CC BY
318
УДК 316.334.3 ББК 60.56 М 23
00!: 10/24411/2409-1413-2019-10014
Майкл Манн
ОБЪЯСНЕНИЕ МЕЖВОЕННОГО ПОДЪЕМА АВТОРИТАРИЗМА И ФАШИЗМА (ИЗ КНИГИ)
АННОТАЦИЯ
Американский мэтр сравнительной и исторической социологии Майкл Манн в своей фундаментальной книге «Фашисты. Социология фашистских движений» (2004; русское издание подготовлено к публикации в 20191) показывает, как фашизм исторически стал крайним воплощением главенствующей политической идеи ХХ века — идеи «нации-государства». Фашисты верили, что «органическая» нация и сильное государство смогут растворить в себе все конфликты, прежде всего социальные, и создать современное общество. Данное исследование Майкла Манна представляет оригинальный взгляд на теорию фашизма, основанный на тщательном изучении людей, ставших фашистами. Автор исследовал и подробно изложил, кем были фашисты, во что они верили и что они совершили, какова была социальная база фашизма. Он показывает, что фашизм стал продуктом специфических условий, сложившихся в Европе после Первой мировой войны, и в своей классической форме не сможет повториться в будущем. Тем не менее элементы его идеологии живы и по сейдень и настойчиво заявляют о себе в разных регионах мира. По договоренности с правообладателями и издателями готовящегося к печати русского перевода данной книги Журнал публикует наиболее интересные, по мнению Редакции, части 2-й главы (под ее оригинальным названием).
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА
«Органическая» нация; национальные государства; этатизм; идеология; типы авторитаризма; фашизм; фашистские движения; фашисты; нацисты.
1 В 2019 году Фондом «Историческая память» подготовлено и в сотрудничестве с издательством «Пятый Рим» выпускается в свет русское издание данной книги: Фашисты. Социология фашистских движений / пер. с англ. Н. Алексеевой, С. Алексеева, В. Туза, Н. Холмогоровой; под научн. ред. А.Р. Дюкова. — М.: Издательство «Пятый Рим» (ООО «Бестселлер»); Фонд «Историческая память», 2019. — 592 с., ил. — (Серия «Современная история массового насилия»).
ВВЕДЕНИЕ: ФОРМИРОВАНИЕ СИЛЬНЫХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ГОСУДАРСТВ
[цТОБЫ ОБЪЯСНИТЬ ФАШИЗМ, необходимо рассмотреть его в историче-1а1ском контексте. На протяжении трех десятилетий он был лишь одним I из вариантов более широкого политического идеала — авторитарного национального государства. А оно, в свою очередь, было лишь одной из версий господствующего политического идеала современности — сильного национального государства. Фашизм получил распространение только в Европе, где был встроен в единый географический блок авторитарных режимов. Поскольку другие европейские страны оставались либерально-демократическими, можно говорить о «двух Европах». Кроме того, период взрывного роста фашизма отмечен экономическим, военным, политическим и идеологическим кризисами. Итак, в этой главе мы обсудим формирование и подъем в Европе сильных национальных государств на фоне этих четырех кризисов. [...]
Если бы Европе удалось сохранить мир [в 1910-е годы], безусловно, расширение функций государства и его инфраструктурной власти продолжалось бы. Индустриальный капитализм по-прежнему нуждался бы в помощи государства. Получение избирательного права рабочими и женщинами усилило бы социальную политику. В любом случае, сложился бы умеренный национал-этатизм, на полупериферии дополненный официальными идеологиями «догоняющего развития». Но вмешалась Великая Война. Она милитаризировала национальное государство и предложила экономическую модель того, как государственное планирование и активное вмешательство государства поможет достичь экономического успеха. Она предложила пара-милитаристскую модель коллективного общественного действия, ослабила традиционный консерватизм, уничтожила главных соперников национального государства — многонациональные империи, усилила агрессивный национализм, направленный против «врагов». С приходом к власти в 1916 г. Ллойд-Джорджа, Клемансо и Людендорфа стало ясно, что новая война будет тотальной — не войной дворянских старых режимов, а схваткой целых народов, отмобилизованных войной и военной экономикой. Промышленники, профсоюзные лидеры, гражданские чиновники, генералы, политики стали винтиками одной государственной машины. В России, Австро-Венгрии и Италии это свершилось не слишком эффективно, и вина за это была возложена на мощь старых режимов (а также «непатриотическую» позицию местных социалистов). Даже невоюющие страны Северной Европы из-за блокады и подводной войны вынуждены были обратиться к жесткому государственному регулированию (в том числе к вводу продовольственных карточек — самому красноречивому примеру вмешательства государства в экономику). В Европе лишь нейтральные Испания и Португалия продолжали
А Ч
жить как прежде, сохраняя старые режимы и слабую государственность. Во | всех остальных странах свободный рынок и частное предпринимательство Л были подчинены общенациональным целям. Так родился современный эта-2 тизм, а с ним и современный национализм.
| После войны мобилизационные структуры военного времени были де-
монтированы, но инфраструктурно мощное государство осталось нетрону-г тым. Было расширено избирательное право, ожидалось, что правительства Ц возьмут на себя борьбу с послевоенной безработицей и жилищным кризисом. К политическому гражданству добавилось гражданство социальное.
о
т Среди технократов, в том числе экономистов, набирали популярность ам-Л бициозные идеи социального переустройства и экономического развития.
ш
На левом фланге социалисты возобладали над анархо-синдикалистами
О
| (за исключением нейтральной Испании) и начали рассматривать и рево-° люцию, и реформы как действия государства. Довоенные представления ¡8 о развитии демократии в обход государства теперь казались бессмыслен-
Ш
| ными. В России война, а затем Гражданская война превратила большевиков
| в ярых государственников. В других местах либерализм мутировал в соци-
| ал-демократию, исповедовавшую умеренный этатизм.
¡§ Но наиболее драматически развивались события на правом фланге.
-.-ж-
0 Правые, в основном под этатистскими лозунгами, пришли к власти в по.......... ловине стран послевоенной Европы. Возвышение их стало полной неожиданностью — ведь мирные соглашения 1918 г. заключали либералы. Прези-
1 дент Вудро Вильсон провозглашал пришествие «мировой демократической га революции». Версальские миротворцы расчленили Австро-Венгрию и, отчасти, Российскую и Османскую империи на дюжину предположительно демократических государств. Правили в них, как и встарь, титульные народы, однако права меньшинств гарантировались в конституциях. Некоторые либералы и социалисты надеялись даже, что вскоре этому примеру последует и остальной мир — колонии и зависимые государства. Казалось, воцарился новый мировой порядок — эпоха умеренных, демократических национальных государств.
На первый взгляд, так оно и было. Окончилась послевоенная смута, и Европа устремилась по пути прогресса. К концу 1920-х из всех двадцати восьми европейских государств лишь в одном не было конституции, узаконивающей парламентские выборы, партийную конкуренцию и гарантии для меньшинств. Правда, не везде избирательное право распространялось на женщин (а также на многих мужчин), исполнительная власть часто вступала в конфликт с законодательной, политическая практика нередко шла вразрез с конституционными нормами. Но либеральная демократия оставалась идеалом — и, казалось, уже стояла на пороге. Даже единственное исключение, Советский Союз, позиционировал себя как более демократическую, истинно демократическую страну. Перспективы умеренного национализма были не
столь радужными. Миллионы беженцев — национальных меньшинств возвращались на родину под давлением своих бывших государств (об этом я расскажу в следующем томе). Но прежде всего все великие державы искренне верили, что двадцатый век пройдет под флагом либеральной демократии.
Но между 1920 и 1945 гг. либеральная демократия отступала и несла тяжелые потери в боях с авторитаризмом. К 1938 г. в пятнадцати из двадцати семи парламентских стран Европы правили диктаторские режимы: большинство из них выступали от имени единой органической нации и притесняли меньшинства. На карте 2.1 обозначены годы переворотов и захвата власти. На других континентах четыре бывших британских колонии с большинством белого населения — США, Канада, Австралия и Новая Зеландия — обладали демократией только для белых (лишь в Новой Зеландии у большинства аборигенов имелись представительские права; в Южной Африке и в Родезии установились безупречные демократии, но только для белых). Две крупнейшие азиатские страны, Китай и Япония, подпали под власть авторитарных правительств; в Латинской Америке относительно демократическими оставались лишь Уругвай, Колумбия и Коста-Рика, в остальных же странах форма правления была неустойчивой. Таким образом, в межвоенный период в Европе сформировалось два приблизительно равных по силам глобальных блока, либерально-демократический и орга-
Карта 2.1. Две Европы между мировыми войнами
А Ч
А
ч
нически-авторитарный. Оба стремились к большей инфраструктурной власти государства, но лишь последний увеличивал и деспотическую власть. Дело окончилось тотальной войной между ними. Как объяснить эту межвоенную победу авторитаризма в половине (но не во всех) более или менее развитых стран Европы и мира? Ответ на этот предварительный вопрос необходим нам для того, чтобы ответить на следующий: как возник фашизм? Первые ключи к ответу дает нам карта Европы.
ГЕОГРАФИЯ: ДВЕ ЕВРОПЫ
На карте 2.1 — политической карте межвоенной Европы — мы отчетливо видим два субконтинента, «две Европы»: одну — либерально-демократическую, вторую — авторитарную. Эти две Европы различаются и географически: одна занимает северо-запад материка, вторая — центр, юг и восток. Кроме Чехословакии (лишь незначительно ограничивавшей в правах немецкое и словацкое меньшинства), к либерально-демократическому блоку относились одиннадцать стран северо-запада: Финляндия, Швеция, Норвегия, Дания, Исландия, Ирландия, Великобритания, Нидерланды, Бельгия, Швейцария и Франция. Почти все остальные либеральные демократии в мире представляли собой бывшие британские колонии. Таким образом, либерально-демократический блок включал в себя три социо-географические зоны: «север», «англосаксов» и «нижние земли»2, связанные между собой морской торговлей и схожими политическими и идеологическими особенностями. Во всех этих зонах еще до 1900 г. утвердилось конституционное правление. Англосаксонский мир говорил по-английски; северные страны (кроме Финляндии) общались на понятных друг другу языках одной языковой группы; и на всем этом пространстве, кроме Франции, Бельгии и Чехословакии, элиты легко могли разговаривать друг с другом на английском языке.
Все эти регионы, кроме Ирландии, были весьма деполитизированы. Десять из шестнадцати были в основном протестантскими. В Бельгии, Чехословакии, Франции и Ирландии большинство было католиками, в Нидерландах и Швейцарии две религии сосуществовали на равных. В блок входили все европейские страны протестантского большинства, кроме Германии, Эстонии и Латвии; а кроме того, все протестантские страны, в которых за предыдущее столетие резко ослабла связь между церковью и государством. В Нидерландах и Швейцарии католическая церковь также была отделена от государства, а Бельгия, Чехословакия и Франция были достаточно секулярными католическими странами (чешская церковь вошла в конфликт с Ватиканом). Как видим, северо-запад объединяла не только идея либерально-демократического
2 Термин «нижние земли» (Low Countries) традиционно используется в английском языке для обозначения Бельгии, Люксембурга и Нидерландов. Однако М. Манн также включает в «нижние земли» Францию и, похоже, даже Швейцарию. — Прим. научн. ред.
национального государства; его географическая связанность обеспечивала Ц
беспрепятственную циркуляцию общих идеологий. Далее мы увидим, что 1
эта культурная солидарность оказалась весьма весомым фактором. Л
Большая часть органически-авторитарной «семьи» также представляла ^
собой единый географический блок, хоть и разделенный на два историче- з ски различных социокультурных сегмента: «романо-средиземноморский»
и «славянский/восточно- и центрально-европейский». Их языки сильно |
разнились, общего экономического пространства не было. Однако эти стра- §■
ны (кроме большей части Германии, Эстонии и Латвии) сохранили свои Ц
О
исконные христианские церкви: в этот блок входило большинство като- ¡5 лических стран и все православные страны в Европе. Кроме того, в этот §
ш
блок входили все европейские страны, не считая Ирландии, где церковь £
о
сохраняла сильные связи с государством. Это культурное родство в одних | случаях и культурный антагонизм в другом во многом определили специ- | фику развития авторитаризма и фашизма на этих территориях. §
Ш
По «линии соприкосновения» двух Европ мы можем определить и «зону | разлома», обозначенную на карте. В основном она проходит по границе ¡и между Францией и Германией. Эти две страны могли склониться на ту | или другую сторону. Франция могла стать авторитарной страной, Герма- ¡§ ния вполне могла сохранить парламентскую систему, ведь борьба между °
демократическими и авторитарными силами шла в обеих странах на ............
протяжении десятилетий. Основные довоенные теоретики протофашизма (Моррас, Баррес, Сорель) были французами, и именно в довоенной Франции ^ имелись сильнейшие на всем северо-западе радикальные партии справа га и слева. По мере укрепления нацизма в Германии нарастала растерянность и раскол в рядах французских консерваторов. Все громче звучали голоса фашистов. Если бы в 1940 г. во Франции (естественно, не оккупированной) были проведены выборы, полуфашистская Французская социальная партия (Р8Р) вполне могла бы получить больше 100 мест в парламенте, полагает Суси (8оиеу 1991). Позднее в стране пользовался немалой поддержкой коллаборационистский режим Виши. И наоборот: Веймарская республика была весьма демократична и при других обстоятельствах могла бы и уцелеть. [...] В нашей книге «линия разлома» представлена также страной, в которой борьба между демократией и авторитаризмом продолжалась дольше всего — Испанией. В главе 9 мы увидим, насколько ожесточенной и непредсказуемой была эта схватка. Были также и три политически «пограничные» страны: в Финляндии, Чехословакии и Австрии до 1934 г. мы обнаруживаем своего рода несовершенные демократии. Более того, авторитарные движения на северо-западе имели успех лишь в этнически смешанных анклавах и регионах, близких к пограничной зоне. Так, в многоэтничной Чехословакии Судетская немецкая партия, опираясь на этнических немцев, получила 15% парламентских мест на выборах 1935 г.; 10% словацких избирате-
f лей отдали голоса Глинковой партии. В многоязычной Бельгии «Кристус
1 Рекс» завоевал 11,5% голосов в 1936 г. (в основном среди франкоязычных),
Л а Фламандский национальный союз (VNV) — 7,1%. Но в 1939 г., когда лидеры
^ «Кристус Рекс» открыто объявили себя фашистами, поддержка избирателей
з упала до 4,4%, та же судьба постигла VNV, когда их поддержали финансами немецкие нацисты. Финское движение Лапуа (IKL) воспользовалось плода-
| ми победы правых в гражданской войне и антисоветским ирредентизмом,
Л в результате чего эти финские радикалы получили 8,3% голосов в 1936 г., но
iL в 1939-м этот результат упал до 6,6%. В религиозно разделенной Голландии
О
m NCB выиграла 7,9% голосов в 1935 г., но потеряла всякую популярность в
ü 1939-м, когда сблизилась с Гитлером. В отличие от юга и востока Европы, эти ф
£ авторитарные движения никогда не пользовались массовой поддержкой,
о
| но все же обладали некоторым влиянием.
g Однако чем дальше на северо-запад, тем меньше голосов получали ав-
§ торитаристы. Фашистов и их попутчиков ждал полный провал в Норвегии,
CQ
| где они набрали 2%, в Швейцарии — 1,5%, и оглушительное поражение в
0 Британии, Ирландии, Исландии, Швеции, Дании, США, Канаде, Австра-| лии и Новой Зеландии, где они никогда не набирали более 1% голосов * (Lindstrom 1985: 115; Linz 1976: 89-91; Payne 1980: 126-135; 1995: 290-312). Хотя ° некоторые интеллектуалы и элиты (я упоминал о них в главе 1) заигрыва-
.......... ли с фашистскими идеями, хотя не смолкало недовольное брюзжание по
¡5 поводу «слабостей» и противоречий парламентской демократии, тем не ме-
1 нее местные консерваторы, хоть и не брезговали популизмом, оставались га на твердых демократических позициях: они довольствовались тем, чтобы
мобилизовать массы на позициях умеренного национализма, религиозности, почтения к традициям и притязаний на более умелое управление капиталистической экономикой (Mann 1993). Консерваторы сопротивлялись авторитарным правым, социал-демократы — революционерам. И те, и другие уживались вместе, разрешая конфликты демократическим путем, что в конечном счете укрепляло демократию.
Однако в центре, на юге и на востоке континента авторитаристы процветали. На свободных выборах в Австрии, Германии и Испании они набирали почти 40% голосов. На полусвободных выборах в Восточной Европе — одерживали убедительные победы. Будь фашисты там лучше организованы, они набирали бы еще больше голосов (что и происходило в Венгрии и Румынии, как мы увидим в главах 7 и 8). Эти победы авторитаристов невозможно объяснить привлечением административного ресурса или каким-то принуждением на выборах. Здесь, в отличие от стран северо-запада, у них действительно была мощная народная поддержка. В самом деле, существовали две Европы: одна — твердая либерально-демократическая, вторая — с выраженными симпатиями к органически-авторитарному взгляду на национальное государство, и неустойчивая «пограничная зона» между ними.
Мощность этих географических блоков заставляет меня усомниться Ц в трех наиболее распространенных объяснениях авторитаризма и фашиз- 1 ма. Первое из них считает каждую страну уникальной, и предлагаемое им Л объяснение оказывается в конечном счете «националистическим». Мощь ^ национального государства обращает внимание многих ученых вовнутрь, з на одну лишь страну — чаще всего их собственную. Они начинают ссылаться на «национальные особенности», например, на БоМешед, некий | «особый путь» немцев к нацизму. Испанские историки обожают толко- §■ вать о славных временах Б1д1ойеОто («золотого века»), за которым последо- Ц
О
вал упадок империи: загнивание церкви, засилье армейского влияния, ¡5 регионализм, мятежи на юге и так далее. Если бы я читал по-албански, §
ш
то, несомненно, и у албанских авторов нашел бы что-нибудь об уникаль- £
о
ной предрасположенности албанцев к тоталитаризму. Верно, местный ко- | лорит объясняет детали развития каждой страны. Нацизм имеет харак- | терно немецкие черты, франкизм — характерно испанские. Ни в какой §
Ш
иной стране их вообразить невозможно. Однако на карте 2.1 мы видим | отчетливые макрорегиональные закономерности поверх национальных о границ. Это означает, что Испания могла стать авторитарной, Албания, | скорее всего, тоже — а вот Ирландия нет. В Ирландии существовала мощ- ¡§ ная и реакционная католическая церковь, в 1920-е годы в стране шла °
настоящая гражданская война. Однако Ирландия находится на северо- ............
западе; в ней действовали британские демократические институты, она говорила на одном языке с демократическими Великобританией и США ^ и обменивалась с ними населением. В отличие от албанцев, ирландцы га обитали в центре демократической цивилизации. Вот почему враждующие армии эпохи гражданской войны в Ирландии затем превратились во враждующие политические партии — и эти две партии главенствуют в ирландской политике и по сей день. Конечно, нам нужны детали — и в соответствующих главах они появятся в изобилии; но нужен и более широкий макроанализ.
Второй подход также скрыто националистичен. Он делит Европу на национальные государства и рассматривает каждое как отдельный случай в многовариантном сравнительном анализе. К примеру, берется статистика по странам, и с ее помощью доказывается, что фашизм развивался в отсталых странах или в странах, где быстро распространялось университетское образование. Такой статистикой я не премину воспользоваться позже. Однако сам метод упрямо опровергает география, с которой мы уже познакомились. Неужто все отсталые страны, или все страны с множеством университетов на карте слеплены в единый ком? Очень вряд ли. Скорее география сблизила эти страны, помогла им наладить коммуникационные потоки, так что определенные идеологии легче распространялись в определенных географических регионах, независимо от их уровня развития или количества студентов.
f Третий подход, по сути региональный, рассматривает как каузально
1 значимые макрорегиональные культуры: «средиземноморскую», «восточ-3 ноевропейскую», «центральноевропейскую» и так далее. Например, этот
га „
^ подход верно отмечает, что органический национализм, основанный на
з расистском антисемитизме, был свойствен лишь Центральной и Восточной Европе, а на Южную практически не распространялся. Однако авто-
| ритаризм в целом имел куда более широкое распространение. Он под-
§■ чинил себе половину Европы. Он не был «особым случаем Центральной
iL Европы», как заявляет Ньюмен (Newman 1970: 29-34), или «запоздалым
О
m развитием Восточной Европы», о чем пишут Янош (Janos 1989) и Беренд ü (Berend 1998: 201, 343-345), или даже «тупиковым развитием региона»,
ф 3
£ о чем нам сообщает Грегор (Gregor 1969: xi-xiv)3. Все эти макрорегиональ-
О
| ные теории в чем-то справедливы, однако фашизм представляет собой
° сразу и более широкое, и более локальное явление, чем видится теорети-
g кам-регионалам. Обратим внимание, что пять основных фашистских ре-
ш
| жимов (в Германии, Австрии, Венгрии, Румынии и Италии) были разбро-
| саны по всему континенту и не зависели от уровня развития этих стран.
| Нам необходимо найти более универсальное объяснение авторитаризма
ё и, возможно, более частное — фашизма. Сначала я рассмотрю первую пе-
0 ременную: типы режима.
1 ТИПЫ АВТОРИТАРИЗМА
§ Основная проблема лежит здесь в области политической «правизны».
2 Во всей «Большой Европе» левым авторитарным государством был лишь Советский Союз. Все прочие авторитарные режимы воспринимались как политически правые — хотя, как мы увидим далее, для фашизма понятие «правизны» весьма двусмысленно. У этих режимов были определенные общие черты. Все они поклонялись порядку и защищали частную собственность; все почитали авторитарное государство, отвергали федерализм, демократию и их предполагаемые пороки: беспорядочную классовую борьбу, коррумпированность политиков, моральное разложение4. Также все они приходили к органическому национализму. Нация должна быть «единой и неделимой», очищенной от тех, кто подрывает национальное единство. Поэтому эти режимы подавляли социалистов и либералов,
3 Грегор ждет, что ему предсказуемо возразят: «А как же Германия?» (высокоразвитая, но при этом фашистская), но этот тезис он парирует странным предположением о том, что Германия «отождествляла себя с подающими надежды революционными странами», на что, по его мнению, повлиял «травматичный опыт» войны и ее последствия.
4 У некоторых фашистов были надежды на демократизацию: они надеялись на расширение влияния рядовых членов партии (Linz 1976: 21). Вождь, с их точки зрения, должен был воплощать «всеобщую волю» движения. Но такие квазидемократы внутри всех фашистских движений потерпели крах.
сторонников интернационализма, а также этнические, региональные ^ и религиозные меньшинства, которых подозревали в лояльности к дру- 1 гим странам. Большинство авторитаристов полагались на военную и по- Л лицейскую силу старых режимов; фашисты предпочитали собственные | парамилитарные формирования. Однако, отвергнув мирные компро- з миссы между разномыслящими, все они неизбежно выбирали путь насилия — военного или парамилитарного — для решения политических | проблем. Л Однако члены этой семьи сильно различались между собой (общие об- ||
О
зоры см. Polonsky 1975; Payne 1980; Lee 1987; Berend 1998). Некоторые ис- m
следователи делят их на две группы: собственно «фашистов» — и намного §
Ф
большую группу, которую именуют либо «авторитарными консерватора- £
ми», либо просто «авторитаристами» (Linz 1976; Blinkhorn 1990). Но этого =
недостаточно. Во-первых, хотя такое определение и признает, что фашизм °
представляет собой изменение ориентации, специфическое сочетание g
m
«правизны» с радикализмом, но не видит в этом конечную стадию более | широкой проблемы, с которой сталкиваются правые: необходимости
спра- oí
виться с организованным политическим давлением масс. Современный iE
авторитаризм отличается от деспотических режимов прошлого тем, что £
старается вобрать и впитать в себя массовые движения снизу: именно это о
характерно для всей политики двадцатого века. Во-вторых, группа «авто- ............
ритаристов», выделяемая этой классификацией, слишком велика и разно- =
родна. Так, режим Франко, часто расплывчато называемый «авторитарно- ^
консервативным», хладнокровно уничтожил не менее 100 000 человек. Ре- 'ü жим Метаксаса в Греции, носящий то же название, едва ли погубил больше сотни5. В-третьих, с течением времени эти режимы становились жестче. Необходима более четкая классификация, показывающая, как менялся авторитаризм от страны к стране и от эпохи к эпохе. Исследуя семью авторитарных режимов, я выделяю в ней четыре степени авторитаризма. Разумеется, четких и однозначных границ между ними нет: в любом делении на типы есть элемент произвольности, к тому же каждый тип включает в себя очень разные режимы. Стоит помнить также, что речь о режимах, а не о движениях. Как отмечает Каллис (Kallis 2000), режимы не просто выражают ту или иную идеологию. Они воплощают в себе процессы, которые он называет политической консолидацией, политическим форми-
5 Очевидно, что это разграничение возникло под влиянием американской внешней политики времен окончания холодной войны, когда различались дружественные «авторитарные» режимы (многие из которых были весьма жесткими) и враждебные «тоталитарные» коммунистические правительства (некоторые из которых были мягче «авторитарных»). Решающим критерием на деле была не степень авторитарности, а ярлык капиталистического или коммунистического государства, который навешивало правительство США (и американский крупный бизнес), таким образом отделяя «своих от «чужих».
Ц рованием и стремлением к переменам. Режим — это не только идеология, I но и политическая практика (см. Paxton 1998)6.
го си
| Полуавторитарные режимы
3
Это были наиболее консервативные и умеренные режимы. Они стре-га мились придерживаться методов управления конца XIX века. По существу, Ц это были «двойные государства», в которых значительной властью обладали
га
£ и выборная законодательная ветвь, и неизбираемая исполнительная — от-¡5 сюда название «полуавторитарных». Давление снизу отклонялось при по-
га
™ мощи манипуляций выборами и парламентами. Исполнительная власть £ фальсифицировала результаты выборов, покупала депутатов, назначала ка-| бинеты,расправлялась с «экстремистами».Однако за парламентами,судами § и прессой сохранялась определенная свобода. В этой категории преобладало ли монархии, дополненные традиционными, лояльными монарху консер-| вативными и либеральными партиями. Этатизм здесь означал лояльность § существующему «старому режиму». Национализм, едва ли органический,
1 власть держала в узде. Политических врагов запугивали, бросали в тюрьмы, ^ но убивали крайне редко — если не считать краткий послевоенный период ° революционной смуты. Ощутив себя в целом в безопасности, режимы пере-х стали полагаться на убийства и, в частности, не потворствовали еврейским
2 погромам: евреи были для них полезны. Некоторые из них использовали ,| распространенные предрассудки против меньшинств, однако, как правило,
га
^ эти режимы всего лишь дискриминировали меньшинства, не стремясь их изгнать или уничтожить. Армии их были достаточно сильны, но внешняя политика оставалась осторожной. Налоговая и социальная политика также были консервативными, прокапиталистическими. Эти режимы противостояли и демократии, и модернизму.
Примеры таких режимов в межвоенный период: Греция вплоть до переворота Метаксаса, румынские режимы 1920-х и начала 1930-х, испанский режим Альфонсо XIII до 1923 г., режим адмирала Хорти и графа Бетлена в Венгрии 1920-х, христианско-социалистическое правительство канцлера Зейпеля в Австрии конца 1920-х, дофашистские итальянские правительства Саландры и Сонино, донацистские режимы Брюнинга, Шлейхера и фон Па-пена в Германии. Фашистские идеологии имели на них мало влияния; как правило, они оставались умеренными и прагматичными — в сравнении с тем, что за ними последовало. Но ни один из них не продержался долго.
6 Пэйн (Payne 1980; 1995: 15) разграничивает «правоконсерваторов», «праворадикалов» и «фашистов», и эта типология напоминает мою. В средней категории, в общем и целом, у него сливаются два моих промежуточных типа. При этом он относит к «консерваторам» некоторых из тех, кого я поместил в промежуточные категории (напр., Салазара, Сметону, короля Румынии Кароля).
Полуреакционные авторитарные режимы
Итак, старый режим (опирающийся на монархию, армию и церковь) противодействует давлению снизу, ужесточая репрессии. Он упраздняет или лишает силы законодательную власть, тем самым покончив с упомянутым выше двоевластием. Репрессии чередуются с дискриминационными мерами против «козлов отпущения» — левых, меньшинств, евреев. Режимы все еще боятся масс. Однако уже делают ограниченные модернистские шаги — поэтому я и называю их «полуреакционными». Они начинают присматриваться к органическому национализму, хоть пока и опасаются мобилизовать народ под его знаменами. На них начинает оказывать влияние идеология фашизма. Некоторые (например, Салазар, Пилсудский, При-мо де Ривера), по примеру Муссолини, культивируют власть одной партии, однако партии, контролируемой сверху: задача ее — не возбуждать массы, а приручать. Могут возникать парамилитарные формирования, однако скорее для парадов, чем для боев; монополия на военное насилие по-прежнему остается за армией. Внешняя политика остается осторожной, внутренняя — прокапиталистической, но становится явно модернизационной. Примо де Ривера и Пилсудский даже пытались провести социальные реформы, но этому воспротивились их консервативные сторонники: в результате Примо де Ривера был свергнут (см. главу 9), а Пилсудский совершил поворот вправо.
Таков был самый распространенный тип межвоенных режимов. Примеры его — венгерское правительство адмирала Хорти и других (см. главу 7), румынская «управляемая» демократия короля Кароля в 1930-х (глава 8), режим генерала Примо де Ривера, Испания, 1923-1930 гг. (он внес много корпоративистских элементов, см. главу 9), генерала Пилсудского, Польша, 1926-1935 гг., милитаристские режимы в Прибалтике (Сметона в Литве, 1926-1940 гг.; Ульманис в Латвии, 1934-1940 гг.; Пятс в Эстонии, 19341940 гг.)7, режим короля Зогу в Албании, 1928-1939 гг., короля Александра и регента Павла в Югославии в 1930-х, болгарского короля Бориса с 1935-го, правление Метаксаса в Греции, 1936-1938 гг., Дольфусса в Австрии с 1932 по 1934 г. (глава 6) и военная хунта в Португалии с 1928 по 1932 гг.
Корпоративистские режимы
Около трети режимов дрейфовали дальше. Они стремились повысить уровень этатизма, мобилизовать народ на основе органического национа-лизма,с удвоенной силой лепили козлов отпущения из левых и меньшинств.
В эту типологию не вполне укладываются страны Балтии. Поскольку у них до 1918 г. не было государственности, а после не было монархов, авторитарных правителей этих стран нельзя в строгом смысле назвать «реакционерами». Однако эти три страны обнаруживают прочие признаки реакционных режимов. Наиболее умеренным среди них можно считать Пятса. Его режим занял пограничную позицию между полу- и реакционным авторитаризмом.
А Ч
f Наконец — и это важнее всего — они начали, часто под давлением настоя-1 щих фашистских организаций, заимствовать многое из фашистской идео-3 логии и практики. Заимствования эти касались скорее этатизма «сверху»,
га ^
^ чем парамилитаризма «снизу». Слово «корпоративизм» передает этот образ
s
¡ единой иерархической организации, хотя термин этот не вполне точен: он стремится сгладить противоречия, часто возникавшие между основными | двумя составляющими системы, старорежимными авторитаристами и бо-§■ лее радикальными националистами. В целом прокапиталистические, неко-Ц торые корпоративистские режимы развивали патриархальную социальную
О
m политику и вмешивались в экономику, спонсируя ее развитие (хотя дру-
ü гие предпочитали порядок и стабильность бурной динамике капитализма). ф
£ Опорой режима оставалась армия: монополия на военное насилие в целом
о
| сохранялась за ней, лишь малая часть ее делегировалась парамилитарным
g формированиям. Во внешней политике воинственная националистическая
о риторика сочеталась с куда более осторожной практикой.
CQ
| Примеры этого — полуфашистские режимы, в которых фашистские
о тенденции умерялись противоположными: «монархо-фашизм» Метаксаса | в Греции после 1938 г., «клерикальный фашизм» или «австрофашизм» 1934 г. ¡§ (см. главу 6), «монархо-фашизм» короля Кароля в Румынии 1938 г., на сме-° ну которому в 1940-1944 гг. пришел «милитаристский фашизм» генерала
.......... Антонеску (см. главу 8). А еще был режим Виши во Франции, «радикаль-
¡5 но правые» правительства в Венгрии (глава 7), режим Салазара с его deus, с pátria et familia («Бог, родина и семья») и диктатура Франко, прожившая до га 1970-х. Диктатура Метаксаса была среди них самой умеренной: молодежное парамилитарное движение, корпоративистская риторика, массовые аресты, но единичные убийства и очень скромное давление на меньшинства. Метаксас не давал спуску монархистам, но самого монарха не трогал, а во внешней политике аккуратно лавировал между Германией и Великобританией (Kofas 1983). Вне Европы в том же русле действовала японская императорская власть, начиная с 1931 г. (хотя в Японии имелись и элементы фашизма); к тому же стремился и Чан Кайши, но ему недоставало инфраструктурной власти над Китаем.
Разумеется, я говорю об идеальных типах; в реальности границы между ними были достаточно размытыми. Где-то — как, например, в Венгрии и Румынии в конце 1930-х — сохранились парламенты, хотя баланс сил решительно сместился в сторону исполнительной власти. В Венгрии сохранился не только парламент. Вплоть до 1944 г. — уникальная ситуация для стран Оси — в этом парламенте были депутаты-социалисты. Границы между реакционными и органически-корпоративистскими режимами, как и между последними и фашистскими, также достаточно смазаны. Быть может, режим Примо де Ривера был скорее корпоративистским, чем реакционным. В режимах Франко и, в меньшей степени, Салазара фашисты
ч
часто выполняли грязную работу; а Кароль, Антонеску и Хорти в какой-то момент обнаружили, что фашисты стали самостоятельной силой в их правительствах. Вообще же между корпоративистами и фашистами шла ожесточенная борьба за власть.
Фашистские режимы
Фашизм представляет собой разрыв этого континуума, качественное изменение: в нем, одновременно с усилением репрессивных функций государства, к корпоративизму «сверху» добавляются парамилитаризм и электорализм «снизу». Расцвет парамилитаризма связан с очевидным упадком лояльности и сплоченности государственной армии. Армия раска- $ лывается, фашистские и парамилитаристские симпатии многих военных подрывают дисциплину, угрожая монополии государства на военную силу. Так складывается основное противоречие фашизма: противоречие между движением «снизу» — парамилитаризмом и опорой на демократические выборы, и движением «сверху» — этатизмом, основанным на принципе лидерства. Это противоречие не позволяло фашистским режимам, пришедшим к власти с помощью старых элит, превратиться просто в ультраправые режимы и придавало им радикальный характер. В сущности, фашистские вожди приходили из всех частей политического спектра, многие из них (как Муссолини, Деа, Мосли) даже были прежде социалистами. Фашизм поддерживал парамилитаризм внутри государства и милитаризм за его пределами. Он активно вмешивался в экономику, воплощая в жизнь фашистские теории экономического развития. Взаимоотношения фашистов с консерваторами и капиталистами оставались противоречивыми — но, по-видимому, и те, и другие нуждались друг в друге.
Примеров фашистских режимов у нас немного. Нацисты и итальянские фашисты — единственные, кто, придя к власти, успешно удерживал ее на протяжении ряда лет. Австрия опережала остальные страны по массовости фашистского движения, однако там оно было разбито на два противоборствующих течения: лишь с помощью гитлеровской армии в 1938 г. австрийские фашисты смогли прийти к власти. Венгерские и румынские фашисты пользовались широкой поддержкой, но подвергались и суровым преследованиям. Им удалось просочиться во власть и ненадолго взять верх над противниками лишь в 1944 г., ближе к концу войны. Здесь (как и в случае Испании) мы видим важность взаимоотношений между фашистами и другими авторитарными правыми: фашистские перевороты основывались на балансе сил между ними. Однако влияние фашизма распространялось намного шире. Корпоративистские режимы, репрессируя реальных фашистов, чтобы удержаться у власти, в то же время присваивали их идеи. В условиях войны заигрывали с фашизмом и присоединялись к странам
Ци Оси другие органические националисты: Глинкова партия в Словакии,
1 усташи в Хорватии, националисты прибалтийских стран, Белоруссии и
3 Украины. Но, разумеется, важнее всего были фашисты в Германии и в Ита-
га
^ лии. Их успех вдохновлял других. Марш Муссолини на Рим в 1922 г. стал
Л самой ранней победой фашизма, так что далее все авторитарные режимы
? поневоле воспроизводили или адаптировали к своим условиям итальян-
га
^ скую модель. Геополитическая власть Гитлера распространила влияние
р фашизма почти на всю Европу, хоть и ненадолго. Гитлер развязал мировую
со войну, погубившую всех фашистов. Фашистские режимы не успели пол-
$ ностью институционализироваться, и трудно сказать, как бы они выгляде-
| ли, проживи они подольше. Что в этом случае произошло бы с внутренне
4 нестабильным и оппортунистическим режимом Муссолини? Куда завела о бы Гитлера его неуклонная, пусть и несколько хаотическая радикализа-§ ция? Быть может, сложились бы стабильные корпоративистские / синди-
§ калистские структуры? Говоря о фашизме как самом крайнем проявлении
5
| авторитаризма, я сосредотачиваюсь не столько на самих авторитарных | режимах, сколько на предпосылках их радикализации. Меня интересует * проблема фашизма: вопрос о том, как и почему в рамках авторитарных ^ режимов, описанных выше, появились и набрали такую силу фашистские идеалы.
х Моя типология порождает три главных вопроса: почему половина Ев-
2 ропы неуклонно двигалась в сторону все большего авторитаризма? Почему | авторитаризм переродился в фашизм лишь в нескольких странах? И, нако-2 нец, почему лишь в двух из них фашизм победил сам, без поддержки извне? Далеко не все авторы четко разграничивают эти вопросы. Чаще всего в ответ на все три ссылаются на серьезные общественные кризисы начала ХХ века: идеологический, экономический, военный и политический. Далее мы увидим, что общий кризис лучше всего объясняет подъем авторитаризма в целом, куда хуже — возникновение фашистских движений, и совсем не объясняет успешный захват власти фашистами.
ВОЕННАЯ ВЛАСТЬ, ВОЕННЫЙ КРИЗИС
[...]
Правые парамилитарные организации, всевозможные лиги ветеранов множились после войны практически во всех странах. Они выиграли гражданскую войну в Финляндии, раздавили революцию в Венгрии 1919-1920-х, подавили левых в послевоенной Германии, Австрии и Польше, смели в 1923 г. гражданское правительство в Болгарии и чуть было не свергли законную власть в Эстонии в 1934 г. Это были знаменосцы первой волны фашизма. Все фашистские, а также некоторые корпоративистские и реакционно-авторитарные движения имели парамилитарный характер,
ведущие роли в них играли ветераны-фронтовики Первой мировой. Боль- Ц шинство теоретиков современного государства исходят из утверждения 1 Макса Вебера: государство обладает монопольным правом на насилие в об- Л
га
ществе. Это так, но это не всегда так. Даже анализируя современность, мы ^
стараемся разграничить власть военную и власть политическую. И воен- з ную силу мобилизует не только государство. Хотя все межвоенные режимы
имели мощные вооруженные силы, хорошо обученные, экипированные, |
закаленные в боях Первой мировой, армии некоторых государств были §■
идеологически расколоты изнутри. Различные идеологии, особенно пра- Ц
О
вые, захватили и рядовой, и офицерский состав; идеи правых откровенно ¡5 поддерживали прославленные ветераны — даже сам Верховный Главно- §
ш
командующий генерал Людендорф. Армия стремительно утрачивала дух £
о
кастовости и профессиональной замкнутости. Кое-где святая святых госу- | дарства превращалась в дискуссионный клуб. |
Связь между ветеранами войны и фашизмом зачастую рассматривают §
Ш
как связь между военной и экономической властью: ветераны, мол, были | недовольны своим материальным положением. Другой взгляд на эту про- о блему фокусируется на связи военной и идеологической власти, то есть на | росте парамилитарных идеалов и ценностей. Сторонники экономической ¡§ аргументации утверждают, что ветераны, происходившие в основном из °
низшего среднего класса (включая фермеров), после войны страдали от без- ............
работицы и материальных лишений, что и толкало их к экстремизму. Сто- ¡5 ронники аргумента парамилитарных ценностей указывают на военный ^ опыт фронта, бесклассового товарищества и иерархической субординации. га Ветераны верили, что в мирной жизни парамилитарная организация сможет достичь столь же великих общественных и политических целей, как и военная организация на войне. Правых среди ветеранов едва ли было больше, чем левых, однако между ними имелось существенное различие: правые были сплоченнее, они искали и находили «врагов народа», они готовы были «всем миром и одним ударом» разрешить наболевшие социальные проблемы. В последующих главах я разберу и оценю эти соперничающие теории на конкретных примерах, и мы увидим, что идеологическая аргументация ближе к истине.
Беды войны, а в некоторых случаях и поражение в войне обусловили собой изначальный политический кризис новых режимов; возможно, именно в этом была главная причина первоначального движения к демократизации. Но затем военное прошлое многих активных граждан, присущие им милитаристские ценности подтолкнули их к мысли о па-рамилитаризме как возможном пути к решению проблемы. Однако этого объяснения недостаточно. Напомню: ужасы войны испытала на себе вся Европа (да и многие другие страны), однако лишь в половине Европы возникли значительные парамилитарные движения. Не буду спорить: некие
А
ч
зародыши парамилитаризма и даже протофашистских движений среди ветеранов появлялись почти во всех странах — участницах войны. Весьма значительны были они в демократической Франции. В Великобритании возник небольшой, но влиятельный Британский союз фашистов Освальда Мосли. В США, как указывает Кэмпбелл (Campbell 1998), в 1920-х ударной силой правых в борьбе с «красными» стал Американский легион. Однако в сравнении с фашизмом в Германии, Италии, Венгрии или Румынии все это была рябь на воде. Отчасти (но не в случае Румынии) это, быть может, объясняется разницей между победой и поражением. Но похоже, что корни авторитаризма и фашизма следует искать не только в войне и ее результатах.
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ, ПОЛИТИЧЕСКИЙ КРИЗИС
[...] страхи многих консерваторов и некоторых либералов идеологически сближали их с фашизмом. Политический кризис переходного периода в массовом обществе разрушил прежние источники безопасности и порядка. Жизнь стала рискованной, а возрастающий национализм, этатизм и милитаризм грозили новыми рисками. Казалось, что лучше перестраховаться. Поскольку в дуалистическом государстве консерваторы имели легкий доступ к репрессиям, они могли, пользуясь футбольной терминологией, «первыми размочить счет» и не дать провести ответный мяч в свои ворота. Именно такая логика лежала в основе их параноидального страха перед «красной чумой». Увы, они не понимали, что «коричневая чума» фашизма может оказаться еще опаснее.
Следовательно, авторитаризм напрямую вырос из политического кризиса и блокировал для некоторых стран возможность демократического выхода из него. Дуалистическим государствам в центре, на юге и на востоке Европы (я включаю сюда и германоязычные страны) безопасный выход из кризиса мог быть гарантирован лишь при помощи репрессий. Либеральные страны северо-запада успешно преодолевали все кризисы, порожденные войной и капитализмом. Как пишет Юджин Вебер (Weber 1964: 139): «Фашизм двадцатого века — побочный продукт распада либеральной демократии». Но это не совсем верно. Государства, где либерализм был институционализирован, успешно преодолели кризис. Тезис этот нужно перефразировать: фашизм отразил в себе кризис дуалистических, полулиберальных, полуавторитарных государств, занимавших половину Европы и, наряду с экономическим и военным кризисами, столкнувшихся с кризисом перехода к демократии и национальному государству. В результате положение государства стало шатким, началось движение по нисходящей, и в самом государстве возник протест против либерализма: общество раскололось на два лагеря, каждый из которых имел значительную поддержку
в широких слоях населения. Нам необходимо проанализировать государ- f ственные элиты и партии так же тщательно, как и социальные классы. Гро- 1 моотводом для кризиса послужил не либерализм, а консерватизм. Именно 3
га
успех северо-западных консерваторов в превращении партий аристократов ^ в партии массового представительства позволил либеральным государствам | выжить. Там, где консерваторам не удалось совершить этот переход — кри- ?
га
зис переходного периода породил авторитаризм и распахнул двери перед ^
фашизмом. Хотя политический кризис во многом связан с долгосрочными ^
процессами экономического и геополитического/военного развития, а от- iL
части и с краткосрочными экономическими и военными потрясениями, ig
есть у него и специфически политические причины. И политический кри- |
зис, в свою очередь, породил потребность в реальных идеологиях. g
с
о
ИДЕОЛОГИЧЕСКАЯ ВЛАСТЬ, ИДЕОЛОГИЧЕСКИЙ КРИЗИС §
Ф
[-] I
Очевидно, что фашизм глубоко идеологизирован. Другие авторитарные ^ правые были далеко не так привержены идеологии. Они могли прагмати- I чески заимствовать у фашистов те их идеи, что помогали оставаться у вла- | сти, но тот радикальный переворот, которого требовал фашизм, старались g
затушевать и обезвредить. Однако предвоенные прародители фашизма ............
были интеллектуалами; и для самого фашизма интеллектуалы оставались
га
важными фигурами. В предвоенный период Моррас, Баррес, Сорель, такие ^ расовые теоретики, как Чемберлен и Гобино, а также толпа посредствен- >| ных журналистов, популяризаторов и памфлетистов — вплоть до авторов 2 печально известной антисемитской фальшивки, так называемых «Протоколов Сионских мудрецов» — имели куда больше читателей, чем состояло членов в довоенных фашистских или расистских политических организациях. И все фашистские движения продолжали обращаться прежде всего к высокообразованным людям — к университетским студентам, дипломированным специалистам, самым образованным представителям среднего класса. Сальваторелли (Salvatorelli 1923) называл свою целевую аудиторию «гуманистической буржуазией». Большинство интеллектуалов фашизму удалось привлечь лишь в Италии и Румынии, однако повсюду он привлекал значительное меньшинство — в том числе журналистов, радиоведущих, кинорежиссеров, художников. Фашизм стал движением, так сказать, интеллигенции низшего порядка.
Таким образом, фашистские программы формировались в контексте более широкой идеологии. Я уже приводил презрительный отзыв Код-ряну о типичном «пакете требований» обычной партийной программы. Фашисты помещали экономику или политику личных выгод и интересов в контекст Weltanschauung (миропонимания). Они провозглаша-
s ли стремление к высшим моральным целям, выходящим за пределы 1 классовой борьбы, готовность заново сакрализировать современное об-3 щество, все более материалистическое и загнивающее. Они говорили
га
^ о кризисе цивилизации, охватившем правительство, нравственность,
1 естественные и общественные науки, искусство и «стиль». Своих врагов они проклинали, используя моральную и очень эмоционально на-
| сыщенную риторику. Социалисты несли с собой «азиатское варварство»,
Л либералы были «испорченными» и «растленными». Наука «материали-
Ц стична». Культура «одряхлела», «выродилась»: ее необходимо обновить
О
m и оживить. Фашисты пропагандировали собственное искусство, архи-
2 тектуру, естественные и общественные науки, собственные молодежные ф
£ движения и культ нового человека, с особым интересом к стилистике
о
| и ритуалам. [...]
| Мы все ближе к объяснению выбора в пользу фашизма, сделанного че-
о тырьмя из пяти основных фашистских движений. Как уже отмечали дру-
CQ
| гие авторы, успешные фашистские движения старались модернизировать ¡и и национализировать чувство священного. Религиозный дух румынского | фашизма и (в меньшей степени) австрофашизма был очевиден. Итальян-¡§ ский фашизм разработал собственные нехристианские сакральные ритуа-° лы. Джентиле (Gentile 1990; 1996) говорит, что фашисты заново освятили
.......... государство, лишенное сакральности, и что Папа отнесся к этому с пони-
¡5 манием. Нюрнбергские факельные шествия и тому подобные мероприятия с также призваны были возродить ощущение сакральности — и в результате га нацистами стали многие немецкие церковные деятели. Не стоит, конечно, называть фашизм религией (как это делается в: Burleigh 2000; Griffin 2001): в фашизме нет концепции божества, возрождение и прогресс в нем — дело рук человеческих. Однако он тесно взаимодействовал с институциональными религиями и заимствовал кое-что из их практик — как и из практик социалистических движений.
Не менее важны для передачи ценностей и светские учебные заведения. С 1900 по 1930 г. количество студентов университетов в развитых странах возросло вчетверо — даже быстрее, чем в конце 1950-1960-х. Оба периода ознаменовал взрывной рост роли студентов в политике. В 1960-х студенты были левыми; после Первой мировой войны — решительно правыми. В табл. 2.2 показано, что число студентов быстрее росло в авторитарных странах. Если изъять из вычислений две обособленные страны, Болгарию и Данию, мы увидим, что в авторитарных странах рост числа студентов на 50-100% превышал те же цифры в либеральных странах непосредственно перед приходом к власти авторитаристов. К концу 1920-х разрыв сокращается: фашисты и авторитаристы, придя к власти в Венгрии и Италии, начали сознательно сокращать число буйных и плохо управляемых студентов. Расширение социального состава студенчества привело к тому, что
юные интеллектуалы «из простых» ощущали разрыв между университетом и домашними, семейными нравами и традициями. Важно помнить, что этот рост числа студенчества происходил в условиях доминирования немецких университетов. В эпоху всеобъемлющего экономического, военного, политического кризиса в умах студенческой молодежи распространялась германская РтоЫеттаИк — уж точно не способствующая успокоению, примирению с действительностью и принятию мирного либерализма. Стоит учитывать и психологические характеристики молодежи. Новые правые идеологии хорошо отвечали юношескому идеализму и морализму. Театральность д'Аннунцио, его панегирики юности находили живой отклик в молодежной среде. Муссолини быстро последовал этому примеру. Экстремальные сторонники нации-государства, прежде всего фашисты, продвигали и пропагандировали культ молодости. Фашизм был молод и, следовательно, современен, он был обществом будущего — вот что внушали фашисты своим юным сторонникам, и именно у молодежи неизменно находили свою основную поддержку.
з
га
А Ч
Таблица 2.2
РОСТ ЧИСЛЕННОСТИ СТУДЕНТОВ В АВТОРИТАРНЫХ И ДЕМОКРАТИЧЕСКИХ СТРАНАХ
Доля в 1900 г. = 1.00 Доля в 1920 г. = 1.00
1910 1920 1930 1930
Австрия 1,63 0,97
Болгария 4,90 19,31 22,45 1,16
Германия 1,58 2,56 2,90 1,13
Венгрия 1,33 0,98
Италия 1,03 2,05 1,78 0,87
Япония 1,92 3,20 7,28 2,28
Польша 1,86
Португалия 1,07 2,53 4,78 1,89
Румыния 1,98
Испания 1,52
Югославия 1,31
Среднее по авторитарным странам 1,92 5,93 7,84 1,45
Бельгия 1,47 1,73 2,01 1,16
Чехословакия 1,15
Дания 2,00 2,64 12,78 4,84
А о
3 га
аООООООООООООООФОООООООФООООФОФОООООООООООООООФОООООО« Финляндия Доля в 1900 г. = 1.00 Доля в 1920 г. = 1.00
1910 Х>0000000000000000000< 1,19 1920 >0000000000000000000« 1,25 1930 >00000000000000000000< 2,57 1930 >0000000000000000000000000000000000000000000000 2,06
Франция 1,38 1,67 2,63 1,58
Ирландия 1,18
Нидерланды 1,32 1,81 3,85 2,12
Норвегия 1,10 1,31 2,48 1,90
Швеция 1,11
Швейцария 1,62 1,65 1,63 0,99
Великобритания 1,48 1,93 2,09 1,08
США 1,45 2,52 4,90 1,94
Среднее по демократическим странам 1,45 1,83 3,88 1,76
А Ч
Источник: ЫИскеП 1993; 1995; 1998.
А о
Как мы увидим далее, во всех странах авторитарной половины Европы непропорционально высокую долю фашистов составляли высокообразованные профессионалы, а также студенты высших учебных заведений, университетов, семинарий и военных академий. Фашистские движения на северо-западе, напротив, были более социально разнообразны. Студенты составляли значительную долю фашистов во Франции и Финляндии, но не в Великобритании или скандинавских странах. Сразу после Великой Войны ветераны составляли большинство фашистов повсюду; однако большой процент фашистов из военных академий давала на северо-западе только Франция. В авторитарной половине Европы большинство учебных заведений были государственными и пропагандировали консервативный этатизм; в церковных учебных заведениях случалось по-разному. Иногда националистами были сами преподаватели8. И повсюду студенты выступали в авангарде фашистских движений.
Почему же фашизм массово привлекал «низовую» интеллигенцию? До некоторой степени в этом отражалось господство в континентальных системах образования немецких университетов, а также немецких и французских военных академий. Однако, возможно, рост массовых движений угрожал власти и положению тех интеллектуалов, что были аристократией при старых режимах. Экономическое объяснение состоит в том, что высокообразованные профессионалы и студенты не могли найти работу, от этого
8 В эту модель не вписывается Испания, где в университетах наблюдался больший раскол и влияние более старой традиции — либеральной и иногда светской, а также консервативного этатизма (см. главу 9).
склонялись к политическому радикализму — а поскольку были в основном f
выходцами из среднего класса, радикализм их принимал правые формы. 1
Более идеалистическое объяснение состоит в том, что интеллектуалов об- Л
щество наделяет идеологической властью. Исследовать и объяснять смысл ^
и значение происходящего — их работа. Кризис смыслов (порожденный со- з четанием множества кризисов) именно интеллектуалы ощущают особенно
т. га
остро — и первыми начинают искать на него новые ответы. В сущности, вы- s
сокообразованные люди, увлеченные фашизмом, не принадлежали к тем, §■
кто больше всего страдал от экономических потрясений. По-видимому, они iL
О
обращались к фашизму, привлеченные идеей государства-нации, превос- ¡5
ходящего классовые и иные различия. Разумеется, идеология развивается Ü
ф
не в отрыве от реальной жизни. Эти люди происходили из социальной сре- £
о
ды, в которой именно такие идеи пользовались особенной популярностью, | жили повседневной жизнью, в которой эти идеи находили свой отзвук. |
Поскольку большая часть фашистов была молодыми мужчинами, вы- §
CQ
сказывается иногда предположение, что это было «поколение 1914 года» — | первое взрослое поколение, заставшее Первую мировую войну (см., напр., о Wohl 1979). Исследуя конкретные случаи, я прихожу к выводу, что молодые | люди — и не одно, а три или по меньшей мере два поколения — черпали ¡§
vo
крайние национально-этатистские и парамилитаристские ценности не °
только в окопах, но и в военных академиях, университетах и других выс- ............
ших учебных заведениях. Началось это раньше Первой мировой войны. ¡5 Значительная часть офицерских корпусов Восточной Европы обучалась ^ в военных академиях Пруссии или Габсбургов. Метаксас, Кодряну, Сала- га ши писали о том, что именно там сформировались их идеи. Расширение системы резервистов познакомило с милитаристическим национализмом большую часть молодежи. Первая мировая война укрепила эти ценности — и оставила после себя множество молодых людей, вооруженных, в форме, считающих парамилитаризм эффективным средством достижения политических перемен. А военные академии продолжали пропагандировать воинствующий национализм и по окончании войны.
Я вкратце очертил те идеологические пути коммуникации, по которым распространялись авторитарные и фашистские идеи. Некоторые из них были международными; другие начинались с «приграничных» государств — Германии и Франции, но оттуда вели на юг и восток Европы, где соответствующие идеи интерпретировались в каждой стране согласно национальным традициям. Для основных носителей этих идей — молодых, образованных, зачастую религиозных мужчин, часто военнослужащих или ветеранов — фашизм представал как целостная система смыслов. Именно эти люди, в силу возраста и опыта, привнесли в фашизм то, что обычно считают его иррациональной стороной — свойственное молодости сочетание морализма и жестокости. Однако центр, юг и восток Европы не были
А
монолитны: я уже выделил несколько структур, прежде всего религиозных, придававших различным типам авторитаризма в этом регионе особые черты и окраску.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Межвоенный подъем национализма и этатизма, по-видимому, невозможно было остановить. Национальные государства, все более сильные и замкнутые в себе, возникали повсюду. Однако этот подъем мог бы воплотиться в более умеренных формах национал-этатизма. Основной разлом — географический и концептуальный — проходил между либераль-g ными демократиями и правым авторитаризмом в различных его формах. Почти все победители в Первой мировой войне склонялись к либеральной демократии. Однако не так-то легко было создать либерально-демократические национальные государства «росчерком пера», как попытались сделать в 1918 г. с проигравшими. В центре, на юге и на востоке Европы, где местные традиции и региональная культура не благоприятствовали парламентской демократии, она оставалась хрупкой и шаткой. Желание избежать риска, вместе с идеологией, превозносящей порядок и безопасность, вели к «профилактическим» репрессиям. Проиграв на выборах, передать верховную власть оппонентам — на северо-западе это была рутинная процедура; но там, где «мы» все более воплощали в себе мораль, цивилизацию и органическую нацию, а «они» все больше рассматривались как «изменники и предатели», это было очень проблематично. Партии здесь зачастую были более привержены высоким ценностям и идеалам, чем правилам демократической игры (Linz 1978). Там, где движение верит, что цель оправдывает средства, оно куда охотнее обращается к насилию.
И наоборот: верховная власть парламента стала на северо-западе традицией, укоренившимся институтом — и, следовательно, институтом устойчивым. Социалисты здесь не сдавались коммунистам, консерваторы — органическим националистам, все вместе поддерживали инструментальную рациональность средств, а не целей, и боролись за голоса колеблющихся избирателей, что было абсолютно естественно для многовековой, исторически выстраданной либеральной системы баланса интересов. Северо-запад успешно противостоял всем кризисам, пока на него не обрушились дивизии Гитлера. Пусть он страдал от Великой Депрессии, от рабочих стачек, от правительственных кризисов — собственные авторитарные правые никогда не становились для него серьезной угрозой. Рост фашизма виделся здесь не зарей дивного нового мира, а отдаленной и отвратительной угрозой цивилизации. На кризис северо-запад отвечал осторожным движением к центру, расширением избирательных прав, увеличением социальных пособий. Все это очевидно и пояснений не требует. Устоявшиеся институты
государственной власти не давали авторитаризму поднять голову — даже в периоды серьезных экономических кризисов и усиления классовых противоречий. Поэтому нам нет нужды подробно рассматривать прочные либеральные демократии — тем более что они немногим отличаются друг от друга.
Однако мы все еще не можем объяснить авторитаризм, особенно в его фашистском варианте. Тут мы сталкиваемся с проблемой «сверхдетерминизма». Эпоха благоприятствовала росту национал-этатизма, а все четыре источника социальной власти и четыре кризиса, поразившие Европу в те времена, помогают объяснить рост авторитаризма и фашизма. Классовый конфликт, обостренный догоняющим развитием, кризисы капитализма — все это тоже подбрасывало топлива в костер авторитаризма и фашизма. То же можно сказать и о военном кризисе — поражении в войне, распаде, потере территорий, которые повлекли за собой парамилитаризм и последующую гонку вооружений. И о дуалистических, полуавторитарных, полулиберальных государствах центра, востока и юга Европы. И о сетях идеологических коммуникаций, работающих на региональном и макро-региональном уровнях, среди образованной и вооруженной молодежи, все более увлекающейся фашизмом. В идеале можно было бы установить соотношение между этими четырьмя основными источниками авторитаризма и фашизма с помощью многовариантного анализа. Но у нас ограниченное количество стран и только «две Европы». И по обе стороны водораздела мы видим сложный комплекс причин, тесно переплетенных между собой.
ПУБЛИКАЦИЯ НА ЯЗЫКЕ ОРИГИНАЛА: MICHAEL MANN. FASCISTS. CAMBRIDGE UNIVERSITY PRESS, 2004. 440 Р.
ПЕРЕВОД С АНГЛИЙСКОГО: НАТАЛЬИ АЛЕКСЕЕВОЙ, СЕРГЕЯ АЛЕКСЕЕВА, ВЛАДИМИРА ТУЗА, НАТАЛЬИ ХОЛМОГОРОВОЙ.
ПОД НАУЧНОЙ РЕДАКЦИЕЙ АЛЕКСАНДРА ДЮКОВА.
___________ __________
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ И ЛИТЕРАТУРЫ
1. Berend I. Decades of Crisis: Central and Eastern Europe before World War II. Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1998. P. 201, 343-345.
2. Blinkhorn, M. Fascists and Conservatives. London: Unwin Hyman, 1990.
3. Burleigh M. The Third Reich. New York: Hill & Wang, 2000.
4. Campbell A. The invisible welfare state: Class struggles, the American Legion and the development of veteran's benefits in the 20th century United States. Ph.D. dissertation, University of California, Los Angeles, 1998.
A 4
f 5. Gentile E. Fascism as political religion // Journal of Contemporary History,
1 1990.
3 6. Gentile E. The Sacralization of Politics in Fascist Italy. Cambridge, Mass:
% Harvard University Press, 1996.
! 7. Gregor J. The Ideology of Fascism: The Rationale of Totalitarianism. New
York: Free Press. 1969. P. XI-XIV.
2 8. Griffin R. Caught in its own net: Post-war fascism outside Europe / Larsen p (ed.) Fascism outside Europe, 2001.
iL 9. Janos A. The politics of backwardness in Continental Europe, 1780-1945 //
ig World Politics, 1989, № 61.
| 10. Kallis A.The "regime-model" of fascism: A typology // European History
g Quarterly, 2000, № 30.
0 11. Kofas J. Authoritarianism in Greece: The Melaxas Regime. New York: § Columbia University Press, 1983.
° 12. Lee S. The European Dictatorships, 1918-1945. London: Methuen, 1987
£
| 13. Lindstrom U. Fascism in Scandinavia, 1920-1940. Stockholm:
| Almquist&Wiksell, 1985.
* 14. Linz J. Some notes toward a comparative study of fascism in sociological
J historical perspective / W. Laqueur (ed.). Fascisim: A Reader's Guide. Berkeley:
University of California Press. P. 89-91. x 15. Mann M. The Sources of Social Power, vol. 2: The Rise of Classes and
^ Nation-States, 1760-1914. New York: Cambridge University Press, 1993. J 16. Newman K.European Democracy between the Wars. London: George
1 Allen & Unwin.1970.P. 29-34.
17. Paxton R. The five stages of fascism // Journal of Modern History, 1998, № 70.
18. Payne S. Fascism: Comparison and Definition. Madison: University of Wisconsin Press, 1980. P. 126-135.
19. Payne S. A History of Fascism, 1914-1945. Madison: University of Wisconsin Press, 1995. P. 15, 290-312.
20. Polonsky A. The Little Dictators: The History of Eastern Europe since 1918. London: Routledge, 1975.
21. Salvatorelli L. Nazional-fascismo. Turin: Gobetti, 1923.
22. Soucy R. (1991). "French fascism and the Croix de Feu: A dissenting interpretation. "Journal of Contemporary History 26, no. 1. P. 159-188.
LIST OF SOURCES AND LITERATURE
1. Berend, I. (1998). Decades of Crisis: Central and Eastern Europe before World War II. Berkeley and Los Angeles: University of California Press. P. 201, 343-345.
2. Blinkhorn, M. (1990). Fascists and Conservatives. London: Unwin Hyman.
3. Burleigh, M. (2000). The Third Reich. New York: Hill & Wang.
4. Campbell, A. (1998). "The invisiblewelfare state: Class struggles, the American Legion and the development of veteran's benefits in the 20th century United States." Ph.D. dissertation, University of California, Los Angeles.
5. Gentile, E. (1990). "Fascism as political religion." Journal of Contemporary History.
6. Gentile, E. (1996). The Sacralization of Politics in Fascist Italy. Cambridge, Mass: Harvard University Press.
7. Gregor, J. (1969). The Ideology of Fascism: The Rationale of Totalitarianism. New York: Free Press. P. xi-xiv.
8. Griffin, R.(2001). "Caught in its own net: Post-war fascism outside Europe." In Larsen (ed.), Fascism outside Europe.
9. Janos, A. (1989). "The politics of backwardness in Continental Europe, g 1780-1945." World Politics 61.
10. Kallis, A. (2000). "The 'regime-model' of fascism: A typology." European History Quarterly 30.
11. Kofas, J. (1983). Authoritarianism in Greece: The Melaxas Regime. New York: Columbia University Press.
12. Lee, S. (1987). The European Dictatorships, 1918-1945. London: Methuen.
13. Lindstrom,U. (1985). Fascism in Scandinavia, 1920-1940. Stockholm: Almquist & Wiksell. P. 115.
14. Linz, J. (1976). "Some notes toward a comparative study of fascism in sociological historical perspective." In W. Laqueur (ed.), Fascisim: A Reader's Guide. Berkeley: University of California Press. P. 89-91.
15. Mann, M. (1993). The Sources of Social Power, vol. 2: The Rise of Classes and Nation-States, 1760-1914. New York: Cambridge University Press.
16. Newman, K. (1970). European Democracy between the Wars. London: George Allen & Unwin. P. 29-34.
17. Paxton, R.(1998). "The five stages of fascism." Journal of Modern History 70.
18. Payne, S. (1980). Fascism: Comparison and Definition. Madison: University of Wisconsin Press. P. 126-135; 1995: 290-312.
19. Payne, S. (1995). A History of Fascism, 1914-1945. Madison: University of Wisconsin Press.
20. Polonsky, A. (1975). The Little Dictators: The History of Eastern Europe since 1918. London: Routledge.
21. Salvatorelli, L. (1923). Nazional-fascismo.Turin: Gobetti.
22. Soucy, R. (1991). "French fascism and the Croix de Feu: A dissenting interpretation." Journal of Contemporary History 26, no. 1: 159-188.
МАНН МАЙКЛ — PhD, профессор социологии Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе (mmann@soc.ucla.edu). США.
