CC BY
16
УДК 168.1, 316.75 DOI: 10.31249/rphil/2024.01.07
ДУМОВ А.В.* ОБСУЖДЕНИЕ ОПРЕДЕЛЕНИЙ ЭКСТРЕМИЗМА И ТЕРРОРИЗМА НА СТРАНИЦАХ ЖУРНАЛА «TOPOI» (Обзор)
Аннотация. Обзор посвящен анализу нескольких статей, опубликованных во втором выпуске журнала «Topoi» за 2023 г. Это статья коллектива авторов (Х. Хассан, Л. Фарин, Н. Кинниш, Д. Мехиа, К. Тиндейл), содержащая результаты анализа практик применения понятия «экстремизм» и попытку создания нового определения, учитывающего недостатки актуально существующих, а также статья Х.А. Гаскона, посвященная рассмотрению содержания определений терроризма с помощью инференциалист-ского подхода к анализу терминов, разработанного Р. Брэндомом, а также выявлению эпистемических, оценочных и программных последствий применения этого термина. Анализируются авторские выводы относительно значения философских исследований понятий экстремизма и терроризма как для формирования теоретических представлений, так и для практических задач противодействия им.
Ключевые слова: экстремизм; терроризм; радикализм; теоретические вопросы обеспечения национальной безопасности; дефиниция; аргументация; условия использования; инференциальное значение термина.
DUMOV A.V. Discussion about definitions of extremism and terrorism on the pages of «Topoi» (Review)
*
© Думов Александр Витальевич - магистрант 2 курса, философский факультет ФГБОУ ВО «Государственный академический университет гуманитарных наук» (ГАУГН); avdumov@inbox.ru
102
Abstract. The review is devoted to the analysis of several articles published in the second issue of the «Topoi» journal for 2023. The first of them is an article by a team of authors (H. Hassan, L. Farine, N. Kinnish, D. Mejía, C. Tindale), containing the results of a consideration of the practices of applying the concept of extremism and an attempt to create a new definition that takes into account the shortcomings of the existing ones. The second of of them is an article by J.A. Gascón containing an analysis of the definitions of terrorism using the inferentialist approach to exploration of meaning of terms developed by R. Brandom, as well as finding of the epistemic, evaluative and programmatic consequences of the application of this term. The conclusions of that articles are analyzed regarding the significance of philosophical studies of extremism and terrorism concepts both for the formation of theoretical ideas about these phenomena and for the practical tasks of countering them.
Keywords: extremism; terrorism; radicalism; theoretical questions of national security; definition; argumentation; conditions of using; inferential meaning of term.
Для цитирования: Думов А.В. Обсуждение дефиниций экстремизма и терроризма на страницах журнала «Topoi» (Обзор) // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3: Философия. - 2024. - № 1. - С. 102-119. - DOI: 10.31249/rphil/2024.01.07
Всестороннее осмысление таких явлений, как экстремизм и терроризм, составляет одно из важных направлений философских исследований в структуре теоретического изучения проблем обеспечения национальной безопасности. Свидетельством актуальности развития данной отрасли философских исследований, обусловленной теми вызовами, с которыми сталкивается современное российское общество, является, в частности, защита диссертаций, в числе ключевых задач которых находится осмысление содержания понятия экстремизма и смежных ему1. Но эти задачи чаще все-
1 См. например: Излученко Т.В. Религиозная экстремистская деятельность: социально-философский анализ : дис. ... д-ра филос. наук. - Красноярск, 2022. - 350 с.; Лонский Я.А. Религиозный экстремизм как угроза духовной безопасности российского общества: социально-философский анализ : дис. ... канд. филос. наук. - Москва, 2022. - 183 с.
103
го реализуются в рамках социально-философских исследований отдельных форм экстремизма: анализ ключевых понятий и их определений либо рассматривается как пропедевтический относительно основного содержания, либо осуществляется на основе полученных результатов с целью анализа адекватности определений и/или их конкретизации. Даже в рамках исследований, авторы которых акцентируют внимание на необходимости анализа концептуального содержания и практики применения соответствующих терминологических единиц, им уделяется сравнительно немного внимания1. Этим обусловлено наличие потребности в изучении концептуального содержания понятий экстремизма, терроризма и смежных им.
Значимость для развития подобных исследований имеют изучение и оценка результатов философской рефлексии данной проблематики, в частности - представленных в зарубежной периодике. Так, интересными с точки зрения способов постановки вопросов и предложенных решений являются несколько статей, опубликованных во втором выпуске журнала «Topoi» за 2023 г. Стремление к критическому обсуждению неоднозначных и дискуссионных вопросов рассматривается редакционной коллегией «Topoi» в качестве отличия, определяющего цели развития журнала и содержание публикуемых на его страницах материалов2. Рассмотренные далее статьи лишь подтверждают установленное редакцией правило для дизайна исследований: их авторами уделяется внимание как анализу аргументации осмысляемых ими подходов, так и аргументированию собственных теоретических предложений.
В статье «Что такое экстремизм? Развитие определения в политической аргументации» представлены результаты исследова-
1 См. например: Кодзоков Б.В. Проблемы соотношения экстремизма и терроризма: понятия, типология, признаки // Образование и право. - 2022. - № 7. -С. 59-63; Римский А.В., Лысенко В.А. Специфика экстремизма: политико-правовые и философские определения // Наука и искусство. - 2023. - № 1 (37). -С. 115-126; Антонян Ю.М. Поиск сущности экстремизма // Вестник экономической безопасности. - 2022. - № 1. - С. 14-21.
2 См. раздел о целях на сайте журнала: https://www.springer.com/journal/ 11245/aims-and-scope
104
ния, выполненного коллективом авторов из Уинсорского университета (Х. Хассан, Л. Фарин, Н. Кинниш, Д. Мехиа, К. Тиндейл). Авторы характеризуют понятие экстремизма как чрезвычайно распространенное в современной политической аргументации, но при этом редко осмысливаемое [1, р. 573]. Отмечается, что понятие экстремизма часто неверно синонимизируется с понятиями терроризма и радикализма и для того, чтобы избежать подобной сино-нимизации, необходимо выработать фундаментальное и содержательно емкое определение.
Авторами делаются предварительные допущения о связи определения и аргументации. В понимании значимости анализа этой связи они солидарны с позицией Э. Шьяппы, согласно которой определения «индуцируюся риторически»1: изучение распространенного определения предполагает выявление «сил убеждения», стоящих за его формированием [1, р. 574]. Принимается во внимание и взгляд Д. Уолтона, предположившего, что определения, в особенности - этических терминов, редко бывают аргументативно нейтральными, а использование определения означает выражение (имплицитное) мнения о явлении или положении дел2. Отмечая, что само понятие экстремизма располагает к созданию определений, выражающих несходные взгляды, авторы не соглашаются с тем, что создание его аргументативно нейтрального определения представляется невозможным [1, р. 574]. В то же время ими разделяется позиция Уолтона, предполагающая, что использование определений в аргументации может рассматриваться как инструмент создания новых смыслов и изменения существующих [1, р. 574].
Далее авторы переходят к рассмотрению «проблемных» определений экстремизма. Первыми рассматриваются определения, основанные на отождествлении экстремизма и терроризма. В качестве типичных сторонников использования таких определений указываются У. Зартман и Г. Форе3. Отождествление терроризма и
1 Cm.: Schiappa E. Constructing Reality Through Definitions: The Politics of Meaning. - Minneapolis : University of Minnesota Press, 1999. - P. 1.
2 Cm.: Walton D.N., Reed C., Macagno F. Argumentation Schemes. - Cambridge : Cambridge University Press, 2008. - P. 67.
3 Cm.: Zartman W.I., Faure G.O. Engaging Extremists: Trade-offs, Timing, and Diplomacy. - Washington : United States Institute of Peace Press, 2011. - P. 1-19.
105
экстремизма, по мнению авторов, не является полезным для понимания того, что такое экстремизм, поскольку значительно сужает диапазон применимости определения [1, р. 575]. Более того, разграничение между этими понятиями необходимо не только для их последовательного теоретического осмысления, но и для практической ориентации в среде социальных явлений и работы с ними.
Определение экстремизма, данное Э. Гутманн, предполагает наличие у экстремиста однозначного взгляда на отдельный вопрос и стремления к выражению представления о превосходстве своей точки зрения, не ограничиваемого ни рациональной проверкой истинности ее содержания, ни публичным обсуждением1. Хотя данное определение избегает существенного недостатка отождествления экстремизма и терроризма, оно также имеет негативные особенности: предполагая, что экстремистская позиция исключает публичное обсуждение ее содержания, оно фактически рассматривает экстремизм как антидемократическое явление. Ввиду этого определение подвергается критике как акцентирующее исключительно негативные стороны экстремизма (позиция авторов на этот счет является значительно более широкой, что проявляется и в данном ими определении) [1, р. 576].
Нечеткость определений экстремизма и наличие порочного круга в них также рассматриваются в качестве их распространенных недостатков. Примерами становятся определения, данные К. Кассамом. Им выделяется три формы экстремизма - методическая, идеологическая и психологическая. Это выгодно отличает его подход от иных, так как позволяет дифференцировать способы существования экстремизма и отличить экстремизм от иных явлений, таких, как терроризм и фанатизм [1, р. 576]. Но Кассам не справляется с задачей фиксации смыслового инварианта, который позволил бы говорить о выделяемых им формах как о формах существования одного и того же явления, а используемые им определения являются круговыми. Так, методический экстремизм определяется им через указание на то, что его представителями будут являться лица или группы, использующие экстремистские
1 Cm.: Gutmann A. The Lure & Dangers of Extremist Rhetoric // Daedalus. -2007. - Vol. 136, Issue 4. - P. 71.
106
методы для достижения своих целей (I)1. Критику вызывают и привлекаемые Кассамом примеры: все формы экстремизма иллюстрируются отсылками к деятельности террористических организаций и историческим примерам политического террора, что сужает представление о проявлениях экстремизма.
Еще одной негативной тенденцией в определении экстремизма является отождествление экстремизма и фанатизма [1, р. 576]. Руководствуясь теоретико-аргументативным пониманием фанатизма, предложенным Х. Перельманом и Л. Ольбрехтс-Титекой (выделяются такие признаки, как изначальная спорность заявленного тезиса, отсутствие его однозначных доказательств и намеренное избегание свободного обсуждения2), авторы констатируют, что игнорирование публичного обсуждения ключевых тезисов, свойственное фанатизму, нередко совершенно не присуще экстремизму [1, р. 576]. Более того, экстремизм чаще всего предполагает активную презентацию идейного содержания в публичном пространстве, что обусловлено активным стремлением его «носителей» к достижению практических результатов.
Авторами предлагается собственное определение экстремизма [1, р. 577]: экстремизм - это решительно проводимая радикальная по своему характеру позиция (личная или групповая), могущая иметь как политическое, так и внеполитическое содержание, нацеленная на оспаривание или изменение существующего положения дел, которая может реализоваться как в позитивных, так и в негативных приложениях. Далее авторами раскрывается содержание каждого из элементов предложенного определения. Говоря о решительности, характерной для проведения экстремистской позиции, они отмечают, что, несмотря на открытость к обсуждению ее содержания, экстремист твердо придерживается ее ос-
1 Это прослеживается и в определениях других форм экстремизма: идеологический экстремизм определяется Кассамом через... экстремистское (крайнее) положение в идеологическом спектре. В свою очередь, политический экстремизм выделяется посредством указания на особое содержание его целей (они являются политическими). См.: Cassam Q. Extremism. A Philosophical Analysis. - London : Routledge, 2022. - P. 12, 40.
2 См.: Perelman C., Olbrechts-Tyteca L. The New Rhetoric. - Notre Dame : University of Notre Dame Press, 1969. - P. 62.
107
новных принципов [1, р. 578]. Обсуждение может стимулировать экстремистов к принятию возражений и частичному изменению своей позиции, не оказывая влияния на их отношение к базовым установкам. Непоколебимость в проведении основных принципов авторы считают признаком «цивилизованного»1 экстремизма, ар-гументативные проявления которого легко наблюдать в ситуации социальной дискуссии между представителями существенно различающихся точек зрения во взгляде на проблему [1, р. 578].
Радикальность экстремистской позиции понимается как наличие существенного отклонения от общепринятой точки зрения [1, р. 577]. Но не всякое убеждение, резко отличающееся от общепринятого, следует считать экстремистским, поскольку для последнего характерной является ориентация на значимые изменения социальных, экономических, культурных или политических структур [1, р. 577]. Экстремизм, таким образом, классифицируется авторами как разновидность радикализма. Все формы экстремизма являются радикальными, но не всякая форма радикализма будет являться экстремистской.
Экстремизм, по предположению авторов, совершенно не обязательно существует в связи с социальными движениями и течениями политической или религиозной мысли. Отдельно рассматриваемая личность может придерживаться экстремистских идей, не стремясь к формированию группы сторонников. Примером индивидуального экстремизма в негативном выражении является деятельность Т. Качинского, чьи радикальные технофобичес-кие и антипрогрессистские воззрения получили оформление в качестве манифеста личной системы взглядов2. Акты террора также совершались им индивидуально. Но истории известны и случаи, в ходе которых экстремизм убеждений отдельной деятельной личности становился источником формирования движений, яв-
1 Характеристика цивилизованности разрабатывается авторами на основании идей Т. Беджан: она предполагает не только терпимость к иным взглядам, но и открытость к взаимодействию, в том числе и спору с их представителями. См.: Bejan T.M. Mere Civility: Disagreement and the Limits of Toleration. - Cambridge : Harvard University Press, 2019. - P. 164.
2
См.: Качинский Т.Д. Индустриальное общество и его будущее (Манифест Унабомбера). - Санкт-Петербург: РЕВОЛВА, 2006. - 148 с.
108
ляющихся экстремистскими исходя из предложенного определения. К числу таких личностей авторы относят М. Ганди, М.Л. Кин-га-младшего, Н. Маккланг [1, р. 577].
Вопреки стереотипам использования данного понятия, экстремизм не обязательно связан с политическим содержанием (при этом можно было бы возразить авторам, отметив, что поскольку экстремизм всегда связан с оценкой существующего положения дел на уровне определенных общественных институтов и / или попыткой изменения этого положения, следует признать, что он всегда представляет собой политическое явление в широком смысле слова1). С внеполитическим экстремизмом, по мнению авторов, мы имеем дело при рассмотрении воззрений Галилея: хотя и следует признать, что его защита гелиоцентрической модели реализовалась в политическом контексте, предпосылки ее возникновения коренились в поле его научных, а не политических интересов [1, р. 578]. И формы проявления экстремизма, и идейное содержание отнюдь не всегда мотивированы политически.
Отличительной чертой экстремизма является стремление к изменению (как минимум - к фундаментальной критике) существующего положения дел в отдельно взятой сфере. Существует мейнстрим, преобладающая позиция, определяющая ценности и нормы деятельности групп людей. Желая трансформировать положение дел, экстремист всегда связывает себя с мейнстримом. Средства, которые экстремистски ориентированная личность или группа использует для изменения положения дел и критики преобладающих позиций, совершенно необязательно должны лежать за пределами контекста этого положения дел, в том числе нормативного. Группы и личности, выводящие себя за пределы социального контекста и тем самым противопоставляющие себя ему (авторы приводят в пример амишей [1, р. 578]), согласно предложенному определению экстремистскими не являются.
Критику со стороны авторов вызывает и универсализация практики использования понятия экстремизма в негативном клю-
1 Авторы не считают подобное возражение ценным для формирования содержательного определения экстремизма [1, р. 578].
109
че1. Интересна авторская апелляция к высказыванию М.Л. Кинга-младшего: «Вопрос состоит не в том, будем ли мы экстремистами, а в том, какого рода экстремистами мы будем»2. Практика использования понятия экстремизма Кингом предполагает возможность использования его для характеристики как негативных, так и позитивных явлений, так как оно служит лишь маркером «крайности», твердой последовательности (так, Христа он называет «экстремистом в любви», а пророка Амоса - «экстремистом в справедливости» [1, р. 578]). Способ интерпретации понятия, избранный Кингом, используется авторами для выработки общего, философского определения экстремизма, схватывающего существенные черты любых его проявлений (стоит признать, что ценность такого определения остается дискуссионной, так как игнорирование авторами складывающейся практики преимущественного использования данного понятия для рассмотрения негативных проявлений кажется не вполне обоснованным с прагматической точки зрения).
Для выявления специфического содержания понятия экстремизма авторами также применяется соотнесение объемов понятий экстремизма, радикализма, терроризма и фундаментализма (в случае с последним понятием они ограничиваются указанием на то, что если фундаментализм представляет собой нечто большее, чем характеристику религиозного мировоззрения, то между ним и
1 Для отечественных философских исследований экстремизма преимущественно характерно рассмотрение данного понятия в связи с его негативным содержанием, определяемым, в частности, ст. 1 Федерального закона от 25.07.2002 № 114-ФЗ. Авторы не стремятся элиминировать негативное содержание - они лишь предполагают, что экстремизм как явление стоит полагать значительно более многоплановым и сложным, не сводя к социально-деструктивным проявлениям, борьба с которыми составляет важнейшую задачу обеспечения национальной безопасности. На наш взгляд, важно понимать, что предложенное авторами разграничение «позитивных» и «негативных» проявлений экстремизма не является универсальным, так как сами критерии оценки всегда будут зависеть от задач защиты интересов безопасности конкретных обществ и государственных образований. Прагматика отдельных политических и правовых контекстов использования понятия экстремизма требует формирования определений, опирающихся именно на негативные аспекты его содержания.
2 См.: King M.L. Jr. The Negro Is Your Brother // The Atlantic Monthly. -1963. - Vol. 212, N 2. - P. 87.
110
экстремизмом можно установить некое соотношение, но его содержание они фактически не раскрывают). Терроризм рассматривается как явление, основанное на применении насилия, в силу чего негативное в любых своих проявлениях, тогда как экстремизм, исходя из определения, может иметь и «цивилизованные» формы: демонстрируется это утверждение деятельностью М.Л. Кинга по борьбе с расизмом, которая, несмотря на ненасильственный характер, являлась экстремистской. Если терроризм всегда предполагает политические цели, то экстремизм может выходить за рамки политики и проявлять себя в иных сферах человеческого мышления и деятельности [1, p. 579].
В разграничении экстремизма и радикализма авторы исходят из критического переосмысления понимания радикализма, предложенного К.Дж. Беком1: если Бек считает, что радикализм всегда основан на использовании внеинституциональных средств достижения целей (насилие, протесты, порча имущества и т.д.), то авторы полагают, что экстремист может применять для достижения своих целей как внеинституциональные, так и институциональные средства, и более того, он сам может являться как внеинституцио-нальным актором, так и институционализированным (авторский пример - принятое в 2017 г. экстремистское (согласно определению) решение Д. Трампа о временном запрете на въезд для граждан ряда стран с преимущественно мусульманским населением на территорию США) [1, p. 579]. Выбор подхода Бека представляется неудачным, поскольку сами авторы заявляют о том, что экстремизм представляет собой частный случай радикализма, но определение Бека оказывается слишком ограниченным (затрагивает только используемые средства), а более широкого определения радикализма, позволяющего соотнести его с экстремизмом как множество с его элементом, авторы не предлагают.
Резюмируя рассмотрение, авторы подчеркивают провока-тивность своей задачи - создать общее определение экстремизма, которое бы не было акцентировано на его негативных аспектах и могло бы быть применено для рассмотрения и исторически существовавших, и современных социальных движений (учений) [1,
1 См.: Beck C.J. Radicals, Revolutionaries, and Terrorists. - Cambridge : Pol-
ity, 2015. - P. 39-40.
111
р. 580]. Признавая ценность критического анализа существующих практик определения экстремизма, нельзя не отметить, что претензия на создание универсального определения, подобного предложенному, кажется несколько наивной: игнорирование конкретики исторических и социальных условий практики определения и классификации каких-либо движений (учений) как экстремистских делает полученное универсальное определение существенно ограниченным с практической точки зрения. Для задач рефлексии философских оснований противодействия экстремизму на государственном и общественном уровнях, к примеру, такое определение будет являться недостаточным. Замечание авторов о том, что определения всегда имеют ограничения и никогда не могут быть полностью аргументированы, применимо и к их собственному определению [1, р. 580]. Но предпринятый авторами критический анализ существующих определений ценен для социально-философских, юридических и политико-криминологических исследований в качестве примера осмысления способов понимания экстремизма.
Статья «Инференциальное значение спорных терминов: случай терроризма» исследователя из университета Мурсии Х.А. Гаскона является очерком авторского подхода к разрешению споров о содержании понятия терроризма. Гаскон отмечает, что использование термина «терроризм» часто становится средством делегитимизации действий политических оппонентов, применяемым с учетом двойных стандартов [2, р. 547-548]1. Положение дел в практике применения этого термина приводит некоторых иссле-дователей2 к мысли о том, что этот термин используется лишь для указания на насилие, не поддерживаемое говорящим (кажется, что социальная опасность подобного «релятивизма» в определении терроризма является очевидной). Стоит предположить, что если
1 Гаскон указывает на примеры применения таких стандартов в политической риторике США, но наиболее показательный случай такого использования термина «терроризм» наблюдается в официальных заявлениях украинского руководства: политически мотивированное применение насилия в отношении части собственного населения в 2014-2018 гг. получило название «антитеррористической операции».
2 Schmid A. The Definition of Terrorism // The Routledge Handbook of Terrorism Research. - London : Routledge, 2013. - P. 42.
112
бы этот термин не представлял бы собой ничего большего, чем политическое клеймо, то от его применения в нормативных и академических контекстах следовало бы отказаться. Но практика использования термина говорит об обратном: существует масса определений терроризма (только правительством США использовалось 20 различных определений [2, р. 548]), каждое из которых претендует на фиксацию объективного содержания терроризма как социального явления. Ясно, что недостатка в определениях терроризма не существует, но очевидно и то, что их многообразие не устраняет разногласий в практике применения термина.
Первое теоретическое предложение Гаскона - отказ от «платонизма» (эссенциализма) в понимании определений [2, р. 548]. Поиски сущности терроризма1 (Гаскон принципиально сомневается в ценности реальных определений вслед за Д. Хичкоком2) не приведут к достижению общемирового консенсуса: при всеобщем единодушии в оценке терроризма как крайне вредоносного социально-деструктивного явления имеется множество практик использования термина «терроризм», не подлежащих ни согласованию между собой, ни унификации. Как сделать полемику об определении терроризма более плодотворной? Гаскон считает, что для этого может использоваться инференциалистский подход Р. Брэндома [2, р. 548]. Тем самым от поиска сущности, стоящей за определением терроризма, Гаскон предлагает перейти к поиску условий и следствий3 использования этого термина [2, р. 549], к анализу самой практики словоупотребления. Учитывая многообразие возможных позиций относительно условий и следствий использования термина «терроризм», Гаскон сосредотачивается на
1 К сторонникам «платонизма» в анализе данной проблематики Гаскон относит В. Лакера и К. Веллмана. См.: Laqueur W. A History of Terrorism. - London : Routledge, 2017; Wellman C. On Terrorism Itself // Journal of Value Inquiry. - 1979. -Vol. 13, Issue 4. - P. 250- 258.
2 См.: Hitchcock D. Definition: a Practical Guide to Constructing and Evaluating Definitions of Terms. - Windsor : Windsor Studies of Argumentation, 2021.
3 Р. Брэндом полагал, что концептуальное значение всех терминов является инференциальным. Использование термина предполагает имплицитное принятие определенных выводов, наличия дедуктивного перехода от одних убеждений к другим [2, p. 549]. См.: Brandom R.B. Making it Explicit: Reasoning, Representing and Discursive Commitment. - Cambridge : Harvard University Press, 1994. - P. 119.
113
анализе тех практик использования, которые имеют наибольшее влияние, т.е. на практиках, осуществляемых от лица политических институтов государств и международных организаций [2, р. 550].
Выделяется несколько групп рассматриваемых следствий использования: эпистемические, оценочные и программные1 (две последних группы относятся к практическим следствиям по характеру возникающих дискурсивных обязательств) [2, р. 550]. В числе нетривиальных эпистемических следствий Гаскон рассматривает признание антидемократической мотивации терроризма, террористической ориентации на препятствование развитию свобод и прав человека. Основы такого понимания Гаскон усматривает в публичных заявлениях президентов США Дж. Кеннеди, Л. Джонсона, Р. Никсона, а также и Р. Рейгана, прямо характеризовавшего терроризм как антитезу демократии [2, р. 550]. Представление об имманентном антидемократизме террористических организаций позволяло обосновать ключевую роль США в борьбе с международным терроризмом: показательны слова Б. Клинтона о том, что Америка представляет собой наиболее открытое общество на земле и именно потому одновременно является и целью для террористических организаций, и бескомпромиссной силой в борьбе с ними [2, р. 551]. Подобные эпистемические следствия о мотивации терроризма встречаются и в резолюциях Генеральной Ассамблеи ООН в 1990-е годы2. В то же время они не встречаются в документах Организации исламского сотрудничества, Организации африканского единства, Организации американских государств. Для официальных позиций незападных организаций включение эписте-мических следствий об антидемократической мотивации терроризма и стремлении террористических организаций к попранию и ограничению прав и свобод человека является нехарактерным: вместо этого в них наблюдаются (более сдержанные и разумные, по замечанию Гаскона [2, р. 551]) указания на то, что терроризм
1 Здесь Гаскон следует И. Шеффлеру, который понимал под программными определениями такие, которые представляют собой выражение практической программы действий в отношении чего-либо. См.: Scheffler I. The Language of Education. - Springfield : Thomas, 1960. - P. 19.
2 См.: Saul B. Definition of "Terrorism" in the UN Security Council: 19852004 // Chinese Journal of International Law. - 2005. - Vol. 4, N 1. - Р. 141-166.
114
является угрозой для прав и свобод человека вне зависимости от его мотивации. На основании этого Гаскон делает вывод [2, р. 551] о том, что следствия об антидемократическом характере терроризма специфичны для западного политического дискурса.
Рассматривая оценочные следствия использования термина «терроризм», Гаскон указывает на то, что делигитимизирующий и уничижительный характер практики применения этого термина в публичном контексте определяет то, что ни одна террористически ориентированная персона или группа не применяет данный термин по отношению к себе (это касается и государственного террора) [2, р. 552]. Но если в отношении политического насилия существуют определенные механизмы легитимации (например, в рамках дискурсов борьбы с репрессивными режимами), то терроризм всегда рассматривается как преступное явление, которое не может иметь никаких оправданий (на что прямо указывает и преамбула к резолюции 48/122 Генеральной Ассамблеи ООН 1994 г. [2, р. 552]) и всегда подлежит осуждению. Ярко выраженный негативный аспект содержания понятия «терроризм» используется в равной мере всеми силами, ведущими борьбу с террористическими организациями и социальными проявлениями терроризма. Но в случае некоторых сил наблюдается избирательность в применении термина «терроризм», направленная на избежание делегитимизации собственных действий. В частности, Гасконом приводится замечание Дж. Коллинза1, согласно которому этот термин часто применяется к насилию, исходящему от левых или радикально правых сил, тогда как для характеристики политического насилия, осуществляемого США и их союзниками, используются такие термины, как «подавление мятежа», «конфликт низкой интенсивности», «борьба с терроризмом», «самооборона» и, наконец, «война» [2, р. 553].
Применение термина «терроризм» предполагает наличие следствий не только в контекстах политической аргументации и нравственной оценки, но и (что наиболее серьезно) в правовом контексте. Если действие или совершающая его сила характеризуются как террористические, то это влечет за собой применение
1 Cm.: Collins J. Terrorism // Collateral Language: A User's Guide to America's New War / Collins J., Glover R. (eds). - New York : New York University Press, 2002. -P. 163.
115
по отношению к ним серьезных юридических мер. Уголовные кодексы всех стран мира рассматривают деяния, которые могут быть охарактеризованы как террористические, в качестве преступных [2, р. 553]. Преступный характер терроризма признан на международном уровне, однако, даже несмотря на существование таких документов, как резолюция 1373 Совета Безопасности ООН 2001 г., отсутствие единообразия в определении приводит к негативным последствиям [2, р. 554]: терроризм криминализован, но неопределенность условий применения термина «терроризм» делает возможными и заключения о необходимости использования специальных правовых мер в достаточно разноплановых случаях.
Гаскон отмечает, что неопределенными являются скорее условия использования термина «терроризм», нежели следствия, в отношении которых (за исключением рассмотренного выше эпистемологического следствия) в международном контексте в общем виде имеется согласие [2, р. 554]. Предполагается, что определение терроризма должно зависеть от принятых условий использования самого термина [2, р. 554]. В связи с этим Гаскон считает необходимым рассмотреть трудности, которые возникают в связи с условиями использования. Так, неоднозначным является вопрос о том, может ли этот термин применяться к действиям государств: например, определение, используемое государственным департаментом США исключает такую возможность, выделяя в качестве акторов субнациональные группы и отдельных агентов, но в то же время фиксировались и случаи применения термина «терроризм» для характеристики действий государств и их руководства (случаи Ливии и Ирака) [2, р. 555]. Помимо этого, существует политически мотивированная характеристика «государство - спонсор терроризма», применение которой также носит оттенок произвола: в случае с никарагуанскими контрас руководство США было вынуждено присвоить им статус «повстанческого движения» для того, чтобы не попасть под определение спонсора терроризма [2, р. 555]. С учетом этого, Гаскон выражает согласие с замечанием Дж. Флет-чера о том, что вопрос государственного терроризма носит в большей степени политический, а не юридический характер1.
1 Cm.: Fletcher G.P. The Indefinable Concept of Terrorism // Journal of International Criminal Justice. - 2006. - Vol. 4, Issue 5. - P. 905.
116
Другой аспект неоднозначности условий использования термина «терроризм» находит свое выражение в вопросе о допустимости его применения по отношению к группам, идентифицирующим себя как освободительные движения. Резолюция 3034 Совета Безопасности ООН 1972 г. выражает поддержку национально-освободительных движений и указывает на законный характер их борьбы, однако возражение со стороны делегации США, высказанное в ходе прений на заседании Специального комитета по международному терроризму в 1977, сводится к тому, что несмотря на значимость целей, связанных с самоопределением или освобождением народов, такими группами не должны нарушаться нормы гуманитарного права [2, р. 556]. Гаскон считает, что даже несмотря на то, что действия такого движения могут находиться в рамках международного гуманитарного права, оновсе равно может быть классифицировано как террористическая исходя из определенных политических целей и интересов1. Такое положение дел стимулировало создание некоторыми международными организациями, например Движением неприсоединения, альтернативных определений терроризма, более последовательно отделяющих террористические действия от иных форм вооруженного сопротивления на основании содержания и мотивов (терроризм определяется как преступные действия, направленные на устрашение населения, группы лиц или отдельных лиц вне зависимости от того, кем, против кого и с какой целью они совершаются [2, р. 557]). Несмотря на наличие подобных определений, об актуальном достижении консенсуса относительно данной проблематики на международном уровне говорить не приходится.
1 Как показывает практика, не все акты политического самоопределения рассматриваются США и международными организациями как безусловно ценные демократические проявления. Например, Резолюция ЕБ-11/4 Генеральной Ассамблеи ООН 2022 г. рассматривает референдумы, прошедшие в Донецкой и Луганской народных республиках, а также Херсонской и Запорожской областях как фиктивные. Подобным образом и в Резолюции 68/262 Генеральной Ассамблеи ООН 2014 г. утверждается, что референдум, состоявшийся в Автономной Республике Крым и г. Севастополе, не имеет законной силы. Тезисы этих документов демонстрируют, что реальная оценка актов политического самоопределения со стороны стран Запада и контролируемых ими международных организаций является достаточно избирательной, а не безусловной.
117
Гаскон принимает тезис Ч. Тилли1 о том, что терроризм не является единым каузально последовательным феноменом [2, p. 558], и эссенциалистские определения, предполагающие наличие «сущности» или «сущностных свойств» терроризма, являются малопродуктивными. Он подвергает сомнению характерное для многих политиков и правоведов отношение к феномену терроризма, емко описываемое фразой «увидев, вы узнаете это» («you know it when you see it»). Немаловажным Гаскон полагает и замечание Шьяппы2, согласно которому определениями фиксируются не сущностные свойства вещей и явлений, а свойства, имеющие отношение к нашим целям [2, p. 558]. Споры вокруг определения терроризма, таким образом, Гаскон рассматривает как следствие существования агентов с различными моральными, юридическими, политико-риторическими целями, конституирующих различные условия применения термина. Дискуссия об определении терроризма - это дискуссия о целях, и эти цели могут быть как благородными (защита интересов общественной и государственной безопасности, недопущение беспрецедентных актов насилия, чем бы они ни были мотивированы), так и неблаговидными (устранение политических противников, обоснование разжигания вооруженных конфликтов3). Эта дискуссия о целях представляется Гаскону безотлагательной с точки зрения ее значимости, а ценность инференциалистского подхода к анализу значения терминов, разработанного Брэндомом, проявляется в том, что он позволяет конкретизировать обсуждение, указав на локализацию причин содержательной неопределенности термина именно в области целей его использования.
1 См.: Tilly C. Terror, Terrorism, Terrorists // Sociological Theory. - 2004. -Vol. 22, N 1. - P. 12.
2 См.: Schiappa E. Defining Reality: Definitions and the Politics of Meaning. -Carbondale : Southern Illinois University Press, 2003. - P. 69.
3 Дж. Коллинз показывает, что вектор обсуждения терроризма, задаваемый официальной риторикой США, таков, что к терроризму может быть причислено применение насилия любой стороной, выступающей против политики США. См.: Collins J. Terrorism // Collateral Language: A User's Guide to America's New War / Collins J., Glover R. (eds). - New York : New York University Press, 2002. -P. 157.
118
Несмотря на то что многие из заявленных авторами рассмотренных статей тезисов носят преимущественно дискуссионный характер, определенную ценность представляют используемые ими методологические средства и заданные направления поиска решений. Они могут быть применены как для изучения нормативных контекстов применения терминов «экстремизм» и «терроризм», так и для анализа способов обсуждения указуемых ими явлений в сфере массовых коммуникаций. Практики исследования существующих способов определения терроризма и экстремизма, развитые авторами рассмотренных выше работ, могут с успехом развиваться и дополняться с учетом потребностей отечественной сферы изучения теоретических проблем обеспечения национальной безопасности.
Список литературы
1. What is Extremism? Advancing Definition in Political Argumentation / Hassan H., Farine L., Kinnish N., Mejia D., Tindale C. // Topoi. - Springer Nature, 2023. -Vol. 42, Issue 2. - P. 573-581.
2. Gascon J.A. The Inferential Meaning of Controversial Terms: The Case of «Terrorism» // Topoi. - Springer Nature, 2023. - Vol. 42, Issue 2. - P. 547-559.
119
