CC BY
86
УДК 811. 161. 1'367
О.В. Арзямова
ОТРАЖЕНИЕ ОБЫДЕННОГО ЯЗЫКОВОГО СОЗНАНИЯ В КОМПОЗИЦИОННО-РЕЧЕВЫХ СТРУКТУРАХ ТЕКСТА (на материале художественной прозы Дмитрия Данилова)
Статья посвящена описанию композиционно-речевых структур, отражающих черты обыденного языкового сознания в художественной прозе Дмитрия Данилова. Анализ художественной прозы Дмитрия Данилова показал, что в речевой организации текста находит отражение устойчивая корреляция рефлексивных структур обыденного языкового сознания с определенными семантическими, лингвистическими и психолингвистическими механизмами.
Ключевые слова: текст, речевые формы, композиционно-речевые структуры, корреляция рефлексивных структур, обыденное языковое сознание.
Известно, что язык является продуктом лин-гвокреативной деятельности сознания как по содержанию (например, лексическому значению), так и по форме (например, грамматическим категориям). Языковое сознание формируется как «совокупность образов сознания, формируемых и овнешняе-мых при помощи языковых средств - слов, свободных и устойчивых словосочетаний, предложений, текстов и ассоциативных полей» [Тарасов 2000: 26]. Под понятием «языковое сознание» мы, вслед за И.А. Стерниным, понимаем «совокупность психических механизмов порождения, понимания речи и хранения языка в сознании, то есть психические механизмы, обеспечивающие процесс речевой деятельности человека» [Стернин 2002 URL: http://www.philology.ru/linguisticsi/sternin-02a.htm].
В художественном тексте соотношение язык - обыденная действительность воплощается опосредованно, с помощью изображения мира повседневности, который, подчиняясь особому замыслу автора, репрезентируется в определенной жанровой форме.
Язык произведений Дмитрия Данилова («Дом десять», «Черный и зеленый», «Горизонтальное положение», «146 часов. Путевой отчет», «Описание города») - это во многом язык обыденного языкового сознания, созданный под влиянием окружающей повседневности.
Неслучайно Дмитрий Данилов в одном из интервью отмечает: «Собственно, описанная в тексте повседневная кружащаяся, мельтешащая суета - она не только событийная, но и ментальная. <...> Это не остановка мыслей и чувств, а просто погрязание в суете, обилие суетливых и пустых мыслей и чувств» [Данилова 2011 URL: http://www.litsnab.ru/literature/5357; http://exlibris.ng.ru/ person/2011-07-14/2_with.html].
Писатель и литературный критик Данила Давыдов назвал прозу Дмитрия Данилова «инертной с виду, сугубо эмпирической», «воздействующей на читателя чем-то неуловимым». В качестве особенностей поэтики Дмитрия Данилова он выделяет «перечислительные ряды, нарочитые повторы, безоценочный (будто бы) взгляд, парадоксы, не кажущиеся таковыми, поскольку заложены в самой основе обыденности (курсив наш - О.А.), ритм повествовательной речи, который сообщает факты, только факты и только факты». По его мнению, в произведениях этого писателя «сюжет жизни не важен», а важны «осколки восприятия, мимолетные сигналы окружающего мира». При этом, несмотря на «забалтывание, тотальную тавтологичность», каждая мелочь у Дмитрия Данилова обладает «абсолютной значимостью, осмысленностью». В целом язык этой прозы приобретает у критика наименование «продуктивного аутизма» [Давыдов 2006 URL: http://www.litkarta.ru/dossier/davy-dov-o-danilove/ view_print/].
На наш взгляд, то, что Данила Давыдов называет «продуктивным аутизмом», по сути дела, является обыденным языковым сознанием, формы отражения которого особым образом выражаются в прозе, которая только на первый взгляд кажется примитивной.
Произведения Дмитрия Данилова интересны еще и тем, что в определенной степени позволяют определить, какие именно собственно лингвистические и психолингвистические механизмы помогают сформировать характерные черты обыденного языкового сознания.
Полагаем, что в художественном тексте находят свое отражение рефлексивные структуры, которые позволяют осуществлять корреляцию между формами обыденного языкового сознания и композиционно-речевыми структурами текста.
Вопрос, связанный с изучением композиционно-речевых структур, по-прежнему остается дискуссионным в лингвистике текста.
Так, Н.Н. Пелевина к композиционно-речевым структурам художественного текста относит традиционные функционально-смысловые типы речи (формы речи) - повествование, описание и рассуждение: «Композиционно-речевые структуры текста формируются взаимодействием композиционно-речевых форм. Они представляют собой, с одной стороны, речемыслительные операции, в которых осуществляется процесс мышления и речевая коммуникация, а с другой стороны, - типы текстовых фрагментов, в которых эти операции объективируются» [Пелевина 2006: 72].
В то же время О.Г. Ревзина определяет композиционно-речевые структуры как более «объемные» формирования, включающие авторское монологическое слово, прямую речь (художественный диалог), внутренний монолог, несобственно-прямую речь [Ревзина 1998: 305].
На наш взгляд, композиционно-речевые структуры текста представляют собой сложные конгломераты - текстовые объединения, связанные единой организацией, которые непосредственно участвуют в формировании «глубинной» семантики текста. Определяя внутреннюю и внешнюю организацию художественного текста с разных позиций (автора, рассказчика, персонажа), а также при помощи корреляции с основными функционально-смысловыми типами речи, т.е. с описанием, повествованием, рассуждением, они репрезентируют / репродуцируют категорию образа автора как смысловой стержень произведения.
На наш взгляд, особое место в композиционно-речевых структурах текста занимает так называемый «рефлексивный субтекст» (термин принадлежит Е.Е. Баженовой) [Баженова 2009: 28], который непосредственно определяет рече-мыслительную категорию рефлексивности, т.к. направлен на выражение личностного отношения автора к форме и составу содержания текста. В результате корреляции рефлексивного субтекста с композиционно-речевыми структурами формируется денотат, который представляет собой модальное единство и отражает собственные познавательные действия автора. Рефлексивный субтекст также может быть направлен на сам создаваемый текст, и в этом случае создается мета-рефлексия.
Г.И. Богин отмечал: «Благодаря рефлексии, во-первых, осваиваемый образ представленной
в тексте ситуации получает некоторые признаки уже освоенных субъектом ситуаций, во-вторых, изменяется отношение субъекта к уже наличному опыту, к образам представленных в нем ситуаций, в-третьих, в той или иной мере изменяются схемы получения опыта, родственного или однородного с наличным опытом. Отличие «неученой» рефлексии от «ученой» заключается в способе обращения к рефлективной реальности и в способе выхода в рефлективную позицию как одну из позиций деятельности. В «ученой» рефлексии способ обращения к опыту, составляющему рефлективную реальность человека, происходит, как правило, осознанно, и рефлективная реальность сознательно таксономизируется. Соответственно, выход в рефлективную позицию очень отчетливо переживается. В обыденной же рефлексии обращаются к рефлективной реальности, никак ее не таксономизируя, а выход в рефлективную позицию хотя несомненно и происходит, все же настолько редко переживается в качестве такового, что в большинстве случаев реципиент не в состоянии отличить собственное понимание от простого смыслового восприятия текста» [Богин 2001 URL: http://www.twirpx. com/file/418785/].
Итак, под рефлексивностью мы понимаем вербальное проявление психолингвистического механизма рефлексии, реализуемого в рамках конкретного текста.
В художественной прозе Дмитрия Данилова рефлексивность как особый механизм отражения обыденного сознания представлена достаточно разнообразно.
Так, например, роман «Описание города» [Данилов 2012а] начинается следующим образом:
Описать город.
Взять и описать город.
Выбрать какой-нибудь город и описать его.
Побывать в городе несколько раз, много раз. И описать его.
Приехать раз десять или лучше двенадцать. Приезжать каждый месяц на протяжении года.
Ходить по городу, ездить по городу, смотреть на город.
Останавливаться в гостиницах города, совершать покупки в магазинах города.
Пройти и проехать его весь из конца в конец множество раз.
Миллион раз пройти по центральной улице города и по другим улицам города пройти миллион раз.
Чтобы город стал как родной. Чтобы пропитаться городом. Чтобы город вошел в печенки.
Интересно, что это значит - вошел в печенки. Странное выражение. Имеется в виду -в печень? Как алкоголь? Войти в печень и произвести в ней разрушения?
Очень странное выражение.
Тем не менее именно так - город должен войти в печенки. И должен быть описан.
Но сначала надо его выбрать. (Данилов Д.А. Описание города).
С точки зрения целевой установки (авторской инвенции) данная композиционно-речевая структура текста имеет волюнтативно-предпи-сывающий характер, который оформляется посредством инфинитивов директивной семантики (описать - взять и описать - выбрать и описать -побывать - и описать - проехать - приезжать), и контекстуально сменяется рефлексивным субтекстом, передающим авторскую метарефлексию посредством внутреннего реплицирования (Интересно, что это значит - вошел в печенки. Странное выражение. Имеется в виду - в печень? Как алкоголь? Войти в печень и произвести в ней разрушения? Очень странное выражение), а затем снова переходит к авторским суждениям, обладающим долженствующим и предписывающим характером (Тем не менее именно так - город должен войти в печенки. И должен быть описан).
Категория рефлексивности также может передаваться посредством контаминации функционально-смысловых типов речи (форм речи) и композиционно-речевых структур текста:
От главной улицы вниз, к избушке, спускается узкая тропинка в снегу, по тропинке осторожно спускается пожилая женщина (кажется, что пожилая, а может, и молодая, но все же кажется, что пожилая) с тяжелыми сумками в обеих руках. Сейчас она подойдет к избушке, войдет в избушку, поставит свои тяжелые сумки на пол, или на стул, или на стол, выложит на стол, или на подоконник, или еще куда-нибудь содержимое своих тяжелых сумок и будет существовать дальше в покосившейся избушке на дне глубокого оврага, который по высокой насыпи пересекает главная улица (проспект) описываемого города (Данилов Д.А. Описание города).
Перед нами композиционно-речевая структура, формально представляющая собой контаминацию описания (От главной улицы вниз, к избушке, спускается узкая тропинка в снегу, по тропинке осторожно спускается пожилая женщина) и повествования (Сейчас она подойдет к избушке, войдет в избушку, поставит свои тя-
желые сумки на пол.), которая, в свою очередь, осложняется внутренней рефлексией автора, передающей последовательность его размышлений
(кажется, что пожилая, а может, и молодая, но все же кажется, что пожилая), (или на стул, или на стол, выложит на стол, или на подоконник, или еще куда-нибудь содержимое своих тяжелых сумок).
Как правило, текстовая рефлексия активно взаимодействует с таким психолингвистическим механизмом речи, как метарефлексивность.
М.Р. Шумарина в исследовании, посвященном метаязыковой рефлексии в фольклорном и литературном тексте, отмечает, что в художественных произведениях обыденное языковое сознание выступает как «элемент эстетически организованного целого, что позволяет говорить о способах эстетического переосмысления мета-языковой информации и о приемах стилистического использования рефлексивов» [Шумарина 2009: 4].
Например, в романе Дмитрия Данилова «Описание города», как правило, представлены обыденные метарефлексии героя. Приведем примеры:
С одной стороны улицы - гигантское торговое здание, это, кажется, называется гипер-маркет, да, гипермаркет, его название обозначает геометрическую фигуру, а с другой стороны улицы - торговый центр, название которого совпадает с названием одного из городов, вот, отлично, там наверняка можно перекусить, и наверняка тут вокруг этих торговых мест дежурят такси, и можно будет поехать в место хоккея (Данилов Д.А. Описание города).
На другой стороне центральной улицы (проспекта) - крошечная толпа и большой плакат «Еда вместо бомб». Еду накладывают (или наливают) в тарелки из некоей большой емкости вроде военного термоса. Люди подходят, им дают еду, они стоят на тротуаре и едят выданную еду. Не очень понятно, что означает вот это «вместо бомб». Может быть, люди приносят бомбы, сдают их организаторам акции и получают вместо бомб еду. Или, может быть, имеется в виду, что вот, могли бы всех вас бомбами закидать, разбомбить тут все на хрен, а вместо этого раздаем еду. Или что обычно раздаем бомбы, а вот сегодня вместо бомб раздаем еду, так уж получилось (Данилов Д.А. Описание города).
В романе «Горизонтальное положение» обыденная матарефлексивность может, например, передаваться и как пересказ прочитанной книги:
Чтение книги С. Самсонова «Аномалия Камлаева». Главный герой - современный композитор лет сорока пяти. У него творческий кризис, он заводит молодую любовницу, едет на фешенебельный швейцарский курорт, любовница приезжает к нему, повествование перемещается на несколько десятков лет назад, будущий композитор пребывает в подростковом возрасте, они с одноклассником, подающим надежды художником, прогуливают школу, едут на электричке куда-то в Подмосковье, гуляют по зимнему лесу, приятель-художник показывает будущему композитору созданные им околопорнографические картинки невероятно высокого качества, которые производят на будущего композитора неизгладимое впечатление. Повествование перемещается немного вперед по возрастной шкале, будущий композитор пребывает в юношеском возрасте, теряет девственность, начинает потихоньку сочинять нечеловеческую музыку, потрясающую основы, подвергается гонениям со стороны тоталитарной советской системы, со страшной силой пишет нечеловеческую музыку, употребляет в больших количествах алкогольные напитки и очень часто вступает в так называемые интимные отношения с разнообразными женщинами (Данилов Д.А. Горизонтальное положение).
Таким образом, авторская рефлексия довольно часто переходит в метарефлексию:
...Студенты-кавказцы говорят между собой по-русски. Может быть, они относятся к разным кавказским народностям и не знают родных языков друг друга и русский язык служит им языком межнационального общения. А может быть, им просто нравится русский язык, они очарованы его красотой, его тончайшей выразительностью, его громадными словообразовательными возможностями, и вот они поэтому говорят на этом великом языке, кто знает (Данилов Д.А. Горизонтальное положение).
Другой, не менее важной чертой обыденного языкового сознания является, на наш взгляд, выступает металингвистическая категория объяс-нительности.
Создается впечатление, что, опираясь на констатацию и объяснение пространственных (дом, дома ряды домов) и событийных реалий (экономический кризис), автор поясняет что-либо не только и не сколько читателю, сколько самому себе. В данной композиционно-речевой структуре наглядно прослеживается текстовая корреляция обыденного и собственно языкового сознания субъекта речи:
Слева старая часть поселка, а справа - новая. Бесконечные ровные ряды новых красно-белых домов серии П-44Т. Они производят впечатление мертвых, вернее, еще не родившихся. Видно, что в них никто не живет. Когда в доме живут - это всегда видно. И когда раньше жили, а потом уехали и дом стоит оставленный - тоже видно. А эти дома стоят не уже, а еще пустые. Их только недавно построили, и люди еще не успели купить в них квартиры. К тому же в связи с экономическим кризисом рынок недвижимости переживает спад. (Данилов Д.А. Горизонтальное положение).
Объяснительность может также приобретать характер внутренних обыденных размышлений героя:
Ночь. Выпивание некоторого количества сухого белого вина «Изумрудная долина». Вино « Изумрудная долина» изготавливается в Краснодарском крае. Вино «Изумрудная долина» - дешевое, низкокачественное. Но это ничего. Когда красное вино низкокачественное - это довольно-таки противно, а белое - нормально (Данилов Д.А. Горизонтальное положение).
На наш взгляд, к характерным чертам обыденного языкового сознания, имеющим непосредственное отражение в рамках художественного текста, следует отнести и такое качество, как ин-теризованность, т.е. включенность в речевую структуру текста элементов внутренней речи:
По пути была замечена вывеска «Ювелирный магазин. Лучшая цена в городе на цепи». Город на цепи? Почему город на цепи? Город как цепная собака? Город посажен на цепь? Что это значит? Как это? Может быть, это какой-то острополитический намек? Или что?
А, это не город на цепи (ударение на последнем слоге), а цена на цепи (ударение на первом слоге). Цена на цепи. То есть цепи стоят недорого. Или дорого, но дешевле, чем в остальных местах города, который не на цепи, а просто город. Какие цепи? Велосипедные? Те, кроме которых нечего терять пролетариату? Почему цепи?
Только минут через пять или даже десять случилось озарение - это ювелирный магазин, и имеются в виду цепочки, которые надевают на шею (Данилов Д.А. Описание города).
Интеризованные размышления героя спонтанны и близки к «потоку сознания»:
Маршрутка проезжает мимо мертвого самолета, по улице, названной в честь официальных воинских формирований, сворачивает на главную улицу (проспект) описываемого города,
проезжает ее всю из конца в конец, поворачивает на улицу из четырех букв. Судя по карте, к старому аэропорту ведет улица, название которой обозначает природно-климатическую зону. Это должно быть уже где-то примерно здесь. Маршрутка практически пуста, из пассажиров осталась только девочка начального школьного возраста и еще один пассажир, девочка говорит: сделайте остановочку, пожалуйста, на остановке, и водитель сделал свою эфемерную остановочку рядом с остановкой стационарной, а не подскажете, где здесь улица, название которой обозначает природно-климатическую зону, что, какая улица, улица, название которой обозначает природно-климатическую зону, нет, не знаю такой, выход из маршрутки, маршрутка проезжает немного вперед и поворачивает налево, и очень скоро выясняется, что улица, на которую повернула маршрутка, и есть та самая улица, название которой обозначает природно-климатическую зону, то есть водитель каждый день много раз проезжает по этой улице и не знает, что ее название обозначает природно-климатическую зону, это очень, очень странно (Данилов Д.А. Описание города).
Еще одной характерной чертой, отражающей особенности обыденного языкового сознания, является интерсубъективность.
О.В. Евтушенко отмечает, что поскольку обыденное мышление интерсубъективно, т.е. ориентировано на коллективную выработку знаний, и инерционно, т.е. настроено на то, что сложившаяся система знания будет служить опорой длительное время, особую значимость в составе концепта приобретают идеалы, стереотипы, образцы. Формой их фиксации могут служить паремии и прецедентные феномены. [Евтушенко 2009: 74].
Подобные примеры проявления обыденного языкового сознания находим в тексте романа «Горизонтальное положение»:
«Обнаружение столовой №57. Столовая № 57 представляет собой современное предприятие общественного питания, стилизованное под советскую столовую. На стенах плакаты: овощи и фрукты - лучшие продукты, лучшая диета -сочная котлета».
Как говорили военнослужащие срочной службы Советской армии и как теперь, наверное, говорят военнослужащие срочной службы Российской армии, только сон приблизит нас к увольнению в запас» (Данилов Д.А. Горизонтальное положение).
Вот, например, как в тексте романа «Горизонтальное положение» используется фраза из
песни Егора Летова «Пуля виноватого найдет» (рок-группа «Гражданская оборона»): «Проверим чемоданы, все ли в порядке, пошарим по карманам, все ли на месте»:
«Раннее пробуждение по будильнику. Все ли собрано, все ли упаковано. Проверим чемоданы, все ли в порядке, пошарим по карманам, все ли на месте.
Все в порядке, все на месте, все собрано, все упаковано» (Данилов Д.А. Горизонтальное положение).
Особо следует отметить и такое ведущее качество обыденного языкового сознания, как инерционность. Инерционность в тексте во многом создается посредством многочисленных тождественных повторов. Например, в приведенном ниже фрагменте многократно повторяются слова электричка и платформа:
Платформа заполнена людьми, желающими в ближайшее время стать пассажирами электрички. Электричка будет через десять минут. Электричка будет через пять минут. Электричка будет через минуту, по идее, ее уже должно быть видно, путь совершенно прямой, но ее не видно. Электричка должна быть вот прямо сейчас, но ее нет. Электричка должна была быть минуту назад, но ее нет. Электричка должна была быть пять минут назад, но ее нет. Электричка должна была быть десять минут назад, ее нет, народ постепенно расходится, электрички уже не будет, вернее, будет, но в какое-то другое время, неизвестно в какое, и лучше воспользоваться другими видами транспорта или вовсе отказаться от поездки. А те, кто не может воспользоваться другими видами транспорта или отказаться от поездки, остаются на платформе, они будут ждать электричку до победного конца, до упора, ведь когда-то же она все-таки придет и унесет их в ближние и дальние населенные пункты области, центром которой является описываемый город (Данилов Д.А. Описание города).
Приведем другой пример отражения категории инерционности в романе «Горизонтальное положение», котором многократно повторяются слова маршрутка и автобус 7:
Вот подошла маршрутка-«газель». Вот подошла другая маршрутка, побольше. Вот подошел автобус с логотипом какой-то газодобывающей компании на борту, он развозит на работу и по домам сотрудников газодобывающей компании, логотип которой размещен у него на борту.
Когда же автобус 7, когда же автобус 7, когда же автобус 7, когда же автобус 7, сильное жжение в области лица, когда же автобус 7?
Прибытие автобуса 7. Здесь, на Ленинградском проспекте, ярко горят уличные фонари, и подъезжающий автобус 7 уже не выглядит темным прямоугольником с огоньками по углам, как на Сибирской улице, автобус 7 выглядит как и положено автобусу, и еще издалека видно, что это едет автобус 7, наконец-то, наконец-то, жжение в области лица, наконец-то ты приехал, автобус 7 (Данилов Д. А. Горизонтальное положение).
Таким образом, формальными средствами выражения инерционности, как правило, служат многочисленные повторы. В приведенном ниже текстовом фрагменте формы закончится / закончатся повторяются 5 раз, что соответствует количеству абзацев:
Скоро все это закончится.
Закончатся приезды в описываемый город ранними утрами и отъезды из описываемого города поздними вечерами, вернее ночами.
Закончатся поездки на такси от вокзала по дамбе, мимо памятника пушке, мимо здания завода, одноименного с одним из английских футбольных клубов, до гостиницы, название которой совпадает с названием одного из областных центров Украины.
Закончится лежание на удобных кроватях в удобных номерах гостиницы, название которой совпадает с названием одного из областных центров Украины.
Закончится просмотр передач телевидения описываемого города, закончится изучение прессы описываемого города (Данилов Д.А. Описание города).
Как правило, инерционность, сочетаясь с объяснительностью, воспроизводит монотонный, зацикленный характер рассуждений субъекта речи:
В поселке есть образовательное учреждение, называется школа. Рядом со школой устроена аллея с элементами торжественности. В конце аллеи - скульптурная композиция, изображающая двух мужчин. Один взрослый, другой - подросткового возраста. Взрослый опирается на палочку, у него, судя по всему, проблемы с опорно-двигательным аппаратом. У подростка проблем с опорно-двигательным аппаратом, наверное, нет, он стоит прямо, вытянувшись, а может и есть, но он просто их скрывает или они не мешают ему стоять, вытянувшись, а вот ходить он, может быть, и не может, трудно сказать. Если смотреть на скульптурную группу метров с пятидесяти, невозможно понять, кто эти люди. Это про-
сто люди, взрослый и подросток, дядька и пацан, памятник неизвестному дядьке и неведомому пацану, простым людям труда или, может быть, сложным людям науки или искусства, памятник просто людям, символ гуманизма и веры в человека, или, наоборот, неверия в него. Но если подойти вплотную и приглядеться, то можно увидеть на груди у взрослого дядьки ордена и/или медали. Дядька опоясан военного типа ремнем, брюки заправлены в сапоги. Вблизи видно, что дядька имеет какое-то отношение к военной сфере, может быть, он ветеран войны, с другой стороны, он мог получить свои ордена и медали не за воинские подвиги, а за мирный, но напряженный труд, за научные достижения, за большой вклад в развитие отечественной культуры, а сапоги - ну, бывает, что и мирные люди носят сапоги, поздней осенью и ранней весной здесь грязно, как тут без сапог, а подросток держит в руках какой-то странный предмет - то ли небольшой букет цветов, то ли очень пышное мороженое-рожок, ну, допустим, дядька - действительно ветеран войны, а почему у пацана мороженое, что хотели этим сказать авторы скульптурной композиции, может быть, что вот, они воевали, а вы теперь имеете возможность держать в руках мороженое, или что вот, вы сейчас стоите с мороженым, а они практически в вашем возрасте уже воевали, ох, лучше об этом не задумываться, а отойти от скульптурной композиции и от школы и продолжить движение по главной улице поселка, название которого обозначает тип документа, идти, пока вокруг не окажется совсем дремучий пыльный частный сектор, людей нет, за заборами дико лают собаки, теперь следует повернуть обратно, пройти мимо скульптурной композиции, мимо школы, мимо маленькой розовой будки с черной надписью «ИЕОИ», мимо Культурно-спортивного комплекса, пройти через арку, сесть в маршрутку с тонированными стеклами и поехать в сторону старого аэропорта (Данилов Д.А. Описание города).
В целом синтаксис прозы Дмитрия Данилова не отличается разнообразием: много повторяющихся или однотипных конструкций (в основном это «нанизанные» друг на друга безличные, безлично-инфинитивные, а также номинативные предложения). Динамика повествования, как правило, отсутствует или нивелируется. Количество глаголов минимальное, с их помощью только констатируется или передается их процессуальность. Многократно используются повторы (лексические и синтаксические), в том числе, и тождественные.
Таким образом, анализ романов Дмитрия Данилова «Горизонтальное положение» и «Опи-
сание города» показал, что в организации композиционно-речевых структур находит отражение устойчивая корреляция рефлексивных структур обыденного языкового сознания с определенными семантическими, лингвистическими и психолингвистическими механизмами, среди которых следует отметить метарефлексивность, объяснительность, интерсубъективность, интеризованность и инерционность. Становится также очевидной значимость разработки интегральной теории обыденного языкового сознания с учетом ее применения к специфике художественного текста.
Список литературы
Баженова Е.А. Научный текст в дискурсив-но-стилистическом аспекте // Вестник Пермского университета. Серия: российская и зарубежная филология. Пермь, 2009. Вып. 5. С. 24-32.
Богин Г.И. Обретение способности понимать: введение в герменевтику. М.: Психология и Бизнес Он Лайн, 2001. URL: http://www.twirpx. com/file/418785/
Давыдов Данила. Торжество продуктивного аутизма: предисловие к книге Дмитрия Данилова «Дом десять». 2006. URL: http://www.litkarta.ru/dos-sier/davydov-o-danilove/view_print/
Данилов Д.А. Горизонтальное положение: роман. М.: Эксмо, 2012.
Данилов Д.А. Описание города: роман. М.: Астрель, 2012а.
Данилова Дарья. Автобиография без «я»: прозаик Дмитрий Данилов о ментальной суете, позе лотоса и любви к Юрию Мамлееву. 2011. URL: http://www.litsnab.ru/literature/5357; http://exlibris. ng.ru/person/2011-07-14/2_with.html
Евтушенко О.В. Динамика концепта «любовь» в обыденном сознании // Вестник Сургутского университета. 2009. № 2 (5). С. 73-79.
Пелевина Н.Н. Рассуждение в композиционно-речевой структуре научного и художественного текстов // Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена: научный журнал. Серия: общественные и гуманитарные науки (философия, языкознание, литературоведение, культурология, экономика, право, история, социология). СПб., 2006. № 7 (21). С. 71-78.
Ревзина О.Г. Методы анализа художественного текста. М., 1998. С. 301-316.
Стернин И.А. Коммуникативное и когнитивное сознание // С любовью к языку. М.; Воронеж, 2002. С. 44-51. URL: http://www.philology.ru/ linguistics1/sternin-02a.htm
Тарасов Е.Ф. Актуальные проблемы анализа языкового сознания // Языковое сознание и образ мира / отв. ред. Н. В. Уфимцева. М.: Ин-т языкознания РАН, 2000. С. 24-32.
Шумарина М.Р. Метаязыковая рефлексия в фольклорном и литературном тексте: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. М., 2009.
O.V. Arzyamova
REFLECTION OF THE ORDINARY LANGUAGE CONSCIOUSNESS IN THE COMPOSITION SPEECH STRUCTURES OF THE TEXT (on the material of the fiction prose by Dmitry Danilov)
The article is devoted to describing the characteristics of the composition speech structures of the ordinary reflexive consciousness in fiction prose by Dmitry Danilov. The purpose of this study is to identify common mechanisms of reflexive structures of the ordinary language consciousness involved in the process of individual author's text production. Applying the method of the explication of reflexive structures of the ordinary language consciousness, we described the peculiarities of interaction in the composition-speech text structures of such linguistic mechanisms as explanation, interiorisation, intersubjectivity and inactivity. Building our observations on the works of researchers involved in the structure of everyday language consciousness, we established the most characteristic features of the writer's speech incarnation, in particular with regard to the literary text, analyzed cognitive components and attempted to describe lexical and syntactical features including mechanisms for the creation of speech and text. Consequently, our analysis supports the hypothesis that in fiction, along with the primary reflection of the author-subject of the speech, there is secondary reflection (metareflection), which contains the main position of the control of the speech and its inner realization. As a result the analysis of literary prose by Dmitry Danilov showed that in its special speech-forms is reflected a strong correlation of reflexive structures of the ordinary language consciousness with certain semantic, linguistic and psycholinguistic mechanisms.
Key words: text, speech forms, composition speech structures, correlation, reflexive structures, ordinary language consciousness.
