CC BY
67
Е.А. Петрова
Петрова Екатерина Алексеевна — кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры теории и истории государства и права Ивановский государственный университет
Ограничения свободы доступа детей к информации как пример законодательных ограничений (с позиции юридической техники)
Вопросы ограничения прав и свобод человека всегда актуальны как в юридической науке, так и в практике, но особую значимость они приобретают в случаях, когда речь идет о конституционных правах и свободах. Тем более что большинство закрепленных в Конституции (в том числе российской) прав и свобод имеет международно-правовые основания, а значит, и международные средства защиты в случае их нарушения. Соответственно государство должно наиболее тщательно прорабатывать механизм правомерного ограничения конституционно-правового статуса субъекта, начиная от законодательного установления этих ограничений и заканчивая их правоприменением. И здесь большую роль играет соблюдение технико-юридических приемов (способов) создания и реализации ограничительных актов.
В качестве иллюстрации заявленных тезисов мы бы хотели обратить внимание на один из примеров установления в действующем российском законодательстве ограничений конституционных прав и свобод, а именно ограничения свободы информации, закрепленной в статье 29 Конституции РФ.
Согласно данной статье (ч. 4 ст. 29), базирующейся на положениях международных документов по правам человекам, каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Принцип свободы информации — один из базовых принципов информационного права. Однако свобода данная не безгранична.
Согласно части 3 статьи 55 Конституции РФ права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. В полном соответствии с данной нормой 29 декабря 2010 года был принят Федеральный закон № 436-Ф3 «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» (далее — Закон)1.
Закон, на наш взгляд, очень важный и нужный, так как в период всеобщей информатизации потоки информации, в том числе и доходящие до наших детей, зачастую трудно контролируемы, особенно со стороны родителей. Поэтому определенное «вмешательство» государства в указанную сферу очевидно необходимо. Здесь же следует учитывать и специфику статуса ребенка (как общесоциального, так и правового), обусловленную особенностями его возрастного развития: если для взрослого человека в системе прав на первое место выходят права на жизнь и свободу, то для ребенка — права на жизнь и безопасность: поэтому свобода ребенка может быть ограничена в интересах его безопасности путем установления определенного контроля со стороны родителей или лиц, их заменяющих; общества и государства. Среди ученых и практиков, однако, указанный Закон оценивается неоднозначно. Одни называют его бесполезным и фарисейским, другие признают давно назревшую потребность в классификации информационной продукции, третьи скептически относятся к ожидаемому от него эффекту, четвертые видят в нем введение цензуры и т. д.2
Поэтому, признавая всю важность и значимость данного Закона, считаем необходимым дать его оценку как примера ограничений конституционных прав с точки зрения его технико-юридических особенностей, позволяющих или, напротив, препятствующих его эффективной реализации. Обратим внимание на некоторые из них.
Во-первых, следует отметить специфическое начало действия указанного Закона: принят он был 21 декабря 2010 года, а начал действовать в соответствии со ст. 23 Закона с 1 сентября 2012 года, причем фактически в новой редакции, так как 28 июля 2012 года были внесены изменения в первую редакцию. Выбор подобного варианта вступления в силу (по истечении почти двух лет после его принятия), по нашему мнению, может быть обоснован необходимостью принятия соответствующих организационно-технических мер для его реализации.
1 Собрание законодательства РФ. 2011. № 1, ст. 48.
2 Иванов И.С. Правовая защита детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию: расширенный научно-практический комментарий // СПС «КонсультантПлюс».
Другой технико-юридической спецификой (на наш взгляд, позитивной) является наличие в Законе особой статьи, содержащей легальные определения понятий, поскольку сфера информационных отношений достаточно новая и требует конкретизации. Так, статья 2 Закона содержит 13 терминов и их трактовку: доступ детей к информации; информационная продукция; зрелищное мероприятие; информация порнографического характера; места, доступные для детей; оборот информационной продукции и т. д.
Однако, несмотря на наличие в Законе статьи с легальными дефинициями, многие его положения сформулированы весьма абстрактно, что, на наш взгляд, является его негативной с точки зрения юридической техники особенностью, поскольку вызывает сложности при применении. При этом большинство таких абстрактных формулировок содержится в статьях, где дается классификация информационной продукции на запрещенную для распространения среди детей или ограниченную определенным возрастом. Приведем конкретные примеры.
Согласно части 2 статьи 5 Закона к информации, запрещенной для распространения среди детей, относится, в частности, информация:
— содержащая нецензурную брань (п. 6);
— содержащая информацию порнографического характера (п. 7).
Согласно части 3 той же статьи к информации, ограниченной среди определенных возрастных категорий, то есть в принципе разрешенной к распространению, относится, в частности, информация:
— содержащая бранные слова и выражения, не относящиеся к нецензурной брани (п. 4);
— представляемая в виде изображения или описания половых отношений между мужчиной и женщиной (п. 3).
При этом в Законе не определяется, по каким критериям разграничивать «нецензурную» и «цезурную» брань; «порнографию» и просто «изображение половых отношений». Естественно, что подобная неопределенность вызывает недовольство среди юристов.
Например, И. Иванов подчеркивает, что проблема возникает из принципиального (искусственного и притянутого за уши) деления бранных слов на цензурные и нецензурные, и она не возникла бы, если бы законодатель ограничился запретом на использование в информационной продукции для детей только бранных, то есть матерных, слов. Если же допустить существование нематерных («цензурных») бранных слов, то к последним следует отнести любую экспрессивную лексику, используемую при выражении человеком своего недовольства. Это могут быть какие угодно слова, в том числе жаргонные. Стоит только начать их список, а закончить его может самое неожиданное слово, бытовое, сленговое, специальный термин: «негодяй», «подлец», «елки-палки» и т. д. Некоторые из этих слов обретают силу бранных только при наличии соответствующих эмоций во время произношения. Ученый справедливо обращает внимание на то, что сила воздействия языка определяется не только подбором слов, но и тем, выступают ли они средством языковой агрессии в данный момент общения или нет. Даже матерные слова и выражения, изначально обладая негативной эмоциональной нагрузкой, далеко не всегда используются только в оскорбительном контексте1.
Аналогичная неопределенность существует и в объеме юридического понятия «половые отношения». Хотя Закон и содержит легальную дефиницию информации порнографического характера, но она весьма абстрактна и неоднозначна. А буквальное толкование части 3 статьи 5 Закона вообще может привести к абсурдным выводам. Так, в статье закрепляется ограничение распространения среди детей информации, «представляемой в виде изображения или описания половых отношений между мужчиной и женщиной». Следовательно, изображение или описание половых отношений между мужчиной и мужчиной, женщиной и женщиной при отсутствии характерных признаков порнографии не подпадает ни под какие ограничения. Абсурдный, но формально логичный вывод. Если половые отношения трактовать в широком смысле, в том числе как ухаживания, флирт, брачные отношения, то дети (по крайней мере до 12 лет) не смогут иметь легальный доступ к большинству детских произведений, в которых тема отношений между полами (мужчиной и женщиной) является главной, например «Золушка», «Спящая красавица», «Красавица и чудовище» и т. п.2 Действительно, подобные выводы являются неизбежным следствием отсутствия конкретных законодательных формулировок.
Таким образом, где грань между запрещенной и ограниченной информацией в рассмотренных примерах из статьи 5 Закона, не ясно. Можно было бы сослаться на то, что искать эту грань и определять возраст, с которого можно иметь доступ к определенной информации, будут соответствующие эксперты, обладающие необходимыми знаниями и навыками, но (и в этом, на наш взгляд, также существенный содержательный недостаток указанного Закона) согласно части 1 статьи 6 Закона классификация информационной продукции осуществляется ее производителями и (или) распространителями самостоятельно (в том числе с участием экспертов) до начала ее оборота на территории Российской Федерации. Соответственно участие экспертов (лиц, имеющих высшее профессиональное образование и обладающие специальными знаниями, в том числе в области педагогики, возрастной психологии, возрастной
1 Иванов И.С. Правовая защита детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию: расширенный научно-практический комментарий // СПС «КонсультантПлюс».
2 См. там же.
физиологии, детской психиатрии), не является обязательным, и каждый производитель (распространитель) сам на основе указанных формулировок Закона определяет возрастные ограничения для своей информационной продукции. При этом согласно части 2 статьи 6 Закона в целях классификации информационной продукции необходимо оценить:
1) тематику, жанр, содержание и художественное оформление продукции;
2) особенности восприятия информации детьми определенной возрастной категории;
3) вероятность причинения информацией вреда здоровью и (или) развитию детей.
В итоге нередко один и тот же фильм (мультфильм) на разных информационных каналах имеет разные возрастные ограничения. Буквальное же толкование некоторых положений Закона может и вовсе привести к запрету даже традиционно демонстрировавшихся среди детей советских мультфильмов или показу их после 23 часов (больше всего «нарушений» данного Закона находят, например, в мультфильме «Ну, погоди!»1).
Подобное перекладывание ответственности за классификацию информационной продукции на производителей и распространителей информации негативно оценивается в юридической литературе и свидетельствует, по мнению ученых, об отказе российского законодателя от заимствования распространенного за рубежом опыта создания двухступенчатой структуры компетентных органов, ответственных за принятие классификационных решений, в которой орган первого уровня принимает решение о классификации, а орган второго уровня рассматривает апелляции2.
Еще одна особенность данного Закона, во многом связанная с предыдущей, — это использование при характеристике информационной продукции категорий морали, которые опять же могут трактоваться по-разному: «изображение ... в форме, не унижающей человеческого достоинства» (ст. 8); «изображение ... жестокости и (или) насилия ... при условии, что выражается сострадание к жертве и (или) отрицательное, осуждающее отношение к жестокости, насилию» (ст. 9).
Наконец, технико-юридическим недостатком Закона, на наш взгляд, выступает отсутствие указаний на конкретные меры ответственности за его нарушения, что ослабляет в целом механизм защиты прав ребенка. Как справедливо подчеркивают ученые, реальное обеспечение права несовершеннолетнего на безопасную информацию зависит не только от установления запретов на ее распространение, но и от четких правовых механизмов, направленных на борьбу с такими негативными социальными явлениями3.
Так, глава 6 «Ответственность за правонарушения в сфере защиты детей от информации, причиняющей вред их здоровью и (или) развитию» содержит всего одну статью (ст. 22), закрепляющую, что нарушение законодательства Российской Федерации о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и (или) развитию, влечет за собой ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации. Данная норма является бланкетной и требует применения соответствующих норм федерального и регионального законодательства.
Прежде всего, здесь содержится отсылка к статье 6.17 КоАП РФ (введена Федеральным законом от 21.07.2011 № 252-ФЗ4), предусматривающей ответственность за нарушение законодательства Российской Федерации о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и (или) развитию. Следует отметить, что данная статья КоАП РФ неоднократно менялась законодателем, и сама по себе тоже является отсылочной (нормы, к которым отсылает статья, также содержат санкции за нарушения в сфере информационной безопасности детей).
В литературе подчеркивается, что с момента принятия рассматриваемого Закона перечень административных санкций за нарушение законодательства о защите детей от «вредной» информации стал значительно шире. И это представляется правильным шагом со стороны законодателя, поскольку семья, материнство и детство в их традиционном, воспринятом от предков понимании представляют собой те ценности, которые обеспечивают непрерывную смену поколений, выступают условием сохранения и развития многонационального народа Российской Федерации, а потому нуждаются в особой защите со стороны государства5.
Помимо указанных федеральных административных норм практически в каждом субъекте Российской Федерации действуют законы об административных правонарушениях (ответственности), в большинстве которых также предусмотрены санкции за нарушение норм о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и (или) развитию.
1 См., например: «Ну, погоди!» запретят смотреть детям // Журнал русского человека. URL: https://joeЫack913. livejoumal.com/388555.html (дата обращения: 25.10.2017).
2 Иванов И.С. Правовая защита детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию: расширенный научно-практический комментарий // СПС «КонсультантПлюс».
3 См.: Машинская Н.В. Обеспечение информационной безопасности несовершеннолетних — приоритетное направление совершенствования уголовного законодательства // Вопросы ювенальной юстиции. 2011. № 4. С. 23.
4 О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с принятием Федерального закона «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию»: федеральный закон от 21 июля 2011 г. № 252-ФЗ // Собрание законодательства РФ. 2011. № 30, ч. 1, ст. 4600.
5 См.: Комментарий к Федеральному закону от 29 декабря 2010 г. № 436-ФЭ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» (постатейный) / Т.А. Бирюкова, Ю.В. Егоров, Н.А Захарова [и др.]; под ред. Н.Н. Ковалевой // СПС «КонсультантПлюс».
Что касается примера уголовных санкций в рассматриваемой сфере, то следует обратиться к статье 242 Уголовного кодекса РФ «Незаконные изготовление и оборот порнографических материалов или предметов» и статье 2421 «Изготовление и оборот материалов или предметов с порнографическими изображениями несовершеннолетних». Как отмечают специалисты по уголовному праву, «современное состояние уголовно-правовой защиты несовершеннолетних от информации, наносящей вред их здоровью и (или) развитию, не соответствует сложившейся ситуации, требованиям международного права и отечественного законодательства, направленным на охрану детей. Представляется, что Федеральный закон, закрепивший перечень информации, наносящей вред здоровью и (или) развитию несовершеннолетних, вполне может служить своеобразным ориентиром для развития уголовного законодательства в области обеспечения права несовершеннолетних на безопасную информацию»1.
Таким образом, в целом мы видим, что технико-юридические особенности закона «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию», к сожалению, имеют в основном негативную характеристику, приводящую к сложностям в его практической реализации. Поэтому мы вынуждены согласиться с тем образным сравнением, которое приводит И. Иванов, отмечая, что данный Закон напоминает «редкий забор: искать лазейки нет смысла — пролезть можно где угодно. Вот и получается, что защиту от вредной информации объявили, а детей не уберегли»2.
Соответственно считаем возможным высказать некоторые предложения, связанные с совершенствованием законодательной базы в сфере ограничений информационных прав детей.
Во-первых, необходимо, на наш взгляд, конкретизировать, где это возможно, формулировки Закона, особенно те, которые определяют критерии классификации информационной продукции и устанавливают меры ответственности. Тем более что законодатель в принципе уже пошел по этому пути. Так, например, пункт 4 части 2 статьи 5 Закона первоначально содержал следующее описание запрещенной информации: «4) отрицающая семейные ценности и формирующая неуважение к родителям и (или) другим членам семьи». В действующей редакции (после изменений от 5 апреля 2013 г.) статья сформулирована несколько иначе: «4) отрицающая семейные ценности, пропагандирующая нетрадиционные сексуальные отношения и формирующая неуважение к родителям и (или) другим членам семьи». По крайней мере у «семейных ценностей», которые в Законе не раскрываются, появился определенный контекст, связанный с «традиционными отношениями» между полами. Дополнение в Закон, на наш взгляд, весьма важное, учитывая возросшую «популярность» нетрадиционных отношений.
Однако, понимая, что любое изменение в закон — это дело непростое и небыстрое, представляется более эффективной мерой, по крайней мере на данном этапе его реализации, разработка методических рекомендаций (руководства) по его применению, тем более что подобный опыт имеется за рубежом. Сейчас конкретизацию Закона осуществляет в основном судебная практика.
Также считаем возможным воспользоваться опытом других стран по созданию специального органа, осуществляющего на профессиональном уровне классификацию информационной продукции по возрастам. Такие специальные органы, создающие классификационные комиссии (Служба по классификации, состоящая из Главного цензора и его заместителя, в Новой Зеландии; Управление по классификации и рейтингам в США; Комитет по фильмам и публикациям в ЮАР), и руководства по классификации продукции широко используются за рубежом3.
У нас же пока определены лишь органы (причем не один, а разные в зависимости от сферы распространения информационной продукции), которые осуществляют государственный контроль за соблюдением требований законодательства Российской Федерации в сфере защиты детей от вредной информации: Рособрнадзор — применительно к информационной продукции, используемой в образовательном процессе; Роспотребнадзор — за соответствием информационной продукции, реализуемой потребителям; Роскомнадзор — применительно к производству и выпуску средств массовой информации, вещанию телеканалов, радиоканалов, телепрограмм и радиопрограмм, в сети Интернет и т. д.4 Если же создать специализированный орган в ближайшей перспективе не представляется возможным, то необходимо, на наш взгляд, сделать обязательным участие экспертов в определении возрастных ограничений для информационной продукции.
1 Машинская Н.В. Обеспечение информационной безопасности несовершеннолетних — приоритетное направление совершенствования уголовного законодательства // Вопросы ювенальной юстиции. 2011. № 4. С. 23.
2 Иванов И. Знаки информационной продукции не спасут детей // ЭЖ-Юрист. 2015. № 43. С. 3.
3 Иванов И.С. Правовая защита детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию: расширенный научно-практический комментарий // СПС «КонсультантПлюс».
4 О применении норм Федерального закона от 29 декабря 2010 г. № 436-ФЭ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию»: письмо Минкомсвязи России от 14 августа 2012 г. № 52-165/ВА // СПС КонсультантПлюс; Об утверждении Административного регламента исполнения Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций государственной функции по осуществлению государственного контроля и надзора за соблюдением законодательства Российской Федерации о защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и (или) развитию: приказ Минкомсвязи России от 10 апреля 2013 г. № 81 // Российская газета. 2013. 15 ноября.
Еще одно предложение связано с необходимостью расширения перечня информационной продукции, так как согласно действующей редакции Закона (ст. 1) он не распространяется на отношения в сфере оборота информационной продукции, содержащей научную, научно-техническую, статистическую информацию; а также имеющей значительную историческую, художественную или иную культурную ценность для общества; в сфере распространения информации, недопустимость ограничения доступа к которой установлена отдельными федеральными законами, и в сфере рекламы. По указанным объектам есть свои нормативные акты, но вполне допустимо распространить на них и положения данного Закона в части предмета его регулирования, так как одним из требований юридической техники является полнота правового регулирования соответствующих отношений.
Таким образом, мы можем сделать общий вывод о том, что законодательные ограничения прав, особенно конституционных, должны быть целесообразными (в соответствии с целями, указанными в Конституции), максимально конкретными и обеспечивать единообразное применение, исключающее двойное толкование.
