CC BY
84
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2022. № 3
Борис Александрович Прокудин,
кандидат политических наук, доцент кафедры истории социально-политических учений факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова (Ленинские горы, д. 1, 119991 Москва, Россия), e-mail: probor@bk.ru
ОБЩЕСТВЕННЫЙ ИДЕАЛ В РОМАНЕ Н.Г. ЧЕРНЫШЕВСКОГО «ЧТО ДЕЛАТЬ?». СТАТЬЯ ВТОРАЯ1
«Что делать?» — один из самых крупных политических романов XIX в., воздействие которого на русское общество ощущалось представителями нескольких поколений. Долгое время в нашей науке не нуждалось в доказательствах суждение, что роман содержит «призыв к революции». В постсоветском литературоведении эта точка зрения подверглась пересмотру. В этой статье предпринята попытка доказать, что Чернышевский не пропагандирует в романе «Что делать?» мирное развитие или революцию и что роман является размышлением над двумя сценариями развития страны. Основной текст романа представляет собой набор поведенческих моделей для молодых разночинцев, предназначенных для «мирной» жизни в капиталистическом обществе самодержавной России. Это эволюционный путь медленных изменений. Но, помимо этого, Чернышевский намекает и на возможность другого сценария развития событий. Если правительство откажется от либерального курса, свернет реформы, продолжит подавлять любое инакомыслие, будет преследовать в том числе вполне легальные попытки молодых людей выстраивать новые хозяйственные отношения, ответом будет революция. Несмотря на это, по мнению автора, общественный идеал, выраженный в романе «Что делать?», сложно связывать с его зашифрованной «революционной линией».
Ключевые слова: Н.Г. Чернышевский, политический роман, «Что делать?», русская революция, радикализм.
Boris Alexandrovich Prokudin,
Kandidat of Political Science, Associate Professor, Program on the History of Social and Political Thought, Political Science Department, Lomonosov Moscow State University (Leninskie Gory 1, Moscow 119991, Russia), e-mail: probor@bk.ru
1 Первую часть статьи см.: Прокудин Б.А. Общественный идеал в романе Н.Г. Чернышевского «Что делать?». Статья первая // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. 2022. № 2. С. 107-128.
THE SOCIAL IDEAL IN N.G. CHERNYSHEVSKY'S
NOVEL "WHAT IS TO BE DONE?" (PART 2)
"What Is to Be Done?" is one of the most famous political novels of the 19th century. For a long time, Russian science has been dominated by the view that the novel contains a call for revolution. This article attempts to prove that the novel "What Is to Be Done?" is not a call to action, it is a reflection on possible scenarios for the development of the country. The main text of the novel is a set of behavioral models for young raznochinets. These models are designed for peaceful life in the capitalist society of autocratic Russia. But, in addition, Chernyshevsky hints at the possibility of a revolutionary scenario. If the government will refuse liberal reforms, suppresses dissent, prevent young people from building new economic relations, the answer will be a revolution.
Key words: N. G. Chernyshevsky, political novel, " What Is to Be Done?", Russian revolution, radicalism.
Две стратегии «новых людей»
Русские революционеры, а позже и многие советские литературоведы пытались расшифровать роман «Что делать?» как однозначное послание современникам. Они были убеждены, что в романе Чернышевский не только дал прямые наставления молодым разночинцам, как строить свою повседневную жизнь, но языком намеков призывал делать революцию. На протяжении XX в. исследователи Чернышевского вели споры о том, какое именно послание зашифровано в романе, но мало кто сомневался, что послание есть.
Однако если мы изменим угол зрения и посмотрим на роман не столько как на однозначное послание современникам, а как на размышление о возможных сценариях жизни для представителей молодого поколения русского пореформенного общества, мы можем увидеть социально-политическое содержание романа «Что делать?» несколько иначе, чем раньше. Итак, если мы представим, что Чернышевский в романе размышляет о возможности «мирного» и «революционного» сценария развития событий, можно предположить, что перед нами две стратегии поведения для представителей молодого поколения, предложенные автором в качестве альтернативных.
Первая стратегия — мирное встраивание «новых людей» в существующую социально-политическую действительность: формирование производственных ассоциаций на началах коллективизма, оказание благотворного влияния на общественное мнение в стране, что создаст предпосылки для «медленного прогресса». Вероятно, Чернышевский надеялся даже на участие «новых людей» в легальной политической борьбе, на их интеграцию в органы государственного управления. Мы вполне можем сделать такое предположение, ведь
известно, что Чернышевский поддерживал либеральные начинания правительства и надеялся на их развитие. «Мирная» стратегия кажется Чернышевскому предпочтительной, иначе он не потратил бы столько сил, чтобы убедить своих читателей в выгоде жилищных коммун и кооперативных мастерских, не пытался бы создать целостное мировоззрение для молодых разночинцев, объяснить принципы, на которых они смогут создавать семьи и строить отношения с людьми предшествующих поколений и враждебных убеждений. Чернышевский не написал рассказ о том, какими были «новые люди», а предложил набор моделей, какими они должны стать. И это был набор моделей, предназначенных для «мирной» жизни в капиталистическом обществе самодержавной России, которая нуждается в постепенной перестройке.
Но, помимо этого, Чернышевский намекнул в своем романе и на возможность другого сценария развития событий — революции, если правительство откажется от либерального курса, свернет реформы, продолжит подавлять любое инакомыслие, будет преследовать в том числе вполне легальные попытки молодых людей выстраивать новые хозяйственные отношения. Загадочный герой романа Рахметов, «особенный человек», пока только закаляет волю, читает авторов-социалистов и, может быть, даже собирается жениться. Он еще не революционер. Но если благодаря правительству жизнь в стране станет невыносимой, намекает Чернышевский, его «особые» качества могут пригодиться.
В сюжете романа есть даже определенная поворотная точка, после которой события идут двумя альтернативными путями, и Чернышевский показывает «мирную» и «не мирную» стратегии развития в некоторой перспективе, как будто предоставляя (и молодым людям, и властям предержащим) возможность выбирать, что им больше по душе. Эта поворотная точка — вершина успеха мастерских Веры Павловны, когда благодаря рациональной организации труда они расширяются, множатся, обретают самостоятельность, а работницы, бывшие до этого безынициативными, становятся все более активными и участвуют в организации дела. Вера Павловна, оказывается, уже не так нужна в мастерских, а это показатель, что их развитие пошло по правильному пути. Именно в этот момент Вере Павловне снится знаменитый четвертый сон о социалистическом будущем. Будто на первом камне новых хозяйственных отношений, который заложила когда-то Вера Павловна, естественным образом вырастает прекрасный мир будущего, социалистическая утопия. Чернышевский подчеркивает, что переход к желаемому социализму происходит мирным путем, когда критическое количество людей, развиваясь умственно, понимает наконец все выгоды нового строя.
По логике Чернышевского, «новый мир» строят не пламенные идеалисты, а разумные эгоисты, и не сразу — должно смениться несколько поколений, пока это произойдет.
Важно упомянуть еще об одном факторе перехода к новому обществу — гармонизации семейных отношений. Вообще, в центре романа о «новых людях» стоят сердечные отношения, вопросы «семьи, любви и верности». И если разбираться, почему оно так, и не удовлетворяться ответом, что о любви писал Чернышевский только с целью закамуфлировать призыв к революции, подсказку можно обнаружить в воспоминаниях Н.Я. Данилевского о своей юности, когда он был петрашевцем.
Данилевский писал, что в 1840-е гг. русские социалисты (в частности, петрашевцы), впитывая идеи Ш. Фурье, сосредотачивали свое внимание не столько на политических вопросах организации общества, сколько на вопросах бытовых, которые чаще всего «преобразователями» всех мастей игнорируются, на «ежедневные, домашние, так сказать, будничные отношения людей между собою, которые только для поверхностных наблюдателей могут казаться ничтожными, а которые в сущности играют самую важную роль в вопросе человеческого счастья»2. Социалисты полагали, что преобразования личных отношений, особенно супружеских, в конечном счете могут привести к «гармонии чувств», а это, в свою очередь, должно повлечь за собой и социальную гармонию. Поэтому для социального переустройства общества необходимо разобраться в человеческих чувствах и отношениях. Чернышевский разделял эту точку зрения и считал, что художественная литература, создающая модели для подражания, должна сыграть тут решающую роль. Именно поэтому в своем романе он так много размышляет о рецепте семейного счастья, основой которого является равноправие в отношениях мужчин и женщин.
Таким образом, предпосылками мирного перехода к социализму являются гармонизация семейных отношений, свободный доступ людей к просвещению, которое даст понять им все выгоды новой социалистической организации, и, конечно, отсутствие препятствий развитию новых семейных и хозяйственных отношений со стороны государства.
Но в романе в качестве альтернативы предложен и негативный сценарий развития событий. Когда по сюжету мастерские стали разрастаться, получать много заказов, приносить большой доход, а Вера Павловна вместе с ее единомышленницей Мерцаловой решили
2 Данилевский Н.Я. Учение Фурье // Петрашевцы в воспоминаниях современников: Сборник материалов: [В 3-х т.] / Ред. П.Е. Щеголева. Т. 2. М.; Л.: Государственное издательство, 1927. С. 121.
открыть магазин на Невском, ими заинтересовалась полиция. «Мер-цалова и Вера Павловна уже мечтали в своих разговорах, что года через два вместо двух швейных будет четыре, пять, а там скоро и десять, и двадцать»3, но этому сбыться было не суждено. В черновой редакции романа Чернышевский пишет, что через два-три месяца после открытия «стали замечаться в магазине посетители, отличавшиеся любознательностью, несколько неловкою, которой как будто конфузились сами». Вслед за этим Кирсанова познакомили с неким «просвещенным человеком», который «по-дружески» предупредил: «Магазин г-жи Кирсановой имеет вредное направление, и я бы советовал ей, и в особенности вам, быть осторожнее»4. В окончательном варианте романа эти эпизоды описаны менее откровенно, однако идея Чернышевского понятна: он показывает, что «социалистическим» магазином заинтересовалось государство. Кирсанов предпринял усилия, чтобы убрать из его названия «труд» (в котором «просвещенный человек» увидел отсылку к французским революционным лозунгам), но вследствие этого «Мерцалова и Вера Павловна значительно порезали крылья своим мечтам и стали заботиться о том, чтобы хотя удержаться на месте, а уж не о том, чтоб идти вперед. <.. .> швейные и магазин продолжали существовать, не развиваясь, но радуясь уже и тому, что продолжают существовать. Новое знакомство Кирсанова продолжалось и приносило ему много удовольствия» (С. 291). Вероятно, Чернышевский намекает, что «просвещенный человек» состоит в Третьем отделении или каком-то другом государственном учреждении, если знакомство их с Кирсановым происходит в присутственном месте, куда тот приходит как «посетитель», а «просвещенный человек» по своей должности «служит посредником между государственной необходимостью и частными интересами».
Из какого присутственного места «просвещенный человек», не так важно. В романе нет и прямого указания, почему после этого «знакомства» дело Веры Павловны перестало расти. Вряд ли такие катастрофические последствия для «коммерческого предприятия» могло иметь изменение «социалистического» слова «труд» на «консервативное» — «вера» в названии магазина. Мастерские богатели раньше и без магазина. Но очевидно одно: естественному развитию мастерских помешало «доброжелательное внимание» государства, и теперь разочарование и тревога не покидают их руководительниц. Так проходит два года. В конце романа есть сцена разговора Веры
3 ЧернышевскийН.Г. Что делать? Из рассказов о новых людях. Л.: Наука, 1975. С. 291. Далее роман цитируется в тексте по данному изданию.
4 Чернышевский Н.Г. Что делать? Из рассказов о новых людях: (Черновая редакция и варианты отдельных глав). Л.: Наука, 1975. С. 657-658, 660.
Павловны с другой героиней, Катериной Полозовой, о мастерских: «"Жаль, что нет возможности развиваться этим швейным: как они стали бы развиваться", — говорит иногда Вера Павловна. Катерина Васильевна ничего не отвечает на это, только в глазах ее сверкает злое выражение. "Какая ты горячая, Катя; ты хуже меня, — говорит Вера Павловна. — <.. .> Впрочем, Катя, ты меня заставила не знаю о чем думать. Мы проживем тихо и спокойно"» (С. 334). Ответ «мирных» «новых людей» — жить «тихо и спокойно», с представителями власти не конфликтовать, делать свое дело. Но злость и раздражение растет.
Вслед за разговором Веры Павловны и Катерины Полозовой следуют две последние сцены романа: «зимний пикник», где появляется новый загадочный персонаж, «дама в трауре», и короткая главка «Перемена декораций». Фокус повествования смещается, и эта дама неожиданно становится главным действующим лицом финала романа. В советское время было принято считать, что в двух последних сценах происходит встреча «обыкновенных порядочных людей», как называет Чернышевский Веру Павловну, Лопухова и Кирсанова, с еще одним «особенным человеком», женой или невестой революционера, который находится в тюрьме или в ссылке. Здесь же упоминается о необходимости возвращения «того русского» из Америки. Вероятно, намек на Рахметова, которому «пора бы вернуться». В главке «Перемена декораций» загадочная дама едет, уже радостная, по улицам Петербурга в ярко-розовом платье со своим освобожденным другом. Происходит это через два года после «зимнего пикника». Появление этого человека, «мужчины лет тридцати», становится символическим итогом книги. Но кто он? В советской литературе спорили, мог ли Чернышевский показать таким образом собственное воссоединение с женой, Ольгой Сократовной, после освобождения из тюрьмы5. Робко в советское время и более уверено сегодня высказывается точка зрения, что это мог быть Рахметов6. Как бы там ни было, все соглашаются, что «шифр последних глав связан с символикой наступающих перемен».
«Переход к более прямым и опасным формам самоотверженного служения народу, — писал советский литературовед Г.Е. Тамарченко
5 См.: Бухштаб Б.Я. Записка Н.Г. Чернышевского о романе «Что делать?» // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. 1953. Т. 12. Вып. 2. С. 158-169. И ответ ему: Тамарченко Г.Е. Романы Н.Г. Чернышевского. Саратов: Саратовское книжное издательство, 1954. С. 66, 69-70.
6 См.: Шеля А.И. О чем поет «дама в трауре»: к проблеме финала «Что делать?» // Текстология и историко-литературный процесс». IV Международная конференция молодых исследователей (Москва, 19-20 марта 2015 г.): Сборник статей / Под ред. А.О. Бурцевой, Ю.И. Красносельской, Л.А. Новицкас и др. М.: Буки Веди, 2016. С. 89-93.
о смысле этих сцен, — составляет подлинную развязку и того "открытого" сюжета, который складывается из истории взаимоотношений "обыкновенных порядочных людей"»7. Если придерживаться мнения, что «революционная» линия романа является предостережением, то можно согласиться с Тамарченко: когда становится понятно, что государство не даст развиваться простым «новым людям», на сцену выходят революционеры.
Роман «Что делать?» был написан в 1862-1863 гг., тогда, несмотря на начавшиеся к тому времени правительственные репрессии, исход Великих реформ еще не был до конца ясен. Вполне возможно, что в таких условиях Чернышевский мог ставить перед собой и задачу «предупредить молодежь от опасных увлечений» революцией, направить их деятельность в созидательное русло, если еще есть шанс развития мирным путем; и задачу предупредить правительство от дальнейших репрессий и вмешательства в независимые хозяйственные предприятия, намекая на то, что чаша терпения может когда-то переполниться.
И нужно сказать, идея создания мирных производственных организаций нашла самый горячий отклик в среде молодежи. Например, члены кружка Н.А. Ишутина, вдохновленные деятельностью героев романа «Что делать?», загорелись идеями создать товарищество извозчиков, ассоциацию рабочих Брянского металлургического завода, артель на ватной фабрике в Можайском уезде. Они обращались в Министерство внутренних дел с просьбой выделить им землю во Владимирской или Симбирской губерниях для создания сельскохозяйственной фермы на коллективных началах, но власти не разрешили им открыть ни одной производственной ассоциации. В 1864 г. они завели переплетную мастерскую, а в 1865 г. по инициативе Ишутина была создана еще и швейная мастерская. Но эти начинания потерпели неудачу, что привело к радикализации общества. Ишутинцы, по словам В.Ф. Антонова, «оказались первой народнической организацией, которая из-за невозможности конструктивно сотрудничать с властями самодержавной России вынуждена была отказаться от надежд на мирное преобразование страны и перейти к подготовке и осуществлению насильственных мер уже с целью ниспровержения самого режима самодержавия»8.
Печальный прогноз Чернышевского сбывался, к мастерским и ассоциациям на коллективных началах власть отнеслась враждебно. Пользуясь терминологией Чернышевского, можно сказать, что
7 Тамарченко Г.Е. Чернышевский-романист. Л.: Художественная литература, 1976. С. 222.
8 Антонов В.Ф. Н.Г. Чернышевский: Общественный идеал анархиста. 3-е изд., доп. М.: ЛЕНАНД, 2017. С. 165.
Ишутин и его сподвижник Каракозов постепенно из «обыкновенных порядочных людей» стали «особенными людьми» и придали кружку уже чисто политический характер. И после того как Каракозов в 1866 г. осуществил первое покушение на Александра II, а правительство ответило суровыми мерами, процесс радикализации народнических организаций было уже не остановить. С тех пор молодым читателям Чернышевского все сложнее было увидеть в романе проповедь мирного встраивания «новых людей» в социально-политическую и экономическую жизнь самодержавной России. Эта возможность была упущена. Теперь они видели только вдохновляющий пример революционера-Рахметова и призыв к восстанию, высказанный эзоповым языком.
Несмотря на это, общественный идеал, выраженный в романе «Что делать?», сложно связывать с его зашифрованной «революционной линией», даже если она и задумывалась автором. Роман повествует о «новых людях» и живописует образ будущего, представленный в четвертом сне Веры Павловны. И если выделять характеристики общественного идеала, то его носителями являются «обыкновенные порядочные люди» молодого поколения, а способом его осуществления — мирное эволюционное развитие.
Общественный идеал в романе «Что делать?»
Первым из философов, кто выступил с развернутой оценкой системы взглядов Чернышевского, был марксист Г.В. Плеханов. В 1889 г. умер Чернышевский, а в 1890-1892 г. Плеханов выпустил четыре большие статьи, содержащие, по словам автора, «по возможности полную и беспристрастную» оценку его литературной деятельности. В 1894 г. на основе этих статей вышла на немецком языке книга «Н.Г. Чернышевский и его время», которая в окончательной дополненной редакции была опубликована в России в 1909-1910 гг. Плеханов показал там, что в романе Чернышевского «Что делать?» с идейной точки зрения нет ничего нового, ничего оригинального. Если говорить о любовной и семейной линии, она позаимствована из романа Ж. Санд «Жак», идея кооперативной мастерской Веры Павловны взята из книги «Организация труда» Л. Блана, а социалистический идеал — из четвертого сна «нарисован им целиком по Фурье». Однако заслуга Чернышевского, по Плеханову, состояла в том, что он адаптировал и популяризировал идеи французских социалистов, которые до этого были известны лишь узкому кругу читателей. Чернышевский придал идеям Санд, Блана, Фурье, Фейербаха «небывалое до тех пор у нас распространение». Он ознакомил с ними широкую публику, писал Плеханов, и «уже ввиду одного этого можно сказать, что имя Чернышевского принадлежит истории,
и будет оно мило людям, и будут вспоминать его с благодарностью, когда уже не будет в живых никого из лично знавших великого русского просветителя»9.
Но для развития освободительного движения в России Чернышевский сделал нечто большее. Дело в том, что наши первые социалисты (А.И. Герцен, М.А. Бакунин, народники) представляли будущее как федерацию свободных крестьянских общин. Что ж, Россия — крестьянская страна, крестьян угнетают, считали они, надо положить конец угнетению и дать крестьянам жить свободно и счастливо. Звучит справедливо и убедительно, только скучно, особенно для представителей молодого поколения. Многим в России хотелось представить будущую страну не только в виде федерации свободных крестьянских общин, большой счастливой деревни, а как-то более современно. И Чернышевский, опираясь на идею фаланстера Фурье (с добавлением идей Р. Оуэна), подарил своим современникам мечту о технократическом рае. Но Чернышевский не механически повторял идеи великих предшественников, Фурье и Оуэна, он улучшил и дополнил их.
Итак, социалистическая утопия Чернышевского описана в главе, которая носит название «Четвертый сон Веры Павловны». Главной героине романа «Что делать?» снится будущее. И выглядит оно впечатляюще. Это совсем не деревня. Россияне будущего живут в небоскребах с «огромными залами», «широкими галереями», театрами, библиотеками, музеями и прочим.
Коллективные дома — фаланстеры — идея Фурье, который хотел застроить Францию дворцами гармонии. Для обширного фаланстера из 1600 лиц невозможно использовать ни одно из существующих крупных зданий, даже Версальский дворец, писал Фурье в работе «Теории всемирного единства», «тот, кто видел эти улицы-галереи (дворца гармонии. — Б.П.), стал бы смотреть на самые красивые дворцы, как на тюрьмы, как на жилища идиотов, которые после 3000 лет изучения архитектуры не научились еще устраивать свои дома гигиенически и удобно, они только построили "простую" роскошь, но не имеют никакого представления о роскоши сложной или коллективной»10. Фурье нисколько не стыдился роскоши, наоборот. В работе «Новый промышленный и общественный мир.» он писал, что «заботы о коллективных украшениях, о роскоши цело-
9 Плеханов Г.В. Н.Г. Чернышевский [1909] // Плеханов Г.В. Избранные философские произведения: В 5 т. Т. 4. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1958. С. 226.
10 Цит. по: Арк. А-н. (Анекштейн А.И.) Шарль Фурье. Его личность, учение и социальная система. Второе переработанное и дополненное издание. Харьков: Пролетарий, 1925. С. 217.
го становятся в ассоциации столь же драгоценными, как и другие отрасли индустрии»11. У Чернышевского коллективная роскошь изображена в виде небоскреба из чугуна с огромными общими залами, устланными мягкими коврами и заставленными легкой алюминиевой мебелью. В 1851 г. для Всемирной выставки в Лондоне был выстроен громадный Хрустальный дворец из стекла и железа, в котором помимо «достижений народного хозяйства» находился зимний сад с редкими южными растениями. Этот хрустальный дворец немало поразил современников, и Чернышевского в том числе. И он решил, что в его утопии люди будут жить в многоэтажных стеклянных дворцах.
Фурье допускал в своих производственно-потребительских обществах (фалангах) мирное сосуществование «представителей труда, капитала и таланта». Он считал такое неравенство «пружиной гармонии» при условии гарантированного минимума материальных благ. Чернышевский устранял это неравенство. В России будущего работают все с детского возраста. И работать, по Чернышевскому, важно не только потому, что это справедливо, но и потому, что не «наработавшись вдоволь», нельзя «приготовить нерв» для удовольствий и веселья, которые наступают вечером в хрустальных дворцах.
Как у Фурье, у Чернышевского было убеждение, что работникам должно отводиться столько же времени на развлечение, сколько и на общественно-полезный труд. «Трудовые сеансы будут сменяться шумными праздниками», — писал он, и праздники во дворце выглядят не примитивными народными гуляниями. Тот факт, что все жители дворцов культурно развиты, делает вечерние развлечения изысканными и рафинированными. Выражаются они прежде всего в музицировании, пении и танцах. Причем в большом оркестре дворца музыканты постоянно меняются, потому что на музыкальных инструментах умеют играть все; а голоса их лучше, чем у профессиональных оперных певцов. Перед нами «всесторонне развитые личности».
Наконец, роднит Чернышевского и Фурье идея свободной любви. Под конец вечера из зала общих развлечений, где играет оркестр, парочки расходятся по специально устроенным тут же маленьким комнатам, где «занавесы дверей, роскошные ковры, поглощающие звук» (С. 290). «Он (Чернышевский. — Б.П..) оканчивает фаланстером, борделью, — писал Герцен. — Смело»12.
11 Фурье Ш. Новый промышленный и общественный мир. // Фурье Ш. Избранные сочинения / Под общ. ред. А. Дровцова. Т. 2. М., 1939. С. 206.
12 Герцен А.И. [Письмо] Н.П. Огареву, 8 августа (27 июля) 1867 г., Ницца // Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 29. Кн. 1. М.: Издательство Академии наук СССР, 1963. С. 167.
Еще одно важное новшество. У Фурье фаланга была по преимуществу сельскохозяйственной ассоциацией. Промышленность у него занимала подчиненное место. Оуэн, напротив, был певцом крупной промышленности, пара и машин. Чернышевский придумал компромисс: ассоциации будущего тоже занимается преимущественно обработкой полей, однако все полевые работы ведутся людьми на больших машинах. «Почти все делают за них машины — и жнут, и вяжут снопы, и отвозят их, — люди почти только ходят, ездят, управляют машинами». Население земли перестало жить в городах, которых теперь меньше прежнего. «Петербурга, Парижи и Лондоны» существуют, но там практически никто не живет, туда приезжают на несколько дней для разнообразия. «99 человек из 100» живут в хрустальных небоскребах производственных ассоциаций, «потому что это им приятнее и выгоднее» (С. 285, 287).
Казалось бы, прав Плеханов, Чернышевский не предложил ничего нового, он лишь своими словами пересказал концепцию Фурье, слегка ее осовременив и адаптировав к российским условиям. Однако если бы не было романа «Что делать?», вероятно, мы жили бы в другой стране. Ведь «коллективной роскошью» Советского Союза мы во многом обязаны Чернышевскому, который когда-то произвел столь сильное впечатление на своих современников и на поколение революционеров, которые пришли им на смену. В.И. Ленин не вдохновлялся уже далекими для его поколения трактатами Фурье, он читал роман «Что делать?» И конечно, родному Чернышевскому, а не французскому утописту, мы обязаны появлению по всей стране дворцов профсоюзов, дворцов культуры, дворцов пионеров и сталинских высоток.
Христианство Чернышевского
Итак, Плеханов высказал мысль, что в романе «Что делать?» Чернышевский выразил свой социалистический идеал наиболее наглядно и полно. Однако современные исследователи все чаще говорят о том, что идеал Чернышевского был тесно связан с его пониманием христианства, а в романе «Что делать?» без труда находят большое количество библейских мотивов. Это позволяет говорить о специфическом христианском социализме Чернышевского, который ставил перед собой задачу «духовного возрождения человека»: «Его еще покамест не распяли, / Но час придет — он будет на кресте, / Его послал бог Гнева и Печали / Рабам земли напомнить о Христе». Эти слова из стихотворения Н.А. Некрасова «Пророк (Из Барбье)», написанного в 1874 г. «в воспоминание» о Чернышевском, можно рассматривать как эпиграф к теме «Христианство Чернышевского».
Прежде всего нужно сказать, что уподобление «материалиста» Чернышевского Христу, а романа «Что делать?» — Евангелию только
в советское и постсоветское время стало звучать экзотично. В конце XIX столетия такие аналогии не только никого не смущали, а, скорее, были общим местом. Например, упомянутый Н.А. Ишутин говорил, что он знает лишь трех великих людей: Иисуса Христа, апостола Павла и Николая Чернышевского13, а роман «Что делать?» сразу после выхода стали называть «евангелием нигилистов».
Кроме того, известно, что Чернышевский был хорошо знаком с многочисленными попытками европейских авторов XIX в. адаптировать христианские ценности к конкретным социально-политическим и этическим проблемам века. В романе «Что делать?» он дает базовый список литературы, необходимой для первичного знакомства с этой интеллектуальной традицией. Лопухов, «развивая» Веру Павловну, приносит ей две книги: «Социальную судьбу» (1834) В. Консидерана и «Сущность христианства» (1841) Л. Фейербаха. В романе несколько раз упоминается имя Ж. Санд, в произведениях которой концепция христианского социализма была тесно связана с романтической идеей «свободы сердца». И Санд, и Консидеран считали себя последователями А. де Сен-Симона, создателя теории «нового христианства». Французским христианским социалистам свойственно было отождествлять социализм с «подлинным» христианством, а Христа называть «первым социалистом». Гегельянец Фейербах, в свою очередь, считал, что идея Бога не выдерживает испытание наукой и нуждается в пересмотре и что в Боге необходимо искать символическую проекцию самого человека. В 1840-е гг. идеи французского утопизма одновременно с фейербаховским антропологизмом активно усваивались молодыми русскими радикалами (А.И. Герценом, Н.П. Огаревым, В.Г. Белинским, молодым Ф.М. Достоевским и др.) и, разумеется, стали частью мировоззрения Чернышевского, причем, вероятно, они легли на благодатную почву хорошего богословского образования, полученного им в семинарии14.
Одним из первых сделал евангельские мотивы в романе «Что делать?» объектом научного исследования американский исследователь Ф. Рэндалл. В монографии 1967 г. он писал об очевидных параллелях между образом Рахметова и Иисусом Христом15. Но переломной работой в этом отношении стала англоязычная монография И. Паперно «Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма» 1988 г.
13 См.: Шилов А.А. Покушение Каракозова 4 апреля 1866 г. // Красный архив. 1926. Т. 4. С. 93.
14 См.: Frede V. Doubt, Atheism, and the Nineteenth-Century Russian Intelligentsia. Madison: University of Wisconsin Press, 2011. Р. 120-153.
15 См.: Randall F.B. N.G. Chernyshevskii. New York: Twayne, 1967. P. 111.
Паперно пишет, что Чернышевский, выросший на духовной почве русского православия, предпосылкой для радикальных материалистических и социалистических убеждений сделал христианскую догматику — «хорошо известные истины православного катехизиса». С ее точки зрения, Чернышевский вырабатывал свою теорию, которая потом легла в основу социалистического идеала романа «Что делать?», последовательно пересматривая основные положения православного катехизиса. Паперно ставит перед собой задачу реконструировать этапы этого процесса. Прежде всего, отталкиваясь от утверждения Фейербаха, что «надежда на вечную жизнь несовместима с борьбой за улучшение земной жизни человека», Чернышевский отказался от идеи личного бессмертия. Потом христианскую идею свободной воли заменил утилитаристским (в духе Милля и Бентама) утверждением, что личный выбор определяется суммой обстоятельств, неподвластных воле человека, и управляется фундаментальным принципом пользы. Отсюда вырастает концепция «разумного эгоизма» «новых людей» Чернышевского, которая игнорирует противоречия между утилитаризмом, эгоизмом и альтруизмом и допускает совместимость эгоизма «с принципами христианской морали». На следующем этапе размышлений Чернышевский отказывается от понятия греха. Для утилитаризма нет «греха», а есть «просчет», математическая ошибка, которая не может принести большого вреда обществу, в котором люди осознали свои «истинные потребности». А если нет греха, нужно отказываться от христианского догмата о добре и зле и пересмотреть идею спасения и загробной жизни. «Логический вывод из всей этой цепи рассуждений, — заключает Паперно, — таков: безгрешный человек примиряется с Богом. Назначение человека состоит в том, чтобы создать небесную гармонию в земной жизни. Цель и назначение человека — создание Царства Небесного на земле»16.
Несмотря на то что в соответствии с реконструированной системой Чернышевский в своих построениях отталкивался от отрицания бессмертия души, Паперно особенно отмечала, что ее нельзя назвать в строгом смысле атеистической. На место Бога фейербаховская антропология ставила человека. «Десакрализация сакрального, вызванная позитивистским пересмотром христианства, имела своим следствием сакрализацию повседневной жизни обычных людей, особенно тех, кто принимал активное участие в революционной борьбе, чувствуя себя апостолами новой веры»17. У молодых русских радикалов, многие из которых происходили из духовного сословия
16 Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма. М.: Новое литературное обозрение, 1996. С. 170.
17 Там же. С. 173.
и воспитывались в семинариях, атеизм превращался в религию со своей священной историей, ревнителями и святыми.
В.К. Кантор в биографии Чернышевского, написанной в 2016 г., вступил в полемику с Паперно. С его точки зрения, Чернышевский нисколько не «пересматривал» и не опровергал православный катехизис. Чернышевский, по Кантору, видел «омертвение» русской церкви и хотел «актуализации православия». Того же хотели в 1860-е гг. Ф.М. Достоевский, Н.С. Лесков и др. «Именно об этом думал и сын саратовского иерея, пытаясь придать энергию старым религиозным текстам, прочитав их сквозь современную энергийную философию»18. Герои романа, исповедуя современную философию, ведут добродетельную жизнь, доказывая, что их добродетель происходит исключительно из соображений личной пользы.
В том же ключе Кантор трактует и четвертый сон Веры Павловны. Вслед за Паперно он указывает, что описания географического пространства, куда переносит «царица» Веру Павловну, чтобы показать мир будущего, полностью совпадает с описанием библейского Эдема из книги Исход, где Господь обещает Моисею поселить его народ. Но делает это не для того, чтобы быть понятным семинаристам, будить «особый эмоциональный отклик в среде молодых разночинных интеллигентов-шестидесятников — в умах, взращенных на современных идеалах позитивной науки, но при этом сформированных русской православной традицией»19, как полагала Паперно. Чернышевский, по Кантору, своим романом, полным евангельских реминисценций, прежде всего «актуализировал Новый Завет, ибо его "новые люди" должны были возвещать совершенную жизнь»20. А Рахметов совсем не «профессиональный революционер», а «странник, пришелец, взыскующий Града Небесного»21.
Итак, зачем же Чернышевский использовал в романе библейские мотивы? Чтобы, пользуясь понятным для разночинцев-семинаристов языком, проповедовать им социализм и материализм? Или, напротив, притворяясь социалистом и материалистом, про-
18 Кантор В.К. «Срубленное древо жизни». Судьба Николая Чернышевского. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. С. 328.
19 Паперно И. Указ. соч. С. 183.
20 Кантор В.К. Указ. соч. С. 337.
21 Кантор В.К. Указ. соч. С. 342. Паперно тоже находила, что «в образе Рахметова символизм французского христианского социализма смешивается с русской православной традицией», и «Рахметов изображен в полном соответствии с житийным каноном». Более того, она даже приводила конкретное житие, котором мог вдохновляться Чернышевский, придумывая образ мыслей и поведения Рахметова, — это «Житие Алексия, человека Божия», богатого юноши, который раздал свое имущество, отказался от мирской славы и брака и посвятил свою жизнь Богу (Паперно И. Указ. соч. С. 176).
поведовать евангельские истины? Ни то, ни другое. Эти крайние и противоположные позиции кажутся такими же неубедительными, как и крайние позиции по поводу революционности Чернышевского. Они, скорее, характеризуют потребность читателей разных эпох, существующих в контексте разных идеологических установок, увидеть в нем «пламенного революционера», «эволюциониста», «материалиста» или «христианского мыслителя».
Чернышевского сложно назвать последовательным материалистом, равно как и последовательным христианином или человеком «секулярной религиозности»22. Большое количество евангельских реминисценций в романе «Что делать?» совсем не означает, что он был христианином «под прикрытием» или пользовался ими как уловкой. Чернышевский был сыном своего времени. У него был сложный и местами противоречивый набор идей, восходящих и к православной литературе, и к материалистической, и к Фейербаху, и к христианскому социализму, и к позитивизму, и многим другим истокам. Его позиции были подвижны, например, он мог сначала увлечься идеями О. Конта, а потом разочароваться. Чернышевский находился в постоянном поиске.
Но для нас важно, что человеку середины XIX в. идеи христианства и социализма не казались столь противоречащими друг другу, как кажется теперь. Ленин называл Чернышевского «величайшим представителем утопического социализма в России домарксистского периода». А ведь только марксизм, который опирался в том числе и на французский социализм, отбросил его насыщенную мистической фразеологией идею «истинного христианства» и заявил о своем последовательном атеизме.
Для Чернышевского и его первых читателей это еще было совсем не так. В романе «Что делать?» он использовал отсылки к Ветхому и Новому Завету как литературный прием, позволяющий недвусмысленно намекнуть читателям, что социализм будущего — это не какой-нибудь «скотный двор», а рай; что Рахметов и люди его типа вовсе не аморальные разрушители всех устоев, а святые подвижники. «Новые люди» — просто трудолюбивые аскеты, которые не ищут похвал, а скромно называют себя «разумными эгоистами». Проповедь труда, аскетизма и подвижничества в любом случае сделала бы роман «Что делать?» «христианской по духу» книгой, даже если бы в тексте не было ни одной библейской аналогии. Такими Чернышевский хотел видеть «новых людей» и во многом был сам. Н.А. Бердяев, очень высоко ценивший нравственные качества Чернышевского и отмечавший, что он был «человеком близким к святости», в «Русской
22 См.: НикифоровЯ.А. Модернизация в социологическом дискурсе Н.Г. Чернышевского. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2013. С. 58-59.
идее» (1946) так резюмировал свои мысли о романе «Что делать?»: «Чернышевский имел самую жалкую философию, которой была заполнена поверхность его сознания. Но глубина его нравственной
23
природы внушала ему очень верные и чистые жизненные оценки»23.
Реакция на роман «Что делать?»
Читательский успех романа превзошел надежды автора и неприятно удивил цензоров, которые, кажется, не предполагали такого общественного внимания. Журнальные номера «Современника» с этим «плохим» по качеству, «антихудожественным» романом жадно читали, передавали из рук в руки, а «программные» части «Что делать?» переписывали от руки и учили наизусть. «Ни одна из повестей Тургенева, никакое произведение Толстого или какого-либо другого писателя не имели такого широкого и глубокого влияния на русскую молодежь, как эта повесть Чернышевского», — писал П.А. Кропоткин в курсе лекций по истории русской литературы 1901 г. Потому что молодые люди искали в произведении Чернышевского не художественных красот, не остроумно поставленных философских вопросов, а понятных ответов на важнейшие вопросы их жизни. И находили. «Что делать?» стал энциклопедией или справочной книгой для молодежи. Под неуклюжей формой романа оказалось спрятано подробное руководство по переустройству всех общественных отношений. Эта повесть, продолжает Кропоткин, «сделалась своего рода знаменем для русской молодежи, и идеи, проповедуемые в ней, не потеряли значения и влияния вплоть до
24
настоящего времени»24.
Чиновники, осознавшие, что пропуск романа «Что делать?» в печать был ошибкой, стали принимать меры, чтобы по возможности «ослабить» влияние романа на молодежь25. С этой целью директорам гимназий некоторых учебных округов в 1864-1865 учебном году даже был разослан циркуляр, в котором говорилось: «Я нахожу крайне неуместным чтение учениками и разбор с ними в классе таких романов, как "Что делать?" Чернышевского <.. .> нам надлежит успокаивать ее (молодежь. — Б.П) и отстранять всякие поводы к направлению ее
23 Бердяев Н.А. [О романе «Что делать?] // Н.Г. Чернышевский: pro et contra / Сост. А.А. Демченко. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 617.
24 См.: Кропоткин П.А. Лекции по истории русской литературы. М.: Common place, 2016. С. 304.
25 В работе В.Г. Смолицкого представлен ряд интересных документов Министерства внутренних дел и III Отделения, сообщающих о росте популярности «государственного преступника» Чернышевского после публикации романа «Что делать?» и о мерах по борьбе с его «вредным влиянием на молодое поколение» (См.: Смолицкий В.Г. Из равелина. О судьбе романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?». 2-е изд., доп. М.: Книга, 1977. С. 80-88).
впечатлительности в такую сторону, где она, кроме чувства горечи, не вынесет для своей будущности ничего полезного»26.
Однако циркуляры, кажется, не помогли. Об этом свидетельствовал профессор П.П. Цитович, выпустивший в 1870-е гг. ряд брошюр, содержащих полемику с народниками и «утопистами». Среди них была брошюра о романе «Что делать?», где он утверждал: «За 16 лет пребывания в университете мне не удавалось встретить студента, который бы не прочел знаменитого романа еще в гимназии; а гимназистка 5-6 класса считалась бы дурой, если б не ознакомилась с похождениями Веры Павловны»27.
Цензура усилила бдительность и по отношению к сочувственным критическим отзывам на роман, что не остановило газетно-журналь-ную полемику вокруг него. Первые короткие отклики появлялись еще до того, как было закончено печатание романа. Нет необходимости подробно рассказывать о журнальной борьбе вокруг «Что делать?», прежде всего из-за того, что почти все рецензии были полны или «пылких одобрений», или «безоговорочных хулений» идей Черны-шевского28, но еще и потому, что на фоне колоссального воздействия романа на рядовых читателей и того влияния, которое роман оказал в целом на русскую литературу и социально-политическую мысль, «журнальные баталии» кажутся мелкими и несущественными. Скажем только о двух статьях, которые содержали серьезный анализ романа и выбивались из общего хора «хвалителей и хулителей».
Одна из первых таких статей была написана Н.С. Лесковым. Она вышла в газете «Северная пчела». Лесков выступил здесь как «беспартийный» критик, но при этом человек, в силу жизненных обстоятельств хорошо знакомый с кругом людей, которых в 1860-е гг. было принято называть нигилистами. С его точки зрения после выхода романа Тургенева «Отцы и дети» (добавим, и статей Д.И. Писарева о Базарове), действительно, «сердитые» молодые люди в России получили зримый образ для подражания и ряд идеологических максим, в соответствии с которыми можно было выстраивать свою жизнь. Они копировали лучшее, что было у Базарова, стремились самообразовываться и приносить помощь людям. Их Лесков уважительно называет «настоящими» нигилистами. Но вместе с ними, к несчастью, народились в большом количестве «уродцы российской цивилизации», люди, которые хотели копировать Базарова, но так как самообразовываться
26 См.: Циркуляр по управлению Одесского учебного округа. 1864, октябрь // Ученые записки Саратовского государственного педагогического института. 1938. Вып. 3: Труды факультета языка и литературы. С. 220-221.
27 Цитович П.П. Что делали в романе «Что делать?». Одесса: Тип. Ульриха, 1879. С. V.
28 Подробней см.: Тамарченко Г.Е. Романы Н.Г. Чернышевского. С. 131-152.
и приносить кому-то пользу сложно, оказались его «карикатурами», копируя не лучшие, а самые «резкие черты оригинала». «Базаровских знаний, базаровской воли, характера и силы негде взять, — писал о них Лесков, — ну копируй его в резкости ответов, и чтоб это было позаметнее — доведи это до крайности. Гадкий нигилизм весь выразился в пошлом отрицании всего, в дерзости и в невежестве. <.. .> Такова в большинстве грубая, ошалелая и грязная в душе толпа пустых ничтожных людишек, исказивших здоровый тип Базарова и опрофанировавших идеи нигилизма»29.
И Чернышевский, по мнению Лескова, в своем романе рассказывает, какими должны быть «настоящие» нигилисты, из которых вышел Базаров. Что они должны делать на самом деле. Он показывает, как отличить «настоящих» нигилистов от «шальных шавок, окричавших себя нигилистами»: они «трудятся до пота» испытывают «уважение к взаимным естественным правам» и стремятся «дать благосостояние возможно большему числу людей». При этом Лесков довольно снисходительно отнесся к социалистической утопии Чернышевского. По его мнению, «экономической системы, создающей действительную гармонию», не существует. Но есть люди, «пытающиеся приладить эту систему», и их существование полезно обществу.
Вторая важнейшая идея, высказанная Лесковым в статье о романе «Что делать?», касалась его революционности. Лесков пишет, что к 1863 г. в обществе сложилось неверное представление о Чернышевском как о вожде революционеров. Возможно, потому, что в своих многочисленных журнальных статьях он высказывал «только отрицание да отрицание, антипатии да антипатии, а симпатий своих ни разу не сказал. Он их не сказывал, конечно, по обстоятельствам, от него не зависящим, а "проницательные читатели" думали, что его симпатии. головорезы, Робеспьер верхом на Пугачеве. <. > Между тем г[осподин] Чернышевский из своего далека прислал нам роман, в котором открыл себя, как никогда еще не открывал ни в одной статье. Теперь перед нами его симпатии»30. И эти симпатии оказались вполне мирными. «Новые люди» его «не несут ни огня, ни меча», пишет Лесков, а если пытаться ответить на заглавие романа, то оказывается, надо «посвятить себя труду на основаниях, представляющих возможно более гармонии, в ровном интересе всех лиц трудящихся. Г[осподи]н Чернышевский, — резюмирует Лесков, — как нигилист, и, судя по роману, нигилист-постепеновец,
29 Лесков Н.С. Николай Гаврилович Чернышевский в его романе «Что делать?» (Письмо к издателю «Северной пчелы») // Н.С. Лесков о литературе и искусстве. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1984. С. 52, 53.
30 Там же. С. 53, 54.
не навязывает здесь ни одну из теорий <.. .> но заставляет пробовать: как лучше, как удобней? Где же тут Марат верхом на Пугачеве?»31.
Таким образом «беспартийный» Лесков, знавший «настоящих» нигилистов, дает возможность несколько иначе посмотреть на то, что происходило с людьми, подражавшими Базарову в начале 1860-х гг. Так откровенно и правдоподобно о двух типах нигилистов не смог бы написать никто из лагеря консерваторов и радикалов. Потому что для консерваторов-охранителей все нигилисты — одинаковые безнравственные разрушители. А радикалы не смогли бы назвать кого-то из своих собратьев «шальными шавками», потому что это обозначало бы усиливать позиции противников.
Еще одна интересная рецензия принадлежит Н.Н. Страхову. Свой отзыв о «Что делать?» он назвал «Счастливые люди» (1865). Страхов отнесся к роману Чернышевского серьезно, понимая, что он «останется в литературе». И будучи почти профессиональным борцом с нигилизмом и нигилистами, Страхов признал, что роман представляет собой «наилучшее выражение» враждебного ему направления. «Он выражает это направление гораздо полнее, яснее, отчетливее, чем бесчисленные стихотворения, политико-экономические, философские, критические и всякие другие статьи, писанные
32
в том же духе»32.
Страхов говорит, что «господствующая мысль» романа состоит в представлении о «благополучной жизни», роман учит, как быть счастливым. И герои его, описанные Чернышевским с большим воодушевлением, «удивительно» счастливы. Но присматриваясь к ним, Страхов замечает, что они не очень похожи на людей. Прежде всего, они «умеют избегать всякого рода неудобств и несчастий», они вообще не терпят никаких неудач. «Новым людям» Чернышевского не нужно учиться жизни, им не свойственно ошибаться или сомневаться, они являются «совершенно готовыми, вполне окрепшими и установившимися. Для них невозможны ни ошибки, ни колебания, ни разочарования. Им нет в жизни ни испытаний, ни уроков. Учиться им нечему, а можно только учить других»33. А мудрость, которая делает из них «людей высшей натуры», достигается легко и скоро, «и вся она заключается в немецких и французских книжках» материалистов и утопических социалистов. Нужно только «развиться», говорят они, и не потребуется никаких жертв и страданий. Так наступит «безошибочное счастье» и «не разрушаемое спокойствие».
31 Там же. С. 55.
32 Страхов Н.Н. Счастливые люди (Статья первая. Один из наших типов) // Н.Г. Чернышевский: pro et contra / Сост. А.А. Демченко. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 559.
33 Там же. С. 567.
Страхов пишет, что после такого приглашения к счастью, читателя, кажется, должен «прихватить тонкий холод ужаса», потому что его проповедуют лица не вполне человеческой природы. Более того, герои Чернышевского поступают так, как будто до них не было никакой тысячелетней культуры и житейского опыта, добытого тяжким трудом и ошибками многих поколений. И все им удается. Поэтому Кирсанова, Лопухова, Веру Павловну можно называть не «новыми людьми», а «людьми ниоткуда».
Со Страховым хочется согласиться. Действительно, герои-разночинцы были новым для России явлением. В отличие от крестьян, разночинцы не имели земельного надела и надежной сельской общины за спиной. В отличие от дворян—родового состояния, семейных преданий. У разночинцев не было еще собственной истории и развитого самосознания. Но самое главное, в силу своего происхождения разночинцы не были связаны с вековой почвенной крестьянской культурой и с культурой дворянства. Представители разночинства получали образование. Только так можно было закрепиться в жизни. И самосознание они складывали из достижений современной им науки. Основанием разночинной культуры становились идеи Фейербаха, Фурье, Сен-Симона, материалистов, Жорж Санд. Эта культура не имела тысячелетней истории, как у дворян, крестьян, купцов, духовенства, но она была своя. Идеалы разночинцев были книжные, их еще не успели хорошенько проверить на опыте, но они были отличные от всех. Они были новые. И разночинцы гордились своей культурой, свободной от старых заблуждений, как им казалось. Заслуга Чернышевского была в том, что разрозненные части этого недооформившегося самосознания он объединил в единую доктрину. Из текстов непереведенных и часто превратно понятых авторов он сделал непротиворечивую программу жизнедеятельности. Роман «Что делать?» стал инструкцией для целого сословия. Не рассказом о том, какие были разночинцы, а набором моделей, какими они должны были стать.
ЛИТЕРАТУРА
АнтоновВ.Ф. Н.Г. Чернышевский: Общественный идеал анархиста. 3-е изд., доп. М.: ЛЕНАНД, 2017.
Арк. А-н. (Анекштейн А.И.) Шарль Фурье. Его личность, учение и социальная система. Второе переработанное и дополненное издание. Харьков: Пролетарий, 1925.
Бердяев Н.А. [О романе «Что делать?] // Н.Г. Чернышевский: pro et contra / Сост. А.А. Демченко. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 616-617.
БухштабБ.Я. Записка Н.Г. Чернышевского о романе «Что делать?» // Известия Академии наук СССР. Отделение литературы и языка. 1953. Т. 12. Вып. 2. С. 158-169.
Герцен А.И. [Письмо] Н.П. Огареву, 8 августа (27 июля) 1867 г., Ницца // Герцен А.И. Собр. соч.: В 30 т. Т. 29. Кн. 1. М.: Издательство Академии наук СССР, 1963. С. 167-168.
Данилевский Н.Я. Учение Фурье // Петрашевцы в воспоминаниях современников: Сборник материалов: [В 3-х т.] / Ред. П.Е. Щеголева. Т. 2. М.; Л.: Государственное издательство, 1927. С. 118-149.
Кантор В.К. «Срубленное древо жизни». Судьба Николая Чернышевского. М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016.
Кропоткин П.А. Лекции по истории русской литературы. М.: Common place,
2016.
ЛесковН.С. Николай Гаврилович Чернышевский в его романе «Что делать?» (Письмо к издателю «Северной пчелы») // Н.С. Лесков о литературе и искусстве. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1984. С. 48-56.
Никифоров Я.А. Модернизация в социологическом дискурсе Н.Г. Чернышевского. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2013.
Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма. М.: Новое литературное обозрение, 1996.
Плеханов Г.В. Н.Г. Чернышевский [1909] // Плеханов Г.В. Избранные философские произведения: В 5 т. Т. 4. М.: Издательство социально-экономической литературы, 1958. С. 181-417.
Смолицкий В.Г. Из равелина. О судьбе романа Н.Г. Чернышевского «Что делать?». 2-е изд., доп. М.: Книга, 1977.
Страхов Н.Н. Счастливые люди (Статья первая. Один из наших типов) // Н.Г. Чернышевский: pro et contra / Сост. А.А. Демченко. СПб.: Издательство РХГА, 2008. С. 555-576.
Тамарченко Г.Е. Романы Н.Г. Чернышевского. Саратов: Саратовское книжное издательство, 1954.
Тамарченко Г.Е. Чернышевский-романист. Л.: Художественная литература,
1976.
Фурье Ш. Избранные сочинения / Под общ. ред. А. Дровцова. Т. 2. М.: Соц-экгиз, 1939.
Цитович П.П. Что делали в романе «Что делать?». Одесса: Тип. Ульриха, 1879. Чернышевский Н.Г. Что делать? Из рассказов о новых людях: (Черновая редакция и варианты отдельных глав). Л.: Наука, 1975.
Чернышевский Н.Г. Что делать? Из рассказов о новых людях. Л.: Наука, 1975. Шеля А.И. О чем поет «дама в трауре»: к проблеме финала «Что делать?» // Текстология и историко-литературный процесс». IV Международная конференция молодых исследователей (Москва, 19-20 марта 2015 г.): Сборник статей / Под ред. А.О. Бурцевой, Ю.И. Красносельской, Л.А. Новицкас и др. М.: Буки Веди, 2016. С. 81-94.
Шилов А.А. Покушение Каракозова 4 апреля 1866 г. // Красный архив. 1926. Т. 4. С. 91-94.
Frede V. Doubt, Atheism, and the Nineteenth-Century Russian Intelligentsia. Madison: University of Wisconsin Press, 2011.
Randall F.B. N.G. Chernyshevskii. New York: Twayne, 1967.
REFERENCES
Antonov, V. F. N. G. Chernyshevskii: Obshchestvennyi ideal anarkhista. 3rd ed. Moscow: LENAND, 2017.
Ark. A-n. [Anekshtein, A. I.] Sharl' Fur'e. Ego lichnost', uchenie i sotsial'naia sistema. Vtoroepererabotannoe i dopolnennoe izdanie. Khar'kov: Proletarii, 1925.
Berdiaev, N. A. ["O romane 'Chto delat'?',"] N. G. Chernyshevskii: Pro et Contra, ed. A. A. Demchenko. St. Petersburg: Izdatel'stvo RKhGA, 2008, pp. 616-617.
Bukhshtab, B. Ia. "Zapiska N. G. Chernyshevskogo o romane 'Chto delat'?'," Izvesti-ia Akademii nauk SSSR. Otdelenie literatury i iazyka, Vol. 12, No. 2, 1953, pp. 158-169.
Chernyshevskii, N. G. Chto delat'? Iz rasskazov o novykh liudiakh: (Chernovaia redaktsiia i varianty otdel'nykh glav). Leningrad: Nauka, 1975.
Chernyshevskii, N. G. Chto delat'? Iz rasskazov o novykh liudiakh. Leningrad.: Nauka, 1975.
Danilevskii, N. Ia. "Uchenie Fur'e," Petrashevtsy v vospominaniiakh sovremen-nikov: Sbornik materialov: [In 3 vols.], ed. P. E. Shchegolev, Vol. 2. Moscow; Leningrad: Gosudarstvennoe izdatel'stvo, 1927, pp. 118-149.
Fourier, Ch. Izbrannye sochineniia, ed. A. Drovtsov, Vol. 2. Moscow: Sotsekgiz,
1939.
Frede, V. Doubt, Atheism, and the Nineteenth-Century Russian Intelligentsia. Madison: University of Wisconsin Press, 2011.
Gertsen, A. I. "[Pis'mo] N. P. Ogarevu, 8 avgusta (27 iiulia) 1867 goda, Nitstsa," Gertsen, A. I. Sobranie sochinenii: In 30 vols., Vol. 29, Ch. 1. Moscow: Izdatel'stvo Akademii nauk SSSR, 1963, pp. 167-168.
Kantor, V. K. 'Srublennoe drevo zhizni'. Sud'baNikolaia Chernyshevskogo. Moscow; St. Petersburg: Tsentr gumanitarnykh initsiativ, 2016.
Kropotkin, P. A. Lektsiipo istorii russkoi literatury. Moscow: Common place, 2016.
Leskov, N. S. "Nikolai Gavrilovich Chernyshevskii v ego romane 'Chto delat'?' (Pis'mo k izdateliu 'Severnoi pchely')," N. S. Leskov o literature i iskusstve. Leningrad: Leningrad University Press, 1984, pp. 48-56.
Nikiforov, Ia. A. Modernizatsiia v sotsiologicheskom diskurse N. G. Chernyshevskogo. Saratov: Saratov University Press, 2013.
Paperno, I. Semiotika povedeniia: Nikolai Chernyshevskii — chelovek epokhi realizma. Moscow: Novoe literaturnoe obozrenie, 1996.
Plekhanov, G. V. "N. G. Chernyshevskii, [1909]," Plekhanov, G. V. Izbrannye filosof-skie proizvedeniia: In 5 vols., Vol. 4. Moscow: Izdatel'stvo sotsial'no-ekonomicheskoi literatury, 1958, pp. 181-417.
Randall, F. B. N. G. Chernyshevskii. New York: Twayne, 1967.
Shelia, A. I. "O chem poet 'dama v traure': k probleme finala 'Chto delat'?'," Tek-stologiia i istoriko-literaturnyi protsess: IV Mezhdunarodnaia konferentsiia molodykh issledovatelei (Moskva, 19-20 marta 2015 goda): Sbornik statei, ed. A. O. Burtseva, Iu. I. Krasnosel'ska, L. A. Novitskas et al. Moscow: Buki Vedi, 2016, pp. 81-94.
Shilov, A. A. "Pokushenie Karakozova 4 aprelia 1866 goda," Krasnyi arkhiv, Vol. 4, 1926, pp. 91-94.
Smolitskii, V. G. Iz ravelina. O sud'be romana N. G. Chernyshevskogo 'Chto delat'?'. 2nd ed. Moscow: Kniga, 1977.
Strakhov, N. N. "Schastlivye liudi (Stat'ia pervaia. Odin iz nashikh tipov)," N. G. Chernyshevskii: Pro et Contra, ed. A. A. Demchenko. St. Petersburg: Izdatel'stvo RKhGA, 2008. C. 555-576.
Tamarchenko, G. E. Chernyshevskii-romanist. Leningrad: Khudozhestvennaia literatura, 1976.
Tamarchenko, G. E. Romany N. G. Chernyshevskogo. Saratov: Saratovskoe knizh-noe izdatel'stvo, 1954.
Tsitovich, P. P. Chto delali v romane 'Chto delat'?'. Odessa: Tip. Ul'rikha, 1879.
