CC BY
93
13. Там же. Д. 686. С. 16-17.
14. Там же. Д. 982. С. 29.
15. Владыкин В. Е. Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов. Ижевск: Удмуртия, 1994. 384 е.; Наговицына Е. А. Удмуртский фольклорный текст в научном наследии Юрьё Вихманна: дис. ... канд. филол. наук. Ижевск, 2002. 182 с.
16. Попова Е. В. Время как одна из категорий традиционной модели мира бесермян // Удмуртская мифология / под ред. В. Е. Владыкина / УИИЯЛ УрО РАН. Ижевск, 2004. С. 126-127.
17. Научно-отраслевой архив Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Д. 218. С. 436.
18. Удмурт калык кырзанъёс (ньыльчуръёс). С. 143.
19. Владыкина Т. Г. Удмуртский фольклор: проблемы жанровой эволюции и систематики. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1997. С. 130.
20. Научно-отраслевой архив Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Д. 218. С. 43.
21. Удмурт калык кырзанъёс (ньыльчуръёс). С. 145.
22. Фонограммархив Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. МК 183/1. Ст. В.
23. Личный архив этнографа Л. С. Христолюбовой.
24. Научно-отраслевой архив Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Д. 206. С. 55.
25. Кельмаков В. К. Образцы удмуртской речи. Северное наречие и срединные говоры. Ижевск: Удмуртия, 1981. С. 183.
26. Научно-отраслевой архив Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Д. 530. С. 265.
27. Атаманов М. Г. Сибирская группа удмуртов // Вордскем кыл. 2004. № 10. С. 87.
28. Научно-отраслевой архив Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Д. 530. С. 308.
29. Атаманов М. Г. Граховские говоры южноудмуртского наречия // М-лы по удмуртской диалектологии / отв. ред. Р. Ш. Насибуллин / НИИ при СМ УАССР. Ижевск, 1981. С. 59.
30. Научно-отраслевой архив Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Д. 530. С. 340.
31. Каталог отдела литературы и фольклора Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Д. 7. С. 48.
32. Научно-отраслевой архив Удмуртского ИИЯЛ УрО РАН. Д. 323. С. 44.
33. Акимова Т. М. Лирический образ песен о «сироте» // Русский фольклор / отв. ред. В. Е. Гусев. Л.: Наука, 1971. Т. XII. С. 55-66.
34. Пчеловодова И. В. Мотив сиротства в удмуртских народных песнях // М. П. Петров и литературный процесс XX в.: м-лы Междунар. науч. конф., посвященной 100-летию со дня рождения классика удмуртской литературы (1-2 ноября 2005 г., г. Ижевск) / отв. ред. С. Т. Арекеева, Т. И. Зайцева / УдГУ. Ижевск, 2006. С. 174-183.
35. Кравцов Н. И. Поэтика русских народных лирических песен: учеб. пособие по спецкурсу. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1974. Ч. 1. С. 38.
36. Пчеловодова И. В. Балладные сюжеты в удмуртских лирических песнях // Вестник Поморского ун-та. 2006. № 6. С. 194-198.
37. Аникин В. П. Генезис необрядовой лирики // Русский фольклор / отв. ред. В. Е. Гусев. Л.: Наука, 1971. Т. XII. С. 5.
УДК 82-343.4
Е. И. Аутобиноба
ОБРАЗ СЛОВА В РУССКИХ ВОЛШЕБНЫХ СКАЗКАХ
Обычно действия героя волшебной сказки связывают с чудесным подвигом в далёком тридесятом царстве. В. Я. Пропп считал, что существует только два способа разрешения конфликта между героем и антагонистом: бой/победа, трудная задача/её решение. Однако в некоторых сюжетных типах существуют иные способы испытания героя. Например, испытания заключаются в реализации героем речевой коммуникации, его коммуникативной компетентности. Рассмотрению такой формы испытаний героя посвящена эта статья.
Usually the actions of the main character of folk fairy tales are connected with a magic feat in a faraway kingdom. V. Propp considered that there were only
ЛУТОВИНОВА Елена Ивановна - кандидат филологических наук, старший научный сотрудник ИСВ РАО г. Москва
© Лутовинова Е. И., 2009
2 typos of conflict decision between the main character and his antagonist: either fight and victory or difficult task and its solution. However, in some types of plots there are other means of trials for the main character. For example, trials can be involved in the form of communication of the main character. The article is devoted to analyzing of such forms of communication.
Ключевые слова: герой волшебной сказки, сюжетный тип, подтип; испытания героя, сказочная этикет-ность, магическое слово, образ слова, вербальная коммуникация, диалог, монолог, косвенное повествование.
Keywords: the main character of folk fairy tales; a plot type, sub-type; trials of the character; fairy ethicathy; a word of the magi; a word image; verbal communication; dialogue, monologue; a reported narration.
Обыденные представления о сказке связывают действия героя с чудесным подвигом в далёком тридесятом царстве. Авторитет В. Я. Проппа заставляет исследователей вслед за ним утверждать, что существует только два способа разрешения конфликта между героем и антагонистом: бой/победа, трудная задача/её решение. Однако в большинстве сюжетов существуют иные способы испытания героя и различные способы выхода из трудной ситуации. Герой сказки обла-
дает не только богатырской силой, отвагой и мудростью, но и коммуникативными компетенциями. В некоторых сюжетных типах его испытания сводятся к речевой коммуникации.
Заговорное слово в русских волшебных сказках изучала Е. Н. Елеонская, вещее слово исследовал А. Н. Афанасьев [1]. «Вещий» герой стал предметом анализа Е. Н. Трубецкого. Он описал несколько типов героев не по их социальному положению, не по старшинству в семье, а по другим критериям - «по степени духовности». А. Л. Налепин верно отметил, что автор «выделил среди сказочных героев - искателей "иного царства" людей низшего, высшего и среднего духовного уровня. У каждой категории были и есть свои собственные идеалы, и сказка объективно выражала каждый из них» [2]. Героиня русских сказок воплощает тип высшего духовного уровня, что подчеркивается её умением владеть словесным искусством.
Например, сказка «Морозко» встречается только в восточнославянской фольклорной традиции. В СУС этот сюжетный тип обозначен № 480*В [3]. Он интересен, прежде всего, характером испытания героини. Падчерица остается одна в лесу, на морозе. Она никуда не идет, не пытается улучшить свое положение, не выполняет трудных заданий или каких-либо поручений испытателя. Падчерица не совершает каких-либо движений, она лишь говорит, отвечает либо умоляет Мороза пожалеть ее. Действием здесь является сам речевой акт. Испытание героини состоит в умении общаться, правильно вести себя с хозяином зимнего холода; оно выражено словами, в виде монолога или диалога. Героиню всегда увозят к месту испытания и привозят домой. Обычно это делает отец. Из критической ситуации героиня выходит сама, без помощников.
Сюжетный тип «Морозко» представлен тремя разновидностями, различающимися по форме общения падчерицы и Мороза или, говоря иначе, по способу выхода героини из критической ситуации, стилистически выраженного в форме монолога, диалога, косвенного повествования.
В первой разновидности сюжетного типа «Мо-розко» героиня либо обращается к Морозу с добрыми словами, либо молит его пожалеть ее. Внутри этого сюжетного типа варианты также распределяются по группам, в зависимости от характера монолога падчерицы: это либо просьба-мольба, либо приветствие. Например, героиня просит Мороза пожалеть ее, мотивируя отсутствием одежды: «Ты не трескай, не трескай, Мороз! Я гола, боса, да без пояса!» [4]. В другом варианте она обращается к Богу: «Боже, боже! Дай мне одёжи!» [5]. Мороз и Бог сливаются в один образ Хозяина зимнего холода, от которого зависит человек. Падчерица демонст-
рирует правильное поведение, знание волшебных молитв-заклинаний, обращенных к силам природы и к Богу-Морозу, который волен дать или не дать блага, право на жизнь. Полная беззащитность падчерицы, отсутствие одежды, пояса-оберега, ее покорность судьбе, ее мольбы вызывают жалость у могущественного повелителя холода. Эти молитвы, повторяющиеся трижды в одном эпизоде, имеют вид заклинательной формулы. В некоторых вариантах падчерица лишь приветствует появление Мороза: «Добро пожаловать, Мороз! Знать, бог тебя принес по мою душу грешную» [6]. Приветствия повторяются несколько раз. Мороз доволен тем, как падчерица соблюдает сказочную этикетность, и щедро ее наградил.
Во второй разновидности падчерица отвечает на вопросы Мороза: «Тепло ли ей?» Ответы падчерицы вежливые, они могут быть либо мудрыми, правдивыми, либо ложными. Это еще раз доказывает широкие возможности вариативности русской сказочной традиции. Падчерица на вопрос Мороза: «Тепло ли тебе, девица, студено ли тебе, девица?» - отвечает: «У бога тепло, у Христа студено, а у тебя, Мороз, милостиво» [7]. Героиня демонстрирует в своих ответах мудрость, постоянство, отвечает несколько раз одинаково вежливо, несмотря на холод. Она не просит милости, она терпеливо ждет, соблюдая сказочную этикетность, за что и получает богатые подарки. В сказке из сборника Ковалева особенно ярко показано появление Мороза и его вопросы: «Мо-розко, Морозко по елочкам поскакивает, де-вочкам-девонюшкам в головушку пококивает. Ма-рья-Кушарья, кок-кокорек, тепло ли тебе, холодно ли тебе?» [8].
В другом варианте падчерица на вопросы Мороза: «Тепло ли тебе, девочка?» - отвечает: «Ах, тепло, Морозушко, тепло, батюшка» [9]. Вопросы Мороза сводятся к тому, чтобы падчерица созналась, что ей холодно. Но она упорно отвечает, что не замерзла. Ложь падчерицы может быть объяснена договорным характером диалога с Морозом. В большинстве текстов ответы положительные. Мороз: «Тепло?» Падчерица: «Да, тепло». С ее стороны нет противоречия. Она обращается к нему вежливо, зная законы поведения, что «из функции слова-добра возникает хвала, слава, благословение, благо». Родная дочь, используя «слово-зло», получает проклятие, брань, смерть. Поэтому ложные ответы падчерицы здесь следует рассматривать как «просьбу-заклинание-молитву» о том, чтобы Мороз ее не заморозил, а дал ей тепло и, следовательно, жизнь [10].
Третья разновидность представлена вариантами, где нет ни монолога, ни диалога, эпизод основного испытания опущен. Информацию о том, что же произошло в лесу и откуда у падчерицы
появилось богатое приданое, мы узнаем посредством косвенной речи: «Мороз морозил-морозил, а она все терпела и слова худого не сказала. И он ее наградил» [11]. Можно лишь предположить, как падчерица могла вести себя, но совершенно определенно то, что она соблюдала все «правила игры», сказочную этикетность.
Итак, рассмотрев развитие и форму передачи мотива испытания падчерицы (словом), мы приходим к выводу, что способы выхода героини из критической ситуации (угроза смерти от холода) неодинаковы. Это либо мольба-просьба, либо мудрый ответ, либо искренний и вежливый ответ, либо вообще отсутствие всяких слов. Несмотря на разные способы словесных контактов с хозяином холода - Морозом, итоги испытания однообразны: получение подарков, награда, а главное - сохранение жизни. Соблюдение правил поведения влияет на положительный исход испытания, а несоблюдение влечет за собой смерть (для этого сюжетного типа гибель родной дочки обязательна).
Другой сюжетный тип, менее известный -«Тербень-Тербень», в СУС обозначен 480С**. Фабулу этого сюжетного типа можно представить так.
Падчерицу увозят в овин (баню), оставляют на ночь. Приходит черт (банник), предлагает ей выйти за него замуж. Девушка соглашается с условием, что черт принесет ей приданое (постепенно, по одному предмету). Пока черт приносит ей по одной вещи, начинают петь петухи. Нечисть исчезает, добро остается. Родная дочь мачехи также хочет разбогатеть. Она приходит в баню и просит черта принести ей приданое, все сразу. Черт приносит все быстро, петухи не успевают пропеть, и дочка погибает.
Испытание падчерицы происходит посредством искушения словом, как и в «Морозко», но здесь со стороны падчерицы есть хитрость и обман. Действие также имеется: девушка примеряет наряды, прихорашивается, смотрится в зеркало, рассматривает и оценивает наряды - иными словами, протягивает время до полуночи, когда поют первые петухи. Девушка в этих сказках по возрасту, пожалуй, самая старшая среди всех других наших падчериц. Она более опытная и уверенная в себе, к тому же очень смелая: рискует кокетничать с нечистью. Падчерица из критической ситуации выходит сама, без помощников. С помощью хитрости и уловок она тянет время, зная, что в полночь нечисть исчезает. Иногда она берет с собой петуха и в нужное время тискает его, чтобы он запел.
В русской сказочной традиции есть сюжетный тип СУС - 403А* Падчерица и родная дочь: первая за вежливость и доброту получает от старухи чудесную способность ронять изо рта розы
и драгоценные камни; вторая за грубость наказывается тем, что у неё изо рта сыплются жабы, змеи, ящерицы. Он представлен в СУС единственной записью, которая очень похожа на сказку Шарля Перро [12]. Начальный эпизод даёт представление о составе семьи: мачеха с дочерью и падчерица. «Вот мачеха невзлюбила падчерицу, всячески над ней издевалась и заставляла стирать и готовить на всех». Падчерицу у колодца испытывает старушка. Девушка успешно проходит испытание, даёт воды из кувшина и вежливо разговаривает, за что получает чудесную способность: «За такую доброту будут у тебя лететь изо рта с каждым словом розы и драгоценные камни». Родная дочь идёт также за водой, но не проходит испытания, не даёт воды старушке, за что та её наказывает: «За такую злобу при каждом слове будут у тебя лететь изо рта жабы, змеи и ящерицы». Родная дочь приходит домой, «мать её встречает радостно: - Что ты, доченька моя, так долго? А дочь ей отрезала: "Сколько надо, столько и стояла!" Как только сказала это -у неё сразу вылетела жаба изо рта. Рассердилась мать за такое дело и выгнала от себя падчерицу. И дочь выгнала».
Далее речь идёт о приключениях родной дочки. Сначала её приютила старушка, что жила в лесной избушке: она не посмотрела на то, что «у неё гады изо рта вылетают». Но и та её скоро прогнала за то, что «ничего не делает, ест за двоих, а всё недовольна». Потом встречается у неё на пути слуга царя, который испугался: «Что за диво такое? Человек говорит, а у него змеи изо рта летают!» Слуга рассказал царю про эту девушку, но тот не поверил, потом взял её во дворец и задумал на ней жениться. На свадебный пир явилась мать, дочь закричала: «Ты зачем здесь?» И тогда изо рта у дочери стали вылетать «жабы, змеи и гады». Царь понял, что слуга ему не лгал, но «делать нечего. Приходится ему на злой дочери жениться. Поженились они, пожили они год-два, и вскоре царь её выгнал». А падчерица вышла замуж за слугу царя.
В сборнике М. П. Шустова мы идентифицировали в соответствии с СУС ещё один вариант интересующего нас сюжетного типа. Это сказка «Дочь и падчерица», записанная недалеко от г. Мурома, что является свидетельством жизнеспособности выделенного в СУС сюжетного типа. В целом она повторяет сюжет варианта из сборника Н. Д. Комовской [13].
Нам удалось обнаружить, что в русской сказочной традиции подобный мотив «материализации» слова встречается ещё в нескольких сюжетных типах, но не несёт в себе сюжетообразу-ющего значения. Он может быть определён как дополнительно усиливающий важность главной акции героини сказки. Награда за добрый по-
ступок дополняется испытателем необычной чудесной способностью, выделяющей героя среди других персонажей. В сказке «Сирота и три месяца» падчерицу посылают зимой в лес за цветами. Она встречает братьев-месяцев и отдаёт им всю свою еду: «Разломила она скоринку и дала им. Думают месяцы: "Чем её одарим?" Март сделал её прекрасной, терпеливой, доброй. Апрель -красивой и счастливой. А май дал цветы. Как только она открывала рот, цветы так и сыпались и запах такой был хороший, как цветочки эти пахли». Родную дочку мачехи, жадную и злую, месяцы тоже наградили: «Апрель сделал некрасивой и злой, а май сделал так: как только она рот раскроет, жабы так и прыгают из него. Вернулась она домой. Такая страшная» [14].
В сказке «Земляника под снегом» падчерицу награждают братья-месяцы: когда она заговорит, изо рта у нее сыплется золото, а там, где она стоит, вырастают цветы: «Они её нарядили. Ка-танцы, полушубок дали. Сделали так: заговорит -денежки золотые валятся изо рта». Дочку мачехи они наказывают. Она получает другие способности. «Сделали так: заговорит - лягушки изо рту лезут, чёрны да горбаты. Где постоит - курень крапивы вырастает, да не молодая крапива-то, с червями» [15].
В некоторых сюжетных типах рассматриваемое нами получение чудесных способностей проявляется у героя не в результате награды за его правильное поведение, за соблюдение сказочной этикетности, а случайно. Например, в сказке «Птичка-синичка» герои-братья съели жаркое из птички, у которой была под правым крылышком надпись: «Кто съест сердечко - тот будет златом-серебром отрыгать, а кто голову - тот будет царём». Герой Петрушко съел сердечко и начал откашливать золотом [16]. Иногда героиня обладает типологически сходными с рассмотренными выше чудесными способностями, приобретение которых в сказке никак не объясняется: «И вдруг в полночь всколыбалось синее море, поднялся огненный столб, а в нём - девица красоты невиданной. Засмеётся - мелкий жемчуг сыплет! Заплачет - серебро валится!» [17], «как улыбнётся - посыплются розовые цветы, а как заплачет - то дорогой жемчуг» [18].
В итоге следует отметить, что способы реализации высшего духовного уровня героев русской волшебной сказки связаны с образом слова и чудесной способностью владеть им. Герой проходит испытание и показывает свою коммуникативную компетентность. Материализация «вещего» слова в сказках ассоциируется с наиболее
ценными предметами: цветами, жемчугом, драгоценными камнями. А противоположная его направленность, выраженная в грубых и злобных речах лжегероев, превращает слова в гадкие хтонические существа, соотносимые с представлениями о злых силах. В русских сказках это змеи, лягушки, ящерицы. Сказки, где герой ис-пытывается словом, интересны, с одной стороны, своей архаичностью, а с другой - многочисленностью сюжетных вариантов.
Примечания
1. Елеонская Е. Н. Сказка, заговор и колдовство в России: сб. тр. / вступ. ст. и сост. Л. Н. Виноградовой; подгот. текста и коммент. Л. Н. Виноградовой, Н. А. Пшеницыной. М.: Индрик, 1994; Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу: в 3 т. Т. 1. М., 1994. С. 364-431.
2. Трубецкой Е. Н. «Иное царство» и его искатели в русской народной сказке. Избранное / сост., послесл. и коммент. В. В. Сапова. М.: Канон, 1995. С. 386-430; Налепин А. Л. Иллюзии «жирного царства» // Литературная учеба. 1990. Кн. 2. С. 96-99.
3. Сравнительный указатель сюжетов: Восточнославянская сказка / сост. Л. Г. Бараг, И. П. Березовский, К. П. Кабашников, Н. В. Новиков. Л., 1979.
4. Коренной П. Заонежские сказки. Петрозаводск, 1918. С. 34-35. № 11.
5. Архив Воронежского госуниверситета. № 28.
6. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трёх томах. Т. 1. М., 1957. С. 143-144. № 96.
7. Народное творчество Северной Двины. Архангельск, 1996. № 14. С. 126-127.
8. Сказки И. Ф. Ковалёва / запись и коммент. Э. Гофман и С. Минц, ред. Ю. М. Соколова // Летописи гос. лит. музея. Кн. 2. М., 1941. С. 135-136. № 21.
9. Великорусские сказки Пермской губернии: сб. Д. К. Зеленина // Записки РГО. Т. 41. Пг., 1914. С. 398-401. № 77.
10. Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. М., 1978.
11. Сказки Заонежья / сост. Н. Ф. Онегина. Петрозаводск, 1986. С. 123-124. № 41.
12. Предания и сказки Горьковской области / запись и ред. текстов вступ. ст. и примеч. Н. Д. Комов-ской. Горький, 1956. С. 125-127. № 81.
13. Сказки, которые нам рассказывают: учеб. пособие / сост. М. П. Шустов. Н. Новгород: Изд-во НГПУ, 2003. С. 30-31. № 31.
14. Русский фольклор в Литве / исслед. и публ. Н. К. Митропольской. Вильнюс, 1975. № 79.
15. Народное творчество Северной Двины. Архангельск, 1996. С. 125. № 13.
16. Сто сказок Южного Зауралья: учеб. пособие. Курган: Изд-во Курган. гос. ун-та, 2005. С. 86-88. № 54.
17. Сто сказок Южного Зауралья: учеб. пособие. Курган: Изд-во Курган. гос. ун-та, 2005. С. 90-91. № 58.
18. Народные русские сказки А. Н. Афанасьева в трёх томах. Т. 2. М., 1957. № 289. С. 392-394.
