CC BY
63
Примечания
1. Текст В. В. Набокова «Машенька» цитируется по: Набоков В. В. Машенька // Собрание сочинений: в 4 т. Т. 1 / вступ. ст. В. Е. Ерофеева. М.: Изд-во «Правда», 1990. С. 33-112.
2. Ожегов С. И. Словарь русского языка: ок. 57000 слов / под ред. Н. Ю. Шведовой. 20-е изд., стереотип. М., 1998. С. 620.
3. Широкова Н. А. Из истории союзных конструкций, выражающих отношения сравнения. Казань, 1966. С. 61.
4. Кашкарова О. Н. Особенности сравнения в ранней лирике А. А. Ахматовой // Вестник Воронежского государственного университета. Сер. «Филология. Журналистика». № 1. Воронеж: Воронеж. гос. ун-т, 2010. С. 28.
5. Русский языки культура речи: учебник для бакалавров / под общ. ред. В. Д. Черняк. М.: Изд-во Юрайт: иД Юрайт, 2012. С. 408.
6. Голуб И. Б. Стилистика русского языка. 7-е изд. М.: Айрис-пресс, 2006. С. 141.
7. Кашкарова О. Н. Указ. соч. С. 28.
8. Там же.
9. См. подробнее об этом в статье: Morarash M. M. Vladimir Nabokov: Problem of Explication of the Phenomenon of Life // Life Science Journal. 2014. Vol. 11 (8 s). P. 279-283. URL: http://www.lifesciencesite.com. 62
10. Там же.
Notes
1. The text of V.V. Nabokov "Mashen'ka" quoted from: Nabokov V.V. Mashen'ka // Works: in 4 vols. Vol. 1 / introd. art. V.E. Erofeev. Moscow. Pravda Publ. 1990. Pp. 33-112.
2. Ozhegov S. I. Slovar' russkogo yazyka: ok. 57000 slov [Dictionary of Russian language: 57000 words approx.] / ed. by N. Y. Shvedova. 20 ed., stereotype. Moscow. 1998. P. 620.
3. Shirokova N. A. Iz istorii soyuznyh konstrukcij, vyrazhayushchih otnosheniya sravneniya [From the history of the union structures, expresses the relations of comparison]. Kazan. 1966. P. 61.
4. Kashkarova O. N. Osobennosti sravneniya v rannej lirike A. A. Ahmatovoj [Features of comparison in early lyrics of A. A. Akhmatova] // Vestnik Voronezhskogo gosudarstvennogo universiteta - Herald of the Voronezh State University. Ser. "Philology. Journalism". No. 1. Voronezh. Voronezh State University. 2010. P. 28.
5. Russkij yazyki kul'tura rechi: uchebnik dlya bakalavrov - Russian languages and speech culture: textbook for undergraduate students / under the general editorship of V.D. Cherniak. Moscow. Publishing house Yurait: PH Yurait. 2012. P. 408.
6. Golub I. B. Stilistika russkogo yazyka [Stylistics of the Russian language]. 7 ed. Moscow. Airis-press. 2006. P. 141.
7. Kashkarova O. N. Op. cit. P. 28.
8. Ibid.
9. See more about it in the article: M. M. Morarash Vladimir Nabokov: the Problem of Explication of the Phenomenon of Life // Life Science Journal. 2014, Vol. 11 (8 s), pp. 279-283. Available at: http://www.lifesciencesite.com. 62
10. Ibid.
УДК 82
А. О. Туева
Образы крестьян в рассказах Л. Леонова 1920-х гг.
В статье рассматриваются особенности создания и смыслового наполнения образов крестьян в рассказах «Гибель Егорушки» и «Петушихинский пролом». Отмечается идейное и композиционное родство персонажей, анализируются причины их духовного кризиса и его этапы. В обоих произведениях автор прослеживает путь безмятежной чистой души, воплощающей многовековую крестьянскую психологию, через мучительные религиозные искания к полному разочарованию, безумию, духовной смерти. Утверждается мысль о том, что специфика этих образов отражает авторское восприятие влияния революции и Гражданской войны на русскую деревню. Через образы Егорушки и Савосьяна Хараблева Леонов показывает, что, даже приняв новый уклад мира, крестьянин остаётся с изувеченной душой, потому что нельзя безболезненно отказаться от того, на чём строили жизнь многие поколения предков.
© Туева А. О., 2014 168
The article discusses the features of creation and semantic content of the peasants' characters in the stories "Egorushka's Death" and "Petushihinsky breach". There is an ideological and compositional proximity of characters. The causes of their spiritual crisis and its stages are analyzed in the article. In both stories, the author traces the way of a pure serene soul that embodies centuries of peasant psychology through painful religious quest to complete frustration, madness, spiritual death. In the article it's claimed that the specificity of these characters reflects the author's perception the revolution's and civil war's influence on russian village. Through images of Egorushka and Savosyan Harablev Leonov shows that adopting the new world's order can't save peasants from having their soul mutilated, because one can't safely abandon things that used to be the ground of life for many generations of ancestors.
Ключевые слова: Л. Леонов, проза 1920-х гг., образы крестьян, революция, религия.
Keywords: Leonid Leonov, the prose of the 1920s, characters of peasants, revolution, religion.
Появление образов крестьян на страницах литературного произведения в эпоху разрушения вековых патриархальных устоев, крестьянской общины и крестьянского мировоззрения обладает глубоким смыслом. Их специфика передаёт особенности осмысления автором событий современности, его оценку и видение дальнейшего развития русской деревни. Л. Леонов неоднократно создаёт яркие крестьянские образы в рассказах 1920-х гг. Он пишет целый цикл «Необыкновенные рассказы о мужиках», однако этому циклу предшествуют заслуживающие нашего внимания «Гибель Егорушки» и «Петушихинский пролом».
Мы объединяем два эти произведения в связи с идейным и композиционным родством образов крестьян - нюньюгского рыбаря Егорушки и пчельника Савосьяна Хараблёва. В обоих произведениях автор прослеживает путь безмятежной чистой души через мучительные религиозные искания к полному разочарованию, безумию, духовной смерти.
Обратимся к рассказу «Гибель Егорушки». В начале рассказа Егорушка - рыбак северного острова Нюньюг, живущий в согласии с собой и природой. Его внешность и характер автор передаёт через природные образы («Тихое, неветреное небо живёт в Егоре»] [1]. Он живёт, продолжая судьбу своего отца, следуя порядкам предков. Его мир состоит из труда, семьи и веры в бога. Набожность Егорушки не показная, не исступлённая, он просто приемлет существование бога, как приемлет день и ночь, зиму и лето, волны и ветер на море. Леонов подчёркивает это, описывая, как Егор с женой Ириньей слушали вечерний звон: «Порождая смиренство духа на встречных кораблях, на малых островах, на рыбных ловах, в кораблиных становищах, идёт по солёной ряби моря ледяного Саватеево благовестие» [2]. Суждения его по-крестьянски практично-наивны: не может родиться девочка, если ему нужен помощник; до неба лесенку не построить, потому что «туда лесу прорва пойдёт» [3]. Леонов неоднократно подчёркивает умственную ограниченность героя: «Большому кораблю все моря от края до краёв путь, но Егорушке заказан лишь кусочек тот водного места, у которого сидит домок его» [4], «Набежала тучка на слабый Егорушкин умок» [5], «Егор всё думал о чём-то и не мог додумать до конца, разума не хватало» [6]. Однако автор не ставит в упрёк герою несовершенство разума: Егору, рыбаку, не нужно тяжело осмысливать философские категории, чтобы любить жену, воспитывать детей, ловить рыбу и быть счастливым.
Нарушает душевную гармонию рыбака монах Агапий, искажающий христианские догматы и затягивающий наивного крестьянина в трясину сомнения, неприятия вековых ценностей, разрушающий его разум и представление о мире. Егорушка живёт сердцем, а не умом, поэтому именно сердцем он впервые чувствует губительное влияние Агапия: «Громко закричало Егоруш-кино сердце: «Зачем ты говоришь мне всё это, зачем?» [7] Затем герой понимает суть Агапиевых намерений («Встрепенулся в страхе внезапного понятия монаховой сущности Егорушка...» [8]]. Сердцем почувствовав ночью чёрную мольбу Агапия о смерти маленького Варлам Егорыча, Егорушка впервые в жизни обращается с молитвой ко всем святым, каких он почитает. Рыбак не знает, как нужно читать молитву, поэтому просто кричит в небо «голосом, полным дикой тоски» [9]. Так начинается разрушение его невинной души.
Следующий этап свершающегося сумасшествия Егорушки - осмысление им притчи о Васи-лиде, рассказанной Агапием. Почуяв близость смерти, Василид раздал свои богатства нищим и приехал в пустыню к старцу Патфитану за помощью и спасением. Старец велел ему убить дочь и вернуться, разбив душу. Никто не остановил руку Василида, занесённую над дочерью; убив своё дитя, он возвратился к старцу и проклял имя бога Патфифанова, после чего нераскаянно скитался по земле. Агапий преподносит эту притчу как христианскую, возвышая духовный подвиг Василида, однако в притче нигде не указано, что события каким-то образом относятся к христианству. Пат-фитан не назван праведником, бог его, проклятый Василидом, не конкретизирован. Есть основания утверждать, что данная притча - порождение тёмной души Агапия, однако Егорушка в силу огра-
ниченности ума не способен глубоко рассуждать, он лишь силится понять ужасающую абсурдность судьбы Василида. Т. М. Вахитова отмечает: «Эта египетская притча, стилистически приближенная к библейскому повествованию, обнаруживает сходство с сюжетом о жертвоприношении Авраама. Однако Леонов использует традиционную фабулу с противоположным знаком, усугубляя трагизм и усложняя ситуацию. Если в Библии Господь отвёл руку Авраама от сына, которого он собирался принести в жертву, чтобы доказать свою веру, то у Леонова жертвоприношение совершилось, ввергнув героя в ещё более тяжкие страдания. Идея жертвоприношения, доведённая до своего логического конца, оборачивается абсурдом, которого не понимают наивные слушатели Агапия -Егорушка и Иринья» [10]. Впервые слово «безумие» звучит в устах Егорушки. Безумным он называет Василида, сам не зная, что в этот момент пророчит себе будущее.
Первое упоминание о безумном духе Егорушки мы находим в тексте после известия о болезни маленького Варлама. Это безумие духа выливается в бунт против Агапиевых учений: «Слушай, Агап. Я помру - сгнию, ты помрёшь - вышний чин примешь. Но съели б рыбы тебя и праведность твою, когда б не я о прошлую осень!» [11] Егорушка хочет правды, справедливости, сострадания. В ответ Агапий лишь насмехается над ним. Своими псевдохристианскими рассказами о Страшном суде Агапий приводит Егора в состояние исступления на грани безумия, и Егорушка просит Бога забрать Варлам Егорыча обратно взамен его души. По возвращении домой рыбак узнаёт о смерти сына. Следующий этап сумасшествия - истерический припадок героя во время пьяного разгула с тестем после смерти сына: «И вот в захохот впал Егорушка, бьётся о стол, волосами по винным лужам, по селёдочным костям. Но сразу тишиной их накрыло всех» [12]. В итоге автор пишет о «неугасимой тоске безумия» [13], которую Егор испытывает во сне, отмечает бессмысленный взгляд на небо и отголоски былых надежд на ныне уже мёртвого сына.
В финале герой жив, однако Леонов назвал рассказ «Гибель Егорушки». Погибла его чистая душа, он уже не человек в полном смысле слова. Всё, что он считал правильным и важным в мире, растоптал монах без креста Агапий, подменил искреннюю веру набором псевдохристианских идей. Ум простого рыбака оказался не в силах противостоять враждебным устоявшемуся гармоничному миру силам. Егорушка молод, чтобы умереть, поэтому его разум отрешается от того, чего не может понять и что доставляет ему страдания. В результате оборвана жизнь не только маленького Варлама, но и Егорушки с Ириньей.
Другим примером столкновения крестьянского мира с новыми враждебными силами и победы последних является рассказ «Петушихинский пролом». Путь духовных исканий Савосьяна Хараблёва отчасти схож с судьбой Егорушки. По сюжету, 230 лет назад святой Пафнутий повелел, чтобы существовал «обок деревне - пчельник где-нибудь возле ручья» [14]. Савосьян - «пчели-нец по слову Пафнутия» [15]], то есть занимается богоугодным, благословенным делом. Он искренне верит в Бога, верит в его помощь и покровительство, «спит хорошим сном сорока праведников, коим обетовано царствие...» [16]. Душа его не знает греха, он живёт в гармонии со всем окружающим.
Первые предчувствия приближающегося кризиса Савосьян ощущает, когда видит, что жизнь на селе необъяснимо меняется: люди с ружьями увозят Василь Лукича, конокрад Талагаш-ка возвращается в родные края суровым большевиком Устином и незаметно сводит старые счёты. Савосьяну кажется, что после грозы, какая прошла над Петушихой, непременно должно прийти обновление жизни и мужицкое счастье. Его надежды не оправдываются. В Петушиху приезжает «кожаный человек с граммофоном» [17], который рассуждает про коммуну и занимается антирелигиозной пропагандой. Конечно, одной встречей вековой уклад жизни не сломить, однако «заугрюмились мужики, тронутые новой думой» [18]. Стараясь осмыслить услышанное, Савосьян чувствует, как внутри него растёт яма, в которую проваливается вся его жизнь. Яма - духовная пустота, но герой этого ещё не осознаёт. Более того, Савосьян ещё не знает, как ему относиться к этой нови; даже на физическом уровне его ощущения противоречивы: руку ломит, а нога в пляс рвётся.
В следующий раз мы видим Савосьяна в сцене вскрытия мощей святого Пафнутия. Леонов даёт яркую деталь: «.висела смешно и грустно в бороде Савосьяновой заблудившаяся и мёртвая теперь пчела..» [19]. Она символизирует самого героя, которому суждено заблудиться в столкновении многовековой крестьянской картины мира и её революционных преобразований. Для героя Пафнутий обладает особым значением. Это не просто православный святой, это личный покровитель героя, которому он посвятил всю свою жизнь. И когда «пахнуло неуловимо затхлой, сырой гнильцой в зорко растопыренные, сторожащие ноздри Савосьяна» [20], его внутренний мир непоправимо треснул.
Герой целую неделю мучительно переживает духовный кризис, и в итоге решает разойтись с Пафнутием по-мужицки. Он выносит из дома икону и говорит святому образу: «Теперь ступай, 170
Пафнутий... Ты мужик, я мужик, - наши с тобой разговоры коротки... Ноне и в лесах ночевать тепло» [21]. В этот же день образ Пафнутия пропадает с иконной доски, на пчёл нападает мор. Са-восьян наказан за отступничество и понимает это, он и рад раскаяться в своём поступке, но уже не может, вместо этого по-ребячьи обижается на Пафнутия за его уход. И снова, как в рассказе «Гибель Егорушки», с героем связан мотив безумия: «Но, видно, крепко захромала Савосьянова голова, не вышел и всё посматривал украдкой на пустое от Пафнутья место» [22]. Распадается в пыль дух Савосьяна, то есть разрушается его духовный мир (как у Егорушки в предыдущем рассказе], разрушается от столкновения с непонятным, неприемлемым для героя.
Предсмертный недуг настигает героя в овраге, где он держал пчёл и куда его позвал тихий голос (можно предположить, что это был Пафнутий]. Умирая в своей избе вместе со старинным другом Фёдором, Савосьян бредит: «Что-то неслось, увлекающее, тёмное и густое и липкое до противности, перед мутнеющими взорами, наваливалось на живот, и потом, - будто гумно не полото. «Федорушко, а Федорушко, чево ж это гумно-то у нас бурьяном заросло. заросло, и монашки ходят!..» [23] Усомнившись в вере, помутившись разумом, Савосьян боится смерти, потому что теперь он не знает, что ждёт его после смерти, представление о строении мира разрушено. Особой символикой обладает являющееся герою в бреду заросшее пустое гумно. Если полное хлебом гумно является символом урожая, то пустое или оставленное связывается с нечистой силой [24]. В безумном бреду Савосьян в качестве нечистой силы видит монахов, то есть в его сознании всё перевёрнуто. Перед смертью он продолжает думать о Пафнутии: с одной стороны, не хочет звать святого, с другой - горько сожалеет, что Пафнутий ушёл.
В отличие от Егорушки, Савосьян Хараблёв в повести «Петушихинский пролом» переживает две смерти: сначала духовную, потом физическую. Леонов не сомневается в том, какая из них страшнее, ведь глубокий духовный кризис явился одной из причин смерти героя. «Большаки», умело разрушающие извечно существующий крестьянский мир, не заботятся о духовном здоровье людей. «Пролом» означает, что нужно либо принять новый уклад жизни, либо умереть. Однако, даже приняв этот новый уклад, крестьянин остаётся с изувеченной душой, потому что нельзя безболезненно отказаться от того, на чём строили жизнь многие поколения предков и что ты считал незыблемым.
Крестьянские образы, появляющиеся на страницах рассказов Л. Леонова 1920-х гг., отражают бедственное положение русской деревни. Бедственность эта не материального характера, а духовного. Крестьянство этически расслоилось, его раздирают внутренние противоречия: на одной чаше весов находится многовековая народная мораль, вера в Бога, представления о добре и зле, сформированные многими поколениями предков, на другой чаше - поощряемые пропагандой тёмные инстинкты, которые подталкивают жить по принципу «всё позволено» в духе новейших революционных преобразований. Каждый герой делает выбор самостоятельно, однако самые совестливые, честные, достойные люди в художественном мире рассказов Леонова обречены либо на смерть, либо на безумие.
Примечания
1. Леонов Л. М. Ранняя проза: повести и рассказы. М.: Современник, 1986. С. 33.
2. Там же. С. 34.
3. Там же. С. 35.
4. Там же. С. 38.
5. Там же. С. 41.
6. Там же. С. 43.
7. Там же. С. 39.
8. Там же. С. 40.
9. Там же. С. 42.
10. Вахитова Т. М. Художественная картина мира в прозе Леонида Леонова: структура, поэтика, эволюция: дис. ... д-ра филол. наук. СПб., 2006. С. 229.
11. Леонов Л. М. Указ. соч. С. 45.
12. Там же. С. 51.
13. Там же. С. 55.
14. Там же. С. 149.
15. Там же. С. 151.
16. Там же. С. 163.
17. Там же. С. 171.
18. Там же. С. 171.
19. Там же. С. 177.
20. Там же. С. 177.
21. Там же. С. 184.
22. Там же. С. 184.
23. Там же. С. 189.
24. Славянские древности. Этнолингвистический словарь: в 5 т. / под общ. ред. Н. И. Толстого. Т. 1. М.: Междунар. отношения, 1999. С. 570.
Notes
1. Leonov M. L. Rannyaya proza: povesti i rasskazy [Early prose: novels and short stories]. Moscow. Sovremennik. 1986. P. 33.
2. Ibid. P. 34.
3. Ibid. P. 35.
4. Ibid. P. 38.
5. Ibid. P. 41.
6. Ibid. P. 43.
7. Ibid. P. 39.
8. Ibid. P. 40.
9. Ibid. P. 42.
10. Vakhitova T.M. Hudozhestvennaya kartina mira v proze Leonida Leonova: struktura, poehtika, ehvolyuciya: dis.... d ra filol. nauk [Artistic picture of the world in prose of Leonid Leonov: structure, poetics, evolution: dis. ... PhD]. SPb. 2006. P. 229.
11. Leonov L. M. Op. cit. P. 45.
12. Ibid. P. 51.
13. Ibid. P. 55.
14. Ibid. P. 149.
15. Ibid. P. 151.
16. Ibid. P. 163.
17. Ibid. P. 171.
18. Ibid. P. 171.
19. Ibid. P. 177.
20. Ibid. P. 177.
21. Ibid. P. 184.
22. Ibid. P. 184.
23. Ibid. P. 189.
24. Slavyanskie drevnosti. EHtnolingvisticheskij slovar'- Slavic antiquities. Ethnolinguistic dictionary: in 5 vols. / under the general editorship of N. I. Tolstoy. Vol. 1. Moscow. Mezhdunar. otnosheniya. 1999. P. 570.
УДК 745/749
Н. Н. Курина
Искусство эпохи викингов и портал в Урнесе (1060-1080)
Статья посвящена изучению портала церкви в Урнесе - древнейшего памятника скандинавской монументально-декоративной резьбы. Автор статьи приводит подробное описание и иконографический анализ памятника. Основное внимание сосредоточено вокруг центрального элемента резьбы портала - фигуры «льва». Опираясь на опыт скандинавских исследователей, автор проводит сравнительный анализ произведений предшествующих стилей, что позволяет наглядно увидеть эволюцию изображения одной из центральных фигур скандинавского орнамента. Новаторством статьи является предложение автора применить семиотический подход для изучения урнесской резьбы. Данный подход, основанный на проведении параллелей между поэтическими приемами и произведениями изобразительного искусства, помогает выработать новый метод в изучении скандинавского искусства эпохи викингов, способствующий более глубокому пониманию мировоззрению людей того времени, нашедшему отражение в памятниках изобразительного искусства.
Article examines the portal of the church in Urnes - Scandinavian ancient monument monumental and decorative carving. The author gives a detailed description and analysis of iconographic monument. A figure of "lion" was focused around a central element of the portal. Based on the experience of Scandinavian research-
© Курина Н. Н., 2014 172
