CC BY
99Крюкова О. С.
д.филол.н., профессор, зав. кафедрой словесных искусств факультета искусств МГУ
ОБРАЗ УКРАИНЫ В РУСЛЕ ГЕРОИКИ ГРАЖДАНСКОГО РОМАНТИЗМА РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ПЕРВОЙ ТРЕТИ XIX ВЕКА
Ключевые слова: образ Украины, украинско-русские литературные связи, жанр думы, историческая поэма, образ Мазепы, гражданский романтизм.
Keywords: image of the Ukraine, Ukrainian-Russian literary interconnections, genre of duma, historical poem, image of Mazeppa, civil romantism.
Бей в прошедшем настоящее, и в двойную силу облечется твое слово: живее через то выступит прошедшее, и криком закричит настоящее.
Н.В. Гоголь
Историческое прошлое Украины весьма интересовало декабристов, которые сознательно мифологизировали историю, трактуя исторические события в духе своей идеологии. Эту особенность декабристской поэтики отмечают многие исследователи. «Рылеев в поэме «Войнаровский» обращается к фигуре, которая в истории занимала второстепенное положение, при этом сами события изображаются не так, как они происходили в действительности, - указывает И.С. Юхнова. - Поэт сознательно трансформирует историю и не скрывает от читателей, что реальные события Северной войны, отношения Петра с Мазепой складывались совсем не так, как это представлено в поэме. Однако автору важно было создать образ патриота, убежденного и бескомпромиссного борца за свободу и независимость своей Родины - Украины. Форма рассказа (монолог главного героя), место, куда был сослан Войнаровский (Сибирь), его одиночество - все это было призвано создать образ борца-мученика, который не отказывается от своих убеждений под гнетом обстоятельств» [Юхнова 2016, с. 53-54].
Образ Украины в творчестве К.Ф. Рылеева связан с такими жанровыми формами, как романтическая поэма и дума. По своему происхождению жанр думы восходит к украинскому музыкально-словесному народному творчеству ХУ-ХУП вв. Думы исполнялись певцами-кобзарями (бандуристами) и «повествовали главным образом о борьбе украинцев против иноземных угнетателей» [ЛЭС 1987, с. 102]. Героями украинских дум были не вымышленные, а реальные исторические лица. В русском народном творчестве есть соответствие жанру думы. Это песня («песнь»). Думу и «песнь» объединяет опора на исторический сюжет. По справедливому замечанию Т.П. Буслаковой, героям дум «в авторской трактовке придаются черты, имеющие основания в действительности, они попадают в ситуации, прототи-пически верные, но при этом имеют особенности, обусловленные спецификой художественного замысла» [Буслакова 2006, с. 11].
«Думы» Рылеева можно назвать романтизированным прочтением русской истории. Обращаясь к этому жанру, поэт объяснил в предисловии к журнальному изданию, что «дума, старинное наследие от южных братьев наших, наше русское, родное изобретение. Поляки заняли ее от нас. Еще до сих пор украинцы поют думы о героях своих: Доро-шенке, Нечае, Сагайдашном, Палее, и самому Мазепе приписывается сочинение одной из них» [Рылеев 1971, с. 105]. Польский источник данного жанра Рылеев усматривает в жанре польских исторических баллад, цитируя при этом О.У. Немцевича, автора упомянутых выше сочинений: «Напоминать юношеству о подвигах предков, знакомить его со светлейшими эпохами народной истории, сдружить любовь к отечеству с первыми впечатлениями памяти - вот верный способ для привития народу сильной привязанности к родине: ничто уже тогда сих первых впечатлений, сих ранних понятий не в состоянии изгладить. Они крепнут с летами и творят храбрых для бою ратников, мужей доблестных для совета» [Рылеев 1971, с. 105-106].
Ценным источником рылеевских «Дум» послужила «История Государства Российского» Н.М. Карамзина, кроме того, есть сведения и о других источниках, в числе которых «книги по истории П.С. Железникова, Д.Н. Бантыша-Каменского, исторические рассказы и предания И.И. Голикова, Н.И. Новикова, С.Н. Глинки и другие, а также художественные произведения на историческую тему (трагедии Сумарокова и Княжнина, повесть Карамзина «Марфа Посадница» и другие) [Базанов 1971, с. 15].
Цикл К. Ф. Рылеева включает двадцать пять завершенных и семь незавершенных дум, из них двадцать четыре думы были опубликованы в 1825 г. отдельным изданием. В Полное собрание стихотворений К.Ф. Рылеева (1971) включены следующие думы: «Олег Вещий», «Ольга при могиле Игоря», «Святослав», «Святополк», «Рогнеда», «Бо-ян», «Мстислав Удалый», «Михаил Тверской», «Димитрий Донской», «Глинский», «Курбский», «Смерть Ермака», «Борис Годунов», «Димитрий Самозванец», «Иван Сусанин», «Богдан Хмельницкий», «Артемон Матвеев», «Петр Великий в Острогожске», «Волынский», «Наталия Долгорукова», «Державин», а также, с подзаголовком - «Думы, не
вошедшие в отдельное издание», - «Голова Волынского», «Владимир Святый», «Яков Долгорукий», «Царевич Алексей Петрович в Рожествене». В композиционном плане построение «Дум» Рылеева однотипно: краткая прозаическая историческая справка, затем поэтическая интерпретация исторического факта. Лишь в двух думах («Иван Сусанин» и «Петр Великий в Острогожске») прослеживаются отступления от этой композиционной схемы.
Древнерусской исторической тематике посвящены такие думы К.Ф. Рылеева, как «Олег Вещий», «Ольга при могиле Игоря», «Святослав», «Святополк», «Рогнеда», «Боян», «Владимир Святый», а собственно украинской - «Богдан Хмельницкий». В думе «Петр Великий в Острогожске» описана встреча Петра с Мазепой, «тогда еще невинным»; в думе «Наталия Долгорукова» действие происходит на берегу Днепра.
«Думы», что следовало из первой редакции «Предисловия» к ним, были задуманы с просветительской целью. В уста своих героев поэт вкладывал свои гражданско-патриотические идеи, но этот жанр не давал возможностей для развернутых исторических и этнографических описаний и поэтому был в какой-то мере переходным на пути к исторической поэме [Базанов 1971, с. 16].
В 1823 г., после завершения «Дум», К.Ф. Рылеев начинает работать над поэмой «Войнаровский». Эта поэма, которой предшествует эпиграф из Данте («... Nessun maggior dolore // СИе ricordarsi del tempo felice // Nella miseria...» -«Нет большего горя, чем вспоминать о счастливом времени в несчастье. Данте».) [цит. по: Рылеев 1971, с. 185], начинается с посвящения А. Бестужеву, где Рылеев провозглашает свое творческое кредо: «Я не Поэт, а Гражданин» [Рылеев 1971, с. 186]. Далее следуют своего рода исторические портреты Мазепы и Войнаровского, вступающие в противоречие с художественно-исторической концепцией автора поэмы, о чем речь пойдет ниже. «Часть первая» поэмы Рылеева начинается с описания места заключения Войнаровского - его якутской ссылки. Этот топос, как и литературное пространство любимой Войнаровским Украины, был в какой-то мере экзотичным для русского читателя, что также объяснялось особенностями художественного метода. «При всем романтическом субъективизме своего метода Рылеев стремился в «Войнаровском» дать много сведений, новых для читателя, - справедливо отмечают В.Г. Базанов и А.В. Архипова. Этнографически точные описания Якутска и сибирской природы в начале поэмы очень нравились большинству читателей. В этом проявилось свойственное романтикам увлечение экзотикой и этнографией (воспроизведение местного колорита, описание народного быта, обрядов и т.п.). Читатели даже считали описания в поэме Рылеева краткими и недостаточными» [Базанов 1971, с. 25].
После пейзажного описания якутской природы начинается собственно действие: эпизод с оленем, который предваряет встречу Войнаровского с ученым путешественником - историком Миллером. Миллер выступает и в роли образованного друга-собеседника, и в роли исповедника, выслушивая подробный рассказ Войнаровского о себе:
В беседе долгой и живой Глаза у обоих сверкали; Они друг друга понимали; И, как друзья, в глуши лесной Взаимно души открывали. Усталый странник позабыл И поздний час и сон отрадный, И, слушать незнакомца жадный, Казалось, весь вниманье был.
[Рылеев 1971, с. 197-198]
Вторая часть поэмы начинается с небольшого пейзажного вступления, за которой следует рассказ Войнаров-ского, начатый еще в первой части. Встречи Миллера с Войнаровским продолжаются. Миллер чувствует симпатию к «страдальцу», в котором видит друга и даже единомышленника:
В пустыне странник просвещенный Страдальца часто навещал, Тоску и грусть с ним разделял И об Украйне незабвенной, Как сын Украйны, он мечтал.
[Рылеев 1971, с. 218]
Но наступает суровая зима, и однажды Миллера никто не встретил у «пустынной хижины»: Войнаровский умер в своем якутском заточении. Так заканчивается поэма, далее следуют «Примечания к первой части Войнаровского» Рылеева, где приводится биография историка Миллера и объясняются некоторые реалии, непонятные для читателя (как якутские, так и украинские).
Хронологическая последовательность событий в поэме «Войнаровский» нарушена, что характерно для романтической поэмы, образцы которой были представлены в русской литературе 1820-х гг. южными поэмами А.С. Пушкина. Минувшие события излагаются изгнанником Войнаровским, который пытается дать оценку и своему прежнему поведению, и поступкам исторических лиц.
Для романтической поэмы, по мысли Рылеева, необходима не «правда факта», а «правда вымысла». Это несоответствие поэт сознательно акцентирует, помещая в текст произведения исторические разъяснения А.О. Корнилови-ча и А. А. Бестужева. «Статьи, написанные А. Бестужевым и декабристом-историком А.Корниловичем, оснащены значительным фактическим материалом и дают объективные характеристики как Мазепы, так и Войнаровского, подчас расходящиеся с характеристиками, содержащимися в поэме, - подчеркивают В.Г. Базанов и А.В. Архипова. - История, хотя и изучалась автором «Войнаровского» и проникла в ткань поэмы гораздо сильнее, чем в думы, все-таки не слилась органически с поэзией. Исторические факты часто оставались сами по себе, поэтический вымысел сам по се-
бе» [Базанов 1971, с. 28]. Действительно, историческая оценка Мазепы и Войнаровского у, соответственно, Корнило-вича и Бестужева не совпадает с художественной оценкой этих исторических персонажей у Рылеева. Последние изображены у Рылеева как последовательные «борцы за свободу своей отчизны, противостоящие самовластительному тирану (Петру I)» [Базанов 1971, с. 23].
В число источников, которыми пользовался Рылеев при написании поэмы «Войнаровский», ряд исследователей включает поэму Байрона «Мазепа», исторический труд «История Малой России» Д.Бантыша-Каменского, а также личное общение Рылеева с украинским и польским дворянством [Маслов 1912, с. 279-289].
Согласно художественной логике Рылеева, в глазах Войнаровского Мазепа - национальный герой. Но эта оценка Мазепы вступает в противоречие со словами двух пленных украинцев, которых цитирует все тот же Войнаровский:
«Я из Батурина недавно, -Один из пленных отвечал: -Народ Петра благословлял И, радуясь победе славной, На стогнах шумно пировал; Тебя ж, Мазепа, как Иуду, Клянут украинцы повсюду; Дворец твой, взятый на копье, Был предан им на расхищенье, И имя славное твое Теперь - и брань и поношенье!»
[Рылеев 1971, с. 209]
Однако и в душу Войнаровского закрадываются сомнения в побудительных мотивах деятельности Мазепы: Не знаю я, хотел ли он Спасти от бед народ Украйны, Иль в ней себе воздвигнуть трон, -Мне гетман не открыл сей тайны.
[Рылеев 1971, с. 209]
Смерть Мазепы и его похороны описаны у Рылеева опять же с отступлением от исторической правды. Во время похорон Войнаровский сталкивается с непреодолимой силой - мнением народным:
День грустных похорон настал: Сам Карл, и мрачный и унылый, Вождя Украйны до могилы С дружиной шведов провожал. Козак и швед равно рыдали; Я шел, как тень, в кругу друзей. О странник! Все предузнавали, Что мы с Мазепой погребали Свободу родины своей.
[Рылеев 1971, с. 212]
Сомнения Войнаровского продолжаются и в ссылке: Я привыкал к несчастной доле; Лишь об Украйне и родных, Украдкой от врагов моих, Грустил я часто поневоле. Что сталось с родиной моей? Кого в Петре - врага иль друга Она нашла в беде своей?
[Рылеев 1971, с. 213]
Таким образом, Рылеев трактует своего героя сначала как доверчивого юношу, который верил своему дяде -Мазепе, а потом невинного «страдальца» - то есть типично романтического героя. Но сама ситуация предательства Мазепы в поэме не акцентируется, на что обращали внимание многие исследователи, в том числе Патрик О'Мара (Ирландия): «Событие, которое обычно рассматривалось официальной историографией как предательство, совершенное изменником и преступником, представлено в рылеевской повести с необычной, если не сказать противоречащей установившемуся мнению точки зрения, отражавшей его собственные «гражданские» стремления. В поэме Мазепа изображен пылким украинским патриотом, чьи искусные, но не всегда разборчивые средства противопоставить Петра и Карла Х11 ради сохранения остатков автономии своей родной страны изображены как имеющие законные и благородные основания. Войнаровский Рылеева - это благородный юноша, ничего не ведавший о предательстве Мазепы и безоговорочно веривший в его честность. В поэме, так же как в «Думах», Рылеев не раз позволяет себе вольности в использовании исторических источников, тем самым лишний раз подтверждая, что его интерес к прошлому обусловлен тем, какую пользу содержавшиеся в них суждения могут принести для распространения идеи декабризма» [О'Мара 1989, с. 197-198].
К образу Мазепы Рылеев обращался еще до написания поэмы «Войнаровский», что было связано с замыслом исторической трагедии о Мазепе. Но трактовка образа Мазепы в драматическом произведении не совпадала с трак-
товкой этого образа в поэме «Войнаровский», что отмечают исследователи творчества Рылеева: «Наброски и планы трагедии показывают, что тема любовных страстей и мелодраматические эффекты здесь едва ли не преобладали: злодей Мазепа мстит Петру за оскорбление; Кочубей мстит Мазепе за поруганную честь дочери; Матрена Кочубеева мечется между отцом и любовником, сходит с ума, безумная пляшет вокруг эшафота, на котором казнен ее отец, наконец кончает жизнь самоубийством в бурную ночь при блеске молний и раскатах грома. Интересно и то, что Мазепа обрисован здесь как человек хитрый, беспринципный и коварный, далеко не таким, каким изображен он позднее в "Войнаровском"» [Базанов 1971, с. 33].
Незаконченная поэма Рылеева «Наливайко», по замыслу поэта, должна была художественно воспроизвести эпизоды, связанные с борьбой украинских казаков против польского господства в конце ХУ1 века. В 1825 г. в «Полярной звезде» были опубликованы три отрывка из этой поэмы: «Киев», «Смерть чигиринского старосты», «Исповедь Наливайки». В полном собрании стихотворений Рылеева к опубликованным при жизни автора главам на основании архивных данных в поэму добавлены такие главы, как «Весна» [2], главы 3 и 4 (без названия), глава 6 - обращение к соратнику («Ты друг давно мне, Лобода...»), глава 7 (без названия), глава 9 (без названия), глава 10 - «Молитва Нали-вайки», глава 11 (без названия), глава 12 («Сон Жолкевского»).
Герой этой поэмы Рылеева - Северин Наливайко, который в 1594-1596 гг. возглавил восстание казаков против польских магнатов. Это восстание охватило не только украинские области, но и часть территории Белоруссии. В итоге восстание потерпело поражение, а Наливайко вместе со своим соратником Лободой был казнен в Варшаве в 1597 г.
Первая главка («Киев») имеет кольцевую композицию, открываясь и завершаясь бедственным положением Киева.
Едва возникнувший из праха, С полуразвенчанным челом, Добычей дерзостного ляха Дряхлеет Киев над Днепром.
[Рылеев 1971, с. 226]
Далее следует краткий поэтический экскурс в историческое прошлое Киевской Руси и недавнее прошлое. Современность, то есть конец ХУ1 века, по мысли поэта, представляет собой жалкое зрелище:
Но Киев на степи глухой, Дивить уже боле неспособный, Под властью ляха роковой Стоит, как памятник надгробный Над угнетенною страной.
[Рылеев 1971, с. 227]
Вторая главка («Весна») построена на отрицательном параллелизме, причем с национальным оттенком. Все радуются пробуждению весенней природы, - все, кроме украинцев:
Все веселятся, все ликуют, Весне цветущей каждый рад; Поляк, еврей и униат Беспечно, буйственно пируют. Одни украинцы тоскуют, И им не в праздник пир весны. Что за веселье без свободы. Что за весна - весна рабов; Им чужды все красы природы, В душах их вечный мрак гробов.
[Рылеев 1971, с. 227]
В третьей и четвертой главках показано душевное состояние Наливайко, а в пятой («Смерть чигиринского старосты») герой переходит к активным действиям. В шестой главке воспроизводится диалог соратников - Наливайко и Лободы. В седьмой главке Наливайко отправляется в Печерскую лавру, что подчеркивает богоугодность его помыслов. В восьмой главке («Исповедь Наливайки») изложена политическая программа героя, которая освящена временем (Страстная неделя) и местом ее декларации (лавра):
Чтоб Малороссии родной, Чтоб только русскому народу Вновь возвратить его свободу -Грехи татар, грехи жидов, Отступничество униатов, Все преступления сарматов Я на душу принять готов. Итак, уж не старайся боле Меня страшить. Не убеждай! Мне ад - Украйну зреть в неволе, Ее свободной видеть - рай!..
[Рылеев 1971, с. 232-233]
В архиве Рылеева сохранились также наброски поэмы о Мазепе, два отрывка из которой («Гайдамак» и «Палей») были опубликованы в начале 1825 г.
Личность Мазепы в ее романтическом ореоле интересовала, помимо Рылеева, Дж.Г. Байрона (поэма «Мазепа»), А.С. Пушкина (поэма «Полтава»), Ф.В. Булгарина (историческая повесть «Мазепа»), Е.В. Аладьина (историческая повесть «Кочубей»). По понятным причинам творчество Дж. Г. Байрона, равно как Вольтера и Виктора Гюго (стихотворение «Мазепа», 1829)1, не является предметом данного исследования, но вне контекста байроновской поэмы невозможно рассматривать указанные выше произведения, на что, кстати, ссылаются в ряде случаев и сами авторы, в частности Ф.В. Булгарин: «Лорд Байрон и А.С. Пушкин воспользовались лучшими эпизодами из жизни Мазепы: романическою любовью в юности и в старости с занимательными и ужасными последствиями сей необузданной страсти. Я почел благоразумным не входить в совместничество со столь отличными дарованиями и не коснулся того, что уже изображено английским и русским поэтами. Я ограничился политическим характером Мазепы, представив его, если смею так выразиться, в рамках частной его жизни» [Булгарин 1994, с. 6].
В поэме Байрона «Мазепа» заглавный герой наделен типично романтическими чертами характера. В ее основе лежит мелодраматический эпизод из юности Мазепы - в то время пажа при дворе польского короля Яна Казимира. Этот эпизод старый вояка рассказывает шведскому королю Карлу Х11. В начале поэмы Байрон подчеркивает в личности Мазепы черты опытного воина: герой «стар, суров и груб» (при этом используется сравнение из мира природы: «Здесь и Мазепа. Древний дуб, // Как сам он - стар, суров и груб <...>» [Байрон 1981, с. 214], причем переводчик Г. Шенгели следует за оригиналом), неприхотлив в быту, заботится в первую очередь о коне, а потом уже о своем ночлеге. Герой сожалеет о прошедшей молодости, и в поэме возникает традиционно романтический контраст юности и старости:
«Я очень был красив тогда; Теперь за семьдесят года Шагнули, - мне ль бояться слов? Немного мужей и юнцов, -Вассалов, рыцарей, - со мной Могли поспорить красотой. Был резв я, молод и силен, Не то, что нынче, - не согбен, Не изморщинен в смене лет, Забот и войн, что стерли след Души моей с лица; меня Признать бы не смогла родня, Со мною встреться и сравни И прошлые, и эти дни. К тому ж не старость избрала Своей страницей гладь чела; Не совладать покуда ей С умом и бодростью моей, -Иначе б в этот поздний час Не мог бы я вести для вас Под черным небом мой рассказ.
[Байрон 1981, с. 217]
Интерес к личности Мазепы, возникший, не без влияния поэмы Байрона, у К.Ф. Рылеева, нашел продолжение в творчестве Егора Васильевича Аладьина, который был известен как «поэт, переводчик, удачливый издатель самого долговечного альманаха пушкинской поры - «Невского альманаха» (1825-1833), а также альманахов «Букет или карманная книжка для любителей и любительниц театра» (1829) и «Подснежник» (1830)» [Старые годы 1989, с. 364]. В 1827 г. им была написана историческая повесть «Кочубей», которая послужила впоследствии сюжетной основой (в части любовной фабулы) для поэмы А.С. Пушкина «Полтава» (начата в 1828 г., опубликована в 1829 г.). Как и Аладь-ин, Пушкин заменил имя реальной и прозаической Матрены на имя Марии, включенное в гораздо более широкий литературный и культурно-исторический контекст.
В повести Аладьина Иван Мазепа наделен чертами рокового обольстителя и коварного романтического злодея. Его предательство в любви и в дружбе изображено более детализированно и психологически не мотивированно, нежели государственная измена. Однако еще до формального предложения Мазепы и последующего похищения Марии при содействии подкупленной няни Кочубей испытывает двойственное чувство по отношению к Мазепе, и чувство это имеет патриотическую подоплеку: «Но не одна грусть семейная томила душу благородного Кочубея, не об одной дочери скорбел он: милая отчизна его, благословенная Украйна стонала под пятою алчного грабителя! Он уважал в гетмане главу Малороссии, но презирал в Мазепе жестокого, корыстолюбивого утеснителя казаков. Он любил старшую дочь свою Анну, любил доброго зятя Обидовского - и для того-то еще водил хлеб-соль с его дядей» [Аладьин 1989, с. 38].
1 Гетману Мазепе посвящено 186 гравюр, 42 картины, 22 музыкальных произведения зарубежных и отечественных авторов, а также, помимо упомянутых, литературные произведения Ю. Словацкого, Б. Залесского, А. Шатковского, Б. Брехта, В. Сосюры и др.
В любовной линии поэмы А.С. Пушкина «Полтава» усилен мелодраматический элемент: Мария сама бежит из родительского дома; среди казаков у нее есть преданный поклонник, который спешит доставить «донос на гетмана-злодея». У Аладьина Мария кончает свои дни в монастыре, а у Пушкина она бесследно исчезает, в безумии являясь Мазепе, и этот мотив усилен в либретто оперы П. И. Чайковского «Мазепа», где Мария сходит с ума, принимает смертельно раненного Андрея (в поэме Пушкина он не назван по имени) за ребенка и поет колыбельную умирающему. Помимо любовной фабулы, между повестью Аладьина и поэмой Пушкина есть и другие сюжетные параллели, например, мотив спрятанных, якобы, Кочубеем сокровищ:
Е.В. Аладьин. «Кочубей» А. С. Пушкин. «Полтава»
В сей раз Кочубей под ударами палача объявил, что в селе его Диканьке зарыты в землю четыре тысячи червонных и две тысячи талеров - плод долголетнего труда и бережливости -какая находка для корыстолюбивого Мазепы! [Аладьин 1989, с. 54] Орлик Мы знаем, Что ты несчетно был богат; Мы знаем: не единый клад Тобой в Диканьке укрываем. Свершиться казнь твоя должна; Твое имение сполна В казну поступит войсковую -Таков закон. Я указую Тебе последний долг: открой, Где клады, скрытые тобой? [Пушкин 1981, с. 191]
Своеобразие историзма А.С. Пушкина проявляется в том, что он заходит в мир большой истории со стороны частной жизни, которой отданы первая и вторая «песни» поэмы «Полтава». В первой «песне» показана преступная, с религиозной точки зрения, любовь крестницы к крестному. Пытаясь отомстить за честь семьи, Кочубей пишет царю донос на Мазепу, где раскрывает коварные сепаратистские замыслы гетмана. Однако, по Пушкину, мотивом такого поступка Кочубея становится месть за дочь — «поступок не столько гражданина, сколько обманутого и оскорбленного друга и отца» [Юхнова 2016, с. 129]. Во второй «песне» Мария должна выбрать между Мазепой и отцом. Здесь изображены также сцены пыток Кочубея, свидания матери с дочерью и сама казнь. В третьей «песне» основным предметом изображения становится Полтавская битва. В эпилоге поэмы говорится об «огромном памятнике» царю, воздвигнутом народной молвой, т.е. в «коллективном бессознательном». Поэт выносит также приговор изменнику и предателю Мазепе, которого настигла Божья кара вкупе с церковным проклятием:
И тщетно там пришлец унылый Искал бы гетманской могилы: Забыт Мазепа с давних пор; Лишь в торжествующей святыне Раз в год анафемой доныне Грозя, гремит о нем собор.
[Пушкин 1981, с. 210]
И, наконец, личность Мазепы заинтересовала Ф.В. Булгарина, который в 1833 г. закончил историческую повесть «Мазепа», подчеркнув в предисловии: «Исторические события, рассказываемые от имени автора, верны, но в происшествиях не соблюдено в точности хронологического порядка, ибо цель романа, как выше сказано, есть изображение характера Мазепы, а не истории Малороссии» [Булгарин 1994, с. 6]. Эта историческая повесть Булгарина, изобилующая мелодраматическими эффектами, не пользовалась, в отличие от его романа «Иван Выжигин», популярностью у читателей.
И Аладьин, и Пушкин, и Булгарин избирают различные предметы для своего повествования. Название исторической повести Аладьина «Кочубей» переносит акцент с личности гетмана Мазепы на личность Кочубея, а заглавие поэмы Пушкина ставит во главу угла масштабное историческое событие - Полтавскую битву. Булгарин в центр повествования выносит, что подчеркнуто и заголовком, и в предисловии, именно личность Мазепы. Возможно, что скандально известный литератор Фаддей Булгарин ощущал определенное духовное родство со своим персонажем. Как известно, Булгарин участвовал в наполеоновских войнах, причем не на стороне России: «с 1811 г. в составе Польского легиона французских войск воевал в Испании, в 1812 участник похода в Россию французской армии», был даже награжден орденом Почетного легиона [Мещеряков 1992, с. 348]. Оценка душевных качеств Мазепы в повести Булгари-на звучит из уст Марии: «Человек, который никому не верит, который живет ложью и коварством, всегда окружен обманом и изменой. Мазепа всех людей, от царя до раба, почитает шахматами, нужными ему только для выигрывания партии. Ему нет нужды в их уме и сердце! В его глазах все это кость, и вся разница в форме и в месте, занимаемом на шахматной доске» [Булгарин 1994, с. 165]. Любопытен образ шахматной доски в ее речи, это сравнение принадлежит не героине, а автору повести, который, в силу хронологических обстоятельств, никак не мог быть знаком с геополитикой как наукой и ее пониманием как игры на мировой шахматной доске.
Помимо романтического взгляда на личность Мазепы, в произведениях Аладьина, Пушкина и Булгарина можно проследить и отражение образа Украины. Подобно тому, как в отрывке «Ты знаешь край.» у Пушкина представлен практически весь набор романтических представлений об Италии, строки «Тиха украинская ночь.» воплощают романтический облик Украины. Пять строк у Пушкина повторяются дважды, создавая отрицательный параллелизм в каждом случае. В первом отрывке идиллия украинского пейзажа противопоставлена заточению Кочубея:
Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут. Своей дремоты превозмочь Не хочет воздух. Чуть трепещут Сребристых тополей листы. Луна спокойно с высоты Над Белой Церковью сияет И пышных гетманов сады И старый замок озаряет. И тихо, тихо всё кругом; Но в замке шепот и смятенье. В одной из башен, под окном, В глубоком, тяжком размышленье, Окован, Кочубей сидит И мрачно на небо глядит.
[Пушкин 1981, с. 189]
Во втором отрывке природа выступает своеобразным резонером: она выносит приговор Мазепе. Это еще не суд истории, но читателю становится ясно, что приговор будет обвинительным. Не случайно во втором отрывке повторяются слова, которые ассоциируются с судопроизводством («обвинительные очи», «судьи», «тюрьма»). И эти «судебные» слова в поэме Пушкина относятся к образам из мира природы, которая становится враждебной коварному и подлому герою:
Тиха украинская ночь. Прозрачно небо. Звезды блещут. Своей дремоты превозмочь Не хочет воздух. Чуть трепещут Сребристых тополей листы. Но мрачны странные мечты В душе Мазепы: звезды ночи, Как обвинительные очи, За ним насмешливо глядят. И тополи, стеснившись в ряд, Качая тихо головою, Как судьи, шепчут меж собою. И летней, теплой ночи тьма Душна, как черная тюрьма.
[Пушкин 1981, с. 193-194]
Повтор пейзажного фрагмента усиливает романтическую антитезу между узником и гетманом. Мрачность мечтаний Мазепы намекает на муки совести в душе гетмана, но способен ли Мазепа на подобные душевные движения? У Пушкина Мазепе чудится стон узника - и гетман издает ответный крик воина, которого с Кочубеем связывают былые подвиги. Но это душевное движение оказывается лишь минутным порывом. Мазепа не намерен отменять казнь. Свидание Марии с матерью, сама казнь и бесследное исчезновение Марии завершают вторую главу пушкинской поэмы.
И у Аладьина, и у Пушкина и даже у Булгарина Мазепа идеально соответствует образу романтического злодея, выступая в роли коварного обольстителя, нарушителя религиозных запретов, изменника и предателя.
Но его предательство - не только в области человеческих взаимоотношений, это государственная измена. Любовь и дружба для Мазепы - только инструменты для воплощения его коварных замыслов. В хрестоматийно известной повести Н.В. Гоголя «Тарас Бульба» к государственной измене приводит именно любовное чувство, и это тоже типично романтическая коллизия. И Мазепа, и Тарас Бульба воплощают разные, причем диаметрально противоположные грани национального характера. Гоголя не интересует историческая точность событий, он относит действие повести то к ХУ, то к ХУ1 в., художественной задачей писателя становится воплощение национально-исторического характера.
Таким образом, героическое прошлое Украины в русской литературе Х1Х в. было окрашено в тона национального романтизма. Поэт-декабрист К.Ф. Рылеев весьма вольно использовал исторические факты в духе своих идеологических установок, намеренно отступая от исторической правды. Под пером русских романтиков, вдохновленных творчеством Дж.Г. Байрона, гетман-предатель превратился в рокового обольстителя и типично романтического злодея, а иногда - даже в мелодраматическую фигуру. В поэме А.С. Пушкина «Полтава» акценты смещаются в сторону историзма, заданного уже заглавием. В конце поэмы романтическому герою выносится приговор истории, и это превращает романтическую любовную трагедию в историческую трагедию, но с элементами семейной драмы. В повести Н.В. Гоголя противоречие между чувством и долгом ведет, с одной стороны, к государственной измене (Андрий), а, с другой стороны - к героизму с оттенком мученичества (Тарас Бульба). Последние слова Тараса исполнены высокого патриотического пафоса:
«- Прощайте, товарищи! - кричал он им сверху. - Вспоминайте меня и будущей же весной прибывайте сюда вновь да хорошенько погуляйте! Что взяли, чортовы ляхи! Думаете, есть что-нибудь на свете, чего бы побоялся козак?
Постойте же, придет время, будет время, узнаете вы, что такое православная русская вера! Уже и теперь чуют дальние
и близкие народы: подымается из русской земли свой царь, и не будет в мире силы, которая бы не покорилась ему!..
А уже огонь подымался над костром, захватывал его ноги и разостлался пламенем по дереву... Да разве найдутся на свете такие огни, муки и такая сила, которая бы пересилила русскую силу!» [Гоголь 1951, с. 207-208].
Список литературы
1. Аладьин Е.В. Кочубей // Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века / Сост. и подготовка текста А.Рогинского. - М.: Худож. лит., 1989. - С. 34-61.
2. Байрон Дж.Г. Мазепа // Байрон Дж.Г. Собр. соч.: В 4 тт. - М.: Правда, 1981. - С. 212-234.
3. Базанов В.Г., Архипова А.В. Творческий путь Рылеева // Рылеев К.Ф. Полное собрание стихотворений. - Л.: Советский писатель, 1971. - С. 5-52.
4. Булгарин Ф.В. Мазепа // Булгарин Ф.В. Мазепа. Повести. - М.: Фирма «Кронос», 1994. - С. 5-296.
5. Буслакова Т.П. Как анализировать лиро-эпическое произведение. - М.: Высшая школа, 2006. - 143 с.
6. Гоголь Н.В. Тарас Бульба // Гоголь Н.В. Собрание художественных произведений в пяти тт. - М.: Изд-во АН СССР, 1951. Т. 2. -С. 42-208.
7. Литературный энциклопедический словарь (ЛЭС). - М.: Советская энциклопедия, 1987. - 752 с.
8. Маслов В.И. Литературная деятельность Рылеева. - Киев, 1912.
9. О'Мара П. К.Ф.Рылеев. Политическая биография поэта-декабриста. Пер. с англ. / вступ. Ст. и ред. В.А. Федорова. - М.: Прогресс, 1989. - 336 с.
10. Мещеряков В.П., Рейтблат А.И. Булгарин // Русские писатели 1800-1917. Биографический словарь. - М.: Большая российская энциклопедия, НВП «Фианит», 1992. - С. 347-351.
11. Пушкин А.С. Полтава // Пушкин А.С. Собр. соч.: В 10-ти тт. - М.: Правда, 1981. - С. 171-213.
12. Рылеев К.Ф. Полн. собр. Стихотворений. - Л.: Ленинградский писатель, 1971. - 480 с.
13. Старые годы. Русские исторические повести и рассказы первой половины XIX века / Сост. и подготовка текста А.Рогинского. -М.: Худож. лит., 1989. - 367 с.
14. Юхнова И.С. Александр Сергеевич Пушкин // История русской литературы XIX века. В 3 т. Т. 1. литература 1800-1840-х годов: учебник для академического бакалавриата / Н.М. Фортунатов, М.Г. Уртминцева, И.С. Юхнова; под ред. Н.М. Фортунатова. -3-е изд., перераб. и доп. - М.: Юрайт, 2016. - С. 78-139.
15. Юхнова И.С. Творчество декабристов // История русской литературы XIX века. В 3 т. Т. 1. литература 1800-1840-х годов: учебник для академического бакалавриата / Н.М. Фортунатов, М.Г. Уртминцева, И.С. Юхнова; под ред. Н.М. Фортунатова. -3-е изд., перераб. и доп. - М.: Юрайт, 2016. - С. 50-64.
