CC BY
56
осуждаем статью «Рациональность»
В. П. Филатов
Проблему рациональности не отнесешь к обойденным вниманием наших философов. Вряд ли можно назвать другую тему, ||| вокруг которой велось бы столько дискуссий и которой было посвящено столько статей и специальных книг1. Тем не менее, эти дискуссии и публикации не привели пока хотя бы к относительному согласию в том, что, собственно, составляет суть проблемы, связанной с этим понятием, ни к достаточно общепринятому определению последнего. В. Н. Порус в своей книге рискнул даже назвать эту ситуацию «скандалом в философии».
В каком ключе в этой ситуации «избыточного дефицита» нужно писать статью «Рациональность» в новую энциклопе- ¡¡i1' дию по эпистемологии и философии науки? Можно ли учесть при подготовке такой статьи все основные контексты и дилеммы, важные для этой темы: рациональность познания и практического действия, научная и вненаучная рациональность, релятивизм и универсальность, субстанционалистская и функциональная ее трактовки и т. п.? А если можно, то не получится ли в результате «рациональность без берегов», в которой исчезнет граница между рациональным и нерациональным мышлением и поведением, поскольку любую упорядоченность в конце концов можно представить как своего рода рациональность.
Редакция журнала планировала предложить нашему известному философу B.C. Швыреву высказать свои соображения о том, что необходимо учитывать, когда пишешь словарную статью рациональности. По разным причинам эта задумка в ее первоначальном виде сорвалась. Но у него недавно вышла книга , на последних страницах которой в сжатом виде сопоставляются традиционный и современный подходы к рационапьно-
-i- ®
Пружинин Б. И. Рациональность и историческое единство научного Ф
знания. М., 1986; Автономова Н. С. Рассудок, разум, рациональность. Е
М., 1988; Касавин И. Т., Сокулер 3. А. Рациональность в познании и gj
практике: Критический очерк. М., 1989; Исторические типы рациональ- 5й
ности. Т. 1-2. М., 1995; Рациональность на перепутье. М., 1999. Кн. 1-2; X
Порус В. Н. Рациональность. Наука. Культура. М., 1999; Гайденко П. П.
=Г X
Научная рациональность и философский разум. М., 2003.
' Швьгоев В. С. Рациональность как ценность культуоы. М.. 2003.
сти. Эта сводка в форме оппозиций очерчивает ряд важных параметров и характеристик обсуждаемого феномена. Поэтому ее целесообразно привести перед публикуемыми затем статьями трех авторов, которые трактуют рациональность весьма различными способами.
В этом перечне первая формулировка описывает традиционный взгляд на рациональность, вторая - современный.
1. Рациональное сознание направлено на существующий независимо от субъекта миропорядок, причем предпосылки воспроизведения этого миропорядка в рациональном сознании не выступают предметом специального анализа. - Рациональность выступает как метарациональность, обязательно включающая критико-рефлексивную установку по отношению к своим собственным предпосылкам. Предметом рационального сознания становится, тем самым, деятельность по выработке рационального знания на основе имеющихся познавательных средств и предпосылок.
2. Тенденция к «закрытости», к движению в некоторой принятой системе координат. - Тенденция к «открытости», к возможности выхода за пределы любых «конечных» предпосылок рационального познания.
3. Монологизм, установка на отстаивание позиции, единственно претендующей на правоту. - Диалогизм, признание правомерности существования различных, не сводимых друг к другу позиций, стремящихся развернуть свои конструктивные возможности в этом соревновании.
4. Установка на полную рационализацию ментальности, недооценка или игнорирование внерациональных форм ментальности и культуры. - Признание невозможности исчерпывающей рационализации отношения человека к миру, установка на диалог с внерациональными формами ментальности и культуры. 5. Ответственность субъекта рациональности сводится к выходу на «твердую почву» эмпирического базиса, интеллектуальной интуиции, логической истинности; возможность фундаментального знания того или иного рода. - Субъект рационального сознания не может и не должен перекладывать ответственность на авторитет некоей внешней к нему когнитивной инстанции. В какие-то моменты он не может не идти на риск
X самостоятельного и вместе с тем гипотетического решения.
6. Установка на исключение ценностной «человеческой» С размерности знания. - Включение ценностей, «человеческой» © размерности в «тело» знания.
X 7. Понимание рациональности как прослеживания связей
«готового» Бытия. - Идея рациональности как конструктивной работы в пространстве соревнующихся позиций по движению в проблемной ситуации.
8. Противопоставление рационального сознания как воспроизводства внешней данности и проектно-конструктивной деятельности познания и сознания. - Понимание рационального познания как проектно-конструктивной деятельности по «достраиванию» проблемной ситуации, рассмотрение на этой основе рационального познания как частного вида рациональной деятельности вообще.
9. Абстрагирование рационального познания от контекста социальной деятельности. - Рассмотрение рационального познания в контексте социального действия, ориентированного так или иначе на позицию Другого.
10. Противопоставление рациональности свободе, творчеству и риску, тенденция связывать ориентацию на рациональность с попытками избежания драматизма человеческого бытия. - Понимание рациональности как в конечном счете осознания необходимости свободы и риска человеческого «поступка», в том числе и в сфере познания. j
А. Л. Никифоров
Рациональность (от лат. ratio - разум) - разумность, рассу- || дительность, целесообразность. Понятие рациональности ис- ' пользуется главным образом для оценки различных видов че- i! ловеческой деятельности и некоторых ее результатов. Это по- ¡|,« нятие употребляется в двух основных смыслах. У ]
Когда мы называем некоторую деятельность рациональной, ||| мы прежде всего имеем в виду, что эта деятельность целесообразна, т. е. приводит к поставленной цели. Если мы поставили перед собой некоторую цель, но все наши действия, направ- I \ ленные на достижение этой цели, не привели к успеху, то мы не назовем наши действия рациональными. Деятельность можно назвать рациональной лишь в том случае, если один из ее результатов совпадает с поставленной целью (или соответствует цели), т. е. соотнося результат и цель, мы приходим к выводу о том, что полученный результат — это именно то, к чему мы стремились. Соответственно нерациональной будет та деятельность, результат которой не соответствует поставленной Щ цели. l^s
При таком истолковании понятие рациональности оказыва- ^ ется двуместным предикатом, т. е. оценка всегда дается отно- ф сительно некоторой цели и в полном виде должна выглядеть 5 так: «Деятельность Д рациональна по отношению к цели Ц». ц Пока не указана цель некоторой активности, вообще нельзя * говорить о ее рациональности или нерациональности. То, что ^ рационально по отношению к одной цели, часто не будет pa- I циональным по отношению к другой цели. Например, вы види- .JUL1
А. Л. НИКИФОРОВ
■1 !
¡¡й
те человека, который бродит по лесу, вглядываясь под ноги. Рационально он действует или нет? - Об этом ничего нельзя сказать до тех пор, пока мы не знаем, какую цель он преследует. Если он ищет грибы, то его действия рациональны; если же он занят поисками клада, то, скорее всего, поступает нерационально.
Оценка рациональности зависит не только от цели, но и от условий деятельности: то, что рационально в одних условиях, может оказаться нерациональным в иных условиях. Рационально искать грибы в августе, но нерационально с этой целью бродить по лесу в январе. Таким образом, оценка рациональности должна включать в себя ссылку не только на цель, но и на условия деятельности: «Деятельность Д рациональна в отношении цели Ц в ситуации С». Главным и окончательным критерием рациональности является достижение цели: если цель достигнута, деятельность была рациональной; если же цель не была достигнута, действия были нерациональны, хотя они могли быть благородны, красивы и т. п. Рациональность в этом смысле можно назвать целерациональностью.
Однако часто мы хотим оценить рациональность наших действий еще до того, как цель достигнута или произошел отказ от ее достижения. Большая часть наших дел растягивается на месяцы, годы, порой на десятилетия. Как оценить рациональность еще незавершенной деятельности? Здесь мы пользуемся понятием рациональности в ином смысле. «Рациональность» часто истолковывают как «разумность», как соответствие некоторым законам разума, стандартам и нормам «разумной» деятельности. Если деятельность соответствует этим законам и правилам, она оценивается как рациональная; если же вы нарушили какие-то нормы, ваша деятельность нерациональна. Например, в нашей языковой культуре принято писать слева направо, это считается рациональным. Если вы вдруг начнете писать справа налево, это будет нерационально: никто не поймет написанного. Вот эти законы, нормы, правила и образуют стандарт рациональности, лежащий в основе наших оценок и позволяющий вынести суждение о рациональности или нерациональности деятельности еще до того, как она завершится: соответствует стандарту - рациональна, не соответствует - нерациональна. Ясно, что каждая область человече-^ ской деятельности имеет свои стандарты рациональности, по-* этому можно говорить о политической, экономической, Ф научной и иных видах рациональности. Рациональность в этом С смысле иногда называют логико-методологической рациональ-Ц ностью.
X Таким образом, термин «рациональность» может выражать
^ два понятия - понятие о целерациональности и понятие о логи-I ко-методологической рациональности. Каково соотношение (2) между ними? Ясно, что логико-методологическая рациональ-
ность является вторичном по отношению к целерационально-сти. Откуда берутся стандарты логико-методологической рациональности? Они возникают и формулируются в результате анализа и обобщения случаев успешной, т. е. приводящей к цели, деятельности, а также как следствие нашего познания внешнего мира, открываемых нами взаимосвязей вещей и явлений. Последовательность успешных действий, получив обобщенное выражение в виде набора некоторых предписаний и правил, становится тем стандартом, согласно которому планируются и осуществляются действия в аналогичных ситуациях и для достижения аналогичных целей. Безуспешная деятельность, не приводящая к намеченному результату, показывает нам, как нельзя действовать, и позволяет уточнить и скорректировать правила успешной деятельности. Вот так и формируются стандарты рациональности.
Фундаментальный характер целерациональности отчетливо проявляется в случаях изменения стандартов «разумной» деятельности. Действительно, если бы «разумные», т. е. согласующиеся с логико-методологическими нормами, действия всегда приводили к успеху, а «неразумные» всегда оказывались бесплодными, то стандарты рациональности - будучи однажды установлены - оставались бы неизменными. Однако мы знаем, \ ч что стандарты рациональности со временем изменяются. Изме- н |! няются условия жизни и деятельности, и порой человек, действующий «неразумно», нарушающий признанные нормы и принципы рационального действия, вдруг добивается успеха, ¡¡(П! достигает поставленной цели. Он действовал нерационально с точки зрения логико-методологической рациональности, но !' вполне рационально - с точки зрения целерациональности. И это оказывается главным: мы вынуждены изменить наш стандарт рациональности, включив в него принцип новой успешной деятельности. Например, через глубокую реку можно переправиться только вплавь или на лодке. Все попытки найти брод оказывались безуспешными. Если кто-то попытается перейти речку вброд, его попытка будет оценена как нерациональная. Но однажды кому-то все-таки удается найти брод (скажем, река со временем обмелела). Действуя «неразумно» с точки зрения существовавших стандартов рациональности, он, тем не менее, достиг цели! Стандарты рациональности придет- ^ ся изменить.
Ф С
А. А. Ивин §
х г
Рациональность - разумность, характеристика знания с Я1 точки зрения его соответствия наиболее общим принципам
X
мышления, разума. Поскольку совокупность таких принципов (М)
А. А. ИВИН
не является вполне ясной и не имеет отчетливой границы, понятию «рациональность» свойственны и неясность, и неточность.
Понятие «рациональность» имеет многовековую историю, но только со второй половины XIX в. оно стало приобретать устойчивое содержание и сделалось предметом острых споров. Во многом это было вызвано рассмотрением теоретического , . знания в его развитии, уяснением сложности и неоднозначно-< ! сти процедуры обоснования. Последняя никогда, в сущности, не завершается, и ни один ее результат, каким бы обосновании ным он ни казался, нельзя назвать окончательным - он остается ' ' только гипотезой. Никаких абсолютно надежных и не пересматриваемых со временем оснований теоретического знания не существует; можно говорить только об относительной их надежности. В рациональности, в оценке знания с точки зрения общих требований разума стали видеть своеобразную компенсацию ставшей очевидной ненадежности процедуры обоснования. Переосмысление «классической» проблемы обоснования и отказ от фундаментализма выдвинули на первый план проблему рациональности.
Поскольку мышление человека является разным не только в разные исторические эпохи, но и в разных областях его приложения, существенным является различие между двумя уровнями рациональности: универсальной рациональностью, охватывающей целую эпоху или культуру, и локальной рациональностью, характеризующей особенности мышления в отдельных областях теоретизирования конкретной эпохи или культуры.
Универсальная рациональность предполагает, в частности, соответствие требованиям логики и требованиям господствующего в конкретную эпоху стиля мышления.
Предписания логики составляют ядро рациональности любой эпохи, и вместе с тем они не являются однозначными. Прежде всего, не существует единой логики, законы которой не вызывали бы разногласий и споров. Логика слагается из необозримого множества частных систем; «логик», претендующих на определение закона логики, в принципе, бесконечно много. Известны классическое определение логического закона и логического следования, интуиционистское их определение, определение в паранепротиворечивой, в релевантной логике и т. д. Ни одно из этих определений не свободно от критики и
X С£
ф от того, что можно назвать парадоксами логического следова-
О
ния. «Что имеется в виду, когда требуется соответствие логи-
ц ке?.. Ведь существует целый спектр формальных, полуфор-
* мальных и неформальных логических систем: с законом ис-
■у ключенного третьего и без него, с законом недопустимости
¡Е противоречия и без него (логика Гегеля), с принципом, что
■Л) противоречие влечет все что угодно, и без него» (П. Фейера-
1
I
арн
М'М1
бенд). Особенно сложно обстоит дело с требованием рассуждать непротиворечиво, фиксируемым законом противоречия. Аристотель называл данный закон наиболее важным принципом не только мышления, но и самого бытия. И вместе с тем в истории логики не было периода, когда этот закон не оспаривался бы и дискуссии вокруг него совершенно затихали. Относительно мягкая критика требования (логической) непротиворечивости предполагает то, что если перед теоретиком встала дилемма: заниматься устранением противоречий из теории или работать над ее дальнейшим развитием, обогащением и проверкой на практике - он может выбрать второе, оставив устранение противоречий на будущее. Жесткая критика требования непротиворечивости отрицает универсальность этого требования, приложимость его в некоторых, а иногда и во всех областях рассуждений. В частности, диалектика, начавшая складываться еще в античности, настаивает на внутренней противоречивости всего существующего и мыслимого и считает такую противоречивость основным или даже единственным источником всякого движения и развития. Для коллективистских обществ (средневековое феодальное общество, тоталитарное индустриальное общество и др.) диалектика является необходимой предпосылкой решения ими ключевых социальных проблем; индивидуалистические общества (древнегреческие демократии, современные либеральные демократии) считают диалектику, постоянно тяготеющую к нарушению законов логики, интеллектуальным мошенничеством. Это означает, что рациональность коллективистского мышления, взятого с обязательными для него экскурсами в диалектику, принципиально отличается от рациональности индивидуалистического мышления и что в рамках каждой эпохи намечаются два типа универсальной рациональности, различающиеся своим отношением к требованиям логики.
Рациональность не оставалась неизменной на протяжении человеческой истории: в античности требования разума представлялись совершенно иначе, чем в Средние века; рациональность современного мышления радикально отличается от рационального мышления Нового времени. Рациональность, подобно искусству, аргументации и т. д., развивается волнами, или стилями; каждой эпохе присущ свой собственный стиль ^ рациональности, и смена эпох является, в частности, сменой с£ характерных для них стилей рациональности. Сам стиль ра- Ф циональности эпохи, складывающийся стихийно-исторически, 0 укоренен в целостной ее культуре, а не в каких-то господству- С ющих в конкретный исторический период идеях, философских, | религиозных, научных или иных концепциях. Социально- ЗГ историческая обусловленность стилей рациональности опосре- Д. дуется стилем мышления эпохи, представляющим собой сис- ^
№ 11
тему глобальных, по преимуществу имплицитных, предпосылок мышления.
В истории рациональности отчетливо выделяются четыре основных периода ее развития, соответствующие главным этапам развития общества: античность, Средние века, Новое время и современность. Первобытное мышление не является рациональным и составляет только предысторию перехода в осевое время от мифа к логосу. Глубокие различия между рациональностью разных исторических эпох можно проиллюстрировать, сравнивая, например, рациональность Нового времени и современную рациональность. Мышление Нового времени подчеркнуто антиавторитарно, для него характерны: уверенность в том, что всякое («подлинное») знание может и должно найти со временем абсолютно твердые и неизменные основания (фундаментализм), кумулятивизм, аналитичность, бесконечные поиски определений, сведение обоснованности к истинности, редукция всех употреблений языка к описанию, отказ от сравнительной аргументации, стремление ко всеобщей математизации и т. д. Современное мышление не противопоставляет авторитеты («классику») разуму и считает «аргумент к авторитету» допустимым во всех областях, включая науку, не ищет окончательных, абсолютно надежных оснований знания, не истолковывает новое знание как простую надстройку над всегда остающимся неизменным старым фундаментом, противопоставляет дробности восприятия мира системный подход к нему, не переоценивает роль определений в структуре знания, не редуцирует обоснованность (в частности, обоснованность оценок и норм) к истинности, не считает описание единственной или ведущей функцией языка, использует, наряду с абсолютной, сравнительную аргументацию, не предполагает, что во всяком знании столько научности, сколько в нем математики, и т. д. Многое из того, что представлялось мышлению Нового времени естественными, не вызывающими сомнений предпосылками правильного теоретизирования, современному мышлению кажется уже предрассудком.
«Вневременная рациональность», остающаяся неизменной во все эпохи, очень бедна по своему содержанию. Требования универсальной рациональности, меняющейся от эпохи к эпохе, довольно аморфны, даже когда они относятся к логике. Эти требования историчны; большая их часть носит имплицитный § характер: они не формулируются явно, а усваиваются как «дух
в эпохи», «дух среды» и т. п.
ц Универсальная рациональность действует только через ло-
X кальную рациональность, определяющую требования к мыш-
лению в некоторой частной области. ЗС Характерным примером локальной рациональности являет-
||) ся научная рациональность, активно обсуждаемая в последние
десятилетия и представляющая собой совокупность ценностей, норм и методов, используемых в научном исследовании. От стихийно складывающейся научной рациональности необходимо отличать разнообразные ее экспликации, дающие более или менее полное описание эксплицитной части требований к разумному и эффективному научному исследованию. В числе таких экспликаций, или моделей, научной рациональности можно отметить индуктивистскую (Р. Карнап, М. Хессе), де-дуктивистскую (К. Поппер), эволюционистскую (С. Тулмин), реконструктивистскую (И. Лакатос), анархистскую (П. Фейе-рабенд)и др.
Локальная рациональность предполагает: определенную систему ценностей, которой руководствуются в конкретной области мышления (науке, философии, политике, религии, идеологии и т. д.); специфический набор методов обоснования, применяемых в этой области и образующих некоторую иерархию; систему категорий, служащих координатами мышления в конкретной области; специфические правила адекватности, касающиеся общей природы рассматриваемых объектов, той ясности и точности, с которой они должны описываться, строгости рассуждений, широты данных и т. п.; определенные образцы успешной деятельности в данной области.
Универсальная рациональность вырастает из глубин культуры своей исторической эпохи и меняется вместе с изменением культуры. Два трудных вопроса в отношении данной рациональности пока остаются открытыми: если теоретический горизонт каждой эпохи ограничен свойственным ей стилем рациональности, то может ли одна культура осмыслить и понять другую культуру? Существует ли прогресс в сфере рациональности и может ли рациональность одной эпохи быть лучше, чем рациональность другой эпохи? О. Шпенглер, М. Хай-деггер и другие полагали, что предшествующие культуры непроницаемы и принципиально необъяснимы для всех последующих. Сложная проблема соизмеримости стилей рациональности разных эпох, относительной «прозрачности» предшествующих стилей для последующих близка проблеме соизмеримости научных теорий. Можно предположить, что историческая объективность в рассмотрении рациональности мышления возможна лишь при условии признания преемст- ^ венности в развитии мышления. Отошедшие в прошлое способ ц теоретизирования и стиль рациональности могут быть поняты, Ф только если они рассматриваются с позиции более позднего и § более высокого стиля рациональности. Последний должен со- ц держать в себе, выражаясь гегелевским языком, «в свернутом Ц виде» рациональность предшествующих эпох, представлять ц собой, так сказать, аккумулированную историю человеческого Д мышления. Прогресс в сфере рациональности не может озна- а
11 Зак. 2250 161
А. А. ИВИН
чать, что, например, в Средние века более эффективной была бы не средневековая рациональность, а, допустим, рациональность Нового времени и тем более современная рациональность. Если рациональность является порождением культуры своей эпохи, то каждая историческая эпоха имеет единственно возможную рациональность, которой не может быть альтерна-тивы. Ситуация здесь аналогична истории искусства: современное искусство не лучше древнегреческого искусства или искусства Нового времени. Вместе с тем прогрессу рациональности можно придать другой смысл: рациональность последующих эпох выше рациональности предшествующих эпох, поскольку первая содержит в себе все то позитивное, что имелось в рациональности вторых. Прогресс рациональности, если он и существует, не является законом истории.
Разум не представляет собой некоего изначального фактора, призванного играть роль беспристрастного и безошибочного судьи. Он складывается исторически, и рациональность может рассматриваться как одна из традиций. «Рациональные стандарты и обосновывающие их аргументы, - пишет Фейе-рабенд, - представляют собой видимые элементы конкретных традиций, которые включают в себя четкие и явно выраженные принципы и незаметную и в значительной части неизвестную, но абсолютно необходимую основу предрасположений к действиям и оценкам. Когда эти стандарты приняты участниками такой традиции, они становятся «объективной» мерой превосходства. В этом случае мы получаем «объективные» рациональные стандарты и аргументы, обосновывающие их значимость». Вместе с тем разум - особая традиция, отличная от всех иных. Он старше других традиций и пропускает через себя любую из них; он универсален и охватывает всех людей; он гибок и критичен, поскольку имеет дело в конечном счете с истиной. Из того, что разум - одна из традиций, Фейерабенд делает два необоснованных вывода: во-первых, рациональность как традиция ни хороша, ни плоха - она просто есть; во-вторых, рациональность кажется объективной лишь до тех пор, пока она не сопоставляется с другими традициями. Позиция Фейерабенда представляет собой, в сущности, воспроизведение старой, отстаивавшейся романтизмом трактовки традиции как исторической данности, не подлежащей критике и совершенст-* вованию. Традиции проходят, однако, через разум и могут оце-Ф ниваться им. Эта оценка является исторически ограниченной,
с поскольку разум принадлежит определенной эпохе и разделяет Щ все ее «предрассудки». Тем не менее оценка с точки зрения разе циональности может быть более широкой и глубокой, чем ^ оценка одной традиции с точки зрения какой-то иной тради-X ции, неуниверсальной и некритической. Разные традиции не ||) просто существуют наряду друг с другом - они образуют опре-
деленную иерархию, в которой разум занимает особое, привилегированное место.
Слово «рациональность» многозначно. Помимо рациональности как соответствия правилам и стандартам разума, рациональность может означать соответствие средств избранной цели (целесообразность, или целерациональность, по М. Веберу), способность всегда выбирать лучшую из имеющихся альтернатив (по Р. Карнапу, действие рационально, если оно имеет максимально ожидаемую полезность), сравнительную оценку знания, противопоставляемую его абсолютной оценке, или обоснованию, и т. д.
В. Н. Порус
Рациональность - термин, символизирующий одну из ключевых тем философии, фундаментальную проблему, решение которой определяется общим содержанием той или иной фило-софско-методологической концепции. Проблема состоит в выяснении смысла «разумности» как предикации (бытия, действия, отношения, цели и т. д.). Уже на уровне этой предельной общности проблема «разветвляется», приобретая различные формы и аспекты. Что такое разумность, каковы ее существенные определения? К каким родам и видам бытия применимы эти определения? Исторически изменяемы и относительны эти определения или же неизменны и абсолютны? Возможны ли градации «рациональности»? На каких основаниях могла бы строиться типология различных типов рациональности? Ответы на эти и подобные вопросы определяют тот или иной подход к раскрытию темы рациональности.
«Логоцентрическая» парадигма европейской философии, сложившаяся в античности и достигшая своей наиболее законченной формы в классическом рационализме, зиждилась на убеждении в абсолютности и неизменности законов Вселенского Разума, постигаемых человеком и обнаруживаемых им в собственной духовной способности. Наиболее ясными и очевидными из этих законов античная высокая философская классика признавала законы логики, которые, согласно Аристотелю, являются фундаментальными принципами бытия и мышления. От этого ведет начало тенденция уравнивать «рациональность» и «логичность»: все, что соответствует зако- Ф нам логики, рационально, то, что не соответствует этим за- ^ конам, нерационально, то, что противоречит логике, ирра- ц ционально. Ц
Но «разумность» и «логичность» - не синонимы. Дело не др только в том, что логически корректными могут быть и вполне бессмысленные «умозаключения». «Разумность» некоторой •Ц)
В. Н. ПОРУС
системы (объектов, рассуждений, действий, способов поведения и т. д.) может быть определена такими, например, признаками, как целесообразность, эффективность, экономия средств для достижения цели, гармоничность и согласованность элементов, объяснимость на основании причинно-следственных зависимостей, систематичность, успешная предсказуемость и другими подобными свойствами и характеристиками. Идеал рациональности, выработанный классическим рационализмом, охватывает все, возможно, бесконечное множество таких характеристик; в этом смысле идеальная рациональность - это совпадение с Абсолютным Разумом.
Однако рациональность как характеристика умственных и практических действий человека, разумеется, не совпадает с этим идеалом. Поэтому для ее описания «выбирают» те ее свойства, которые полагаются существенными. В зависимости от этого выбора, имеющего исторически и культурно обусловленный характер, «рациональность» предстает в различных формах. Отсюда - возможность исторической типологии рациональности (античная, средневековая рациональности, научная рациональность Нового времени, «неклассическая» рациональность науки первой половины XX в. и т. д.). Отсюда же - восходящее к средним векам и увенчанное в философии Канта различение «рассудка» и «разума» (соответственно рассудочной и разумной рациональности). Рассудочная рациональность оценивается по определенным (и достаточно жестким) критериям (законы логики и математики, правила и образцы действия, каузальные схемы объяснения, принципы систематики, фундаментальные научные законы и др.). Разумная рациональность - это способность оценки и отбора критериев, их обсуждения и критики, она необходимо связана с интеллектуальной интуицией, творческим воображением, конструированием и т. д. Разумная рациональность выступает как основание критической рефлексии над рассудочной рациональностью.
Для рассудочной рациональности критика ее критериев выступает как нечто нерациональное или даже иррациональное. Однако догматическое следование жестко обозначенным и «узаконенным» критериям также есть не что иное, как «неразумность», опасное окостенение разума, отказывающегося от ¡5, творческого и конструктивного развития. «Критериальный» § подход к раскрытию темы рациональности заключает в себе С возможность противоречия. Так, если в роли критериев рацио-
О
нальности приняты законы классической (двузначной) логики, то «критика» этих законов сторонниками неклассической (многозначной, интуиционистской) логики выглядит иррациональной. Аналогичные подозрения у сторонников «физического детерминизма» вызывают индетерминистические описания
объектов микромира. Конфликт может быть «улажен»: двузначная логика перемещается на уровень метаязыка логической теории, и ее законы остаются обязательными условиями построения этой теории; детерминизму придается «более широкий» (в частности, вероятностный) смысл и т. д. Но, вообще говоря, если рациональность полностью определяется своими критериями, то сам выбор этих критериев не может быть обоснован рационально (из-за «логического круга») и, следовательно, совершается по каким-то иным, например по ценностным, соображениям. Это делает выбор критериев рациональности результатом явных или неявных конвенций и прагматических решений, а сами эти конвенции и решения могут не совпадать и даже противоречить друг другу.
Противоречие воспроизводится и тогда, когда пытаются определить рациональность через некий ее образец (таковым, например, с давних пор считалась наука, в особенности математическое естествознание). Споры, составившие основное содержание философии науки XX в., показали, что попытки >
определения границ науки и научной деятельности (проблема I
демаркации) с помощью однозначных критериев рациональности не могут быть успешными. Здесь налицо все тот же логический круг: рациональность пытаются определить по признакам , научности, а научность - через рациональность. Подобные же ¡¡¡|] трудности возникают и с другими «претендентами» на образец !> |! рациональности: кибернетическими системами, организацией ||П производства и управления и т. д. || ||
Отсюда попытки определения и применения «частичных» понятий рациональности, не претендующих на философскую !.!,■ всеобщность, но охватывающих значительные и практически I ! важные сферы социального бытия, познания и деятельности. К ! I, их числу можно отнести понятие «целерациональности» (или 1 I «формальной рациональности»), с помощью которого в экономической социологии М. Вебера описываются отношения про- | I изводства, обмена, учета денег и капиталов, профессиональной деятельности, т. е. важнейшие элементы рыночной экономики и соответствующей ей организации общества. По аналогии с «формальной рациональностью» Вебера строились гносеологические и методологические модели рациональности, в кото- щщ рых в качестве познавательных целей выступали: согласован-ность, эмпирическая адекватность, простота, рост эмпириче- ^ ского содержания и другие аналогичные свойства концеп- ф туальных систем. Каждая из таких моделей давала определен- ^ ное представление о том, каким образом эти цели могут быть ц достигнуты, и, следовательно, формировала специфический ^ образ рациональности. Отсюда идея, согласно которой «рацио- д-нальность» есть особый конструкт, не имеющий универсально- Д объективного референта, но выполняющий методологическую (11)
В. Н. ПОРУС
»
роль, содержание которой определено той или иной моделью рациональности. Тем самым понятие «рациональности» получает трактовку в духе плюрализма.
Однако плюралистическая установка не снимает напряже-н ния, связанного с вопросом о том общем, что имеется у всех возможных моделей рациональности. Поэтому предпринимаются усилия для объединения моделей рациональности в рамках некоторого (более или менее универсального) философско-методологического подхода. Например, рациональными считают способы поведения и деятельности или концептуальные системы, которые могли бы обеспечить продуктивную интеллектуальную и практическую коммуникацию. Рациональность в таких случаях обеспечивается интерсубъективностью, под которой понимают: ясность и общее согласие относительно понятий и суждений (семантическая интерсубъективность), обоснованность суждений фактами и наблюдениями (эмпирическая интерсубъективность), логическую связность и последовательность (логическая интерсубъективность), воспроизводимость образцов действия или рассуждения (операциональная интерсубъективность), общепринятость норм и правил поведения или оценки (нормативная интерсубъективность) (К. Хюб-нер). Характерно, что эти виды интерсубъективности не имеют точных дефиниций, а трактуются интуитивно. Таким образом, общий смысл рациональности как интерсубъективности зависит от принятых (явно или неявно) конвенций данной культуры. Это открывает путь к такой расширительной трактовке рациональности, при которой ни одна из форм интерсубъективности не является доминирующей или парадигмальной. Из этого следует, в частности, что большинство противопоставлений «рациональной науки» и «иррационального мифа» не имеют методологических оснований. Если рациональность — это многообразие форм интерсубъективности, то миф не менее рационален, чем наука (П. Фейерабенд, Т. Роззак и др.).
Таким образом, «критериальный» подход к пониманию рациональности приводит к одной из двух крайностей: с одной стороны, это неправомерная абсолютизация каких-то частных моделей рациональностей, которые принимают за рациональность «как таковую», с другой - релятивистская трактовка ра-^ циональности, при которой само это понятие «расплывается» в
§ плюрализме частных моделей. «Абсолютизм» как методологическая стратегия опровергается историческим развитием кон-С кретных форм рациональности, релятивизм превращает поня-2 тие рациональности в ненужный привесок к методологии, в х дань метафизической традиции.
^ Отношение между «критериальной» и «критико-рефлек-
I сивной» рациональностью может предстать как парадокс. Под-(Ц) чинив свою деятельность (интеллектуальную или практиче-
скую) жесткой системе критериев, субъект утрачивает ту рациональность, благодаря которой возможна критическая рефлексия и ревизия этой (как и всякой иной) системы. Если он решается на пересмотр или даже на разрушение системы, попытается улучшить ее или заменить другой, он поступает иррационально. И эта «иррациональность» как раз и выражает рациональность, присущую ему как разумному существу! Этот конфликт - следствие того, что «критериальный» и «критико-рефлексивный» подходы к теме рациональности искусственно разделены и противопоставлены один другому. Отсюда же представление об этих подходах как об описаниях различных типов рациональности — «низшего» и «высшего». Но оценивать типы рациональности по некой шкале затруднительно, поскольку сама шкала должна быть рациональной, т. е. соответствовать какому-то из сравниваемых типов, и следовательно, сравнение столкнется все с тем же «логическим кругом».
Преодоление конфликта возможно, если исходить из принципа дополнительности обоих подходов (в духе методологических идей Н. Бора). «Критериальный» и «критико-рефлек-сивный» подходы образуют смысловую сопряженность, совместно описывая рациональность как объект философского и методологического анализа. Применимость идеи дополнительности в роли базисного принципа теории рациональности является предметом современных философско-методологических исследований.
Тема рациональности звучит в современных культурологических, социально-философских, философско-антропологи-ческих исследованиях. Так, существует тенденция оценивать развитие культуры по признаку нарастания или убывания в ней элементов рациональности; с развитием рациональности связывают процессы демократизации общества, уровень цивилизации, эффективность социальных институтов. В то же время в чрезмерной рационализации социального бытия видят угрозу для личностного существования человека. Рациональность часто принимают за ограничитель субъективной свободы и творчества. С этим связаны призывы вернуть рациональности во многом утраченную в «техногенной цивилизации» роль важнейшей культурной ценности, «вновь обратиться к разуму как той высшей человеческой способности, которая позволяет понимать - понимать смысловую связь не только человеческих х действий и душевных движений, но и явлений природы, взятых Ч в их целостности, в их единстве: в их живой связи» (Рацио- с нальность на перепутье. М., 1999. Книга 2. С. 21). Таким обра- О зом, тема рациональности проблематизирует практически все § основные сферы, охватываемые современным философским X мышлением. |Г
и
«
