CC BY
24В.В. Митрофанов
Филиал Южно-Уральский государственный университет (НИУ)
(г. Нижневартовск)
Обычаи свадебные, похоронные и поминок у остяков района реки Чая Томской губернии
Современные исследователи сохраняют интерес к истории аборигенов Сибири. Называются наиболее известные дневники, записки путешественников, этнографов, историков, начиная с раннего средневековья. Основное внимание уделено содержанию недавно обнаруженной рукописи, неизвестного автора. Публикуется 3 раздел рукописи, где описываются особенности трех обрядов: свадебного, похоронного и поминок у остяков, проживавших по берегам реки Чаи в Томской губернии. Ключевые слова: рукопись, архив, остяки,
обряды .
V.V. Mitrofanov Branch of South Ural State University (Nizhnevartovsk)
Weddings, funerals and wake ceremonies in the Ostyaks of the Chaya River region of Tomsk province
Modern researchers remain interested in the history of the aborigines of Siberia. Called the most famous diaries, notes of travelers, ethnographers, historians, beginning with the early Middle Ages. The main attention is paid to the contents of a recently discovered manuscript, an unknown author. Published 3 section of the manuscript, which describes the features of the three rituals: wedding, funeral and funeral parade for the Ostyaks, who lived along the banks of the river Chai in the Tomsk province. Keywords: manuscript, archive, Ostyaks, rituals.
Интерес к народам населявших неизвестные территории Зауралья прослеживается, начиная уже со Сказания «О чело-вецех незнаемых в восточной стране и языцех розных», которое встречается в древнерусских рукописях с XVI по XVIII в. Самый ранний список Сказания, хранящийся в Государственной Национальной библиотеке был издан Н. Фирсовым [1].
На протяжении XVI XVIII вв. земли к Востоку от Урала продолжали привлекать многочисленных исследователей, были организованы и научные экспедиции, снаряженные правительством.
В XIX в. появляется большой массив литературы о сибирских народах, авторами изданных книг, журнальных публикаций и неизданных рукописей, осед-
ших в архивах, были путешественники, купцы, миссионеры, этнографы, лингвисты, историки, в том числе и иностранцы, большинство из них — европейцы [2; з; 4; 5; 6; 7; 8; 9].
В этой связи вызывают интерес и делопроизводственные источники прежде всего, отчеты чиновников по итогам обзоров территорий, ревизионных поездок вводимые в научный оборот
Н.И. Делиля [19], Сорокина [20] П.А. Словцова [21], прекрасное исследование С.К. Патканова, которое и сегодня оценивается как «не имеющий себе равных ни в русской, ни в иностранной литературе, и являющаяся вообще одним из наиболее выдающихся трудов в этнографической литературе о финно-угорских народах» [22].
Недавно в личном фонде вы-(ающегося российского педагога и просветителя инородцев Н.И. Ильминского обнаружена интересная рукопись «Остяки» пока не известного автора о коренных жителях Томской губернии.
Сегодня описан архив Н.И. Ильменского, правда, в части его переписки, публикуются материалы эпистолярного
наследия, выявляются не известные работы. А. Колчерин насчитал по архивным материалам 867 корреспондентов, писавших Н.И. Ильменскому [23]. Сличение почерка рукописи и писем позволит установить и автора, хотя эта работа кропотливая и требует времени.
Автор локализовал место расселения томских аборигенов рекой Чая. Рукопись имеет название «Остяки. Промысловая
и в настоящее время [10, с. 145153; 11, с. 103-129; 12, с. 183-191].
Немало опубликовано научно-популярных и краеведческих материалов [13, с. 47-49; 14.] и в конце XIX — первой трети XX в. [15; 16; 17; 18].
Среди ярких исследователей истории сибирских народов XIX в. следует упомянуть
жизнь, семейная жизнь, обычаи, верования, предания» [24], ■структурно делятся на 4 раздела: ■«Промысловая жизнь остяков», «Семейная жизнь остяков», «Обычаи остяков», «Суеверия остяков и предания их». Первые две части были недавно опубликованы [25].
Написана она ровным мелким почерком, по ходу автор вносил исправления, делал вставки, дополнения, отдельные места зачеркнуты (в публикации оговорены только последние и вставки).
Имеются прямые указания, на пребывание автора у остяков, он был свидетелем мероприятий и событий, которые описывает. Например, в рукописи читаем «Я был свидетелем, как в юртах Костенкиных в 1874 году...», «мне случилось однажды ночевать в доме одного остяка» [25, с. 199].
В первом разделе очерчена территория расселения народа, подробно характеризуются занятия оседлых и кочевых остяков, численность которых небольшая. Автором перечислены все сезонные работы остяков: сенокос («помочи»), осенний и весенний сбор кедровых шишек, среди способов рыбной ловли названы ломка ям и неводная рыбалка, затем лесной промысел, заготовка жира и порса. Особо выделена промышленная заготовка рыбы, дана подробная характеристика найма на работы, его условия, способы обмана нанимаемых работников промышленниками. Упомянуты редко встречаемые виды охоты, например, охота на лошадях за лисами. Одновременно с занятиями наприсованы красивые картины природных явлений, погодных условий, образ жизни во время перечисленных занятий.
Во втором разделе о семейной жизни остяков утверждается, что мужчина является «полным владыкою», так как ведет свою родословную от мифологических богатырей. Исходя из такого положения, распределены и обязанности мужа и жены. Совершенно противоположное и воспитание в семье мальчиков и девочек. Первый — баловень, вторая — рукодельница и помощница матери. Интересно описан быт остятской семьи.
Публикация очередного раздела рукописи, где основная часть отводится описанию разных, порой уже забытых обычаев от рождения до смерти, жителей инородческих волостей Томской губернии явится очередным шагом к познанию повседневной жизни остяков.
Автор проводит мысль о том, что изменение образа жизни и, прежде всего, внутреннего перерождения остяков связано с распространением христианства. Именно оно несет свет культуры, при этом отмечается недостаток деятельности православного духовенства и русского элемента этом пути.
Современные исследователи, изучающие этнокультуру народов территорий, описанных в рукописи, указывают на принадлежность их к селькупам, к тому же редкой языковой группы.
Ценность рукописи заключается и в том, что в ней частично воссозданы история, образ жизни, культура, обряды не большой группы томских остяков (селькупов). Думается, что эта публикация, как и уже вышедшие первые два займут достойное место в перечисленном выше списке дневников и воспоминаний, этнографических записок о жизни томских остяков во второй половине XIX в.
Отдельные сведения по интересующим нас проблемам содержатся в недавних публикациях. По сведениям Н.А. Тучковой «селькупское население на Чае проживало как на ее истоках, так и непосредственно на среднем и нижнем течении этой реки». Исследовательница отмечает неоднородность населения этой местности: «в середине XVIII в. это население тоже было как минимум дву компонентным, так как один из ее истоков Paraby-ki (ныне Парбига), вероятно, был также, как и низовья Парабели, заселен группой Parbe и назван по этноним у этой группы, тогда как приток Парби-
Митрофанов Виктор Владимирович,
д.и.н, профессор, Филиал Южно-Уральского государственного университета (НИУ) в г. Нижневартовске. (г. Нижневартовск)
ги- Бакчар (Музур) - и собственно Чая были заселены другой группой синым этнонимом Кипки» [26].
Н.В. Сайнакова пишет о группе «селькупов - шешкупов, носителей группы селькупов -шешкупов, носителей шешкуп-ского диалекта» [27], которые проживали в этих же местах. По ее сведениям, «на сегодняшний день территория Иванкин-ского поселения (Иванкины юрты [28] упоминает и автор рукописи) Колпашевского района Томской области является фактически единственным сохранившимся традиционным населенным пунктом, где проживают потомки среднеобских селькупов - особой подгруппы селькупского этноса, в диалектном и этнокультурном отношении имеющие ряд специфических отличий как от центральной группы селькупов (чумыльку-пов), так и от южных селькупов (сюссюкумов)». Исследовательница утверждает, что «к сожалению, никогда эта группа не являлась объектом специального изучения; в научной литературе нет работ, отдельно посвященных этнокультурной специфике населения именно данной местности».
Но оказывается, что еще почти полтора столетия назад был создан труд, который оставался неизвестным. Его публикация будет содействовать разрешению многих вопросов, о которых пишет Н.В. Сайнакова, как-то «уточнение границ расселения, а также выявление специфики хозяйственной жизни
и бытового уклада», что «позволит в будущем более точно освещать этнокультурные процессы всего Нарымского При-обья и, в частности, более детально описывать этногенез селькупов» [29]. Таким образом, немногочисленные исследования, появившиеся в последние годы, свидетельствуют о явном интересе к истории этноса (этно-
сов), проживавших в Томской губернии в бассейне реки Чаи. Необходимо указать, что современные этнографы ставят вопросы, на которые пытался ответить уже неизвестный историк и этнограф в 1870-е гг.
Литература:
1. Фирсов Н. Положение инородцев северо-восточной России в Московском государстве. — Казань, — 1866. — 262 с.
2. Лерберг А.Х. Исследования, служащие к объяснению древней русской истории А.Х. Лерберга / Изданы на немецком языке по определению Императорской С.-Петербургской академии наук Ф. Кругом / Перевел Д. Языков. — СПб., 1819.
3. Кастрен М.А. Путешествие Александра Кастрена по Лапландии, северной России и Сибири (18381844, 1845-1849) // Магазин землеведения и путешествий: Географический сборник. Т. VI: Собрание старых и новых путешествий. Ч. II. — М., 1860.
4. Даль Х. Описание двух экспедиций в реку Обь членами Императорского общества для содействия русскому торговому мореходству графом А.Е. Комаровским, А.К. Трапезниковым, А.М. Сибиряковым, В.Н. Собашниковым и И.В. Черняде-вым в 1876 и 1877 годах / Составлено начальником экспедиции Х. Далем. — М., 1877.
5. Завалишин И.И. Описание Западной Сибири Ипполита Завали-шина. — М., 1862.
6. Павлов А. 3000 верст по рекам Западной Сибири. Очерки и заметки из скитаний по берегам Туры, Тобола, Иртыша и Оби А. Павлова. — Тюмень, 1878.
7. Остяки и самоеды Финш О., Брэм А. Путешествие в Западную Сибирь д-ра О. Финша и А. Брэма. — М., 1882.
8. Гондатти Н.Л. Следы язычества у инородцев Северо-Западной Сибири. — М., 1888.
9. Чугунов С.М. Антропологический очерк остяков Сургутскаго края. Антропологическая поездка к остякам Сургутского края, летом 1890 года. Письма из Сургута помощника прозектора Томскаго Им-ператорскаго Университета С. Чугу-нова. — Томск, 1890.
10. Митрофанов В.В. Обозрение Найденова Пелымского края в 1826 г., как исторический источ-ник//«Присоединение Сибири к России: новые данные»: мат-лы Всероссийской науч.-практич. конф. с междунар. участием. — Тюмень: Из-во ТюмГУ, 2014. — С. 145-153.
11. Митрофанов В.В. Пелымский край в обозрении Найденова (1826 г.) // Источниковедческие и историографические аспекты сибирской истории: Коллективная монография. Ч. 9/ Под общ. Ред. Я.Г. Солодкина. — Нижневартовск: Изд-во Нижневарт. гос. ун-та, 2014. — С. 103-129.
12. Митрофанов В.В. Приложения// Пять столетий Югры: проблемы и решения, итоги и перспективы: Коллективная монография. Ч. IV / Под общ. ред. проф. Л.В. Алексеевой. — Нижневартовск: Изд-во Нижневарт. гос. ун-та, 2014. — С 183-191.
13. Карьялайнен К.Ф. Путевые записки / Пер. с финского В. Болотова // Сибирские вопросы. — 1911. — № 47-49; Слепцова М. Н. У остяков: картины остяцкой жизни. — СПб., 1912.
14. Инфатьев П.П. Вогулы; Месть шамана: Вор: Исторический очерк: Исторический рассказ: Рассказ из жизни вогулов — СПб., 1907.
15. Инфатьев П.П. Остяки: Дети сироты: Очерк из жизни Остяков. — СПб., 1909.
16. Инфатьев П.П. Этнографические рассказы: Из жизни татар, киргизов, калмыков, башкир, вогулов и самоедов. — СПб., 1909.
17. Инфатьев П.П. Рассказ из жизни остяков. Очерк. — С.-Петербург: Издание книжного магазина П.В. Луковникова, 1911.
18. Старцев Г. Остяки: социально-этнографические очерки. — Л., 1928.
19. Пекарский П.П. Путешествие академика Никола Иосифовича Де-лиля в Березов в 1870 году. — СПб., 1865.
20. Сорокин Н.В. Путешествие в вогулам: отчет представлен Отделению антропологии этнографии при Казанском обществе естествоиспытателей Н. Сорокина с восемью таблицами и картой. — Казань, 1873.
21. Словцов П.А. Историческое обозрение Сибири. 2-е изд. — СПб., 1886.
22. Патканов С.К. Стародавняя жизнь остяков и их богатыри, по былинам и сказаниям // Живая старина. — 1891. — Вып. 3-4.
23. Колчерин А. Архив Н.И. Иль-минского как источник по истории просвещения и христианизации инородческого населения России. Дис... к. богословия. — СПб., 2010.
24. Национальный архив Республики Татарстан. Ф. 968. Оп.1. Д. 75. Л. 1-46 об.
25. Митрофанов В.В. О рукописи по истории остяков Томской губернии (вступ. ст. подгот. коммент.) // Известия Омского государственного историко-краеведческого музея. сб. науч. тр. — Омск: ОГИК музей, 2016. — № 21. — С. 191-214.
26. Тучкова Н.А. О расселении селькупов в Приобъе по топонимическим данным Г.Ф. Миллера // Вестн. Томского гос. пед. ун-та (TSPU Bulletin). — 2012. — Вып. 1 (116). — С. 136-139.
27. Сайнакова Н. В. Новые материалы по этнографии и микроистории территории юрт Иванкиных на Оби // Вестник Томского государственного педагогического университета. - Томск, 2015. — Вып. 2 (155). — С. 107
28. Кудряшова Т.К., Кудряшова Д.А., Ким А.А. Юрты Иванкины: взгляд в прошлое // Земля Колпа-шевская. — Томск, 2000. — С. 186205.
29. Сайнакова Н. В. Новые материалы по этнографии и микроистории территории юрт Иванкиных на Оби // Вестник Томского государственного педагогического университета. — 2015. — Вып. 2 (155). — С. 107-115.
Приложение Раздел 3. Обычаи остяков
Во всей жизни своей остяки в настоящее время почти имеют обычаи те же самые, как и русские крестьяне. Очень редко только отличаются обычаи свадебные, похоронные и обычаи поминок по покойникам.
Когда мальчик в остятском семействе достигнет 18-летнего возраста, тогда родители его или родственники начинают советовать ему жениться и предлагают невест там или там. Если жених согласится, чтобы сватали бы за него невесту, то в те юрты, где живет невеста, едут
от жениха, вместе с женихом и отцом или матерью его, два свата. Приехав в юрты, где живет невеста, они останавливаются у кого-нибудь. Для приезжих, разумеется, приготовляют чай. Между тем сваты, которые привезли с собою (разумеется*) на счет жениха водки в бочонке, наливают бутылку водки, ставят ее себе в карман или за пазуху и отправляются в дом родителей невесты. По приходе туда, они тотчас же объявляют родителям невесты цель своего сюда приезда и прихода и просят отдать невесту за такого-то, предлагаемого ими жениха. Родители невесты обыкновенно отвечают, что дочь их еще молода, что она еще мало работала для них, и что они вовсе не намерены нынче отдать ее, а если жениху угодно будет, то чтобы он подождал до следующей зимы. Один из сватов тотчас опускает руку в карман или за пазуху и выставляет бутылку с вином, ставит ее на стол и просит от хозяев рюмку. Кто-нибудь из домашних, а иногда и сама невеста, ставит им рюмку на стол. Тогда сват наливает из бутылки рюмку вина и подносит отцу невесты, потом матери, потом и всем домашним, даже и слепому старику деду отца невесты, который лежит на печи. Потом начинает обносить честную компанию другой раз, тогда отец невесты предлагает и самим сватам выпить из принесенной им бутылки. Сват выпьет, подает своему товарищу и обнесет опять всех, только не подносит невесте, так как она девушка и притом в родительском доме. (Не дома и девушка выпьет и не одну даже рюмку, но дома нельзя). Затем отец невесты объявляет, что он, пожалуй, отдаст невесту, если за нее жених заплатит ему калым или выкуп. На вопрос же сватов о количестве этого калыма, он отвечает им: мне нужно три ведра вина, тридцать
рублей наличными деньгами, для меня шубу, бобровую шапку и шарф на шею, да для жены моей суконный кафтан (с борами) и шаль. Сваты на это отвечают, что они не уполномочены выдать такой калым, но что они сходят и посоветуются об этом с женихом и его отцом или матерью жениха, кто с ними приехал. Тогда сваты берут со стола пустую бутылку, если в ней еще осталось вино, потчуют им родителей невесты, ставят бутылку за пазуху и идут к жениху, который уже в это время напился там чаю, объявляют о калыме за невесту и начинают тут со своими присутствующими, даже и с хозяевами, общий совет в пользу жениха. А между тем в доме невесты тоже составляется свой семейный совет, думают отдать ли ее или не отдать, и можно ли что сбавить из запрошенного калыма. На совете же жениха решают, что, так как невеста красавица или богата, то можно дать за нее калыму два ведра вина, для тестя бобровую шапку, для тещи шерстяную шаль, да еще для брата невесты шарф и хорошую опояску. Потом сваты наливают опять вина уже две бутылки, каждый из них ставит себе по бутылке за пазуху, и опять отправляются к невесте. Там они, ничего еще не говоря, ставят одну бутылку на стол, другая остается в запасе, хотя она из-за пазухи свата уже выпивалась, и лучше бы было поставить и ее. Наливает сват, поставивший бутылку, рюмку вина и опять потчует всю компанию и объявляет, что жених согласен дать калыму два ведра вина и ничего больше. Отец невесты не соглашается на такой ничтожный калым. Сваты опять подают всем по рюмке и сами выпивают по рюмке. Отец все не соглашается. Наконец сват уже обещает сам от себя прибавить еще бобровую шапку и опять подает всем по рюмке.
В головах уже хмель начинает ходить, говор становится громче, переговаривающая одна сторона перебивает другую и трудно понять, на чем остановилось дело. Другая бутылка вылезает из-за пазухи, отец невесты стает уступчивее, но все-таки требует 20 руб[лей] денег, рассрочивает уплату денег на два раза, но неотступно требует шубу и кафтан, шапку и шаль. К концу другой бутылки отец невесты, уже ставший под хмельком, вдруг сбавляет кафтан своей жены и еще пять рублей денег. Следовательно, денег всего уже он требует наличных только пятнадцать руб[лей], да себе шубу и шапку и жене своей шаль. Сваты опять идут к жениху, а отец невесты, проводив их, ложится на кровать, чтобы немного всхрапнуть, зная, что они еще принесут вина, подпоят его, и что он будет тогда сговорчивее, так пока они ходят, он успеет немного выспаться. Переговоры через сватов идут раз до четырех или до пяти. Выспавшийся отец невесты не поддается, но, не желая упустить такого достойного зятя, он за каждой выпитой бутылкой сбавляет понемногу из калыма, наконец, объявляет, что пусть придет сам жених с отцом или же матерью, и тогда они скорее поладят. Тогда-то жених видит, что дело недалеко до конца и хватается за бочонок, достаточно ли в нем вина, чтобы не было остановки за ним, если дело сладится. Если вина осталось мало, то надобно послать за вином, и один из сватов запрягает лошадь и едет купить вина, едет как можно скорее. Жених с отцом или с матерью и с оставшимся сватом идут в дом невесты и берут с собою остальное вино, разлитое в бутылки, а у невесты приготовляют для гостей самовар. Время далеко за полночь, но бросить дела нельзя. Жених со сватом подают вино и продолжают переговоры. Гос-
тей потчуют чаем, и все переговоры идут. Отец невесты становится сговорчивее, уже наличных денег не требует, но держится еще за свою шубу. Ему уже сулят баранью шубу, но некрытую, как он требует, а голую. Наконец еще выпивши рюмку или две, отец невесты соглашается на условия, предложенные женихом, требует невесту вперед, правую руку ее дает в правую руку жениха, ставит их перед иконами, зажигает пред иконами свечи, начинают все молиться Богу и класть земные поклоны. Помолившись Богу, жених берет невесту за руку, садятся на самое видное место и остановленный ненадолго пир продолжается. Сват с вином приезжает прямо в дом невесты, видя там огонь и слыша пьяный говор, распрягает во дворе лошадь и является с бочонком пред лицом всей компании. Показавшийся в окнах свет, заставляет некоторых повесить головы, напоминает им, что они не спали, целую ночь, дремота начинает одолевать многих, вино уже подается реже. И отец невесты уже соглашается немного соснуть, а потом прибавляет «пусть поправятся бабы». И гостям расстилают на полу войлоки для сватов и для жениха, и для матери или отца его постилают на кровати перину, невеста тоже сунется где-нибудь и скоро все замолкнет.
Около полудня все проснутся, самовар уже у невесты поспел, и гости, умывшись
и помолившись Богу, садятся пить чай. А вчерашний сват заботится о том, чтобы всех опохмелить, причем и сам опохмеляется порядочно. Затем юрточ-ные жители узнают, что просватана невеста и приходят проведать опохмелившихся, и им тоже достается по рюмке или по две. Пир продолжается и во время вечера, потому что жених по просьбе отца невесты послал еще за вином, в счет уже назна-
ченного калыма, на его счет. Тут же вечером уговариваются, когда назначить день свадьбы. Если жених живет от церкви далее невесты, тогда ему когда ехать венчаться, будет по пути заехать за невестою со своим поездом, но если он живет ближе или невеста живет в стороне от дороги в церковь, тогда уже жених с поездом приезжает накануне дня назначенного для свадьбы к невесте, и тут тоже идет пир почти до самого того времени, когда надобно ехать к венцу. Впрочем жених с самого того дня, когда согласились отдать за него невесту, вступает во все права мужа в отношении невесты.
Переночевавши здесь, жених с отцом или матерью и сватами утром отправляются домой. Потом отправляется к священнику, заявляет ему, что сосватал себе невесту и просит назначить день (свадьбы*) для венчания. Накануне дня венчания жених со всем поездом к вечеру едет к невесте, если только к венчанию ехать ему не по пути. Там принимают их, как знакомых гостей, причем жених привозит тестю выговоренное им в калыме вино и прочие вещи, и тут уже тесть угощает своим вином. Пир продолжается опять почти всю ночь. Утром, выспавшись
и опохмелившись, садят жениха и невесту за стол, но пить им не подают ничего, хотя пить вино дозволяют и даже упрашивают. Потом дружка выходит вперед и громогласно просит от родителей невесты благословения нашему князю, как он называет жениха, те отвечают «Бог благословит», потом от каждого гостя поименно он просит такого
же благословения и ему отвечают «Бог благословит». Затем они обращаются к покойникам
и просят такого
же благословения, потом обращается к иконам в переднем углу с той же просьбою,
и заканчивают «и ты, батюшка Никола, благослови». После этого жених и невеста, и все гости выходят из-за стола, и, одевшись, кому следует в путь, выходят на улицу. Лошади уже запряжены, к дуге каждой лошади привязаны (колокольчики)1, тогда дружка с иконою обходит вокруг запряженных лошадей, а потом, когда все усядутся на сани, еще обойдет вокруг всего поезда два раза с иконою, и садится сам на свое место и весь поезд отправляется в церковь, провожаемый из юрт всеми жителями и даже ребятишками. Если же невеста живет ближе к церкви, нежели жених, и к венчанию ехать жениху за невестою попутно, тогда весь поезд проезжает к невесте в день венчания, их принимают
и тотчас же садят за стол, разве только дадут немного согреться, подав по две, по три рюмки водки. Потом дружка также громогласно просит благословения, тем же заведенным порядком и у последнего Николы, выходят из-за стола, одеваются и садятся на коней уже так, как было рассказано, и едут в церковь.
После венчания в церкви весь поезд (с колокольчиками) непременно заезжает в кабак, выпьют все по стаканчику, возьмут с собой вина домой, если не запасено оно прежде, и отправляются в юрты
к жениху. Там по приезде дружка также обойдет весь поезд с иконою кругом, и входят в избу, где их встречают родители жениха и невесты, благословляют, садят за стол, угощают чаем. Затем уже начинается попойка до утра или на сколько вина хватит. Молодые, не дождав окончания пира, но окончив ужин, отправляются в другую комнату, если она есть, а если нет, то укладываются на кровати или на печи,
В круглых скобках обозначаем текст, вписанный сверху строки.
но предпочитают, если есть полати лечь туда, а пир продолжается безостановочно.
Так бывает сватовство и свадьба у остяков с согласия отца невесты, но если бы отец невесты не согласился бы выдать свою дочь или не сбавил бы ничего из калыма, запрошенного им за невесту, тогда дня через два или три жених украл бы ее. Тогда он ночевал бы тут ночь, на другой день опять заслал бы сватов к отцу невесты, а вечером сделал бы вечеринку. Если бы невеста пришла на вечеринку, он показал
бы ей себя во всем своем удальстве и уговорил бы ее бежать. А если отец не пустил бы ее (на вечеринку), то через подруг или через кого из знакомых женщин начал бы уговаривать ее бежать. Заинтересованному сватовством сердцу невесты немного надобно, только поговорить о побеге и она почти готова. Она согласится прийти в такой-то дом, когда пойдет за водою или когда пойдет доить коров: у жениха лошадь наготове, она идет за водою или уже с водою с реки, жених на лошади подъехал, она поставила на дорогу ведра с водою, положила коромысло тут же, сама к нему в сани, и быстрый конь, не жалея прыти, а жених не жалея для него бича, помчали ее. Не успеет она даже прозябнуть, потому что одета легко, по-домашнему, иногда просто, в одной рубашке и своей рабочей шубе, как уже конь примчит ее в другие юрты. Там жених заедет к кому-либо из своих знакомых, погреет невесту, выпросит ей шубу и теплый платок и валеные сапоги, затем чтобы только довезти ее потеплее домой и опять едет вперед. Кто-нибудь из женщин пойдет за водою, увидит ведра и коромысло на дороге, воротясь домой с водою, расскажет, что она видела (на дороге ведра с водою*) тотчас смекнут, что невеста убежала. Пока еще пой-
дут об этом толки по юртам, пока этот слух дойдет до семейных невесты, они уже сами хватятся, что она долго что-то ушла за водою (но по какому то предчувствию не говорят об этом),кто-нибудь придет к ним и скажет, уже известную всем юртам новость, что дочь их убежала, и что ведра с водою стоят вот тут-то. Тогда мать невесты, скрепив сердце, надевает шубу, покрывается платком и идет за оставленными ведрами. Она дома не смеет излить своего горя разлуки с дочерью, разлуки такой неожиданной, и уже на улице, у ведер и дорогою поплачет в волю. Придет она домой
с заплаканными глазами
и с ведрами, принесет и воду, которую дочь ее зачерпнула для нее в последний раз, муж прикрикнет на нее, зачем она плачет и прибавляет «ведь приедут же к нам». После этого никто в доме не смеет вспоминать о невесте, которая убежала, как будто ее вовсе не было, хотя про себя каждый думает только о ней, и мать только втихомолку плачет и горюет.
Жених между тем везет домой невесту, а сват с отцом (если отец*) жениха, если он был вместе с женихом на сватовстве или с матерью, едут вслед за ними же, и тотчас же едут
к священнику, заявляют ему, что они за такого то жениха украли такую-то невесту и просят обвенчать их. А если невеста не того прихода, в котором считается жених, то от священника прихода невесты берут формальное сведение о годах невесты, достигла ли она совершенных для венчания лет, а потом с этим документом заявляются
к священнику, в приходе которого живет жених, и просят обвенчать их поскорее. Они боятся погони со стороны отца невесты и потому уже не жалеют денег, ни за сведения о невесте,
ни за венчание (их, молодых*),
лишь бы поскорее обвенчать их. Но этой погони почти никогда не бывает. Случается, что в следующий день они уже будут обвенчаны. При такой скороспелой свадьбе почти никаких церемоний не бывает, только дружка при отъезде (поезд*) поездки в церковь по-прежнему выкликает благословение
и обходит с иконою вокруг поезда и по возвращении из церкви. Для невесты, которая убежала из дома в плохонькой домашней одежде и ничего не взяла с собою, находят здесь наскоро одежду, нарядят ее для венчания, а потом уже после свадьбы шьют для нее необходимую одежду.
После венчания в доме жениха начинается пир, а в доме невесты совсем другое. Отец невесты сердится, поговорить не с кем, мать и сестра или сестры, плачут втихомолку, никому не высказывая своего горя, и это положение продолжается до тех пор, пока молодые приедут, как говорится здесь «прощаться», т. е. выпросить прощения у отца невесты, и пока он не простит их. А это прощение иногда продолжается довольно долго. Обыкновенно, большею частью, здесь свадьбы бывают после Рождества до масленицы, и молодые приезжают проститься около масленицы или на масленице. И беда молодому и всем, которые приедут с ним, если у них нет в этих юртах никого знакомых. Тогда они приезжают к дому тестя и, остановившись у ворот, а если дом не обнесен двором, то у самого дома, и обыкновенно дружка или кто посторонний (из приехавших) заходит в избу к тестю и объявляет ему, что к нему приехал в гости такой-то со своею женою, с отцом или с матерью, остановившись
у ворот или у дома и просят принять их. Отец невесты сердится, прогоняет дружку из избы и говорит, что ему не нужно этих гостей. Мать и сестры невесты
начинают плакать, они уже не могут сдержаться, а это более сердит отца. Дружка выходит из избы, подходит
к приехавшим, берет от них бутылку вина, и, подумав немного, идет опять в избу и начинает переговоры с тестем, причем предлагает ему выпить рюмку вина. Иногда старик выпьет, и это уже значит, что он намерен простить, но уже заломить калым не по силам и его надобно подпаивать вином, чтобы уломать к сбавке. Дружка не один раз выходит на улицу посоветоваться с молодыми, что делать, а они все стоят на морозе и ждут, пока тесть уломается, иногда эта церемония продолжается часа четыре. Потом уже старик соглашается (просто*) принять гостьей, и то уже снисходя слезам старухи и дочерей. Пока дружка выходит на улицу и все приехавшие входят в избу, начинают ставить самовар. Молодые, помолившись Богу, упадают к ногам старика, а отец и мать жениха уговаривают отца невесты, называя его сватом «ча-быр»2, простить молодых, а дружка подносит ему рюмку вина. Сват выпьет, но все еще не прощает, сердца матери и сестер давно рвутся, чтобы обнять молодых, расцеловать их, но старик упрямится,
он выговаривает для себя несколько ведер вина. После долгих упрашиваний и представлений резонов, он прощает молодых. Они падают ему каждый по рюмке вина и молодой, и молодая, после каждой рюмки он целует их. Потом молодые упадают к ногам матери, но та уже не упрямится, как отец, она тотчас же прощает, и молодые кланяются в ноги каждому из семейных и просят выпить рюмку вина и простить их. Потом уже начинается пир. (И отпуская молодых домой,
тесть уже отдает молодой все заведенные для нее платье и приобретенное ею в девицах, а иногда, если есть снабжает ее по своей силе и скотиною). Иногда у молодого или кого из приезжих есть в этих юртах кто-нибудь знакомый или родственник, тогда молодые заезжают к нему, заходят в избу (чтобы не стоять на морозе), и оттуда уже идет дружка к тестю. Иногда случается, что упрямый старик, несмотря ни на какие доводы, не выпьет и водки и не простит молодых, тогда они уезжают домой и уже приезжают или летом на лодке, или будущей зимою.
И в настоящее время жених, не желая платить иногда обременительный для них выкуп (или калым), женится большею частью, не засватывая невесту у родителей, а только уговорят ее бежать за него замуж, и увозит ее домой иногда в одной рубашке. (Поэтому в остяцких семействах девушка и не считается как будто бы членом семьи*). (А*) После3 же свадьбы если отец невесты не прощает или вздумает запросить большой калым, эти женихи не очень
им кланяются, а сделает им честь приехать один раз, и если тесть не про(стит*)щает, то молодой заворотят оглобли и уедет.
Он живет и так до тех пор, когда сам тесть уже закажет приехать проститься. Поэтому в остятских семействах девушка
и не считается, как будто бы членом семейства.
Подобные свадьбы называются здесь «свадьбою убегом» и в последнее время даже распространились и между крестьянами. Много злоупотреблений бывает от этих свадеб убегом.
Иной жених увезет такую невесту, которой не (вышло*) исполнилось 16 лет, обвенчать их нельзя, а возвратить невесту
2
Чабыр - кет. cebar, cepar 'муж
Слово написано с маленькой буквы, которая исправлена на заглавную.
тети.
отцу невозможно, примет ли он ее, тем более что и между крестьянами ввелся остяцкий обычай, что жених, украв невесту, вступает (тот час же) относительно ее во все права, не только жениха, но даже и права мужа. Другой украдет свою родственницу, с которою тоже обвенчать нельзя, что тогда остается ему делать. По неграмотности молодой жених не знает, а иногда и старики даже не слыхали, в каких степенях родства венчать невозможно. Жениха нельзя винить за вошедший обычай и за его незнание, но мне кажется, не следовало бы венчать такие свадьбы, по крайней мере, следовало бы выводить
не христианские, а остяцкие обычаи. Я знаю один пример: два молодых крестьянина женихи, (полюбили*) между собою двоюродные братья, полюбили двух сестер, родных сестер и украли их в один день. Что же из этого вышло: одного из них обвенчали, и он живет, как следует; другого же венчать нельзя, закон запрещает (и он живет с украденною невестою уже четыре года, прижил дочерей, но *) возвращать невесту в дом родительский также невозможно, это срам, а жить так невенчанными стыдно от людей, и он все таки живет
с украденною невестою четыре года и прижил уже детей. Отчего же это так, и кто в этом виноват?
Если в семействе остяка есть кто-нибудь больной, т.е. кто-нибудь болен серьезно и лежит в постели так, что не может встать, тогда в избе на месте, куда обыкновенно остяки весят, перекидывают через него свое платье, а если нет такого шеста, то протягивают веревку
и привязывают вдоль избы или в следующей комнате
от больного к выходу из избы и на этот шест или на эту веревку развешивают самое лучшее платье, какое есть у остяка и жены его, чтобы показать (духу*) лозу
болезни (духу болезни), что вот то -то и то-то есть у человека, который лежит, болен, которого ты хочешь отнять у них. А в тоже время каждый день утром пекут маленькие небольшие трех вершков в диаметре ржаные хлебцы и кладут их на окна в подарок лозу. Каждое утро эти хлебцы сменяют новыми, свежими. При больном всегда неотлучно находится кто-нибудь из семейных. Если же видят, что он безнадежен и уже скоро умрет, (тогда почти все*) караулят его и когда уже он станет умирать, то поднимают его и посадят, поддерживая его под руки, чтобы он умер сидя. Из остяков никто не умирает лежа, но когда он станет умирать, то верхнюю часть его тела поднимут и поддерживают под мышками и в руку ему дают зажженную восковую свечу. Если же умирает ребенок, то мать его, умирающего, также поднимает под руки и садит, чтобы он умер сидя.
Когда у остяка кто-либо болен оспою, в особенности из детей, то для больного приготавливают большей частью на полу мягкую постелю, кладут больного на нее, и отец и мать неотлучно находятся при нем, чтобы не дать ему как-нибудь расчесать оспенный пузырь, на руки больному сшивают кошельки из мягкой, как пух, выделанной кожи молоденьких оленей, надевают ему на всю кисть и завязывают, чтобы больной не чесался бы. Сами же и день, и ночь постоянно сидят над ним поочередно в течение двенадцати суток, когда оспа наливается. (Когда*) По минованию двенадцати суток оспа начинает спадать и высыхать понемногу, облегчение идет уже иногда менее двенадцати суток, иногда дней шесть и тогда больной спасен, он выздоравливает. В течение времени, когда наливается и назревает оспа, больному дают
пить вина, чтобы он больше спал. Остяки веруют по своей старинке, что оспа более Бога и потому стараются задобрить ее. Только через бессонницу и неусыпную заботливость родителей в течение шестнадцати или восемнадцати суток остяки спасаются от оспы, которую им не прививают. Если
же родители не позаботятся о дитяти во времени его болезни или сон одолеет их, и дитя расчешется и расчешется довольно сильно, тогда нет ему спасенья -он непременно умрет. (Но умрет он всегда сидя*). Не поможет ему ни развешенные платья,
ни маленькие хлебца, он умрет, но умрет непременно сидя. Его поднимут, посадят и станут поддерживать под руки до тех пор, пока совершенно удостоверятся, что он умер.
Как только кто-нибудь умер в остятском семействе, и остяки удостоверятся, что он уже действительно умер, тотчас же приносят в комнату берестяную тиску. Это широкая береста аршина в 1 Уг или 2, сшитая ровным полотном и свернутая трубкою, ею иногда покрываются в лодках, когда плывут во время дождя, из нее же на промыслах делаются балаганы для житья, которые называются твоймать. Из этой тиски отрезывают часть по росту умершего и углы поднимают и сшивают, так что из этой тиски образуется низкий в пол-аршина вышиною ящик. В этот ящик садят мертвого, уже предварительно раздевши его донага. Обмывают покойника теплою водою и маленьким куском мыла, именно маленьким, затем, что это мыло должно уже быть брошено. Обмывши, одевают его и одетого кладут на лавку к иконам, приносят во что-нибудь горячих углей и кладут на них богородской травы и ладану, а пред иконами зажигают свечи. Тогда тотчас же заботятся о том, чтобы березовый ящик, где обмывши по-
койника с водою и мылом, которым обмывали его, были бы вынесены из комнаты.
В комнате же тогда начинают плакать о покойнике
и причитать или вспоминать его добродетели, достоинства
и заслуги. Между тем берестяной ящик с водою и мылом уносится куда-нибудь за юрты подальше в кусты, вода выливается из него. Уже там и ящик этот и мыло тут бросаются. Нельзя даже воду эту вылить где-нибудь в юртах, но должны унести далее. Затем постеля и подушка, на которой лежал покойник, также выносится за юрты, куда-нибудь в кусты или в лес, там они распарываются, перья из них выбрасываются на волю ветра и птиц, наволочки же приносятся домой -они будут положены в гроб покойника. Собираются соседи и с мужчинами семейства покойника, начинают сколачивать из досок гроб. Тогда кто-нибудь из семейных едет в (церковь*) село, заявляют священнику, что вот такой-то у нас умер, берет из церкви венчик, разрешительную грамоту и свечу и испрашивает у священника дозволение похоронить покойника при юртах на своем кладбище. Священник большею частью остяков из дальних юрт отпевает заочно; его дома похоронят и иногда уже через неделю или через две, или даже через месяц после смерти отпевают. Если же больной лежит с неделю (или две*), тогда обыкновенно привозят священника, который напутствует его, а по пути закупают и свечи для похорон.
Между тем, пока сколачивают гроб для покойника, зажигают три восковых свечи. Одну из них прилепляют на лавке в головах покойника и две по бокам его, если же лавка узка и одним боком он лежит близко к стене, тогда две свечи прилепляют к лавке с одного бока покойника - это затем, чтобы его душе было светлее там, как вы-
ражаются они. Когда гроб поспеет, то в него накладывают немного стружки и вносят в комнату, прочие же стружки, щепки и обрезки досок уносят за юрты в кусты или лес и бросают там. В комнате в гроб кладут то платье, в котором умер покойник, расстилая его на дне гроба, потом также постилается в гроб наволочка с постели и подушки покойника, кладут потом в гроб самого покойника, закрывают с ног до головы холстом и прилепляют к гробу, (три свечи*) поставленному на лавку, где лежит покойник три новых свечи - одну в головах и две по бокам гроба к краям его. Первые же еще недогоревшие свечи гасят и кладут в гроб к ногам покойника, это про запас, чтобы там было светлее. В наступлении сумерек зажигают несколько сальных свечей, чтобы в комнате было светло, а если в доме несколько комнат, то зажигают сальные свечи во всех комнатах. Приходят люди посидеть к покойнику. Близ же покойника на лавке лежит вся его одежда, которую он носил, под лавкою стоят сапоги покойника, на одежде покойника лежит его кушак, шапка, рукавицы, на окошке, сбоку покойника, поставлена балалайка
и гармоника, на которых играл покойник, тут же его ножик в ножнах, который он носил с собою и даже трубка, которую курил покойник и кисет с табаком, к окну приставлено ружье покойника, на окне положены все принадлежности ружейной стрельбы, и даже шерсть для пыжа.
Люди - соседи , собравшиеся к покойнику, обязаны просидеть всю ночь у гроба покойника. Они собираются, уже поужинавши дома. Но сидеть молча, скучно, одолеет сон, а обыденный разговор уже весь кончен между ними, говорить не о чем, а потому и (является*) вызывается между ними кто-нибудь, петь старинки.
Тогда все присутствующие садятся вокруг комнаты на пол, по-старинному, прислонятся спинами к лавкам, скамьям или стульям, поставят пред собою свои ноги, на колени ног положат свои руки, на руки обопрутся подбородком и внимательно слушают певца. На одного из присутствующих возлагается обязанность смотреть за свечами у покойника. Он садится возле покойника, и если свечи станут догорать, тогда он заменяет их новыми, а огарки кладет в гроб в ноги покойника, чтобы ему там было бы светлее. Также поступает он и со свечами, горящими пред иконами. Певец обыкновенно садится посреди комнаты на стуле и начинает заунывным протяжным голосом: Кой седьечен, нопин кали, кьеба кикули кванньен4 мадур (об. Ч ша^г 'богатырь, воин') или какую-нибудь другую старинку. Сальные свечи нагорают, от сильной внимательности слушателей старинки, всю эту картину закрывает полумрак, и только заунывный голос певца, то повышающийся, то понижающийся, раздается в безмолвии. Вдруг раздается храп, один из слушателей заснул и повалился на бок, голова его скатилась под лавку, но это нисколько не прерывает внимания остальных слушателей
и не отнимает бодрости у самого певца, одни продолжают по-прежнему слушать, другой петь.
Это пение старинок продолжается до самого рассвета, не один, а может быть и несколько слушателей уснут богатырским сном, воображение их раздраженное рассказом унесет их в былые времена, и заманчивые грезы упокоят их, но певец продолжает свое дело с твердостью. Ему стыдно будет, когда о нем скажут, что он заснул, не (мог*) был в состоянии одну ночь развле-
4
Эти слова перевести не смогли.
кать своих слушателей. Когда рассветает, тогда певец, кончив старинку, встает со своего места и начинает тогда будить заспавшихся слушателей. Потом посторонние расходятся по домам, и в доме начинают готовить чай, затопляют печь и готовят все, что нужно к поминовению покойника при погребении его. Не все остяки знают обряд погребения, но кто-нибудь из стариков, чаще бывавший на подобных церемониях, за ним обыкновенно посылают нарочного, и он распоряжается уже, как знающий. В здешней стороне этим распорядителем всегда бывает плешивый старик Сиверь-янко, который также немножко и шаманит, то есть знает разные наговоры. Когда домашние покойника начинают пить чай, то наливают чашку и покойнику, обыкновенно сладкую, т. е. кладут в чашку сахар, эту чашку ставят подле покойника на стуле или на окне, и возле чашки кладут кусок лучшего, по состоянию семейных, хлеба. Когда уже эта чашка совершенно остынет, то ее уносят, и кто-нибудь из семейных выпивает ее. Напившись чаю, начинают приготавливаться везти покойника на кладбище, потому что зимний день короток, а там еще надобно вырыть могилу, которая всегда вырывается при покойнике. Запрягают одну лошадь в дровни, ставят на них гроб, закрытый крышкою и привязывают его к дровням веревками, гроб покрывают каким-нибудь большим платком или шелковым, или шерстяным, впереди на гроб садится кто-нибудь из ближайших родственников, чтоб управлять лошадью, а сзади платок привязывается к гробу, чтоб не сдувало его ветром. На другую лошадь, запряженную в сани, кладут берестяное лукошко с сухой лучиною, чтобы развести огонь, медный чайник или котелок, коробку с чайной посудою, два узла с тарелками: на одной из них
рыбный пирог, а на другой вареная и жареная рыба и бочонок с вином и садятся семейные покойника с распорядителем Севе-рьянкою. На третью лошадь в сани садятся люди с заступами, чтоб рыть могилу, а на четвертые сани люди, провожающие покойника. В случае если провожающие не поместятся на одни сани, еще запрягают одни сани, и поезд отправляется в путь, впереди всегда везут покойника. Летом же погребальная процессия отправляется в том же самом порядке на лодках, потому что кладбища устраиваются большей частью на материчных высоких берегах, чтобы не затопляло их водою, и тогда эти похороны или плавание процессии с покойником бывает еще интереснее. По приезде на кладбище близ места, где будет вырыта могила, ставят гроб, раскрывши его, зажигают три свечи и прилепляют к гробу, потом возле гроба поставят тарелки с пирогами и рыбою и бочонок с вином.
Тут же разводят огонь и начинают рыть могилу. Могила вырывается неглубока, чтобы поставить гроб и накидать на него пласт земли не более одного аршина. Между тем семейные покойника располагаются у огня и греют в котелке или чайнике чай из снеговой воды или летом из воды, зачерпнутой во время поезда на озере. Распорядитель наливает рюмку или за не имением ее чайную чашку вина и ставит перед покойником, тут же где стоят пироги и рыба. Пока роют могилу, семейные покойника пьют чай, и также одну чашку чая ставят перед покойником сладкую и кладут кусок лучшего хлеба. Когда могила готова, тогда от покойника берут чашку с чаем, рюмку вина, пироги и рыбу, (прощаются с покойником, кланяясь ему и целуя его), гроб закрывают крышкою, положив в него недо-горевшие свечи и заколачивают
гвоздями и опускают его в могилу на веревках, которыми гроб был привязан к дровням. На опущенный в могилу гроб садится распорядитель и громко говорит, обращаясь к лицу покойника, что после его остались в живых в его семействе такой-то и такой-то, и такой-то, называет их по имени, что провожают его такие лица из семейства, такие-то соседи или посторонние, также называет их по имени и отчеству, потом рукою своею ударяет в гроб семь раз и каждый раз считает: один, два, три и т.д. окьуг, сьедгяг, нагур, тет, сомблак, мугтык, сельдч После последнего удара он вылезает из могилы, (веревки, которыми опущен гроб, не вынимаются, и как опущен гроб, то концы их бросаются в могилу), начинают засыпать могилу, и делают сверху небольшой холм. Потом лица, рывшие могилу, пьют чай, причем им подают вино. Когда они напьются чаю, тогда все семейные провожающие и рывшие могилу люди садятся в круг, посредине на разостланном платке ставится пирог, рыба и вино, налитое в бутылку, для покойника оставляется место и перед этим местом ставится рюмка с вином. Каждый из семейных, прежде чем выпить рюмку вина, эту рюмку выливает на могилу, а потом уже выпьет другую сам. Это что-то вроде тризны или поминок, здесь больше угощают распорядителя. Пирог и рыбу здесь съедят, вино выпьют и потом еще раз поклонившись могиле покойника в пояс, все отправляются домой. Дома же никакого особенного обеда не бывает.
5 об., кет., вас., тур. окк^г 'один', кет. 'два', об. С пауиг, пакиг, кет.
пакк^г 'три', об. Ш tet, тур. tettj 'четыре', об. Ш БошЫа 'пять', об., кет. шидШ, шид^ 'шесть', об. Ш БеЫ' 'семь'. Счет на хантей-ском языке; эй — 1; ка ткэн — 2; колэм — 3; на лэм — 4; вет — 5; кут — 6; ла вэт — 7. Следовательно, счет велся на языке похожем больше на селькупский.
Иногда приглашают священника отпеть покойника и проводить его до могилы, но это бывает уже очень редко, но по большей части остяки сами хоронят покойников, а потом уже просят священника только отпеть его заочно, служить по нему в церкви панихиды, обедни и все, что требует церковный закон. Иногда же ближние к приходской церкви остяки хоронят своих покойников на приходском кладбище; а иногда в церковной ограде, но это бывает очень редко и только между ближними уже обрусевшими остяками.
В дни же, положенные церковью для поминовения усопших, в особенности во вторник Фоминой недели6
и в Дмитриевскую субботу7 остяки поминают своих покойников и дома, не на могиле. Обыкновенно с утра приготовляют блины (прежде*), незадолго до обеда остяки ставит на стол все приготовленные кушанья (для*), закрывают эти кушанья чистым полотенцем, для каждого покойника кладут вилку и ложку и зажигают пред иконами свечи. Потом приглашают покойников, называя каждого из своих умерших родственников поименно и назначают им места, прибавляя: ти омдшенди - здесь садись. Затем уходят все из комнаты, чтобы не помешать покойникам. Через полчаса все входят в комнату, гасят пред иконами свечи и потом сами садятся обедать за тот же стол и съедают те самые кушанья, которые были поставлены покойникам, прибавляя из печи то, чего недостаточно для обедающих. Этим и оканчиваются их поминки.
В Фомину субботу в деревнях происходило изгнание смерти.
7 Суббота поминовения усопших.
