все струны сердца в хоре дней, И эта неуютная планета Нам кажется дороже и родней.

Но миг обмана пролетает быстро.

1 Вар: Я нынче 1 Вар: Полноте

2Вар: Вытри-ка

Открой глаза и грохоту внемли: Трудятся генералы и министры На горе смертным жителям земли.

Беспечный мальчик, танцев завсегдатай, Не избежишь ты времени оков. Ну, чем ты виноват перед проклятой Политикой безумных стариков?

Таким же легконогим и красивым, Таким же бесшабашным, молодым Жилось труднее, но до Хиросимы Всё ж больше солнца выпадало им.

Склоняются политиков ошибки, Немало туч над нами собралось, И вижу я в твоей кривой улыбке Симптом болезни, а не просто злость.

Ты думаешь: «Дрожать сегодня рано. Бомбить начнут немного погодя». А может, не дойдёшь до ресторана, В простейшие частицы перейдя.

И в ресторане после третьей стопки Ты грезишь: средь экранов, труб и призм Дежурит с пальцем возле белой кнопки Какой-то человечий механизм.

Вино не пьётся, и оркестр мешает, и ты забыл, какой сегодня день. Скажите, кто же всё-таки решает За всех живущих на земле людей?

1958 39.

Волшебство

Вода на землю с небес хлестала, И под ногами месилась грязь, А с кровель из порванного металла Унылая осень лилась и лилась.

Люди по улицам шли сгибаясь,

Поднявши ворот и пряча лицо, И брызгались глиной, и ошибались, И каждый другого считал подлецом.

Чокались в лужах бутылки пустые, Шёл в подворотне закрытый банкет. Казалось, все добрые чувства остыли, Всем людям сравнялось по семьдесят лет.

Но ветер принёс нам полярную свежесть, И вдруг после ночи безрадостной мы, Воспрянув душою и сердцем разнежась, Выходим в волшебную сказку зимы.

Мы чище становились с этим снегом, Нам детство грезится наяву. Сегодня, как будто с новым разбегом, Я крепче работаю, легче живу.

Мы — новые, нет этой нудной трясины, В глазах отчуждённости холод пропал. Я видел: пропойца трёхлетнему сыну Яблоко

рыжее

покупал.

27 октября 1959 40.

Человек с табличкой

Ничего подобного не сбудется, Не случится никогда со мной. Никогда я не пройду по улице, Безнадёжный, пьяный и больной.

У твоих окошек1 занавешенных Не склоню повинной головы. Говорят, что я немного бешеный, Это только кажется — увы!

Запираю крепко сейф с печалями И теперь уж твёрдо знаю впредь,

1 Вар: Никогда у окон

Что не мне расплёскивать отчаянье, Дикой откровенностью гореть.

Буду на углу стоять, как статуя, И курить, глазея на огни. Подойди ко мне, моя богатая, И на грудь мою нечаянно взгляни.

Вот табличка, на груди прибитая. Ты прочти, не замедляя шаг: «Здесь живёт весёлая, но скрытная И уже холодная душа».

Нету боли ни в груди, ни в печени, Лишь в виски мне молоточки бьют. Я из нищих — самый обеспеченный, А таким у нас не подают.

7 декабря 1959 41.

Накануне старта

Я верю, я верю, я верю, Я верю, что будет весна! Равно человеку и зверю Планета сегодня тесна.

Равно человеку и зверю В такой духоте не житьё — За этой железною дверью. Мы скоро сломаем её!

От денег, царей, бюрократов, От старых полиций и книг Мы прыгнем с бетонного старта В тот мир, что сегодня возник,

К далёкой сверхновой планете, Где всё лишь туман и хаос, Где солнце кровавое светит Сквозь мглу испарений и рос,

Где мы познакомились завтра, Как валится лес и трещит,

Когда там идут динозавры Сквозь папоротник и хвощи.

Там ждут нас победы1 без счёту. . . Товарищ, приборы проверь! Ракета готова к полёту, Ломайте железную дверь!

16 февраля 1961 42.

Парадокс о выгоде

Летучие мыши зацепились и повисли, Своды облепили мерзкой бахромой. . . Летучие мыши — чёрные мысли, Я с вами по жизни тащусь, как хромой.

Надел на себя я весёлую маску, Смешные очки посадил на носу. Но как эту жизнь, сумасшедшую сказку, Но как же я эту жизнь перенесу?

Должно быть, приятно работать идиотом Или в кретинском ведомстве служить. Но только по моим осторожным подсчётам Невыгодно крайне в довольстве жить.

Ведь семьдесят лет — единственная премия, И путь этих сытых до крайности нелеп: Короткое такое человеческое время Разменивать на масло, свинину и хлеб, Жевать и утираться рукой нечистой, Крупными кусками дерьмо глотать...

Романтики, художники, поэты и артисты! Я призываю вас разумно голодать.

Прислушайтесь к небу: там крохотная рация Насвистывает что-то нам, лавируя во мгле. В такую эпоху стыдно зажраться (Тем более, что многие не жрут на земле).

К тяжёлым делам двадцатый век привлёк нас,

1 Вар: Там труд и победы

Но всё ж я мечтаю, имею в виду,

Что рубль золотой — целеустремлённость —

В трещине асфальта на улице найду.

Смотрю я только под ноги, заботою измотан. Кругом рычат шофёры и бешено рулят. И где б ещё мне, братцы, разжиться пулемётом, Чтоб из пулемёта пижонов расстрелять?

Но тут, я вижу, лопнули терпения пружины, И на моей дороге взволнованной гурьбой Весёлые пижоны и честные кретины Обеими руками семафорят мне отбой:

«О чём судьбу ты молишь корявыми стихами? Рублей тебе нехватка? Ещё намоли!» .. .Проклятые мысли стеснили мне дыханье. О, как я не люблю вас, чёрные мои!

24 марта 1961 43.

Мистика

Электроны суетятся возле ядер. Точно так же суетимся мы В звоне праздничных возлияний, В шуме будничной кутерьмы.

Разве так человеку положено— Жить по-мелкому, чихая и пыля? Но не вылезть из собственной кожи нам, Не уйти из-под власти рубля.

Мы идём с запрокинутыми лицами, Наблюдая созвездий ход— Вдруг за локоть берёт нас милиция И штрафует за неверный переход.

Мы мечтаем, что к жизни вызовем Лучезарных Элоиз и Кунигунд...

Глядь-любовь обернулась капризами

И прискорбною привычкой к коньяку.

Значит, жизнь лишь любовью рублёвою

И мышиной суетою занята? Нет, не верю, не хочу, выплёвываю! Всё не так, всё не так, всё не так!

Пароходы эпохи под трапами Мне сигналят: «Товарищ, пойми, Что не только зубными докторами, Но и чудесами полон мир.

Ты держи ориентир на песню И на завтрашних роз аромат, Строй судьбу с поправкой на чудесной, Невзирая на презренный сопромат!»

Я отчётливо слышу вечное, Я не верю в видимость вещей, Потому то брожу так беспечно я В непритворном тумане ночей,

Потому то мне чудится ночами, Что туда, где запрятался закат, Над землёй, застывающей в молчании, Телеграммы и ангелы летят.

24 апреля 1961 44.

Ты прополз по мелкому осиннику, Финкой челюсти холодя, Под струящимися, под косыми Нитками осеннего дождя.

Высота. За ней луга туманные. Ты ползёшь, и вот уж день иссяк. . . Там сидел, над местностью командуя, Молодой блондинистый пруссак.

И ударил изо всей ты мочи, И услышал дёрганье и хрип. Захлебнулся кровью пулемётчик, Повернулся к смерти и погиб.

«Пулемётное гнездо подавлено», Доложил полковнику комбат. — Эти годы позади оставлены,

Эту силу не вернуть назад.

Ты проходишь, надрывая глотку, Лишь луна над городом зажглась. На тоску, скандалы и на водку Золотая слава разошлась.

Ты глядишь безумно и сердито: Скучно жить, как за комодом мышь. Потому ты нынче песней дикой По ночному городу шумишь.

Потому теперь, с сознаньем права, У киоска с газированной водой Штрафника и кавалера Славы Бьёт в лицо дружинник молодой.

Ты глотаешь злобу и бессилье, Обтирая свой разбитый рот... До чего ж мы всё-таки в России Тёмный и запутанный народ!

3 мая 1961 45.

Отъезд

Над равниной летит паровозный гудок, Мчится поезд, гремучий и шаткий. Я открыл эту дверь, как бывалый ездок, И курю на вагонной площадке

Полчаса не прошло, а как будто вчера, И досада расходится быстро. С папиросы срывается дыма спираль И короткие красные искры.

Искры гаснут, и это в порядке вещей. . . Всё ж любовь дожила до вокзала. Но скрипит возле уха какой-то кащей Те слова, что она мне сказала:

«Слушай, милый, не злись, постарайся понять, Как сама эту вещь поняла я? Я успехов твоих не могу больше ждать

И копейки считать не желаю.

Ты талантлив, силён, не дурак, не холуй, Но надежды не кормят, не греют. . . Так давай, если хочешь, меня поцелуй — И прощай, и езжай поскорее!»

«И прощай, и прощай, и прощай!» —как всегда Хор колёс, хохоча, повторяет. А за мною бежит голубая звезда, Словно руки вослед простирает.

Как она, та звезда, хороша и чиста! Лик её так печален и светел! Провожает меня и не хочет отстать Чьё-то сердце, что я не приметил.

Декабрь 1957 46.

Рассказ вещей

Голодный, злой, отталкивая стулья, Вхожу в широкий ресторанный зал. Шаблонный мишка в тёмном вестибюле Мне что-то неприятное сказал.

Я с отвращеньем думаю об этом Факелоносце со стеклом в глазах. А в ресторане, в канитель одета, Тоскует ёлка в золотых слезах.

Я отыскал один свободный столик И заказал котлету и вино. На скатерти какой-то алкоголик Оставил водки свежее пятно.

И сигарета — дышит, как живая, В стеклянном блюдце с серою пыльцой, А устье сигареты обвивает Помады рыжеватое кольцо.

Программа театральная измята И судорожно скатана в комок. На ней помадой: «Я не виновата».

Из сигареты всё идёт дымок.

Накрошены куски еловой ветки, И спичкою по скатерти — черта. И наконец, желтеет на салфетке Большой и жирный отпечаток рта.

Январь 1958

47.

Прошу чуда

Какой надоедливый дождик на улице! Какое презренное ветра вытьё! Деревья облезлые зябко сутулятся. Стою у окна, говорю о своём.

Сегодня мне грустно — погода постылая, С катушек соскочишь под этим дождём! Хотелось бы знать, где же нынче милая И кто там её прикрывает плащом.

А дождь всё нудит, и на улицу бледную Ложится по лужам неровная зыбь... Сейчас я б отдал папиросу последнюю За десять минут настоящей грозы!

6 сентября 1957

48.

Я новый год встречаю без тебя, Иду на праздник улицами лунными, И всю дрогу череп мой долбят Воспоминанья клювами чугунными.

Я помню это солнце, этот зной, И пляж, и смех, и в город возвращение, Волос пушистых ореол сквозной И мягкий взор, даривший мне прощение.

Когда б нам было вновь начать дано, Я знал бы цену самой малой нежности. . . В стакан струится красное вино,

И патефон кричит о неизбежности.

Как много лиц! А я средь них один. Рисую на салфетке Р и К И молча обдираю апельсин, Как шкуру с неизвестного соперника.

Зимние оркестры заиграли, В белый плащ окутались леса, И оделись в серый цвет печали Чахлые больные небеса.

Снег штурмует бледное оконце, Снег добраться хочет до меня. Где-то за морями скрыло солнце Все запасы своего огня.

Несмотря на все мои уловки, Не рассеять скуку вечеров... И рисует женские головки От стихов отвыкшее перо.

10 декабря 1957 50.

«Наплевать!» — сказал самоубийца И в сортире утопил наган. В этакие дни нельзя убить себя, Невозможно уступить врагам,

И внезапно прибывают силы, Человек справляется с бедой, И больные, вянущие жилы Закипают кровью молодой.

Тихий день, обычная погода: Как нам эту дату отмечать? Только вдруг приобрела природа Непонятной радости печать.

Из снегов сегодня солнце всплыло, Небывалым пламенем горя,

И зима в восторге затрубила В золотые трубы декабря.

Нет ни тени грусти в небе чистом. Мир сегодня заодно со мной. Даже у заядлых пессимистов Иногда бывает выходной.

11 декабря 1957

Рассердилась, ушла, на меня не оглядываясь, Замелькала в толпе, затерялась вдали... А вечернее небо погоде обрадовалось, А дома свои жёлтые очи зажгли.

Пахнет снегом сырым, и бензином, и почками. Я стою, наблюдаю приметы весны. Люди разгородились запорами прочными И как будто друг другу совсем не нужны.

Если взять — подойти к пареньку неприметному: «Здравствуй, друг! Ты скучаешь? Поскучаем вдвоём». Но о чём же беседу завяжем при этом мы И какие же песни тогда запоём?

Лишь усталые веки смежу на минутку я, Сразу мозг заполняет вихрь грустных идей. Неужель не видна вам трагедия жуткая, Горе нашего дня — разобщённость людей?

Или вам всё равно? Или вам не наскучило? Иль до вас не доходит печаль вечеров? Я стою на углу, как печальное чучело, В макинтоше промокшем современный Пьеро.

27 февраля 1958 52.

Плаванья

Заманчивы края далёкие, И каждый день, спеша туда,

Ныряют в плаванья жестокие Разноимённые суда.

Намаявшись за время плаванья, Изведавши чужих красот, Приходит вновь к родимой гавани Красавец гордый — теплоход.

И гавань та неповторимая Корабль вернувшийся опять Спешит, как женщина любимого, В свои объятия принять.

Вот так и мы по жизни мечемся, Сломавши руль, разбив буссоль, И от цынги духовной лечимся Чужой тропической красой.

Но тешит всех надежда малая, Что мы воротимся опять Туда, где нас любовь усталая Не устаёт покорно ждать.

Когда ж путями серебристыми Спешим достичь родной земли, То видим вдруг — у милой пристани Стоят чужие корабли.

Ноябрь 1958 53.

Наказание за суету

Шумят дожди, шуршат по крышам, И чёрный вечер за окном, И сердца стук всё тише, тише, И скоро взор смежится сном.

Но взвесив сделанное за день И подводя всему итог, Я открываю вновь тетради, Вяжу скупые нити строк.

Весь день — обычная работа И деловая суета...

Но, кажется, забыл я что-то, Как будто сил не рассчитал,

Людей обвесил и обмерил, Им недодал своей души И зову сердца не поверил: «Творить и действовать спеши!»

Мне тягостно вины сознанье, Мне больно думать, что с утраченного Я выйду снова в дней сиянье И в голубые вечера,

Что снова с утренним запалом Растрачу зря запас часов, Большое разменяю малым И возвращусь под тихий кров.

А через час кошмары ночи К моей подушке подойдут: «Он жить и действовать не хочет, И в наказанье вновь мы тут».

17 июня 1959

54.

Снег в городе

За разговором время пролетает, Мы всё идём сквозь темноту и снег. Сегодня ты спокойная простая, Мой самый нужный в мире человек.

Я был с тобой и ласковым, и резким. Сегодня я другим пришёл к тебе. Слетает снег и лепит арабески На нашей недописанной судьбе.

Свет фонарей дрожит и льётся зыбко, Часы летят, минуты коротки. Я унесу с собой твою улыбку И снежный запах маленькой руки.

Я повернусь. Махнувши на прощанье, И сквозь метель один продолжу путь...

С такими необычными вещами Мне всё равно сегодня не уснуть.

15 февраля 1960 55.

Не плачь

Заколотилось, запрыгало сердце, Засеребрилась на реснице слеза. Девушка плачет, а мне не верится: Разве я что-то плохое сказал?

Да, это, кажется, вышло грубо. Я обнимаю её и молчу. Тише, родная, не плачь... А губы

Сами скользят по её плечу.

За окнами движутся автомобили, От фар дрожит вечерняя тьма. Тебя ещё никогда не любили, Но ты, пожалуйста, не сходи с ума.

Пустые страхи тебя волнуют, Ты ими голову себе не морочь. За окнами вечер, а может — ночь.

Вот луч от фары и тень берёзы Плывут, качаясь на потолке. Я чувствую, как утирает слёзы Маленькое сердце в моей руке.

Осень 1960

56.

На улицах родного города

Изволтузили, исколошматили, А потом заявляют1, что я пессимист. Да ну их всех к чёртовой матери! Я перед советским2 отечеством чист.

1 Вар: говорят

2Вар: социалистическим

Но в душной конторе, пропахшей чернилами, В кожаных креслах раскинув бока, Начальство долго и нудно ныло мне О том, что я негодяй и бахвал.

Ну, если так, благодарю покорно. Вот заявление. Салют, салют! ... Золотых ожерелий горящие зёрна, И под этими зёрнами люди снуют.

Почему мне становится легче на улице? Право, не знаю. Откуда знать? И только глаза на фонарь прижмурятся, И только одежда в плечах тесна.

Знакомые улицы, люди знакомые В миг растворяют досаду мою. В толпе текучей жить так легко мне. Я прохожу и что-то пою.

Мороз — из прощальных. Дохлый морозко! Не стоит даже поднимать воротник. Красный глазок над перекрёстком В это мгновенье почему-то возник.

Заливисто, рассерженно и тонко Зовёт меня свисток милиционера. ... И крупная, как антоновка, Над городом висит Венера.

Слушайте, это что-то нереальное: Вечерний город в цветных огнях. Сегодня здесь путаются пижоны банальные И седые призраки на лунных конях.

Ромео и Джульетта целуются в тёмном подъезде, С золотистой головки упал кружевной платок. А дворник ругается: «Куда вы лезете! Шли бы себе на каток!»

Нет, определённо, что-то странное. В этом вечере — тихий бред. Снова в сердце моём раскрываются раны Наивных и милых лет.

Раны плачут красными слезами,

И, зажимая сердце рукой, Я размышляю: о чём же сказали Этот вечер, Венера, бред и покой?

Слышу радио: завтра будет плюс градус, Никаких осадков и ветра при том. Завтра обязательно будет радость, Наивная радость с пунцовым ртом.

22 февраля 1961 57.

Покончено ещё с одной мечтою. Свой идеал я вдребезги разбил. Я девушку считал почти святою, Её желал, молился и любил.

В моей любви была закваской жалость И нездоровых вожделений рой. Как странно это всё перемежалось С её тоскливой, скучною игрой!

Я обнимал её с такою силой, Ещё немного — брошу и сомну... Но отвращенье тайное сквозило В её лице, повёрнутом к окну.

Кому смешно, а мне до боли мерзко. Похолодело у меня в груди. За этим всем из гроба Достоевский С садистским удовольствием следил.

Но хватит изливаться и канючить! Я отмечаю твёрдою рукой, Что бред прошёл, что так честней и лучше, На сердце стало тихо и легко.

Я быстрым шагом прохожу по свету, Я снова что-то детское пою. Пускай кропают модные поэты Рентабельную лирику свою.

Открыло солнце золотые очи, Задумчиво взглянуло на меня. Ещё сквозь дрёму голуби бормочут,

И мир встречает наступленье дня.

Поэты с их фантазией слепою Уж не оставят на сердце следов, Но утренние девушки толпою Восходят по ступеням городов.

1960 58.

Ухожу

О любви, весне и девушках? Отставить! Этим песням не пришёл черёд. Пусть сначала снег в груди растает, Ну, а тем — хоть с потрохами заберёт.

Я, конечно, мимо песни не прошёл бы, Но зовёт звенящий клик мадер, Поцелуев океан дешёвый И дурной кабацкий шик-модерн.

Автомат отрегулирован на славу, Пью, танцую и влюбляюсь наповал, Но такой любви крысиную отраву Я уже из сердца изблевал.

Я покину эту шайку расписную И уйду — как не было меня. Воспеваю чистую весну я В синих и сиреневых огнях!

Воспеваю страсти непритворные И до дна открытые глаза! ... Кошельки защёлкали затворами, Сволочи зовут меня назад.

Сволочи сулят вино и тело, Не жалеют ласковых речей, Но судьба сегодня захотела Отобрать меня у сволочей.

Допивайте без меня отраву И лобзайтесь, отходя ко сну. . . Я ушёл. Я получаю право,

Получаю право на весну.

28 февраля 1961 59.

Зазвенел хрусталь, слетая с крыши, Красный флаг над домом заплясал. На вечернюю прогулку вышел Новый месяц в синих небесах.

Ты звени, весёлая погода! Тёплым ветром на поля дыши! С этим ветром всякая невзгода Отлетает от моей души.

... Стыло поле в снеговой постели,

Мнилось мне тогда под вой метели, Что уходит молодость моя.

Скажите, ну как же мне быть весной? Скажите, куда деваться? Надену галстук — самый смешной Пойду на бульвар продаваться!

Какие там блюзы наяривают Девчонок и света сколько! Так жадно ныряют пары в уют И тишь углового столика!

Расслабленный, милый девчачий смех И нежности, и румянцы, И жидкости льются, и счастье для всех — А к счастью ведь все стремятся. . .

И вдруг я мотаю башкой: не хочу Двум богам кадить зараз. Стою перед входом, стою и молчу Как нищий в окно кондитера.

«Ну, Ромочка, милый, зайдем!» —Нет. Я вырвусь и хлопну дверью. Какой бы ни был я паршивый поэт

А в кабацкое счастье не верю.

Я отшвыриваю его пинком: «Хоть пропадом пропади ты!» — И вижу, как вслед мне грозит кулаком Рогатый старый кондитер.

Помятое пухлое личико 18 на вид можно дать... Но вмиг догорела спичка Опять ничего не видать.

Ко мне ты случайно подсела Пустой разговор завела Ты пахнешь сметаной и сеном Как все молодые тела.

Горит — не горит папироса За хатой гармошка поет А ночка смешные вопросы О ранней любви задает.

Девчонка, девчонка дурная Ты зря меня дразнишь плечом. . . Я ваших порядком не знаю Сегодня мне все нипочем.

Сейчас папиросу я выкину, Тихонько тебя обниму, А если попробуешь пикнуть Твой рот поцелуем зажму.

Замрешь, задыхаясь и млея Смеяться начнут соловьи. И смутно во тьме забелеют Телячьи колени твои.

Была на танцы и наряды падкой, Теперь былого и в помине нет... Соседки называют психопаткой, Мальчишки улюлюкают вослед.

В ее глазах застыла отрешенность И радуга диковинной тоски. Взволнованно и будто напряженно На кленах распускаются листки,

И травка пробиваться стала снизу И вот уж клумбы первые горят, А голуби гуляют по карнизу И о весенних чувствах говорят.

А ей вся радость и весна — в окошке. И в горле поднимается клубок, Когда идет со смены Витька Кошкин, Неукротимый, гордый полубог.

Идет беспечно, широко и вольно, А ей та поступь смертный приговор: Как горячо в груди, как сердцу больно Смотреть, как он проходит через двор.

Не знает он, что за его шагами, За белым шарфом на его груди, Расширенными странными зрачками Космическая девушка следит.

Весна 1962

63.

Двое в лодке

Сквозь ветви леса солнце смотрит в Дему, Как в зеркало зеленого стекла Я здесь один, и слышны мне сквозь дрему Уключин скрип и легкий плеск весла.

Я поднимаю голову, бросаю На Дему быстрый взгляд из-под руки. И вижу — лодка тихо проплывает Вдоль теневого берега реки.

В той лодке двое. Парень загорелый Гребет вполмаха, видно, не спеша А на корме девочка в шляпе белой Кудрява и собою хороша.

Внезапно солнце лодку озарило, И улыбнулась светлая река. Девчонка в шутку друга окатила Фонтаном брызг из-под кормовика.

Пошла пальба! Вода от брызг кипела, Задорный хохот эхо разнесло. И сразу все кругом повеселело, Как будто в небо брызнули веслом.

Глядело солнце в зеркало речное. Пронесся ветер и опять затих. Скользила лодка, в лодке было двое. И любо было мне смотреть на них.

64.

К финалу поэмы «Для меня»

Снова стала роса серебристее, Словно бисер просыпан в траве. От нее немудренная истина Родилась у меня в голове.

Сколько раз повторяли живущие Этих мыслей старинных пути! Только снова приходится в кущах По седеющим мыслям идти.

Человек ведь всегда с упряминой, Все желает потрогать рукой. Отцепившись от юбки маминой Он твердит: «Я совсем не такой».

А потом, расшибаясь до крови, Он находит свой правильный путь, Чтобы старую мысль в этой нови Оживить, воскресить и вернуть. . .

Не для праздника, не для славы, Не для труб и не для венков. Мы рождались в тени дубравы И росли в колыбели штыков.

Жизнь кипела, как магма в кратере, Пушки били во все концы.

Нас качали усталые матери И глухие от боя отцы.

Не для нас диалоги о розе, Мы воочию видели смерть. Мы росли под военной угрозой И копили холодную твердь.

Мы взошли, мы поднялись на ноги, Сами начали класть кирпичи. Паровоз миновал полустанки И к конечной станции мчит.

И теперь над любимым порогом Для меня говорят журавли, Чтоб я шел по зеленым дорогам И работал на благо земли.

Не жалуйся, что небо серое, Что дуют резкие ветра, Что снова снежными посевами Грозит суровых туч игра.

Пускай задержится чуть-чуть еще Сырая старая зима, Пусть не растопит это чудище Скупой на солнце месяц март.

Но все равно — вольней ведь дышится? И легче сердцу твоему? А детвора играет льдышками, Сбивая с крыши бахрому.

Так что же сетуешь, смешная ты? Вот вышел месяц молодой. Проталины до края налиты Весенней черною водой.

Пуская зима чуть-чуть помешкает В последнем приступе тоски, Но завтра огненной усмешкою Раскроет солнце лепестки.

Мы встречались в парке над рекою Белой, Где закат на волны свет багряный лил. Ветерок весенний, нежный и несмелый, Трогал твои волосы, платье шевелил.

Прошумело лето голубыми днями, Отцвели последние яркие цветы. Пробежала кошка, видно, между нами Почему, не знаю — изменилась ты.

Ясный лоб прорезался хмурою морщиной, Губы ледяные сомкнуты сжаты навсегда. Ты не ходишь больше по аллее длинной К берегу, где плещется хмурая темная вода.

Милые ресницы, вы теперь чужие. Этих глаз настойчивых мне не целовать. Разметала буря листья золотые Уложила город в снежную кровать.

Только вспоминаю каштановые косы, Только вижу мысленно, словно вдалеке, Старый парк над Белой, скамейку у откоса, Руку твою тонкую на моей реке.

Когда мы вновь становимся моложе И кровь сильнее бухает в висок, Мы говорим всегда одно и то же, Что это развлеченье на часок,

Что ищем перемены ощущений И что девчонка, право, недурна. . . Но вдруг в прокуренное помещенье Приходит к нам законная жена.

Все изменяется, становится светлее.

68.

Первое весеннее утро

Сумерки перед рассветом —

Нет ничего прекраснее! Раннее утро это Весёлой встречаю песнею.

Пою о далеком времени, Которое не забывается, О синих глазах, знакомых мне, — Кому-то они улыбаются?

О том мимолетном счастье, Пою поутру и грежу я, И утро вдали занимается, Словно снегурочка, свежее.

Но песня будит волнение, От грусти сжимается горло. А первое утро весеннее Уже свои очи протёрло.

Все прошло, изменилось. Невозвратно минувшее. О, как жалко, что дважды нельзя выбирать! Но зачем же глядишь ты на дочку уснувшую? Что ж глаза твои влажные блещут опять?

Да, я понял, подруга, да, прочел твои мысли я. Ты жалеешь, что руку другому дала, Но сквозь тяжких раздумий тучи свинцовокислые Утешения мысль, как луч света, прошла.

Для себя лишь жила ты, жизнь печальна была твоя, Но глядишь ты на девочку в светлых кудрях. Счастья дочь ожидает, и надежда крылатая Отражается в синих знакомых глазах.

Ты же счастья не ждешь, твое счастье потерянно. Счастье дочери — в нем только счастье твое. О, как жаль, что не может наша жизнь быть проверена! О, как жаль, что нельзя вновь прожить нам ее!

И схватив лист бумаги, со внезапною смелостью Ты мне пишешь письмо, но сжигаешь потом. . . Всё цветет куст герани с запоздалою свежестью, Ветвь зелёную ветер склонил за окном.

Тревожное

Тревога, тревога, тревога! Какое холодное утро, и солнце в тумане. В туман убегает дорога, И две папиросы в кармане.

Солнце тускло блестит на затворах. Наш старый полковник стоит у подножки машины. На колене развернута карта, и слышится шорох, И мальчишка — шофер торопливо пробует шины.

Не время сейчас улыбаться.

Ни к чему говорить об искусстве или Венере Милосской.

Мы идем драться.

Вот сейчас мы уходим драться,

И винтовки в тумане мерцают мальчишеским свежим лоском.

Мы — молодые ребята. В огне не были ни разу. Что же, в такую минуту стыдится глупо, друзья. Солнце в тумане блестит оцинкованным тазом. И уходит в безвестность сырая дорога моя.

Летят слова команды. В тумане шумят наши ноги Ровным звуком по мокрой траве. В две шеренги построились тополя у дороги, Длинные руки по-штатски к пустой приложив голове.

До свиданья, деревья дорогие! Может быть, снова увидим вас.

Или будем ваши тихие песни слушать в братской могиле, Если сегодня придет нас час.

Шиповник цветет у ограды,

А мы проходим, и некогда даже сорвать цветка. Но все же ему мы рады, И утру мы тоже рады,

С душой спокойной дорога необыкновенно легка.

Светает уже, но идем мы по роще тенистой Над правым берегом реки. Первый выстрел!

И тотчас команда: «Примкнуть штыки». (Это сон после рассказов фронтовика).

Под ручку с моею любимой Прошёл молодой человек. Стрелял он извилистым дымом Большой папиросы «Казбек».

72.

Так бросьте за бутылкой лицемерить! Нам есть, с кем драться и ломать хребты. Жизнь это жизнь. В неё лишь надо верит И поклонятся свету чистоты.

73.

В осенний вечер

Погода скверная стоит, Осенний дождик скучно льется. Взгляни в окно — печальный вид, Лишь капель шорох раздается.

И все ж не нужно надо унывать1. Друзья, давайте сядем рядом. Споем? Кто будет запевать? Нам песню веселее надо.

Про очи черные споем2 О летних ночках спеть нам нужно Затянем, друг, с тобой вдвоем, А вы подхватывайте дружно.

Про острогрудые челны Споем и помолчим немножко. И вспомним светлый день весны Под шорох капель за окошком.

13 ноября 1954

1 Со второй строфы слова расположены в двойной ряд, здесь для удобства восприятия приведены под общий размер стихотворения

2Вар: Споем про черные глаза

Давайте выпьем

Давайте выпьем, за тех, кто сердцу дорог, кого сегодня нет среди нас. Друзья, налейте бокалы с верхом, но чтоб ни капля через край не пролилась.

Они сегодня от нас далеко, но мы их помним всегда, всегда. Без слова чокнемся, и звон бокалов пусть долетит от нас в другие города.

Бокал наполненный на свет поднимешь, вино багряное играет, словно кровь. Давайте выпьем за наше счастье, за встречу в будущем, за верную любовь.

75.

Китай1 ,

секр. ЦК комсом.

Карловы Вары, 13-й источник

1. Деньги — навоз, сегодня нет, а завтра воз.

2. Толчошная баба (от слова «толчок»).

3. Что за молодежь, с вечера не укладешь, утром не добудишься.

4. Крикливая баба, скандалистка, от семи собак отъестся2.

5. Чорт силён, да воли нет.

76.

Выткался над озером3 Алый свет зари, А в лесу со звонами Стонут глухари.

Плачет птица иволга, Схоронясь в дупло. Только мне не плачется На душе темно.

Выйду поздно вечером На кольцо дорог. Сяду с тобой рядышком Под тенистый стог.

Зацелую допьяна, Изомну, как цвет.

1 Надпись на записке: «Тебе сюрприз».

2 Последнее слово написано неразборчиво.

3Переделка известного стихотворения Есенина «Выткался на озере алый свет зари».

Пьяному нарадостях Пересуда нет.

Так пускай со звонами Стонут глухари. Есть тоска по Родине В отблесках зари.

77.

Колеса поезда

Огни вокзала в ночи растаяли, Дубы вслед поезду тянут руки. Я спать не могу, так меня измаяли Колес лихорадочные звуки.

Мы с ней расстались, и сердце крепится, И сердце не выдаст боли стихами. Еще на губах поцелуи теплятся, Еще я пахну ее духами.

Мы с ней расстались, махнув на прощание, Теперь вы, звезды, без толку светитесь. Мне лишь колеса стучат средь молчания: «Вы еще встретитесь. Вы еще встретитесь».

Белый день покрыл снегами город, Ветер дует тонкою пыльцой. Прячет девушка в пушистый ворот От мороза свежее лицо.

Отшумела злая непогода, Миновало время вьюг и бурь. Небосвод окрасила природа Снова в детски-чистую лазурь.

Я иду пустынною аллей, Снег скрипит, как под резцом стекло. Флаг над домом радостно алеет, На душе спокойно и светло.

Сучьев сеть отчетливой печатью

Мне на фоне голубом видна... Ты сейчас в своем любимом платье Перед зеркалом стоишь одна.

Ты рукой разглаживаешь складку, Поправляешь локон золотой, Вспоминаешь точно, по порядку, Как я разговаривал с тобой.

Я был горд; ты скоро улетела Со своим знакомым танцевать. Знаешь ли, что гордецу хотелось Край твоей одежды целовать?

Я был горд, ты птицей улетела, Как всегда, спокойна и ясна. . . Я страдал, душа моя болела. Но уже близка моя весна.

Так же пред тобою сердце билось, Так же трудно было мне вздохнуть: Но узнай же: чтобы не случилось, Я теперь найду свой светлый путь.

Что нужно делать человеку, Когда ему взгрустнётся вдруг? Не привлекай меня к ответу, Суровый и весёлый друг.

Гитара ноет и рыдает, И говорит, что счастья нет. Вот отблеск солнца пропадает, А ночь на все дает ответ.

Подушка скомкана и смята, И жестко постлана постель

Заполнен мозг больною кровью, И жестко постлана постель. Бессонный мрак мне к изголовью Приводит призрачных гостей.

Я вспоминаю эти лица, Во мраке с ними говорю1 .

1 Вар: Друзей, знакомых и родню

Я говорю, что мне не спится, Что не прогнать тоску мою.

Что юность бледная проходит, И зрелость скучная стучит. Как на огромном пароходе, Река времен к могиле мчит.

Последняя большая пристань, И впереди далекий путь. Корабль идет уж слишком быстро, И не дает мне отдохнуть.

Все эти лица — сказки ночи, Все эти лица далеки. А пароход всерьез хлопочет Дает прощальные гудки.

Теперь кошмары до рассвета, Теперь, пожалуй, не уснуть. Мне душно здесь и мало света, А впереди далекий путь.

Так что же делать? Мне взгрустнулось, Я не хочу, я буду спать. Сегодня солнце улыбнулось, И молодость придет опять.

Она придет под флагом утра, Когда еще совсем темно. Она девчонкой светлокудрой Откроет мутное окно.

Я брошу скучное гаданье, Гитару к чорту разобью. Ее дрожащее рыданье Оплачет всю тоску мою.

Тогда я с девушкой в обнимку Пойду топтать асфальт ночей. В туманную речную дымку

80.

На улицы прямые Салавата Опять, опять слетает мягкий снег.

Он пахнет карамелью кисловатой И пробуждает мысли о весне.

Еще метели не отшелестели, Серьезные морозы не пришли, А всё ж тепло тихонько зреет в теле, Теплом весенним тянет от земли.

И кажется, больших морозов вести, И скромность белых улиц, и метель— Как свадебное платье на невесте Скрывает жар недремлющих страстей...

Вот я иду. И на заводах смена. А снег — поэму хоть на нём пиши! И как всегда обычно, неизменно, Домой с работы девушка спешит.

В рабочей куртке, в синих шароварах. В ботиночках на низком каблуке... Какими ты делами шуровала? Иль на каком работала станке?

В углах у губ улыбка притаилась, В твоей походке — танец и полёт. Красивая, постой! Остановись, яви такую милость! О чем твое молчание поёт?

«Твои уста не ведали печали. Чем ты сильна? И где твоя гроза?» Ресницы приспустив, не отвечают Насмешливые дерзкие глаза.

Созревшая и для борьбы жестокой

Готова к счастью, и к борьбе жестокой, И к братской дружбе, и к любви людской, По городу идет поэма Блока В промасленной одежде заводской!

Вряд ли встретимся — не знаю, Вряд ли свидимся — не верится. В темноте, припоминая,

Строже стало стукать сердце.

Всё спокойнее и глуше Машет маятник угрюмый. Бьют часы. Сквозь наши души В этот час проходят думы.

Ты о чем? А я об этом: Только раз оно дается. Песня ложь, не верь поэтам, Счастье больше не вернется.

Стали прозою и скукой Жар и трепет губ горячих. На твоих ресницах слезы, Не стесняйся и не прячь их!

Для меня ты с ними выше, Ты как будто ближе с ними, Хоть в твоем бреду я слышу Не моё, чужое имя.

Иль всё это мне лишь снится? Или старости повестка? Пролетает как виденье зарница, Отблеск фар по занавескам.

И от дерева на окна Тень ложится вырезная На подушке что-то мокрое. . . Вряд ли встретимся — не знаю.

Уже затаяло, захлюпало, Уже весну учуял нос, Но вдруг нас всех одел в тулупы Последний яростный мороз.

Ну, что же, все бывает в жизни, Мороз ударил невпопад. Но скоро, скоро с неба брызнет Весёлый солнца водопад.

Последнее сопротивленье

Как будто девушка упрямая,

Отталкивает, не глядит. И вдруг рукою этой самою Прижмет тебя к своей груди.

Еще глаза лицо ее сердиты Еще не высохли глаза, Но в этом взгляде — погляди ты! — Уже весенняя гроза.

Через минуту рассмеётся И снова всхлипнет невпопад, А из очей ее прольется Веселый солнца водопад1.

83.

Красивый мальчик с папиросой, На балюстраду опершись, Закату задаёт вопросы И мыслит: «Что такое жизнь?»

Внизу бульвар шумит и пенится, Гудят авто.

Пижону омрачает тень лицо.

84.

Дз.! та 1 уЫт]а!2

Ты все еще не открывала глаз?

Вставай, надень скорей

Наряд свой праздничный, пусть будет этот день сиять Для нас.

Куда ни кинешь взгляд, везде шумит народ.

Сегодня все друзья и все свои. Идем на улицы! Играет музыка,

и ветер дружеский кумач струит.

Знамена красные, знамена красные! Как много

гордости и столько слез. Но мы не сетуем, и

мы не молимся, чтоб ветер грозы все от нас унес.

1 Сбоку на полях данного листа надписи: Сомкни объятия теснее, О мировых проблемах с нею Ты в этот миг не рассуждай.

2Наверху рукописи имеется надпись ручкой другого цвета: «Смешная»; возможно название стихотворения.

Расчистили небо мы руками крепкими, покоя сонного мы не хотим, и с этим пламенным и грозным знаменем до Марса дальнего мы долетим.

Так пусть сильней, сильней играет музыка. Пусть пляшет веселей родной народ. Дай руку, девочка, пойдем до площади, где Ленин бронзовый зовет вперёд. Глядит во тьму веков, идущих издали, и видит воинства несметных сил. Он отдал жизнь свою для этих будущих и незаметных нас с тобой любил.

85.

Сегодня как будто свежеет. Барометр катится падает вниз. Я чую: над самою шеей Зловещие тучи сошлись.

Откуда, какая опасность Грозит, подступая ко мне? Я только по сумеркам красным Гадаю о завтрашнем дне.

На улицах много народа, Закатные краски горят1. «Какая же завтра погода?» — Друзей вопрошаю подряд. — «Неважно» — друзья отвечают2. — Гуляем сегодня— лафа». И вот уж я полночь встречаю Сижу в ресторане «Уфа»3.

Здесь люди едят и болтают, Но самое главное пьют. Сегодня я не ощущаю Привычный кабацкий уют.

О чём-то приятели спорят, И джаз Бочарова гремит.

1 Вар: Вечерние краски горят

2Вар: «Чудак!» мне друзья отвечают

3Есть другой вариант данной строфы: — «Неважно» — друзья отвечают.— Вот бабки. Гуляем. Лафа. И с ними я полночь встречаю Сижу в ресторане «Уфа».

Меня среди винного моря4 Предчувствие злое томит.

Я пью и совсем не пьянею. Какое дрянное вино! Погода как будто свежеет. . . Но что же случится должно?

Сменялись блики, пятна, тени На темном зеркале реки; Сновали лодок огоньки; Туда, среди кустов сирени, Вели отлогие ступени, Звучали легкие шаги.

Облокотившись на перила, Мы с другом встали над рекой. Сосредоточенный покой, Суровость ясная царила. Сюда таинственная сила Влекла нас властною рукой.

И вот внезапно прекратилось Снованье быстрое огней Эскадра лодок устремилась К подножью лестницы; на ней Стояли маски, наблюдая. К ступням барка подошла, И королева молодая Средь свиты на берег сошла.

Она всходила по ступеням Веселый люд в смятенье смолк, Глядя как царственным коленям Ласкался платья белый шёлк. Волненье горло иссушало, Мы все смотрели на неё. Под ожерельем чуть дышала Грудь лебединая её1 .

4Вар: Меня средь кабацкого моря

1 Также на полях кроме надписи: «желтая роза — измена, белая — смерть, алая — любовь» есть варианты возможной концовки:

Тучи нам грозят громами Ветер горький дым несёт. Враг за синими морями Собирается в поход.

Мы до драки не охочи, Нам милее прочный мир, Но коль враг напасть захочет, Коль пойдет кровавый пир,

Коль железный дождь прольется На цветущие поля, Наше знамя разовьётся, И поднимется земля.

Мы не любим криков громких, Мы не скажем лишних слов, Но при свете и в потемках Станем истреблять врагов.

Мы за синими морями, За горами их найдем И поднимем свое знамя Над раздавленным врагом.

Гей, враги, не кличьте горе Будет вам волками выть. Не ходите к нам за море, Если вы хотите жить.

Знаменосцы, выше знамя! Часовой, гляди вперед! Враг за синими морями Собирается в поход.

1951

И шла она, бела, как лебедь, Лишь с маской черной на лице. И два окна в мою судьбу

В разрезах маски засверкали Она метнула алой белой розы

Благоухающий цветок

Ночь светла. Сквозь небо черно-синее Проплывает жёлтая луна. В теплой шубке, выбеленной инеем, Ты идешь по улицам одна. Легкие как пух, снежинки тают На ресницах девушки моей. И глаза любимой отражают Россыпь электрических огней.

89.

Куст герани

Ветер гонит отары серых туч по поднебесью. Листья падают наземь багряным дождем. Лишь цветет куст герани запоздалою свежестью Да зеленная ветка шумит за окном.

Ты сидишь на диване, и конверт распечатанный Чуть дрожит в твоей тонкой красивой руке. Соловьиною трелью, громовыми раскатами Пред тобою былое встает вдалеке.

Сколько радостей прожито и сколько страдания! Сладкой болью о прожитом сердце щемит. Словно сны золотые, твои воспоминания, На ресницах невольная слезка блестит.

14 сентября 1951

90.

I. Одиночество

Бледный на небе бледный месяц1, И лег на город вечер синий. Стоят понурые деревья На их ветвях мохнатый иней.

Пластами снег лежит на крышах2, На стеклах лилии цветут.

1 Вар: Блеснул на небе тонкий месяц

2Вар: Пласты снегов лежат на крышах

Иду я улицей, и кто-то Меня зовет сквозь темноту.

Я обернусь среди прохожих Ищу глазами, кто зовет, Но никому ко мне нет дела И снова я иду вперед.

И кто-то через темный вечер Вновь мое имя выкликает Смотрю, но никого не вижу. И кто зовет меня, не знаю.

II. Встреча

Меня привел к тебе мой старый друг, Ты возле лампы с вышивкой сидела. Увидев нас, ты быстро поднялась И на меня с вниманьем поглядела.

Я тоже посмотрел в глаза тебе. И там, внутри, увидел, очень много: Июньский полдень в луговых цветах И средь полей бегущая дорога.

Смолистый воздух, ледяной родник, Лес так высок, и ели в нем так дики И под твоею легкою ногой Шевелятся листочки земляники.

В алмазных брызгах светлая река, И полосканье вымытых пеленок; Курчавые на небе облака И на траве резвящийся ребенок1 .

Увидел обновленный город наш Где мы идем с тобою по брусчатке И в парке мы танцуем быстрый вальс На гулких досках старой танцплощадки.

В твоих глазах прочел я весь свой путь Не уставая чудо жизни славить. Так я глядел спустя лет 50

Мой друг сказал: «Позвольте вам представить... »

1 Вар: И на траве глядящий вверх ребенок

Проклятие

I.

Сгорел пурпуровый закат, Покрылся сумерек золою. Шумел весёлый маскарад В широком парке над рекою.

Там астры алые росли, Фонтаны в водяной пыли Цвели гигантскими цветами, Шепталась темная листва, И статуи между ветвями Белели в сумерках едва.

Но вспыхнули огни, огни Аллеи разом осветились, И звуки музыки разлились, И веселили дух они...

Шумит и блещет маскарад, И мы свои надели маски. Огонь игры, горячка пляски Нас возбуждают и манят.

Мы с другом, схожи словно братья, Сложение у нас одно, И рост, и голос, даже платье: Мы оба в черном домино.

Мы с ним уже немножко пьяны, В нас, как вино, играет кровь, И возле мраморной Дианы Решили встретиться мы вновь.

Мы разошлись, махнув рукою, Весельем праздник чаровал. В широком парке над рекою Шумел, как море, карнавал.

II.

Я пробирался по аллее,

Толпа текла, как вал морской. Вдруг женщина меня за шею Обняла жаркою рукой;

Лица коснулась волосами Прижалась и пошла со мной, Дыша дрожащими ноздрями Под полумаской кружевной.

Гремели гулко медь и трубы Фокстроты модные трубя. Под черной полумаской губы Шепнули мне: «Люблю тебя!

Люблю тебя, — она сказала, На грудь мне голову клоня, — Я опьянела, я устала, Возьми и уведи меня.

Шептала: «Подожди... Потише! Я, кажется, совсем пьяна. Ты милый, ты хороший, слышишь? Да слушай же я здесь одна...

Взволнован дрожью ее тела, Спросил намеренно грубя:

«Да кто же вы?»-«Не в этом дело...

Что имя? Я люблю тебя... »

И что было мне знакомо В ее объятьях и словах Она рукою указала1

Хочу я быть всегда с тобою, — И чтоб ты тоже был со мной Связать себя с твоей судьбою, Тебе быть другом и женой.

Клянусь, мой милый, нерушимо Тебе я верность сохраню, Я буду нежной, мой любимый, Я все печали прогоню.

Свернем на тёмную тропинку. . .

1 Зачеркнутый фрагмент записан на отдельном листе рукописи, но вероятнее всего относится к этому моменту развития сюжета стихотворения.

Совсем забытая скамья... » Она откинулась на спинку С ней рядом очутился я.

Я растерялся. Столько жажды1 И нежности горело в ней, Что напрягался мускул каждый И в жилах кровь текла сильней.

На миг ее теплом волнуем, Я уступил, поддался ей. И, сдвину маски, поцелуем Внезапно обменялся с ней.

Но кто она и с кем смешала Мою походку, рост, костюм? Она уж тяжело дышала, Дурное мне пришло на ум.

Теперь во тьме лицо белело: Я этой женщины не знал. Но страстно обнимая тело Ее из рук не выпускал.

Она ж рассудок свой и память Как видно, утопив в вине, Упругим телом и ногами Прижалась горячо ко мне.

В глаза и губы целовала, И шепотом мне обещала

92.

Наброски к поэме «Времена года»

Plan 1) Весной полюбил. 2) Летом играла. 3) Осенью сказала: «л. другого». 4) Зима. I.

Весной все запахи похожи, Все так свежи и хороши. Остановись со мной, прохожий! Послушай стих мой слово от души.

1 Начиная с этой строфы и до конца, слова приводятся из отдельного листа набросков к стихотворению.

Мне хорошо гулять свободным, Весну-красну встречая вновь, Желудок чувствовать голодный И в жилах молодую кровь.

Иду, и сердце солнце славит, Смеётся людям горячо. Свобода! Положить не в праве Никто мне руку на плечо.

Весна! Веселыми лучами Сверкает весь красавец-май, И под беспечными шагами Все лужи хлещут через край.

Друг-ветерок обвей мне кожу1 Цветочным духом надуши. Поговорим с тобой прохожий, Остановись и не спеши.

II.

Зажглась луна на небе темном, А на бульварах фонари. Я стал веселым и нескромным, Всю ночь гуляю до зари.

С друзьями забежав в пивнушку2. Убивши водочку стопу, Так весело взяв в зубы «пушку» Вмешаться в позднюю толпу.

Глядеть под шляпки, и всю ночку С друзьями напролёт гулять, И запах молодых листочков Ноздрями полными вдыхать.

И если в невзначай заденет3 Меня в толкучке кто-нибудь, Я разговаривать не стану

1 Вар: Мой ветер, друг мой, гладь мне кожу Тебя люблю я от души. Остановись со мной прохожий Поговорим и не спеши.

2Вар: С друзьями на столе в пивнушке

3Вар: Задену локтем молодого

И мирно свой продолжу путь.

А если малый горячится, Я правым глазом подмогну: Чего, мол, надо, ламца-дрица Иди-ка, дескать, ты к рожну.

Но если малый глуповатый И не желает понимать, Я только повернусь к ребятам И попрошу их подождать.

И в стороне культурно, тонко, Чтоб не пугать народ честной, Вложу ему два крюка звонких Своею вескою рукой.

Спокойно, крепко, но без злобы, Я не желаю сильно крепко бить, Я бью вполсилы, только чтобы Уму парнишку научить.

III.

В театре оперу сыграли,1 И публика идет домой. И тут мне хлопцы показали Одну девчонку. Боже мой!

Я не видал такой девчонки2 Ни до, ни после, ни сейчас. Мне не забыть фигуры тонкой, Точеных ножек, синих глаз.

Дивчина с парнем миновала, А я горел уже огнем: Она до сердца мне припала И отпечаталась на нем.

— «Ну как, — спросили, — показалась?»

— «Девчонок я не знал сильней»

— «Быть может, погуляем малость?» И я решил: «Пойдем за ней».

1 Вар: Вот кончился спектакль в театре

2Вар: Так хороша была девчонка Как хороша была девчонка

Мы папиросы докурили, Мы запахнули пиджаки, И вслед за нею поспешили, Как волки, на ногу легки.

Тотчас же на ходу решили1 У парня девушку отбить, Культурно с нею покалякать, Ее до дома проводить.

И если мне она по нраву Все обещали мне помочь. Мы шли, луна от нас направо Тихонько выплывала в ночь.

Цвели сады, дома дремали, И ночь была совсем светла, И очень скоро мы догнали Ту пару около угла.

У парня ноги задрожали, Не сладить с нами одному2. Мы в сторону его отжали И кто-то в ухо дал ему.

Я к ней по форме подъезжаю3 И разговор веду туда, Чтоб с ней пойти

— «Я вас не знаю»

— «Что ж, — говорю я, — не беда!»

— «Я в этом городе недавно, Но знаю город с давних пор. Зовут меня Иван Макаров Друзьями прозван я Фарфор»4.

Она взглянула с видом гордым, И отвела меня рукой: «Ступайте прочь своей дорогой А я одна пойду домой»

«Да вас обидеть могут ночью. . . »

1 Вар: Догнали в темном переулке И оттеснили паренька

Вар

2

3 Вар

4 Вар

Хреново было одн. И подошел я к ней по форме А в шутку прозван я Фарфор

«Посмотрим». Так ответ дает И вдруг нагнулась и булыжник С земли увесистый берёт.

И кровь в ее душе играет, В глазах сверкает огонек, И вижу я: к ней прикоснёшься Вмиг раскроит весь черепок.

А переулок глуховатый Нет ни души вокруг, уж ночь. И эта тонкая девчонка Мне говорит: «Идите прочь».

Схватить ее и вырвать камень? Я что-то оробел тогда1. И мы ушли. Над облаками Зажглась большущая звезда.

IV.

Ушли, не солоно хлебавши, Невидан был подобный срам. На следующий день я даже Не смел глядеть в глаза друзьям.

И надо мной они смеются «Эх, ты, олеша!» —говорят. А я все думал о девчонке И помнил ее темный гордый взгляд.

Во мне тогда гноилась злоба, Я был готов ее избить. Хотелось мне ее увидеть, Чтобы за гордость проучить.

Была весна, и птицы пели, Всю землю май омолодил. Я, на глаза надвинув кепку2 С душою темною бродил.

Внезапно я ее увидел3 В одной столовой невзначай.

1 Вар: Не знаю, что-то я сробел, и мы ушли

2Вар: Я, злой как бес, надвину кепку

3Вар: Внезапно я столкнулся с нею

Стакан в руке моей качнулся, И я на скатерть пролил чай.

Она меня не замечала, С подругой ела и пила, На ней коротенькая блузка И юбка синяя была.

Я картой кушаний Я взял меню, я им закрылся, И стал следить за ней как вор. Она смеется

Вот засмеялась и открылся Зубов жемчуж Она с подругою шутила Слегка открыв зубов набор

Она с подругою шутила Открыв зубов жемч. ряд Тут захотелось мне услышать, О чем они там говорят.

И я сидел, Иван Макаров, Который был грозой для всех, И я глядел, Иван Макаров, Разинув рот, на женский смех.

И в том смехе было столько ласки И простодушного огня, Что я решил: Вот так же будет Она смеяться для меня.

Характер мой обыкновенный, Я самый средний человек, Но есть во мне такое свойство И не изменится навек:

Когда я захочу чего-то, Иль если в женщину влюблюсь, Я все старанья применяю, Умру, а своего добьюсь.

Тогда мне жизнь — дорога к цели,

Я с той дороги не сойду. Так и теперь, я поднял руку, Чтобы сорвать схватить свою звезду.

Я не писал зароков кровью, Обетов богу не давал, А просто в миг один решился И на дорогу твердо встал.

Чтоб этой девушки достигнуть Я был готов всю жизнь отдать, И стал стремиться к встрече с нею, Знакомства с нею стал искать.

Во всякий час передо мною Горел любимый светлый взгляд. Мне впереди светило солнце, Я не хотел пути назад.

VI.

Узнав где девушки квартира Я там все время проводил, Под окнами моей любимой Как приведение бродил.

Она в семье большой и дружной Среди сестер своих росла, Из девочки обыкновенной Вдруг пышным цветом расцвела.

На сладкое слетелись мухи В нее влюблялись все подряд. Я видел, что к моей любимой Тянулось множество ребят.

И я, засунув руки в брюки, Глаза прикрывши козырьком, Бродил, глядел, осведомлялся В раздумье крепком и немом.

Однажды я ее увидел, Забилось сердце горячо, С ней рядом бодро шел вприпрыжку Какой-то резвый толстячок.

Он был одет как на картинке, Рукою шляпу поправлял. Скрипели желтые ботинки, И брючки ветерок трепал.

Лицо казалось мне знакомо, Как недосказанный намек, Как был он жалок рядом с нею Влюбленный этот толстячок!

Она прошла, меня не видя, Он перед ней щенком юлил. К стене прижавшись, незаметно Я взгляд ее перехватил.

В нем было к спутнику презренье, Усталость долгого пути, Стремленье поскорей расстаться И в дом спокойный свой войти.

Я тихо шел за ними следом На расстоянии большом. Она небрежно распрощалась И радостно вбежала в дом.

А толстячок с любовным влюбленным видом Ей в спину помахал рукой, Потом опять поправил шляпу, Вздохнул и зашагал домой.

Вот тут я взял его под (за) локоть: «Мне нужно с вами говорить». Он так затрясся, что беднягу Пришлось мне к стенке прислонить.

«Спокойно, гражданин, спокойно, Ведь вы мужчина, ну смелей. . . Скажите, разве вам не ясно Что вы осточертели ей?»

«Вы хуже редки надели, На вашу шляпу ей плевать. Зачем вы ходите за нею? Да перестаньте же дрожать!»

И что же — вижу, ободрился

Стоит, отёр лицо платком И пискнул: «Я женюсь на Ане», — Своим дрожащим голоском.

Тогда я взял его за плечи И приложил опять к стене Уже совсем плохие мысли Пришли тут в голову ко мне.

Я подавил все искушенья И только так ему сказал: «Чтоб с этой девушкой, собака1 , Тебя я больше не видал».

Я опустил его, но вспомнил,

Толстяк ушел неровным шагом Он шел с оглядкой и дрожал Глядел я следом — вдруг он, вижу, Рванулся прочь и побежал.

Я долго размышлял над этим: Что он нашел в лице моем? Какого хрена так боялся И спасся от меня бегом?

Спустя часа четыре, вспомнил, Откуда мне знаком толстяк: Давно, такою же весною Я как-то снял с него пиджак.

VII.

Играет музыка в беседке, Горят огни, горит луна. На молодежное гулянье Сегодня в парк пришла она.

Я здесь один — друзья в разброде, Алеша Сивый снова сел. Блин где-то пьянствует с своими, Медведь на воды улетел.

Они за это время, впрочем, Далеки стали от меня.

1 Вар: Чтоб с этой девушкой, подлюга,

Они корят меня при встрече, Во всем ту девушку виня.

Ее, узнал я, звали Аней, Она суровою слыла. Шутить любил над парнями, Без всякой нежности жила.

Когда-то Блин в нее влюбился И силой увезти хотел. Он не рассказывал об этом, Он это сделать не сумел.

Хотя она пришла сегодня Одна, вокруг нее тотчас Толпа влюблённая знакомых, Подруг завистливых сошлась.

А я лишь глянул издалека И папироску закурил. Сегодня с нею в этот вечер Я познакомиться решил.

VIII.

На танцплощадке тьма народу, На танцплощадке толкотня. Я подхожу к ней: «Разрешите?» Она взглянула на меня.

Такая живость в этом взоре Я не могу изобразить: В нем виден юмор и свобода Или желанье подшутить.

Она лицо мое узнала Хоть виду и не подала. Она кивнула, молча встала И танцевать со мной пошла. Чтоб сразу было все в порядке Не ждал я, уверяю вас, На гулких досках танцплощадки Мы с ней танцуем быстрый вальс.

Кружу ее быстрей, быстрее,

В веселой этой толкотне, А платье кружится за нею И задевает ноги мне.

Но что же сделалось со мною? Лицо горит как от вина. Волос душистою волною Меня касается она.

Ее рука в моей ладони И тело под моей рукой. Я чувствую в себе волненье. Ведь я не мальчик, что со мной?

С трудом я справился с собою, Волненье поборол свое. . . И пахло травкой луговою От шеи и груди ее.

Когда же трубы замолчали С плеча сошла ее рука, Сказала Аня мне: «Спасибо,

Что ты отвадил толстяка».

А я в ответ к ее головке Интимно голову клоню1: «Скажи мне, Аня, только слово, Я всю шарагу разгоню».

Она впервые улыбнулась И покачала головой. Под платьем пахло ее тело. Весенней травкой луговой.

IX.

Вот на скамейку Аня села И тотчас собрались вокруг В нее влюбленные ребята И целый взвод ее подруг.

Я скромно встал неподалеку В густую тень листвы вошел.

1 Вар: Тихонько голову клоню

Они меня не замечают, Я слышу разговор зашел.

Об этой личности известной, И подозрительной вдвойне, Об этом типе неприятном, Короче — слово обо мне.

Один сказал: «Я знаю парня... Ночной грабитель, хитрый вор. Его зовут Иван Макаров Блатное прозвище — Фарфор».

Я замер, уши навостривши Не отводя от Ани глаз. Что скажет Аня? Что ответит? «А как,- спросила, — он сейчас?»

Ребята смотрят друг на друга, Не знают, что в ответ сказать: «Сейчас живет вполне спокойно Пока плохого не слыхать».

Она подумала немного. «Вы судите по старине, Быть может он переменился». И сразу легче стало мне.

«Он не грубит, танцует ловко, Хоть, видно, кавалер плохой. И от него не пахнет водкой. Ты слышишь, Вася?» — «Не глухой».

Тогда я скромно снялся с места И тихо ускользнул от них. Я всей душой стремился к Ане, И я любил ее, как псих.

Х.