CC BY
318
Журнал для психологов. Вып. 1. 2003. С. 16-24. URL: http://mpl12.ru/node/252 (дата обращения: 11.01.2015).
4. Лихачев ДС. Внутренний мир художественного произведения. URL: http:// www.bsu.ru/content/hec/hr/hr13.html (дата обращения: 26.08.2014).
5. Некрасов В. В окопах Сталинграда. URL: http://lib.ru/PROZA/NEKRASOW/stalingrad.txt (дата обращения: 21.08.2014).
6. Некрасов В. Трагедия моего поколения: «В окопах Сталинграда»: до и после: [очерк «Через 40 лет»] / текст подг. А. Парнис // Литературная газета. 1990. 12 сент. (№37). С. 15.
7. Олдингтон Р. Смерть героя. URL: http://lib.ru/INPROZ/OLDINGTON/hero.txt (дата обращения: 08.11.2014).
8. Похаленков О.Е. Образ Пауля Боймера в романе Эриха Марии Ремарка «На Западном фронте без перемен» // Русская филология: Ученые записки кафедры литературы и методики ее преподавания Смоленского государственного университета. Т. 15. Смоленск: Свиток, 2013. С. 178-201.
9. Похаленков О.Е. Э.М. Ремарк и Р. Олдингтон: к вопросу о типологии образа героя в военной прозе о Первой мировой войне // Известия Смоленского государственного университета. 2015. №2 (30). С. 105-116.
10.Ремарк Э.М. На Западном фронте без перемен. URL: http://lib.ru/INPROZ/REMARK/front.txt (дата обращения: 08.11.2014).
11. Силантьев И.В. Мотив как проблема нарратологии // Критика и семиотика. 2002. Вып. 5. С. 32-60.
12. Стюарт В. «Военные мемуары павших»: роль письма и памяти в Первой мировой войне // НЛО. 2012. №116. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2012/116/s21-pr.html (дата обращения: 08.01.2015).
13.Хемингуэй Э. Прощай, оружие! URL: http://ubooki.ru/прощай-оружие/ (дата обращения: 23.01.2015).
14.Aldington R. Death of a Hero. URL: http://lib.ru/INPROZ/ALDINGTON/front.txt (дата обращения:
08.11.2014).
15.Hemingway E. A Farewell to Arms. URL: http://www.e-reading.by/book.php?book=80121 (дата обращения:
21.01.2015).
16.Letters from a Lost Generation: First World War Letters of Vera Brittain and Four Friends / A. Bishop and M. Bostridge (Eds.). London, 1999. P. 30.
17.Remarque E.M. Im Westen nichts Neues. Mit Materialen und einem Nachwort von Tilman Westphalen . Köln: KiWi, 1999. 284 S.
Об авторе
Похаленков О.Е. - кандидат филологических наук, доцент кафедры английского языка и переводоведения Смоленского государственного университета, [email protected]
УДК 821.161.01
ОБРАЗ РУССКОГО ВОИНА В ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ
И.С. Руднева
В статье предпринимается попытка дать обоснование литературному образу русского воина в древнерусской литературе, выделить его основные характеризующие черты и типические особенности художественного воплощения, а также показать какое значение имеет данный литературный образ для раскрытия идейной проблематики произведений литературы Древней Руси, посвященных описанию значимых исторических событий.
Ключевые слова: древнерусская литература, художественный образ, литературный тип, персонаж, типология, поэтика
Становление Руси и развитие русского государства проходило «в постоянной борьбе с внешними врагами, более двух с половиной столетий русскому народу пришлось противостоять монголо-татарским завоевателям» [1, с. 3], вот почему такое большое значение в древнерусской литературе приобретает военно-патриотическая тема. Древнерусские книжники в произведениях, посвященных значимым историческим событиям, в центре повествования всегда ставят личность главного героя, как правило, князя, который является не только едва ли не основной движущей силой сюжетного повествования, но, что более существенно, является смысловым центром всего идейного содержания произведения. Это и понятно, ведь именно от его решений и действий зависят судьбы людей и всего русского государства.
Как справедливо отмечено акад. Д.С. Лихачевым, «...человек всегда составляет центральный объект литературного творчества. В соотношении с изображением человека находится и всё остальное: не только изображение социальной действительности, быта, но также природы, исторической изменяемости мира и т. д. В тесном контакте с тем, как изображается человек, находятся и все художественные средства, применяемые писателем» [3, с. 3].
Вот почему, наше исследовательское внимание привлек образ русского воина, его личность в древнерусской литературе, то, как изображает его автор. Можно ли здесь говорить о некоем идеале русского воина в представлении древнерусского книжника и если таковой есть, то каков он, каковы его приметы и черты?
Анализу подвергались, в первую очередь, древнерусские воинские повести, а также произведения других
жанров, но в центре которых поставлен рассказ о сражениях русских князей с врагами «земли русской». Исходя из этого, можно выделить несколько типов героев, которые последовательно начинают разрабатываться в древнерусской литературе:
1) Князь-сподвижник - это правитель своего народа, опытный, смелый и отважный воин, мудрый полководец своей армии, выполняющий возложенную на него миссию защиты русской земли и православия.
2) Отрок-подвижник. Это молодые князья, которые выполняя волю старших князей, отправляются на верную смерть, мужественно принимая этот шаг как волю Всевышнего, как данность. Они молоды, красивы, неопытны в военном деле, но до последней минуты преданы своей стране, своему народу и вере православной.
3) Русский богатырь. Этот образ наиболее тесно связан с образами русских былинных богатырей - мужественных, неимоверно сильных, отважных, обладающих сверхъестественными способностями. Это, образно говоря, герой-боя, он не принимает полководческих решений, его роль в сражении - помощь в бою, устрашение врага. Этот тип тесно связан с идеей святости русского народа.
4) Предатель земли русской и веры христианской. Это герой, который действует исходя из сугубо личных амбиций, руководствуется только лишь своим алчным, корыстным интересом, не думает о судьбах русского народа, своих родных и близких, при этом он трусливый, двуличный человек, в случае малейшей опасности готовый бросить своих солдат. Он предает не только свою Родину, своих собратьев, но веру православную, за что его неминуемо ожидает божественное возмездие.
Князь-сподвижник. Этот образ наиболее важен и ценен в древнерусской литературе, ведь он не только олицетворяет собой русское государство, но и все чаяния русского человека об идеальном правителе. В мирное время - это мудрый и справедливый правитель, а в военное время он должен стать идеальным воином, который будет стоять рядом со своим народом на самых передовых линиях боев, держать оборону и воевать за русскую землю и веру православную. Таким вошел в историю, по древнерусским памятникам, князь Святослав. Как описывает его автор, он «легко ходил в походах, как пардус, и много воевал. В походах же не возил за собою ни возов, ни котлов, не варил мяса, но, тонко нарезав конину, или зверину, или говядину и зажарив на углях, так ел; не имел он и шатра, но спал, постилая потник, с седлов в головах, - такими же были и все прочие воины...» [2, с. 22]. Такой образ жизни князя в военный период единственно правильный, - князь становится воином, а на войне нет времени для шатров и кулинарных излишеств, нужно решать важные тактические задачи, а не думать о комфорте. Князь-воин разделяет все тяготы военного положения со своими солдатами, не даром автор подчеркивает, что «такими же были и все прочие воины» [2, с. 22]. Он стоит в одном ряду со всеми, хотя, конечно, и возглавляет их, готов в любую минуту принять смерть от врага вместе со своими воинами: «И вышли болгары на битву против Святослава, и была сеча великая, и стали одолевать болгары. И сказал Святослав своим воинам: «Здесь нам и умереть; постоим мужественно, братья и дружина» [2, с. 24].
Образ Святослава, однако, не идеализируется. Исторической правды ради автор укоряет его в том, что в упоении военными победами и завоеваниями, он забыл про свою родную землю: «Ты, князь, ищешь чужой земли и о ней заботишься, а свою покинул, а нас чуть было не взяли печенеги.», - говорят князю киевляне [2, с. 24]. Первая задача русского князя быть защитником своей земли, своей волости, защищать свой народ, а не ходить с походами ради завоевания новых земель. Древнерусская литература отличается своим мирным характером, утверждая не только идеалы православия, справедливости, истины, но и мира. За свое тщеславие, князь может поплатиться дорогой ценой и таких примеров в древнерусской литературе немало (можно хотя бы вспомнить поход Игоря Святославовича в «Слове о полку Игореве»). Древнерусские авторы всегда выступали на стороне оборонительных войн, к завоевательным же относились с меньшим одобрением и с большей настороженностью.
Но если русский воин пошел войной на врага, то стоять ему до конца и нет дороги назад, потому что есть законы воинской чести и доблести и князь должен их выполнять. Как говорится в «Походах Святослава»: «и пошел Святослав на греков, и вышли те против русских. Когда же русские увидели их - сильно испугались такого великого множества воинов, но сказал Святослав: «Нам некуда уже деться», хотим мы или не хотим -должны сражаться. Так не посрамим земли Русской; но ляжем здесь костьми, ибо мертвые не примем позора. Если же побежим - позор нам будет. Так не побежим же, но станем крепко, а я пойду впереди вас: если моя голова ляжет, то о своих сами заботьтесь» и отвечали воины: «Где твоя голова ляжет, там и свои головы сложим»» [2, с. 24]. Такое единодушие в строю помогло одержать победу в борьбе неравных сил, ведь на нашей стороне правда и вера христианская.
Неоднократно повторяется это формула в древнерусских воинских повестях. В разных вариациях это обращение является традиционной формулой обращения князя к своим воинам перед решающим сражением: «Братья, лучше нам умереть перед Золотыми воротами за святую богородицу и за правоверную веру христианскую.» («Летописная повесть о монголо-татарском нашествии») [2, с. 72]; «Братья, бояре и воеводы, и дети боярские, здесь ваши московские сладкие меды и великие места! Тут-то и добудьте себе места и женам своим. Тут, братья, старый должен помолодеть, а молодой честь добыть» [2, с. 175] - обращается великий князь Дмитрий Иванович к своим боярам перед сражением («Задонщина»); «Братья мои милые, сыны русские, все от мала до велика! Уже, братья, ночь наступила, и день грозный приблизился - в эту ночь бдите и молитесь, мужайтесь и крепитесь, господь с нами, сильный в битвах.» [2, с. 256] («Сказание о мамаевом побоище»); «О государи мои и братия, если из рук господних благое приняли, то и злое не потерпим ли?! Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти
поганых быть. Пусть я, брат ваш, раньше вас выпью чашу смертную за святые божии церкви, и за веру христианскую, и за отчину отца нашего великого князя...» [4, с. 187] («Повесть о разорении Рязани Батыем»).
В окружении такого князя и все воины «под стать» ему. Благодаря слаженности и единодушию в строю одерживается победа в боях. Древнерусский книжник иногда даже поименно называет знатные воевод, учувство-вавших в походе. Так, князь Дмитрий Иванович обращается к своему брату Владимиру Андреевичу: «Два брата мы с тобой, а внуки мы князя Владимира Киевского. Воеводы у нас уже поставлены - семьдесят бояр. И отважны князья белозерские Федор Семенович и Семен Михайлович, да Микула Васильевич, да оба брата Ольгердовичи, да Дмитрий Волынский, да Тимофей Волуевич, да Андрей Серкизович, да Михайло Иванович, а воинов с нами -триста тысяч латников. А воеводы у нас надежные, а кони под нами борзые, а доспехи на нас золоченные, а шлемы черкесские, а щиты московские, а сулицы немецкие, а кинжалы фряжские, а мечи булатные, а пути им известны, а переправы для них наведены, и все, как один готовы головы свои положить за землю Русскую и за веру христианскую. Словно живые трепещут стяги, жаждут воины себе чести добыть и имя свое прославить» [2, с. 173].
Князь не просто стоит в ряду своих солдат, не только управляет ходом сражения, отдавая приказы, он находится в пылу сражения, на поле битвы показывая свою отвагу и доблесть. Именно такое поведение князя является образцом поведения на войне правителя. Как пишет автор в «Пространной летописной повести о Куликовской битве», «у самого же князя великого все доспехи его были разбиты и повреждены, но на теле не было ни единой раны, а бился с татарами лицом к лицу, впереди всех в первой же схватке. Поэтому-то многие князья и воеводы несколько раз говорили ему: «Князь наш и господин, не становись биться впереди, но стань в тылу, или с краю, или где-нибудь в укромном месте». А он отвечал им: «Да как же я призову: «Братья мои, ринимся в бой все, как один», - а сам буду лицо свое прятать и хорониться сзади? Не могу я так поступить, хочу как на словах, так и на деле впереди всех и перед всеми голову свою положить за своих братьев и за всех христиан, чтобы и остальные, видя это, с усердием ринулись в бой» [2, с. 200]. Это утверждение князя чрезвычайно важно, это та норма поведения князя в бою, отступление от которой является нарушением негласного кодекса чести воина, он не только воевода-полководец, он защитник своего народа, каждого своего воина в строю, на него возложена ответственность за судьбы и жизни людей, вот почему сам бог заступается за него в бою. «И как сказал, так и поступил: бился тогда с татарами, став впереди всех. И справа и слева от него дружину его перебили, самого же вокруг обступили, как вода в половодье со всех сторон, и много ударов нанесли и по голове его, и по плечам, и по телу, но от всего этого бог защитил его в день битвы щитом истины, и оружием благоволения осенил голову его, десницей своей защитил его, и рукой крепкой бог избавил и укрепил его, так и среди многих ратников остался он невредимым» [2, с. 200]. И далее по тексту идет объяснение происхождения этой защиты: «. не на лук мой уповаю и оружие мое не спасет меня, - так сказал пророк Давид, - всевышнего сделал ты прибежищем твоим, не постигнет тебя беда, и раны не приблизятся к телу твоему, ибо ангелам своим поручил тебя, чтобы хранили тебя во всех путях твоих, и не устрашишься стрелы, летящей днем» [2, с. 200].
Этот сюжет повторяется и в «Сказании о мамаевом побоище» - князь «сел на лучшего своего коня и, взяв копье свое и палицу железную, выехал из рядов, хотел раньше всех сам сразится с погаными от великой печали души своей, за свою великую обиду, за святые церкви и веру христианскую. Многие же русские богатыри, удержав его, помешали ему сделать это, говоря: «Не следует тебе, великому князю, прежде всех самому в бою биться, тебе следует в стороне стоять и на нас смотреть, а нам нужно биться и мужество свое и храбрость перед тобой показать: если: если тебя господь спасет милостью своею, то ты будешь знать, кого чем наградить. Мы же готовы все в этот день головы свои положить за тебя, государь, и за святые церкви, и за православное христианство.... Если же тебя одного погубим, то от кого нам и ждать, что по нас поминание устроит? Если все спасемся, а тебя одного оставим, то какой нам успех? И будет стадо овечье, не имеющее пастыря: влачится оно по пустыне, а набежавшие дикие волки рассеют его, и разбегутся овцы кто куда. Тебе, государь, следует себя спасти, да и нас»» [2, с. 260].
Князю суждено, если на то воля Всевышнего, принять вместе со своими воинами и чашу смертную. Так, описывает автор последний бой князя Рязанского с Батыем: « и пересели с коня на коня и начали биться упорно. Через многие сильные полку Батыевы проезжали насквозь, храбро и мужественно сражаясь, так что все полки татарские подивились крепости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские. Здесь убит был благоверный великий князь Юрий Ингваревич, брат его князь Давыд Ингаваревич Муромский, брат его князь Глеб Ингваревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие местные, и воеводы крепкие, и воинство: удальцы и резвецы рязанские. Все равно умерли и единую чашу смертную испили. Ни один из них не повернул назад, но все вместе полегли мертвые» [4, с. 189].
Стоит отметить, что русский князь не только отличается мужеством и отвагой в войне, но и хитростью. Это фольклорная традиция очень устойчива в древнерусской литературе. Святослав одерживает окончательную победу над греками благодаря своей мудрости. Когда увидели греки, что не подкупишь русского князя золотом, да поволоками, то ответили своему государю, что «лют будет муж этот, ибо богатством пренебрегает, а оружие берет. Плати ему дань» [2, с. 25] - заключают греческие бояре.
Идеальный князь, по мысли древнерусского автора, «лицом красив, очами светел и грозен, храбр безмерно на охоте, сердцем легок, с боярами ласков.» [2, с. 72], - так описывается князь Василько в «Летописной повести о монголо-татарском нашествии». «... Кто из бояр ему служил, и хлеб его ел, и пил из его чаши, и дары получал, тот из-за преданности Васильку никакому другому князю уже не мог служить. Крепко любил Василько слуг
своих, мужество и ум в нем жили, правда с истинной ходили. Был он сведущ во всем и искусен, и княжил он мудро на отцовском и дедовском столе...» [2, с. 72].
Идеальный правитель русского народа, по мнению древнерусского писателя, это человек, который чтит веру православную и страшится гнева божьего. Он соблюдает посты и обращается с молитвой о помощи перед каждым сражением. «Дивный князь Юрий», как замечает автор, «старался божественные заповеди соблюдать и всегда имел страх божий в сердце, помня слово господа, которое так звучит: «Все люди узнают, что вы мои ученики, если будете любить друг друга. Любите не только друзей, но и ваших врагов и делайте добро ненавидящим вас»» [2, с. 78]. Таков и великий князь Дмитрий Иванович, по описанию его в «Сказании о Мамаевом побоище», «образцом был смиренномудрия, небесной жизни желал, ожидая от бога грядущих вечных благ...» [2, с. 239].
Князь, хоть и наместник бога на земле, но ничто человеческое ему не чуждо. Он должен пройти испытания: гордостью, тщеславием, ненавистью, сребролюбием, власть и вседозволенность. И это испытание, которое не всем под силу дается, недаром, как скажет автор, «бог наказывает людей различными несчастьями, чтобы они стали как золото, очищенное в горниле, - ведь христиане, преодолев много напастей, войдут в царство небесное. Ведь сам Христос бог говорит: «Усилием берется царство небесное, и употребляющие усилие получают его». Если не будет испытания, не будет и венца, если нет мук, нет и воздаяния. Всякий, кто привержен добродетели, не может прожить без многих врагов» [2, с. 78].
Таким несчастием для князя Игоря в «Слове о полку Игореве» становится плен и поражение его войск, потому как гордость его «обуздала» и захотел он «славу себе добыть», не послушался предзнаменований, ещё более распыляясь в своем тщеславии: «взглянул Игорь на светлое солнце и увидел, что прикрыло оно все его войско тьмою. И сказал Игорь дружине своей: «Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем плененным быть; так сядем, братья, на своих борзых коней да посмотрим на синий Дон». Страсть князю ум охватила, и желание увядать Дону Великого заслонило ему предзнаменование. «Хочу, -сказал,- копье преломить на границе поля половецкого, с вами, русичи, хочу либо голову сложить, либо шлемом испить из Дону» [2, с. 36-37].
Образ идеального русского правителя олицетворяет собой добродетель и покорность воле бога. И это очень важная доминантная черта в создании образа. Князь Юрий, в описания автора «Летописной повести о монголо-татарском нашествии», полностью соответствует этому идеалу: он был «милостив безмерно, помня слова господа: «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». Поэтому он не дорожил своим имуществом, раздавая его нуждающимся; он строил церкви, украшая их иконами бесценными и книгами, и много городов основал, прежде всего Новгород второй на Волге в устье Оки, и многие церкви воздвиг, и монастырь святой Богородицы в Новгороде. Особенно же он почитал иноков и священников, наделяя их всем необходимым. Поэтому бог и внимал его прошениям. » [2, с. 78].
Подобная приверженность вере православной дарует князю защиту и покровительство в самых тяжких испытаниях. Как дальше говорится в повествовании, «не презрел господь молитв и слез князя Юрия, что приносил он господу, молясь днем и ночью, чтобы не оскудела правоверная вера христианская. Так и случилось: господь послал нам великое спасение ради нашего князя, избавил нас бог от врагов наших, «ведь очи господа обращены к боящимся его, а уши его к их молитве». За князьями гнались татары, но не настигли их. Как и Саул преследовал Давида, но бог спас Давида от руки его, так и этих князей бог спас от руки иноплеменников, благочестивого и правоверного великого князя Ярослава и его благородных сыновей» [2, с. 79].
Таким образом, не только мужество и отвага выступают в качестве главных характеристик образцового князя, но, в большей степени, его благочестивость. Благочестивого князя сам Бог защищает на поле сражения, за ним правда, на его стороне и силы Всевышнего. Много есть примеров в древнерусской литературе, когда благодаря божественному заступничеству князья одерживали победу в неравном бою, в котором силы противника во много раз превышают.
Вот почему помимо традиционного обращения к своим воинам, князь обязательно произносит молитву к Богу, прося помощи и благословения на битву: «Господи боже мой, на тебя уповаю, да не будет на мне позора никогда, да не посмеются надо мной враги мои!». И помолился богу, и пречистой его матери, и всем святым, и прослезился горько, и утер слезы.» [2, с.175-176] («Задонщина»); «.Эти на колесницах, а эти на конях, мы же во имя господа нашего призываем: даруй мне господ, победу над супостатами и помоги мне, оружием креста низложи врагов наших, ведь уповаю на тебя, побеждаем мы, прилежно молясь пречистой матери твоей. » [2, с. 195] («Пространная летописная повесть о Куликовской битве»); «Ибо воистину сказано: «Если кто к богу веру с добрыми делами и правду в сердце держит и на бога уповает, то такого человека господь не предаст врагам в уничижение и на осмеянье» [2, с. 239]; «О владыка-вседержитель! Взгляни проницательным оком на этих людей, что твоею десницею созданы и твоею кровью искуплены от служения дьяволу. Вонми, господи, гласы молитв наших, обрати лицо на нечестивых, которые твердят зло рабам твоим. И ныне, господи Иисусе Христе, молюсь и поклоняюсь образу твоему святому, и пречистой твоей матери, и всем святым, угодившим тебе, и крепкому и необоримому заступнику нашему и молебнику за нас, тебе, русский святитель, новый чудотворец Петр!..» [2, с. 256] («Сказание о мамаевом побоище».)
В древнерусской литературе последовательно утверждается мысль о том, что все беды, постигшие русский народ, были ниспосланы нам за грехи наши. Так, в «Повести о битве на Калке» («Тверская летопись») нашествие
монголо-татар объясняется таким образом: «... из-за грехов наших пришли народы неизвестные, безбожные мо-авитяне, о которых ник-то точно ничего не знает, кто они, откуда пришли, и каков их язык, и какого они племени, и какой веры. Один бог знает, кто они и откуда пришли, о них хорошо известно премудрым людям, которые разбираются в книгах. Мы же знаем, кто они такие, а написали здесь о них на память о бедах, которые они принесли, и русских князях. Но все это случилось не из-за татар, а из-за гордости и высокомерия русских князей допустил бог такое. Ведь много было князей храбрых, и надменных, и похваляющихся своею храбростью. И была у них многочисленная храбрая дружина, и они хвалились ею.» [2, с. 80].
Согласно православной догматике, благодать снисходит на того, кто на нее уповает. Есть примечательное сказание о князе Довмонте, примечательное тем, что сей князь первоначально поклонялся идолам, так как был из рода литовского, и его предки поклонялись идолам. А когда «бог восхотел обратить в христианство людей новых, то снизошла на Довмонта благодать святого, и, пробудившись, как от сна, от служения идолам, задумал он со своими боярами креститься во имя отца и сына и святого духа.» [2, с. 141]. Не может русский князь поклонятся идолам языческим, по божественному умыслу он становится истинным оплотом веры православной на русской земле, на что особо делает акцент автор сказания: «сей князь не только храбростью отмечен был от бога, но отличался боголюбием, был приветлив в миру и украшал церкви, и любил священников, и все праздники достойно соблюдал, наделяя необходимым священников и чернецов, был милостив к сиротам и вдовам» [2, с. 145].
Образ идеального князя-правителя, таким образом, складывается на таких значимых характеристиках, как: мужество, храбрость, благочестивость, преданность, ум, сила воли. Это идеал поведения правителя своего народа во время войны. И таких русских князей, благодаря древнерусским книжникам, в русской истории увековечилось много, как скажет автор «Сказания о Довмонте», «и прославилось имя князей наших во всех странах, и было имя их грозою во время ратное, и были князья князьям и воеводы воеводам, и был голос их грозен перед полками, как звенящая труба, и побеждали они, но были непобедимы. Подобно Акриту, в одиночку побеждавшему полки мужеством силы своей» [2, с. 145].
Отрок-подвижник. Среди всех героев древнерусской литературы есть герои, которые с особой теплотой описываются авторами. Это образы молодых русских князей, беззаветно выполняющих волю старшего князя и до последней минуты борющихся с врагом. Они не уповают, на тяжесть своего положения, на несправедливость общего миропорядка, они даже не выражают своего личного горя, отправляясь на верную погибель.
Так, в «Повести о разорении Рязани Батыем», молодой князь - Федор Юрьевич, по повелению отца своего Юрия Ингваревича, отправляется в стан «безбожного, лживого и немилосердного» царя Батыя [4, с. 185], с тем, чтобы попробовать заключить с ним мир. Но исход таких переговоров очень часто заканчивался трагично. Царь Бытый «распалился в похоти своей и сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей». Благоверный же князь Федор Юрьевич Рязанский посмеялся и ответил царю: «Не годится нам, христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь.» [4, с. 185]. Это ответ достойный настоящего русского князя. Конечно, подобный ответ не мог не вызвать гнев царя, в нем вместе с насмешкой звучит открытый вызов. И царю принимает этот вызов: «Безбожный царь Батый разъярился и оскорбился и тотчас повелел убить благоверного князя Федора Юрьевича, а тело его велел бросить на растерзание зверям и птицам, и других князей и воинов лучших поубивал» [4, с.185],
Подобно Борису и Глебу, юный князь Федор Юрьевич принимает свой венок страдания за землю русскую и за веру православную, неслучайно в его ответе безбожному царю звучит противопоставление двух вер, а образ самого молодого безвинно погибшего князя приобретает черты святости.
Эпизод с «тайным» захоронением юного князя одним из его пестунов, юношей Апоницей, описан в самых лирических тонах: «укрылся и горько плакал, смотря на славное тело честного своего господина; и увидев, что никто его не охраняет, взял возлюбленного своего государя и тайно схоронил его. И поспешил к благоверной княгине Евпраксии, и рассказал ей, как нечестный царь Батый убил благоверного князя Федора Юрьевича» [4, с. 187].
И другой князь в сражении за Рязань отличился мужеством и героизмом - Олег Ингваревич, которого захватили в плен «безбожные татары» «столь красивого и храброго, изнемогающего от тяжких ран» [4, с. 189]. Стали они его к своей вере склонять, но «князь Олег Инваревич укорил царя Батыя и назвал его безбожным и врагом христианства. Окаянный же Батый дохнул огнем от мерзкого сердца своего и тотчас повелел Олега ножами рассечь на части. И был он второй страстотерпец Стефан, принял венец страдания от всемилостивого бога и испил чашу смертную вместе со всею своею братьею» [4, с. 189].
Это настоящие русские герои, которые самоотверженно стоят на своей позиции до последнего своего вздоха, понимая, что иного исхода для них и быть не может, они выбирают пронести возложенный на них судьбой венец страданий, нежели предать отечество свое и веру православную.
Русский богатырь. Образ русского богатыря имеет давнюю фольклорную традицию. Веками русскими народ собирал образ защитника русской земли, удалого отважного воина, обладающего сверхъестественными способностями. Русский богатырь спасает всех от бед, от злых сил, в то время, когда никакие другие силы не могут одолеть врага. Очень часто в былинах он противопоставлен князю по силе своей и мужеству. В древнерусских повествованиях же такой богатырь приходит на помощь русским князям, он является продолжателем их дела ратного. Генетически близок к этому типу Буй тур Всеволод в «Слове о полку Игореве», при описании данного героя меняется даже патетика повествовательного тона, приобретая черты былинно-сказочного стиля:
«Яр Тур Всеволод! Стоишь ты всех впереди, осыпаешь врагов стрелами, гремишь по шлемам мечами булатными. Куда, тур, ни поскачешь своим золотым шлемом посвечивая, - там лежат головы поганых половцев. Расщеплены саблями калеными шлемы аварские от твоей руки, Яр Тур Всеволод! Какая рана удержит, братья, того, кто забыл о почестях и богатстве, забыл и города Чернигова отчий золотой престол, и своей милой жены. Прекрасной Глебовны, любовь и ласку» [2, с. 38].
В том же ключе изображен и Евпатий Коловрат в «Повести о разорении Рязани Батыем». Услышав о беде, настигшей родную Рязанскую землю, помчался он бить врага, хотя мог бы остаться в тылу, ведь основное сражение уже закончилось. И дружина его совсем не велика, но погнались они вслед «безбожного» царя, нагнали и «начали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно, что что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими. Почудилось татарам, что мертвые восстали. Евпатий же, насквозь проезжая сильные полки татарские, бил их нещадно. И ездил средь полков татарских так храбро и мужественно, что и сам царь устрашился.» [4, с.191].
И не найдется того воина, который смог бы один победить русского богатыря Евпатия Коловрата. Последний поединок Евпатия выписан в былинно-сказовом стиле: «И съехался Хостоврул с Евпатием. Евпатий же был исполин силою и рассек Хостоврула на-полы до седла. И стал сечь силу татарскую, и многих тут знаменитых богатырей Батыевых побил, одних пополам рассекал, а других до седла разрубал. И возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество пороков, и стали бить по нему из бесчисленных пороков, и едва убили его. » [4, с. 193].
Даже татары удивились русской богатырской силе Евпатия и всего рязанского воинства, и сказали они царю: «мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, и отцы наши не рассказывали нам. Это люди крылатые, не знают они смерти и так крепко и мужественно, на конях разъезжая, бьются - один с тысячею, два - с десятью тысячами. Ни один из них не съедет живым с побоища» [4, с. 193].
Таким образом, образ Евпатия является собирательным образом всего русского воинства, он олицетворяет собою великую силу и мощь русского народа, его несгибаемый характер, его преданность родной земле. Такой преданности удивился и царь Батый, который сказал, «глядя на тело Евпатьево: «О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малою своею дружиною, и многих богатырей сильной орды моей побил, и много полков разбил. Если бы такой вот служил у меня, - держал бы его у самого сердца своего» [4, с. 193]. В дань уважения к героическому мужеству русских воинов, царь Батый приказывает отпустить уцелевших с миром и «ничем не вредить им» [4, с. 193].
Предатель земли русской и веры христианской. Древнерусская литература по самой своей сути имеет главное назначение поучительное, памятники разных жанров выполняют это назначение каждый по своему: жития святых учат святому пути, пути спасения, показывая, каким образом человек может пройти этот путь; летописи учат любить свою родину, защищать ее, слушаться князей своих старших и т.д. Это литература, которая показывает, что такое добро и что такое зло, и что ожидает того, кто пойдет по тому или иному пути. Среди большого множества положительных героев, есть в ней и герои отрицательные, те, которые стали врагами родной земли, своих собратьев, ради личной выгоды, становясь союзниками врагов и предателями земли русской и веры православной.
Эти герои изображаются древнерусскими книжниками в обличительном ключе, чтобы показать насколько сильную антипатию они вызывают. Так, в «Сказании о Мамаевом побоище» один из князей русских - Олег Рязанский - задумал вступить в сговор с врагами, в надежде добыть себе новых вотчин. Как пишет автор, «скудость ума была в голове его.» [4, с. 237]. И помышлял он таким образом: «Когда услышит князь Дмитрий Иванович о приходе царя [Мамая - прим. авт.], и о ярости его, и о нашем союзе с ним, то убежит из Москвы в Великий Новгород, или на Белоозеро, или на Двину, а мы сядем в Москве и в Коломне. Когда же царь придет, мы его с большими дарами встретим и с великою честью, и умолим его, и возвратится царь в свои владения, а мы княжество Московское по царскому велению разделим меж собою - то к Вильне, а то к Рязани, и даст нам царь Мамай ярлыки свои и потомкам нашим после нас» [4, с. 239]. Но ведь «не понимали, что замышляют и что говорят, как несмышлёные дети, не ведающие божьей силы и господнего предначертанья.» [4, с. 239].
Князь Олег Рязанский, распаляясь в алчности своей, стал торопить Мамая быстрее наступать на Русь, поэтому его «окаянного» автор повести ныне будет называть « новым Святополком» [4, с. 240]. Но расплата за предательство не заставит долго ждать, и раскаяние за совершенное злодеяния и отступничество будет тяжким камнем лежать на душе Олега: «Горе мне, потерял я разум свой. я же, окаянный, познал истинный закон божий! И отчего совратился я? И сбудется со мною сказанное господом: «если раб, зная закон господина своего, нарушит его, бит будет сильно». Ибо ныне что натворил? Зная закон бога, сотворившего небо, и землю, и всю тварь, присоединился ныне к нечестивому царю, решившему попрать закон божий!» [4, с. 250]. Не рассказывает автор «Сказания» как закончил свои дни Олег Рязанский, поведав лишь, что со своей рязанской вотчины ему пришлось сбежать, не добыв себе ни новый власти, ни новых земель, он лишился всего.
Таким образом, вопрос о некоей устойчивости определенных образов в древнерусской литературе имеет чрезвычайно важное значение. Можно отчетливо увидеть, как в самом начале становления русской литературы зарождались и формировались определенные литературные типы, получившие затем своей дальнейшее развитие и воплощение в последующих столетиях. Как отмечает Д.С. Лихачев, «основные литературные категории обычно рассматриваются в различного рода трудах по теории литературы в "готовом виде" - как будто бы все
они существовали извечно. Между тем они имеют историческое происхождение, а часть из них постепенно развилась в литературе X-XVII вв. Не сразу появились в русской литературе типизация, литературный вымысел, литературный пейзаж и т.д.» [3]. Особенно сложен был путь совершенствования изображения человека, «этот путь ни в коем случае нельзя представлять себе в виде ровного и неуклонного подъема. Литература развивается не по прямой. Ее развитие нельзя представлять себе и так, как мы представляем себе совершенствование научного познания мира: в виде постепенного накопления знаний» [3].
Предпринятая попытка проследить некоторые устойчивые типы в древнерусских повествованиях обратила наше исследовательское внимание на некоторые особенности в изображение героев войны. Наиболее проработанным типом, среди древнерусских воинов-героев, на наш взгляд, является образ идеального князя-правителя. Именно он дает представление об идеальном правителе по мысли древнерусских книжников. Этот тип широко распространен в произведениях XI-XIV веков. Образ воина-сподвижника достаточно схематичен в плане изображения индивидуальности. Так, мы крайне редко можем встретить описания черт внешности персонажа, каких-то индивидуальных особенностей характера, в его изображении еще очень много общих мест. Подобная идеализация обусловлена самой поэтикой древнерусской литературы, так как древнерусский книжник всегда «соотносил размеры изображаемого с тем значением, которое он ему придавал. Он не стремился в своих произведениях создать иллюзию действительности. Он изображал ее сущность, ее «смысл», иногда сокровенный, и при этом так, как он их понимал» [3]. Естественно не так идеальны в реальности были описываемые автором персонажи, но автор не ставил своей задачей увековечить определенную историческую личность своим произведением, здесь как раз «сокровенный смысл» состоит в том, что сам этот герой является олицетворением земли русской в ее самых лучших представителях. Это герой исключительный, особенный, значимый, но он часть от целого, он типичен, вот что важно. Иногда, однако, автор может внести некоторое разночтение в характеристику героя. Так, например, образ Игоря Святославовича в «Слове о полку Игореве» гораздо сложнее обозначенного типа, хотя автор «Слова» и придерживается традиции описания идеального воина-сподвижника. Так как автор вкладывает в эту не столь значимую по своей сути историю столкновения с половцами, историю в ряду многих похожих, очень важную мысль о том, что личные интересы не должны становится важнее интересов государственных. Вступая в бой, князь Игорь руководствовался именно личными интересами - «славу добыть», так как гордыня его «обуяла», за что он и поплатился поражением в сражении и своим пленением. Но, несмотря на это, в целом образ князя все же выдержан в этикетной традиции. Другие же типы русских воинов, выделенные нами в ходе анализа древнерусских памятников, менее разработаны и реже встречаются. Со всей осторожностью мы применяем здесь понятие литературной типизации как таковой, следует вести речь о начале становления данных образов в русской литературе. Здесь нашли воплощение самые существенные стороны героев, которым еще много будет уделено внимания в военной прозе XX столетий.
The article attempts to study the literary image of Russian soldier in old Russian literature, highlight the main features characterizing the typical features and artistic expression, and to show how important this literary image to reveal the ideological perspective of literary works of ancient Russia, devoted to the description of significant historical events. Keywords: old Russian literature, artistic image, literary style, character, typology, poetics
Список литературы
1. Дмитриев Л.А. За Землю Русскую// Воинские повести Древней Руси/ Вступ. Статья Л.А. Дмитриева. Сост. Н.А. Понырко. - Л.: Лениздат, 1985. - С. 3-17.
2. Воинские повести Древней Руси// Вступ. Статья Л.А. Дмитриева. Сост. Н.А. Понырко. - Л.: Лениздат, 1985. - 495 с.
3. Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси/ Лихачев Д.С. Избранные работы: В 3 т. Т. 3. - Л.: Худож. лит., 1987. - 520 с.
4. Памятники литературы Древней Руси: XIII век/Вступ. Статья Д.С. Лихачева. Общ. ред. Л.А. Дмитриева и Д.С. Лихачева. - М.: Худож. лит., 1981. - 616 с.
Об авторе
Руднева И.С. - кандидат филологических наук, старший преподаватель кафедры русской, зарубежной литературы и массовых коммуникаций Брянского государственного университета имени академика И.Г. Петровского
УДК 821.161.1:82.02
ТЕАТРАЛИЗОВАННАЯ МОДЕЛЬ МИРА В РОМАНЕ В.НАБОКОВА «ПРИГЛАШЕНИЕ НА КАЗНЬ»
Л.Ю. Стрельникова
Научная установка статьи - доказать, что игра является эффективным приемом эстетики В.Набокова, с ее помощью он противопоставляет искусство здравому смыслу и рациональному бытию, при этом автор присутствует в произведении как Magister ludi и стремится показать свою власть над текстом и читательским восприятием. Писатель выстраивает модернистскую концепцию игры через создание авторского эстетического мифа о мире, соединяя его с постмодернистской игрой ради игры. Главный герой Цинциннат показан как эстетическая функция авторского воображения. В нем отсутствует личностное наполнение, так как Цинциннат пытается выразить себя только через творчество, но не может подняться до уровня Творца и остается Homo ludens.
Ключевые слова: игровая поэтика, модернизм, иррационализм, дегуманизация, интертекстуальность, аллюзии, симуля-тивность, Набоков.
В художественной системе набоковского творчества роман «Приглашение на казнь» (1936) показателен как образец европейского модернистского творчества, «синтезирующий опыт символизма и авангардизма», а «тематическо-фабульные уровни романа, которые говорят о персонажах и ситуациях, подчеркнуто условны и сильно отличаются от узнаваемо биографического опыта» [14, с. 451], уже написанных романов «Машенька», «Подвиг», «Дар», «Защита Лужина», что позволяет говорить о выстраивании В. Набоковым свободной от классического канона структуры метаромана как мифологического внеисторического децентрированного текста в его многоликости означающих.
Несмотря на то, что В. Набоков никогда не принадлежал к определенной литературной школе, он аккумулировал в своих экспериментальных произведениях достижения европейского модернизма, не стремясь соответствовать запросам эмигрантской литературы и продолжать традиции русской классики. Не случайным было удивление Г. Адамовича по поводу того, как «такой писатель возник в русской литературе. Все наши традиции на нем обрываются» [1, с. 198]. Но как модернистское произведение роман как раз и отличался «от всего, что было написано раньше» новаторскими элементами, основанными на силе воображения, о которых упоминает Н. Берберова: «интуиция разъятого мира, открытые "шлюзы" подсознания, непрерывная текучесть сознания и новая поэтика, вышедшая из символизма» [4, с. 277].
Находясь в границах модернистской парадигмы, переходящей в постмодернистское направление, В. Набоков переосмысливает видение действительности и границы существования индивидуальности в «неколебимо алогичном мире» [15, с. 467], где реальность подвергается эстетической деконструкции, а писатель «воплощает невозможное, как нечто недоступное, ускользающее от любого дискурса» [3, с. 553], в самом художественном мышлении утверждается господство иррациональных, бессознательных сил, целостность личности в такой деградированной с точки зрения материалистического детерминизма реальности размывается, дестабилизируется, мышление переходит в сферу фрагментарности и инфантильности, господства бессознательных элементов, что можно наблюдать на примере главного героя романа Цинцинната, всем своим существом стремящегося преодолеть притяжение жизни ради существующего в его творческом подсознании идеального мира. Но именно в противопоставлении художественного опыта жизненному заключается смысл творческого акта, который и составляет подлинную экзистенцию героя.
Роман выстраивается как авторская мифологизированная игра, изображающая внеисторическую реальность в театрализованном представлении, где господствует «мир самореферентных знаков», а не живых людей, «отсутствие выдается за присутствие» [13, с. 188], реальное и воображаемое в релятивистском сочетании утрачивают различие и понятный всякому читателю смысл, заранее предполагая неправильное с точки зрения логики прочтение, как это видно по начальным строкам романа: «Сообразно с законом, Цинциннату объявили смертный приговор шепотом» [16, т. 4, с. 5].
Своеобразным творческим ориентиром для поколения художников модернистского искусства можно считать появившуюся в 1930-е годы концепцию дегуманизированного сюрреалистического театра А. Арто, заявившего о «создании особой реальности, непривычном течении жизни. Театр должен дарить нам этот эфемерный, но подлинный мир, соприкасающийся с реальным» [1]. Подобно А. Арто, В.Набоков театрализует действительность, опровергая жизнь игрой и вводя героев-марионеток, ориентируясь на подсознательный творческий дух личности, способный создавать иллюзию реальности действия, чтобы «у зрителя появилось ощущение, что перед ним разыгрывается сцена из его собственной жизни, причем одна из самых существенных» [1], но при этом становился важен не сам человек, а его игровой артистический прообраз без личностного содержания, обнажающий глубины подсознания, что воспроизводит набоковский драматический принцип в романе: «... бесплотное неведенье и значительное воздействие со стороны пьесы - все остальное следует отбросить» [17]. Об ориентации романа на модернистский театр указывали многие исследователи, по словам Н.Букс, «каждая глава романа - не только отдельный день, но акт пьесы, который начинается освещением сцены и кончается наступлением темноты» [8].
В соответствии с модернистским установками о театрализации действительности в произведении, В.
