CC BY
2Философская мысль: традиции и современность
ОБРАЗ НАУКИ В ФИЛОСОФСКИХ ВОЗЗРЕНИЯХ А. И. ГЕРЦЕНА
|А. А. КАСЬЯН,| доктор философских наук, профессор кафедры философии и теологии НГПУ им. К. Минина kas.nnov@gmail.com
В статье показана связь воззрений А. И. Герцена с отечественной и европейской философией. Анализируются его идеи о становлении науки в России, ее связи с философией, типах ученых.
The article shows the relations of views by A. I. Herzen with domestic and European philosophy. The author of the article analyzes his ideas about the formation of science in Russia, its relations with philosophy, types of scientists
Ключевые слова: А. И. Герцен, культура, философия, наука, образ философии, образ науки
Key words: A. I. Herzen, culture, philosophy, science, philosophy, image, image of science
Александр Иванович Герцен (1812— 1870) — писатель и публицист, общественный и революционный деятель. Главное внимание в литературе уделяется его взглядам, сочинениям и практической деятельности в общественно-политической сфере. Прямое обращение А. И. Герцена к философии относится к 40-м годам XIX века: «Письма об изучении природы» и «Дилетантизм в науке». Последняя работа — одно из первых произведений в России, специально посвященных философскому осмыслению науки.
Предпосылки философского осмысления науки
«А. И. Герцен как ученый», «А. И. Герцен и наука»—сюжеты, редкие для литературы. Тем более, когда наука рассматривается не сама по себе, а в философском контексте. Так, фундаментальная отечественная хрестоматия «Философия науки», которая вышла в свет несколько лет назад, не содержит упоминаний об этом мыслителе [4].
Хотя, если говорить о начале творческой деятельности Герцена, то путь науки представлялся для него естествен-
ным. Он с серебряной медалью окончил физико-математическое отделение Московского университета. Тема его кандидатской диссертации (аналог современной дипломной работы) — «Аналитическое изложение солнечной системы Коперника». Предполагалась и его дальнейшая работа в МГУ. Казалось, будущее его связано с наукой. Но жизнь распорядилась иначе. Герцена захватила революционная деятельность. Ему довелось испытать многие жизненные невзгоды — преследования, ссылки, эмиграцию.
Философский образ науки у А. И. Герцена складывался не на пустом месте. Первая половина XIX века — это реформа образования, новые университеты, издательская деятельность, подъем научных исследований (достаточно вспомнить Н. И. Лобачевского), использование (пусть эпизодическое) научных результатов в производстве. А. И. Герцен, безусловно, стоит за распространение науки в России, видит в ней средство материального и духовного преобразования общества.
В общественной мысли постепенно складывается традиция философского осмысления науки. Достаточно назвать такие сочинения, как «Разговор двух приятелей о пользе наук и училищ» В. Н. Татищева, «Слово о начале и успехах наук» А. А. Прокоповича-Антонского, «Нечто о науках, искусствах и просвещении» Н. М. Карамзина, «Рассуждения двух индийцев Калана и Ибрагима о человеческом познании» Я. П. Козельского и, конечно, сочинения М. В. Ломоносова. Многочисленные «Слова» (торжественные речи) российских мыслителей, произносившиеся по случаю знаменательных государственных событий, также посвящались науке.
Примечательно, что и в европейской философии того времени науке уделяется весьма пристальное внимание. Выходят в свет такие сочинения, как «Курс позитивной философии» и «Дух позитивной философии» О. Конта, «Философия индуктивных наук» Дж. Ст. Милля, «Сис-
тема логики» У. Уэвелла. Права гражданства приобретает термин «философия науки» — все это знаменует становление специальной дисциплины. На этом фоне появление «Дилетантизма в науке» выглядит вполне обоснованным. Дилетантизм в философии
На фоне развития реальной науки, ее проникновения в практику, стремления к ее философскому осмыслению сознание российского общества того времени было неоднородным. Для характеристики одной из его граней А. И. Герцен выбирает слово «дилетантизм».
Дилетант — непрофессионал, любитель, то есть человек, который занимается каким-либо видом деятельности (наукой, искусством, политикой и т. д.) без специальной подготовки, поверхностно. Дилетантизм ярко проявляется в философии. «Философия как наука предполагает известную степень развития самосознания, без которого нельзя подняться в ее сферу. Массам вовсе недоступны бестелесные умозрения; ими принимается имеющее плоть» [1, с. 6]. Дилетанты «чувствуют потребность пофилософствовать, но пофилософствовать между прочим, легко и приятно, в известных границах» [1, с. 7]. Однако «философия-наука» (термин Герцена) не дает им этой возможности, поскольку занятие ею отнюдь не легкое времяпрепровождение. Отсюда разочарование в ней и даже нередко негативное отношение.
К дилетантам в философии относятся люди, казалось бы, противоположные первой группе, но смыкающиеся с ней в отрицательной оценке философии, те, кто не принимает ее как таковую, считает занятия ею бесплодными, оторванными от реальной жизни.
Таким образом, позиция тех и дру-
гих — неприятие философии, но по разным причинам. Одни отвергают философию в силу ее сложности, другие — из-за ее кажущейся оторванности от бытия человека в реальном, земном, а не трансцендентном мире. Крайности в данном случае сходятся, и одна из наук («философия-наука») не принимается в силу непонимания ее специфики.
Такая ситуация не уникальна. Например, Г. В. Ф. Гегелю принадлежит известное сопоставление философа и ремесленника-сапожника. Для того чтобы заниматься сапожным делом, надо учиться этому мастерству, владеть соответствующими умениями и навыками, иметь к этому делу способности и предрасположенность. Многие люди полагают, что философствовать может любой человек, ведь у него есть голова на плечах, он носитель мышления. Другой немецкий философ И. Г. Фихте писал, что о философии может рассуждать всякий, хотя если в обществе заходит речь о математике, то все замолкают, а о проблемах этой науки говорят только специалисты.
Почему философия кажется доступной? Прежде всего потому, что у каждого человека есть своя философия. По словам Герцена, «домашняя, маленькая, ручная философия». Каждый человек имеет свои мировоззренческие убеждения (осознанные или неосознанные, стихийные или сознательные, воплощенные в его поступках или принадлежащие только сфере его духа). «А они откуда взяты? — От родителей, нянек, школы, от добрых и недобрых людей и от своего посильного ума» [1, с. 12]. Поэтому к «философии-науке» каждый человек подходит (если сталкивается с ней), имея свое представление о проблемах, которые ей принадлежат. У него складывается впечатление о своей причастности к «философии-науке», ее доступности. Ведь многие слова, выражающие ка-
Дилетанты не понимают, что «в науке нет другого способа приобретения, как в поте лица; ни порывы, ни фантазия, ни стремление всем сердцем не заменяют труда. Но трудиться не хотят».
тегории философии, входят в повседневную жизнь людей, принадлежат обычному разговорному языку: сознание, воля, свобода, причина и др. Тем более что философию «никто не охраняет — ни формулы, ни фигуры, как математику» [1, с. 11]. Философия — одна из форм мировоззрения, а мировоззрение присуще каждому человеку. Поэтому и возникает иллюзия доступности «философии-науки» для каждого. Отсюда — дилетантизм по отношению к ней, который является частным случаем дилетантизма по отношению к науке в целом.
Образы науки в российском обществе
Каков внешний, феноменологический образ дилетантов по отношению к науке? В чем состоит этот конкретный дилетантизм, эта разновидность дилетантизма? Почему он возник, каковы причины его появления в России?
Дилетантизм в науке — это представление о ней как о феномене, явлении, доступном для каждого человека. Доступность — и по содержанию, его усвоению и постижению, и по возможности включения любого человека в деятельность по развитию этого содержания. Дилетанты в науке полагают, что «наука легка, что стоит захотеть знать — и узнаешь, а между тем наука им не далась, за это они и рассердились на нее» [1, с. 7]. Дилетанты не понимают, что «в науке нет другого способа приобретения, как в поте лица; ни порывы, ни фантазия, ни стремление всем сердцем не заменяют труда. Но трудиться не хотят» [1, с. 10].
Герцен не жалеет слов в критике дилетантизма, он полон иронии по отношению к нему: «Дилетантизм — любовь к науке, сопряженная с совершенным отсутствием понимания ее; это платоническая, романтическая страсть к науке, такая любовь к ней, от которой детей не бывает. Дилетанты — это люди предисловия, заглавного листа» [1, с. 42], «туристы в областях науки» [1, с. 51].
Главную причину дилетантизма Гер-
цен видит в особом пути появления науки в России. Наука не родилась в России, не развивалась в ней в течение долгого времени. Пришла она в Россию извне и была воспринята как нечто готовое и сложившееся. Пример тому — ситуация с основанием и началом деятельности Петербургской Академии наук (1724—1725 гг.). Это было действительно великое событие в истории российского общества и государства, российской культуры. Первыми российскими академиками были иностранцы, приглашенные в Россию преподавать. Более того, для слушателей Университета при Академии пришлось выписывать студентов из Германии, так как российское общество на первых порах своим внутренним потенциалом не могло обеспечить функционирование Академии и Университета при ней [3]. Действительный процесс становления и развития науки — долгий и трудный — остался за нашими пределами. России был дан результат — достигнутый уровень знаний и научные инструменты — разработанные методы познания.
Герцен сравнивает появление науки в России с рождением ребенка: «Европа кровью и потом вырабатывала каждую истину и открытие: ей все мучения тяжелой беременности, трудных родов, изнурительного кормления грудью — а дитя нам. Мы проглядели, что ребенок будет у нас—приемыш, что органической связи между нами и им нет» [1, с. 8].
Помимо отмеченного социально-культурного аспекта появления науки в России, надо иметь в виду и методологический мотив. В российском обществе первой половины XIX века не сложился, не утвердился дух науки, стиль научного мышления. В нем не укоренился научный подход к освоению мира, умение мыслить научно. Можно усвоить какие-то научные знания, знать способ их получения, но не овладеть методом научного мышления. Например, можно знать формулировку теоремы Пифагора (результат), но не владеть ее доказательством. Более
того, можно даже выучить, знать и понимать данное доказательство, представлять себе его ход, но не овладеть природой доказательства как такового. В теореме Пифагора ее общая формула есть определенный результат. Но и доказательство— тоже результат, только другой. Оба результата можно взять готовыми. Но как они получены? Научиться доказывать можно, только доказывая теоремы, научиться решать задачи можно, только решая задачи. Формулировка теоремы, готовое доказательство — это, по словам Герцена, «дети-приемыши». Обрести науку — не значит получить готовые результаты разного рода, а обрести научный подход к миру, который формируется в долгом процессе развития науки у людей, ей принадлежащих, обеспечивающих ее развитие. Добиться этого можно только в процессе реального включения человека в ее развитие. При этом формируется не только знание, но и культура научного мышления. Она не переходит от одной социально-культурной реальности в другую (как переносятся результаты). Знать результаты и правила получения каждого из них — еще не значит быть субъектом научного мышления.
К началу XIX века Россия не прошла школы науки, школы научного мышления; она восприняла результаты, методы их получения, формы организации, но «импортировать» дух науки, стиль научного подхода к миру, стиль научного мышления невозможно. Нельзя «импортировать» и положительное, уважительное отношение общества и государства к науке. Волевые решения, директивные указания не в состоянии укоренить науку в культуре, не могут сделать науку подлинным достоянием культуры. «Науку надобно прожить, чтоб не формально усвоить ее себе» [1, с. 63].
Противоположность дилетантам от науки составляет, как говорит Герцен, каста
Наука не родилась в России, не развивалась в ней в течение долгого времени. Пришла она в Россию извне и была воспринята как нечто готовое и сложившееся.
ученых, цех ученых. Наука уже в XIX веке представляла собой множество дисциплин, выступала как специализированная деятельность. И ученый, человек занимающийся наукой, вынужден был посвятить «себя одной главе, отдельной ветви какой-либо специальной науки» [1, с. 51]. Отсюда — необходимость специализации, узкого видения необозримых просторов науки. Это тенденция, которую сейчас называют дифференциацией науки. Но ее оборотной стороной является превращение людей, ею занимающихся, в замкнутую общность. Таких ученых Герцен называет «цеховыми учеными». Это выражение употребляется по отношению к науке в целом (если она сопоставляется с иными видами культуры) и по отношению к ее различным подразделениям (внутринаучная, цеховая ученость). Герцен использует слово «специ-ализм» (то есть специализация). Она необходима, но таит в себе возможность возникновения замкнутости, оторванности науки от жизни, иных видов культуры, разделения самой науки на не связанные между собой области. Цеховой ученый может быть незнаком с великими творениями культуры, имеющими всемирное значение, «если они не относятся прямо к его предмету. На что химику "Гамлет"? На что физику "Дон-Жуан"?» — вопрошает автор «Дилетантизма в науке» [1, с. 49].
Однако специализм (специализация) необходим. Без него невозможна сколько-нибудь эффективная деятельность в науке. Дифференциация научного знания (а значит, и специализация ученых в зависимости от предмета своего исследования) неизбежна. Как ее преодолеть и необходимо ли это? Что дает ученому ориентация в других областях науки? Что дает ученому ориентация в искусстве, в мире культуры в целом, а не только в науке, в ло-
Люди «предчувствуют, что наука — общее достояние всех, и между тем видят, что к ней приступа нет, что она говорит странным и трудно понятным языком. Люди отворачиваются от науки так, как ученые от людей».
кальной области научного знания? Способствует ли это эффективности его деятельности? Герцен на эти вопросы не отвечает — для него ответы очевидны. Ученый — это не только узкий специалист, но и человек, который имеет широкий взгляд на науку, культуру, на жизнь во всем многообразии ее проявлений. Для Герцена это бесспорно, хотя отмеченная им проблема чрезвычайно сложна, и совместить широту взгляда на культуру и глубину проникновения в различные ее виды весьма сложно.
Есть и третья позиция, которую он отвергает, — формализм. Это сложившаяся непреодолимая преграда между наукой и реальной жизнью. Формализм — это образ науки, замыкающий ее в сфере научных исследований без связи с практикой, с жизнью. При этом преграда между наукой и жизнью сооружается с двух сторон. С одной стороны, наука не востребована обществом, не принимается им. Люди «предчувствуют, что наука — общее достояние всех, и между тем видят, что к ней приступа нет, что она говорит странным и трудно понятным языком. Люди отворачиваются от науки так, как ученые от людей» [1, с. 41]. Необходимо преодолеть эту разобщенность в отношениях науки и жизни, науки и практики. Наука должна войти в жизнь так же, как жизнь должна проникнуться наукой. Единство науки и жизни, практики— важнейшая идея, имеющая и сегодня первостепенное значение.
Герцен стремится к тому, чтобы «луч науки» достиг «обыкновенных людей» [1, с. 41]. Но как этого добиться? Как сделать так, чтобы наука могла «войти живым элементом в стремительный поток практических сфер» [1, с. 40]? Этому препятствует каста ученых, но «люди жизни могут внедрить ее в жизнь» [1, с. 40]. С одной стороны — каста ученых, в руках которых наука. С другой стороны— «люди жизни», которым надо передать науку. Но всякая ли наука может и должна стать достоянием практики?
Возьмут ли «люди жизни» науку в свои руки, готовы ли они к этому? Как они распорядятся наукой? Можно ли изолировать ученых от проблем применения науки? Остается много вопросов, на которые Герцен не отвечает, хотя идея единства науки и жизни, практики, бесспорно, справедлива. Но и сегодня она вызывает множество споров и дискуссий.
Образ истинного ученого
Характеристика и анализ различных типов отношения к науке — это предпосылка конструирования Герценом образа истинного ученого, но этот образ неполон, так как в нем не фиксируются многие черты, которым должен отвечать носитель этого образа. Герцен и не ставит себе такой задачи. Важно то, что образ истинного ученого вырастает на основе анализа различных типов ученых, имеющих место в реальной науке. Это не предлагаемый результат, а конечная точка аналитического процесса. Такой методологический подход, заключающийся в том, что идея не есть готовая мыслительная конструкция, а итог изучения реального положения дел, отражает диалектический характер мышления Герцена.
Противоположностью дилетантам, формалистам и цеховым ученым выступают истинные ученые.
Прежде всего истинный ученый — это профессионал, а не любитель и не дилетант.
Важнейшим качеством ученого, его сущностной характеристикой Герцен считает преданность науке, поглощенность ею: «Науки требуют всего человека, без задних мыслей, с готовностью все отдать и в награду получить тяжелый крест трезвого знания» [1, с. 62], «личность, имевшая энергию себя поставить на карту, отдается науке безусловно» [1, с. 64].
Истинный ученый — это человек широких взглядов, выходящий за рамки не только своей науки, но и науки в целом. Для него мир культуры — не поле развлечений и отдохновения, а земля неизведанная, пространство бытия науки, пи-
тающее науку своими внутренними импульсами. Для него проблема связи науки и практики, жизни — это не абстрактная, а реальная, значимая лично для него проблема.
Наконец, это человек, имеющий ясную гражданскую позицию, не замыкающийся в узких рамках своей специальности, профессиональной деятельности, науки в целом. Образ истинного ученого вырисовывается из характеристики, данной Герценом подлинно образованному человеку, который «не считает ничего человеческого чуждым себе: он сочувствует всему окружающему; ...мыслит по свободному побуждению, по благородству человеческой природы, и мысль его открыта, свободна; .образованный человек не имеет права быть глупым ни в чем» [1, с. 49].
Философия и естествознание
Важнейшей особенностью диалектической методологической позиции Герцена является контекстуальный подход, то есть рассмотрение изучаемого явления не изолированно от контекста его бытия, среды его обитания, а в связи с теми явлениями, с которыми данный объект взаимодействует. Поиск таких связей, отношений, их осмысление — необходимое условие постижения объекта.
Эта особенность проявляется при обращении Герцена к проблеме развития и функционирования науки в ее отношении к философии. Этой проблеме посвящено первое письмо в «Письмах об изучении природы» под названием «Эмпирия и идеализм». Здесь под эмпирией понималась наука о природе, естествознание, а под идеализмом — философия, но философия умозрительная, спекулятивная. Она как бы возвышалась над реальными науками о природе, диктовала и подчиняла их себе, выступала арбитром в научных дискуссиях, брала на себя решение вопросов, которые не относятся к сфере ее компетентности. Это метафизи-
«Науки требуют всего человека, без задних мыслей, с готовностью все отдать и в награду получить тяжелый крест трезвого знания».
ка, в данном случае — натурфилософия, претендовавшая на исключительную роль в науке.
С другой стороны, науки о природе развивались на собственной основе, не испытывая необходимости в философии. Естествознание «смиренно покорялось опыту и не шло далее» [2, с. 89]. Оставаясь в пределах опыта, естествознание описывает природу, накапливает огромный эмпирический материал, собирает факты. Но этого недостаточно для постижения сущности природных явлений. Описание и рассудочные (то есть внутрина-учные) рассуждения о природных явлениях требуют перехода на уровень философского осмысления. Естествознанию «чего-то недостает, чего-то незаменяемого обилием фактов; в истинах, ими раскрытых, есть недомолвка» [2, с. 91]. Более того, «совершенная отрезанность естествоведения и философии часто заставляет целые годы трудиться для того, чтоб приблизительно открыть закон, давно известный в другой сфере, разрешить сомнение, давно разрешенное: труд и усилие тратятся для того, чтоб во второй раз открыть Америку» [2, с. 109].
Исходя из этого Герцен выводит идею, принципиально важную для науки прошлого и настоящего, — союз философии и естествознания. «Опыт и умозрение — две необходимые истинные, действительные степени одного и того же знания» [2, с. 93]. Он приходит к выводу о том, что «философия без естествоведения так же невозможна, как естествоведение без философии» [2, с. 89]. Эта идея позволяет преодолеть такое положение дел, когда «философия погрязает в абстракциях, а положительные науки теряются в бездне фактов» [2, с. 96].
Более того, Герцен не только провозглашает идею союза естествознания и философии, раскрывает причины их отчуждения и намечает пути преодоления, но
«Натуралисты готовы делать опыты, трудиться, путешествовать, подвергать жизнь свою опасности, но не хотят дать себе труда подумать, порассуждать о своей науке».
и отвечает на вопрос о том, кому принадлежит ведущая роль в достижении этого союза. Он сомневается, что естествознание может ответить на философские вопросы, возникающие в процессе его развития: «Натуралисты готовы делать опыты, трудиться, путешествовать, подвергать жизнь свою опасности, но не хотят дать себе труда подумать, порассуждать о своей науке» [2, с. 104]. В этих словах выражена определенная позиция: естествознание, развиваясь, сталкивается с философскими вопросами, но отвечать на них не хочет, не может. Сделать это должна философия, а говоря современным языком — философия науки.
Итак, труды А. И. Герцена «Дилетантизм в науке» и «Письма об изучении природы» соотносятся с линией европейской философии. Но сочинения европейских мыслителей были написаны преимущественно в гносеологическом ключе, в них доминировала теоретико-познавательная проблематика. Герцен находится в русле отечественной философской традиции, которая складывалась в то время и в которой доминировали социально-философская и философско-антропологиче-ская проблематика.
Взгляды Герцена — одна из первых ласточек становления философского образа науки в России. Представление о науке в России, ее образ рождались не только в академической философии, не в чистой философии, замкнутой в себе самой, а в духовной жизни общества, в общественном сознании, проникнутых духом культуры. В этом смысле образ науки, складывавшийся в России, культу-роцентричен. Так, у мыслителей XVIII века, в частности у М. В. Ломоносова, философский образ науки вписан в проблемы специально- и организационно-научной, а также образовательной деятельности. У А. И. Герцена образ науки дается в философско-публицистическом контексте. Его работы рассчитаны на широкую читательскую аудиторию. Наука рассмат-
ривается в ее связи с образованием, практической деятельностью, многообразием социально-культурных явлений, то есть в ее человеческом измерении.
Идеи Герцена и его предшественников — не экспонаты в музее истории науки и культуры. Они значимы и сегодня для понимания того, что такое наука, как она развивается и функционирует, соотносится с обществом и культурой. В них теоретико-познавательный подход сочетается с социально-культурным, философ-ско-антропологическим анализом. Тем самым уже в период становления науки
в России и начала ее философского осмысления наметились две тенденции: теоретико-познавательная и социально-культурная, философско-антропологиче-ская. Наука для мыслителей, стоявших у истоков конструирования ее философского образа, — это научное знание в его статике и динамике, процесс развития и функционирования не только внутри самого себя, но и в культуре и обществе. Субъектом этого знания выступает человек, не только мыслящий, но рассматриваемый во всей полноте его духовной жизни, его жизненных проявлений.
ЛИТЕРАТУРА _
1. Герцен, А. И. Дилетантизм в науке / А. И. Герцен // Собрание сочинений : в 8 т. — Т. 1. — М., 1975. — С. 3—84.
2. Герцен, А. И. Письма об изучении природы / А. И. Герцен // Собрание сочинений : в 8 т. — Т. 1. — М., 1975. — С. 85—310.
3. Кузнецова, Н. И. Социокультурные проблемы формирования науки в России (XVIII — середина XIX вв.) / Н. И. Кузнецова. — М., 1999. — 176 с.
4. Философия науки : хрестоматия / отв. ред.-сост. Л. А. Микешина. — М., 2005. — 992 с.
В ПАМЯТЬ ОБ А. А. КАСЬЯНЕ
17 марта на 70-м году жизни скоропостижно скончался доктор философских наук, профессор кафедры философии и теологии Андрей Афанасьевич Касьян.
А. А. Касьян родился 13 сентября 1946 года в городе Бийск Алтайского края. Окончил математический факультет Горьковского педагогического института. С 1969 года работал в Нижегородском государственном педагогическом университете. С 1985 по 2007 год Андрей Афанасьевич являлся проректором по научной работе, был награжден нагрудным знаком Минвуза СССР «За отличные успехи в работе», а также удостоен почетного звания «Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации». Андрей Афанасьевич — автор нескольких монографий и множества научных работ.
Коллеги и ученики Андрея Афанасьевича всегда ценили его за интеллигентность, доброжелательное и отзывчивое отношение к окружающим, педагогический талант, работоспособность и блестящие организаторские способности; родственники и друзья — за доброту, заботу и терпимость. Светлые воспоминания об этом человеке навечно останутся в сердцах его близких, учеников и коллег.
Редакционная коллегия и редакция журнала «Нижегородское образование» также искренне сопереживают по поводу кончины Андрея Афанасьевича Касьяна. Мы запомним его как известного ученого в области философии науки и образования, как постоянного автора нашего издания, который всегда отличался профессиональным подходом к исследовательской деятельности, был внимательным и пунктуальным, а также очень жизнерадостным человеком.
