Образы достойного будущего в позитивной социализации детей и подростков: модели успеха Текст научной статьи по специальности «Социологические науки»

МАРИНА ГУСЕЛЬЦЕВА

Образы достойного будущего в позитивной социализации детей и подростков: модели успеха

Аннотация. Цель данной статьи - обсудить роль образов будущего в позитивной социализации современных детей и подростков. Под позитивной социализацией здесь понимается комплекс культурных инструментов конструирования идентичности, социальных компетенций и гуманистических практик, включающий рефлексивную сложность, научную рациональность, навыки критического мышления, готовность к самостроительству жизненного пути и социальному активизму. Продуктом позитивной социализации являются социализированность и перспективы развития человека в том или ином типе общества.

В основу статьи положена трансдисциплинарная методология опирающегося на достижения социогуманитарной постнеклассической науки культурно-аналитического подхода, с позиции которого рубеж ХХ-ХХ1 вв. показан как время осмысления значимости факторов культуры в социальной, политической, экономической, образовательной жизни. В постнеклассической эпистемологии на передний план анализа вышли культурные факторы и постматериалистические ценности, связанные с самоосуществлением человека, в том числе эмпирически исследуется динамика от «ценностей выживания» к «ценностям самовыражения» (международный проект World Values Survey). Научная новизна статьи обусловлена трактовкой культуры с позиции культурно-аналитического подхода в качестве сложной и разноуровневой реальности, затрагивающей разные слои идентичности человека, а также рассмотрением вопросов позитивной социализации подрастающих поколений в контексте актуальных проблем модернизации российского общества.

Практическая значимость статьи определяется возможностями ее использования в образовательной политике и практике социокультурной модернизации образования.

Данная статья продолжает серию публикаций о феномене культуры в качестве многослойной и разноуровневой реальности, о неочевидной, но приоритетной значимости идеи культуры и культурно-психологического анализа в образовательной политике; о роли культурных образцов и образов достойного будущего в позитивной социализации современных детей и подростков. В фокусе внимания данной статьи - модели успеха и особенности позитивной социализации детей и подростков в тех обществах, которые продуктивно осуществили трансформации в современность.

Ключевые слова: методология, культурно-аналитический подход, постматериалистические ценности, социокультурная модернизация, позитивная социализации, образы успеха, образы достойного будущего.

8

Согласно С. Хантингтону, в истории человечества представлены три модели модернизации. Линейная модель отражает классическое эволюционное развитие стран Западной Европы, которые постепенно и на свой страх и риск прокладывали цивилиза-ционный путь, где общество расширяло полномочия и гражданское участие в распределении власти, отвоевывало права и свободы граждан. Циклическая модель возникла из обобщения опыта стран Латинской Америки, в которых движение к демократии западного

образца прерывалось военными переворотами и авторитарными режимами. При этом аналитики объясняют неустойчивость циклической модели прежде всего неготовностью элит той или иной страны к социокультурной модернизации. Диалектическая модель описывает опыт отдельных европейских стран, где движение к правовому и демократическому государству сменялось установлением тоталитарных режимов. Примерами здесь служат Германия, Италия, Испания, Португалия и Греция (Хантингтон, 2004).

Осмысливая историю модернизаций в России, отечественные ученые

предлагали концепции «догоняющей», «абортивной», «рецидивирующей», «имитационной» модернизации (Гудков, 2011; Наумова, 1996; Российская модернизация..., 1993; Федотова, 1995), а также выделяли несколько волн модернизаций. «Если первая волна падает на время существования в Европе раннеиндустри-ального общества, вторая - общества индустриального, то третья совпадает с переходом западного общества в постиндустриальную фазу. Наши модерни-зационные волны как бы соответствуют основным этапам становления современного западного общества, являются ответом на их вызовы: модернизация ведь и есть ответная реакция на модерн, на его существование. Она позволяла России поддерживать хоть какое-то равновесие с западным миром. Запад развивался, следуя логике собственной жизни, а мы модернизировались вслед за ним, боясь оказаться в стратегическом проигрыше» (Межуев, 2009).

В наши дни лишь десяток неевропейских стран, среди них - Япония, Китай, Индия, Бразилия, Турция, - смогли вписаться в глобальную экономику. В этом перечне не оказалось России, ибо в постиндустриальную эпоху невозможно войти, «имея главным образом сырье или продукты его первичной индустриальной переработки» (Федотова, 1995, с. 65). Таким образом, одна из серьезных проблем страны - это архаизация системы управления и отставание от современности. «.Россия находится за пределами глобальной экономики. В нее входят лидеры мирового развития, сумевшие произвести технологически уникальный продукт на базе информационных, научных и основанных на знаниях инноваций. Потенциально у каждого общества есть шанс изобрести нечто, что будет высшим достижением человечества в данной области и выведет его в число монопольных производителей этого продукта. <...> Стать участником глобальной экономики невозможно посредством имитации, но войти в нее можно, имея хотя бы одно уникальное достижение, в котором заинтересован мир (так вошел Таиланд со своими микрочипами)» (Там же, с. 65).

Чтобы преодолеть эти проблемы, необходимо прежде всего их отрефлек-сировать. Вхождение в современность

начинается с построения адекватного образа мира. Важное значение имеет также изучение опыта как успешных, так и неудачных модернизаций.

ЦИВИЛИЗАЦИОННЫЕ МОДЕЛИ РАЗВИТИЯ: РОЛЬ ФАКТОРОВ КУЛЬТУРЫ

Новые представления о модернизации возникали в процессе смены оптики: от линеарно-стадиальной модели к цивили-зационной модели развития. Последняя опирается на концептуализации культуры, подчеркивающие многомерность, сложность и разнообразие этой реальности. Изменение методологических позиций от политико-экономического детерминизма к осознанию приоритетности культурных факторов обусловлено тем, что ведущую роль в современных трансформациях играют постматериалистические ценности (приоритеты самореализации и саморазвития человека), представления о человеческом капитале как двигателе инноваций, взаимосвязи уровня образования, качества населения (протестантская этика, этика гуманизма) и роста благосостояния страны (см.: Культура имеет значение..., 2002; Лебедева, Татарко, 2009).

Н.А. Козловец удачно охарактеризовал текущий цивилизационный тренд как движение от эталонной модели модернизации к модернизации как национальному проекту, включая переход от доминанты государства к доминанте культуры (Козловец, 2014). Современные представления о модернизации также подвержены влиянию методологии сложности и разнообразия. С одной стороны, появилось множество терминологических различий, смысл которых заключается именно в дифференциации культурно-психологической реальности трансформационных процессов: «первая модернизация» и «вторая модернизация», «неомодернизация» и «постмодернизация» (Федотова, 1995), «органическая» и «неорганическая» модернизации (Козловец, 2014), «де-модернизация» (Кордонский, Дехант, Моляренко, 2012; Минаков, 2014; Черныш, 2013; Шляпентох, 2008).

В концептуальных рамках культурно-аналитического подхода к эволюции изучения психологического знания и состояния современного познания

об авторе

М.С. Гусельцева, ведущий научный сотрудник Психологического института РАО, ведущий научный сотрудник ФИРО, доктор психологических наук

(Гусельцева, 2015а, 2015б) с опорой на ряд междисциплинарных исследований (см., например: Зубаревич, 1997, 2010) нами предлагается модель смешанной, или слоистой, модернизации, согласно которой в пространстве одной страны, в рамках одной политической системы представлены слои с традиционалистскими (архаические ценности, культ крови и почвы, вождизм), индустриальными (культ прагматизма, материального благополучия, приоритет государства над личностью) и постиндустриальны/.-ми (постматериалистические ценности, приоритет личности перед государством, идеология человеческого капитала) расширениями1 сознания. Все это культурно-психологическое разнообразие реальности рождает риски модернизации, прочерчивая линии будущих социальных конфликтов и культурных разрывов. Очевидно, что справиться с такого рода вызовами должна работающая на опережение система образования.

Для здорового психологического самочувствия нации необходимы позитивные модели развития, а для социализации детей и подростков - образы достойного будущего. Важную роль здесь играет тот факт, чтобы идеалы не были слишком оторваны от реальности, ибо мотивирующими к конструктивной деятельности являются лишь образы достижимого будущего. Со стороны теории «множественных модерностей» в наши дни представлены вариативные сценарии модернизации, совершающиеся в разных странах. В этой связи важно всмотреться в успешные образы модернизации, обратившись к анализу разных сценариев социокультурного развития - к опыту Японии и стран Латинской Америки, а также Финляндии и ряда других восточноевропейских стран.

МОДЕРНИЗАЦИЯ КАК ОТКРЫТЫЙ НАБЛЮДЕНИЮ ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭКСПЕРИМЕНТ

Несмотря на серьезную критику «вес-тернизации» - модернизации по западному образцу, европейское качество жизни для многих стран продолжает оставаться желанной, привлекательной и позитивной моделью. Непредвзятое наблюдение за социокультурной

динамикой на постсоветском пространстве показывает, что практически все восточноевропейские страны так или иначе эволюционируют в сторону объединенной Европы (Фурман, 2010). «Социокультурная ситуация современного мира характеризуется наличием силового модернизационного поля, которое притягивает и подталкивает другие страны к западной, либерально-демократической модели общественного развития» (Козловец, 2014, с. 125).

В свое время Ю. Хабермас для характеристики процессов на постсоветском пространстве ввел термин «рефеодализа-ция» (выделив коррупцию и беззаконие как системные признаки этой модели). Восточноевропейские страны довольно быстро совершили свой цивилиза-ционный выбор, поскольку маленьким национальным государствам трансформация и освобождение от тоталитарного прошлого даются значительно легче, нежели бывшим (большим и неповоротливым) империям. Показательной моделью для наблюдения служит в наши дни опыт текущей украинской модернизации, к анализу которого необходимо подходить с беспристрастным научным взглядом. Важную роль в этом процессе играет осмысление факторов культуры. «Экономические преобразования теряют какой-либо смысл, если не связываются с системным обновлением общества в целом» (Там же, с. 129). Исключительно точно и адекватно вызовам современности данным исследователем сформулировано: «Основные задачи украинской модернизации лежат не в техногенной сфере и заключаются отнюдь не в компьютеризации школ, не в строительстве разнообразных "би-оагроэкополисов" и даже не в ускоренном развитии нанотехнологий. Главное назначение украинской модернизации - это создание современного общества, современных социальных институтов и инфраструктуры, восстановление сознания своей "современности»", формирование гражданина-патриота с инновационным мировоззрением, мышлением, культурой» (Там же).

Изучая процессы, происходящие на постсоветском пространстве, мы становимся свидетелями исторического

1 Термин «расширения» здесь фиксирует тот факт, что известные методологические принципы в новых и современных контекстах раскрывают дополнительные грани и познавательные возможности.

10

рождения новых гражданских наций; так, граждане Прибалтики, Грузии, Украины с каждым годом трансформировали свою ментальность, все дальше и дальше уходя от социокультурной общности советского человека. Их утрированный национализм (рассматривая его не оценочно, а в качестве научного факта) выступил культурным средством рождения нации. Становление же российской гражданской нации - дело будущего, и, по всей видимости, не ближайшего. «В определенном смысле можно говорить, что общества в современном понимании этого слова в России нет, как нет и политической нации» (Зоркая, 2016).

В контексте обсуждения успешности социокультурных модернизаций Л.Г. Парфенов диагностически точно поставил вопрос: почему Россия не Финляндия? «Почему у них дороги лучше и дешевле? Почему их школьники выигрывают все олимпиады? Откуда такое качество общедоступной медицины? Ведь все остальное как у нас: топи, березки, комарье, и выпить они тоже не дураки! Почему у них самая низкая в мире восприимчивость к коррупции?» (Парфенов, 2015). Делясь впечатлениями от путешествий по регионам России и сравнивая российскую жизнь с повседневностью Польши, Чехии и Прибалтики, Л.Г. Парфенов обратил внимание на проделанную в постсоветских восточноевропейских странах огромную духовную работу модернизации - расставание с советским прошлым, массовое движение за достойную жизнь: «по Праге ходишь - и видишь, что все советское, как короста, отвалилось, почти никаких рудиментов не осталось.» (Там же).

Становление гражданской и национальной идентичности в эпоху постмодернизации - во многом результат личных усилий и труда самоконструирования. Однако этим процессам препятствует неразвитость рефлексивности и критического мышления как социокультурно обусловленных черт, которые продолжает воспроизводить отечественная

система образования2. «Это огромная работа - стать снова русскими. Не советскими, не постсоветскими - русскими. Это огромная работа, потому что, например, утрачена русская инициативность. У нас всего 8% заняты собственным делом, у нас гигантский процент населения работает в госсекторе. А до революции все крестьянство - 80% населения - было индивидуальными предпринимателями и сельской буржуазией - кулаками. Ни зарплаты, ни соцобеспечения не ждали, ни трансфертов никаких, и все семьи многодетные - а жили от своего труда. Нам никуда не деться, придется меняться - сейчас мы как нация растрачиваем время. К счастью, ситуация не тоталитарна, и огромное количество людей за это время свой личный жизненный проект осуществили» (Парфенов, 2015) (курсив мой. - М.Г.).

В отличие от российской модернизации прогрессивным трендом модернизации восточноевропейских стран являются более высокая гражданская сознательность, солидарность и широта публичных дискуссий, где происходящие в обществе трансформации реф-лексируются и обсуждаются, а граждане имеют конструктивный опыт влияния на текущие события. Например, согласно Н.А. Козловцу, «украинцам необходимо чрезвычайно быстрыми темпами пройти

Становление гражданской и национальной идентичности в эпоху постмодернизации -во многом результат личных усилий и труда самоконструирования. Однако этим процессам препятствует неразвитость рефлексивности и критического мышления как социокультурно обусловленные черты.

этапы социальной эволюции, перехода от средневекового государства к модерному, национально-правовому государству, которые Европа и Запад вообще переживали в течение многих десятилетий» (Козловец, 2014, с. 129). В отличие от россиян граждане восточноевропейских стран более критично оценивают ситуацию, рефлексируя, где находятся

2 «Воспроизводится это, потому что проект реформ и преобразований, и транзита советского общества в общество демократическое - он провалился. <...> Система образования... не изменилась,... она остается в значительной степени советской. При этом есть какие-то ниши новые, но они именно ниши... они не влияют на общее положение в обществе в целом. < ..> .. .Воспроизводятся те представления и комплексы советского человека, двоемыслен-ного, лукавого, приспосабливающегося, иерархичного, подчиненного, зависимого, завистливого, которые были характерны для советского времени» (Зоркая, 2016).

Становление российской гражданской идентичности обременено глубокими культурными травмами и постимперским синдромом -ложным представлением о величии страны и архаическим образом сильного государства. Так, современное государство, соответствующее постиндустриальному обществу, основано на концепции «умной силы», т.е. способности к консенсусам (согласованию разных интересов) и обеспечению высокого качества жизни граждан (доступное образование, передовая медицина, социальная поддержка, опора на человеческий капитал). Российское государство с его негативными трендами милитаризма, империализма, лжепатриотизма, примитивизма (черно-белой картины мира), мобилизации населения посредством конструирования внешних угроз остается на уровне развития ХУ!!-Х!Х вв.

и чего ждут от будущего. Становление же российской гражданской идентичности обременено глубокими культурными травмами и постимперским синдромом3 - ложным представлением о величии страны и архаическим образом сильного государства. Так, современное государство, соответствующее постиндустриальному обществу, основано на концепции «умной силы», т.е. способности к консенсусам (согласованию разных интересов) и обеспечению высокого качества жизни граждан (доступное образование, передовая медицина, социальная поддержка, опора на человеческий капитал). Российское государство с его негативными трендами милитаризма, империализма, лжепатриотизма, примитивизма (черно-белой картины мира), мобилизации населения посредством конструирования внешних угроз остается на уровне развития ХУП-Х1Х вв. (Най, 2014; Прохорова, 2012а).

Теория «множественных модерно-стей» изучает вариативные сценарии модернизации, совершающиеся в разных странах. Почему так важно всмотреться в успешные образы модернизации? Модернизация есть трансформация страны в современность. Одной из причин неудач проектов модернизации в России является

отсутствие рефлексивной проработки в публичных дискуссиях проблемы отсталости и несовременности страны, ибо, чтобы модернизироваться, необходимо осознать состояние несовременности. «Сознание это поначалу отнюдь не массовое: им проникается не народ, живущий в традиционном обществе, вне исторического времени и его деления на современное или несовременное, а образованная и просвещенная элита, обладающая более широким кругозором и способностью сравнивать, сопоставлять между собой разные культурные миры. То, что представлялось ей ранее нормальным и привычным, вдруг начинает восприниматься как архаическое и устаревшее, как нечто аномальное и даже постыдное, недостойное человека» (Межуев, 2009). Подчеркнем, что ведущими здесь оказываются культурные и психологические, а не экономические факторы (Культура имеет значение... , 2002).

Как и в человеческой жизни, в развитии страны есть сфера идеального и реального, где гармоничное развитие складывается из адекватной самооценки, а разрыв между идеализациями и реальностью не должен быть слишком велик. Так, если в 1990 г. образы российского будущего связывались с моделью западного общества, то в наши дни среди интеллектуалов произошли определенное отрезвление и коррекция взгляда, свидетельствующие о социально-психологической зрелости хотя бы в отдельных стратах общества. Современные аналитические модели, прогнозирующие российское будущее, переориентированы в сторону стран Латинской Америки. «По мере того как рассеивалась главная иллюзия периода либеральной эйфории 1990-1991 гг. - возможность осуществить быстрый переход к рыночной экономике и совместить его с улучшением жизненного уровня основной массы населения и укреплением демократии, - сравнения с Латинской Америкой все больше становились общим местом российской политической публицистики и прессы» (Ворожейкина, 1995).

Изучение культурно-исторических факторов цивилизационного развития и признание их приоритетной значимости

3 «Комплекс утраты роли великой державы - главная травма, которую так и не смогло изжить постсоветское общество, и именно он негативным образом консолидирует народ» (Зоркая, 2016).

12

отличает современные трансдисциплинарные исследования (см.: Культура имеет значение..., 2002). Комментируя в этом ключе результаты проведенной работы, один из авторов указанного сборника Д. Ландес еще раз подчеркивает эвристичность методологии М. Вебера: «главная мысль, которую можно вынести из истории экономики, заключается в том, что почти все в ней объясняется культурой» (Ландес, 2002, с. 38). Таким образом, среди профессионалов установился консенсус относительно того, что факторы культуры оказывают решающее значение на успехи модернизации.

ОБРАЗЫ ПОЗИТИВНОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ: ОПЫТ ЯПОНИИ

Обратимся к опыту первой модернизации - при переходе от традиционного общества к индустриальному. Так, целым рядом исследователей был проведен сравнительный анализ модернизации в дореволюционной России и в Японии, где модернизационные процессы происходили практически в одно и то же время. Российская модернизация оказалась неудавшимся опытом, тогда как японская - успешно осуществившимся проектом (Ланцов, Ланко, 2005). Какие культурные факторы выступили здесь причиной?

К началу ХХ в. Япония являлась продвинутым традиционным обществом, имевшим развитые хозяйственные отношения и высокую грамотность среди населения. «Во многом это было следствием того, что культурно-цивилизационная история Японии была древнее и богаче, чем у России. Отставание Японии от Запада в середине XIX в. относилось, в первую очередь, к технологической и научно-технической сферам. В Японии не было современной западной науки и системы образования, но были аналогичные им по функциям и назначению институты традиционного общества» (Там же).

В.Г. Хоросом отмечено типологическое сходство японского и европейского феодализма, в недрах которого зарождалось новое общество. Важную роль здесь сыграла ответственность японской элиты: этика самурая («профессионального военного сословия») имела сходные черты с этикой европейской «рациональной бюрократии» (Хорос, 1991). С.А. Ланцов и И.С. Ланко также

подчеркивают аспекты протестантской этики в успешно модернизировавшихся азиатских обществах: «В Японии, Южной Корее, Сингапуре, на Тайване и в других азиатских "драконах" и "тиграх" созданы аналогичные с западными структуры и институты, но функционируют они часто на иных принципах. Если в западных странах преобладает целера-циональный тип социального действия, то в Восточной Азии доминирует ценностно-рациональный» (Ланцов, Ланко, 2005).

Согласно В.Г. Хоросу, успешность модернизации обусловлена тем, что новые позитивные ценности и институты должны приживаться на почве «собственных национальных традиций» (Хорос, 1991, с. 79). Успех модернизации в Японии определили культурно-психологические факторы, ибо «западная цивилизация усваивалась японцами через призму традиционных ценностей и институтов: капиталистическое производство - через отношения патриархальной опеки и структуру фирмы как "большой семьи"; буржуазная демократия - в духе традиционной лояльности и компромисса; современная система образования - через традиции конфуцианских экзаменов. При этом традиционная японская цивилизация не играла роль лишь проводника иных, чужих культурных ценностей, но составила полноценный компонент социокультурного синтеза, который привнес традиционную национальную "общинность" в капиталистическую структуру» (Там же, с. 77).

Что же касается России, то она каждый раз воспроизводила модель догоняющей модернизации. «Находясь в непосредственной близости от центра возникновения самого феномена "современного общества", Западной Европы, и обладая с Западной Европой пусть и не прямой, но все же довольно явной социокультурной общностью, Россия впервые опробовала модель догоняющей модернизации на самых первых стадиях развертывания этого процесса. Петровские реформы предстают, таким образом, отнюдь не первой попыткой вестернизации, но первым в мировой истории опытом догоняющей модернизации» (Ланцов, Ланко, 2005).

В российской истории принято выделять несколько волн модернизации:

13

Архаизация - тактически простое (и потому стратегически неконструктивное) решение сложных проблем.

петровские реформы, советская индустриализация, перестройка (Межуев, 2009). Однако эти многократно описанные процессы являлись по сути дела технологическими модернизациями, а потому весьма опосредованно затрагивали повседневные сферы жизни. Так, обсуждая успехи и неудачи модернизации, Д. Ландес обращается к негативному опыту России, где антирыночная и антибуржуазная идеология сформировала «крайне враждебное отношение к частной инициативе» (Ландес, 2002, с. 39). Также он указывает на феномен зависти, рассматриваемый в качестве национальной особенности россиян: «В одной русской сказке говорится о том, как мужик Иван завидовал другому мужику, Борису, поскольку у того была коза. Однажды появляется волшебница и предлагает Ивану исполнить любое его желание. И чего же, как вы думаете, он желает? Чтобы у Бориса коза сдохла» (Там же, с. 40).

Ни одна из волн российских модернизаций так и не смогла воспроизвести современность: вместо правового государства и гражданского общества заново возрождалось централизованное и архаичное российское государство. Архаичность советской модернизации проявилась прежде всего в том, что в ней происходила

Архаичность советской модернизации проявилась прежде всего в том, что в ней происходила мобилизация человеческих ресурсов для преодоления технологического отставания от европейских стран, но при этом в ходе индустриализации был надорван именно человеческий ресурс, были элиминированы именно те социальные и интеллектуальные слои, тот человеческий капитал, который и является ведущей силой постиндустриальной модернизации.

мобилизация человеческих ресурсов для преодоления технологического отставания от европейских стран, но при этом в ходе индустриализации был надорван именно человеческий ресурс (подробнее об этом см.: Тоталитаризм..., 2016; Петрановская, 2016)4. Иными словами, были элиминированы именно те социальные и интеллектуальны/.е слои, тот человеческий капитал, который и является ведущей силой постиндустриальной модернизации. К сожалению, эта реальность до сих пор недостаточно отрефлексирована, а негативный тренд пренебрежения ценностью жизни человека продолжает развитие и в наши дни.

Архаизация - тактически простое (и потому стратегически неконструктивное) решение сложных проблем. Нечто подобное поначалу наблюдалось и в модернизации Японии. Однако парадокс Японии при переходе от феодализма к абсолютизму проявился в том, что: «Вожди полагали, что им удастся вернуть страну "во время оно". Вместо этого Япония шагнула в день завтрашний, подхваченная волной модернизации... » (Ландес, 2002, с. 46). Каким образом это произошло? Японии удалось сочетать позитивные национальные традиции и открытость к общецивилизационным трендам развития. Именно способность японской культуры к ассимиляции чужого опыта и готовность к обучению во многом послужили залогом успеха японской модернизации. «Японцы не упускали ни малейшего шанса поучиться. В октябре 1871 года высокопоставленная японская делегация, в составе которой был Окубо Тошимичи, отправилась в Соединенные Штаты и Европу, посещая фабрики и кузницы, судоверфи и оружейные мастерские, железные дороги и каналы. Гости вернулись домой в сентябре 1873 года, нагруженные знаниями и "горящие энтузиазмом" начать реформы» (Там же).

Важную роль в процессе как европейской, так и неевропейских модернизаций играли ценности гуманизма, или постматериалистические ценности,

4 «Индустриализация в России происходила катастрофически быстрыми темпами. В Европе все это происходило гораздо более медленно и плавно. Мы помним все эти ужасы, которые на примере города Лондона описывал Диккенс и прочие, а потом на примере Франции описывал Золя. Ужасы индустриализации, когда у людей ломался уклад, когда, переезжая из деревни в город все новыми и новыми волнами, люди теряли все свои социальные сети, теряли чувство защищенности, теряли свой привычный образ жизни, свои культурные коды, способы реагировать на те или иные события в жизни, на те или иные стрессы. Они оказывались беззащитными перед этим экономическим маховиком, который перемалывал их» (Петрановская, 2016).

антропологический поворот (доминанта на повседневности и развитии человека5): «в долгосрочной погоне за паритетом люди оказывались важнее денег - люди творческие и инициативные, разбирающиеся в экономике, знающие толк не только в производственном процессе и машинах, но и в управлении, в том, что сейчас называют "software". Если будет все это, то капитал приложится» (Там же, с. 48).

Патриотизм по-японски представлял собой приоритет созидательного труда на общее благо, и, как уже отмечалось, успехи японской модернизации обязаны протестанской этике6: «значительная часть школьных программ была посвящена изучению этики; в стране, не имеющей устойчивых церковных традиций, школа выступала храмом добродетели и нравственности. Учебник 1930 года излагал это следующим образом: "Самый простой способ стать патриотом заключается в том, чтобы дисциплинировать себя в повседневной жизни, способствовать поддержанию порядка в семье и добросовестно выполнять свои производственные обязанности". <...> Такой была японская версия веберов-ской протестантской этики. Именно трудовая этика, наряду с инициативностью властей и получившей широкое распространение преданностью делу модернизации, сделала возможным так называемое "японское экономическое чудо". Любая серьезная трактовка японской истории должна учитывать эту культурную предопределенность человеческого капитала» (Там же, с. 49) (курсив мой. -М.Г.).

Таким образом, мы может ответить на вопрос: почему модернизация ХХ в. в Японии оказалась разительно более успешной, нежели российская? Определяющую роль здесь сыграли именно культурно-психологические факторы. Если российские

модернизации практически всегда ограничивались экономической, технологической и собственной материально-индустриальной сферой, то в японской модернизации ведущими были ментальные трансформации и опора на человеческие качества. Система образования транслировала подрастающим поколениям не только национальные традиции, но и новые ценности и образы достойного будущего. Иными словами, позитивная социализация современных детей и подростков включает как опору на культурное наследие и прогрессивные цивилизаци-онные тренды, так и освобождение от контрпродуктивных социальных представлений и исторических традиций.

В отличие от российской японская модернизация происходила не в режиме заимствования технологий и перевода промышленности на новые рельсы, но рефлексии текущего состояния страны, осознания необходимости системных перемен, внимательного изучения позитивного опыта иных стран и осторожного сочетания этого опыта с собственными позитивными культурными традициями. Культурное наследие каждой страны довольно противоречиво, и

Почему модернизация ХХ в. в Японии оказалась успешной? Определяющую роль здесь сыграли именно культурно-психологические факторы. Если российские модернизации практически всегда ограничились экономической, технологической и собственной материально-индустриальной сферой, то в японской модернизации ведущими были ментальные трансформации и опора на человеческие качества. Система образования транслировала подрастающим поколениям не только национальные традиции, но и новые ценности и образы достойного будущего.

5 Довольно тонко творящуюся буквально на наших глазах архитектонику новой реальности на материале семейной истории, семейных отношений и трансгенерационной травмы прослеживает практический психолог Л.В. Петрановская. «Большую часть жизни мы живем не на уровне политики или даже каких-то гражданских вещей. Мы живем на уровне отношений, на уровне семьи, на уровне своих личных дел. ...Именно там происходят самые важные глубокие изменения» (Петрановская, 2016).

6 «...Протестантизм действительно сформировал иного человека - рационального, аккуратного, трудолюбивого. Подобные добродетели, хотя и не были новыми, едва ли встречались на каждом шагу. Протестантизм сосредоточил их в рядах своих приверженцев, которые оценивали друг друга по соответствию этим стандартам. <. . .> Люди, которые живут, чтобы работать, составляют незначительное меньшинство. Но это элита, открытая для посторонних, она сама отбирает свои кадры, и ее члены являются созидателями. В этом мире приветствуются оптимисты, причем не потому, что они всегда правы, но потому, что заряжены на созидание. Даже заблуждаясь, они настроены позитивно; именно таков путь достижения, исправления, улучшения и успеха. Образованный и просвещенный оптимизм неизменно окупается, а в утешение пессимистам достается только их правота» (Ландес, 2002, с. 51).

15

Миссия интеллектуалов в развитии страны во многом и заключается в том, что они не боятся взглянуть в глаза реальности и сообщить благодушным властям и населению неприятные новости. В этом смысле позитивным трендом в развитии нашей страны станет реальность, где героями будут не бездумные исполнители приказов, а исторические личности вроде митрополита Филиппа и П.Я. Чаадаева.

то, что забрать из наследия с собой в будущее, решается здесь и сейчас: это могут быть как способствующие прогрессу, так и подавляющие развитие традиции7. Именно последнее хорошо демонстрирует нам опыт модернизации в странах Латинской Америки.

ОБРАЗЫ ПОЗИТИВНОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ: ОПЫТ ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКИ

Один из авторов сборника «Культура имеет значение» К. Монтанер обращает внимание на тот факт, что «латиноамериканские интеллектуалы постоянно возвращаются к выяснению причин, обусловивших отсталость Латинской Америки на фоне благополучия Канады и США», и консенсусным объяснением таких причин явилось признание, что тормозящим фактором модернизации служили «традиционные ценности и установки» (Монтанер, 2002, с. 95). Собственно миссия интеллектуалов в развитии страны во многом и заключается в том, что они не боятся взглянуть в глаза реальности и сообщить благодушным властям и населению неприятные новости. В этом смысле позитивным трендом в развитии нашей страны станет реальность, где национальными героями будут не бездумные исполнители приказов, а исторические личности вроде митрополита Филиппа8 и П.Я. Чаадаева (см.: Рудницкая, 2003).

Осмысление национальной идентичности происходит в сравнительном соотнесении с другими. Что отличает Россию от Запада? Неразвитость научной и

правовой рациональности в менталитете населения, не сформированные качества позитивной солидарности, гражданской ответственности и «банальности добра» как повседневных культурных практик. Что общего у России со странами Латинской Америки? В культурно-психологическом плане: коррупция как системное качество устройства жизни и, главное, толерантность к коррупции, культ начальника, внешний локус контроля (т.е. увлеченность поисками внешних причин и врагов вместо осознания собственных недостатков в неуспехе той или иной деятельности), отсутствие практик позитивной солидарности и ценности общего блага. В этом плане нам важно не путать коллективизм (феномен толпы) и гражданскую солидарность, на которую способны исключительно зрелые индивидуальности. Как и в России, в культуре Латинской Америки отсутствует базисный уровень постконвенциональной морали: «лояльность редко простирается за пределы узкого круга друзей и родственников... общественному сектору мало кто доверяет, а понятие общего блага практически отсутствует» (Монтанер, 2002, с. 97). Гражданская пассивность, нерефлексивность, отсутствие критического дискурса - также общие черты россиян и латиноамериканцев: последние «просто не понимают, что, в конечном счете, они сами поощряют коррупцию и неэффективность, усугубляющие отсталость континента» (Там же).

Латиноамериканские интеллектуалы тоже обсуждают сакральность образа вождя и психологию оккупированного населения как факторы, препятствующие позитивной модернизации. «В передовых демократиях роль военных состоит в том, чтобы защищать страну от внешней угрозы. А на нашем континенте военные часто принимают на себя роль спасителей нации от провалов политиков, ради этого либо навязывая собственное понимание справедливости силой, либо напрямую принимая на себя управление государством и поддержание

16

7 «Идея о том, что традиционные ценности и установки являются главным препятствием на пути прогресса, постепенно завоевала всеобщее признание» (Монтанер, 2002, с. 96).

8 Митрополит Филипп II (1507-1569) - один из немногих, кто открыто осуждал жестокости и самодурство правления Ивана Грозного. Показательно для российской истории, что привластные элиты не проявили солидарности и его не поддержали. Негативная национальная традиция - не проявлять солидарности с теми, кто сопротивляется и противостоит беззакониям власти, продолжается и по сей день.

общественного порядка. В обоих случаях они действуют в своей стране как оккупанты» (Там же, с. 98) - ср. с работами А.М. Эткинда, посвященными исследованию феномена внутренней колонизации России (Там, внутри., 2012; Эткинд, 2013).

В критический дискурс интеллектуалов о современной России уже проникло понятие «неофеодализм» - автаркичный режим, характеризующийся вертикалью власти, вассально-служебными отношениями и высоким уровнем жизни для при-властных элит, где отдельные технополисы окружены регионами с недоступным для населения качеством жизни (Мазур, 2009; Шляпентох, 2008; Galbraith, 1967; Shlapentokh, 2007)9. Сходным образом латиноамериканские интеллектуалы характеризуют ситуацию с бизнесом и деловой репутацией в Латинской Америке: «это не современные капиталисты, а, скорее, помещики в феодальном смысле слова» (Монтанер, 2002, с. 99).

Современную Россию и Латинскую Америку сближает определенный комплекс социальных представлений: «по своим взглядам интеллигенция Латинской Америки остается антизападной, антиамериканской, антирыночной. Более того, убеждения такого типа популярны на континенте даже несмотря на то, что противоречат историческому опыту двадцати самых развитых и процветающих стран мира» (Там же, с. 102). Сходные опасения вызывает деградация системы образования. «Латиноамериканский университет так и не смог - за немногочисленными исключениями - стать независимым творческим центром, превратившись вместо этого в источник бесчисленных повторений, набивших оскомину и безнадежно устаревших идей. Но что еще более поразительно, так это отсутствие какой бы то ни было связи между тем, чему обучают студентов, и реальными потребностями общества. Дело выглядит так, будто университеты гневно отвергают утвердившуюся модель общественного устройства и

при этом нисколько не озабочены подготовкой квалифицированных профессионалов, способных работать на благо подлинного прогресса» (Там же).

Итак, в основе успешной модернизации лежат трансформация идентичности и смена ценностей: на смену «ценностей выживания» должны прийти постматериалистические ценности, «ценности самовыражения». Позитивные модернизации осуществляют те общества, которым удается сочетать прогрессивные национальные традиции с общецивили-зационными ценностями и отказаться от архаичного, подавляющего развитие, наследия. Один из ведущих исследователей ценностных трансформаций в современном мире Р. Инглхарт отмечает: «Протестантское, православное, исламское или конфуцианское прошлое того или иного региона формирует культурные зоны, которые отличаются самобытной системой ценностей и способны противостоять натиску экономического

В основе успешной модернизации лежат трансформация идентичности и смена ценностей: на смену «ценностей выживания» должны прийти «ценности самовыражения». Позитивные модернизации осуществляют те общества, которым удается сочетать прогрессивные национальные традиции с общецивилизационными ценностями и отказаться от архаичного, подавляющего развитие, наследия.

развития» (Инглхарт, 2002, с. 108). При этом ценности традиционного общества нередко входят в противоречие с ценностями постиндустриального общества, и достичь модернизации не удается вне смены идентичности. «Общества, пребывающие на традиционалистском полюсе, поощряют религию, абсолютные стандарты и устоявшиеся семейные ценности; они благоприятствуют многодетным семьям; отвергают разводы; выступают в защиту жизни в таких вопросах, как аборты, эвтаназия, самоубийства.

9 Системными качествами феодализма являются коррупция, вассальные отношения, монополизм, клановость, отсутствие разделения властей и правовых культурных практик, приоритет интересов той или иной группы над общим благом и идеалами. «Феодальная система хороша для удержания власти. Она крайне проста, устойчива, обладает множественными инструментами воздействия, так как не ограничена правом и законами. Но вот эффективное управление в современном понимании этого слова в феодальной системе невозможно» (Мазур, 2009). Представляется важным также, что культурно-психологическая реальность не отрефлексирована и не отражена в России в публичных дискуссиях. «Очевидно, что феодальная политико-экономическая система находится в крайнем противоречии с представлением большинства народа о себе и о России» (Там же).

Они предпочитают социальный конформизм индивидуальным достижениям, согласие - открытому политическому конфликту, поддерживают уважение к власти и отличаются высоким уровнем национальной гордости и патриотизма. По всем этим пунктам общества, разделяющие "секулярно-рациональные" ценности, занимают прямо противоположные позиции» (Там же, с. 110).

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО

И ПОСТМАТЕРИАЛИСТИЧЕСКИЕ ЦЕННОСТИ

Концепции постиндустриального общества подчеркивают, что информация и знания являются основой экономического роста; интеллектуалы выступают в качестве новой культурной элиты; творческая мотивация как ведущая рассматривается в социализации подрастающих поколений; на смену «ценностей выживания» приходят «ценности самовыражения»; социокультурное развитие общества носит характер открытой системы. «.Постиндустриальное общество представляет собой ассоциацию автономных личностей с преимущественно постматериалистической системой ценностей, что требует развития институтов гражданского общества и достижения стандартов общества массового потребления для большей части населения» (Козловец, 2014, с. 131).

Французский философ Э. Морен, один из основателей эпистемологии сложного, обращает внимание на ряд социокультурных трендов, осмысление которых способствует успешности модернизации. Среди них - глобализация как развитие культуры-ноосферы: на смену национальным государствам приходит идея цивилизации цивилизаций. Последняя предполагает транснациональные коммуникации между странами и их взаимодействие в масштабе планеты10. «Эта цель становится очевидной, когда на всех континентах национальные государства исчерпали свою историческую функцию освобождения от колонизации и, в свою очередь, становятся все более способными подчинить себе меньшинства», ибо «. если

национальное государство стало достаточно сильным, чтобы массово уничтожать людей и общества, это значит, что оно стало слишком слабым, чтобы иметь дело с большими, ставшими планетарными проблемами; и оно стало слишком жирным, чтобы заниматься конкретными и специфическими проблемами своих граждан» (Морен, 2012). Э. Морен подчеркивает, что необходимо двигаться «к универсальному обществу, основанному на гении разнообразия, а не на бездарности гомогенизации...» (Там же).

Многочисленные исследования показывают, что наиболее гармоничным образом трансформация идентичности совершается со сменой поколений. В этом процессе происходит постепенная переориентация, отсылающая к пирамиде А. Маслоу: от доминанты экономической и физической безопасности к самовыражению и творчеству высокого качества жизни. «Описанный культурный сдвиг можно обнаружить во всех передовых индустриальных обществах. его инициируют те поколения, которые выросли в условиях гарантированного выживания. Новые ценности характеризуются возрастающей экологической озабоченностью, подъемом женского движения, настойчивыми требованиями участия в принятии экономических и политических решений» (Инглхарт, 2002, с. 111). Вместе с тем регионы с доминированием «ценностей выживания» характеризуются «низким уровнем личного благосостояния, невысокими показателями здоровья населения, отсутствием межличностного доверия, нетерпимостью к инакомыслящим, невниманием к равенству полов, повышенным интересом к материальным аспектам жизни, верой в могущество науки и техники, игнорированием природоохранной проблематики, готовностью поддерживать авторитарные режимы» (Там же, с. 111-112). Исследователи приходят к однозначному выводу, что выбор той или иной системы ценностей влечет за собой серьезные объективные последствия в жизни страны.

Здесь же обнаруживаются корреляции качества жизни и демократии.

10 «Слово "космополит", что в буквальном смысле означает "гражданин мира", а в конкретном - "сын Земли", - мы понимаем именно в этом значении, а вовсе не как абстрактного индивидуума, потерявшего свои корни и "родства не помнящего"» (Морен, 2012).

18

Позитивная социализация детей и подростков к постматериалистическим ценностям с большей долей вероятности происходит в демократических системах. Одновременно для поддержки демократии в качестве стабильно работающей системы необходимы просвещенное население и социальный прогресс. «Возникновение ценностей доверия, терпимости, благосостояния и соучастия, воспринимаемое в рамках дихотомии "выживания" и "самовыражения", кажется особенно важным. Демократию невозможно учредить с помощью институциональных перемен или манипуляций правящей элиты. Ее выживание в основном зависит от ценностных установок и убеждений простых граждан» (Там же, с. 126).

Добродетели протестантской этики оказываются довольно привлекательны в качестве цивилизационных ценностей: «трудолюбие, честность, серьезность, бережное отношение к деньгам и времени» (Ландес, 2002, с. 51). Позитивная социализация здесь основана на отношении к труду как к творческой и облагораживающей жизнь человека деятельности, на профессиональных достижениях, поддерживающих самоуважение личности, где богатство и благополучие предстают в качестве не самоцели, а справедливого побочного продукта достойной жизни. Следует отметить, что в ряде исследований также было показано, что протестантская этика способствует успеху в научных достижениях; страны с ценностями протестантской этики и постматериалистическими ценностями оказываются и более успешны в разработках инновационных и высоких технологий (см.: Кпогг-Сейпа, 1999; МеНоп, 1973).

Авторитарные режимы широко практикуют имитационные модернизации, однако это не разрешает их системный кризис. Такие режимы консервируют кризис, эксплуатируя прошлое, ища опору в консервативных традициях, поддерживая архаические комплексы, ибо все это служит их самосохранению. Однако имитационная модернизация превращает кризис не в шансы развития, а в

Авторитарные режимы широко практикуют имитационные модернизации, однако это не разрешает их системный кризис. Такие режимы консервируют кризис, эксплуатируя прошлое, ища опору в консервативных традициях, поддерживая архаические комплексы, ибо все это служит их самосохранению. Однако имитационная модернизация превращает кризис не в шансы развития, а в депрессивно-латентное состояние. Она не дает молодежи образов позитивного и достойного будущего, пространства и способов самореализации. Если в индустриальную эпоху такие страны могли эволюционировать и быть относительно успешными, то в глобальном постиндустриальном мире режимы, не дающие молодежи возможностей позитивной социализации (самореализации), образов достойного будущего, рушатся как трухлявое дерево.

депрессивно-латентное состояние, она не дает молодежи образов позитивного и достойного будущего, пространства и способов самореализации. Если в индустриальную эпоху такие страны могли эволюционировать и быть относительно успешными, то в глобальном постиндустриальном мире режимы, не дающие молодежи возможностей позитивной социализации (самореализации), образов достойного будущего, либо рушатся как трухлявое дерево (каскады событий так называемой арабской весны), либо медленно догнивают (и здесь, даже учитывая социальное ускорение, следует помнить, что Римская империя разлагалась столетиями).

Между тем в современной, глобальной и мобильной реальности многие процессы совершаются латентно и имеют отдаленные последствия: так, молодежь не стремится совершать революции и менять окружающую социокультурную среду к лучшему, а учит языки, нарабатывает социальный капитал и покидает неблагоприятные для жизни регионы, стремясь найти ту субкультуру, которая отвечает ценностным запросам и потребностям развития11. При этом кризисы

19

11 Социолог Л.Д. Гудков характеризует самоощущение этих молодых людей как «тупик в эволюции России», подчеркивая, что из страны уезжает наиболее квалифицированная и образованная часть населения, «кто мог бы стать основой развития России, модернизации страны, быстрого роста», «отток этих людей обескровливает страну и ведет к тому, что интеллектуальный уровень, общественный уровень в стране понижается» (Тупик в эволюции России, 2016).

авторитарных систем характеризуются поляризацией трендов. Большую долю населения здесь представляет и другая молодежь, радикализирующаяся, деградирующая, и зачастую именно на нее опирается дряхлеющий разлагающийся режим, играя в милитаристские и патриотические игры, однако эта молодежь в силу скудости ее человеческого капитала становится основным могильщиком режима, а в наиболее пессимистичных сценариях развития - страны в целом12.

В связи с вышесказанным сделаем вполне очевидный вывод: конструктивная образовательная политика должна опираться на успешные модели развития культуры, давать подрастающим поколениям разнообразие форм позитивной социализации и предлагать образы достойного будущего. Однако экспликация этих образов будущего - довольно проблематичная задача не только в мире образования, но и общества в целом.

В рамках цикла статей (Гусельцева, 2015а, 2015б, 2015в) мы ставили целью вычленить в разнообразной и антино-мичной картине нашего исторического прошлого интеллектуальные традиции гуманизма, правосознания, свободомыслия, разновидностей патриотизма, показав, что в российской истории национальные традиции либерализма, гуманизма правовой рациональности так же реальны, как консерватизм, деспотизм и рабство. В этом заключаются как трудности, так и креатив для конструирования современной идентичности россиянина, ибо в ярмарочной коробке затейника-истории представлено едва ли не всё: азиатские и европейские интеллектуальные традиции, восточный и западный стили мышления, негативные и позитивные образцы социализации, разнообразие представлений о модернизации культуры. «По классификации World Values Survey и исследованиям профессора Инглхарта, российское общество сочетает светски-рациональные ценности с высоким приоритетом ценностей выживания. В дихотомии "выживание или развитие" оно, безусловно,

выбирает выживание - такие результаты демонстрируют страны Африки, Ирак и Пакистан. При этом по степени отрыва от традиционализма Россия далеко ушла не только от всех исламских и латиноамериканских стран и южной католической Европы, но и от большинства англоязычных стран - Канады, Великобритании и США» (Шульман, 2015).

Позитивная социализация в наши дни - это социализация для жизни в современном, а не в архаичном обществе, тем самым она предполагает переход от образа жертвы и пассивного наблюдателя текущих событий к активному самоконструированию жизни. Однако, как фиксируют социологи: «Вся повседневная социальная актуальность провалена, люди живут, как могут, вечно считают себя жертвами, проигравшими. Это способствует сохранению и усилению тоталитарных конструкций, которые держали советское общество» (Зоркая, 2016). Таким образом, образы достойного будущего - отсутствующая структура в отечественной реальности. «Общество глубоко равнодушно к слабым. Только в среднем классе появилась прослойка людей, склонных к пониманию общего блага, но пока это нарастет, должно пройти много времени» (Там же). Российское общество жестоко, нетерпимо, расколото, его сознание противоречиво, при этом источником позитивных моделей социализации и образов будущего вполне могут стать латентные и неочевидные культурные традиции.

В этой связи образы успеха, которые иногда удается обнаружить в текущей реальности, общими усилиями следовало бы пестовать и оберегать. Снова обратимся к выявляющим проблему наблюдениям социолога: «Слой тех, кто добился успеха, возник, но весьма тонкий. Он существует как бы сам для себя, он не может передать другим группам новые смыслы, ценности, навыки, поскольку его собственная успешность и достижения вызывают у большинства подозрительность и зависть. Да и сами "успешные" не проявляют особой

20

12 «Сегодня мы наблюдаем отсечение огромного количества людей от качественной культурной информации. И это говорит (мы не говорим о моральных качествах людей, принимающих дальнейшие решения) об абсолютной неадекватности людей, которые совершенно не понимают, что такое культура как социальный институт в современном глобализованном мире» (Прохорова, 2012а). «...В нынешнем мире в последние несколько десятилетий культурная индустрия заменяет собой традиционную индустриализацию, то есть это действительно экономические рычаги развития страны» (Там же).

озабоченности положением большинства. Можно на простом примере показать: в 1990-е годы появилось много очень хороших школ. И где они теперь? Сейчас их всех сливают с другими. Я брала интервью у Евгении Абелюк, учительницы литературы лицея "Воробьевы горы". Она говорит: оказалось, никому не было интересно, как аккумулировать этот накопленный опыт, как его передавать и тем самым реформировать школу в целом, а не создавать отдельные ниши, где бы что-то происходило в кругу "своих". Это важнейшие проблемы сейчас: ориентация на ближний круг, очень слабая горизонтальная межгрупповая коммуникация, отсутствие публичной сферы и, собственно, публичности» (Там же) (курсив мой. - М.Г.). Иными словами, образы успеха в российской культуре не транслируются и не поддерживаются. Такие качества, как инициатива, предприимчивость и солидарность, в обществе недостаточно развиты, а ведь они и есть необходимое условие модернизации.

Также ученые фиксируют короткие горизонты будущего у российского населения, повышенные уровни агрессивности, тревожности и депрессии. С человеческим капиталом, воспитанным в «выученной беспомощности», невозможно построить инновационную культуру. Интеллектуалы могут написать сотни идеальных государственных программ, но их не смогут реализовать люди с архаическим комплексом, с традиционными ценностями, с ненаучным стилем мышления, с доконвенциональным уровнем нравственности, иными словами, с менталитетом, не живущим во времени современности.

Позитивная социализация в российских условиях предполагает воспитание качеств нетерпимости к коррупции, что рождается лишь культурой права и повседневными практиками. Но для этого необходима соответствующая социокультурная среда: работающие институты демократии, свободные выборы, независимый суд, не только свободная, но и разнообразная пресса, реальное участие граждан в политическом творчестве, широкие публичные дискуссии, где «любые проблемы и темы жизни страны и мира могли бы обсуждаться с разных точек зрения» (Там же). В текущей российской

Ученые фиксируют короткие горизонты будущего у российского населения, повышенные уровни агрессивности, тревожности и депрессии. С человеческим капиталом, воспитанным в «выученной беспомощности», невозможно построить инновационную культуру. Интеллектуалы могут написать сотни идеальных государственных программ, но их не смогут реализовать люди с архаическим комплексом, с менталитетом, не живущим во времени современности.

реальности нет этих практик позитивной социализации, а вместо образцов достоинства и культуры ведения дискуссии с экранов телевизоров нам тиражируются образцы агрессивного, неуважительного и склочного поведения.

Глубинная проблема российской идентичности - человек без свойств. При этом, когда речь заходит о «национальных традициях», следовало бы начать с проблематизации: а каковы, собственно, эти традиции? Патернализм, холопство, безразличие к ценности жизни? Или гуманизм, ценности свободы, уважение к личности? Как уже отмечалось, в историческом опыте любой страны можно обнаружить разнообразие моделей социализации, однако трансформация в современность означает отбор из наследия модели развития человека и отказ от подавляющих образцов. Ученые и публицисты приводят многочисленные примеры пластичности русского человека, доказывающие, что в здоровой социально-политической системе жизни российский человек оказывался весьма способен к позитивной трансформации своей идентичности: «в принципе русский человек тянется к цивилизации. он быстро наверстывает упущенное поколениями в ХХ в.. наши студенты, как нож в масло, входят в западные кампусы. начинают работать. делают на Западе карьеру» (Парфенов, 2015). В этом плане Л.Г. Парфенов обращает внимание на практики освобождения от контроля государства. «Вот общепит советский был совсем безнадежный, но этот сектор экономики начисто лишен госприсутствия - и какую он эволюцию прошел без руководства партии и правительства. А армия, суды, милиция-полиция - они сугубо государственные и так в прошлом

21

и остались, даже кой-чем похуже советских» (Там же). Сравним эти соображения с отрывком интервью, заслуживающим быть приведенным практически полностью. Писатель Л.М. Млечин делится размышлениями о путешествиях по Дальнему и Ближнему Востоку: «... пока возили меня по Израилю, я думал о схожести двух регионов. .И там, и там суровый климат [в одном случае мороз, в другом - засуха]. .И там, и там есть ощущение ненадежности бытия. <.> И там, и там в значительной степени наш народ [Л.М. Млечин подчеркивает, что в Израиле множество людей, приехавших из России], и это не только этнические евреи. <...> Пустыня Негев... А где пустыня? Там все зеленью покрыто. .На этих камнях растет, производится. какие-то хайтек-производства совершенно фантастические возникают. И тут у меня перед глазами бедственное положение нашего Дальнего Востока. <.> Дело не в ментальности и не в генной структуре, это одни и те же люди. <.> Значит, в чем разница? Разница. в политическом устройстве и социально-экономическом устройстве и [в локальных] традициях». Иными словами, дело в культурных традициях и в организации жизни людей. В Израиле, если человек что-то придумал и создал, «никто тебе не помешает - ни санинспекция, ни полиция, ни прокуратура, ни следователь, ни местная власть, никто. Сумел ты создать и придумать что-то, это твое» (Там же). Анализ показывает, что это именно такое устройство жизни, которое позволяет человеку самореализоваться, а затем он имеет возможность передать созданное честным трудом своим детям. И именно это изменяет поведение человека. Российские люди, про которых говорят, что они обречены на определенные поведенческие стереотипы, в здоровой системе ведут себя так же конструктивно, как и европейцы. «.Изменить устройство, организацию жизни. Изменить традиции. .Чтобы было ясно человеку. если он может создать что-то, это будет его, у него это не заберут никогда, он сможет работать. Ему не ставят препоны, ему

не мешают, им не командуют» (Млечин, 2013).

Ключевая проблема российских модернизаций заключается в том, что модернизации прежде всего требует само государство, архаичное и не соответствующее вызова глобального мира. При этом отсутствуют субъекты такого рода модернизации - ответственные элиты. Сложно модернизировать систему по частям, фрагментарно, ибо это действие комплексное и предполагающее последовательности шагов: продуманной исследовательской программы, открытых общественных дискуссий (что само по себе требует для реализации работающих политических институтов - свободы слова, представительства разных идеологий в парламенте и т.п.). Дело здесь даже не в типе режима - демократического или авторитарного (успешные модернизации осуществлялись в разных политических режимах и культурных традициях), а в политической воле следовать установленным правилам: строго, всеобще и вне исключений («своим - всё, остальным - закон»).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Попытаемся все-таки завершить статью на оптимистичной ноте. Конструирование культурных традиций вполне может стать опытом позитивной социализации. Так, аналитическую и созидательную работу с культурными практиками демонстрирует круг И.Д. Прохоровой, где поначалу проводятся полевые исследования, а затем идет тонкая и осторожная работа наращивания современности не только на пласт традиционной культуры, но на скудную и некультурную почву (подробнее см.: Прохорова, 2012б). «Здесь встает другое представление об иерархии ценностей, не просто что лучше или хуже, а - каким образом постепенно наращивать этот культурный пласт на данную каменистую почву?» (Там же). В этих культурных практиках осуществляется гармоничное и ситуативно адекватное сочетание местных традиций и цивили-зационных трендов13: «в современной

13 «Тогда получается, что здесь мы что-то строим свое местное, а там привнесенное имперское. И этот вопрос вообще никогда на повестку дня не выносится. И пока ты не начнешь серьезно на земле работать как антрополог с местными сообществами, ты до конца не осознаешь, насколько это болезненный вопрос для сообщества»; «в этих индустриальных страшных городах надо изобретать традицию просто на пустом месте» (Прохорова, 2012а). «Наш пятилетний опыт работы в Норильске показал, что общество невероятно обучаемо, что радикальные практики быстро приживаются при правильном балансе между традиционным искусством высокого качества и радикальным» (Там же).

22

системе мира эксперименты [европейских] романтиков, по изобретению традиций, замечательный инструмент востребованности современного интеллектуала.» (Там же).

Современная модернизация (постмодернизация) включает параметр сознательного конструирования. Для успешной модернизации, как и для позитивной социализации детей и подростков, приоритетное значение имеют идеи культуры, идеи гуманизма (вместо патриотизма, характерного в большей степени для патриархального, архаического и патерналистского обществе14), идеи гражданской ответственности, личного и солидарного участия в социокультурном творчестве и идеи права. Именно к последней, к проблеме проектирования традиций и к особенностям произрастания правовой рациональности на российской культурной почве, мы обратимся в следующей статье нашего цикла.

ЛИТЕРАТУРА И ВЕБЛИОГРАФИЯ

1. Ворожейкина Т. Россия в латиноамериканском зеркале // Иное. Хрестоматия нового российского самосознания / Под ред. С.Б. Чернышева. М.: Аргус, 1995. URL: http: / / www.russ.ru/antolog/inoe/ (дата обращения: 10.03.2016).

2. Гудков Л.Д. Абортивная модернизация. М.: РОССПЭН, 2011.

3. Гусельцева М.С. Образы достойного будущего как фактор позитивной социализации детей и подростков: идея культуры // Образовательная политика. 2015а. № 1 (67). С. 29-44.

4. Гусельцева М.С. Образы достойного будущего как фактор позитивной социализации детей и подростков: идея модернизации // Образовательная политика. 2015б. № 2 (68). С. 6-26.

5. Гусельцева М.С. Образы достойного будущего как фактор позитивной социализации детей и подростков: ценности гуманизма // Образовательная политика. 2015в. № 4 (70). С. 12-32.

6. Зоркая Н. «Общества в России нет». 2016. URL: https://openrussia.org/ post/view/13244/ (дата обращения: 16.04.2016).

7. Зубаревич Н.В. Регионы России: неравенство, кризис, модернизация. М.:

Независимый институт социальной политики, 2010.

8. Зубаревич Н.В. Эволюция взаимоотношений центра и регионов России: от конфликтов к поиску согласия. М.: Комплекс-Прогресс, 1997.

9. Инглхарт Р. Культура и демократия // Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / Под ред. Л. Харрисона, С. Хантингтона. М.: Московская школа политических исследований, 2002. С. 106-128. URL: http://www.msps.su/ files/2010/12/Wer_culture-matters1a.pdf (дата обращения: 10.03.2016).

10. Козловец Н.А. Модернизация украинского общества как императив социальной эволюции // Humanities and Social Sciences. 2014. V. XIX. N 2 (21). P. 123134. URL: http://doi.prz.edu.pl/pl/pdf/ einh/101 (дата обращения: 14.04.2016).

11. Кордонский С.Г., Дехант Д.К., Моляренко О.А. Сословные компоненты социальной структуры России: гипоте-тико-дедуктивный анализ и попытка моделирования // Мир России. 2012. № 2. С. 62-102.

12. Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / Под ред. Л. Харрисона, С. Хантингтона. М.: Московская школа политических исследований, 2002. URL: http://www.msps. su/files/2010/12/Wer_culture-matters1a. pdf (дата обращения: 10.03.2016).

13. Ландес Д. Культура объясняет почти все // Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / Под ред. Л. Харрисона, С. Хантингтона. М.: Московская школа политических исследований, 2002. С. 38-54. URL: http://www.msps.su/files/2010/12/ Wer_culture-matters1a.pdf (дата обращения: 16.02.2016).

14. Ланцов С.А., Ланко И.С. Общие закономерности модернизации и ее специфика в России и странах Восточной Азии // Политическая экспертиза. 2005. № 1. URL: http://www.politex.info/ content/view/87/30/ (дата обращения: 08.02.2015).

15. Лебедева Н.М., Татарко А.Н. Культура как фактор общественного прогресса. М.: ЗАО «Юстицинформ», 2009.

14 Так, Э. Морен вместо патриотизма развивает идеи матриопатриотизма (т.е. приоритета планетарных интересов граждан Земли), ибо планета «и является нашей родительницей, нашим отечеством и нашей матерью-родиной, нашим домом для всех людей, живущих на земном шаре» (Морен, 2012).

23

16. Мазур А. Неофеодализм в России. 2009. URL: http://tayga.info/ documents/2009/11/26/~94484 (дата обращения: 18.04.2016).

17. Межуев В.М. Ценности современности в контексте модернизации и глобализации // Информационный гуманитарный портал «Знание. Понимание. Умение». 2009. № 1. URL: http://www. zpu-journal.ru/e-zpu/2009/1/Mezhuev/

18. Минаков М. Постсоветская демо-дернизация: период нового околдования? // Неприкосновенный запас. 2014. № 6. URL: http://www.intelros. ru/readroom/nz/nz6-2014/26019-postsovetskaya-demodernizaciya-period-novogo-okoldovaniya.html (дата обращения: 11.04.2015).

19. Млечин Л.М. гость передачи «Особое мнение» в эфире радиостанции «Эхо Москвы». 25.03.2013. URL: http://www.echo.msk.ru/programs/ personalno/1038200-echo/#element-text (дата обращения: 11.04.2015).

20. Монтанер К.А. Культура и поведение элит в Латинской Америке // Культура имеет значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу / Под ред. Л. Харрисона, С. Хантингтона. М.: Московская школа политических исследований, 2002.С.94-105.

21. Морен Э. Размышления о познании // Вестник Европы. 2012. № 33. URL: http://magazines.russ.ru/ vestnik/2012/33/m30-pr.html (дата обращения: 18.10.2014).

22. Най Дж. Будущее власти: Как стратегия умной силы меняет XXI век. М.: АСТ, 2014.

23. Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России как форма развития цивилизации // Социологический журнал. 1996. № 3/4. С. 5-28.

24. Парфенов Л.Г. Говорить про советское - говорить про себя // The New Times. 2015. № 5. URL: http:// gornoaltaysk.bezformata.ru/listnews/pro-sovetskoe-govorit-pro/30130826/ (дата обращения: 15.04.16)

25. Петрановская Л.В. Любой тоталитарный режим первым делом разрушает семью. 2016. URL: https://openrussia. org/post/view/14028/ (дата обращения: 16.04.2016).

26. Прохорова И.Д. Главным гарантом целостности страны является культура. 2012а. URL: http://mn.ru/

culture/20120409/315253414.html (дата обращения: 20.04.2012).

27. Прохорова И.Д. Кто при слове «культура» хватается за пистолет? Культурная политика в современной России. 20126. URL: http://www.hse.ru/ data/2012/04/13/1251540268/Proxorova_ kulturnaya_politika_v_Rossii_20032012.pdf (дата обращения: 20.02.2014).

28. Российская модернизация: проблемы и перспективы. Материалы «круглого стола» // Вопросы философии. 1993. № 7. С. 3-39.

29. Рудницкая Е.Л. Чаадаев и Чернышевский: цивилизационное видение России // Вопросы истории. 2003. № 8. С. 37-55.

30. Там, внутри. Практики внутренней колонизации в культурной истории России: Сб. ст. / Под ред. А. Эткинда, Д. Уффельманна, И. Кукулина. М.: Новое литературное обозрение, 2012.

31. Тоталитаризм: Ирина Прохорова, Николай Сванидзе «ХХ съезд» // Открытая библиотека: диалоги. Третий сезон. 2016. URL: http://open-lib.ru/ dialogues/prokhorovasvanidze (дата обращения: 21.07.2016).

32. «Тупик в эволюции России» [Интервью Л. Д. Гудкова] // Радио Свобода. 2016. http://www.svoboda. mobi/a/27867573.html (дата обращения: 21.07.2016).

33. Федотова В.Г. Плюсы и минусы «догоняющей модернизации» // Модернизация и национальные культуры. М.: Горбачев-фонд, 1995. С. 65-67.

34. Фурман Д.Е. Движение по спирали. Политическая система России в ряду других систем. М.: Весь мир, 2010.

35. Хантингтон С. Политический порядок в меняющемся обществе. М.: Прогресс-Традиция, 2004.

36. Хорос В. Модернизация в России и в Японии (цивилизационные аспекты) // Мировая экономика и международные отношения. 1991. № 8. С. 70-79.

37. Черныш М.Ф. О модернизации в России и Китае // Социологические исследования. 2013. № 4. С. 143-150. URL: http://www.isras.ru/files/File/ Socis/2013_4/Chernysh.pdf (дата обращения: 21.02.2016).

38. Шляпентох В.Э. Современная Россия как феодальное общество. Новый ракурс постсоветской эры. М.: Столица-Принт, 2008.

24

39. Штомпка П. Социология: Анализ современного общества. М.: Логос, 2005.

40. Шульман Е.В. Кривая скрепа: о тщете русского фундаментализма // Ведомости. 2015. № 3821. URL: http://www.vedomosti.ru/opinion/ articles/2015/04/28/krivaya-skrepa-o-tschete-russkogo-fundamentalizma (дата обращения: 21.07.2016).

41. Эткинд А.М. Внутренняя колонизация. Имперский опыт России. М.: Новое литературное обозрение, 2013.

42. Galbraith J.K. The New Industrial State. N.Y.: Houghton, Mifflin, 1967.

43. Knorr-Cetina K. Epistemic cultures: How the sciences make knowledge. Cambridge, MA: Harvard University Press, 1999.

44. Merton R. Sociology of science: Theoretical and empirical investigations. Chicago: University of Chicago Press, 1973.

45. Shlapentokh V. Contemporary Russia as a feudal society: A new perspective on the post-soviet era. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2007.