CC BY
57
Евгений Николаевич Дербин к.и.н.,г. Ижевск
Одна обманчивая реконструкция исторической мысли (Рец. на кн.: Вандалковская М.Г. Историческая мысль русской эмиграции. 20 - 30-е гг. XX в. М., 2009. 432 с.).
История и историография Русского Зарубежья привлекает в последнее время всё большее количество исследователей. Переиздаются труды представителей эмиграции, публикуются их архивы, проводятся конференции, появляется множество сайтов, посвященных этой проблеме.
Одной из ведущих тем современных историков является историческая мысль русской эмиграции, отражающая всё богатство культурного наследия и общественного сознания периода рассеянья. Крупнейшим исследователем, давно и плодотворно работающим в этом направлении, по праву считается М.Г. Вандалковская. За последние годы её многочисленные статьи давали основание ждать итоговой большой работы. И вот перед нами рецензируемая книга с громким названием «Историческая мысль русской эмиграции. 20 - 30-е гг. XX в.», выпущенная Институтом российской истории РАН.
Во введении М.Г. Вандалковская справедливо отмечает: «историческая мысль - основа исторической науки», а «история исторической мысли - сердцевина истории исторической науки, задачей которой является познание закономерностей науки, становление и развитие общих исторических представлений, научных направлений и школ, исторических концепций и их эволюции». Одновременно автор указывает, что «не всякая историческая мысль является научной», будучи отраженной, в «публицистическом подходе» и «тесно связана с общественно-политической мыслью». Отсюда предлагается сочетать в работе «чисто исторический и историографический аспекты изучения» (с. 5-6). Далее обосновываются известные особенности исторической мысли эмиграции (потеря Родины, дома, архивов, библиотек, трудности адаптации, стрессовая ситуация, напряженная умственная деятельность) и их влияние на формы работы, идейную атмосферу, содержание духовного наследия, психологический климат. Причем утверждается, что «носители эмигрантской исторической мысли ... обладали независимостью мышления» и «их суждения часто не были подчинены господствовавшим политическим доктринам». И тут же М.Г. Вандалковская предлагает рассматривать взгляды либерально-консервативной, либерально-демократической групп учёных. Где логика? Главная цель, которую ставит автор - «раскрыть содержание эмигрантской исторической мысли по животре-
пещущим и актуальным проблемам как российской, так и европейской истории» (с. 7), нам кажется незначительной по сравнению с заявленными задачами изучения истории исторической мысли. Но посмотрим, как она решается в работе.
Первая глава «Белое движение: мнения и споры» посвящена раскрытию оценки этого явления в разных эмигрантских кругах. Действительно актуальнейшая проблема, волновавшая всю мыслящую эмиграцию. Кто только о ней не высказывался в 1920 - 30-е гг. и, прежде всего, сами руководители белого движения: П.Н. Врангель, П.Н. Краснов и др. М.Г. Вандалковская же представила лишь эпизод с обсуждением в целом позиции и конкретно доклада П.Н. Милюкова «О белом движении» (1924). При этом объясняя его взгляды только отражением политических республиканско-демократических устремлений.
Вторая глава носит широкое название «Либерально-консервативные идеи об истории России» и по логике не вытекает из первой. А где собственно консервативные идеи? Их представителей разве не было или они не важны? М.Г. Вандалковская смело заявляет, что «либеральный консерватизм эмиграции практически не изучался» и приводит в сноске длинный перечень посвященных ему работ (с. 30, 104; сноски, кстати, оформлены в книге, как попало). Странно! Внимание автора привлекли труды П.Б. Струве, В.А. Маклакова, Н.С. Тимашева и С.Л. Франка. Рассматриваются, а точнее пересказываются их взгляды на либерализм и консерватизм, на государственную власть, на формы государственного устройства России в сравнении с Западной Европой, на её прошлое (не далее XIX в.) и будущее, на революцию и советский строй. М.Г. Вандалковская заявляет, выдавая желаемое за действительное, что «освещение дореволюционной России Струве и Маклаковым, которые уделяли этой проблеме довольно значительное место, шло главным образом по линии раскрытия проводившихся в России реформ, законодательных актов, деятельности исторических и государственных деятелей» (с. 47-48). Это же совсем не так! П.Б. Струве был известный экономист, профессиональный историк. У него имеются труды по экономической истории России. В эмиграции им создана своя цельная концепция отечественной истории, в которой социально-экономическим факторам уделяется пристальное внимание1. Говоря о различиях во взглядах П.Б. Струве и С.Л. Франка, М.Г. Вандалковская подчеркивает, ссылаясь на точку зрения английского исследователя Ф. Буббайера, что они заключались в разных условиях существования мыслителей в годы революции (с. 62). Но в дальнейшем она не развивает этот подход, по-прежнему объясняя всё общественно-политической позицией эмигрантов, не ища глубоко истоки их идей. В заключение главы автор вновь концентрирует внимание на П.Н. Милюкове, в его отношениях с В.А. Маклаковым и П.Б. Струве. При этом бросается в глаза отсутствие в завершении
серьёзных аналитических выводов.
В третьей главе «Либерально-демократические взгляды: проблема революции» М.Г. Вандалковская представила суждения о революционном процессе в России П.Н. Милюкова, А.А. Кизеветтера, М.В. Вишняка. А где их взгляды на другие проблемы, что затрагиваются в предыдущей главе или они не волновали либеральных демократов? Поражает не последовательность и перескоки автора. Ссылки на работы указанных мыслителей разных лет (причём используется как дореволюционное творчество, так и послевоенное) и жанров (в основном публицистических) никак не объясняются. Возникает ощущение, что нам даётся не либеральная концепция революции, созданная П.Н. Милюковым, а её скомканный из цитат вариант в представлении М.Г. Вандалковской. И опять же - не одним П.Н. Милюковым жила либеральная мысль эмиграции.
Четвёртая глава «Евразийские представления о русской истории» совсем выбивается из ряда других глав. Только в ней дана попытка цельного раскрытия концепции отечественной истории и актуальных проблем современности в трудах П.Н. Савицкого, Н.С. Трубецкого, Г.В. Вернадского, Н.Н. Алексеева, М.В. Шахматова. Однако и здесь странным выглядит ссылка на «Русскую историю» Г.В. Вернадского, учебный курс послевоенного издания, хотя есть его куда более репрезентативнее работы «Опыт истории Евразии с VI в. до настоящего времени» (1934) и «Звенья русской культуры» (1938). А обращение к не евразийскому «Обзору русской истории» С.Г. Пушкарёва, также послевоенному, совсем не к месту. Ценным и интересным является, предложенная М.Г. Ван-далковской, панорама дискуссии о евразийстве в среде эмиграции. Приводятся мнения Н.А. Бердяева, П.Б. Струве, П.Н. Милюкова, А.А. Кизеветтера, Г.В. Флоровского, И.А. Ильина. Однако выводы М.Г. Вандалковской о значении евразийцев в исторической мысли русской эмиграции ошибочны. Она считает, что они стремились стать вне политики, их взгляды не были окрашены в политические тона. «Они протестовали не только против политических течений и, в частности, либерализма в общественной жизни, но и против научных концепций либеральной науки с ее устремленностью к прозападнической ориентации. Однако они исходили из этой же науки», которая, приходится полагать, олицетворение дореволюционной государственной школы (с. 180). Это не соответствует действительности. Пожалуй, более политической, чем историческая мысль евразийцев трудно найти в русской эмиграции. А дореволюционная историческая наука далеко не вся либеральная и западническая.
Пятая глава «Размышления о социализме» только при прочтении оказывается разделённой на три взаимно не связанных части. Почему? Потому ли, что это, как заявлено во введении - «специальный раздел монографии»? Но раз-
мышления о социализме либеральных консерваторов и демократов, а также евразийцев уже были представлены в предыдущих главах. Видимо должны рассматриваться взгляды самих социалистов. Но нет. Прежде всего, в первой части главы М.Г. Вандалковская обращается к творчеству религиозного философа Н.А. Бердяева. Выступая, по её мнению, от имени всей русской интеллигенции главным специалистом по социализму в эмиграции, автор тут же замечает, что центральными темами его работ были: русская идея, русский национальный характер, русская общественная мысль (с. 186). Поэтому приходится раскрывать представления Н.А. Бердяева об истории общественной мысли в России, а потом уже говорить о его взгляде на социализм и революцию. Вот это пример научного подхода. При этом М.Г. Вандалковская ссылается на большую литературу о Н.А. Бердяеве и особенно делает акцент на работе Б.Г. Могиль-ницкого, который уже «раскрыл религиозные основы бердяевской концепции революции». Автор признаёт характерной чертой его исследований «рассмотрение творчества Бердяева в эволюции» (с. 201), но сама этому методу почему-то не следует.
Далее во второй части главы нашли отражение статьи журнала «Современные записки», ибо только там мы узнаём, согласно М.Г. Вандалковской, размышления о «новом социализме» западного типа, основанном на трудах К.Каутского и О.Бауэра. Хотя со «старым социализмом» К.Маркса в представлении эмигрантов ещё не всё ясно. Сгребая в кучу, статьи разных мыслителей (М. Вишняка, С. Ивановича, М. Бицилли, Ф. Степуна, Е. Кусковой, Н. Авксентьева, Е. Юрьевского, В. Руднева, С. Загорского, Г. Федотова), М.Г. Вандал-ковская выдаёт всё это как единое целое, отражающее мнение всего журнала, который сам себя объявлял внепартийным, но в значительной мере, по её мнению, был народническим, эсеровским (с. 223-224). Знали бы это сами мыслители, когда писали и печатали свои статьи. В конце, вместе с выводом, пассаж: «В эмигрантской историографии шла оживлённая дискуссия о большевистской революции, её сущности и особенностях, о соотношении февральской и пролетарской революций. Но это - предмет специального рассмотрения» (с. 245). Какого ещё рассмотрения, когда автор уже 245 страниц пишет именно на эту тему, заявляя о более широкой проблеме взгляда эмигрантской исторической мысли на актуальные события в целом отечественной истории?
Третья часть рассматриваемой главы вновь посвящена раскрытию в либерально-демократической мысли понятий либерализм, социализм и демократия, их сочетанию и возможному совмещению. Как будто об этом нельзя было сказать в соответствующей главе выше, и ведь уже было частично сказано. Но М.Г. Вандалковская нашла нужным выделить и рассмотреть особо труды по
этому вопросу С.И. Г ессена и снова заострить внимание на П.Н. Милюкове, в его рецензиях на последнего. Куда более весомым и интересным, по нашему мнению, представляется изучение взглядов большевистских и меньшевистских эмигрантов на социализм. Но, увы, этого в работе нет.
Шестая глава «Европа и возрождение России в программе журнала “Новый град”» посвящена анализу публикаций этого журнала, направленных на критику, как европейской демократии, так и большевистской России. Программой авторов (И.И. Бунаков-Фондаминский, Г.П. Федотов, Ф.А. Степун, Н.А. Бердяев, Н.О. Лосский и др.) было создание образа новой страны будущего. Но какой? По прочтении главы это остаётся не понятно не только читателю, но и похоже самому автору, не делающему никакого существенного вывода. Она говорит о том, что «в журнале, несмотря на наличие определённой программы, публиковались статьи, с которыми редакция журнала не была согласна» (с. 279). И постоянно пишет об обсуждавших современные вопросы европейской демократии и большевизма в России авторах в третьем лице - «новоградцы». Не уж то Г.П. Федотов, Ф.А. Степун, Н.А. Бердяев, Н.О. Лосский не имели своего особого лица? «Спектр проблем, рассматриваемых в журнале, был необычайно высок», - признаёт М.Г. Вандалковская и суживает их до волнующих её отдельных вопросов. Нельзя согласиться и с выводом, что журнал «Новый град» олицетворял всю эмигрантскую историческую мысль 1930-х гг. (с. 337). С таким же успехом можно сказать и о массе других общественно-политических журналов той эпохи, издававшихся русской эмиграцией во многих странах.
Последняя глава - «Вторая мировая война: взгляд эмигранта». Этим эмигрантом, конечно же, может быть только П.Н. Милюков, «наделённый аналитическим умом, большим опытом политической борьбы и пониманием международной обстановки». Тогда как «далеко не многие эмигранты обладали способностью понять смысл политических доктрин воюющих стран, сложные переплетения политических союзов и комбинаций в борьбе с фашистской агрессией» (с. 343). Пугает сама мысль М.Г. Вандалковской «судить об уровне эмигрантского восприятия современной им истории» (с. 365) по одному П.Н. Милюкову. Конечно «впервые» привлекаемые ей данные о публицистике известного историка из его газеты «Последние новости» сами по себе ценны, но не настолько же. К тому же, М.Г. Вандалковская во введении намеревалась рассмотреть отношения эмигрантов (в лице П.Н. Милюкова) ко всей Второй мировой и Отечественной (1941 - 45 гг.) войнам (с. 8), но этого не сделала, неожиданно опомнившись, что пишет об исторической мысли 1920 - 30-х гг. Поэтому глава заканчивается отношением П.Н. Милюкова (в лице всей эмиграции) к советско-финской войне и нападению Гитлера на Россию.
Заключение, как и введение к книге, к сожалению, не во всём соответствует ей. М.Г. Вандалковская заявляет, что её работа способствует решению «вопроса о вкладе эмигрантских учёных в историческую науку» (с. 367), о которой в книге не было сказано ничего, т.к. рассматривался только публицистический материал, по утверждению самого автора, «часто лишённый научного характера» (с. 5). М.Г. Вандалковская пишет, что её монография «даёт возможность раскрыть содержание и трактовку эмигрантскими учёными многих аспектов российской истории, отдельных научных течений и понятий исторической науки» (с. 367). И вновь обращаем внимание - речь шла в основном только об одном аспекте отечественной истории, а именно о революционном процессе и ни о каких научных течениях упомянуто не было. Разве выдавать за них (сливать) общественно-политические течения того времени, но это явный анахронизм историографии советских времён.
В итоге, что мы имеем. Абсолютное пренебрежение старейшего и многоуважаемого историка к достижениям исторической и историографической науки: к постановке объекта и предмета исследования (не соответствия), к историографии (выборочна), к методам (пересказ), к форме изложения материала (статейность), к понятиям (путаница), к содержанию (не полная репродуктивность), к структуре исследования (не ровна, не логична, не последовательна), к хронологическим рамкам (нарушаются), к источникам (не ясен отбор), к продуктивным выводам (их нет). В аннотации к работе заявлено: «монография является первым исследованием на эту тему» (с. 2). Но тема «Историческая мысль русской эмиграции. 20 - 30-е гг. XX в.» столь обширна, что предусматривает охват хотя бы всех основных её представителей и их трудов. Ни о С.П. Мель-гунове, ни об Н.В. Устрялове, И.Л. Солоневиче, А.Д. Билимовиче, А.В. Карташеве, Л.Д. Троцком, Я.А. Бромберге и многих других ни сказано и слова. Видимо потому, что лишь П.Н. Милюков, по мнению М.Г. Вандалковской, в полной мере обладал научным и объективным подходом к пониманию революции, рациональным мышлением, владел методами исторического исследования, способностью к анализу и синтезу (с. 109). Конечно М.Г. Вандалковская известный специалист по П.Н. Милюкову, но зацыкливать на нём всю историческую мысль русской эмиграции, думаем, не стоит. Тогда нужно было назвать книгу, к примеру: «П.Н. Милюков и общественно-политическая мысль русской эмиграции о проблемах новейшей отечественной истории», чтобы не обманывать читателя. При этом нельзя однозначно считать, что «тема Советской России - ключевая тема эмигрантской общественно-политической мысли» (с. 82). По нашему глубокому убеждению, сама русская эмиграция стремилась сохранить старую Россию, её национальную историю и культуру для будущих поколений.
Поэтому обращала первостепенное значение не к современным революционным процессам, а к прошлому, где искала истоки. В этом её непреходящее значение и изучать особо актуально именно этот пласт исторической мысли. Без этого нам не понять и не представить общей картины историографии Русского Зарубежья, как не было сделано это и в рассматриваемой книге.
Достоинством всех работ М.Г. Вандалковской является их археографич-ность. Она привлекает массу трудно доступного источниковедческого материала, публикует малоизвестные труды. Они есть и в приложении данной книги (статьи П.Б. Струве, Н.А. Бердяева, П.Н. Милюкова, Н.Н. Алексеева). Поэтому её полезно использовать как источник первичной информации. Но сама «монография» по прочтении оставляет в голове кашу даже у подготовленного читателя, а не то, что у широкого круга, к которому адресуется это издание.
i См.: Струве П.Б. Социальная и экономическая история России с древнейших времён до нашего, в связи с развитием русской культуры и ростом российской государственности. Париж, 1952.
