CC BY
26
УДК 94+ 323.2 йй! 10.18522/2500-3224-2021-2-158-167
ОЧЕРКИ (НЕ)РУССКОЙ СМУТЫ
A.Л. Бойко, А.Е. Иванеско
Аннотация. В статье рассматриваются различные подходы к изучению массовых народных движений как форм социального протеста и политической борьбы. Дана характеристика концепций, выработанных в рамках социально-психологического и конфликтологического подходов. В статье анализируются принципиальные возможности этих концепций в отношении эмпирических исследований истории социальных движений. Описаны проблемы в терминологическом закреплении понятий «бунт», «мятеж», «восстание», «революция». В статье рассмотрены особенности изучения повседневности восставших на материале массовых народных движений ХУИ-ХУШ вв., охарактеризовано значение археологических и этнографических источников в таком исследовании. Проведен анализ особенностей формирования литературно-художественного образа Степана Разина на материале творчества
B.М. Шукшина.
Ключевые слова: социальный протест, политическое насилие, бунт, мятеж, восстание, повседневность восставших, лидеры общественных движений, художественные формы осмысления прошлого.
Бойко Андрей Леонидович, кандидат исторических наук, доцент, Институт истории и международных отношений, Южный федеральный университет, 344006, Россия, г. Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42, alabama7008@yandex.ru.
Иванеско Антон Евгеньевич, кандидат исторических наук, доцент, Институт истории и международных отношений, Южный федеральный университет, 344006, Россия, г. Ростов-на-Дону, ул. Большая Садовая, 105/42, a.ivanesko@yandex.ru.
ESSAYS ON (NON)RUSSIAN TURMOIL
A.L. Boyko, A.E. Ivanesko
Abstract. The article analyzes various approaches to the study of mass popular movements as forms of social protest and political struggle. It characterizes the concepts developed within the framework of socio-psychological and conflictological approaches. The article analyzes the fundamental possibilities of these concepts in relation to empirical studies of the history of social movements. The article also describes the problems in the terminological consolidation of the concepts of "riot", "rebellion", "uprising", "revolution". The article examines the features of the study of the everyday life of the insurgents on the basis of mass popular movements of the 17th-18th centuries, it characterizes the importance of archaeological and ethnographic sources in such a study. The article analyzes the features of the formation of the literary and artistic image of Stepan Razin based on the material of V.M. Shukshin's works.
Keywords: social protest, political violence, riot, rebellion, uprising, insurgents' everyday life, leaders of social movements, artistic forms of comprehending the past.
Boyko Andrey L., Candidate of Science (History), Associate Professor, Institute of History and International Relations, Southern Federal University, 105/42, Bolshaya Sadovaya St., Rostov-on-Don, Russia, 344006, alabama7008@yandex.ru.
Ivanesko Anton E., Candidate of Science (History), Associate Professor, Institute of History and International Relations, Southern Federal University, 105/42, Bolshaya Sadovaya St., Rostov-on-Don, Russia, 344006, a.ivanesko@yandex.ru.
СОЦИАЛЬНЫЙ ПРОТЕСТ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ БОРЬБА: ПОДХОДЫ И КОНЦЕПЦИИ
Одной из ключевых черт современного общества являются новые формы социальной дифференциации, возникновение новых социальных общностей и слоев, которые активно вступают в борьбу за распределение различных ресурсов - материальных, медийных, символических, стремятся утвердить свою повестку на локальном, национальном и даже глобальном уровне. Другие же слои в условиях глобализации экономики и культуры, ценностных сдвигов, развития новых коммуникативно-информационных технологий, специализации знания утрачивают свои прежние функции и статусы.
Скорость этих изменений, как представляется, превышает способности общества к нормальной адаптации, что порождает неустойчивость общественных настроений, рост социального напряжения, протестной активности и интенсифицирует конфликты различного уровня и форм. Причем эта реконфигурация пространства конфликтных и протестных действий характерна не только для обществ перехода, но и, казалось бы, социально и экономически благополучных западных демократий.
При этом большинство конкретных форм этих конфликтов сопровождает всю историю человечества, насколько в принципе хватает «глубины» наших источников -с момента появления феноменов авторитета, лидерства, власти, а они встречаются практически на любом уровне социально-политической организации общества. Другие же формы, как например, виртуальная протестная активность, основанная на новых технологиях коммуникации и, соответственно, новых способах мобилизации масс, - примета современности.
Социальный протест можно рассматривать как социально-психологический или поведенческий феномен, как деструктивный активизм толпы, обусловленный повышенной эмоциональной напряженностью и агрессивностью масс в условиях социального кризиса. Революция как наиболее разрушительная форма протестного поведения, по определению Г. Лебона, есть результат массовой истерии [Лебон, 1991, с. 152].
Акцент в исследовании феномена социального протеста может быть смещен с психологических факторов массового поведения на социальные условия среды, разрушение доверия между социальными субъектами и представителями власти, неадекватный социальный контроль [Смелзер, 1994, с. 768-769].
Концепциия коллективного поведения в изучении массовых социальных движений может быть востребована при помещении в фокус такого исследования поведенческих паттернов, коллективных эмоций, феномена радикальной жестокости восставших и их противников, лидеров движений как суггесторов.
К. Маркс понимал социальный протест как форму классовой борьбы - открытого столкновения социальных групп, реализующих свои экономические интересы:
«„всякая историческая борьба - совершается ли она в политической, религиозной, философской или в какой-либо иной идеологической области - в действительности является только более или менее ясным выражением борьбы общественных классов, а существование этих классов и вместе с тем их столкновения между собой в свою очередь обусловливаются степенью развития их экономического положения, характером и способом производства и определяемого им обмена» [Маркс, Энгельс, 1961, с. 259].
Р. Дарендорф полагал, что главным источником конфликта являются не экономические противоречия между социальными группами, а политические, обусловленные спецификой распределения власти, которое «неизменно становится определяющим фактором систематических социальных конфликтов» [Дарендорф, 1994, с. 143-145].
Классическая теория классовой борьбы давно не определяет методологию академического мейнстрима, но разработанность с этих позиций некоторых вопросов в изучении массовых народных движений, в частности, об их движущих силах, и понятийный аппарат теории могут представлять не только историографический интерес.
Важно отметить, что некоторые из конкретных форм, которые традиционно маркируются понятиями бунт, мятеж, восстание, включают обязательный компонент насилия и исторически выступают инструментами политической борьбы. Другие, как, например, акции гражданского сопротивления, могут быть нацелены также на достижение политических результатов, но без применения насилия. Соответственно, помимо широкого контекста для ретроспективного взгляда на бунты, мятежи и восстания - контекста социального протеста, который можно понимать как специфическую форму социального действия субъектов, есть более узкий контекст - политической борьбы или даже политического насилия.
Т.Р. Гарр при анализе протеста и бунта фокусируется на внутриполитической борьбе, которую он понимает как противостояние и столкновение крупных социальных и этнических групп, составляющих единое общество. Т.Р. Гарр обобщает огромный эмпирический материал по множеству конкретных видов конфликта - от религиозных движений до партизанских войн - на значительной хронологической дистанции мировой истории - от Пуританской революции до эпохи деколонизации. В результате он выделяет три основные формы политического насилия: беспорядки (относительно спонтанное политическое насилие с реальным и значительным участием населения); заговор (высокоорганизованное политическое насилие с ограниченным участием населения, включая перевороты и мятежи); внутренняя война (высокоорганизованное политическое насилие с широкомасштабным участием населения, предназначенное для свержения режима или уничтожения государства, включая партизанские войны, гражданские войны и революции). Именно насилие выступает в концепции Т.Р. Гарра в качестве категории, позволяющей объединить понятия, относящиеся к разным формам политического действия: «„свойства и
процессы, которые отличают мятеж от революции, на обобщенном уровне анализа представляются различиями в степени, а не типах [Гарр, 2005, с. 44]».
Этот важный для историков и политологов вывод, вероятно, необходимо принимать во внимание при попытках терминологизировать понятия «бунт», «восстание», «мятеж» и «революция» [Новейший политологический ..., 2010, с. 40-41, 58, 207]. Как представляется, недостижимость универсальных конвенций (даже в рамках одной дисциплины) в отношении их содержания является мнимым препятствием, во всяком случае, в рамках эмпирически ориентированных исследований. Понимание глубоко идеологизированного взгляда на себя и оппонентов в текстах-самоописаниях и иноописаниях социальных движений («солнце правды» уб «воровские дела») принципиально важнее в стремлении реконструировать культурную ситуацию прошлого средствами его собственного языка.
Т.Р. Гарр сводит понимание протеста и бунта к трем ключевым факторам: недовольство и относительная депривация; убеждение в оправданности протестных действий и выгоды от их реализации; баланс между способностью недовольных действовать и способностью правительства реагировать. Таким образом, Т.Р. Гарр предлагает сконцентрироваться не на массовых социальных движениях как таковых, политических структурах или механизмах и эффектах политической мобилизации, а на индивидах: «.именно люди - со всеми их разнообразными идентич-ностями, желаниями и убеждениями - должны быть центром нашего анализа конфликта» [Гарр, 2005, с. 30].
Установка на изучение человеческого измерения конфликта может быть полезна в контексте персонификации массового движения в образе его лидера: Разина, Пугачева, Антонова, Махно, - часто находившей закрепление в фольклорном, официально-историографическом или пропагандистском клише. Фольклорному воплощению образа руководителей «крестьянских войн» ХУИ-ХУШ вв., сложносочиненному на основе отобранных традицией личностных и типовых черт и элементов народной фантазии, наследуют образы литературных, изобразительных и кинематографических произведений авторской культуры.
КАЗАЧЕСТВО, ВОССТАНИЕ, ИСТОЧНИК
Вопрос о бытийности «человека восставшего» относится к той части истории повседневности, которая еще только ищет своих исследователей. Среди изданий известных серий «Живая история: Повседневная жизнь человечества» (121 том) или «Культуры повседневности» (59 книг) сложно найти исследование, рассматривающее, предположим, «повседневную жизнь донского казака времени Степана Разина» или «московского горожанина бунташного века». Даже для хрестоматийного примера - описания жизни легендарного Спартака - основным источником остается роман Р. Джованьоли, при том что повседневная жизнь гладиаторов, особенно позднеантичного времени, изучена достаточно. Вероятно, и в этом следует искать
ответ на вопрос, почему даже в ленинском плане монументальной пропаганды двум легендарным борцам за народную свободу: Спартаку и Разину - нашлось место в списке революционеров всех времен, но долговременные скульптурные воплощения так и не были созданы. Сложно герою эпической мощи выйти за рамки народной памяти, найти исторически точное воспроизведение. Да и сегодня Спартак более привычен в образе героя легендарного пеплума или современного сериала, а Степан Тимофеевич многие годы по-хозяйски смотрел на потребителя с бутылки пива одноименного завода и даже конфетной обертки. В «серьезном» изобразительном искусстве утвердился канон, идущий от известной песни «Сон Стеньки Разина» - атаман изображался в глубокой задумчивости, будь то картина
B.И. Сурикова (1906 г.) или статуя Е.И. Вучетича (1959 г.).
С другой стороны, именно эпоха революции и гражданской войны изменила отношение к отражению периода крестьянских восстаний в России во всенародно понимаемых символах и знаках. Показательно, что уже в 1920 г., сразу после победы красных над Вооруженными силами Юга России, инструктор КОПИС (Комитет по охраны памятников искусства и старины Донского отдела народного образования) И.Б. Березарк (участник литературной группы «Ничевоки») зафиксировал предание о некоем «мемориале», очень напоминающем по описанию нечто вроде современных мест памяти (а-ля самодельные мемориалы Джорджа Флойда). В районе т.н. «Авиловых гор» (район современного г. Белая Калитва) среди местных жителей бытовала устная традиция о том, что легендарный разбойник «дед Авила есть Стенька Разин и в горах имеется хибарка с его пещерами, цепями и портретами» [ГАРО, ф. 2577, оп. 1, д. 8, л. 16).
Цепи в этом рассказе представляются не только символом векового угнетения и отображением неумолимого рока, но реальным предметом (двухпудовая «цепь Степана Разина»), с XIX в. экспонируемым в притворе древнего Воскресенского войскового собора ст. Старочеркасской.
В советское время сама легендарная станица представлялась памятником борьбы за народную свободу, поскольку именно здесь - с разницей в 78 лет - родился
C.Т. Разин и погиб К.А. Булавин. «Исторический музей имени Степана Разина», открытый 1 марта 1921 г., призван был стать местом сохранения реликвий классовой борьбы. Отсутствие средств на его содержание привело сначала к изменению статуса на «древлехранилище», а в июне 1924 г. и к закрытию «за неимением средств». Описи экспонатов показывают отсутствие среди коллекций реальных предметов времени народных движений XVII в. Последующие времена отложились в музее преимущественно как предметы быта «низовой» казачьей старшины, извечного оппонента восставших «голутвенных» казаков.
Специфика большинства этнографических коллекций состоит в том, что они, как правило, отражают существование определенного бытового стандарта, характерного для мирного времени, которому должна противопоставляться стихия народного выступления с присущими ей отличительными чертами. Они отчетливо видны
лишь во внешних проявлениях (знамена, награды, характерные черты формы) или отдельных типах вооружения, которые характеризуют тактику боя повстанцев. Акцент экспозиций делается на отсутствие качественных видов современного строевого оружия (к моменту конкретного народного выступления ХУИ-ХХ вв.), заменяемых вышедшими из широкого употребления или самодельными образцами. В качестве примера можно привести артиллерию «злодейского литья» армии Пугачева [Гребенюк, 1958, с. 103] или знаменитые повстанческие тачанки с агитационными надписями. Особо примечателен образец оружия народной войны -фабричный обрез трехлинейной винтовки Мосина с оригинальной «пистолетной» рукояткой в экспозиции Новочеркасского музея истории донского казачества (Инвентарный номер: НМИДК. ОФ 2795). В большинстве российских музеев, раскрывающих темы истории крестьянских восстаний ХХ в., витрины с материалами «антоновщины» или «колесниковщины» разграничивают отделы истории «России, которую мы потеряли» и советского периода.
Практически единственные источники, показывающие «рутину мятежа» до Х1Х в. или представляющие наиболее убедительные материалы к ее созданию, дают археологические раскопки. Природа самих вещественных источников такова, что материалы культурного слоя поселений и «закрытые» археологические комплексы (жилища, хозяйственные ямы) могут представить репрезентативную картину быта конкретного социума в определенный промежуток времени. Хрестоматийным примером является коллекция т.н. «Тушинского лагеря» Лжедмитрия II, собранная в начале ХХ в. и академически опубликованная спустя лишь век [Двуреченский, 2018]. Подмосковная ставка «тушинского вора» существовала относительно короткий промежуток времени, с июня 1608 по январь 1610 гг., и находки, собранные с ее территории, представляют собой уникальный набор различных типов вооружения, обмундирования, конской упряжи и орудий труда, связанных с бытом военного лагеря эпохи Смуты.
С начала 1950-х гг. преподавателями вузов Ростова-на-Дону (З.А. Витков, Ю.П. Ефа-нов, В.Е. Максименко) и сотрудниками Новочеркасского музея истории донского казачества (Л.А. Новак) велись масштабные поиски Кагальницкого городка - одной из столиц мятежного донского атамана, где Разин и был пленен 14 апреля 1671 г. Результат поисков достаточно противоречив - точно датированных находок ХУ11 в. не выявлено, наиболее вероятно то, что остатки разрушенного городка окончательно уничтожены изменением конфигурации древних русел Дона и его притоков. Но выявлен круг памятников, датируемых ХУШ в., в том числе и временем восстания К.А. Булавина (1707-1708 гг.). Эти находки представляют несомненный интерес своей корреляцией с синхронными или более поздними памятниками Кубани и Предкавказья, куда ушли остатки разгромленных казачьих отрядов под руководством И. Некрасова.
Комплекс археологических находок позволяет говорить о высоком уровне благоустройства большинства построек «низового» казачьего городка, вплоть до использования изразцовых печей. Еще более важны выводы о изменении основных
занятий казачества в XVIII в., доминированию «оседло-земледельческого» типа хозяйства и значительному росту населения донских станиц [Витков, 1958, с. 152, 178], т.е. в целом благоприятном общественно-экономическом фоне, сделавшем подавляющую часть казачества, причем не только донского, лояльной императорской России.
Эти изменения сложно было учитывать создателям эпических картин народных выступлений XVII-XVIII вв. В.М. Шукшин, тщательно подходивший к выбору натуры для съемок так и не начатого производством фильма «Я пришел дать вам волю» (в первой сценарной заявке 1966 г. - «Конец Разина»), посетил предполагаемое место драматических событий 1666-1671 гг. В романе хорошо «читается» знакомство автора с археологическими реалиями описываемого времени: «Копали землянки (неглубокие, в три-четыре бревна над землей, с пологими скатами, обложенными пластами дерна, с трубами и отдушинами в верхнем ряду)» [Шукшин, 1998Ь, с. 136]. Но это один из редких примеров умелого использования конкретно исторического материала в ткани литературного произведения, не вызывающий отторжения читателя своей реальной научностью. Уместнее вспомнить творческий метод, названный В.А. Пьецухом «ромматом» - «романтическим материализмом» [Пьецух, 1990], предполагающим не постижение «художественных истин», а их создание, движение от авторской концепции исторического процесса к конкретному, зачастую реконструируемому факту. Вплоть до «Великой крестьянской войны», которая могла стать итогом победившего выступления 14 декабря 1825 г. Этот подход и делает исторический роман приемлемым для широкой аудитории, не исключая и использования (при наличии) мемуарно-описательного материала.
Возвращаясь к творчеству В.М. Шукшина, надо вспомнить ту роль, которую сыграл образ донского атамана в творчестве и судьбе писателя. В фильме «Калина красная» внешний образ Егора Прокудина иронично сопоставлен с мятежным атаманом: «Видали мы таких... разбойников! Стенька Разин нашелся» [Шукшин, 1998э, с. 376]. Но образ рецидивиста по кличке «Горе», утратившего связь с историческими корнями и теперь мучительно ищущего правду, действительно духовно близок к образам прославивших Шукшина правдоискателей - «чудиков». Тех, кто и в ХХ в. готов был пожертвовать всем за «стремление к общей Правде», понимаемой в XVII-XVIII вв. как «воля» -действенное стремление к справедливости на земле. Недаром, как считал прозаик О. Павлов, «Шукшин был "опасен", именно в нем могло произойти превращение художника в вождя открытого крестьянского сопротивления» [Варламов, 2015, с. 209].
ИСТОЧНИКИ И ЛИТЕРАТУРА
Варламов А.Н. Шукшин. М.: «Молодая гвардия», 2015. 398 с.
Витков З.А. К вопросу о местоположении донских казачьих городков и их культуре (В связи с археологической разведкой) // Ученые записки Мурманского государственного педагогического института. 1958. Т. II. Вып. 2. С. 151 -198.
Гарр Т.Р. Почему люди бунтуют. СПб.: Питер, 2005. 461 с. Государственный архив Ростовской области (ГАРО). Ф. 2577. Оп. 1. Д. 8. Гребенюк Н.Е. Артиллерия в крестьянской войне под руководством Е.И. Пугачева // Сборник исследований и материалов Артиллерийского исторического музея. Вып. III. Л.: Изд-ие Артиллерийского исторического музея, 1958. С. 101-189.
Дарендорф Р. Элементы теории социального конфликта // Социологические исследования. 1994. № 5. С. 142-147.
Двуреченский О.В. Тушинский лагерь (Публикация коллекции В.А. Политковского из собрания ГИМ). М.: ИА РАН, 2018. 196 с.
Камю А. Бунтующий человек: философия политика, искусство. М.: Изд-во полит. литературы, 1990. 414 с.
Лебон Г. Мнения и верования толпы // Философская и социологическая мысль. 1991. № 6. С. 119-152.
Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. М.: Госполитиздат, 1961. Т. 21. 745 с.
Новейший политологический словарь / Авт.-сост. Д.Е. Погорелый, В.Ю. Фесенко, К.В. Филиппов. Ростов-на-Дону: Феникс, 2010. 318 с.
ПьецухВ.А. Роммат: Роман-фантазия на историческую тему. М.: СП «Вся Москва», 1990. 160 с.
Смелзер Н. Социология / Пер. с англ. М.: Феникс, 1994. 688 с. Соломатина Е.Н. Социальные протесты в современном мире: социологический анализ // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Сер. Социальные науки. 2014. № 1(33). С. 103-107.
Тард Г. Общественное мнение и толпа / Пер. с фр. под ред. П.С. Когана. М.: Изд-во Т-ва типографии А.И. Мамонтова, 1902. 414 с.
Турен А. Возвращение человека действующего. Очерк социологии. М.: Научный мир, 1998. 204 с.
Шукшин В.М. Калина красная // Шукшин В.М. Собр. соч. в 3 т. Т. 2. Элиста: Джангар, 1998a. С. 357-424.
Шукшин В.М. Я пришел дать вам волю // Шукшин В.М. Собр. соч. в 3 т. Т. 2. Элиста: Джангар, 1998b. С. 5-354.
REFERENCES
Varlamov A.N. Shukshin [Shukshin]. Moscow: "Molodaya gvardiya", 2015. 398 p. (in Russian).
Vitkov Z.A. K voprosu o mestopolozhenii donskikh kazach'ikh gorodkov i ikh kul'ture (V svyazi s arkheologicheskoi razvedkoi) [On the question of the location of the Don Cossack towns and their culture (In connection with archaeological exploration)], in Uchenye
zapiski Murmanskogo gosudarstvennogo pedagogicheskogo instituta. 1958. T. II. Vyp. 2. Pp. 151-198 (in Russian).
Garr T.R. Pochemu lyudi buntuyut [Why do people rebel]. St. Petersburg: Piter, 2005. 461 p. (in Russian).
Gosudarstvennyi arkhiv Rostovskoi oblasti (GARO). F. 2577. Inv. 1. D. 8. Grebenyuk N.E. Artilleriya v krest'yanskoi voine pod rukovodstvom E.I. Pugacheva [Artillery in the peasant war under the leadership of E.I. Pugacheva], in Sbornik issledovanii i materialov Artilleriiskogo istoricheskogo muzeya [Collection of research and materials of the Artillery Historical Museum]. Is. III. Leningrad.: Izd-ie Artilleriiskogo istoricheskogo muzeya, 1958. Pp. 101-189 (in Russian).
Darendorf R. Elementy teorii sotsial'nogo konflikta [Elements of the theory of social conflict], in Sotsiologicheskie issledovaniya. 1994. No. 5. Pp. 142-147 (in Russian). Dvurechenskii O.V. Tushinskii lager' (Publikatsiya kollektsii V.A. Politkovskogo iz sobraniya GIM) [Tushino camp (Publication of the collection of V.A. Politkovsky from the collection of the State Historical Museum)]. Moscow: IA RAN, 2018. 196 p. (in Russian). Kamyu A. Buntuyushchii chelovek: filosofiya politika, iskusstvo [Rebellious Man: Philosophy, Politics, Art]. Moscow: Izd-vo polit. literatury, 1990. 414 p. (in Russian). Lebon G. Mneniya i verovaniya tolpy [Opinions and beliefs of the crowd], in Filosofskaya i sotsiologicheskaya mysl'. 1991. No. 6. Pp. 119-152 (in Russian). Marks K., Engel's F. Sochineniya [Works]. Second edition. Vol. 21. Moscow: Gospolitizdat, 1961. 745 p. (in Russian).
Noveishii politologicheskii slovar' [The latest political science dictionary]. Comp. D.E. Pog-orelyi, V.Yu. Fesenko, K.V. Filippov. Rostov-na-Donu: Feniks, 2010. 318 p. (in Russian). P'etsukh V.A. Rommat: Roman-fantaziya na istoricheskuyu temu [Rommat: A fantasy novel on a historical theme]. Moscow: SP "Vsya Moskva", 1990. 160 p. (in Russian). Smelzer N. Sotsiologiya [Sociology]. Moscow: Feniks, 1994. 688 p. (in Russian). Solomatina E.N. Sotsial'nye protesty v sovremennom mire: sotsiologicheskii analiz [Social protests in the modern world: sociological analysis], in Vestnik Nizhegorodskogo univer-siteta im. N.I. Lobachevskogo. Ser. Sotsial'nye nauki. 2014. No. 1(33). Pp. 103-107 (in Russian).
Tard G. Obshchestvennoe mnenie i tolpa [Public opinion and crowd]. Transl. P.S. Kogana. Moscow: Izd-vo T-va tipografii A.I. Mamontova, 1902. 414 p. (in Russian). Turen A. Vozvrashchenie cheloveka deistvuyushchego. Ocherk sotsiologii [The Return of the Acting Man. Essay on Sociology]. Moscow: Nauchnyi mir, 1998. 204 p. (in Russian). Shukshin V.M. Kalina krasnaya [Kalina red], in Shukshin V.M. Sobr. soch. v 3-kh t. [Collected works in 3 volumes]. Vol. 2. Elista: Dzhangar, 1998a. Pp. 357-424 (in Russian). Shukshin V.M. Ya prishel dat' vam volyu [I have come to give you free rein], in Shukshin V.M. Sobr. soch. v 3-kh t. [Collected works in 3 volumes]. Vol. 2. Elista: Dzhangar, 1998b. Pp. 5-354 (in Russian).
