CC BY
39
в каком бы количестве она ни пролилась, не производя на крышу никакого действия" [3, т. 4, с. 32]. Обладая опытным познанием евангельских истин и аскетических правил, святитель Игнатий стремится раскрыть их как можно более полно и доступно как для тех, кого можно считать его духовными сподвижниками, так и для тех, кто почти не имеет положительного духовного опыта. Метафоры и сравнения позволяют проповеднику преодолеть этот разрыв, эту духовную дистанцию.
Проповедник приоткрывает перед читателем завесу, отделяющую обыденное сознание от мира, не доступного чувственному опыту, вводит его в сферу инобытия, четко обозначая и даже иногда подробно описывая ее реалии.
Например, в "Слове о смерти" он раскрывает мистическую сущность этого таинственного процесса. Для этого в начале "Слова..." он использует яркие, образные определения: "Смерть -великое таинство. Она - рождение человека из земной временной жизни в вечность" [3, т. 3, с. 67]. Обозначив смысловые границы понятия, определив явление, проповедник обнажает его сущность: "При совершении смертного таинства мы слагаем с себя нашу грубую оболочку, "тело" и душевным существом, тонким, эфирным, переходим в другой мир, в обитель существ, однородных душе" [3. т. 3, с. 67].
Как видим, в описании этого таинственного процесса святитель использует всего одну метафору: "тело - грубая оболочка", но этого оказывается достаточно, чтобы ввести читателя в мир христианской антропологии, дать представление о двусоставнос-ти человеческого естества и переключить его внимание с того, что составляет видимую сторону смерти на то, что недоступно земному зрению. Наше восприятие смерти неполно и искажено именно вследствие этой неполноты, подчеркивает святитель: "Видим только при совершении смертного тайнодействия бездыхан-ность, внезапную безжизненность тела, потом оно начинает разлагаться, и мы спешим скрыть его в земле; там оно делается жертвою тления, червей, забвения" [3, т. 3, с. 67]. То, что было грубой оболочкой души, подвержено земным законам распада, уничтожения, "тления, червей, забвения". Эта градация необычна по своему составу, она включает в себя понятия, принадлежащие к разным смысловым сферам: "Тление" - общий процесс распада, "черви" - его видимое выражение, "забвение" - результат его проявления в мире живущих.
Архитектоника проповедей святителя Игнатия характеризуется четкостью, уравновешенностью смысловых частей, своеобразной музыкальной ритмичностью членения текста.
Яркой приметой стиля святителя Игнатия-проповедника следует признать одну особенность построения экспозиции. Эк-
Библиографический список
спозиция в его проповедях, как правило, содержит цитату из Евангелия, которая становится смысловой доминантой всего поучения и зачастую выполняет функцию своеобразной цезуры, разграничителя смысловых частей текста. Например, в "Поучении 1-м в неделю по Богоявлении" смысловой и ритмико-интонационный строй определяют слова Спасителя "Покайтеся, при-ближибося Царство Небесное" [Мф. 4, 17]. Эта евангельская цитата становится основой всего построения проповеди: начиная, замыкая и пронизывая текст, она выполняет функцию его композиционного стержня.
В экспозиции автор объясняет причину такого смыслового и эмоционального выделения: "Покайтеся, приближися бо Царствие Небесное!". С этих глубоких и священных слов началась проповедь вочеловечившегося Слова к падшему человечеству. Простое, по наружности, учение! Но надо понять его самою жиз-нию: тогда откроется, что в этих кратких и невитиеватых словах заключается все Евангелие" [3, т. 4, с. 9]. Благая весть о спасительной силе покаяния концентрирует в себе всю полноту и мудрость евангельского учения, содержание которого, как и врата небесного Царства, открывается только кающимся. "Следуя нравственному преданию Православной Церкви, епископ Игнатий считал, что покаяние есть одна из основ, на которой должна созидаться духовная жизнь христианина, - отмечает игумен Марк (Лозинский) в своем фундаментальном исследовании творческого наследия святителя, - Руководя духовной жизнью своих пасомых, Владыка, прежде всего, старался возбудить в них чувство покаяния. Покаяние он считал основой всех видов христианского подвига" [4, с. 171]. Понять истину о необходимости покаяния для спасения, по мысли святителя Игнатия, следует не только умом и сердцем, но самой жизнью по Евангелию. Это главная идея проповеди, ее основной тезис, свое выражение она обнаруживает и на уровне архитектоники.
Таким образом, ценность святителя Игнатия для современного образованного читателя заключается не только в их глубоком, серьезном, многогранном содержании, но и в совершенстве формы. Глубокий, ясный ум, трезвое видение духовной сущности явлений и опора на обширные духовные и светские познания делают его творчество неповторимо прекрасным духовно и вместе представляют пример истинного словесного изящества. Очевидно, что в ближайшие десятилетия проблема художественного своеобразия творческого наследия святителя Игнатия Брянчанинова сохранит свою актуальность и новизну, поскольку само идейное содержание его творений - многогранное и многослойное - будет выходить на новые уровни осмысления.
1. Гатилова, Н.Н. Духовно-нравственное воспитание человека в трудах святителя Игнатия Брянчанинова: автореф. дис. ... канд. пед. наук / Н.Н. Гатилова. - Курск, 2006.
2. Осипов, А.И. Путь разума в поисках истины / А.И. Осипов. - М.: Даниловский благовестник, 2008.
3. Свт. Игнатий (Брянчанинов). Собрание творений в 7 томах. - М.: Лепта-Пресс, 2002-2003.
4. Игумен Марк (Лозинский). Духовная жизнь мирянина и монаха по творениям и письмам святителя Игнатия (Брянчанинова). - Кириллов: Кирилло-Белозерский монастырь, 2007.
Статья поступила в редакцию 09. 09.10
УДК 482-087
О.В. Никифорова, канд. филол. наук, доц. кафедры теории и истории русского языка АГПИ, г. Арзамас, E-mail: [email protected]
ОБРЯДОВЫЕ АГЕНТИВЫ В НИЖЕГОРОДСКИХ ГОВОРАХ
Статья посвящена анализу диалектных слов со значением наименований лица в обрядах. Материалом послужила лексика говоров Нижегородской области. В статье обрядовые агентивы охарактеризованы с точки зрения мотивированности и системных отношений.
Ключевые слова: нижегородские говоры, обрядовая лексика, обрядовые агентивы.
Более двух столетий большинство ведущих лингвистов мира тегоризация явлений внешнего мира, связь между языком и на-
постулируют тезис о включенности языка в культуру. Актуаль- циональным характером. В последние десятилетия при исследо-
ными темами современной лингвистики считаются языковая ка- вании вопросов функционирования языка все большее значение
60
приобретает фактор человека как активного субъекта познания, обладающего индивидуальным опытом, системой знаний о мире, отраженной в его сознании в виде концептуальной картины окружающей действительности. В качестве методологической основы научных исследований языка признается антропоцентризм, суть которого заключается в том, что "научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и ее усовершенствования. Они обнаруживаются в том, что человек становится точкой отсчета в анализе тех или иных явлений, что он вовлечен в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели" [1, с. 212]. В русле антропоцентрической парадигмы проблема взаимодействия культуры и языка формулируется следующим образом: "Язык есть средство отражения культуры в процессах номинации, а потому выражения и воспроизведения ее вместе с использованием языка говорящим (слушающим). Это означает, что язык участвует в формировании менталитета этноса, народа, нации" [2, с. 71-72].
Взаимосвязь языка и культуры считается несомненной, и это позволяет анализировать язык через культуру и наоборот. Особая роль в изучении духовной культуры этноса отводится обрядовой лексике, которая "одновременно принадлежит и языку, и культуре и поэтому заслуживает систематического изучения с позиций комплексного этнолингвистического подхода" [3, с. 216]. Обрядовую лексику можно рассматривать как средство отражения традиционной культуры народа, как источник культурной информации, "особым образом закодированной в семантике языкового знака" [4, с. 257]. Под лексикой обряда понимается "специальная терминология обрядов и верований, называющая семиотически (культурно) значимые реалии - ритуальные предметы, действующих лиц, действия, свойства, функции, отношения и т.п., обозначающие сами обряды или их части" [3, с. 216]. Система обрядовой лексики устойчива и включает в себя, по классификации Толстой С.М., следующие группы слов: названия обрядов, их комплексов, их составных частей, хронони-мы (народный календарь); названия ритуальных предметов; названия лиц - исполнителей или, реже, адресатов, или объектов ритуальных действий; названия ритуальных действий; метаязык фольклора (название песенных циклов, вербальных формул, танцев, игр и т.п.).
Несмотря на то что обрядовая лексика специфична и обладает полисемантизмом, синонимичностью, экспрессивностью, обрядовым символизмом, метафоризмом, она "подчиняется свойственным данному языку закономерностям формальной и семантической организации лексики, способам номинации, правилам соотношения с другими единицами и подсистемами словаря" [3, с. 216]. Лексика обряда является неотъемлемым компонентом обряда, шире - духовной культуры, при этом все особенности внеязыкового плана передаются в лексемах в концентрированной форме. Обрядовое слово "служит семантическим стержнем, организующим обрядовые и мифологические формы народной культуры" [5. с. 14], отражает вековую культурно-речевую традицию, русскую ментальность и определенную значимость русской речи. В нем сохраняется культурная память о материальной, социальной, духовной культуре народа. Этот уникальный пласт значения, реализующий национальную специфику, предлагают называть "символической коннотацией" [6, с. 293] или "культурной коннотацией" [7, с. 215]. Именно так языковая единица становится концептом культурного мира. "Естественный язык, когда он выполняет по отношению к культуре орудийную функцию, обретает роль языка культуры: двусторонние единицы естественного языка становится "телами" культурных знаков. Но при этом не утрачивают своего собственного языкового значения, придавая тем самым обозначаемому им содержанию культурных концептов особенности мировидения и миропонимания" [7, с. 226-227].
Описание диалектной обрядовой лексики в этнолингвистическом аспекте приобретает особый смысл в контексте антропоцентрической парадигмы. Так, культурно-историческую информацию о жизненных ценностях, о национальной специфике, о традиционной культуре несут агентивы - лексические и фразеоло-
гические единицы со значением лица. Вслед за Костромичевой М.В. под обрядовыми агентивами мы понимаем наименования лиц, тем или иным образом причастных к обряду в целом и (или) частным обрядовым действиям [8, с. 104].
Обрядовым агентивам в нижегородских говорах свойственны основные признаки диалектной лексической системы: тенденция к детализации в назывании того или иного субъекта, тенденция к сохранению внутренней формы слова.
Возможность по-разному называть какой-либо объект действительности является следствием множественности суждений о данном объекте. Особенно богато представлена в говорах Нижегородской области обрядовая лексика, называющая ритаульно значимые персонажи. Так, все участники свадьбы именуются в нижегородских говорах лексемами свадьбишные, сварьбишные, свадо-бишные, свадебники, сваребники, свадьбяны, свадьбяне, сварьбя-не, сварьбяна, перегулы, бояре, поезжане, горны, горнеи, гарные, гарные гости, гуляльщики, зватые, позыватые и др.
Обрядовые агентивы в нижегородских говорах являются производными и мотивированными обрядовой реальностью. Для носителей диалекта актуальной представляется номинация агентивов по функциональному признаку, поскольку "...символический смысл действий ритуала непосредственно участвует в формировании семантики обрядовых терминов, представленных зачастую лексикой глагольного типа" [9, с. 218].
Непосредственное указание на выполнение обрядовой функции лицом содержат отглагольные существительные рядиха -«ряженый, участвующий в свадебном обряде, в масленичном обряде»; плакуша - «причитальщица на похоронах»; молельщица, молилка - «женщина, которая молится над покойником»; приёмщица - «женщина, помогающая роженице во время родов, принимающая ребенка»; снарядиха, рядильщица - «лицо, одевающее невесту»; сборщик - «лицо, собирающее подарки»; обмывальщи-ца, убмывальщица - «женщина, совершающая обряд обмывания покойника»; звальщик, зват, позыватка, оповещанин - «тот, кто зовет гостей на свадьбу»; копальщик, рыльщик - «тот, кто копает могилу для покойника»; сводня - «сваха»; подносчик, разносчик - «тот, кто заведует вином на свадьбе»; провожатки - «подруги невесты»; читальщица - «женщина, которая читает молитвы над покойником»и др. Основным мотивирующим признаком для агентивов субстантивированных прилагательных также является обрядовое действие: зватый, позыватый - «тот, кто приглашает гостей на свадьбу»; наряжатые - «ряженые - участники свадебного, масленичного обряда»; сборчий - «человек, собирающий подарки на свадебном пиру»; верховые - «помощники жениха и невесты»; провожатая - «подружка невесты»; женимый - «же-них»и др. Агентивы-композиты в качестве опорного компонента содержат основу глагола, передающего действие обрядового лица: богонос - «человек, идущий перед свадебным поездом и несущий икону»; богомолка - «'женщина, которая молится над покойником»; винодел, винолий, виночерпий - «человек, распоряжающийся на свадьбе вином»; сестропродавец, сестропродави-ца - «лицо, продающее невесту на свадьбе» и др.
Функциональный признак представлен опосредованно в наименованиях, мотивированных названиями предметов, с которыми связана функция участника обряда: постельник, коробейщи-ки, подушечницы - «лица, везущие в дом жениха приданое и постель невесты»; блинница - «женщина, которая печет блины на второй день свадьбы»; лагунник - «один из участников старинного свадебного обряда, везущий за свадебным поездом лагун с пивом»; в наименованиях, мотивированных названиями лиц, с которыми связана обрядовая функция человека: приженик, подженишник - «представитель окружения жениха, распорядитель на свадьбе»; подневестница, поневестница - «подружка невесты»; полдружка, поддружье, полдружье - «помощник дружки»; подсвашка, полсваха, подсвашница - «помощница свахи»; в наименованиях, мотивированных названиями обрядов, с которыми связана обрядовая функция: сварьбяне - «участники свадьбы»; поезжане - «участники свадебного поезда». К ним относятся и обрядовые наименования, возникновение образного значения которых связано с участием обозначаемого лица в определенном обрядовом действии: ярка - «о невесте в связи с обрядом
искать ярку»; баран, барашек - «о женихе в связи с обрядом сватовства, во время которого сваха говорит: «У вас ярка, у нас баран».
Кроме того, при мотивации обрядового агентива необходимо учитывать и ряд скрытых признаков, обусловленных культурным контекстом обряда [8, с. 105-106]. Так, широко распространенный обряд ряжения гостей на второй день после свадьбы, гуляние ряженых по селу во время святок и масленицы в современных полевых записях отмечен как шуточный, игровой. Однако ряжение представляет народный обычай, уходит своими корнями в глубокую дохристианскую древность. По мнению ученых (В.И. Чичеров, В.Я. Пропп, Е.Г. Кагаров, И.М. Снегирев И.М. и др.), обычай ряжения имеет целью сделать себя неузнаваемыми, обмануть и устранить демонов, злых духов, а также уподобиться животному, являющему воплощением духа растительности и плодородия. Для наименования ряженых в нижегородских говорах используются лексемы рядиха, нарядчик, наряженка, пугало, шутница, кудес, ярила. Рядились в персонажей бытового характера: солдата, нищего, цыганку, медведя и др., надевали одежду противоположного пола. С одной стороны, агентивы рядиха, нарядчик, наряженка, пугало, шутница имеют прозрачную мотивированность, образованы от глаголов рядиться, нарядиться, пугать, шутить. С другой стороны, как считает О.А. Черепанова, исконные названия не могли быть построены на основе внешнего, внутренне незначительного признака - переодевание. Исконные названия должны быть связаны с магическим характером самого обряда ряжения. Поэтому одним из древних наименований ряженых можно считать слово ку-дес, которое входит в обширный ряд слов с корневым морфом -куд-/-чуд- с общим значением «кудесить, волховать, совершать магические действия». Следовательно, ряженые рассматривались нижегородскими крестьянами как кудесники, которым присуща колдовская сила.
В использовании лексемы ярила для наименования ряженого в нижегородских говорах можно увидеть следы древних представлений крестьянина о культе земледельческого труда. Этнографами отмечено слово Ярила в описании обрядовых похорон Костромы, а в некоторых местностях (Владимирская, Костромская губернии) - Ярилы, чучела мужчины. Данный обряд отражает религию убиваемого и воскресаемого божества растительности. Связь Костромы (Ярилы) с земледельческим трудом несомненна. Природа умирает зимой и воскресает весной, поэтому обряд похорон Костромы (Ярилы) не зависел от церковных праздников и совершался в различные сроки от Троицы до Петрова дня. Употребление лексемы ярила для наименования ряженого в свадебном, масленичном, святочном обрядах, возможно, своего рода акт воздействия на плодородие земли.
Для того чтобы отвращать зло, помешать сглазить свадьбу или будущую счастливую и богатую жизнь, в нижегородском
Библиографический список
свадебном поезде обязательно присутствовал знахарь, колдун, волшебник - вежливец. В его обязанности входило оберегать от всякого колдовства молодую чету и всех поезжан. Считалось, что без присутствия колдуна свадьба будет неблагополучной, а семейная жизнь молодых - несчастливой. Вежливец имел озабоченное лицо, озирался по сторонам и что-то нашептывал: по народным объяснениям, так он борется с нечистою силою, которая следует за новобрачными и строит им козни. Приведенные примеры агентивов позволяют рассматривать нижегородские говоры как источник определенных знаний, как информацию о воззрениях древних людей на мир, как результат своеобразного творчества русского народа.
В нижегородской обрядности выделяются как специфические агентивы, используемые только в одном обряде, так и ме-жобрядовые. К первой группе относятся все наименования лица с морфемами -сват-/-свад-/-свар-, -гарн-/-горн-, функционирующие в свадебном обряде, с морфемой -вит-/-вив-, репрезентирующие участников родильного обряда. Вторая группа представлена лексемами ряженые, рядихи, ряженки, нарядчики, наря-женки, пужалки, святошники, святошки, пугало, шутницы, кудес, ярила - «ряженые, участвующие в свадебном обряде, в святках, в масленичном обряде»; вопленица, плакальщица, причётница, «женщина, которая вопит в свадебном и погребально-поминальном обряде» и др.
Для системных отношений нижегородских обрядовых агентивов характерно наличие параллельных обозначений. Широко представлен лексический параллелизм: провожатая, дружная подружка, первая подружка, боярка, тайная подружка, коренная подружка, черемонка «подружка невесты на свадьбе»; но-шатель, разливальщик, распорядитель, подносчик, винолий, гвоздарь «персонаж, распоряжающийся вином на свадьбе»; чача, маршал, ведущий «персонаж, руководящий обрядом в день свадьбы»; вопленица, выльщица, вылья, вытьянка «женщина, которая причитает над покойником». Параллели могут состоять из однокоренных слов, отличающихся аффиксами: молодуха, молодушка, молодица, молодёна, молода - «невеста на второй день свадьбы»; сватья, сватуха, сватунья, свахонька - «женщина, занимающаяся сватовством».
Таким образом, отличительными чертами обрядовых агентивов в нижегородских говорах являются многочисленность, мотивированность, причем в говорах наблюдается большее, по сравнению с литературным языком, разнообразие лексем для наименования обрядовых персонажей, то есть в этом проявляется подтверждение известного тезиса о том, что "диалект рисует в красках то, что литературный язык представляет лишь в общих чертах" [10, с. 39]. Кроме того, обрядовым агентивам присуща культурно-мифологическая и символическая основа, отражающая веками складывающийся менталитет русского народа, его эстетические и нравственные ориентиры.
1 Кубрякова, Е.С. Эволюция лингвистической идеи во второй половине XX века (опыт парадигмального анализа) /Е.С. Кубрякова // Язык и наука конца 20 в. - М., 1995.
2. Телия, В.Н. Культурно маркированная коннотация языковых знаков как понятие лингвокультурологии /В.Н. Телия // Семантика языковых единиц. Доклады 4 международной научной конференции. Ч.2. Фразеологическая семантика. Словообразовательная семантика. -М.: Альфа, 1994.
3. Толстая, С.М. Терминология обрядов и верований как источник реконструкции древней духовной культуры / С.М. Толстая // Славянский и балканский фольклор: Реконструкция древней славянской духовной культуры: источники и методы. - М.: Наука, 1989.
4. Брысина, Е.В. Диалектная речь как источник народной мудрости / Е.В. Брысина // У чистого источника родного языка: Сборник научных статей к 60-летию профессора В.И. Супруна. - Волгоград: Изд-во ВГПУ "Перемена", 2008.
5. Толстые, Н.И. и С.М. О задачах этнолингвистического изучения Полесья / Н.И. и С.М. Толстые // Полесский этнолингвистический сборник: Материалы и исследования. - М.: Наука, 1983.
6. Толстой, Н.И. Язык и народная культура: Очерки по славянской мифологии и этнолингвистике / Н.И. Толстой. - М.: Изд-во "Индрик", 1995.
7. Телия, В.Н. Русская фразеология. Семантический, прагматический и лингвокультурологический аспекты / В.Н. Телия. - М.: Языки русской культуры, 1996.
8. Костромичева, М.В. О диалектных обрядовых агентивах / М.В. Костромичева // Актуальные проблемы русской диалектологии: Тезисы докладов Международной конференции 23-25 октября 2006 г. - М.: Институт русского языка им. В.В. Виноградова РАН, 2006.
9. Хоробых, С.В. К вопросу о семантических отношениях морфем в лексике ритуала (на материале "Этнолингвистического словаря свадебной терминологии Северного Прикамья", "Словаря свадебной лексики Орловщины") / С.В. Хоробрых // Русское слово: литературный язык и народные говоры: материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения доктора филологических наук, профессора Г.Г. Мельниченко. - Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2008.
10. Радченко, О.А. Диалектная картина мира как идиоэтнический феномен / О.А. Радченко, Н.А. Закуткина // Вопросы языкознания. - 2004. - № 6.
Статья поступила в редакцию 09. 09.10 УДК 81.42
А. С. Гавенко, канд. филол. наук, доц. АлтГАКИ, г. Барнаул, Email: [email protected]
ИНТЕРМЕДИАЛЬНАЯ МЕТАТЕКСТОВАЯ СПЕЦИФИКА СОВРЕМЕННОГО РУССКОГО РАССКАЗА (НА МАТЕРИАЛЕ РАССКАЗА А. ВОЛОСА "MOON")
В статье рассматривается интермедиальная метатекстовость современного русского рассказа как способность базового текста манифестировать оцениваемые, комментируемые, поясняемые заимствования из невербальных семиотических систем, выявляется роль интермедиального метатекста в процессе художественной коммуникации.
Ключевые слова: художественный текст, рассказ, интермедиальность, интермедиальный метатекст, невербальная семиотическая система, дискурс.
Проблема изучения языка современной художественной литературы - одна из актуальных в современной лингвистике, что во многом объясняется многогранностью и противоречивостью современного литературного процесса. В современном литературном пространстве наблюдаются новые художественные тенденции, которые, с одной стороны, находятся в активном взаимодействии с традицией, а с другой - свидетельствуют о поиске авторами новых форм выражения и о новых явлениях в современном художественном дискурсе.
Специфика художественной литературы ХХ-ХХ1 вв. во многом определяет необходимость выведения на первый план идей постмодернизма, так как именно постмодернизм в наибольшей степени актуализировал те проблемы, которыми по сей день являются первостепенными в сфере изучения языка художественной литературы, в частности, вопрос о взаимодействии художественных языков (кодов).
Проблема взаимодействия художественных языков возникла в сфере изучения категории межтекстовых взаимодействий и в исследовательской литературе получила различные терминологические обозначения: "взаимодействие искусств", "синтез искусств" и "интермедиальность". Термин "взаимодействие искусств" (М.П. Алексеев, В.Н. Альфонсов, Н.А. Дмитриева, Д.С. Лихачев, А.И. Мазаев, К.В. Пигарева и др.) связан с возникновением и развитием искусства и во многом синонимичен термину "синтез искусств" (А.Я. Зись, М.С. Каган и др.), который был конкретизирован в области фольклористических и культурологических исследований как феномен взаимодействия различных видов искусств на более поздних стадиях развития художественной культуры. Термин "интермедиальность", наиболее распространенный в настоящее время, был введен немецким ученым О. Хансен-Леве в 1983 г., получил детальную разработку в трудах Н.Г. Крауклис, Н.С. Олизько, И.П. Смирнова, А. Ти-машкова, Н.В. Тишуниной и др. и в большей степени соответствует специфике филологических исследований, так как акцентирует идею взаимодействия разных семиотических систем в том числе в вербальном контексте.
Проблема взаимодействия различных видов искусств не потеряла актуальности и в настоящее время, особенно это становится явным в переломные периоды, когда в ситуации творческих опытов, экспериментов, попыток осмыслить пройденные этапы и осознать тенденции развития культуры возникает необходимость создания новых художественных языков, в том числе и на основе взаимодействия выразительных возможностей различных видов творчества.
Сложность литературного пространства конца ХХ - начала XXI века позволяет многим исследователям утверждать о разнообразии и разнородности художественных "инициатив" и отсутствии "каких-либо объединенных эстетических усилий" [1, с. 10]. Существующие точки зрения на состояние современного литературного процесса в России свидетельствуют о взаимодействии различных художественных принципов, объективирующих-
ся посредством реализации категории как межтекстовых отношений, так и интерсемиотических в пределах конкретного художественного текста и формирующих в процессе такого взаимодействия новые тенденции в художественном дискурсе. В настоящее время дискуссии о специфике современного литературного процесса свидетельствуют о разнообразии художественных тенденций и сложности их осознания: критики утверждают, с одной стороны, о фактах "академического" постмодернизма, с другой -о формировании нового литературного направления, ориентирующегося на реалистическую эстетику и поэтику [2; 3 и др.] и активизировавшегося именно в начале XXI в., причем тенденции "нового реализма" в его различных ответвлениях получают развитие в том числе в творчестве тех писателей, которые в настоящее время воспринимаются уже как "классики" постмодернизма (В. Пелевин, В. Сорокин, В. Пьецух и мн. др.) [см.: 4; 5].
С нашей точки зрения, выявление и изучение новых тенденций в художественном дискурсе в аспекте реализации категории межтекстовых отношений должно иметь внутрижанровый характер, что также определяется спецификой поэтики современной литературы, а именно: ее сложным мутационным характером, проявляющимся на разных уровнях (стиля, жанра, эстетики и др.) [6, с. 6]. Последнее утверждение свидетельствует и о возможности исследователя, оставаясь в рамках внутри-жанрового исследования, выходить за пределы жанра - к его мутационным формам.
Анализ текстов постмодернизма различных жанровых характеристик позволяет утверждать, что создание "поликодовых" сообщений в большей степени характерно для романного постмодернистского дискурса, нежели для дискурса постмодернистского рассказа (ср., например, романы В. Пелевина "Generation П", "Желтая стрела", "Священная книга оборотня" и др. с рассказами этого же автора), при этом в текстах рассказов, ориентированных на реалистическую эстетику и поэтику, "поликодовость" приобретает метатекстовый характер: художественный код той или иной семиотической системы, реализуемый вербальными средствами, становится объектом комментирования, интерпретации, восприятия и т.д. Такой феномен представляется правомерным обозначить термином "интермедиальная метатекстовость". Исследование данного явления, с нашей точки зрения, актуализируется, с одной стороны, уникальностью и неоднозначностью идеи "синтеза искусств", реализуемой в контексте словесного художественного произведения, с другой - его семантической насыщенностью и смысловым потенциалом, реализующимся на уровне диалогического взаимодействия автора и читателя. При этом метатекстовость понимается как способность базового текста манифестировать оцениваемые, комментируемые, поясняемые и др. текстовые заимствования (в том числе и в семиотическом смысле), метатекст (метатекстовый фрагмент) - результат реализации метатекстовости. Важно отметить, что собственно термин интермедиальность имеет множество вариантов понимания (например, как отождествления формы произведения невер-
