CC BY
81
••• Известия ДГПУ. Т. 10. № 2. 2016
••• DSPU JOURNAL. Vol. 10. No. 2. 2016
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
Филологические науки / Philological Sciences Оригинальная статья / Original Article УДК 821.161 / UDC 821.161
Образ Шамиля в романе М. Ибрагимовой
«Имам Шамиль»
© 2016 Абдуллаев А. А., Абдуллаева З. К.
Дагестанский государственный педагогический университет Махачкала, Россия; e-mail: [email protected]
Резюме. В статье делается попытка осветить образ имама Шамиля на материале художественного произведения, дифференцировать представление о Шамиле как историческом лице и его художественном образе.
Ключевые слова: имам Шамиль, Мариам Ибрагимова, образ, роман, кавказская война.
Формат цитирования: Абдуллаев А. А., Абдуллаева З. К. Образ Шамиля в романе М. Ибрагимовой «Имам Шамиль» // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Общественные и гуманитарные науки. Т. 10. № 2. 2016. С. 26-31.
Shamil's Character in "Imam Shamir Novel by M. Ibragimova
© 2016 Alilgadzhi A. Abdullaev, Zaira K. Abdullaeva
Dagestan State Pedagogical University Makhachkala, Russia; e-mail: [email protected]
Abstract. The author of the article attempts to highlight Imam Shamil's image on the material of the artwork, to differentiate the idea about Shamil as a historical person and his artistic image. Keywords: Imam Shamil, Mariam Ibragimova, image, novel, the Caucasian war.
For citation: Abdullaev A. A., Abdullaeva Z. K. Shamil's Character in "Imam Shamil" Novel by M. Ibragimova. Dagestan State Pedagogical University. Journal. Social and Humanitarian Sciences. Vol. 10. No. 2. 2016. Pp. 26-31. (In Russian)
Имам Шамиль в одноименном романе Мариам Ибрагимовой предстает перед читателем, с одной стороны, как простой, обыкновенный горский уздень и как необыкновенный человек с выдающимися физическими и интеллектуальными качествами, резко отличающими его от окружающих - с другой.
Шамиль выделялся среди сверстников редкостной самодисциплиной и стремлени-
ем к книгам, наукам. Очень строгий по отношению к ученикам учитель примечет-ской школы Гимбат отзывался о Шамиле как об удивительно способном и послушном мальчике. В нем рано сформировались индивидуальные морально-этические
принципы поведения. Это, в частности, резко негативное отношение к алкоголю. После пьяной выходки отца Доного Шамиль клянется покончить с собой, если отец
еще раз напьется и выставит себя посмешищем перед аульчанами. Шамиль категорически заявил отцу при свидетелях: «Я готов как сын выполнить любую волю твою, кроме одной: пить никогда не буду». С законной гордостью Доного перечислял выдающиеся качества Шамиля: «Мой Шамиль - лучший бегун и пловец. Его как непревзойденного джигита знают все койсубу-линцы. Никто в Гимрах так ловко не владеет кинжалом и не стреляет так метко в цель».
Учитель и духовный наставник Шамиля Джамалуддин Казикумухский, хорошо зная своего ученика, рекомендует его на должность нового имама Дагестана после гибели первых двух, Газимагомеда и Гамзатбека, лаконично мотивируя свой выбор следующим образом: «Шамиль гимринский обладает многими достоинствами: знанием наук, жизни, законов и военного искусства».
Шамиль с честью оправдал доверие учителя и народа. Он не только отличался как талантливый стратег и тактик, но и проявлял бескомпромиссность при решении вопросов, касающихся уважения к достоинству горцев. Однажды царский генерал Клюки фон Клюгенау предлагал Шамилю прекратить военные действия и явиться к императору с повинной. Генерал выражал волю императора сохранить за Шамилем статус владетеля Дагестана со всеми вытекающими из этого выгодами и привилегиями. На это Шамиль ответил: «Не во имя достижения единовластия и богатства стал я на стезю предводителя, а для того чтобы избавить свой народ от гнета чужеземных и местных властителей. Я не знаю, что нужно вашему царю от этого сурового края и его бедных обитателей».
Понятно, и Шамиль не был против прекращения войны и примирения с русскими, однако для него неприемлемы были выставляемые русскими условия для достижения мира и согласия. Он хотел, чтобы переговоры проходили как между равноправными сторонами, на паритетных началах на нейтральной территории. А русские военачальники не предлагали взаимоприемлемых условий, а диктовали свои, выгодные только им. Например, генерал Клюки фон Клюгенау писал: «Шамилю Гимринскому лично! С получением сего приказываю немедленно прекратить междоусобицу, заключить со всеми перемирие и безоговорочно подчиниться русскому наместниче-
ству». Сталкивались непримиримые позиции: с одной стороны, имперское высокомерие властей предержащих, а с другой, природное свободолюбие, приоритет социального и сословного равенства горцев, не приемлющих ни диктата царизма, ни беспредела местной феодальной верхушки. По неписаному моральному кодексу дагестанских узденей человек ценился не происхождением и принадлежностью к тому или иному сословию, а как самодостаточная, самоценная личность. И Шамиль придерживался незыблемых принципов, вытекающих из такого критерия идентификации личности.
Реалистичность и убедительность образа Шамиля, восприятие его читателем как воочию зримого человека, на наш взгляд, обеспечиваются спецификой идиостиля автора романа, мастерски изложенными дискурсивными смыслами. Кроме того, эффекту присутствия читателя в ситуации, о которой повествуется, способствует такая стилистическая манера М. Ибрагимовой, как характеристика Шамиля не в авторском тексте, а в отзыве кого-либо из его близких родственников или соратников. Например, в поход Шамиля провожали жены Шуанат и Загидат. Они видят своего супруга во всем величии и простоте: «Скромно одетый, в черной черкеске, в простой папахе, обвязанной чалмой, выделяясь своим необыкновенным величественным видом среди других, в окружении наибов, приближенных и личной охраны, состоящей из трех сотен муртазагетов, со знаменем, под бой барабана, в сопровождении всей дворни, имам выехал из ворот». Эффект торжественной церемониальности ситуации придавали оба казначея имамата - Юнус и Хаджияв. Они, ведя под уздцы своих коней, раздавали серебряные монеты в виде милостыни».
Автор романа часто использует такой стилистический прием, как сочетание взаимоисключающих качеств в образе Шамиля. Это простота и величественность. Честность, справедливость и благородство проявляет имам в разных обстоятельствах. Например, он узнает, что жена Загидат кормит пленниц хуже, чем членов семьи. Шамиль отстраняет ее от раздачи пищи, назначает на ее место Меседу, а повару наказывает готовить одинаково и для него, Шамиля, и для пленниц.
Шамиль не позволял никому претендовать на особые привилегии и роскошь. Он заявля-
••• Известия ДГПУ. Т. 10. № 2. 2016
••• йЭРиЮийЫАи Уо!. 10. N0. 2. 2016
ет жене Загидат, которая отличалась редкой страстью к драгоценностям: «Возвышаться над такими же, как мы, простыми людьми, я не позволю никому из моих близких и родных ни в одежде, ни в пище, ни в убранстве комнат».
В этом отношении условия быта самого имама были более чем скромными: «Никакой мебели. На глиняном полу старый палас. Скатанная постель у стены, на ней домотканый ковер».
Характерной чертой имама было развитое чувство внутреннего достоинства, которое он не терял ни при каких обстоятельствах. Например, уже когда он был в почетном плену в Москве, устроили ему встречу с отставным генерал-фельдмаршалом А. П. Ермоловым. Шамиль не удостоил бывшего врага всего Кавказа чести, он не подошел к нему, а просто сел в свободное кресло и начал рассказывать о злодеяниях кровожадного царского сатрапа в Дагестане.
Не только мюриды, но и все, кто знал Шамиля, в том числе и противники, ценили в Шамиле человека правды, чести и совести. Те, кто близко сходился с ним, не только узнавали его доподлинно, но и проникались симпатией к нему. Анна, будущая Шуанат, сперва побаивалась Шамиля, в котором видела одну суровость. Однако ее представление о нем изменилось, когда хорошо пригляделась к нему. Она стала видеть строгого, хорошо одетого стройного горца средних лет. Она была поражена белизной его рук, чистотой ногтей и каким-то необыкновенным взглядом, в котором гармонично сочетались спокойствие с пылкостью, доброта со строгостью, простота с мудростью». Анна полюбила Шамиля.
О Шамиле высоко отзывались и те, кто не симпатизировал мюридам, горцам вообще, но восхищались величием имама, его неординарностью.
Так, в беседе с Анной Илико Орбелиани так характеризовал Шамиля: «Тот, с кем вы связали судьбу, «учен, умен, может относиться к числу тех рыцарей, перед которыми могут пасть ниц королевы».
Шамиля отличали глубокая порядочность и присущие интеллигентной личности объективность и справедливость. Он мог положительно оценить даже противника своего. Когда Даниель сообщил ему о том, что «худший из царских генералов Ар-гутинский скован параличом», Шамиль сказал: «Брат мой Даниель, я не разделяю твоей
радости. Ты неправильно выразился, назвав Аргута худшим из царских генералов. Напротив - это один из лучших, храбрейших, достойнейших военачальников, опаснейших из наших врагов».
Имам Шамиль изображен Мариам Ибрагимовой как типичный дагестанский горец со свойственными дагестанцам чертами характера. В частности, отмечается объективность в оценке чьих бы то ни было достоинств или недостатков. Воина он ценил не по его происхождению, а по его личным качествам. Когда Дурды отозвался нелестно об Ахвердил-Магоме, обозвав «безродным» (а тот был сыном армянина Ахвердяна), лицо Шамиля превратилось в каменную маску. Таким оно становилось тогда, когда за внешним холодным спокойствием вскипал гнев. Но сквозь ровный голос имама не прорвалась ни единая высокая нотка». Шамиль ответил: «За такого безродного, как Ахвер-дил-Магома, я отдал бы десятки соплеменников вместе с родовыми союзами».
Историк Расул Магомедов, занимавшийся историографией Шамиля, высоко оценил роман М. Ибрагимовой. Ему особенно импонировал образ имама Шамиля. Р. Магомедов писал: «Имам Шамиль под пером Мариам Ибрагимовой великолепен. Он добр и щедр душой даже к своим поверженным врагам. В годы могущества и в день падения в золотой клетке пленника и в новом взлете на дипломатическом поприще, в лице пилигрима, держащего путь к святым местам Аравии, или же на молитвенном коврике в дни старческой немощи Шамиль у Мариам полон обаяния мужества, благородства» [3. С. 151]. Р. Магомедов столь восторженно отзывается не столько о Шамиле как историческом лице, сколько о художественном образе, созданном М. Ибрагимовой. Писательница мастерски использует и лексико-семантические экспрессивно-выразительные средства языка, и дискурсивный потенциал текстов, и идио-стилевые приемы. Ибрагимова поставила перед собой цель - создать положительный образ имама, чтобы опровергнуть мнения тех, кто извращал деятельность гениального предводителя горцев в эпоху Кавказской войны XIX в. Возможно, такая авторская установка явилась причиной того, что образ Шамиля получился слегка идеализированным, лишенным каких бы то ни было недостатков.
Личность имама Шамиля неоднозначна, сложна, поэтому разные авторы указывали на те или иные поступки Шамиля, не совсем сообразующиеся с его несравненными достоинствами. Саид Ибрагимович Габиев, ненавидевший русский царизм с его колонизаторской политикой в Дагестане, высоко ценил Шамиля и все, что им было сделано. Однако С. Габиев считал неоправданным акт сдачи Шамиля в плен. Он пишет: «Кто двадцать пять лет вел кровавую упорную борьбу за край родной, чья слава облетела весь мир, поняв свое бессилие, решил сдаться... У него не хватило мужества погибнуть во главе последних мюридов, с оружием в руках, к чему он сам четверть века призывал Дагестан. Он не смог во всей полноте сохранить строгий образ имама, презирающего блага жизни и смело предающегося воле аллаха» [1. С. 211].
Далее, конкретизируя свою мысль, С. Габиев продолжает: «Одного не сделал Великий Имам в этой героической неравной борьбе: он не смог умереть на Гунибе. Печальный эпилог калужского заточения он предпочел славной, достойной его смерти» [1 . С. 212].
Габиев понимал всю сложность борьбы «кавказского Давида с северным Голиафом». Все осложняло то, что Шамиль вел одновременно борьбу с царскими колонизаторами и местной феодальной знатью. С. Габиев писал: «Себялюбивые деспоты ханы, честолюбивые князья-вожди и хитрые главари обществ и магалов из зависти друг к другу никогда не соединялись для совместных действий» [1. С. 215]. С. Габиев расценил как весьма серьезный недостаток в политической культуре Шамиля его поведение в связи с мнением Хаджи-Мурата о мотивировке избрания имама. Хаджи-Мурат говорил Шамилю: «Пока ты жив и стоишь во главе нашего движения, наши головы, о великий имам, склонены к твоим ногам, но после тебя имамом будет тот, кто более других будет достоин этого, а главное - у кого сабля острее и рука вернее». После выражения такого откровенного, справедливого взгляда Хаджи-Мурат оказался в немилости у Шамиля. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что в имамате Шамиля демократизм был понятием относительным.
Несмотря на подобного рода недостатки, а также на то, что Шамиль сдался в плен, а не погиб в неравном бою, как требовали
обстоятельства, С. Габиев высоко ценил его. Он пишет: «Для нас Шамиль остается тою же необыкновенно крупной величиной, каковой мы его знаем и признаем, со всей его гениальностью. То, что им сделано, бесспорно, есть плод его великого таланта» [1. С. 218].
Вполне естественно, любой мыслящий читатель книги о Шамиле может высказать свои обоснованные соображения о его деятельности или личных качествах. Однако известны такие лишенные реальной почвы и вовсе не сообразующиеся с логикой вещей высказывания, которые не выдерживают критики. Так, М. Н. Чичагова, характеризуя Шамиля как гениального ума героя, опровергает мнение Савинова, будто Шамиль был первым в совете и последним в бою. Она в ответ приводит слова Богуславского: «Не в совете же Шамиль получил девятнадцать ран, из которых нет ни одной огнестрельной. Полагаю, что нет ни одного военного человека в России, который согласился бы с мнением г. Савинова» [6. С. 43]. Чичагова была возмущена превратным очерком Пржецлавского, (который четыре года служил приставом при Шамиле), о нем. Она пишет: «Гениального ума кавказский герой Шамиль и жалкий, слабодушный скряга, хитрый имам, с которым Пржецлавский знакомит публику, суть два существа, ничего общего между собой не имеющие». Во взглядах тех, кто расценивает сдачу Шамиля в плен его ошибкой, просматривается досадная односторонность. Например, П. А. Павленко писал: «Там, в Дагестане, ему еще было стыдно за свое неправдою и позором купленное спасение» [4. С. 207]. Писатель не учитывает того, что Шамиль видел в себе влиятельное политическое лицо. Он все же чувствовал свою ответственность за дела в Дагестане, за отношения русских и горцев. Он хорошо понимал, что если он погибнет в бою на Гунибе, то тлеющий огонь в отношениях противоборствовавших сторон может вспыхнуть новым вооруженным противостоянием, а то и новой войной. Сохранение того достигнутого зыбкого мира между русскими и горцами в определенной мере зависело от характера взаимоотношений между Шамилем и царем с двором. Шамиль, осознавая политическую значимость мира и дружбы его со своими хозяевами, по совету Чичагова дал присягу на верноподданство русскому государю.
••• Известия ДГПУ. Т. 10. № 2. 2016
••• йЭРиЮийЫАи Уо!. 10. N0. 2. 2016
История подтвердила мудрость решения Шамиля. Несмотря на военное покорение Дагестана царизмом, присоединение его народов к России возымело объективные положительные результаты. Горцы оказались вовлеченными в торгово-экономические, социально-политические и культурные взаимосвязи с русскими. А это был единственный путь, по которому дагестанцы могли идти к достижениям русской и европейской цивилизации.
Имам Шамиль был не простым, достаточно противоречивым человеком, отчего вполне естественны разночтения его образа, допустима разная трактовка его позиций или решений. Однако встречаются совершенно необоснованные, надуманные обвинения Шамиля и его деятельности. Писатель Валентин Пикуль признается: «Я не испытываю к Шамилю добрых чувств - для меня он прежде всего сатрап-фанатик» [5. С. 298]. Этого посыла оказалось достаточным, чтобы, нисколько не считаясь с историческими реалиями, сочинить такую откровенную ложь: «Шамиль поговорил с сыном, и, когда тот упомянул о таинственных силах электричества, имам посадил его в яму, куда ему и бросали еду, как собаке» [5. С. 296]. Это всего лишь плод воображения писателя. Шамиль даже на категорическое заявление Джамалуддина о том, что никогда не поднимет оружия против русских, а также на его просьбу примириться с русскими не отвечал ему, не спорил с больным сыном, но молча выходил из его комнаты. С целью очернения Шамиля Пикуль прибегает к следующей надуманной версии: «Имам надоедал властям своими жалобами, кляузами и попрошайничеством. За всякую ерунду он требовал от казны денег, денег и денег» [5. С. 300].
Для полноты образа Шамиля, на наш взгляд, следует коснуться проблемы с его сыном Джамалуддином, которого во время боя в Ахульго он выдал русским в качестве аманата. Читатель романа М. Ибрагимовой «Имам Шамиль» не может не сожалеть о том, что Шамиль вернул Джамалуддина. Возникает закономерный вопрос: чем руководствовался Шамиль, возвращая сына? Понятно, что не интересами личной жизни и благополучия Джамалуддина. Шамиль упрямо следовал собственным амбициям. Что он мог предложить сыну взамен петербургской жизни? Невзрачную саклю? А чем должен был заниматься Джамалуддин? Вое-
вать против русских во главе мюридов? Ведь Джамалуддин стал русским офицером, следовательно, не стал бы воевать с русскими. Он жил жизнью столичной молодежи, любил и был любим. Его ожидали блестящая карьера и счастливая жизнь. Шамиль мог бы использовать Джамалуддина для достижения благоприятных мирных отношений горцев с русскими. Но шанс был упущен. В решении проблемы сына Джама-луддина проявились определенные отрицательные свойства Шамиля, о которых пишет автор предисловия к роману Надежда Голосовская: «Есть известная доля противоречивости и в облике самого Шамиля, его политике, в его учении, так называемом мюридизме, «мусульманском мировоззрении-мироощущении. Будучи субъективно в высшей степени одаренным, мужественным человеком, по-своему справедливым, ведя аскетический образ жизни, он не был чужд (иначе, очевидно, и быть не могло!) и жестокости, и упрямства, и политической слепоты...». Следует полагать, что Шамиль горько сожалел о том, что поступал не всегда благоразумно. Он особенно переживал смерть сына Джамалуддина, в которой в определенной степени и он был виновен. На вопрос Руновского, какое впечатление произвели на него Петербург, Россия, Шамиль ответил: «Теперь я понимаю, отчего мой сын Джамалуддин умер!». В этом ответе правомерно видеть признание Шамилем своей вины в трагедии сына. Он не принял мольбу умирающего сына примириться с русскими и впоследствии жалел об этом. В последнюю ночь в Гунибе, накануне сдачи в плен Шамиль не мог спать. Однако в минутном забытьи Шамилю явился милый образ умирающего сына Джамалуддина, умоляющего отца примириться с русскими. Его мольба сыграла решающую роль в выборе альтернативы: либо сдаться, примириться, либо броситься с обнаженной саблей на русских. Из двух зол Шамиль выбрал меньшее, проявив мудрость.
Итак, величественный образ гениального предводителя горцев в их неравной борьбе за свою независимость невозможно однозначно трактовать, тем боле идеализировать. Специфические условия, в которых велась Кавказская война XIX в., отнюдь не благоприятствовали тому, чтобы образ предводителя горцев складывался как идеальный.
Феномен Шамиля и все, что связано с Кавказской войной XIX в., в которой он предводительствовал, наводит на грустные размышления.
Например, каков апофеоз той войны? В 1910 году в журнале «Мусульманин» (№ 9) Саид Габиев писал: «Так пышно и торжественно, с молебном и салютом отмечали царские власти на Верхнем Гунибе в августе 1909 года плоды своей колонизаторской, захватнической политики на Кавказе, принося в жертву ненасытному двуглавому орлу голые скалы, разрушенные аулы, выжженные сады и вырубленные леса».
1. Габиев С. И. Избранные труды. Махачкала, 2001. 372 с.
2. Гаджиев Б.И. Шамиль. От Гимр до Медины. Махачкала, 1992. 175 с.
3. Магомедов Р. М. Шамиль в отечественной
Makhachkala, 2001. 372 p. (In Russian)
2. Gadzhiev B. I. Shamil'. Ot Gimr do Mediny [Shamil. From Gimry to Medina]. Makhachkala, 1992. 175 p. (In Russian)
3 Magomedov. R. M. Shamil' v otechestvennoy istorii [Shamil in Russian history]. Makhachkala, 1990. 212 p. (In Russian)
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ Принадлежность к организации
Абдуллаев Алилгаджи Абдуллаевич,
доктор филологических наук, профессор кафедры теоретических основ и технологий начального языкового образования, ДГПУ, г. Махачкала, Россия; e-mail: [email protected]
Абдуллаева Заира Камиловна, аспирант кафедры теории и методики обучения русскому языку, ДГПУ, г. Махачкала, Россия; email: [email protected]
Статья поступила в редакцию 20.01.2016 г.
Наводят на размышления слова раскаяния Шамиля. Так, в беседе с Александром Вторым он признавался: «сожалею о той вражде к русским, которая сжигала мою душу и туманила разум. Я узнал вас, увидел людей, которым аллах не зря дарует широкие просторы вселенной и лучшие земные блага, ибо только он может справедливо одаривать достойных». Перечеркивал ли Шамиль все значение многолетней борьбы горцев с царизмом?! Трудно представить, что он воевал с Россией, совершенно не имея представления о ее военной мощи, о ее величии.
4. Павленко П. А. Шамиль. Махачкала: Дагучпедгиз, 1990. 195 с.
5. Пикуль В. Этюды о былом. М., 1989. 640 с.
6. Руновский А. Записки о Шамиле. М.: Внеш-торгиздат, 1989. 146 с.
guchpedgiz Publ., 1990. 195 p. (In Russian)
5. Pikul V. Etyudy o bylom [Sketches of the past]. Moscow, 1989. 640 p. (In Russian)
6. Runovsky A. Zapiski o Shamile [Notes on Shamil]. Moscow, Vneshtorgizdat, 1989. 146 p.
7. Chichagova M. N. Shamil' na Kavkaze i v Rossii [Shamil in the Caucasus and in Russia]. Saint Petersburg, 1889. 208 p. (In Russian)
AUTHOR INFORMATION Affiliation
Alilgadzhi A. Abdullaev, Doctor of Philology, professor, the chair of Theoretical Bases and Technology of Primary Linguistic Education, DSPU, Makhachkala, Russia; e-mail: [email protected]
Zaira K. Abdullaeva, postgraduate, the chair of Theory and Methods of Teaching Russian, DSPU, Makhachkala, Russia; e-mail: [email protected]
Article was received 20.01.2016.
Литература
истории. Махачкала, 1990. 212 с. 7. Чичагова М. Н. Шамиль на Кавказе и в
России. СПб., 1889. 208 с.
References
1. Gabiev S. I. Izbrannye trudy [Selected works]. 4. Pavlenko P. A. Shamil. Makhachkala: Da-
