CC BY
82
ОБЫДЕННОЕ СОЗНАНИЕ И РЕФЛЕКСИЯ
А.И. Путилин
Противопоставление обыденного сознания и рефлексии не представляет собой рядоположенности двух онтологически сущих уровней сознания, их жесткой противопоставленности. Обыденное и рефлективное -лишь две стратегии одного сознания, два его атрибута. Поэтому эвристически более целесообразно рассмотреть относительное различие обыденного и рефлективного в границах самой рефлексии. Более того, важно обосновать то, что обыденное не снимается в рефлексивном как более высоком типе сознания. Наиболее полное представление о рефлексии дает Гегель. Рефлексия - это такой способ мысли, в котором тождество отделено от различия. Рефлексию Гегель считал рассудочным мышлением, по существу односторонним и не относящимся к себе самому. Это мышление движется в конечном содержании и всегда находится в рамках опыта. Конечным содержанием, согласно Гегелю, выступает всякое преходящее и исчезающее сущее [1, с. 192]. Такое сущее и находит рефлексия в опыте, если под опытом понимать связь воспринимаемых явлений и связь воображаемых нами представлений [2, с. 289]. Данная связь дает основание для мысленного отделения формы от содержания, сущности от существования, целого от части, что необходимо для познания в опыте. Но такое отделение, т.е. изоляция мысленно обозначенных определений, часто приводит к онтологизации абстракций, приданию им самостоятельного статуса. Поэтому рассудочная рефлексия, осуществляющая такое разделение, ориентирована на опыт и с данной точки зрения действует в сфере конечных определений мысли, необходимых для работы в опыте. Вопреки распространенной в марксизме традиции рассматривать обыденное сознание как низший уровень в отношении к научно-теоретическому мышлению представляется более продуктивным соотносить обыденное сознание и рефлексию. Важно определиться со смысловыми оппозициями, по отношению к которым рассматривается обыденное сознание. Противопоставлению одной из самых популярных у исследователей категориальных пар «профанного» и «сакрального» посвящено большое количество классических исследований: М. Элиаде, Б. Вандельфельс, Э. Дюркгейм, Т. Парсонс, Л. Леви-Брюль, Р. Кайуа и др. Данная смысловая пара оказывается эвристически оправданной, методологически более продуктивной в исторической антропологии и культурологии и малоэффективной в социальной философии, как и наоборот. Так, очень часто, благодаря известной традиции (феноменологии Э. Гуссерля, социальной феноменологии А. Шюца, социологии знания П. Бергера и Т. Лукмана), понятие «обыденное сознание», по сути, отождествляли с понятием «жизненный мир» и «повседневность» (что, впрочем, многими критиковались с разных позиций: Р. Леффлер, Н.В. Мотрошилова). Но если очевидна методологическая ценность исследования обыденного как повседневного, например, в историческом исследовании школы «Анналов» (М. Блок, Ж. Ле Гофф), культурологическом исследовании Ф. Ареса, Й. Хейзинга, Ф. Броделя, Л. Стоуна, Ж. Дюби, то в философском исследовании общества приоритетными являются не особенные, а всеобщие моменты общественного сознания. Поэтому не всегда представляется уместным прямое копирование продуктивной в специальных областях методологии и перенесение их на почву философии. В связи с этим проблемное поле может быть ограничено анализом эвристической ценности преимущественно двух оппозиций: обыденное - научно-теоретическое и обыденное -рефлективное. Как научно-теоретическое мышление не снимает обыденное, так и рефлексия не выступает отрицанием обыденного сознания. Снятие предполагало бы полное подчинение обыденного сознания рефлексии, но этого не происходит, и рефлектирующее мышление существует одновременно и наряду с обыденным.
Согласно Гегелю, рефлексия не является формой истины и должна быть преодолена: «Это не значит, что первая точка зрения раздвоенности вообще не должна выступать, ведь она составляет различие между неразумным животным и человеком, но что на ней не следует останавливаться и не следует фиксировать особенность в качестве существенного, противостоящего всеобщему, что эта точка зрения должна быть преодолена как ничтожная... В этой сфере еще отсутствует определение разума» [3, с. 182, 390]. Вопрос о снятии обыденного сознания в рефлексивном мышлении оказывается центральным, поскольку именно от решения этой проблемы зависит принятие тезиса о параллельности обыденного и рефлексивного как двух стратегий одного сознания человека в опыте. Принцип снятия описывается Гегелем следующим образом: «.Aufheben имеет в немецком языке двоякий смысл: оно означает сохранить, удержать и в то же время прекратить, положить конец. Само сохранение уже заключает в себе отрицательное в том смысле, что для
того, чтобы удержать нечто, его лишают непосредственности и тем самым наличного бытия, открытого для внешних воздействий...» [1, с. 92]. Но именно этого и не происходит с обыденным сознанием, поскольку нет такого ученого или образованного человека, чье сознание было закрыто для воздействия со стороны СМИ, рекламы, идеологических стереотипов, часто основывающихся на манипуляции обыденными ценнос-тями, такими как: здоровье, красота, богатство, власть. Именно снятие как второе отрицание (первое - это форма отрицательности самой рефлексии) возвращает к непосредственности обыденного сознания. Снятие не низводит обыденное сознание к уровню подчиненного момента, а напротив, возвращает человека к обыденному сознанию, что уже не соответствует такому критерию снятия, как второе отрицание, которое подразумевал Гегель [1, с. 99-100]. Поэтому и рефлексия сама оказы-вается подчиненным моментом всеобщего, сама она подвержена снятию, что сужает ее до рядоположенности обыденному сознанию.
Говоря об обыденном сознании, представляется возможным обратиться к Канту и его определению трансцендентального реализма, который полагает субъективные представления (единственно, с которыми мы имеем дело в опыте восприятия) вещами в себе. Этот же реализм впадает в паралогизмы. Фактически сделанный Кантом переворот вовсе не снял той постоянно возникающей и воспроизводящейся видимости паралогизмов в человеческом познании. Даже зная о том, что видимое нами есть лишь представления в нас самих, мы не перестаем относиться к ним, как к вещам в себе в обыденной жизни. Кант выявляет функции обыденного сознания в сфере познания, показывая его склонность к онтологизации и созданию идолов, мифов. Эта способность реализации идеального функционирует в обыденности. Обыденное сознание консервативно и устойчиво, его здравый смысл возвращает из состояния скепсиса и раздвоенности, когда они приобретают болезненные формы, и, напротив, рефлексия над типичной ситуацией позволяет найти выход из типичного тупика в жизни человека. Можно до бесконечности определять понятия теории, но когда-то нужно остановиться. Именно обыденное уравновешивает не в меру изощренную рефлексию, а рефлективное выводит из спячки обыденности. Здесь уместно вспомнить «догматический период» творчества Канта и его критическое «пробуждение», а затем увидеть попытки объяснения «трудных мест» в «Критике чистого разума» ссылкой на обыденное понимание и согласование с ним. Поэтому, говоря об обыденном и рефлективном, можно прийти к мысли, что более эвристично рассматривать обыденное сознание и рефлексию в качестве двух противоположно направленных моментов, стратегий и интенций одного и того же развитого сознания. Выделение же отдельных аспектов обыденной и рефлективной стратегий представляется особенно продуктивным тогда, когда происходит очевидный перекос в индивидуальном и общественном сознании в ту или иную сторону. Таким образом, более корректно рассматривать соотношение обыденного сознания и рефлексии именно как два взаимно пронизывающих друг друга вектора, две силы одного и того же сознания, причем каждая интенция исторически обретает множество форм своего воплощения в социальной реальности. Так, например, пиратство в киберпространстве имеет смысл как рефлективная стратегия в отношении к обыденной - легальному копированию. Пиратство и легальность - пожалуй, самая точная демонстрация двух стратегий сознания: рефлективной и обыденной. Они столь же бессмысленны друг без друга, как одно предполагает другое. Но само пиратство в сети столь укоренено в обыденном сознании, что постоянно возникают легальные способы его возрождения и использования в форме бета-тестирования, неконтролируемых соглашений с пользователями, рекламных акций, урезания функций ПО, незначительно уменьшающих его функциональность при нелегальном пользовании. Как один из примеров защиты легального пиратства можно привести метод встречного иска пиринговой сети Lime Wire к Американской ассоциации звукозаписывающих лейблов (RIAA). Такие стратегии компаний опираются на обыденное сознание того, что ценным предпочитается то, к чему уже привыкли. Крупные компании, производящие компьютерные игры, используют пиратство для увеличения прибыли. Они намеренно урезают функциональность пиратских игр с тем, чтобы, доходя почти до конца игры, потребитель был вынужден купить лицензионную копию. Этот пример показывает отношение двух стратегий в информационном обществе, формирующемся в наши дни, а главное - отсутствие вертикальной иерархии снятия. Таким образом, обыденное сознание эвристически оправданно рассматривать не в гносеологическом вертикальноиерархическом измерении, а в горизонтальной онтологической плоскости, где сосуществуют не уровни, а определенные стратегии, интенции, «силы» в любой форме общественного сознания. Обыденная и рефлективная стратегии, относительно уравновешивающие друг друга в любой форме общественного осознания, и выступают как его всеобщие характеристики - интенции, не находящиеся в отношении иерархического снятия.
Литература
1. Гегель Г.В.Ф. Наука логики: Монография. СПб.: Наука, 1997.
2. Кант И. Критика чистого разума // Собр. соч.: В 6 т. М.: Мысль, 1964. Т. 3.
3. Гегель Г. В. Ф. Философия права. М.: Мысль, 1990.
