CC BY
12Проблемы теории и истории музыки
© Огаркова Н. А., 2017
УДК 78
ОБРАЗ А. С. ДАРГОМЫЖСКОГО В ПИСЬМАХ К Л. И. КАРМАЛИНОЙ
В статье представлен сравнительный анализ редакций писем А. С. Даргомыжского к Л. И. Кармалиной, принадлежавших В. В. Стасову, И. А. Корзухину, Н. Ф. Финдейзену и М. С. Пекелису; акцентируется внимание на отношении Даргомыжского к Кармалиной в ракурсе рассмотрения феномена «любви-дружбы», характерного для мироощущения и быта романтической эпохи.
Ключевые слова: Даргомыжский, Кармалина, редакции, «любовь-дружба», образ композитора
Исследование выполнено при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (№ 16-04-000-12а).
Переписка Александра Сергеевича Даргомыжского и Любови Ивановны Кармалиной — яркая страница в жизни классика русской музыки, открывающая разные стороны души композитора, повествующая о значимых для него событиях в жизни и творчестве, недругах и друзьях, вдохновении и утраченных иллюзиях, осуществленных и несостоявшихся планах.
Кармалина неслучайно стала одним из его постоянных адресатов и женщиной, с которой Даргомыжского связывали многолетние дружеские отношения. Притягательная внешность, музыкальная одаренность, талант певицы и страстной поклонницы творчества композитора, искреннее и заботливое отношение к его личности, безусловно, стали причиной их близкого и длительного общения.
Любовь Ивановна Кармалина (урожденная Беленицына; 3 октября 1834, Москва - 21 мая 1903, усадьба Кобрино, у станции При-бытково, ныне Ленинградская область) родилась в семье статского советника Ивана Михайловича Беленицына; воспитывалась в Санкт-Петербургском Екатерининском институте, где обучалась игре на фортепиано и пению под руководством Гавриила Якимови-ча Ломакина. Даргомыжский познакомился с Любой Беленицыной в ее детском возрасте, посещая родительский дом будущей певицы и занимаясь с ней музыкой. В «Воспоминаниях» она отмечала: «Даргомыжский, который очень часто бывал в доме у нас, постоянно играл со мною в четыре руки с листа, прино-
ся с собою разныя сочинения классиков, и вообще все вновь выходящее, аккомпанировал мне свои сочинения и сочинения Глинки <.. .> Даргомыжский, знал меня еще маленькой, сохранил ко мне чувство потворства, которое всегда бывает в отношении к любимым и избалованным детям. За ошибку, сделанную им, при разыгрывании с листа нот, он получал сию же минуту наказание; я его сейчас же хлопала по руке; а один раз он столько сделал ошибок, что я ему велела стать в угол. К моему удивлению он пошел и стал.
Желая скрыть мое удивление, я села преважно и пречинно, взяв книгу в руки <.> ожидая что будет дальше. Даргомыжский сам выжидал, что я сделаю. Как вдруг выскочил из угла, и ну скакать с дивана на кресло, на стол, на рояль, опять на диван. Он метался как угорелый, к всеобщей радости моих сестер и моей; мы пустились его ловить, притащили тесемок, шнурков, чтобы перевязать его, но это нам не удалось, потому что Александр Сергеевич был очень ловок, и мы не могли от сильнаго смеха поймать его» [3, с. 267-268].
Под пристальным оком Даргомыжского Кармалина разучивала романсы его и Михаила Ивановича Глинки. В день знакомства с Глинкой осенью 1855 года она исполняла в его доме романсы Даргомыжского и на вопрос Глинки «кто учил?» отвечала: «Сам Александр Сергеевич» [3, с. 269-270]. Кар-малина брала уроки пения у Глинки, и своими первыми учителями по гармонии считала Даргомыжского и Глинку [3, с. 270-271].
Кармалина обладала «красивым, чистым и исключительно выразительным, хотя и небольшим голосом, необычайной тонкостью слуха, поразительной общей музыкальностью...» [6, с. 85], замечательной способностью читать нотный текст с листа. Об одном из вечеров в доме Даргомыжского, где юная певица исполнила с листа кантату Станислава Монюшко «Нийола» в присутствии автора, композитор напоминал ей в письме от 9 декабря 1857 г. в Париж: «Помните, какой приятный вечер провели мы в исполнении его чудных кантат и мелодий? Как он остался поражен вашею способностью читать ноты и быстро вникать в намерения автора?» [8, с. 423]1. «Тонкий талант» Кармалиной в полной мере был оценен Глинкой, под аккомпанемент которого она часто «певала» в его доме [10, с. 301]. Кармалина неоднократно исполняла романсы Глинки и Даргомыжского в концертах не только в Петербурге, Одессе, но и во Флоренции, Риме, Варшаве, Вене.
Автографы писем Даргомыжского к Кармалиной не обнаружены. Известны 15 писем к ней композитора, написанные с декабря 1856 г. по ноябрь 1868-го и впервые опубликованные Владимиром Васильевичем Стасовым [8], затем перепечатанные Иваном Алексеевичем Корзухиным [4], Николаем Федоровичем Финдейзеном [9] и Михаилом Самойловичем Пекелисом (выборочно — 7 писем) [7]. По утверждению Пекелиса, письма «дошли до нас только в жесткой "цензурной" редакции адресата. В поздние годы, спустя много времени после смерти Александра Сергеевича, Кармалина сама сделала копии ряда его писем, многое изъяла из текста и в таком виде передала их В. В. Стасову» [6, с. 84].
Итак, Стасов располагал копиями писем Даргомыжского, сделанными Кармали-ной с автографов со своими примечаниями и переданными ему адресатом в 1875 году. Сравнительный анализ всех публикаций свидетельствует о полном сохранении основных текстов писем в версии Стасова последующими издателями. Имеющиеся в изданиях несовпадения касаются орфографии (современной — у Финдейзена и Пекелиса), маркировки имен и ряда понятий, некоторых датировок и указаний мест написания писем, количества и степени информационной насыщенности примечаний. Так, Стасов выделял
разрядкой упоминавшиеся фамилии и слова, фигурирующие в текстах как некие «понятия» (например, «эфект» [sic!], «впечатление» и др.), Пекелис — лишь «понятия», Корзухин и Финдейзен маркировку слов не использовали. При сохранении публикаторами примечаний Кармалиной, дополнительная информация уточняющего характера (имен, событий и др.), формы ее подачи (постраничные или концевые ссылки) в редакциях не совпадают.
Кроме того, нельзя не отметить факт выборочных публикаций писем Пекелисом. Очевидно, исследователь не собирался осуществлять полное издание известных ему писем к Кармалиной, но выбор материала не был случайным. Избирательный подход к публикации писем, не только к Кармалиной, но и к другим адресатам, Пекелис обосновал в предисловии к изданию, указав на то, что в первую очередь читателям необходимо познакомиться с теми письмами, где «композитор высказывает свои художественные воззрения, свои взгляды на современное искусство» [7, с. 13]. Письма, по его словам, «имеющие узко биографическое значение», в свое собрание он не включил. Исследователь ограничился изданием писем Даргомыжского, датированных с 6 декабря 1856 г. по март 1860-го (с пропуском в данной хронологии письма от 16 сентября 1859 года, представленного в версиях Стасова, Корзухина и Фин-дейзена). В избранных Пекелисом письмах, действительно, содержатся значительные для понимания творчества и личности рассуждения Даргомыжского: о «таланте», «вдохновении», миссии творца, об исполнении «Русалки» и ее сгоревшей рукописи, реакции на музыку оперы и спектакль в целом публики, постановке «Эсмеральды», о смерти Глинки и «последнем долге» народа в день похорон «замечательного композитора», о характере дружеских и творческих контактов с Глинкой, об отношениях Даргомыжского с Дирекцией императорских театров, журналистами («газетными писаками»), «высшим и чиновным обществом», о концертной жизни Петербурга, Русском музыкальном обществе, музыкальном кружке Даргомыжского, русской вокальной и композиторской школе, оценках деятельности и творчества композиторов-современников, критиков.
Понятно, почему Пекелис исключил из издания письма от 2 декабря 1860 г. и от 21 июня 1867 г.: это — короткие записочки информативного толка [8, с. 432, 434]. Отсутствует письмо к Кармалиной от 16 сентября
1859 г. [8, с. 424]. А это письмо как отклик на «милое, отрадное» для композитора послание Кармалиной говорит нам о многом: его отношении к женщине, оценке исполнительских дарований любимой им певицы. Промелькнула в письме не раз высказывавшаяся и явно беспокоившая Даргомыжского мысль об известности его имени, творчества в России и за рубежом. Не вошло в книжку Пекелиса объемное, содержательное письмо Даргомыжского 1860 года (месяц и день не установлены) [8, с. 429-432]. Причина его отсутствия в издании, на наш взгляд, объясняется основными темами текста — художник и слава, художник и власть. И, в связи с этим, несправедливой оценкой Глинки, охваченного, по мнению Даргомыжского, «одной пагубной страстью», прошпиговавшей «страдальческой бичевкой всю жизнь его», — «любовью к славе и овациям» [8, с. 430]. По-видимому, Пекелис не хотел выносить на суд публики и эти темы, и сюжет о неоднозначном отношении Даргомыжского к Глинке.
Письма Даргомыжского путешествовали вслед за Кармалиной и по Европе, и по разным городам России. В конце апреля 1856 г. она с матерью Екатериной Николаевной Бе-леницыной и сестрами отправилась за границу. Сначала около года (до начала апреля 1857 года) жила во Флоренции, затем побывала в Вильдбаде (Бад-Вюртемберг, Германия), Риме, Париже, Варшаве, а в мае 1858-го прибыла в семейное поместье на «Волыни вблизи Влодавы» (Волынская губерния). В январе 1860 г. Кармалина жила в Одессе, остальную часть года в Житомире. 2 октября
1860 г. вышла замуж за Николая Николаевича Кармалина2; в 1862-м (весна - лето?) вместе с мужем приехала в Петербург, где они пробыли до конца октября. Затем семейная пара отправилась на Кавказ (крепость Новые Закаталы, Гуниб — Дагестан, Тифлис), где служил Кармалин. Летом 1867-го Кармалина приезжала в Петербург, где в последний раз виделась с Даргомыжским.
Несмотря на тщательную цензуру писем, проведенную в свое время Кармалиной,
личность Даргомыжского предстает в них в измерении весьма многомерном. В отличие от его писем к «милым сестрам» — Софье Сергеевне (в замужестве Степановой) и Эр-минии Сергеевне (в замужестве Кашкаро-вой) — послания к Кармалиной написаны возвышенным слогом и практически лишены приземленно-бытового колорита. Нет в этих письмах (за редким исключением) подробностей о состоянии своего здоровья, оплате счетов, процентных бумагах, ценах «на комнаты» и «обеды», походах в сигарный магазин и пр. Нет, потому что образ Карма-линой для композитора являлся неким идеалом женственности, личностью, наделенной даром «голоса», чувствительностью, музыкальностью.
Как показывает анализ всех писем к Кармалиной, а также писем Кармалиной к Даргомыжскому3, композитор то вскользь, то подробно обсуждает волнующие его темы: любовь и дружба, идеал женщины, гений, художник, искусство, Глинка — его роль в культуре эпохи и в жизни Даргомыжского. В письмах просматривается оценка композитором собственной личности и творчества, процесса работы над произведениями, отношение к славе, власти («высшего света», административно-театральной), публике, критикам, композиторам-современникам, к музыкально-общественной жизни Петербурга, русской вокальной школе. Рассмотрим лишь один из этих сюжетов.
С разными нюансами — с серьезными или шутливо-ироничными, с сожалением или грустью появляется в первых письмах к Кармалиной тема «любви-дружбы», в характерном для предромантической и романтической эпох понимании. Приведу по поводу этой темы наблюдение Ю. М. Лотмана: «...Не дружба есть разновидность любви, а любовь разновидность дружбы. Дружба — более обширное чувство, занимающее на шкале культурных ценностей времени порой более высокое место, чем любовь. Дружба связывает людей — мужчин и женщин — в союз, более обширный, чем любовный, и, заимствуя лексику у любви, очищает чувство от чувственности» [5, с. 268].
В письме во Флоренцию от 6 ноября 1856 года Даргомыжский, комментируя «две строки сердечныя, отрадныя» из письма Кар-
малиной, «как будто вылившияся из-под ее пера против воли», старательно подчеркивает связывающее его с героиней особенное чувство «дружбы». «Первая [строка. — Н. О.] изъясняет, что вдали от роднаго края вы еще более любите кого любили, и что дружба ваша (к достойным ея) усилилась. Не могу знать, к кому относится первое чувство. При многочисленности виденных мною у вас любезных молодых людей, догадка для меня очень затруднительна. Что же касается до втораго — до дружбы, я смело принимаю его отчасти и на свой счет, потому что уверен в дружеском вашем ко мне расположении» [8, с. 416]. И здесь же, развивая эту тему, он в присущей ему легкой, иронически-игровой манере, щеголяет перед героиней сюжета «своими чувствами», намекая на нечто большее, чем дружба. Даргомыжский посылает Кармалиной текст незаконченного романса в качестве приложения к иносказательной истории его отношений с некоей «очень милой женщиной», не называя имени адресата, но, естественно, его подразумевая. «Я начал писать этот романс в минуты воспоминаний об одной очень милой женщине, уехавшей заграницу (жаль, что вы ее не знаете). Начал его писать, несмотря на то, что она рассталась со мною как-то нелюбезно, сурово. В разлуке с нею я хотел помнить о ней одно только доброе, увлекательное, и писал этот романс сам для себя. Не кончил я его потому, что долго, долго не имел о ней известия, а сам не знал, куда писать к ней. Должно быть и она тоже искала по европейским городам, чем бы заинтересовать меня. Вы сами знаете, как это трудно. Без классиков не обойдешься» [8, с. 416]. Далее он приводит текст романса, заключив его фразой о том, что ему «особенно нравится выражение "моя желанная"»:
«Вы не сбылись, надежды милой Благословенные мечты! Моя краса, мое светило, Моя желанная — где ты? Давно-ль очей твоих лазурных Я любовался тишиной, И волны дум крутых и бурных В душе смирялись молодой. Далеко ты!., но терпеливо Моей покорствую судьбе, Во мне божественное живо Воспоминанье о тебе...» [8, с. 416-417]4.
Образ юной Кармалиной вполне мог покорить сердце Даргомыжского, если верить описанию концерта на выпускном вечере Екатерининского института, где пела тогда еще юная Люба Беленицына. «Девицы спели "Гимн". Ломакин дирижировал, потом исполнялись какие-то красивые хоры, играла пианистка. И вот выходит девица небольшого роста, белокурая, с вьющимися волосами, очень приятной наружности: совсем головка Греза. Она запела арию Алисы из оперы «Роберт-дьявол» Мейербера. Голос был удивительный, звучал, как чистое серебро. Это была Люба Беленицына» [6, с. 84]5. Даргомыжский и сам в письме во Флоренцию, в иносказательной форме и не называя имени своей героини, создает словесный портрет Кармалиной в духе романтической эпохи. Перед нами предстает «молодая девушка» с «интересным, умным, бледненьким личиком», с «голубыми глазами под темными бровями», белокурыми волосами, одетая в белое кисейное платье «вроде блузы, с высоким воротом», с гибкой талией, опоясанной «белым же тоненьким кушаком». «От талии до низу вышиты букеты, положим, хоть бледно-фиолетоваго цвета. Серьги неза-метныя. На руке, вместо коллекции дорогих браслетов, какия-нибудь заветныя четки. Все на ней просто, но все изящно, все увлекательно (при этом предположим еще, что и комната освещена приятным голубым полусветом). В колкой улыбке ея и некоторых неискренно сказанных словах проглядывает милое, невинное кокетство» [8, с. 419]. В общем — девушка появляется в воображении Даргомыжского «резвым ангелом, слетевшим с неба, чтобы немного пошалить на земле» [8, с. 419].
В отношения «любви-дружбы» Даргомыжского к Кармалиной явно просачиваются обертоны ревности, возможно, игрового характера, а, возможно, и нет. В письме в Париж от 9 декабря 1857 года он откровенно радуется тому, что слухи о замужестве юной подруги оказались ложными. Здесь же Даргомыжский пишет о том, что любит читать вспоминатель-ные фразы Кармалиной о совместно проведенных вечерах в доме Вебера и подчеркивает, насколько и для него они памятны; признается в любви к «затейливому слогу» ее писем, к «проблескам девичьяго самолюбия и благо-роднаго стремления к искусству», называет «милыми» их «мелочные» ссоры [8, с. 422].
Любовная тема, преподносимая Даргомыжским в измерении «дружбы», невозможна без музыкального сопровождения, аккомпанемента. В первом письме к Кармалиной во Флоренцию он не упоминает о ее голосе, музыкальности или исполнительском таланте, но его героиня все-таки «входит» в текст письма в образе своего пения. Композитор сообщает ей о том, что романс «Вы не сбылись надежды милой» он писал «на разлуку» с ней, своей «желанной» [8, с. 417]. И в момент рождения мелодии романса в его душе, без сомнения, «звучал» ее нежный, очаровательный голос6.
Женский голос, его особая звонкая вибрация (а голос Кармалиной по откликам современников «звучал как серебро»), олицетворял для музыканта душу, которую он понимал без слов как желанное выражение женственности. Магия женского голоса, явленная в концертном или домашнем музицировании в интимно-сердечном ключе, обаяние его тембровой окраски особым образом воздействовали на мужскую аудиторию романтической эпохи. Но и визуальный образ обладательницы голоса имел для такой аудитории значение. В отклике А. С. Серова на концерты Беленицыной во Флоренции [1], написанном по материалам флорентинских газет, отмечается не только обаяние ее голоса, «одушевленное исполнение», но и ее «симпатическая наружность». «Слышать ее мало; ее надобно слышать и видеть; вся музыкальность ее души передается оттенками ее игривой физиономии, фантастически-воздушной и неуловимой в очертаниях; как в ее логике есть всегда что-то пленительно-грустное, так и в голосе слышится постоянная слеза, то явная, то затаенная» [6, с. 86].
Кармалина являлась благодарной исполнительницей произведений Даргомыжского, популяризируя их не только в России, но и в Европе. И профессиональная сторона их отношений не могла не влиять на его чувство «любви-дружбы». Даргомыжскому, обладавшему весьма обостренным самолюбием, переживавшему не раз творческие кризисы, неудачи с исполнением своих произведений, безусловно, льстило восторженное, преданное отношение к его личности, творчеству; оно являлось мощным стимулом для создания музыки, противоядием от «бездействия» и «скуки». «Видеть и слушать таких дивных
исполнительниц моей музыки, как вы, было для меня необходимостью, давало новую силу моему творчеству, заставляло забывать кривые толки знатоков, грязные каверзы театральной дирекции, но, сознаюсь, я не всегда выходил прав из этого увлекательного испытания» [8, с. 422].
Даргомыжский не раз возвращается к мысли о предназначенности своей музыки исключительно для женщин, способных проливать слезы в момент ее исполнения. Так, он радуется «слезе» Кармалиной пролитой на репетиции «Русалки» [8, с. 417], утешается, глядя на милых слушательниц, «отирающих глазки над бедной Наташей и несчастным отцом ея» [8, с. 417]. И с пафосом провозглашает, что другого творческого успеха, как только у женщин, он не желает. «Когда изящное искусство, прославив по силе и возможности Бога на небеси, нисходит на землю, оно должно иметь целью женщину. Для нее оно существует, без нее оно было бы совершенно лишнее на земле» [8, с. 417-418]. В письме от 21 октября 1859 года, сообщая о репетициях «Эсмеральды» в Москве, композитор жалуется на неспособность к заказной работе (писать для солистов «вставочные арии») и дурное в связи с этим расположение духа, подогреваемое сравнениями с былыми временами, когда музыка рождалась «легко, с наслаждением» «для талантливых любительниц, милых слуху, глазам и сердцу» [8, с. 425].
В воспевании Даргомыжским образа женщины как источника вдохновения, безусловно, проступает некая музыкальная тайнопись его романтической души, характерная для мироощущения эпохи. Но несмотря на искреннюю и одновременно куртуазно-игровую тональность любовно-дружеских признаний Кармалиной, в письмах к ней же Даргомыжский предстает и как личность, в жизни которой сложные, далеко не романтические сюжеты (общение с Дирекцией императорских театров, критиками, салонами «знатоков», судьба постановок опер) занимали весьма значительную часть. Эти сюжеты — интересный материал для дальнейших исследований.
Примечания 1 В данной статье цитируемые фрагменты писем Даргомыжского к Кармалиной приводятся по изданию Стасова с сохранением мар-
кировки слов, орфографии, синтаксической структуры текстов, что дает возможность современному читателю «услышать» особую интонацию той эпохи. Но уточняется или выявляется, отсутствующая у Стасова и последующих издателей необходимая справочная информация, касающаяся дат, имен, названий и др.
2 Кармалин Николай Николаевич (18241900) принадлежал к старинному дворянскому роду, был эриванским военным губернатором, потом начальником Кубанской области и наказным атаманом Кубанского казачьего войска, позже — генерал от инфантерии (пехоты) и член Военного совета (см. также: [6, с. 88-89]).
3 13 писем Кармалиной к Даргомыжскому хранятся в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (Ф. 241. А. С. Даргомыжский. 1857-1860 гг. и б/д. 28 л.).
4 Цитируемый текст — «Элегия» Н. М. Языкова без последнего четверостишия (1828). См. издания стихотворения: 11, 12, а также нотный текст романса в изданиях — 2.
5 Пекелис приводит фрагмент воспоминаний С. Н. Лалаевой, записанный им со слов Г. Н. Тимофеева.
6 Любопытно, что Кармалина в примечаниях к этому письму отмечает следующее: «В 1862 году, в бытность мою в Петербурге, два года спустя после моего замужества, Даргомыжский сказал мне: "Романс этот написан, но вам я теперь не отдам, — я его помещу в роли князя в моей новой опере; — вот он, хотите посмотреть?". Конечно, я его спела. К удивлению моему, я увидела, года два спустя, этот романс в печати, с совершенно другой музыкой, и посвященный г-же Мухиной!» [8, с. 417].
Литература 1. А. С. [Серов А. Н.] Успехи одной из соотечественниц наших в Италии // Санкт-Петербургские ведомости. 1857. 7 июня.
2. Даргомыжский А. C. Вы не сбылись надежды милой...»: романс для сопрано в сопровождении фортепиано // Полное собрание романсов и песен: Т. 2. / ред., вступ. ст. и комм. М. С. Пекелиса. М.; Л.: Музгиз, 1947. С. 571-576.
3. Кармалина Л. И. Воспоминания о Глинке и Даргомыжском // Русская старина. 1875. Июнь. С. 267-271.
4. [Корзухин И. А.] Автобиография и письма А. С. Даргомыжскаго // Артист. 1894. Год 6. Кн. 3. № 35. С. 32-49; Кн. 5. № 37. С. 25-31; Кн. 7. № 39. С. 94-97.
5. Лотман Ю. М. Сотворение Карамзина. М.: Книга, 1987.
6. Пекелис М. С. Русская певица Л. И. Кар-малина // Советская музыка. 1972. № 11. С. 84-91.
7. [Пекелис М. С.] Даргомыжский А. С. Избранные письма / ред. М. С. Пекелиса. Вып. 1. М.: Госмузиздательство, 1952.
8. [Стасов В. В.] Александр Сергеевич Даргомыжский. Материалы для его биографии. 1813-1869. Письма Даргомыжскаго к Л. И. Кармалиной // Русская старина. 1875. Июль. С. 416-435.
9. [Финдейзен Н. Ф.] Даргомыжский А. С. (1813-1869). Автобиография - Письма - Воспоминания современников / ред. и прим. Н. Ф. Финдейзена. СПб.: Госиздательство, 1921.
10. Шестакова Л. И. Последние годы жизни и кончина Михаила Ивановича Глинки // Глинка в воспоминаниях современников. М.: Госмузиздательство, 1955. С.296-303.
11. [Языков Н. М.] Стихотворения Н. Языкова. СПб.: Типография вдовы Плюшар с сыном, 1833.
12. Языков Н. М. Стихотворения. М.: Ди-рект-Медиа, 2016.
