CC BY
37
2013.03.013. ДУНАЕВА Ю.В. НОВАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА ПО ИСТОРИИ РОССИЙСКОГО ЗАРУБЕЖЬЯ. (Реферативный обзор).
Ключевые слова: российское зарубежье; отечественная историография.
Отечественная историография послереволюционной (1917) эмиграции развивалась неравномерно. Советские гуманитарии изучали только некоторые темы с определенных идеологических позиций. В первое десятилетие российской «перестройки» наблюдался бурный всплеск интереса к российскому зарубежью, выходило огромное количество публикаций от научных до публицистических; открывались архивы, издавались источники и личные материалы; «вспоминались» забытые имена, открывались новые темы и проблемы исследования. Постепенно оформляется междисциплинарное научное направление, выходят достаточно объективные научные работы, учебники и пособия, продолжается публикация личных материалов и работ, изданных ранее в российском зарубежье, организуются научные центры, проводятся конференции и т.п.1
В данном обзоре рассматриваются некоторые работы российских историков, изданные за последние годы. Из обширной и разнообразной литературы отобраны исследования, посвященные общим вопросам изучения истории российского зарубежья, отношению эмигрантов к советской власти, организации научной и учебной деятельности за рубежом в период от Февральской революции 1917 г. до начала Второй мировой войны.
Эмиграция и российское зарубежье
Процесс становления дисциплины сопровождается определенными методологическими и теоретическими поисками и проблемами. Прежде всего, речь идет о том, какой термин подходит для определения этого массового исхода и последующей жизни за пределами родной страны. Даже беглый взгляд на заголовки книг и
1 См.: Беленький И.Л. Русское зарубежье крупным планом: «Большие» публикации, фундаментальные исследования и справочные издания последних лет // История российского зарубежья: Проблемы историографии, (конец Х1Х-ХХ в.): Сб. ст. - М., 2004. - С. 4-30.
статей показывает терминологическое разнообразие: эмиграция, белая эмиграция, первая волна эмиграции, русское зарубежье, российская эмиграция, первая волна советской эмиграции, российское зарубежье. Причем каждый автор вкладывает свой смысл, зачастую используя разные термины как синонимы1.
З.С. Бочарова (3) например, отмечает преимущества термина «российское зарубежье» по сравнению с эмиграцией. «Понятие "российское зарубежье" трактуется как феномен внетерриториаль-ной, перемещенной "государственности", сложившийся самодостаточный и структурированный социум, признанный мировым сообществом» (3, с. 12). Российское зарубежье, справедливо указывает автор, более универсальная дефиниция, охватывающая, в том числе, не эмигрантов: интернированных, военнопленных, лиц, проживающих на территориях, отошедших от России при изменении границ, и т. п. (там же).
В обстоятельной монографии Е.И. Пивовара (7) эмиграция рассматривается как явление отечественной и мировой истории в цивилизационном контексте. Автор пишет, что эмиграция из Российской империи приняла массовый характер уже во второй половине XIX в., ее основными компонентами была политическая, революционная эмиграция в страны Европы, трудовая эмиграция с элементами политической в США и другие страны. Также эмигрировали по национальным (сионисты) и/или религиозным (староверы) причинам. Е.И. Пивовар отмечает, что эмиграция после 1917 г. имела наиболее сложную структуру и интенсивный характер. «Кроме того, российскому зарубежью этого периода были свойственны внутренняя нестабильность, множественные миграции в различных направлениях. Перемещение белой эмиграции по миру продолжалось с различной степенью интенсивности на протяжении всего периода 1920-1940-х годов» (7, с. 75).
Известный историк Г.Я. Тарле привлекает внимание к термину «экспатриация», редко применяемому в отечественной историографии, его чаще используют этнографы. Она приводит следующее определение: «Экспатриация <...> выселение за пределы родины, обычно с лишением гражданства». Далее Г.Я. Тарле пи-
1 Подробнее см.: Пронин А. А. Российская эмиграция в отечественных диссертационных исследованиях 1980-2005 гг.: Библиометрический анализ. - Екатеринбург: Изд-во ГОУ ВПО Рос. гос. проф.-пед. ун-т, 2009. - 360 с.
шет: «В некоторые периоды истории эмиграции из СССР преобладала именно экспатриация со всеми вытекавшими из этого последствиями» (10, с. 36). Об этом упоминает другой историк, В.В. Еф-ременко (5), приводя как пример экспатриации так называемый «философский пароход». Хотя высланные на «философском пароходе» формально не были лишены гражданства, им под страхом смертной казни было запрещено возвращаться на Родину. Добавим, что к числу экспатриантов можно причислить и Л. Д. Троцкого, депортированного из страны в 1929 г., а в 1932 г. лишенного гражданства. Видимо, в подобном контексте депортация и экспатриация могут быть взаимозаменяемыми терминами и использоваться для более точного описания фактов.
В монографии А.В. Урядовой (10) отмечены характерные черты «русского зарубежья»: «экстраполяция» - перенос привычного образа жизни дореволюционной России на зарубежную почву; замкнутость эмигрантского сообщества (незначительный процент натурализовавшихся и получивших иностранное подданство), высокая способность к самоорганизации (воссоздание и создание политических, экономических, научных, религиозных структур и институтов). Утрачивая русскость, пишет автор, эмигранты не становились иностранцами. Эмигранты воспринимали себя изгнанниками, а мир вокруг себя - «чужим» (10, с. 5).
По нашему мнению, термин «российское зарубежье» позволяет максимально широко охватить разные категории граждан, оказавшиеся за границами РСФСР / СССР, которые в тот период неоднократно менялись. Условно можно сказать, что российское зарубежье охватывает следующие категории: лица, покинувшие страну после революций 1917 г. по политическим причинам; лица находившиеся за границей и не вернувшиеся на родину, в том числе и не по политическим мотивам (дипломаты, коммерсанты и т.п.); граждане, насильно выдворенные из страны; невозвращенцы (те, кто уже в годы советской власти выехал за границу и остался там). К тому же термин «российское зарубежье» вполне можно применять, когда речь идет о представителях разных национальностей и разных религиозных конфессий. Поэтому в обзоре за исключением оговоренных авторами дефиниций используется этот термин.
Размышления об «обретенной утраченной» стране
Бежавшие, выдворенные из страны эмигранты, оказавшиеся на чужбине, в иной среде, не имея зачастую средств к существованию, не зная иностранных языков, в большинстве своем думали только о том, как выжить. Далеко не все они были настроены категорически против советской власти, некоторые относились к ней равнодушно, некоторые благожелательно, были и те, кто не смог приспособиться к жизни в другой стране и вернулись на родину. Но несмотря на все сложности и тяготы новой жизни, многие эмигранты следили за событиями на родине. Отношению социально активной части эмиграции к экономическим и политическим событиям в РСФСР / СССР, их размышлениям об установлении нового политического режима посвящено исследование А.В. Урядовой (10). В 1920-е годы отношение эмигрантов к России было эмоциональным, а не рациональным, считает автор. Она объясняет это личными переживаниями событий революции, Гражданской войны и бегства из страны. Многие эмигранты были уверены в том, что власть большевиков неустойчива, поэтому они несколько упрощенно оценивали ситуацию на родине и мечтали о скором реванше. Но по мере укрепления советской власти менялось и отношение к ней, в эмиграции спорили о «ее эволюции, перерождении, вырождении, "советском бонапартизме"» (10, с. 8).
Сложная и нестабильная экономическая ситуация в Советской России, конечно, вызывала интерес и разные, иногда противоречивые оценки. А.В. Урядова объясняет это несколькими причинами. Это был и чисто бытовой интерес («А что там творится на Родине?»), и интерес научный (как к новому экономическому эксперименту), и даже политический (может ли данная экономическая политика привести к краху большевиков, к подрыву доверия к ним, к выступлениям против советского режима, или, напротив, укрепит их), и «стратегический» (как повлияют те или иные экономические мероприятия на будущее развитие России) (10, с. 30).
Автор приводит, например, мнение С.Н. Прокоповича и П. Б. Струве, которые считали, что политика военного коммунизма отражает реальные представления большевиков о коммунизме. Новая экономическая политика дала повод некоторым эмигрантам надеяться на скорую смену власти большевиков. Н.В. Устрялов
(один из лидеров сменовеховства) утверждал, что в условиях нэпа революция пришла к своей конечной стадии - «под покровом коммунистической идеологии слагается новая буржуазная демократическая Россия» (цит. по: 10, с. 91). Скептически отнеслись к экономическим новшествам большевиков монархисты и эсеры. Они рассматривали нэп как временную меру, на которую пошли большевики, чтобы сохранить свою власть. Как оказалось впоследствии, именно они и оказались правы.
А. В. Урядова отмечает некую избирательность в оценках и отношении эмигрантов к политическим репрессиям. Из множества начавшихся политических процессов внимание за рубежом вызывали те, которые, как полагали эмигранты, могли изменить ситуацию в РСФСР / СССР. Автор приводит данные контент-анализа эмигрантских публикаций, согласно которому судебный процесс над эсерами широко освещался и комментировался, а «таганцев-ский заговор» и «шахтинское дело» упоминались единично.
Данные о политических преследованиях в Советской России, об условиях содержания в тюрьмах и ссылках не только информировали эмигрантов, но и помогали организовать материальную помощь политзаключенным и их семьям. Саму политическую ситуацию тоже оценивали по-разному: одни были уверены в том, что власть большевиков может развиваться и эволюционировать в сторону демократии, другие - что режим будет укрепляться и никакие положительные политические изменения невозможны. Определенные надежды на смену власти или ее эволюцию породил Кронштадтский мятеж. Но на первых порах восставшие отказались от помощи из-за рубежа, а потом сами эмигранты не смогли преодолеть разногласий и объединиться для помощи, пишет А.В. Урядова.
Международная политика Советской России вызывала не просто интерес, но и стимулировала определенные действия со стороны российского зарубежья. Первое время предпринимались попытки противодействовать международным контактам новой власти, отмечает А. В. Урядова. Примером тому она считает деятельность русского Политического совещания в 1918-1919 гг. Затем последовал период обращений с меморандумами и заявлениями против участия советских дипломатов - представителей незаконного, по мнению эмигрантов, правительства в международных конференциях. Они утверждали, что новая власть будет стараться
любыми способами добиться признания и международного авторитета. Тем не менее к концу 1921 г. РСФСР наладила дипломатические и экономические отношения с некоторыми странами. После Гаагской конференции наступил, по словам А.В. Урядовой, экономический период, когда эмигранты старались противодействовать заключению экономических договоров и проникновению иностранной промышленности и капитала в страну. И наконец, заключительный этап - признание эмигрантами несостоятельности своих действий (10, с. 210, 288, 289). А.В. Урядова подчеркивает, что отношение к внешней политике СССР складывалось у представителей российского зарубежья под влиянием нескольких факторов: это личные предпочтения и политические пристрастия, внешняя политика страны проживания, отношение к проблеме союзники - противники в Первой мировой войне.
Представления эмигрантов о моделях устройства будущей, быть может, вновь обретенной России - предмет исследования Н.В. Антоненко (1). «Среди диаспоры (особенно в 20-30-е годы) велась активная творческая работа, связанная с формированием концепций государственного переустройства, адаптированных к изменившейся ситуации в России. Ее движущей силой выступало стремление эмигрантов как можно скорее вернуться в родную страну» (1, с. 4).
Н. В. Антоненко рассматривает три направления политической мысли российского зарубежья: консервативное, либеральное и социалистическое. Она отмечает, что даже среди монархистов не было единого мнения о государственном устройстве будущей России. Обсуждались разные формы политической власти - от самодержавия до парламентской монархии; способы ее установления -Учредительное собрание, диктатура; формы народного представительства - Государственная дума, Земский собор и т.п. (1, с. 47). И.Л. Солоневич отстаивал идеал «народной монархии» по образцу «Московского царства». Философ И. А. Ильин предлагал в качестве переходной формы государственного строя до «восшествия на Престол законно избранного Царя» диктатуру «Верховного правителя». Но, по его мнению, диктаторская власть должна быть пробуждающей, воспитывающей и активно вовлекающей народ в государственное управление (1, с. 58-59). Некоторые монархисты предлагали сохранить власть Советов, но в измененном виде. Так,
профессор Т.В. Локоть писал, что вся история России пропитана идеей Советов, а их прототип - сельский сход.
Н. В. Антоненко подчеркивает, что в эмиграции границы классических определений либералов и консерваторов оказались размытыми. «Амплитуда идеологических колебаний "разбросала" либеральных теоретиков от монархического (П.И. Новгородцев, П.Б. Струве, И.А. Ильин) до республиканского (Н.С. Тимашев, С.Н. Прокопович) политического спектра» (1, с. 123).
Автор довольно подробно разбирает разногласия в стане кадетов. Фактически, пишет она, неспособность определиться с выбором конкретных политических установок привела партию кадетов к внутрипартийному кризису. Еще больше усугубило разногласия признание некоторыми кадетами в 1924 г. великого князя Николая Николаевича Романова лидером антибольшевистского движения.
«Правые» кадеты объявили ошибкой свои прежние антимонархические настроения и выступали за установление демократической парламентской монархии. «Левые» кадеты во главе с П. Н. Милюковым призывали перестать идеализировать старую государственную власть; они отрицали диктатуру в любой форме, на любом этапе государственного строительства. «Единственной приемлемой моделью государственного управления они считали демократическую республику, а формой государственного устройства -федерацию с широкими правами национальных автономий» (1, с. 134-135). «Центристы» исходили из того, что возможны различные варианты перехода от советской государственности к иному режиму. В большинстве своем «центристы» отдавали предпочтение демократической республике, также оговаривая широкие полномочия ее национальных составляющих. «В то же время "центристы" оставались верны принципу непредрешения, предполагая переход к республике либо мирным путем (через большинство в Советах), либо (в случае революции) - через всероссийское Учредительное собрание, призванное решить судьбу российской государственности. В этом случае не исключалась возможность решения вопроса в пользу монархии» (1, с. 143).
Образование и наука на чужбине
В российском зарубежье были представители научной и творческой интеллигенции, образованные люди различных поколений и социальных слоев. Как уже отмечалось выше, эмигранты стремились сохранить традиции и духовные связи с прежней дореволюционной Россией, в то же время им необходимо было адаптироваться к новым условиям. Поэтому остро стояла проблема воспитания подрастающего поколения с учетом этих сложных задач. В разных странах, приютивших выходцев из России, активно создавались школы и высшие учебные заведения. В монографии В.В. Ефременко (5) рассматривается деятельность образовательных, научных и культурных организаций и объединений во Франции. Автор описывает особенности эмигрантских школ и отмечает, что, в частности, во Франции обучение и в средней школе, и в высших учебных заведениях отличалось исключительно высоким уровнем. Среди преподавателей были ученые с мировыми именами (П.Н. Милюков, Г.В. Флоровский, А.Е. Чичибабин и др.) (5, с. 4749). Многие из них имели опыт работы в российских и зарубежных учебных заведениях и хорошо знали особенности разных систем образования. В.В. Ефременко подчеркивает доброжелательное отношение французского правительства, не только выплачивавшего зарплату преподавателям и стипендии студентам, но и выделявшего деньги на создание национальных школ.
А.В. Прохоренко (8) отмечает, что «первой столицей» русского зарубежья стал Берлин. Около полумиллиона русских бежали в Германию или через Германию направлялись в другие страны Европы. В Берлине выходили русскоязычные газеты и журналы, действовали русскоязычные издательства, театры, книжные магазины. Писатели-эмигранты и советские авторы встречались в Доме искусств. Вторым, более известным центром эмиграции стала Франция, приютившая около 400 тыс. беженцев. В Париже выходили русские газеты («Последние новости») и журналы («Современные записки»). Работали учебные и научные институты (Богословский, Коммерческий, Народный университет).
Для сохранения научного наследия, публикаций и обсуждений научных трудов на русском языке, передачи традиций русской науки создавались Русские академические группы. В их состав
входили преподаватели и профессора российских университетов, члены Академии наук: экономист А.Н. Анцыферов, физик и математик В.Г. Демченко, юрист В.Д. Кузьмин-Караваев и многие другие. Самыми известными и авторитетными были академические группы Франции и Чехословакии, признанные зарубежными коллегами. Так, в Парижском университете была организована диссертационная комиссия по защите магистерских и докторских диссертаций, в состав которой входили члены академической группы и французские профессоры. В.В. Ефременко приводит данные, согласно которым во Франции в период с 1922 по 1939 г. было защищено 54 диссертации, из них 43 - докторские, шесть - магистерских, о пяти диссертантах автору не удалось найти сведений (5, с. 69).
Русская академическая группа в Праге своей целью ставила организацию научной работы, укрепление связей с европейскими учеными и институтами. Причем в Праге существовало разделение на научную и учебную сферы. За организацию образования отвечала Русская учебная коллегия. По сведениям М.В. Ковалева (6), за период 1922-1930 гг. ученую степень магистра и адъюнкта получили пять историков (С.Г. Пушкарев, В.В. Саханев, Н.С. Аленни-ков, Б.А. Евреинов, М.А. Андреева), двое (Г.В. Флоровский, Н.И. Никифоров) защитили магистерские диссертации (6, с. 127).
М.В. Ковалев разделяет точку зрения, согласно которой российские историки-эмигранты в основном избегали писать о событиях недавнего прошлого. Вслед за М. Раевым он утверждает: на их (историков-эмигрантов) глазах произошли столь глобальные потрясения, что осмыслить их, даже специалисту, было очень и очень трудно (6, с. 275). И далее автор поясняет, что революция 1917 г. нанесла сокрушительный удар по вере историков в исторический прогресс (6, с. 328). Поэтому они не могли дать недавнему прошлому рационального объяснения, не могли осмыслить и проанализировать истоки и причины этих событий. Их научный интерес был обращен к истории России, событиям прошлого, с одной стороны, служившим предметом национальной гордости, с другой стороны, дающим возможность размышлять о причинах революции и Гражданской войны.
Следует отметить, что в исследовательской литературе представлена и другая точка зрения. Например, М.Г. Вандалковская1 (4) описывает полемику по вопросам белого движения как части истории России, развернувшуюся в начале 1920-х годов между В.Х. Даватцем и Н.Н. Львовым, с одной стороны, и П.Н. Милюковым - с другой.
В.Х. Даватц и Н.Н. Львов в книге «Русская армия на чужбине» (1923) подробно изложили обстоятельства и ход эвакуации Белой армии из Крыма, а также показали разнообразие эмигрантских общественно-политических направлений. В.Х. Даватц и Н.Н. Львов серьезно критиковали П.Н. Милюкова, «обвиняя его в клеветническом отношении к белому делу, упрекая за отказ от союзнической и переход к германской ориентации, за так называемую "новую тактику", союз с эсерами» (4, с. 10). В ответ П.Н. Милюков выступил с докладом «О белом движении», прочитанным на заседании Географического общества в Париже в 1924 г. Историк «рассматривал белое движение как "звено в историческом процессе", как конкретно-историческое явление, свойственное определенному времени, подчеркивая его ценность» (4, с. 13). В докладе автор выделил определенные этапы белого движения, элементы, его составляющие, и сформулировал причины его поражения, среди которых назвал тактические ошибки лидеров, недостаточную и несвоевременную помощь союзников, руководствовавшихся корыстными соображениями, сужение политического спектра белого движения до монархического и т.п.
Далее М. Г. Вандалковская прямо пишет, что тема революции была одной из центральных в эмигрантской мысли (4, с. 61). Уже в статье 1919 г. «Размышления о русской революции» П.Б. Струве проанализировал причины и события революции в контексте европейской политики начала XX в. Он оценивал революцию 1917 г. как «государственную и социальную катастрофу» (4, с. 61-63). В.А. Маклаков открыто заявлял о своей «врожденной вражде» к революции, советскую власть называл «бандой разбойников», угнетавшей и грабившей народ. С.Л. Франк, переживший события
1 Реферат книги: Вандалковская М.Г. Историческая мысль русской эмиграции 20-30-е годы XX в. - М., 2009. - 432 с. - См.: Соц. и гуманит. науки: Отеч. и зарубеж. лит-ра: РЖ. Сер. 5. История / РАН. ИНИОН. - М., 2010. - № 4. - С. 6-11.
революции в России, рассматривал ее как кризис русского религиозного миросозерцания.
Вернемся к книге М.В. Ковалева, выбравшего для анализа два основных исследовательских направления историков-эмигрантов - историю Древней Руси и имперский период XVIII - начала ХХ в. Автор подчеркивает, что несмотря на разные научные и политические взгляды, историки в большинстве своем идеализировали Древнюю Русь. Первыми русскими патриотами и государственниками, естественно, считались древнерусские князья. Так, в докладе, прочитанном на заседании Русского исторического общества в апреле 1926 г., М.В. Шахматов возвел личность Владимира Мономаха в «политический идеал» (6, с. 277). В оценках другого историка, Е.Ф. Шмурло, Владимир Мономах представал образцом христианской морали, выразителем «идеи Родины» и «блага общественного». Историк сравнивал его борьбу со Степью с борьбой крестоносца Готфрида Бульонского (там же).
Иначе смотрели на проблемы истории Древней Руси евразийцы, подчеркивающие положительное влияние восточного фактора (татаро-монгольского ига) на развитие русской государственности. Согласно Г.В. Вернадскому, считавшему православие основой русской культуры, монгольское иго было наименьшим злом для страны. Ведь завоеватели не боролись с церковью, следовательно, они не разрушали русскую самобытность и русскую культуру. Более того, тяжесть иноземного ига сыграла очищающую роль, способствовала формированию евразийской идентичности.
Не меньше споров вызывал имперский период в истории страны. Историки заново осмысливали исторический путь XVIII -начала ХХ в., пытаясь найти причины утраченных возможностей мирного эволюционного пути развития и отыскать истоки революции. Поэтому неудивительно, что фигуры монархов-реформаторов Петра I, Екатерины II, Александра I становятся объектами научных исследований. Причем следует отметить полярность оценок: некоторые историки оценивали Петровские реформы как революционные преобразования, другие (Е.В. Спекторский) называли его твердым государственником (6, с. 299). Так же по-разному относились ученые и к противоречивым фигурам других императоров.
В книге Е.А. Бондаревой (2), посвященной русской эмиграции в Королевстве Югославия, анализируется творчество истори-
ков Ф.В. Тарановского, А.В. Соловьёва, В.А. Мошина, Е.В. Спек-торского. Особый интерес вызывают публикации этих историков в эмигрантской прессе.
Е. А. Бондарева выделяет черты, объединяющие историков белградского круга: приверженность к позитивистскому направлению (признание идеи непрерывности исторического развития, следование теории факторов, использование сравнительно-исторического метода); особый интерес к роли личности в истории; междисциплинарный подход к историческим исследованиям. Особо автор подчеркивает православное мировоззрение историков. Подобное сочетание позитивизма с религиозным мировоззрением повлияло как на тематику исследований, так и на их оценки и выводы.
В работах Ф.В. Тарановского по истории российского государства и права отмечается их роль в защите христианской культуры от варварства, подчеркивается особое место России в славянском мире. Историк и геральдист А.В. Соловьёв наряду с исследованиями по славянскому праву, работам по вопросам формирования русского национального самосознания и русской государственности посвятил статью анализу такого феномена русской культуры, как «Святая Русь». А.В. Соловьёв поставил перед собой задачу, пишет Е. А. Бондарева, проследить конкретно-историческое содержание этого понятия в разные периоды истории страны, от владимирской Руси до начала XX в. По мнению историка, наиболее полно идея «Святой Руси» сформулирована в XV-XVI вв., когда мыслители (Максим Грек и др.) искали православный идеал государственной власти, пути примирения конфликта между жизнью во Христе и задачами государственной власти и управления.
Перспективы изучения истории российского зарубежья
В истории эмиграции, развивающейся как полноценное научное направление, расширяются исследовательские поля, намечается плодотворное сотрудничество с другими отраслями знаний. В уже упоминавшейся работе Е.И. Пивовара (7), рассматривающей эмиграцию как социально-исторический феномен, предлагаются новые научные направления ее исследования. Культурологический подход может использоваться для изучения судеб второго и последующего поколений эмигрантов. Выросшие на пересечении двух
или нескольких культур, впитавшие традиции родительской среды и среды проживания, эти продолжатели культуры российского зарубежья с трудом поддаются идентификации методами обычного исторического анализа, замечает автор (7, с. 23). Новая социальная история может прояснить изменения социальных ролей, связей и отношений в принципиально иных условиях жизни и среды обитания. Гендерная история необходима, чтобы по-новому взглянуть на изменения гендерных отношений, на роль женщины и матери -хранительницы языковых, культурных, национальных и бытовых традиций, что особо важно в эмиграции, где нет поддержки со стороны государственных и воспитательных институтов. Е.И. Пивовар обращает внимание на не изученный, но интересный раздел социальной истории, ювентологию. «Как и "за кого" играли в "войну" русские мальчики Германии 1930-х годов? Каковы ментальные последствия билингвизма эмигрантских детей?» (7, с. 35). Эти и подобные им проблемы пока остаются вне поля зрения историков.
Следует сказать о еще одном малоисследованном аспекте. Были ли готовы страны-реципиенты к принятию такого значительного количества переселенцев - представителей разных социальных групп, религий, наций и этносов и созданию для них среды обитания? Какие политические и экономические факторы влияли на этот процесс? Как и каким образом создавалась и создавалась ли необходимая инфраструктура? Какую помощь оказывали социальные, экономические, религиозные, благотворительные и т.п. организации и общества? Вероятно, необходимо более детально посмотреть на феномен массовой эмиграции глазами принимающей стороны и ее населения.
Подводя итоги этому краткому и конечно не полному обзору литературы, отметим постоянный и плодотворный интерес исследователей к различным аспектам и проблемам этого трагического явления нашей истории. Исторические исследования, публикации личных документов (дневников, писем, мемуаров и т.п.) помогают сохранить наше вновь обретенное наследие и обогатить историческую память.
Список литературы
1. Антоненко Н.В. Эмигрантские концепции и проекты переустройства России, (20-30-е гг. XX в.). - Мичуринск: Мич-ГАУ, 2011. - 307 с.
2. Бондарева Е.А. Pax Rossica. Русская государственность в трудах историков зарубежья: Работы рус. Историков-эмигрантов белград. круга, 1920-1941. -М.: Вече, 2012. - 447 с.
3. Бочарова З.С. Российское зарубежье 1920-1930-х годов как феномен отечественной истории. - М.: АИРО-XXI, 2011. - 303 с.
4. Вандалковская М.Г. Историческая мысль русской эмиграции 20-30-х годов XX в. - М.: Гриф и Ко, 2009. - 432 с.
5. Ефременко В.В. Научная и культурная жизнь российской эмиграции «первой волны» во Франции. - Новосибирск: СИБПРИНТ, 2011. - 187 с.
6. Ковалев М.В. Русские историки-эмигранты в Праге, (1920-1940). - Саратов: Сарат. гос. техн. Ун-т, 2012. - 406 с.
7. Пивовар Е. И. Российское зарубежье: Социально-исторический феномен, роль и место в культурно-историческом наследии. - М.: РГГУ, 2008. - 545 с.
8. Прохоренко А. В. Очерки по истории и философии культуры русского зарубежья. - СПб.: Европ. дом, 2010. - 173 с.
9. Тарле Г.Я. История адаптации российских эмигрантов в литературе 1990-х гг. Эволюция понятий // Адаптация российских эмигрантов, (конец XIX - XX в.). -М., 2006. - С. 33-72.
10. Урядова А.В. Советская Россия 1920-х: Восприятие эмиграции. - Ярославль: Ярославский гос. ун-т им. П.Г. Демидова, 2011. - 391 с.
2013.03.014. БАКАНОВ С.А. УГОЛЬНАЯ ПРОМЫШЛЕННОСТЬ УРАЛА: ЖИЗНЕННЫЙ ЦИКЛ ОТРАСЛИ ОТ ЗАРОЖДЕНИЯ ДО УПАДКА. - Челябинск: Энциклопедия, 2012. - 328 с.
Ключевые слова: угледобывающая промышленность на Урале; теория жизненного цикла продукта; факторы развития.
В монографии канд. ист. наук, доц. Челябинского госуниверситета С. А. Баканова, состоящей из введения, трех глав и заключения, исследованы этапы развития угледобывающей промышленности на Урале с позиций теории жизненного цикла продукта и выявлены факторы, оказывавшие воздействие на развитие отрасли на различных этапах этого цикла.
По словам автора, стадия зарождения уральской угледобывающей отрасли затянулась на более чем столетний период от открытия первых месторождений в конце XVIII столетия и закладки первых угледобывающих предприятий в середине XIX в. до второй половины 1920-х годов, когда были преодолены губительные последствия революционного кризиса. Такая продолжительность стадии объясняется, в первую очередь, длительным отсутствием спроса на уральский уголь у потенциальных потребителей, которыми
