CC BY
57
Е.Д. Твердюкова
ОБЩЕСТВО И ПРЕСТУПНЫЙ МИР:
НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ВЗАИМООТНОШЕНИЙ ПОСЛЕ ФЕВРАЛЬСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ
В дореволюционной России тюрьма сама создавала преступный мир со своей субкультурой и правилами. Однако демократическая революция внесла перемены - в обществе появилась наивная вера в чувство «государственности» широких слоев населения, в народное правотворчество. Российские либералы, такие, как В.Д. Набоков, А.А. Жижи-ленко, М.П. Чубинский, придерживались того взгляда, что за предшествовавшие Февральской революции десятилетия уголовный суд стал органом, лишенным всяких моральных оснований. В связи с этим один из видных правоведов начала XX в. П.И. Люблинский отмечал, что «тюремная жизнь революционизировалась еще в большей степени, чем жизнь на свободе».1
Поэтому вначале к уголовным преступникам относились как к людям, способным к «внутреннему перерождению» в здоровой атмосфере революции (политическая амнистия вообще рассматривалась как акт справедливости и требование общественной совести). И жизнь как будто подтверждала этот тезис. Так, в комиссию по освобождению шлиссельбургских политкаторжан, созданную на основании телеграммы А.Ф. Керенского от 5 марта 1917 г., поступали и массовые обращения от уголовных, в которых они клялись «свято служить революции, не щадя жизни, и вместе с тем просили... забыть прежнюю рознь и их непонимание значения политической каторги».2 В уместности общеуголовной амнистии почти никто не сомневался, ибо, как полагал П.И. Люблинский, «в душе каждого вновь проснулся “человек” и родилось горячее стремление отдать свои силы служению новому строю».3
На обломках старой пенитенциарной системы действительно нашлось место для новых «творческих» начинаний. 8 марта 1917г. около сотни заключенных одесской тюрьмы совершили побег. В самом этом факте не было ничего удивительного, ибо российская действительность сделала «понятие побега не просто экзотическим оттенком преступного мира, а... органичной, повсеместной приметой обыденной жизни».4 Однако на следующий день в помещении тюремного замка происходила торжественная церемония: узники чествовали добровольно вернувшихся в камеру беглецов за то, что они поддержали «реноме честного арестанта и облегчили общественной власти задачу по успокоению тюрьмы».5 По совету генерал-губернатора (!) М.И. Эбелова заключенные обратились в адрес Керенского, Гучкова и Львова с коллективным ходатайством об освобождении, соглашаясь на немедленное зачисление в действующую армию и отправку на передовые позиции. До получения решения Временного правительства они обязались не покидать тюрьму. Более того, около 1600 одесских заключенных создали Комитет арестантских выборных. Временно исполнявшему обязанности начальника тюрьмы поручику местного запасного полка Даману (как и положено конституционному прави-
© Е.Д. Твердюкова, 2007
телю) оставалось «царствовать, но не управлять». Выборный исполком, в который входил известный на юге России своими бандитскими нападениями Г. Котовский, не только заведовал тюремным хозяйством, но и охраной, сняв стражу как анахронизм старого строя. Членам исполкома выдавались удостоверения на свободный выход в город (как для покупок, так и для ведения переговоров с представителями местных комитетов и Советом рабочих и солдатских депутатов). В тюремном замке не только без ограничений дозволялись посещения родственников, но даже устраивались концерты-кабаре с участием актеров местных театров.
Введение такого выборного представительского управления в арестантской среде хорошо укладывалось в схемы либеральных правоведов. По мнению П. И. Люблинского, порыв уголовных преступников «к честной жизни на свободе и даже в стенах тюрьмы, но на свободных самоуправляющихся началах, был в большинстве случаев искренним и высоким».6
15 марта 1917 г. в кофейне «Саратов» состоялось частное совещание представителей криминального мира Одессы с членами исполнительного комитета заключенных. Как отмечал приглашенный на встречу журналист, «чисто деловое настроение, вполне очевидный большой авторитет Григория Котовского и бросающаяся в глаза товарищеская спайка между представителями уголовного подполья сами собой свидетельствовали о полной возможности организации этого элемента».7 Г. Котовский призвал находившихся на свободе «собратьев» объединиться в целях содействия «укреплению нового строя, обеспечению гражданам безопасности и порядка и к возвращению к честной трудовой жизни».8 В совещании участвовал также представитель петроградской преступной группировки, подтвердивший существование в Петрограде штаба по объединению уголовных элементов, которые не только бросили свое ремесло, но и успешно боролись с провокациями со стороны несознательных типов. Собравшиеся приняли резолюцию: «Низвержение отжившего строя, приведшего многих из нас к положению отщепенцев и пасынков жизни, наполняет нас надеждой на наше возвращение в ряды полноправных честных граждан, еще способных принести пользу обновленной России... мы, инициативная группа уголовных преступников, заявляем о полной нашей готовности содействовать поддержанию и сохранению порядка и безопасности в возбужденной Одессе. Особенно, если нам будет дана возможность ознакомить все общественные организации с нашим положением и нуждами, если будет возвращена свобода всем узникам одесской тюрьмы».9
Постановление Временного правительства «Об облегчении участи лиц, совершивших уголовные преступления» вышло в свет 17 марта 1917 г. и по сути являлось актом общего помилования. Речь в нем шла не только о полном, но и условном освобождении от ответственности и наказания. Участь заключенных, отбывавших наказание за тяжкие преступления, смягчалась: смертные приговоры заменялись каторжными работами на 15 лет, бессрочная каторга - 12-летним сроком каторжных работ и т.д. Однако п. 10 Постановления предусматривал, что состоявшие под следствием (судом) или уже отбывавшие наказание граждане могли быть освобождены условно, при желании послужить Родине на поле брани в рядах защитников Отечества и засвидетельствования впоследствии их доброго поведения воинской частью. Их следовало немедленно направить в распоряжение воинских частей.10
Нельзя сказать, что тем самым создавалась принципиально новая правовая норма. Еще 20 января 1916 г. министру юстиции Высочайшим повелением было предоставлено право разрешать лицам, приговоренным гражданскими судебными ведомствами
к заключению в тюрьму без поражения в правах, взамен этого бесплатно исполнять военно-инженерные работы на фронтах, считая день работы за день определенного приговором тюремного заключения.11 Положение Совета министров от 3 февраля 1916 г. (изданное в порядке ст. 87 Основных законов) позволяло призывать на военную службу лиц, состоящих под следствием (судом) и отбывающих наказание по суду за преступления, не влекущие за собой лишения всех прав состояния либо всех особенных, лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ. Вызов к следствию, суду и исполнение судебных приговоров следовало в этих случаях приостановить впредь до перевода армии и флота на мирное положение.12 По смыслу же Постановления Временного правительства от 17 марта 1917 г. ни тяжесть совершенного деяния, ни назначенное наказание при условном освобождении значения не имели.
С 1 марта по 1 апреля 1917 г. количество содержавшихся в местах заключения преступников сократилось на 75 % и составило 41 509 чел. (при том, что из 13 губерний, областей и градоначальств сведения не поступили).13 В одесской тюрьме оставалось всего около 100 заключенных. 6 мая местные газеты сообщили, что товарищ прокурора Бон-гард освободил, согласно прошению об отправке в действующую армию, еще 41 уголовного арестанта. Г. Котовский и его сподвижник А. Кицис на том же основании вышли на свободу днем позже. Как писала советская печать, «новая революционная Россия приняла Котовского с восторгом и любовью», а вскоре одесский Совет рабочих, крестьянских, матросских и солдатских депутатов продал с аукциона в Городском оперном театре его ручные и ножные кандалы за 10 тыс. руб.14 В августе 1917 г. в газете «Бессарабская жизнь» появилась краткая заметка, что по распоряжению начальника штаба Одесского военного округа генерала Н.А. Маркса Г. Котовский отправился на румынский фронт. Вскоре он был избран в полковой солдатский комитет, а 25 ноября 1917 г. - в состав комитета армии.
На основании того же п. 10 Постановления Временного правительства об амнистии из Томской тюрьмы были выпущены на свободу свыше 2 тыс. уголовных преступников, заявивших о желании смыть с себя прежние грехи, заменив собою тех солдат, которые слишком долго уже сидели в окопах. Вскоре весь город оказался во власти этих вчерашних заключенных. В телеграмме председателя исполкома Томского Совета рабочих и солдатских депутатов на имя министра-председателя, министров военного и юстиции, а также Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов говорилось: «Амнистированные уголовные, призванные в войска, организовали шайки, совершали грабежи и убийства и подготовляли, под флагом анархизма, ограбления банков, магазинов и учреждений, убийства руководителей общественных организаций, с целью грабежа командируя шайки в другие города. В целях пресечения по совместному решению Исполкомов солдатских, офицерских и рабочих депутатов, гарнизонного Совета, томских комитетов социал-демократов и социалистов-революционеров и начальника гарнизона в г. Томске в ночь на 3 июня объявлено военное положение. Арестовано свыше 1500 уголовно-амнистированных в войсках и около 800 человек - в преступных притонах».15
Таким образом, далеко не все условно-освобожденные из тюрем действительно отправились «на поле брани». Многие из тех, кто явился после амнистии в распоряжение армейского начальства, не были приняты войсковыми частями ввиду прежней преступной деятельности. Они вршли в состав запасных частей внутренних округов. Часть людей не получила положительных отзывов от полковых комитетов и должна была, в силу приказа по военному ведомству от 10 июля 1917 г., исключаться из состава воинских частей с немедленным возвращением к месту заключения для дальнейшего
отбывания наказания. Вряд ли процент вернувшихся был велик. Наконец, самая значительная группа условно-амнистированных вообще на фронт не стремилась и находилась среди мирного населения.
Одна из таких группировок в лице своего предводителя П. Килаберия обратилась к Временному правительству с ходатайством о немедленном выделении бывших уголовных в отдельные воинские части в тылу и на фронте, не отличавшиеся от прочих ни правами, ни обязанностями, ни формой одежды. При них предлагалось учредить санитарные отряды, куда в качестве сестер милосердия и сиделок должны были войти женщины, освобожденные из тюремного заключения. В письме утверждалось, что старослужащие расценивали вновь прибывших амнистированных уголовников не иначе как деморализующий элемент. Это, в свою очередь, вызывало ответное озлобление вчерашних преступников, толкало их на дезертирство. Отмечалось также, что некоторые «несознательные» солдаты совершали уголовные деяния в надежде, что подозрение и ответственность падет не на них.
Характерно, что I Всероссийский съезд Советов, вынесший резолюцию об отправке на фронт жандармов и полицейских с ближайшими маршевыми ротами, обсуждал вопрос о формировании из них отдельных армейских частей, имевших обмундирование со специальными нашивками на рукаве или на спине. При этом бывшие полицейские чины не имели права занимать командные должности (до получения боевого отличия), в их документах указывалось прежнее место службы. Однако в конечном счете съезд постановил немедленно расформировать созданные к тому времени в тылу части из бывших чинов полиции как представлявшие большую угрозу.16
30 сентября 1917 г. было созвано Междуведомственное совещание с участием представителей Министерств военного, юстиции, внутренних дел, Главного военно-судного управления и Политического управления для обсуждения вопроса о создании отдельных воинских частей из условно-амнистированных преступников. Интересно, что аналогичный опыт уже имел место в ходе русско-японской войны 1904-1905 гг.: с конца января 1905 г. на Сахалине началось формирование вольных дружин из вооруженных берданками охотников и ссыльных каторжан «из исправляющихся, по выбору начальства». Практика показала, что такие отряды не соответствовали боевому назначению. Они состояли из престарелых, ослабленных, имевших физические недостатки, людей. Они поступали в дружины не по убеждению, а из-за установленных с 4 марта 1904 г. льгот: быстрого сокращения обязательных сроков пребывания на острове, получения казенного пайка и некоторых других преимуществ. Всего на Сахалине было сформировано 12 дружин по 200 человек в каждой. Однако уже к лету 1905 г. для многих дружинников льготные сроки истекли и под предлогом болезни они стали просить об увольнении с «непосильной» службы. Так что к моменту высадки японцев дружины едва ли имели по 100 человек и не очень хорошо зарекомендовали себя в боях.17
Выступая на Совещании, начальник штаба Верховного главнокомандующего В.В. Марушевский ни под каким видом не признал возможность отправки на фронт условно-амнистированных в массовом порядке. По его мнению, для тех из них, кто свыкся со здоровой средой, не существовало необходимости выделения в отдельные группы. Более того, он поставил вопрос, чтобы авторы ходатайства немедленно были преданы суду как уклоняющиеся от воинской повинности и возвращены в места заключения для дальнейшего отбывания наказания.18
Междуведомственное совещание единогласно пришло к выводу о «крайней нежелательности группировок уголовных в самостоятельные части с приданием им черт военной организации, ибо такая мера приведет лишь к увеличению анархии на местах.
Единственное, на что можно пойти, - только лишь на единичные вкрапления в здоровые воинские части».19
Назначенный 30 августа военным министром А.И. Верховский безуспешно пытался разгрузить тыл и усилить действующую армию, но считал неприемлемым создание вооруженных отрядов из бывших уголовников. Его резолюция на докладе В.В. Ма-рушевского от 3 октября 1917 г. гласила: «Тех, которые не выполняли взятых обязательств и вместо фронта оказались в Петрограде - арестовать и вернуть к наложенному наказанию».20 Однако осуществить это оказалось весьма проблематично: выяснилось, что по указанному в ходатайстве адресу «столичной артели уголовников» (Вознесенский пр., № 9) находилось лишь похоронное бюро Вержбицкого.
Таким образом, уже к осени 1917 г. у власти не осталось иллюзий относительно революционной будущности криминальных группировок. Российские города стали свидетелями неуклонного роста количества правонарушений.21 Ц. Хасегава справедливо отмечал, что «Россия вдруг стала самой свободной страной для уголовников».22
То, что вчерашних арестантов стали брать в армию, явилось одной из причин ее разложения. Прошедшие тюремную школу, они и в казарме умели завоевать видное положение, без особого труда оказываясь в различных солдатских комитетах. Не случайно 14 июля 1917 г. власти предприняли попытку свести к минимуму прием на службу условно-амнистированных, разрешив это только с согласия тех воинских частей, в которых они желали служить.23
В революционной России вышедшие на свободу заключенные оказались предоставлены сами себе. Широкомасштабные мартовские амнистии должны были способствовать решению проблемы трудовой занятости арестантов: на 1 марта 1917 г. в местах заключения было обеспечено работой 50 529 чел., а не обеспечено - 54 217.24 Однако и на воле никто не спешил предоставить им рабочие места. Для них отменялись все последствия судимости, но на руках оставались «волчьи паспорта» с отметками об отбытии тюремного заключения, а некоторые не имели документов вовсе. Один из бывших заключенных, открыв мастерскую для изготовления папиросных коробок, вскоре был вынужден закрыть предприятие, ибо нанял на работу «испорченных, бесприютных подростков, ворующих уже давно и “зарабатывающих” таким образом порой до 1 тыс. рублей в день». Неудивительно, что на новом поприще они проявляли себя «вяло и неохотно».25
Весьма скоро власти выразили сожаление, что вместе с политическими узниками получили свободу и уголовные преступники: «Эти убийцы, воры и грабители, переодевшись в форму нижних чинов, нагло врываются в частные квартиры, производят незаконные обыски, грабят и насилуют, наводя ужас».26 Поэтому последовал приказ немедленно задерживать всех таких лиц и расстреливать в случае сопротивления. Но общая криминализация общества возросла настолько, что население зачастую стремилось поскорее свести с ними свои счеты собственными силами, посредством самосуда. Со всех концов страны чуть ли не ежедневно поступали сведения о том, что толпа расправилась с застигнутыми на месте преступления лицами.
Газеты писали, что особенно усердствовали в таких случаях солдаты, в силу положений об условной амнистии близко столкнувшиеся с представителями криминального мира. Впрочем, бывали случаи не только физического, но и морального воздействия на преступников. Так, в Одессе вору Чистинину одели на голову бумажный колпак, на груди и на спине закрепили плакаты с надписью «вор»; специально приглашенный
фотограф запечатлел вора в этом импозантном наряде, а затем Чистинина вывели на улицу, повсюду привлекая внимание горожан, после чего доставили в судебную милицию.27
Можно согласиться с мнением М.Н. Гернета о том, что по общему правилу преступники «не могут быть лучше общества. Уважение к праву и закону, вообще, в них слабое, должно ослабеть еще более».28 В условиях официально провозглашенной вседозволенности десятки и сотни уголовников погрузились в атмосферу анархии. Влияние идей анархизма стало одним из факторов роста преступности, именно в его рамках зачастую действовали асоциальные элементы, прикрываясь лозунгами борьбы за идею. Одним удалось «найти себя» в революции, как, например Г. Котовскому, но подавляющее большинство не оправдали демократических ожиданий Февраля и вернулись в ряды преступных группировок.
1 Люблинский П.И. Мартовские амнистии. Пг., 1917. С. 20.
2 Рекстин И. Из Александровского централа на волю // На волю! Из царских тюрем: Сб. воспоминаний. 1917-1927. Л., 1927. С. 74.
3 Право. 1917. 11 апр.
4 Кушниров М. Тюрьма в России больше, чем тюрьма // Родина. 2006. № 8. С. 25.
5 Одесские новости. 1917.10 марта.
6 Право. 1917. 11 апр.
7 Одесские новости. 1917. 16 марта.
8 Там же.
9 Там же.
10 Сб. указов и постановлений Временного правительства. Пг., 1917. Вып. 1. С. 277.
11 Циркулярное распоряжение по Министерству юстиции 25 января 1916 г. // Ж. Мин-ва юстиции. 1916. № 1. С. 41.
12 Извлечение из Высочайше утвержденного положения Совета Министров // Там же. № 3.
С. 11.
13 Детков М.Г. Содержание пенитенциарной политики российского государства и ее реализация в системе исполнения уголовного наказания в виде лишения свободы в период 1917- 1930-х годов. М., 1992. С. 8.
14 Сибиряков С., Николаев А. Григорий Иванович Котовский. М., 1931. С. 57.
15 Новая жизнь. 1917. 7 июня.
16 Первый Всероссийский съезд Советов: Стеногр. отчет. М.; Л., 1931. Т. 2. С. 404,410.
17 Русско-японская война 1904-1905 гг. Т. 9. Второстепенные театры военных действий. СПб., 1910. С. 94-95.
18 ЦГИА СПб. Ф. 1695. Оп. 2. Д. 151. Л. 2.
19 Там же.
20 Там же. Л. 3.
21 Подробнее об этом см.: Гернет М. Н. Преступность и самоубийства во время войны и после нее. М., 1927; Мусаев В. И. Преступность в Петрограде в 1917-1921 гг. и борьба с ней. СПб., 2001; Ерещенко Д. Ю. Преступность и социально-политический кризис в Петрограде в марте-октябре 1917 г. // КЛИО. 2003. № 2.
22 Хасегава Ц. Преступность и социальный кризис в Петрограде во время русской революции: март-октябрь 1917 // Россия в 1917 году: Новые подходы и взгляды. СПб., 1994. Вып. 3. С. 75.
23 Сб. указов и постановлений Временного правительства. Вып. 2. Пг„ 1918. С. 584.
24 Детков М.Г. Указ. соч. С. 6.
25 Одесский листок. 1917. 22 апр.
26 Сб. указов и постановлений Временного правительства. Вып. 1. С. 363.
27 Одесский листок. 1917.18 мая.
28 Гернет М.Н. Революция, рост преступности и смертная казнь. М., 1917. С. 27.
Статья принята к печати 28 декабря 2006 г.
