CC BY
5Имагология и компаративистика. 2024. № 21. С. 186-206 Imagology and Comparative Studies. 2024. 21. pp. 186-206
Научная статья
УДК 82.091+821.161.1+821.111 doi: 10.17223/24099554/21/9
«Ода греческой вазе» Дж. Китеа и ее отражения в русской поэзии XX-XXI веков_
Татьяна Евгеньевна Автухович
Гродненский государственный университет имени Янки Купалы, Гродно, Беларусь, [email protected]
Аннотация. Ставится вопрос о мифологическом субстрате «Оды греческой вазе» Дж. Китса. Показывается, что мотивная структура произведения определяется архетипической семантикой образа вазы и скрытыми реминисценциями, отсылающими к комплексу мифов об Аполлоне. На основании анализа рецепции оды Китса в русской поэзии XX—XXI вв. делается вывод о редукции мифологической составляющей культуры, усилении субъективной интерпретации образно-мотивного комплекса вазы и изображения на ней.
Ключевые слова: Дж. Ките, «Ода греческой вазе», миф, рецепция, русская поэзия XX—XXI веков
Для цитирования: Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе» Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии XX-XXI веков II Имагология и компаративистика. 2024. № 21. С. 186-206. doi: 10.17223/24099554/21/9
Original article
doi: 10.17223/24099554/21/9
"Ode on a Grecian Urn" by John Keats and its reflections in Russian poetry of the 20th and 21st centuries_
Tatiana Je. Avtukhovich
Yanka Kupala State University of Grodno, Grodno, Republic of Belarus, avtuchovich @mail. ru
Abstract. The article raises the question of the mythological substratum of "Ode on a Grecian Urn" by John Keats. It shows that the motivic structure of Keats's work is determined by the archetypal semantics of the vase image
and hidden reminiscences referring to the complex of myths about Apollo.
© Т.Е. Автухович, 2024
Компаративистика / Comparative Studies
According to the dictionaries of symbols, the vase symbolizes the Great Mother, the feminine perceiving principle, the unity of the universe. The archetypal semantics of the keyword in the title makes Keats's poem a zone of symbolic generalization and motivates his appeal to myth as a way to overcome the boundary between life and art based on the interaction of different artistic languages — visual and verbal, fused together in mythological images. The opposition of life and art testifies to Keats's reflection both on metaphysical problems and on his own aesthetics.Two scenes described on the urn by Keats correspond to its semantics: a young lover is forever chasing his beloved without reaching her; a procession led by a priest is taking a sacrificial calf to the altar to perform the sacrifice. The hypothesis is proposed that the first scene "depicted" by Keats on an imaginary Greek urn dates back to the ancient myth of Apollo and Daphne, according to which the nymph Daphne, fleeing from the persecution of the god Apollo in love with her, turned into a laurel tree. The second scene refers to the painting by Claude Lorrain, which is known by several names: Sacrifice to Apollo, Landscape with a Sacrifice to Apollo, The Father of Psyche Sacrificing in the Temple of Apollo. The painting depicts an episode of the myth of Psyche, according to which her parents decided to turn to the Oracle of Delphi with a question about the fate of their daughter. Here, first of all. significant is the semantics of the sacrifice — the calf, which in the world religions personified the generative, creative principle; the cow symbolized the Great Mother — in this case, the parallelism of the semantics of the vase and of the "depicted" on it is obvious. Secondly, Keats in the subtext of "Ode on a Grecian Urn" actualizes the opposition of Dionysus and Apollo, the elemental force of life and the prophetic power of art; at the same time, the associative potential of symbolic images going back to the set of myths about Apollo connects such antitheses as soul — body (Psyche — Daphne), beautiful — ugly, visible — hidden (Psyche - monster) to the basic opposition. The final meaning of Keats's ode can be read not only as an apology for art, but also as a statement that art (the priest) sacrifices life itself and its spontaneous generating force to the beautiful, while the artist sacrifices his soul. The complex of motifs conventionally associated with the image of a vase and/or Keats's ode was developed in the poems of Vyacheslav Ivanov, Maria Petrov, Alexander Kushner, Joseph Brodsky, Yunna Moritz, Larisa Miller. Based on the analysis of the reception of Keats's ode in Russian poetry of the 20th and 21st centuries, the conclusion is made about the reduction of the mythological component of culture, the strengthening of the subjective interpretation of the figurative-motivic complex of the vase and the image on it.
Keywords: John Keats, "Ode on a Grecian Urn", myth, reception, Russian poetry of 20th and 21st centuries
For citation: Avtukhovich, T.Je. (2024) "Ode on a Grecian Urn" by John Keats and its reflections in Russian poetry of the 20th and 21st centuries. Imagologiya i komparativistika — Imagology and Comparative Studies. 21. pp. 186-206. (In Russian). doi: 10.17223/24099554/21/9
187
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
«Ода греческой вазе» ("Ode on a Grecian Urn") Дж. Китса (1819) наряду с описанием щита Ахилла в «Илиаде» Гомера считается одним из хрестоматийных примеров экфрасиса. Произведение породило большую научную литературу. В зарубежном литературоведении восстанавливается история создания стихотворения, в том числе характеризуются контакты и круг читательских интересов поэта, позволивших ему проникнуть в дух античной культуры, анализируется тематическая композиция и субъектная организация оды; большой интерес вызвал вопрос о том, какое произведение античного искусства из хранящихся в Британском музее стало объектом словесного описания [1. С. 303]. В российском литературоведении «Ода греческой вазе» рассматривается в контексте истории английского и европейского романтизма [24], в связи с чем обсуждается направление эстетических поисков поэта [5, 6], характеризуются взаимоотношения Китса с современниками и его влияние на последующую литературу; внимание уделяется рецепции творчества Дж. Китса в России [7, 8], проблеме перевода его произведений [9, 10], в том числе «Оды греческой вазе» [11]. Сложилась устойчивая традиция интерпретации произведения, которая сводится к утверждению превосходства искусства над живой жизнью1.
Вместе с тем неосмысленным остается вопрос о связи произведения с мифологической традицией, хотя известно, что романтизм, в противовес тенденции демифологизации, характерной для литературы конца XVIII - XIX в., сохранял интерес к мифу как способу миропонимания. Указания на то, что поэмы Китса основаны «на материале английской мифологии или средневековых легенд» [3. С. 109], не решают проблему, при этом о мифологическом субстрате «Оды гре-
1 Эту мысль проводила Н.А. Дьяконова, утверждая, что, «по Китсу, искусство не выше действительности, а лишь выявляет в ней непонятое и незамеченное или фиксирует такие его свойства, которые исчезают под натиском цивилизации» [12. С. 107], что «сила оды заключена не в прославлении блаженства, запечатленного искусством, а в размышлении о неосуществимости его в действительности, в щемящей печали, вызванной скорбным состоянием человека <...> В этом стихотворении сила фантазии и красоты подвергается сомнению». Этим, считает исследователь, обусловлена в оде Китса «огромная сила протеста и отчаяния, бурная динамика и энергия чувства» [2. С. 181-182]. Напротив, И.Б. Казакова, возводя взгляды поэта к философским идеям неоплатонизма, подчеркивает, что «идеальная сфера у Китса неизменна и представляет собой подобие неоплатонической софии — идеальной картины чувственного космоса» [5. С. 52].
188
Компаративистика / Comparative Studies
ческой вазе» либо не говорится, либо разговор ограничивается сведениями об интересе Китса к античной мифологии и наличии имен античных богов в его стихотворениях. Между тем поиск ответа на этот вопрос представляется продуктивным: обращение к мифу позволяет, с одной стороны, выявить скрытые реминисценции, проясняющие логику авторской мысли в тексте «Оды к греческой вазе», на которые -по крайней мере в русскоязычной научной традиции - до сих пор не обращалось внимания; с другой стороны, определить причины и характер диалога с творением Китса в русской поэзии XX в., что тоже не было объектом научного интереса.
Ключевым является вопрос о семантике образа вазы и описываемых Китсом изображений, их взаимосвязи и месте в художественном целом. В известных интерпретациях данный вопрос не ставится и либо по умолчанию актуализируется предметное значение слова, согласно которому ваза - «сосуд изящной формы с живописными или лепными украшениями, изготовленный из глины, фарфора, камня, стекла, металла и других материалов» [13], либо констатируется, что «ваза у Китса - воплощение прекрасного и символ вечности» [5. С. 47]. Другими словами, игнорируются восходящий к мифологической традиции символический смысл ключевого слова в произведении Китса и характерная для поэзии романтизма полисемантичность образов.
Между тем словарь символов дает следующее истолкование семантики слова: «Ваза, кувшин и любой сосуд для воды символизируют космические воды, Великую Мать, утробу, женское воспринимающее начало, принятие, плодородие, сердце» [14]. В источниках констатируется семантическая емкость образа вазы, который представлен в большинстве мировых культур1, его генетическая связь
1 «Ваза, из которой исходят языки пламени, символизирует союз огня и воды <...>; ваза с цветами или ветвями с побегами — плодородие вод. Женщина с вазой в руте ах, из которой течет вода, обычно символизирует Великую Мать, изливающую воды жизни и плодородия на весь мир» [15]. Сходную семантику вазы отмечают Х.Э. Керлот («Полная ваза ассоциируется с Растением Жизни и служит эмблемой плодородия. Золотая ваза или сосуд, заполненные белыми лилиями, являются обычной эмблемой Девы Марии» [16. С. 104]) и Дж. Тресидцер («Ваза. Зачастую это женский символ, особенно в западном искусстве, где ваза с лилиями -атрибут Девы Марии. В египетском погребальном искусстве вазы символизируют вечную жизнь» [17. С. 34]).
189
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
с идеей жизни1; констатируется визуальное сходство вазы и погребальной урны и сходство их семантики [16, 17], основанное на мифологической оппозиции жизни и смерти, воплощающей единство мироздания.
Обратим внимание на то, что принятый в русскоязычной традиции перевод названия оды Китса редуцирует исходную мифологическую семантику слова Цп, которое должно переводиться как «погребальная урна (ваза)». Между тем именно архетипическая семантика ключевого слова в названии делает стихотворение Китса зоной символического обобщения. О взаимозависимости символических и архетипических образов писал С.С. Аверинцев: «Сама структура символа направлена на то, чтобы погрузить каждое частное явление в стихию "первоначал" бытия и дать через это явление целостный образ мира» [20]. Поиск «первоначал» был актуален для Китса в связи с общей для романтизма проблемой разрыва «между субъектом и объектом познания», «дистанцией между искусством и жизнью, неизбежной в сознании, утратившем религиозную или метафизическую целостность» [6. С. 5]. Решение проблемы виделось теоретикам романтизма в создании «синтетического творения, где была бы преодолена грань между жизнью и искусством» [21. С. 41-42]. Для Китса вариантом такого синтетического творения было обращение к традициям античной культуры, в том числе к мифологической традиции. В этом контексте «Ода греческой вазе» оказывается, с одной стороны, вариантом решения проблемы синтеза на основе взаимодействия разных художественных языков - визуального и вербального, воедино слитых в мифологических образах, с другой - отражением рефлексии Китса как над метафизическими проблемами2, в том числе над проблемой жизни и смерти, так и над собственной эстетикой.
1 Д.А. Калиничев, исследовавший семантику кипрских ваз VI—IV вв. до н.э., подчеркивает, что «сосуд воплощал собой космос как "украшенный" (в противовес "хаотическому"), красиво и правильно устроенный мир, божественный и одухотворенный», и ссылается на диссертацию Роуз Вошборн "Out of the Mouths of the Pots' (Из уст горшков) (1998), в которой «постулируется и аргументируется идея воплощения в сосудах образа Великой матери»; культуролог отмечает слияние в образе вазы «фундаментальных начал космоса, женского и мужского» [18]. Эта мысль проводится и в других исследованиях по истории античного искусства [19].
2 А.Ю. Зиновьева приводит мнение X. Вендлер о том, что оды Китса представляют собой единство, своеобразный «метафизический трактат» [6. С. 22].
190
Компаративистика / Comparative Studies
В самом деле «Ода греческой вазе» не является экфрасисом в традиционном понимании, поскольку в результате поиска конкретного артефакта, послужившего для Китса объектом словесного описания, стало понятно, что стихотворение представляет собой так называемый немиметический экфрасис, в котором описывается воображаемое произведение греческого искусства и, что особенно важно, воображаемое изображение на нем [23. P. 390-391]. Поэтика воображения / «озарения», характерная для Китса (как и для поэзии английского романтизма в целом), проявляется в стремлении поэта «вырвать из темноты прошлого <.. .> воплощения прекрасного», используя при этом сюжет сновидения, состояние полудремы лирического героя, в котором он видит «старинные образы телесной красоты» [4. С. 149]. В свою очередь, это порождает вопрос о том, какой смысл вкладывает поэт в вымышленный им сюжет и как он связан с семантикой вазы, о которой шла речь выше.
Описываемое Китсом изображение включает две сцены: молодой любовник вечно гонится за возлюбленной, не настигая ее; возглавляемое жрецом шествие ведет жертвенного тельца к алтарю, чтобы совершить жертвоприношение. Обе сцены, согласно исследованиям, навеяны статьями критика Бенджамина Хейдона, в одной из которых он описал жертвоприношение и поклонение богам в древней Греции, а во второй противопоставил стиль Рафаэля и Микеланджело [24]. При этом экфрастическое описание второй сцены Ките выстраивает как ряд сменяющих друг друга вопросов, ответом на них может считаться последняя строфа стихотворения, где звучит знаменитый афоризм "Beauty is Truth, Truth Beauty" («Красота есть правда, правда -красота»), возвышенный смысл которого частично дезавуируется утверждением: "that is all / Ye know on earth, and all ye need to know" («это все, / Что вы знаете на свете, и все, что вам надо знать») [24], -категоричный тон завершающего высказывания ставит под сомнение, с одной стороны, возможность проникновения в исчезнувший во тьме времени мир и его понимания, с другой - способность и потребность читателей - собеседников поэта - в этом познании.
Можно предположить, что первая сцена, «изображенная» Китсом на воображаемой греческой вазе, восходит к античному мифу об Аполлоне и Дафне, согласно которому нимфа Дафна, спасаясь от преследования влюбленного в нее бога Аполлона, превратилась в лавровое
191
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
дерево. Возможность соотнесения данного фрагмента оды Китса с мифом об Аполлоне и Дафне подтверждается строками: "Bold Lover, never, never canst thou kiss, / Though winning near the goal - yet, do not grieve; / She cannot fade, though thou hast not thy bliss, / For ever wilt thou love, and she be fair!" («Смелый любовник, никогда, никогда ты не можешь целовать, / Хотя добираешься почти до цели - все же не горюй; / Она не может вянуть, хотя у тебя нет твоего блаженства, / Навсегда ты будешь любить и она будет прекрасна») [24]. В переводе О. Чухонцева удачно акцентирован мотив творчества как вечного стремления к недостижимой красоте природы, которое приравнивается к любовной страсти: «Ты, юноша прекрасный, никогда / Не бросишь петь, как лавр не сбросит листьев; / Любовник смелый, ты не стиснешь в страсти / Возлюбленной своей - но не беда: / Она неувядаема, и счастье / С тобой, пока ты вечен и неистов» [25. С. 330]; поэт-переводчик интерпретирует символическую образность произведения Китса, исходя из эстетических установок романтизма, о чем свидетельствует появление строки «Не бросишь петь, как лавр не сбросит листьев», отсутствующей в оригинале, но прямо отсылающей к мифу
об Аполлоне и Дафне.
Вторая сцена - жертвоприношение тельца (коровы) - тоже восходит к мифу. Здесь значима, во-первых, семантика образа тельца, который в мировых религиях олицетворял порождающее, созидательное начало; корова символизировала Великую Мать, - в данном случае очевиден параллелизм семантики вазы и «изображенного» на ней тельца, в чем проявляется характерная для мифологического сознания тавтологич-ность образов, интуитивно воспроизведенная Китсом; в греческой мифологии бык связан с богом Дионисом, олицетворяющим стихийные силы земли. Во-вторых, значима и обладает символическим потенциалом ситуация жертвоприношения тельца, которая получила отражение в искусстве. В связи с одой Китса называют картины «Жертва Аполлону» Клода Лоррена и «Жертва в Листре» Рафаэля [26. P. 349], однако текст соответствующего фрагмента в большей степени соотносится именно с картиной Лоррена, что позволяет считать его собственно экфрасисом; о том же косвенно свидетельствует субъектная организация фрагмента - серия вопросов воспроизводит внутренний диалог субъекта поэтического высказывания перед картиной. При этом в разных источниках приводятся разные названия картины:
192
Компаративистика / Comparative Studies
«Пейзаж со сценой принесения жертвы Аполлону» / «Отец Психеи, приносящий жертву в храме Аполлона», - последний вариант позволяет увидеть имплицитную связь между двумя описаниями воображаемых сцен, представленными в оде Китса, поскольку оба отсылают к комплексу мифов об Аполлоне: на картине Лоррена изображен эпизод мифа о Психее, согласно которому ее родители решили обратиться к Дельфийскому оракулу с вопросом о судьбе своей дочери, которая была настолько красива, что поклонники не решались просить ее руки. Устами Оракула Аполлон дал пророчество, согласно которому Психея выйдет замуж за чудовище, что принесет ей гибель.
В литературе романтизма мифологический сюжет жертвы Аполлону был переосмыслен и получил символическую интерпретацию. Ките в подтексте «Оды греческой вазе» актуализирует оппозицию Дионис-Аполлон, стихийная сила жизни и пророческая мощь искусства; в то же время ассоциативный потенциал восходящих к совокупности мифов об Аполлоне символических образов подключает к базовой оппозиции такие антитезы, как душа-тело (Психея-Дафна), прекрасное-безобразное, видимое-скрытое (Психея-чудовище). Итоговый смысл «Оды» Китса может быть прочитан не только как апология искусства, но и как утверждение, что искусство (жрец) приносит в жертву прекрасному саму жизнь, ее стихийную порождающую силу, а художник - душу. Цена жертвы не является бесспорной для Китса, о чем свидетельствуют вопросы, вводящие в систему оппозиций / мотивов еще одно скрытое противопоставление: жрец, совершающий жертвоприношение, - праздные зрители, покинувшие шумный город, чтобы увидеть диковинное зрелище. Этот мотив получит развитие в литературе романтизма в виде оппозиции художник-толпа.
Таким образом, в «Оде греческой вазе» Ките переосмысливает комплекс мифов, которые не только обусловливают целостность поэтического высказывания, но и образуют систему скрытых мотивов, позволяющих рассматривать произведение как эстетическую декларацию поэта. Обращаясь к мифу об Аполлоне и Дафне, Ките придает эстетический подтекст эротическому мотиву преследования, что обусловлено убеждением поэта в том, что «прекрасное должно быть физически ощутимо, должно оказывать действие сразу на все органы чувств человека» [4. С. 148], - искомый образец слитности чувственного (телесная красота нимфы) и понятийного (представление о пре-
193
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
красном) Ките находит в мифе и античном искусстве как воплощении мифологического сознания.
Такая установка предполагает два следствия. Во-первых, именно ориентацией на миф объясняется специфика художественного языка Китса в «Оде греческой вазе» - языка метафор, перифраз и намеков, которые превращают «Оду» в энигматический / символический текст, допускающий множество интерпретаций. Известное утверждение, что «Ода греческой вазе» является экфрасисом, цель которого - гимн искусству, запечатлевающему исчезнувшую историческую реальность, правомерно, но недостаточно. Обращаясь к мифу, Ките вводит в оду метафизический аспект, продиктованный пантеистической философией Ф. Шеллинга. Природа и человек, объект и субъект в этой философии выступают как единое целое. Редуцируя фабулу мифа, Ките, с одной стороны, акцентирует недостижимость идеального синтеза искусства (влюбленного Аполлона) и природы (нимфы) как воплощения Красоты, с другой стороны, утверждает правомерность вечного стремления человечества к идеалу. В данном контексте сюжет оды прочитывается как вопрос о соотношении искусства и реальности -
об этом свидетельствует ситуация воображаемого проникновения в исчезнувшую историческую реальность с помощью запечатленного на вазе ее изображения. Ките не только утверждает право художника на воображение, но и настаивает на истинности создаваемой им реальности, считая, что единственным критерием ее подлинности является критерий эстетического совершенства.
Во-вторых, вводя в «Оду» экфрасис картины Лоррена и таким образом актуализируя миф о Психее, Ките ставит вопрос об искусстве как жертвоприношении, что переводит проблему в иную плоскость, предполагая такие смысловые аспекты, как соотношение жизни (реальности) и искусства, красоты и истины (правды), духовного и телесного, внешнего и внутреннего, а также критерии прекрасного, цена искусства. Итоговый смысл «Оды греческой вазе», объединяющий всю совокупность явленных в подтексте мифологических образов и мотивов, может быть прочитан и как гимн вечному порождающему началу - жизни; в противоборстве жизни и смерти именно искусство позволяет преодолеть исчезновение и забвение.
Обозначенный комплекс мотивов, условно связанных с образом вазы и / или одой Китса, получил развитие в стихотворениях русских
194
Компаративистика / Comparative Studies
поэтов XX - начала XXI в., при этом история рецепции темы отражает преломление эстетики романтизма и наследующего ему модернизма в послеоктябрьской литературе и ее постепенное элиминирование в поэзии XXI в. Отметим, что каждый поэт, обращаясь к образу вазы, создает свой воображаемый рисунок на ней, что объясняется индивидуально-авторским замыслом, обусловленным социокультурным контекстом.
Вячеслав Иванов в стихотворении «Греческая ваза» (1918-1919) переосмысливает вопрос о соотношении жизни и искусства. В его интерпретации любой след ушедшей материальной культуры становится символическим ее замещением и поэтому даже созданный с утилитарной целью предмет спустя столетия оказывается ценным артефактом. Так, против ожиданий простого «богомаза» «<...> слывет / Очерк твой хмельного бога /, Чернетью по красной глине / Меж сатиров конских, ныне / Уж не утварью гончарной, / А красой редчайших ваз». Однако, уточняет Иванов, это происходит еще и потому, что рукой мастера водил Случай, воплощение мистической силы истории - Чуда, которое и спасает, и сохраняет «хрупкий черепок под спудом» лет [27]. Благоговейное, пиетическое отношение к «черепку» -осколку античной цивилизации - характерно для модернизма с его представлением о преемственности культуры. К Китсу в стихотворении Иванова отсылают мифологические реминисценции - упоминания о «хмельном боге <.. .> меж сатиров конских», которого некогда рисовал безвестный мастер, и о «лике богов», появившемся на вазе благодаря вмешательству высших сил. Созданный воображением Иванова, рисунок на греческой вазе не совпадает с изображениями, о которых пишет в своей «Оде» Ките, хотя название стихотворения однозначно намекает на диалог поэта с предшественником: антитеза в «Греческой вазе» отражает символистскую эстетику автора стихотворения, его интерес к дионисийству и может быть интерпретирована как со- и противопоставление, с одной стороны, безыскусного, непреднамеренного творчества и визионерского, продиктованного свыше, искусства, с другой стороны, дионисийского и аполлониче-ского, шире - античности и христианства. Как и Ките, Иванов утверждает ценность искусства, возвышающего свое время и сохраняющего его в веках, подчеркивает трансцендентную природу творчества. Отсылка к Случаю как вестнику инобытия может быть прочитана как
195
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
отражение имплицитных, скрытых в подтексте размышлений Иванова о судьбе искусства в катастрофическом послереволюционном мире и в то же время как своего рода авторефлексия, напоминание о долге художника, который призван осмыслить и запечатлеть свое время.
Мотив соотношения искусства и действительности развивает Мария Петровых в стихотворении «А на чердак - попытайся один!..»(1929), в котором появляется образ разбитой вазы. В отличие от поэтов XIX в.1, у которых разбитая ваза ассоциативно связывалась с утраченной любовью, М. Петровых восстанавливает в воображении изображение на разбитой и забытой на заброшенном чердаке вазе, которое отсылает как к древности, так и к ушедшей в прошлое дооктябрьской то ли усадебной, то ли дачной жизни: «Спит на стропилах летучая мышь, / Дремлет средь хлама садовая ваза. / Ваза разбита: но вижу на ней, / Не отводя восхищенного взгляда, - / Шествие полуодетых людей / С тяжкими гроздьями винограда» [28]. Разбитая ваза предстает мнемоническим знаком утраченного времени, образуя палимпсест памяти, в котором прошлое культуры ассоциативно связывается с недавним прошлым лирической героини с ее детскими страхами и неизжитой психологической травмой. Осциллирующий смысл текста формируется благодаря игре с предметным и метафорическим значением слов. Как и Ките, Мария Петровых использует поэтику воображения, но образный ряд стихотворения с его ассоциативными намеками обращен к глубинам подсознания героини, в то время как итоговый смысл стихотворения формируется в подтексте. Значимую роль в формировании смысла играет упоминание о людях «с тяжкими гроздьями винограда»: если виноград во всех культурах является символом плодородия и жизненной силы (и в этом значении тавтологичен семантике
1 В поэзии XIX — начала XX в. обращения к образу вазы единичны и, как правило, разрабатывают либо декоративный, либо предметный аспект семантики слова, а также восходящий, возможно, к Пушкину мотив разбитого сосуда; при этом в стихах отсутствует указание на происхождение вазы, за исключением стихотворения А. Барыковой, где речь идет о разбитой китайской вазе («Разбитая ваза (Подражание Сюлли-Прюдому)» А. Апухтина, «Разбитая ваза (Из Виктора Гюго)» А. Барыковой, «Резедовый букет» И. Северянина). На этом фоне заметным видится присутствие образа вазы, причем отсылающей именно к античной культуре, в русской поэзии XX-XXI вв.
196
Компаративистика / Comparative Studies
вазы), а в христианстве - духовной жизни, то разбитая ваза с изображенным на ней виноградом прочитывается как знак уничтоженной жизни. В этом контексте иначе воспринимаются намеки на «ужасы, что накоплялись годами», на ту неназванную субстанцию, «что отовсюду следила за нами», которые предстают не только как перифраза детских страхов, но и как достаточно прозрачное указание на события послереволюционных лет, с которыми совпало детство М. Петровых. Существенно изменяется модальность авторского описания: если у Вяч. Иванова и греческая ваза, и даже ее «хрупкий черепок», вызывает восхищенное благоговение, в чем проявляется утверждение преемственности культуры и ее непреходящей ценности, то у М. Петровых значимым является указание на то, что разбитая ваза «дремлет средь хлама», и за этим стоит пренебрежительное отношение к традиции, характерное для послереволюционных лет. «Восхищенный взгляд» лирической героини, которая в своем воображении восстанавливает картины прошлого, сродни ностальгическому отношению к уходящей в прошлое культуре, определявшему стихи А. Ахматовой и О. Мандельштама первых послереволюционных лет.
После большого перерыва, обусловленного тем, что советская культура отрицала религиозную и мифологическую традицию как идеологически чуждую, образ вазы появляется в одноименном стихотворении Александра Кушнера (1962). Как и его предшественники, Кушнер создает экфрасис воображаемой вазы, интерпретация рисунка на которой обусловлена ситуацией противоречивой хрущевской оттепели. Современный политический подтекст описываемого Кушнером рисунка прозрачен: в хороводе радостно пляшущих человечков («Непонятно, кто кому внимает, / Непонятно, кто за кем идет») субъект поэтического высказывания находит только одного грустного танцора, «с головой, повернутой назад», и именно с ним ощущает внутреннее родство. Имплицитно в стихотворении выражена мысль о том, что история повторяется, и поэтому массовая эйфория не должна заставить художника забыть прошлое с его горькими утратами. При этом авторская рефлексия направлена не только на историю и современность, но и на проблему художественного языка в таком ее аспекте, как правда в искусстве и право творца на собственный взгляд: немиметический экфрасис во второй части стихотворения сменяется фрагментом, восходящим к популярному в античной поэзии,
197
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
а затем и в русской поэзии XVIII в. жанру «заказ художнику», где Кушнер, по существу, создает поэтический автопортрет («Старый мастер, резчик по металлу / Жизнь мою в рисунок разверни. / Я пойду кружиться до отвала / И плясать не хуже, чем они. //Ив чужие вслушиваться речи, / И под бубен прыгать невпопад, / Как печальный этот человечек / С головой, повернутой назад» [29]), который вводит в ме-тапоэтическую проблематику стихотворения новый аспект: рефлексия над историей, над соотношением искусства и действительности предполагает ответственное поведение художника.
Стихотворение Иосифа Бродского «Неоконченный отрывок (Отнюдь не вдохновение...)» (1966) знаменует завершение традиции эстетической рефлексии над произведением античного искусства. Тезис об исчерпанности темы задается с самого начала: «Отнюдь не вдохновение, а грусть / меня склоняет к описанью вазы» [30. С. 179], -смысл антитезы вдохновения и грусти раскрывается в тексте через переосмысление мотивов, связанных с образом вазы. Бродский ставит под сомнение традиционные объекты поэтического вдохновения, последовательно снижая природу (раскидистый вяз называет «цветущею колодой»), человека (который, по утверждению автора, равен самому себе и потому не может быть расширен «зеркалами» искусства или природы), творения человеческих рук (которые «дают, как все, что создано людьми, / им от себя возможность отделиться» [30. С. 179], то есть выступают очередным зеркалом для их создателей). Оппозиция «мертвая материя природы - одушевленный Богом и человеком артефакт» подвергается инверсии: ваза как архетипический символ взаимопроникновения жизни и смерти предстает «глиняным горшком», более того, став произведением искусства, глина утрачивает жизненную силу природы, «делает прыжок в бездушие», - слово «бездушие» может быть отнесено как к самой вазе, так и к человеческому сообществу, создателю и потребителю искусства. Разочарование в одушевляющем воздействии искусства пронизывает описание «античного зала», своды которого, «как огромная оглобля, / елозят по затылку» [30. С. 179] субъекта высказывания; выставленные в зале «яйцевидные шары» вызывают ассоциацию с чем-то давно знакомым и потому вызывают реакцию отторжения, музейные сокровища оказываются невостребованными. Соответственно, творчество, в том числе поэтическое, не воспринимается как путь в бессмертие и спасение от страха
198
Компаративистика / Comparative Studies
бесследного исчезновения, поскольку лирический герой ощущает себя вычеркнутым из жизни, обреченным на одиночество во Вселенной. Очевидные биографические (возвращение из ссылки, неудачная попытка издать сборник стихов, смерть Ахматовой, неопределенность отношений с М.Б.) и социокультурные (свертывание оттепели) контексты дают лишь поверхностное объяснение причин ценностного кризиса, отразившегося в стихотворении Бродского. Более существенным фактором является то, что именно в это время Бродский начинает пересмотр всей системы ценностей уходящей в прошлое эпохи модернизма с ее ставкой на просвещение, культуру, и этот процесс вызывал у него чувство сожаления, грусти, а также стремление сопротивляться наступлению очередного «железного века». Диалог-спор поэта с собой, отразившийся в стихотворении, обусловливает его финальные строки, которые отсылают к мифологическим проекциям Китса о единстве жизни и смерти: «Нет скорби о потерянной земле, / нет страха перед смертью во Вселенной...» [30. С. 180].
Интуитивным пониманием ситуации fin de siècle объясняется обращение Бродского к жанру неоконченного отрывка, парадоксального по своей сути: стихотворение представляет собой завершенное высказывание, хотя название указывает на его незавершенность, отрывочность. Данное указание логично отнести к незавершенности и принципиальной разомкнутости времени. В этом контексте выраженное в стихотворении разочарование в искусстве можно интерпретировать как метапоэтическую рефлексию, предполагающую поиск нового языка, соответствующего изменившемуся миру, и в то же время как уверенность в необходимости и жизнеспособности искусства.
Закономерно, что уже в XXI в. образ вазы вновь возникает в поэзии, однако разработка его существенно меняется: проблема соотношения искусства и действительности переводится в актуальный социокультурный контекст и приобретает публицистический характер. Так, в стихотворении Юнны Мориц «Блок новостей» (без даты, возможно, 2016) иронически комментируется «еще одна, вечно свежая, новость»: «Мастер античной вазы / Всегда ее в землю закапывает, / Чтоб выдать потом за антику» [31], - поэт высмеивает массовое сознание эпохи фейковых новостей, которое ставит под сомнение подлинность и ценность искусства, во всем видя подделку и ложь. В подтексте ироническая формула «свежая новость» характеризует невежество
199
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
поколения людей, ставших объектом и продуктом медиатизации, констатирует полный разрыв с культурной традицией, а также фиксирует новое отношение к мифу, который используется в том числе как способ манипулирования и оправдания войны: «Есть и другие, вечно свежие, новости: / Например, Гармония рождена / От союза бога войны Арея с Афродитой, / А сыновья Арея - Деймос (Ужас) и Фобос (Страх), / Сводные братья Гармонии - Страх и Ужас, / Такое родство проливает свет...» [31]. Это свидетельствует о том, что, по мнению Ю. Мориц, античная культура и мифология в массовом сознании подвергаются профанации.
В стихотворении Ларисы Миллер «На вазе лошадка на стройных ногах» (2008) отразилось внеэстетическое восприятие искусства, характерное для современного посетителя музеев. Используя маску ролевого героя, поэт, с одной стороны, воспроизводит наивное, характерное для ребенка сознание, отождествляющее искусство с реальностью, с другой стороны, остраняя «чужое слово», оценивает катастрофический разрыв с культурой, непонимание языка мифа: «На вазе лошадка на стройных ногах. / Лошадка участвует в древних бегах. / Лошадка бежит. Развевается грива. / Она нарисована так кропотливо. / Давай перед нею еще постоим. / Согреем лошадку вниманьем своим. / Ведь бегать и бегать ей, бедной, веками, / Коль ваза не грохнется, став черепками» [32]. Последняя строка, в которой просторечное «грохнется» соседствует с «черепками», интертекстуально связана со стихотворением Вяч. Иванова, фиксируя понижение статуса искусства и отношения к нему от благоговейного к прагматическому: если для поэта начала XX в. осколок древней вазы был мнемоническим знаком, свидетельством об истории и культуре, то для современного обывательского взгляда это только «черепки», груда мусора, не заслуживающая внимания и не имеющая ценности.
Своеобразным завершением истории рецепции «Оды греческой вазе» Китса выступает стихотворение А. Кушнера «Обрываются связи», вошедшее в книгу «Облака выбирают анапест» (2008). Название произведения, мотивированное биографическим контекстом, отразившимся в словах «я живу в тишине», «глухота», приобретает символический смысл в социокультурном контексте: новый век обрывает все связи с традицией. Ее одиноким хранителем и ценителем оказывается лирический герой стихотворения и его автор - как известно,
200
Компаративистика / Comparative Studies
диалог с античной культурой, в целом с традицией, занимает значимое место в творчестве Кушнера; в данном стихотворении поэт вступает в интертекстуальный диалог с произведением Китса. Стихотворение строится на оппозиции внешний мир - внутренний мир, которая организует цепь противопоставленных мотивов и образов: музыке подлинного искусства, которая, никому не слышная, звучит в душе лирического героя, противостоит громкая, навязчивая музыка чужого времени. Эта оппозиция отсылает к соответствующему фрагменту оды Китса: "Heard melodies are sweet, but those unheard / Are sweeter; therefore, ye soft pipes, play on; / Not to the sensual ear, but, more en-dear'd, / Pipe to the spirit ditties of no tone' («Услышанные мелодии сладки, но те неуслышанные / Слаще, поэтому ты, мягкая свирель, продолжай играть, / Не чувственному слуху, но, любезнее, / Играй духу беззвучные песенки») [24]. В подтексте угадывается мысль о том, что происходящему в современности обесцениванию искусства лирический герой противопоставляет «Оду греческой вазе» Китса с ее апологией красоты. Как и его предшественники, Кушнер создает свою воображаемую картину на вазе: «Там, подобно метели, / Шелестит хоровод, / Распевают свирели, / Куст жасмина цветет. / <.. .> Виноград созревает, / Разгорается мак. / Это Ките утешает / В глухоте меня так» [33]. Это идиллическая картина, где все детали связаны с мифом и образуют целостный текст, в котором мысль о торжестве духовной жизни, любви, искусства, гармонии земного и небесного (символическая семантика винограда, жасмина, свирели, отсылающей к Китсу) овеяна элегической интонацией прощания с оставшейся в мечтах утопией прекрасной Аркадии и грустью приближающегося ухода и мудрым его приятием (мак - символ Деметры, Матери-Земли, которая порождает все живое и принимает в себя ушедших). Не воспроизводя мифопоэтическую образность оды Китса, используя наиболее значимые реминисцентные образы, Кушнер создает ее смысловой аналог -на языке мифа утверждает ценность жизни и непреходящее значение созданного в искусстве.
Таким образом, анализ «Оды греческой вазе» Дж. Китса и осмысление этапов ее рецепции в русской поэзии XX - начала XXI в. позволяет сделать следующие выводы. В формировании смысла произведения Китса как художественного целого значимую роль выполняет мифологический субстрат, связанный с мифом об Аполлоне. Рецеп-
201
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
тивная история «Оды о греческой вазе» в русской поэзии демонстрирует постепенную редукцию мифологических мотивов, усиление роли субъективной, часто публицистической интерпретации образно-мо-тивного комплекса вазы и изображения на ней, ослабление эстетического начала в восприятии произведений культуры. Образ вазы утрачивает свою символическую семантику, восходящую к архаической древности, и становится «общим местом», нулевым знаком в массовом сознании.
Список источников
1. Дьяконова Н.Я. Джон Ките. Стихи и проза II Ките Дж. Стихотворения. «Ла-мия», «Изабелла», «Канун св. Агнесы» и другие стихи / изд. подг. Н.Я Дьяконова, Э.Л. Линецкая, С.Л. Сухарев. Л. : Наука, 1986. С. 287-310.
2. Дьяконова Н.Я. Английский романтизм. М. : Наука, 1978. 208 с.
3. Урнов Д.М. Романтизм. Блейк. «Озерная школа». Вальтер Скотт. Байрон. Шелли. Ките. Эссеисты и другие прозаики II История всемирной литературы : в 9 т. М. : Наука, 1969. Т. 6. С. 87-112.
4. Халтрин-Хм^рина Е.В. Поэтика «озарений» в литературе английского романтизма : романтические суждения о воображении и художественная практика. М.: Наука, 2009. 350 с.
5. Казакова КБ. Эстетические воззрения Дж. Китса// Филологические науки. 2011. №4. С. 43-53.
6. Зиновьева А.Ю. Творчество Джона Китса и философия романтической поэзии : автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 2001. 26 с.
7. Подольская Г.Г. Джон Ките в России. Новые переводы. Астрахань : Изд-во Астрахан. пед. ин-т^ 1993. 302 с.
8. Пушкарева Е.Н., УразаеваТ.И. Лирика Джона Китса: своеобразие русской рецепции // Вестник Томского государственного педагогического университета. 2006. № 8. С. 21-24.
9. Линючкина Е.Г. История переводов произведений Джона Китса на русский язык в начале XX века (1901—1917 гг.) // Филология и культура. Philology and Culture. 2016. № 2 (16). С. 260-264.
10. Линючкина Е.Г., Козырева М.А. Поэзия Дж. Китса в России XXI века II Ученые записки Казанского университета. Серия Гуманитарные науки. 2018. Т. 160, кн. 1. С. 207-222.
11. Мищук О.Н. «Ода греческой вазе» Дж. Китса в переводе В.А. Комаров-ского // Известия Тульского государственного университета. Гуманитарные науки. 2010. Вып. 2. С. 391-397.
12. Дьяконова Н.Я. Ките и его современники. М. : Наука, 1973. 200 с.
13. Ваза // Карта слов и выражений русского языка. URL: https://kartaslov.ru/
14. Стволика: Ваза // Dzen.ru. URL: https://dzen.ru/a/YmVSPDHFIXAiorpn
202
Компаративистика / Comparative Studies
15. Словарь символов // Значение Слова. URL: https://znachenieslova.ru/slovar/ symbol/vaza
16. КерлотХ.Э. Словарь символов. M. : REFL-book, 1994. 608 с.
17. ТресиддерДж. Словарь символов / пер. с англ. С. Палько. М. : ФАИР-^есс, 2001. 448 с.
18. Калиничев ДА. Кипрские вазы с пластическим декором Марионского типа (VI-W вв. до н.э.): генезис, форма, семантика : автореф. дис. ...канд. искусствоведения. М., 2019. 35 с.
19. Богатова О.В. Культ Великой Матери богов Кибелы в греко-римской древности: к проблеме религиозного синкретизма в античности : автореф. дис.... канд. ист. наук. СПб., 1998. 25 с.
20. Аверинцев С.С. Символ II Краткая литературная энциклопедия. М. : Сов. энцикл., 1971. Т. 6. Стб. 827.
21. Михайлов A.B. Обратный перевод. М. : Языки русской культуры, 2000. 848 с.
22. Vendler H. The Odes of John Keats. Cambridge, MA : Harvard University Press, 1983. 330 p.
23. Motion A. Keats. Chicago : University of Chicago Press, 1999. 656 p.
24. Ода к греческой вазе. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/0ii;a_K_^e4ecK0tt_Ba3e
25. Ките Дж. Стихотворения. «Ламия», «Изабелла», «Канун св. Агнесы» и другие стихи / изд. подг. Н.Я Дьяконова, Э.Л. Линецкая, С.Л. Сухарев. Л. : Наука, 1986. 392 с.
26. Keats J. Selected Poems and Letters / ed. D. Bush. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1959. 361 p.
27. Иванов Вяч. Греческая ваза II Иванов Вяч. Собрание сочинений : в 4 т. Брюссель, 1979. Т. 3. С. 545-546. URL: https://docs.yandex.ru/docs/view?tm=1689 434559&tld=ru&lang=ru&name=ivanov_vyacheslav_sobranie_tom3_1979_ocr.pdf&text
28. Петровых M. A на чердак — попытайся один!.. II Все стихи Марии Петровых. URL: https://45parallel.net/mariya_petrovykh/stihi/
29. КушнерА. Ваза. URL: https://rupoem.ru/kushner/na-antichnoj-vaze.aspx
30. Бродский И. Неоконченный отрывок (Отнюдь не вдохновение...) II Сочинения Иосифа Бродского : в 7 т. СПб.: Пушкинский фонд, 2001. Т. 2. С. 179-180.
31. Мориц Ю. Блок новостей. URL: http://morits.ru/cntnt/poez/i_v_chyorn1/ blok_novos.html
32. Миллер Л. На вазе лошадка на стройных ногах II Континент. 2008. № 138.
URL: https://magazines.gorky.media/continent/2008/138/nuzhny-slova-kotoryh-net-v-prirode.html
33. Кушнер А. Обрываются связи. URL: https://kushner.poet-premium.ru/v_no-vom_veke.html
References
1. D'yakonova, N.Ya. (1986) Dzhon Kits. Stikhi i proza [John Keats. Poems and prose]. In: Keats, J. Stikhotvoreniya. "Lamiya", "babella", "Kanunsv. Agnesy" idrugie
203
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
stikhi [Lamia, Isabella, the Eve of St. Agnes, and Other Poems]. Translated from English. Leningrad: Nauka. pp. 287—310.
2. D'yakonova, N.Ya. (1978) Angliyskiy romantizm [English romanticism]. Moscow: Nauka.
3. Urnov, D.M. (1969) Romantizm. Bleyk. "Ozernaya shkola". Val'ter Skott. Bayron. Shelli. Kits. Esseisty i drugie prozaiki [Romanticism. Blake. Lake School. Walter Scott. Byron. Shelley. Keats. Essayists and other prose writers]. In: Vipper, Yu.B. et al. (eds) Istoriya vsemirnoy literatury: v 9 tomakh [History of world literature: in 9 volumes]. Vol. 6. Moscow: Nauka. pp. 87—112.
4. Khaltrin-Khalturina, E.V. (2009) Poetika "ozareniy" v literature angliyskogo romantizma : Romanticheskie suzhdeniya o voobrazhenii i khudozhestvennaya praktika [The poetics of "insights" in the literature of English romanticism: Romantic judgments about the imagination and artistic practice]. Moscow: Nauka.
5. Kazakova, I.B. (2011) Esteticheskie vozzreniya Dzh. Kitsa [Aesthetic views of J. Keats]. Filologicheskie nauki. 4. pp. 43—53.
6. Zinov'eva, A.Yu. (2001) Tvorchestvo Dzhona Kitsa i filosofiya romanticheskoy poezii [The works of John Keats and the philosophy of romantic poetry]. Abstract of Philology Cand. Diss. Moscow.
7. Podol'skaya, G.G. (1993) Dzhon Kits v Rossii. Novye perevody [John Keats in Russia. New translations]. Astrakhan: Astrakhan State Pedagogical Institute.
8. Pushkareva, E.N. & Urazaeva, T.I. (2006) Lirika Dzhona Kitsa: svoeobrazie russkoy retseptsii [Lyrics of John Keats: the originality of Russian reception]. Vestnik Tomskogo gos. ped. un-ta. 8. pp. 21—24.
9. Linyuchkina, E.G. (2016) Istoriya perevodov proizvedeniy Dzhona Kitsa na russkiy yazyk v nachale XX veka (1901—1917 gg.) [History of translations of John Keats's works into Russian at the beginning of the twentieth century (1901-1917)]. Filologiya i kul'tura — Philology and Culture. 2 (16). pp. 260—264.
10. Linyuchkina, E.G. & Kozyreva, M.A. (2018) Poeziya Dzh. Kitsa v Rossii XXI veka [Poetry of John Keats in Russia of the 21st century]. Uch. zap. Kazanskogo un-ta. Seriya gumanitarnye nauki. 160 (1). pp. 207—222.
11. Mishchuk, O.N. (2010) "Oda grecheskoy vaze" Dzh. Kitsa v perevode V.A. Koma-rovskogo ["Ode on a Grecian Urn" by J. Keats, translated by V.A. Komarovsky]. Izvestiya Tul'skogo gos. un-ta. Gumanitarnye nauki. 2. pp. 391—397.
12. D'yakonova, N.Ya. (1973) Kits i ego sovremenniki [Keats and his contemporaries]. Moscow: Nauka.
13. Kartaslov.ru. (n.d.) Vaza [Vase]. [Online] Available from: https://kartaslov.ru/
14. Dzen.ru. (n.d.) Simvolika: Vaza [Symbolism: Vase]. [Online] Available from: https://dzen.ru/a/YmVSPDHFIXAiorpn
15. ZnachenieSlova.ru. (n.d.) Slovar' simvolov [Dictionary of symbols]. [Online] Available from: https://znachenieslova.ru/slovar/symbol/vaza
16. Kerlot, Kh.E. (1994) Slovar' simvolov [Dictionary of symbols]. Moscow: "REFL-book".
204
Компаративистика / Comparative Studies
17. Tresidder, Dzh. (2001) Slovar' simvolov / Per. s angl. S. Pal'ko. Moscow: FAIR-PRESS, 448 s.
18. Kalinichev, D.A. (2019) Kiprskie vazy s plasticheskim dekorom Marionskogo tipa (VI—IV vv. do n.e.): genezis, forma, semantika [Cypriot vases with plastic decoration of the Marion type (6th-4th centuries BC): genesis, form, semantics]. Abstract of Art History Cand. Diss. Moscow.
19. Bogatova, O.V. (1998) Kul't Velikoy Materi bogov Kibely v greko-rimskoy drevnosti: K probleme religioznogo sinkretizma v antichnosti [The cult of the Great Mother of the Gods Cybele in Greco-Roman antiquity: On the problem of religious syncretism in antiquity]. Abstract of History Cand. Diss. St. Petersburg.
20. Averintsev, S.S. (1971) Simvol [Symbol]. In: Surkov, A.A. (ed.) Kratkaya literaturnaya entsiklopediya [Concise literary encyclopedia]. Vol. 6. Moscow: Sovet-skaya entsiklopediya. Column 827.
21. Mikhaylov, A.V. (2000) Obratnyy perevod [Reverse translation]. Moscow: Yazyki russkoy kul'tury.
22. Vendler, H. (1983) The Odes of John Keats. Cambridge (Mass.): Harvard University Press.
23. Motion, A. (1999) Keats. Chicago: University of Chicago Press.
24. Keats, J. (n.d.) Ode on a Grecian Urn. [Online] Available from: https://ru.wikipedia. org/wiki/%D0%9E%D0%B4%D0%B0_%D0%BA_%D0%B3%D1%80%D0%B5%D 1%87%D0%B5%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9_%D0%B2%D0%B0%D0% B7%D0%B5 (In Russian).
25. Keats, J. (1986) Stikhotvoreniya. "Lamiya", "Izabella", "Kanun sv. Agnesy" i drugie stikhi [Lamia, Isabella, the Eve of St. Agnes, and Other Poems]. Translated from English. Leningrad: Nauka.
26. Keats, J. (1959) Selected Poems and Letters. Cambridge MA: Harvard University Press.
27. Ivanov, V. (1979) Grecheskaya vaza [Greek vase]. In: Ivanov, Vyach. Sobranie sochineniy: v 4 t. [Collected works: in 4 volumes]. Vol. 3. Brussels: Foyer Oriental Chretien. pp. 545—546. [Online] Available from: https://docs.yandex.ru/docs/view?tm=
1689434559&tld=ru&lang=ru&name=ivanov_vyacheslav_sobranie_tom3_1979_
ocr.pdf&text
28. Petrovykh, M. (n.d.) A na cherdak — popytaysya odin!.. [And to the attic - try alone!..]. [Online] Available from: https://45parallel.net/mariya_petrovykh/stihi/
29. Kushner, A. (2001) Vaza [Vase]. [Online] Available from: https://rupoem.ru/ kushner/na-antichnoj-vaze.aspx
30. Brodskiy, I. (2001) Neokonchennyy otryvok (Otnyud' ne vdokhnovenie...) [Unfinished excerpt (Not at all inspiration...)]. In: Sochineniya Iosifa Brodskogo: v 71. [Works of Joseph Brodsky: in 7 volumes]. Vol. 2. St. Petersburg: Pushkinskiy fond. pp. 179—180.
31. Morits, Yu. (n.d.) Blok novostey [News block]. [Online] Available from: http://morits.ru/cntnt/poez/i_v_chyorn1/blok_novos.html
205
Автухович Т.Е. «Ода греческой вазе»Дж. Китса и ее отражения в русской поэзии
32. Miller, L. (2008) Na vaze loshadka na stroynykh nogakh [On a vase there is a horse on slender legs]. Kontinent. 138. [Online] Available from: https://maga-zines.gorky.media/continent/2008/138/nuzhny-slova-kotoryh-net-v-prirode.html
33. Kushner, A. (n.d.) Obryvayutsya svyazi [Connections are broken]. [Online] Available from: https://kushner.poet-premium.ru/v_novom_veke.html
Информация об авторе:
Автухович Т.Е. - д-р филол. наук, профессор кафедры русской филологии Гродненского государственного университета имени Янки Купалы (Гродно, Беларусь). E-mail: [email protected]
Автор заявляет об отсутствии конфликта интересов.
Information about the author:
T.Je. Avtukhovich, Dr. Sci. (Philology), professor, Yanka Kupala State University of Grodno (Grodno, Republic of Belarus). E-mail: [email protected]
The author declares no conflicts of interests.
Статья принята к публикации 22.01.2024.
The article was accepted for publication 22.01.2024.
206
