CC BY
123
УДК 81.282
Кондратенко михаил михайлович
кандидат филологических наук, доцент Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского
обозначение времени в славянских говорах
Статья посвящена исследованию диалектной интерпретации понятия «время» в лексике периферийных славянских говоров. Одним из способов исследования является анализ полисемичных лексем, значения которых указывают на взаимосвязь различных фрагментов концептосферы и логосферы. В обозначении времени на славянской языковой территории отмечаются сложные ассоциативные связи с различными фрагментами других смысловых сфер. Очень существенным для интерпретации времени является восприятие времени как поры, подходящей ситуации для какой-либо деятельности. Важным свойством содержания понятия «время» является его связь с пространством. Причем временное пространство - это не просто линейная протяженность, а сложное понятие, которое обладает еще и метафорическим переосмыслением. Иногда диалектный контекст позволяет, в духе А.А. Потеб-ни, вернуть первоначальный образ, положенный в основу наименования. Другой гранью славянских диалектных обозначений времени, помимо их многозначности, является функция распределения жизни человека по определенным циклам. При этом само понятие «время», помимо указания на периодизацию жизненного цикла и его воплощение, означает и границы бытия вообще, реального мира и реальной жизни. Таким образом, согласно диалектным наименованиям, время для носителей славянских говоров - особая система меры, это понятие, кристаллизующее и синтезирующее в себе ощущения от самых разных сторон жизни человека, проявляющиеся в структуре многозначного слова.
Ключевые слова: понятие «время» в диалекте, периферийные ареалы, полисемия, концептосфера и логосфера.
Время является одной из важнейших категорий в системе мировосприятия человека. Обычно время воспринимают как некую шкалу измерения происходящих процессов. Однако семантика диалектных лексем представляет гораздо более сложную интерпретацию времени. В процессе языковой/диалектной номинации те или иные обозначения фиксируют представления и понятия человека. Результатом этой фиксации являются не только линейные языковые единицы, но и определенные семантические феномены, в частности особые способы семантической мотивации наименования. При этом реализуется и сохраняется традиционная система образов языка/диалекта, его метафорический код.
Для характеристики данного аспекта номинации особую значимость представляет исследование диалектных данных, поскольку диалект представляет собой более естественное по сравнению с литературным языком явление. В этом отношении невозможно переоценить роль диалектных словарей. Речь прежде всего об иллюстративном материале, о цитатах, содержащихся в словарях, которые дают возможность оценить контекст и, как следствие, увидеть структуру значения лексемы во всем ее богатстве и сложности, обнаружить семантические оттенки, цепочки и сдвиги, ведущие от значения к значению и связывающие их.
При выборе материала для изучения необходимо учитывать и ареальный аспект существования диалекта. Традиционно считается, что периферийные диалектные зоны более консервативны и лучше сохраняют наиболее архаичные языковые черты, в том числе и лексические, которые, в свою очередь, передают глубинные семантические архетипы. Такими диалектами на территории Славии, с точки зрения расположения ареалов их распро-
странения, являются севернославянские говоры: кашубские, нижнелужицкие, польские, северо-западные белорусские и ярославские, а также говоры Юга Славии - словенские, родопские болгарские.
Славянская диалектная хрононимия представляет собой очень объемное и в количественном, и в качественном отношении культурно-языковое явление. Несмотря на ее разносторонний характер, можно выделить некоторые особенности славянского восприятия времени, запечатленного в диалектах.
Многогранно само родовое понятие «время». В обозначении времени на славянской языковой территории отмечаются сложные ассоциативные связи с различными фрагментами других смысловых сфер. Так, в нижнелужицких говорах отмечены лексемы со следующими значениями: cera 'время жизни' и вместе с этим 'канавка, незамерзающая часть водоема с быстрым течением' [7, вып. 1, с. 118-119], doba 'удобное время, пора' и 'мера, степень' [7, вып. 1, с. 174-175], gód(a) 'время' и 'случай, повод' [7, вып. 1, с. 287], chyla 'некоторое количество времени' и 'минутка, досуг' [7, вып. 1, с. 510], dowor 'свободное время' и doworas 'допахать' [7, вып. 1, с. 194], zachod 'прошлое' и 'заход солнца' [7, вып. 2, с. 1012] (последний пример затрагивает очень значимую тему о смысле и взаимосвязи настоящего, прошлого и будущего в славянских языках, поскольку заход солнца является символом конца дня, а не его начала). В северо-западных белорусских говорах небольшой промежуток времени называется, как мелочь: макулинька -'мелочь, мелкая вещь' и 'минута': не заснула ни на макулинку [2, вып. 3, с. 17]. В болгарских говорах подобную взаимосвязь представляют такие наименования, как мейдан 'время' и 'возможность' [6, с. 206], ава 'время' и 'обстоятельство', 'настрое-
150
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова ¿j- № 1, 2015
© Кондратенко М.М., 2015
ние' [3, с. 201]. В ярославских говорах в значениях 'время, период' и 'смерть' зафиксирована лексема выход [4; 3, с. 60] (выход: 1) 'время, период' (я не прежнёва выходу); 2) 'смерть'). Здесь приведенное слово обозначает время, скорее, как пору, что очень характерно для славянского языкового сознания. Аналогичный способ семантической мотивации встречается, кроме того, в наименовании весны среди хрононимов в других регионах Сла-вии, а также на неславянской языковой территории. В словенских говорах отмечена лексема vilezej 'весна' и 'восход солнца' [8; 2, 769]. В южнонемецких диалектах для обозначения весны используется лексема hinauswarts [10, с. 92] с использованием того же образа «выхода» природы.
Восприятие времени как поры, подходящей ситуации для чего-либо в ярославских и других славянских говорах, если не доминирует, то является очень существенным для его интерпретации (корова на времени - 'в последний период перед отелом' [4; 6, с. 76], невремя - 'некогда' [4; 6, с. 127]; для сравнения - безвремче 'преждевременно оплодотворенный скот' в болгарских ро-допских говорах [3, с. 155]). На основании анализа языковых (диалектных) данных можно сделать вывод, что время - это категория, синтезирующая, составляющая в единое целое отдельные фрагменты целостного мироощущения. В частности, в говорах Ярославской области хрононимы, с одной стороны, активно используются для обозначения самых разных понятий, не связанных с исчислением или характеристикой времени, например, с неделю ростом - 'об очень высоком человеке' [4; 9, с. 5], с другой - различные явления жизни человека становятся семантической основой наименований отрезков времени: месяц хват 'месяц, когда женятся' [4; 6, с. 44], месяц кай 'месяц, когда каются после женитьбы, якобы разочаровавшись друг в друге' [4; 6, с. 44].
Лингвистический аспект исследования восприятия времени носителями диалекта во многом определяется ответами на вопрос, каким образом оно отражается в лексике. Особую значимость в данном отношении представляют диалектные номинативные единицы, так как именно в говорах весьма наглядно выявляются утраченные в литературном языке способы семантической мотивации наименований (например, принцип номинации периода времени, состоящего из дня и ночи, как их «стыка»: сутки - 'угол между голбцем и стеной (возле печи)', - сапоги поставлю в сутки [4; 9, с. 89]) и, главное, сохраняется традиционная система образов языка. В первую очередь представляет интерес изучение диалектной интерпретации самого родового понятия «время» в диалектах, с точки зрения образа, положенного в основу наименования. Интерпретировать и формулировать значение можно исходя из контекста, в частности, значение
лексемы час в выражении Бог часу не дает (например, картофель копать) [4; 10, с. 48] - 'нет времени что-либо сделать'. Здесь время представлено в одной из своих граней - поры, периода, подходящего для того или иного вида деятельности.
Важным свойством содержания понятия «время» является его связь с пространством. Причем пространство - это не просто линейная протяженность (например, в северо-западных белорусских говорах: намало 'на короткое время' [2, вып. 3, с. 160]), а сложное понятие, которое, помимо объемных физических характеристик, обладает еще и метафорическим переосмыслением. Иногда диалектный контекст позволяет, в духе А.А. Потебни, вернуть первоначальный образ, положенный в основу наименования, в частности образ времени как переворачивающегося, вращающегося: перавер-нуцца -уступицьу новы перыяд жыцця; як на вась-мую дзясятку пераверницца, так и усе [2, вып. 3, с. 484]. Диалектное время может «стягиваться»: сцягнуць врэмя - 'быць доуги час перашкодай': яго жонка дваццаць гадоу хварэла, сцягнула мужыку врэмя [2, вып. 5, с. 46]. Пространственные характеристики ярко проявляются, например, в ярославских говорах при передаче временного значения 'очень давно' с помощью устойчивого словосочетания по край свету [4, вып. 8, с. 11]. Аналогичный образ отмечен в польских загожанских говорах: jak swiat swiatem - 'od dawna, od niepamie.tnych czasow, zawsze' ('давно, с незапамятных времен, всегда') [5, с. 52]. Отмечено также использование других повторяющихся образов, например образа куска как малого или большого количества времени. В кашубских говорах небольшой отрезок времени именуется stek case [9, с. 200], то есть как кусок времени. Причем в данном примере в значении 'кусок' использовано заимствование из немецкого языка (Stueck). В северо-западных белорусских этот образ также встречается, но уже в значении 'много времени': шмат гадоу жыла адна; чатэрэ часа - шмат часу, цёмно [2, вып. 5, с. 486-487].
Другой гранью славянских диалектных обозначений времени, помимо их многозначности, является функция распределения жизни человека по определенным циклам, в частности: прыпар 'время страды' [2, вып. 4, с. 152], укопки 'праздник в день окончания выкапывания картофеля' [2, вып. 5, с. 198] в северо-западных белорусских говорах; fajerant 'конец работы, перерыв в работе, отдых' в польских говорах [5, с. 35]. Прямое указание на важность указанной функции подобных хроно-нимов содержит следующая белорусская цитата -гэта была у жытним жниве, у гаусяным жниве, гэты была у бульбакопя - калисци так вызначали час, людзи не знали чыслы [2, вып. 5, с. 442-443]. При этом само понятие «время», помимо указания на периодизацию жизненного цикла и его воплощение, означает и границы бытия вообще, реального
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова М- № 1, 2015
151
мира и реальной жизни: па часе - 'позна' (здесь 'поздно' истолковывается как 'после времени'), па часе стали лечыць [2, вып. 3, с. 269].
Еще одной характерной особенностью народного восприятия времени, запечатленного в диалекте, является отсутствие прерывности и линейной последовательности между прошлым, настоящим и будущим: в ярославских говорах, в частности, лексема напредки обладает значениями как 'в будущем', так и 'сперва, сначала' (то есть фактически - в прошлом) [4, вып. 6, с. 108]. Подобное семантическое явление наблюдается и в северо-западных белорусских говорах: дзедушка умер перадам (вперед, то есть - раньше) или цяпер и на гаспадарках не так кепско, якупярот (буквально -'впереди', но на самом деле - 'сзади, в прошлом'). Аналогично в том же диалектном ареале: упярот па-беларуску и па-польску размауляли [2, вып. 5, с. 215-216] но, с другой стороны, тое ж было два лет устэч (назад) [2, 5, с. 237], в данном случае значение 'раньше, давно' передается лексемами со значением то 'впереди', то 'сзади' - упярот и устэч. Нижнелужицкое dawetkо, обладающее значениями 'прежде, недавно, доныне' и 'только что', наглядно демонстрирует процесс постепенного «перерастания» прошлого в настоящее [7; 1, с. 161]. Подобный «синтез» времен в рамках значения одной лексемы характерен и для немецкого диалектного материала: а1ЫеИ 'всегда' и наряду с этим значением - 'ныне, в настоящее время' [10, с. 36].
Если говорить о лингвогеографическом аспекте, то можно отметить некоторые семантические ареалы. Один из них связан с обозначением утра. Довольно обширный ареал охватывает наименования этого времени суток как периода, предшествующего дню, дневному свету: надодтк [2, вып. 3, с. 139], дасвету (усё дасвету парабила), прадад-нем [2, вып. 4, с. 72] 'время до рассвета' в северо-западных белорусских говорах. У лужичан зафиксировано выражение do dna в значении 'рано утром' [7, вып. 1, с. 173], в польских загожанских говорах dnieC - отйас, rozwidniac [5, с. 25], do dnia - 'рассвет, время около четырех часов утра' [5, с. 25]. Здесь возникает значимый вопрос о границах ночи и дня, а также зимы и весны, весны как утра года. В кашубских говорах 'ранняя весна' -буквально 'быстро заканчивающаяся зима': гёх1б 2ёта [9, с. 181]; отметим, что весна в кашубских говорах обозначается как производное от корня со значением 'зима': zmk «весна» [9, с. 270], poezmk «вторая половина весны» [9, с. 159]. Другой севе-ро-западнославянский ареал представляют обозначения утра, в которых его признаком в говорах являются темнота, сумерки, серый цвет природы. На цемачку- досвиткамустала на цемачку [2, вып. 5, с. 346], ша(э)рая гадзина - змрок, прыцемки, ша-раць - виднэцца, наступаць пра ранак и ззмяркац-
ца [2, вып. 5, с. 462]; эта изосема продолжается на южнонемецкой диалектной территории - grauen (буквально: становиться серым) 'рассветать' [10, с. 80]. В восточнославянских ярославских говорах утро характеризуется белым цветом - бело [4, вып. 1, с. 49], подобная мотивация для утра, но уже после наступления рассвета, встречается и в польских говорах: grali do biolego rana (играли до «белого», то есть до позднего, утра) [5, с. 237]. Таким образом, раннее утро у северо-западных славян -это сумерки и, скорее, окончание ночи, чем наступление дня.
Для восточнославянских говоров, в свою очередь, характерно восприятие времени как поры, подходящей как для определенных событий, происходящих помимо воли человека, так и для различных видов хозяйственной деятельности. Это можно наблюдать на примере производных от существительного пора: неупорны - 'тот, кто появился на свет раньше срока': памерло дзиця, неупорно был; каму прышло врэмя - умирая, а не будзя пара - паздаравея, умирая не стары, а паравы [2, вып. 5, с. 208].
Характерной чертой ярославских говоров на общеславянском фоне является отсутствия заимствований в обозначениях времени и сопутствующих явлений. В севернославянских и южнославянских диалектах они довольно широко представлены: урлёп - «водпуск, адпачынак» в северо-западных белорусских говорах [2, вып. 5, с. 224]; названия вербного воскресенья balabnica (от немецкого Palmsonntag) [7, вып. 1, с. 12] и Троицы bire (от древневерхненемецкого fira «праздник») [7, вып. 1, с. 35] в нижнелужицких говорах; наименование Пасхи (из немецкого Ostern) - jastry в нижнелужицких [7, вып. 1, с. 534] и jastre в кашубских говорах (от немецкого Ostern) [9, с. 61], кашубское stena «час» из немецкого Stunde [9, с. 211].
Лексические заимствования также представляют интерес в семантическом плане, поскольку заимствование может быть обусловлено «слабостью» языковой/диалектной репрезентации определенного фрагмента понятийного поля, то есть особенностями семантической сферы языка/диалекта в целом. Так, среди различных заимствований в славянской хрононимии обращает на себя внимание тот факт, что чаще других в обозначениях интервалов времени иноязычным является наименование астрономического часа: öro в словенских резьянских говорах из итальянского [1, с. 10], сахат в болгарских говорах из турецкого [3, с. 516], stena - в кашубских говорах из немецкого Stunde [9, c. 211]. Допустимо предположение, что наименование именно этого отрезка времени представляет собой «слабое» семантическое пространство в славянской диалектной логосфере. Этому явлению существует естественное экстралингвистическое объяснение: выделение в сутках часов -
152
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова ¿j- № 1, 2015
гораздо более позднее явление, чем языковая сегментация дня и ночи, рассвета и заката, поэтому здесь открываются более широкие возможности для иноязычного влияния.
Интересно привнесение в хрононимию этнических мотивационных признаков. Так, в польских говорах отмечено выражение гш'Ш miesiqc в значении 'неоправданно долгое для выполнения определенной деятельности время'(znowu bqdziesz to гоЬй гш'Ш miesiqc - снова будешь делать это русский месяц) [5, с. 157]. Об устойчивости этого оборота свидетельствует наличие народной этимологии, объясняющей большую длительность русского месяца тем, что, в соответствии с юлианским календарем, он заканчивается позже григорианского, католического.
Таким образом, согласно диалектным наименованиям, время для носителей славянских говоров -особая система меры, это понятие, кристаллизующее и синтезирующее в себе ощущения от самых разных сторон жизни человека, проявляющиеся в структуре многозначного слова.
Библиографический список
1. Бодуэн-де-Куртенэ И.А. Материалы для южнославянской диалектологии и этнографии. I. Резьянские тексты. - СПб.: Типография Императорской Академии наук, 1895. - 238 с.
2. Слоушк беларусшх гаворак пауночна-заходняй Беларуа i яе паграшчча: у 5 т. - Мшск: Навука i тэхшка, 1979-1986.
3. Стойчев Т. Родопски речник. Българска диалектология. Проучвания и материали. Книга V. -София: Българска академия на науките. Институт за български език, 1970.
4. Ярославский областной словарь: учеб. пособие: в 10 вып. - Ярославль: ЯГПИ имени К.Д. Ушинского, 1981-1991.
5. Kobylinska J. Slownik gwary gorczanskiej (zagorzanskiej). - Krakow: Wydawnictwo Naukowe AP, 2001. - 223 s.
6. Koseska-Toszewa V. Bulgarskie slownictwo meteorologiczne na tle ogolnoslowianskim. -Wroclaw: Ossolineum, 1972. - 134 s.
7. Muka A. Slownik dolnoserbskeje recy a jeje narecow. Вып. I. - Петроград: Академическая двенадцатая государственная типография, 1921. - 992 с.
8. PletersnikM. Slovensko-nemski slovar. Вып. III. - Ljubljana, 1894-1895.
9. Ramuit S. Slownik j^zyka kaszubskiego czyli pomorskiego. - Krakow: Nakladem Akademii umiej^tnosci, 1893. - 323 c.
10. Wörterbuch von Mittelfranken. Eine Bestandsaufnahme aus den Erhebungen des Sprachatlas von Mittelfranken. - Würzburg: Königshausen&Neumann, 2001. - 224 с.
Вестник КГУ им. H.A. Некрасова М- № 1, 2015
153
