CC BY
166
П. А. Корнилов
ОБРАЗ ВОЙНЫ ЗА УГЛЕВОДОРОДНЫЕ РЕСУРСЫ В СРЕДСТВАХ МАССОВОЙ КОММУНИКАЦИИ
Ключевые слова: образ войны за углеводородные ресурсы, дискурсы массовой коммуникации, структура образа, борьба за энергоресурсы, конфликты вокруг природных
запасов нефти и газа.
В статье детально рассмотрена структура образа войны за углеводородные ресурсы в сфере массовой коммуникации. Представлен анализ основных дискурсов борьбы за энергоресурсы. Автор исследует особенности обсуждения в масс медиа сценариев войн за углеводородные ресурсы в разных регионах мира.
Keywords: an image of war for hydrocarbonic resources, mass communication discourses, structure of an image, struggle for power resources, conflicts round natural stocks of oil and
gas.
The article describes in details the image of war for hydrocarbonic recourses that mass media construct. The analysis of main discourses of struggle for resources is presented. The author studies specific scenarios of possible wars for oil and gas in various regions of the world which are presented in mass media.
Парадигма безграничного потребления углеводородов подвела человечество в своем развитии к очень опасной черте. Ограниченность природных ресурсов перестала быть просто теоретической констатацией абстрактного само собой разумеющегося факта и перешла в категорию насущных практических проблем. В настоящее время как никогда видна конечность ископаемых углеводородов, уже включены «часы», которые не сотнями лет, а десятилетиями и годами отсчитывают время до часа Х, момента исчерпания действующих месторождений. Потребности современной цивилизации растут из года в год, углеводородных ресурсов на всех не хватает, рассчитывать на самоограничение потребления со стороны многих государств не приходится. Возможно возникновение антагонистических конфликтов вокруг добычи, распределения и потребления оставшихся энергоресурсов планеты. Данная угроза год от года обостряется и ситуация становится все более взрывоопасной.
В настоящее время углеводородные ресурсы регионов потенциальным источником и полем произрастания и распространения различных военных конфликтов. В связи с этим Россия по определению находится в зоне риска. Еще в ХХ веке отечественные военные эксперты-социологи предупреждали о целом комплексе угроз и опасностей, ожидающих нашу страну в новом тысячелетии. «В первые 10-30 лет следующего века вероятны войны из-за природных богатств России, за право свободного доступа к ним, а также межрелигиозные конфликты, тем более, что Запад руководствуется формулой Зб. Бжезинского, что после падения коммунизма главный враг свободного мира -«традиционное русское православие, замешанное на шовинизме и выражающиеся в имперских рефлексах». По этим направлениям будет усиливаться «холодная» война
против России в среднесрочной перспективе (10-15 лет), которая может сопровождаться вспышками открытых конфликтов, преднамеренным их инициированием спецслужбами, а также действиями против террористов и организованной преступности» [1]. В настоящее время можно отметить сохранение этих угроз, а в некоторых случаях и их усиление, по крайней мере, в дискурсивном поле массовой коммуникации.
Понимание данной ситуации сложилось и в высших эшелонах российской власти. На заседании Совета Безопасности о мерах по предотвращению угроз национальной безопасности в связи с глобальным изменением климата президент России Д. А. Медведев отметил: Уже сегодня приполярные страны предпринимают активные шаги по
расширению своего научно-исследовательского, экономического и даже военного присутствия в зоне Арктики. При этом, к сожалению, наблюдаются попытки ограничить доступ России к освоению и разработке арктических месторождений, что, конечно, недопустимо с правовой точки зрения и несправедливо в силу географического положения и самой истории нашей страны [2]. Россия как страна с богатейшими нефтяными и газовыми ресурсами, а также как крупнейший игрок на данном рынке, имеющий свои интересы в других регионах нефтегазохимического комплекса, не может оставаться в стороне от таких процессов и противоборства.
Война за углеводородные ресурсы еще не перешла в фазу открытого вооруженного столкновения, но информационная и дискурсивная борьба на разных уровнях и в координатах массовой коммуникации давно идет полным ходом. Изучение данных дискурсов даст нам актуальное знание о том, в чем находятся корни проблемы, каков состав и характер претензий и от кого они исходят, что может служить идеологическое оправданием и прикрытием для возможной войны, кто может выступать в качестве вероятного противника России, понимание цели и задач, которые намечены в данной борьбе, а также методов и сценария их достижения. Кроме того, через осознание рисков и угроз можно найти и пути к предотвращению военных конфликтов, дискурсивные ключи к разрешению споров мирным путем в режиме диалоге, в т. ч. на медиа-аренах.
В связи с вышеизложенным особую актуальность приобретает изучение дискурса и образа войны за ресурсы в регионах с преобладанием нефтегазохимического комплекса в координатах массовой коммуникации по материалам российского сегмента сети Интернет методами дискурсивного структурно-семиотического анализа. Обоснование и перспективы подобных исследовательских подходов, а также особая ценность и значимость интернет-материалов были более подробно изложены в нашей монографии «Война и насилие: методология социоментального исследования» [3]. Характер абсолютного большинства представленных дискурс-моделей ресурсных военных конфликтов можно определить как сценарный и прогностический. Иными словами, они в большей степени обращены в будущее и дают прогноз возможного развертывания военных действий в том или ином регионе со сценарием вероятного развития событий, включая последствия и итог.
Соответственно в образной структуре дискурса можно выделить классическую схему из трех базовых ступеней: 1) прообраз, 2) синхроообраз, 3) постобраз. Кроме того, серьезное значение в дискурсивной модели имеют образ врага, образ союзника. В прообразе, как правило, представлена предыстория войны, ее причины, поводы, обстоятельства, которые привели к столкновению. Классический пример такой преамбулы военного образа можно увидеть в одной из публикаций на сайте FinTimes.ru, позиционирующего себя как «издание для деловых людей»: По имеющимся оценкам, мировых запасов нефти, природного газа и угля при современном уровне производства хватит на 40, 60 и 220 лет соответственно.
Сегодня на Земле шесть миллиардов жителей. Из них в развитых благополучных странах живет примерно V4 населения Земли — полтора миллиарда человек. Предположим, что с завтрашнего дня все люди будут жить также хорошо, то есть на том же уровне потребления, как сегодня живут, например, во Франции. Тогда окажется, что ресурсов планеты (нефти, газа, металлов, древесины, а также плодородных земель) хватит только на 10 лет. После этого потреблять будет нечего[4]. Отметим характерную дискурсивную технологию гиперболизации военного конфликта за углеводородные ресурсы до масштаба мировой войны. Уже в самом прообразе причины происходящего выявляются не иначе как на планетарном уровне.
Дискурс мировой войны занимает одно из центральных мест во всей дискурсивной системе образа войны за углеводородные ресурсы. Он некоторым образом находится на другом полюсе и противостоит региональным дискурсам, в которых ресурсная борьба рассматривается как противоборство отдельных стран или схватка вокруг конкретных нефтяных и газовых районов планеты. В дискурсивном прогнозе Третьей мировой войны за ресурсы нередко приводятся довольно точные даты ее начала, как например, в публикации с характерным названием: Третья мировая война за ресурсы начнется к 2030 году. Иначе в ней представлен и прообраз начала военного конфликта: Проблема изменения климата и способы ее решения могут по-разному повлиять на будущее человечества, наиболее благоприятное будущее ожидает людей при переходе на технологии, минимально зависящие от сжигания угля в качестве источника энергии, при ином развитии мир могут ждать войны из-за ресурсов.
Об этом говорится в докладе британской неправительственной экологической организации Forum for the Future, текстом которого располагает РИА Новости[5]. В образе причины очевидно доминирование климатического дискурса, который наряду с ранее представленным потребительским, входит в число ведущих. Один и тот же сценарий с небольшими вариациями повторяется во многих публикациях: Докладчики указывают, что глобальное потепление чревато непредсказуемыми последствиями для Европы. По их мнению, континент может скатиться к войнам за ресурсы, массовой миграции, появлению «несостоявшихся государств» и политической радикализации[6]. Впрочем, есть дискурсы, в которых утверждается, что третья мировая война за ресурсы велась раньше и продолжается в настоящее время. Яркий пример, концепция Эьена Кассе «третья мировая психотронная война», его работа была снабжена подзаголовком «она уже началась ...»[7]. Согласно данному подходу вооруженные конфликты имеют второстепенное значение и представляют собой всего лишь часть общей борьбы за ресурсы через власть над общественным мнением и умами людей.
Обе основополагающие дискурсивные линии имеют различные поддискурсы или вплотную примыкающие к ним смежные сюжеты. Для потребительского дискурса таковым может считаться демографический, в котором корнем проблемы видится рост населения на планете с соответствующим ростом потребления. Вот как остро ставится проблема в сообщении, представленном на одном из Интернет-ресурсов медицинской тематики: Британский фонд "Оптимем попьюлейшн траст" провел исследование народонаселения Земли. По его результатам стало ясно, что Великобритания сильно перенаселена и за счет только собственных ресурсов она смогла бы "содержать" только 17 млн человек из нынешнего 60-миллионного населения. При сохранении глобальных темпов роста населения на земле через 50 лет, возможно, начнется война за природные ресурсы[8]. Соответственно образ выхода из ситуации выглядит просто: Нужны срочные меры всех стран по ограничению рождаемости[8]. Возможно, появление подобных
2l5
публикаций на данных Интернет-порталах свидетельствует о возникновении медицинского дискурса в рассмотрении проблемы, который в ближайшее время встанет в один ряд с такими ведущими на сегодняшний день, как экономический, политический, социальный и военный.
В отношении потребительского дискурса поддискурсом может быть признан промышленный с соответствующим сценарием глобального столкновения в дихотомии «Север-Юг»: отмечается возможность усиления борьбы стран Севера и Юга за природные ресурсы, так как потепление вызвано промышленной деятельностью развитых стран, от которых страдают развивающиеся[6]. Собственно вопрос о том, кто с кем и за что будет воевать, закладывает еще одну дискурсивную систему отсчета. В данном подходе вырастает целый ряд региональных дискурсов, которые можно распределить на две большие группы по образу места и образу врага.
Относительно российской дискурсивной линии и России как стороны в конфликте в качестве основополагающих дискурсов могут быть выделены следующие: европейский, американский, кавказский, азиатский, в первую очередь китайский. Последний в образе начала войны имеет точную до года датировку и тесно переплетается с демографическим дискурсом в его миграционном аспекте. Помимо того, что Китай имеет в Забайкалье почти стократное военное превосходство над Россией по обычным вооружениям, он осуществил мощную этническую экспансию. По официальным (не афишируемым) данным на начало 2004 года в России постоянно проживало более 4 миллионов китайцев [9]. Прообраз данного конфликта может быть общим с некоторыми моделями американского дискурса. Чтобы понять, что западные стратеги не замедлят напасть на Россию после 2010 года, достаточно поставить себя на их место. Если они промедлят хотя бы до 2015 года, богатейшие ресурсы Сибири и Дальнего Востока достанутся главному сопернику США — Китаю [9]. Так происходит взаимопроникновение дискурсов, основанных на различных образах врага. Показательна пассивизация российской стороны, которая по сценарию ничего не решает и ни на что не может повлиять, ее ресурсы становятся добычей более сильных стран-хтщников как с Востока, так и с Запада.
Правда, в другом сценарном образе Россия выглядит уже не столь беспомощно и безобидно: В Москве принимается решение нанести ядерный удар по Урумчи, что и осуществляется 14 января. В ответ на это Китай наносит ядерные удары по Ижевску и Нижнему Новгороду [10]. Очередная гиперболизация конфликта, который из регионального превращается в ядерную войну, но, несмотря на эскалацию итог для российской стороны столь же плачевен. В российских городах начинается массовая паника, миллионы беженцев устремляются к западным границам страны, после чего сопротивление становится бесполезным. В Кремле принимают решение обратиться за помощью к США. Вашингтон выдвигает условие - установление прямого контроля над ядерным потенциалом РФ. Кремль даёт на это согласие. После этого воздушные и морские десанты США высаживаются в Тюменской области, в Якутии, на Камчатке и Сахалине. Вашингтон и Пекин начинают переговоры, на которых, фактически, обсуждается раздел российской территории и природных ресурсов между США и Китаем[10]. Вот так в переплетении китайского и американского дискурсов нарисован один из самых ярких и проработанных постобразов войны за углеводородные ресурсы.
Более того, даже такая активность российской стороны в пассивном дискурсе характеризуется как маловероятная. В данном сценарии есть очевидная натяжка -слишком оптимистичный взгляд на действия Кремля. Гораздо вероятнее, что никто из представителей власти в Москву не вернётся, сбегут и те, кто будет отдыхать в
России. Соответственно, не будет и ядерных ударов по Урумчи, Ижевску и Нижнему. Общий результат от этого не изменится [10]. Соответственно сопротивляйся или сдавайся, но итог для российской стороны, так или иначе, будет один - утрата контроля над собственными ресурсами и, по-видимому, вместе с тем и независимости. Подобные пассивные и пессимистичные дискурсы, по сути, в качестве выхода предписывают отказ от ресурсов без борьбы и без войны.
Парадоксально, но, несмотря на сильную пассивизацию, именно военные действия в рамках китайского дискурса прописаны детальнее и качественнее всех остальных. Собственно ход самой войны представляет собой этап синхрообраза, а последний в целом дискурсивно прописан слабо. Для сравнения в европейском дискурсе упоминание о характере военных действий может свестись к следующему: привлечь войска НАТО к охране особо важных путей транспортировки ресурсов [6]. Никакого описания широкомасштабных столкновений вооруженных армий, не говоря уже о применении ядерного оружия.
Ситуацию несколько спасает военный дискурс борьбы за углеводородные ресурсы, который, как правило, и озвучивается военными, поэтому в силу своей специфики, в нем чаще, чем в других получают освещение вопросы вооруженного противоборства. Однако из-за той же специфичности, подробных и детальных описаний ждать не приходится. Так, президент Академии геополитических проблем, генерал-полковник Леонид Ивашов убежден, что афишировать технологическую сторону подготовки к защите северных земель совсем не следует [11]. На вопросе секретности единство российского военного дискурса и тех, кто его озвучивает, заканчивается. Одни весьма критично, если не пессимистично, оценивают возможности России в вероятном военном столкновении, другие же наоборот полны оптимизма и демонстрируют уверенность в победе. Л.Ивашов уверен в том, что саму территорию Арктики в нынешних условиях технологического прогресса защищать попросту бессмысленно.
«Если, допустим, США станут претендовать на наши северные богатства, никто не помешает им направить в сторону России несколько крылатых ракет. И разговор будет окончен — они смогут контролировать ситуацию. В XXI веке общение между странами ведется с позиции силы», - подчеркнул генерал-полковник.
М.Юрченко говорит, что подразделения Северного флота будут готовы выполнить любые поставленные перед ними задачи.
«Нельзя наверняка утверждать, будет война за ресурсы или нет. Но если иноземный агрессор изъявит желание претендовать на российские богатства, мы сможем дать ему отпор», - говорит М.Юрченко [11]. Таким образом, возникает своеобразный дискурсивный спор, когда в рамках одного дискурса выделяются две противоположные позиции продискурса и контрдискурса. Такое взаимодействие рано или поздно должно закончится либо усилением и утверждением одной из дискурсивных линий, либо их слиянием и консенсусом по спорным вопросам.
Военный дискурс также отличается от остальных особым вниманием к состоянию вооруженных сил и оценки угроз со стороны вражеских армий. Россия может запросто проиграть, если ее вооруженные силы будут находиться в таком плачевном состоянии, как сейчас.
«Что мы говорим об Арктике! У нас вся территория страны фактически не защищена. Вздумай сейчас японцы высадиться на Дальний Восток - что мы сможем им противопоставить? То же самое и с северными территориями», - говорит Л.Ивашов
[11]. Заметим, что переплетение военного дискурса с азиатским приводит к формированию в образе врага не Китая, а Японию как более вероятного противника.
Однако именно сценарий китайского вторжения в 2015 году поражает скрупулезностью проработки всех военных деталей на протяжении всей трехступенчатой схемы прообраза, синхрообраза и постообраза. Дискурсивная технология мельчайшей детализации должна убедить читателя, что образ носит реальный характер, как отчет о произошедших событиях. Рационально-аналитический подход доминирует и подкупает своей правдоподобностью в описаниях военных действий. В образе подчеркнуто нет никакой небывальщины или чего-то необычного, вроде появления у противника нового сверхмощного оружия.
В таком рациональном изложении, который в целом преобладает в дискурсивнообразной системе войны за углеводородные ресурсы трудно заподозрить наличие фантастического или мистического дискурсов. Тогда как на самом деле они есть, ведь речь идет все же о будущем и событиях, которых еще не было, но которые при этом подаются как свершившийся и реальный факт. Использование многочисленных военных аббревиатур не столько рационально, сколько носит характер магических заклинаний, нацеленный на пробуждение мифологического мышления у аудитории и соответственно закрепления в нем образа войны и врага.
Однако если в данном гипотетическом изложении читатели изначально поставлены в известность и о сценарии, и о том, что речь идет о будущем, то некоторые примеры медиа-моделирования войны носят куда более опасный характер. Так 13 марта 2010 грузинский телеканал «Имеди» показал своему населению постановочный сюжет о российском военном вторжении, который привел к панике и реальным человеческим жертвам. Речь тоже вроде бы шла о сценарном образе грядущего: о «восстании оппозиции в июне 2010 года», об «убийстве Михаила Саакашвили» и о «начавшейся военной операции Российской Федерации против Грузии». В нём, в частности, говорилось о «российском вторжении», бомбардировке аэропортов и портов, убитых и раненных, о переходе на сторону «врага» трёх грузинских батальонов. В рамках этой инсценировки было даже показано смонтированное обращение президента Российской Федерации Дмитрия Медведева, который якобы отдал приказ об интервенции в Грузию. О виртуальном характере сюжета телезрителям сообщили лишь одной фразой перед началом и после программы, но многие не обратили на это внимание [12]. Война была вроде бы виртуальная, но последствия ее оказались вполне реальными: с паникой, с ущербом и даже со смертельными исходами.
Вопрос о том, каковы истинные цели данной провокации и какие силы за ней стоят, остается открытым. Сообщается, что в подготовке данной акции активное участие принимали американские имиджмейкеры. Последнее многое объясняет. В США имеется опыт организации, куда более фантастических виртуальных войн. История с «Имеди» поразительным образом напоминает ситуацию октября месяца 1938 года, когда Восточное побережье США было напугано радиопостановкой «Война миров» по знаменитому фантастическому роману Герберта Уэллса. Слушатели инсценировки в виде радиорепортажей с места событий всерьез поверили во вторжение марсиан. Последствия паники охватившей более миллиона человек были далеко не виртуальными.
Телеинсценировка «Имеди» определенно способствовала поддержанию
напряженности на Кавказе и вполне могла спровоцировать вооруженные столкновения. Данная ситуация легко может быть расшифрована с позиций кавказского дискурса войны за ресурсы. США и страны Западной Европы давно добиваются замещения российских
миротворческих сил своими и влекут их не только благие порывы, но и перспектива контроля над этим важным в ресурсном отношении регионе. На этом фоне Россию попытаются изолировать, выставив ее агрессором, носителем имперских амбиций и неадекватным партнером, стремящимся решить все вопросы силой. Тогда Вашингтон без проблем продавит решение о принятии в НАТО Украины, руководство которой оказалось главным союзником Михаила Саакашвили в осетинской войне. После чего НАТО начнет подготовку к вводу «миротворческих сил» в Грузию, Армению, Азербайджан и, возможно, на Северный Кавказ. То есть, фактически, к оккупации Кавказского региона [13]. Кавказский дискурс занимает промежуточное положение в дискурсивной системе, так как определяется по обоим образным параметрам - врага и места.
В дискурсивной модели, где образ врага представлен США и странами НАТО, Кавказ - это, прежде всего, район с большими запасами энергоресурсов и каналами их транспортировки. В отношении российской стороны кавказский дискурс рассматривается и с позиций вероятного противника. В качестве последнего выступает не только Грузия с враждебным антироссийски настроенным режимом М. Саакашвили, но и при определенных условиях другие страны, например, Азербайджан. В условиях, когда Россия увязла в войне в Грузии, а Армения задыхается от транспортной блокады, наступит очередь Азербайджана провести операцию «по наведению конституционного порядка» — на этот раз, в Нагорном Карабахе. В Баку прекрасно понимают, что так, как сейчас, карты ложатся только раз: и высокие цены на нефть, которые позволили
перевооружить и оснастить азербайджанскую армию, и связанность Москвы конфликтом в Грузии, и негласная поддержка США. Вряд ли Азербайджан упустит такой момент.
Война в Карабахе поставит Россию перед необходимостью заступиться за Армению как союзника в рамках Договора о коллективной безопасности. И тогда Россия окажется втянута уже в два конфликта по ту сторону Кавказского хребта[13]. Данный сценарий представлен в рамках дискурса большой кавказской войны за углеводородные ресурсы. И все же за всеми противниками и конкурентами на Кавказе в данной дискурсивной модели, в качестве главного образа врага просматриваются США, которые ведут хитрую и скрытую закулисную игру против России. И если Грузия решилась начать войну с Россией, понятно, что она пошла на это, заручившись поддержкой США, которые как всегда стараются решить свои геополитические задачи чужими руками. И война в Грузии — не последний их ход в большой игре на Кавказе [13]. Постобраз при поражении в такой большой кавказской войне за ресурсы также не внушает оптимизма. В результате Каспий с его запасами углеводородов может постепенно перейти под контроль США. Уже сейчас Вашингтон имеет влияние и на Астану, и на Ашхабад. А если под Баку появится американская военно-морская база, влияние еще более усилится. Тогда уже ничто не помешает строительству транскаспийского газопровода и других трубопроводов для транспортировки каспийской нефти в обход России. К тому же, закрепление на Каспии позволит американцам «зайти в тыл» Ирану и предотвратить создание транспортного коридора Север-Юг, который должен соединить Россию, Иран и Индию. Возможно, частью данной стратегии станет удар собственно по Ирану с целью отколоть от него территории, населенные нацменьшинствами: курдами,
азербайджанцами, арабами, туркменами, хазарейцами. А это почти половина населения Ирана. В результате регион надолго погрузится в хаос, «разводящим» в котором будут США [13]. Таким образом, Россия не только лишается энергоресурсов, рынков сбыта,
каналов транспортировки и пострадает экономически, но и оказывается на пороге новых войн.
Американский дискурс следует признать центральным и стержнеобразующим не только в дискурсивной системе образа врага, но и в отношении регионов. Фактически во всех региональных дискурсах, будто то каспийский, арктический или кавказский фигурируют США, причем на главных ролях. Да и в дискурсивной модели мировой борьбы за ресурсы углеводородов американское присутствие можно охарактеризовать как конфликтогенный катализатор. Интересно отметить весьма своеобразное поведение США в этой ситуации. Что они делают в геополитике, всем известно - периодически бомбят тех, кто их не слушается. Свои ресурсы очень экономят, а ресурсы, добытые в других странах, используют для создания запасов. Например, свою нефть не добывают, а ввозят чужую и закачивают ее в подземные хранилища. Когда во всем мире нефть закончится, у США будет еще запас лет на пять-десять [4]. Американский след прослеживается также в таких экзотических дискурсах, как африканский, латиноамериканский или азиатский. Особо в дискурсивной борьбе вокруг Африки выделилось ливийское направление. Ливия - одна из тех стран, которых рассматривают как потенциальных поставщиков углеводородов в Европу, плюс ко всему здесь заметную активность проявляет Россия. Помимо нефтегазовых компаний серьезный контракт недавно получили и "Российские железные дороги". 30 августа было подписано соглашение о строительстве железнодорожной линии Сирт-Бенгази. Только вот инцидент с арестом представителя "ЛУКОйла" показывает: в Триполи не то чтобы готовы априори стелить красный ковер перед российскими инвесторами.
А тогда уже турне Райс по африканским странам, в ходе которого она намерена также посетить АЛжир, Тунис и Марокко, выглядит как попытка перехватить инициативу на североафриканских углеводородных месторождениях и не допустить, чтобы и это направление оказалось, по примеру Центральной Азии, под российским контролем [14]. Таким образом, во всех дискурсивных моделях регионов с наличием углеводородных ресурсов прослеживается противостояние России и США. О вооруженной борьбе между ними в реальном времени речь не идет, но политический, экономический и исторический дискурсы задействованы полным ходом.
Наиболее показательным в этом плане является появление дискурсивного образа холодной войны за ресурсы углеводородов. Данный дискурс стоит несколько особняком и является исключением в общем ряду преобладания прогностических и гипотетических образов. Дискурсивные временные рамки данной модели не имеют четких очертаний. В одних образах представлен прогноз возникновения конфликта. Россию и США ожидает новая «холодная война» за неосвоенные ресурсы Арктики, добыча которых становится все больше реальной в условиях глобального потепления и разработки новых технологий. Об этом заявил америкосский эксперт Роджер Говард (Roger Howard), автор ряда исследовательских книг в беседа РИА «Новости» [15]. В других дискурсивных моделях война уже идет полным ходом: современная геополитика, которую проводят наиболее развитые страны, целиком направлена на то, чтобы, во-первых, контролировать имеющиеся ресурсы, и, во-вторых, не позволять трем четвертям населения планеты потреблять заметно больше, чем они потребляют сегодня [4]. В-третьих, она уже и не первая, а очередная. В связи с последним, наиболее четко вырисовывается наличие двух макрознаковых уровней.
Дискурс холодной войны за ресурсы явно апеллирует в своей изначальной знаковой системе к первому, историческому дискурсивному пласту времен противостояния двух
сверхдержав СССР и США. Известный исследователь манипуляций массовым сознанием С.Г. Кара-Мурза дает показательную характеристику данному образу, рожденному на Западе. «Сфабрикованный в США массовый страх стал продуктом крупнейшей (до перестройки в СССР) программы по манипуляции сознанием. Именно опираясь на страх, американцев убедили, что СССР угрожает им войной. Это было началом большой трагедии. Известно, что в состоянии иллюзорного страха человек (или целое общество) не способен подойти к угрожающему объекту как субъекту с собственными законными идеалами и интересами, понять его, представить, что он переживает. Единственным желанием становится уничтожение объекта страха» [16]. Соответственно опора на данную макрознаковую систему несет в себе дополнительные риски и угрозы с длинными корнями из прошлого, что не способствует мирному и доверительному урегулированию возникающих споров и противоречий. Скорее апелляция к знакам страха и массового психоза может привести к эскалации конфликтов. Впрочем, еще одна образнодискурсивная интерпретация данной модели заключается в почти прямом понимании понятия «холод», в связи с обострением борьбы вокруг ресурсных богатств северных районов.
Арктический дискурс в настоящее время является доминирующим в дискурсивной системе образа войны за ресурсы регионов с преобладанием нефтегазохимического комплекса. Российская политическая позиция в данном вопросе определена, и тон задается на самом высшем уровне руководства: Дмитрий Медведев отметил, что Арктика для страны имеет стратегическое значение и должна стать ресурсной базой России в XXI веке. Для этого необходимо решить целый ряд задач, среди которых - формирование прочной нормативно-правовой базы, регулирующей деятельность государства в Арктике и закрепление внешних границ российского континентального шельфа; снижение диспропорции в уровне развития арктических территорий в сравнении с другими регионами [17]. Однако далеко не все страны готовы согласиться с приоритетом России в данном вопросе.
Бороться есть за что и в качестве основных комбинаций противников звучат самые различные сочетания. Однако общий круг претендентов и спорных вопросов уже определен: Пять арктических стран, Канада, Соединенные Штаты, Дания, Норвегия и Россия, вот уже некоторое время спорят о землях, водах и ледяных массах высоких широт. Вопросы в первую очередь таковы: что и кому принадлежит, насколько далеко, глубоко и прежде всего где именно залегают полезные ископаемые, газ и нефть, доступ к которым впервые открывается вместе с глобальным потеплением. Также оспаривают то, по чьей территории пролегают водные пути, по которым к ним можно подобраться, пусть всего в течение нескольких недель арктического лета. Как напоминает Die Zeit, в одном лишь Баренцевом море, на которое претендует Москва (что сразу вызвало возражения Норвегии), может залегать более 580 миллиардов баррелей нефти. Это предварительная оценка, но для сравнения: подтвержденные на сегодняшний день запасы Саудовской Аравии составляют 260 миллиардов баррелей [14]. Обострение проблемы арктических ресурсов углеводородов рассматривается в основном в рамках климатического дискурса. В связи с этим в некоторых образах основным противником России прогнозируется Норвегия. На островах Шпицберген находятся крупные залежи газа и нефти, которые в настоящий момент укрыты шельфовым льдом. Если глобальное потепление сделает этот источник энергии доступным, то между Россией и Норвегией разразится серьезный конфликт», — отмечают авторы доклада ЕС.
Авторы доклада указывают, что этот вопрос может существенно осложнить отношения России не только с Норвегией, но и со всем Западом в целом [6]. В других дискурсах арктического образа войны за ресурсы основное противостояние ожидается со стороны России и США. Главными соперниками за богатства Арктики будут Российская федерация и США, считает он и отмечает, что Белокаменная и Вашингтон начнут переводить экономическую конкуренцию в политическое русло. «Освоение Арктики больше не кажется чем-то из области фантастики. В последнее момент более того высказываются предположения, что к 2030 году Северный Ледовитый океан на все сто освободится ото льдов», - говорит Говард [15]. Если в рамках американского дискурса гиперболизация образа доводит его до вооруженного столкновения, то более оптимистичный взгляд на разрешение проблемы продемонстрирован в координатах норвежской дискурсивной модели. Как утверждается в новом исследовании Института Фритьофа Нансена (Норвегия), военный конфликт вокруг природных ресурсов Арктики не настолько вероятен, и бесстрастная дипломатия - более реальный и рациональный вариант решения споров, чем военная конфронтация. - Вопреки картине, которую рисуют СМИ и ряд комментаторов в последние пару лет, арктический регион не страдает от анархии [18]. Данный пример показывает присутствие в норвежском дискурсе технологий минимизации рисков конфронтации и войны.
Особое место в дискурсивной системе занимает образ решения или поиска пути преодоления проблемы. В постобразе норвежского дискурса: Выводы во всех случаях сделаны в пользу общего заключения о том, что военное решение конфликтов в Арктике маловероятно с правовой и с чисто рациональной точек зрения [18]. На итоговый сценарий выхода из конфликта во многом влияет и характер дискурса, и прообраз с причинами и предпосылками борьбы за ресурсы. В потребительской модели ключом к решению выступает предложение по ограничению потребления: И в то же время, по оценкам ученых, планета Земля может без ущерба прокормить в несколько раз большее количество людей при правильном распределении ресурсов.
Экс-советник британского правительства по науке Дэвид Кинг заявил: «Если мы не решим эту проблему, сильные государства начнут добывать ресурсы, не считаясь с другими». А это - прямой путь к войне. Решение кроется именно в отказе от личного и государственного эгоизма. Смогут ли простые граждане понять это и повлиять на свои правительства? Уже сейчас, заявил Кинг, отказ от потребительской психологии стал настоятельной необходимостью [19]. В климатическом дискурсе борьбы за ресурсы углеводородов ставится под сомнение и сама достоверность угрозы, и соответственно необходимость поиска решения, поскольку точные и проверенные данные о тенденциях потепления или похолодания отсутствуют. Однако все возможные сценарии необходимо тщательно прорабатывать и держать под контролем, когда речь заходит о национальной и энергетической безопасности. Специалисты отмечают, что перед Россией в связи с этим встает немало острых проблем и задач, требующих активного решения [20].
Итак, в ходе структурно-семиотического анализа образа войны за углеводородные ресурсы в дискурсах массовой коммуникации была выявлена сложная дискурсивная систему, координаты которой задаются несколькими параметрами. По региональной локализации ресурсов, вокруг которых ведется или планируется борьба, выделяются: арктический, кавказский, каспийский, азиатский и африканский дискурсы. По образу вероятного врага или конкурента: американский (США, Канада), азиатский (китайский, японский), европейский (ЕС, норвежский, датский, финский), кавказский (грузинский, азербайджанский, внутрироссийский - боевики Северного Кавказа).
Сам дискурсивный образ войны за энергоресурсы имеет трехступенчатую структуру: прообраз, синхрообраз и постобраз. По прообразному параметру причин возникновения ресурсных конфликтов наиболее четко представлены потребительский, демографический, климатический и промышленный дискурсы. В рамках синхрообраза и постобраза по методам ведения борьбы за ресурсы и аспектам рассмотрения и решения проблем выделяются следующие дискурсивные направления: военное, политическое, дипломатическое, правовое, экономическое, социальное, научное.
В целом образно-дискурсивная структура моделирования войны за углеводородные ресурсы в материалах массовой коммуникации российского сегмента сети Интернет носит прогностический и гипотетический характер. В связи, с чем на макрознаковых уровнях публикаций просматривается также наличие фантастического, мистического, исторического дискурсивных пластов, к которым идет скрытая, а порой и открытая апелляция. Среди наиболее ярких, четко оформленных и детально проработанных образов можно отметить: дискурс (третьей) мировой войны, дискурс китайского вторжения, дискурс холодной войны за углеводородные ресурсы, дискурс большой кавказской войны, дискурс арктической войны. Однако данная дискурсивная система характеризуется высокой подвижностью и способна в сжатые сроки менять многие свои компоненты. Поэтому представленная структура не должна восприниматься как нечто статичное и законченное, все находится в постоянной динамике и трансформации, что требует дополнительного изучения, особенно когда речь идет о параметрах и закономерностях развития.
Литература
1. Серебрянников, В.В. Войны России: социально-политический анализ / В.В. Серебрянников. -М.: Научный мир, 1999. - 380 с. - С. 204.
2. Заседание Совета Безопасности по вопросам изменения климата [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.kremlin.ru/news/7125, свободный.
3. Корнилов, П.А. Война и насилие: методология социоментального исследования: монография / П.А. Корнилов. - Казань: Изд-во Казан. Гос. Технол. Ун-та, 2007. - 196 с. - С. 164-169.
4. Третья мировая будет войной за ресурсы [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.fintimes.km.ru/aktualnye-temy/8384, свободный.
5. Третья мировая война за ресурсы начнется к 2030 году [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://obozrevatel.ua/news/2008/ 10/13/263012.htm, свободный.
6. ЕС готовится к войне за ресурсы с Россией [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://news.mail.ru/politics/1647001/, свободный.
7. Кассе, Э. Третья мировая психотронная война / Э. Кассе. - СПб.: Вектор, 2008. - 192 с.
8. Нынешний глобальный темп роста населения Земли может привести к войне за
природные ресурсы [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://mosmedclinic.ru/news/11845, свободный.
9. Китайское вторжение: сценарий-2015: Чтобы захватить Восток России Китаю потребуется одна неделя. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://wwiii.ru/index.php/-wwiiiru/54-2010-02-23-13-26-26.html, свободный.
10. Храмчихин, А. Китайское вторжение: сценарий-2015 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.prognosis.ru/news/secure/2005/3/24/hramchihin.html, свободный.
11. Россию ждет война за арктические ресурсы [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.baltinfo.ru/tops/Rossiyu-zhdet-voi'na-za-arkticheskie-resursy, свободный.
12. «Имеди» извинилась перед невольными участниками скандальной программы // Вести.ру.
Лента новостей [Электронный ресурс]. Режим доступа:
http://www.vesti.ru/doc.html?id=348423&cid=549, свободный.
13. Большая кавказская война за ресурсы [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.rosbalt.ru/2008/08/11/512314.html, свободный.
14. Шакур, А. Война за ресурсы. Ее проявления можно увидеть и в Африке, и в Арктике, и на Кавказе [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://azeri.ppd.spb.ru/papers/echo-az_info/26312/, свободный.
15. США и Россию ждет холодная война за ресурсы Арктики [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://cosmo-z.ru/prognozue/news_2009-11-06-08-55-13-295.html, свободный.
16. Кара-Мурза С.Г. Власть манипуляции / С.Г. Кара-Мурза. - М.: Академический проект, 2007. -384 с. - С. 231.
17. Состоялось заседание Совета Безоасности «О защите национальных интересов России в Арктике» [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.kremlin.ru/news/1434, свободный.
18. В Арктике не ожидается войн за ресурсы [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.barentsobserver.com/cppage.4666258-16149.html, свободный.
19. Нас ждет война за ресурсы [Электронный ресурс]. Режим доступа:
http://kabnews.aphotomag.com/?p=8, свободный.
20. Исмагилов, И.Ф. Последствия приватизации энергетической отрасли России и обеспечение национальной, экономической и энергетической безопасности государства / И.Ф. Исмагилов // Вестник Казан. технол. ун-та. - 2010. - №9. - С. 661-664.
© П. А. Корнилов - канд. соц. наук, доц. каф. государственного, муниципального управления и социологии КГТУ, pankom@rambler.ru.
