CC BY-NC-ND
47
Е.Л. Чернова
Обмен знаниями: социальная конъюнктура в системе советского атеизма 1920-х годов
В статье анализируются способы формирования и авторство инверсий советского атеизма в 1920-е годы. Признание участия гражданина в игре за улучшение социальной конъюнктуры как пути к восприятию атеистического мировоззрения обуславливало значимость авторства идей в выстраивании системы обмена знаниями о содержании научного социализма. Доминирующее значение в борьбе различающихся версий государственного плана атеистического просвещения на протяжении этого периода сохраняла позиция А.В. Луначарского и Ем. Ярославского.
Ключевые слова: социальная конъюнктура, А.В. Луначарский, Ем. Ярославский, советский атеизм, журнал «Безбожник».
После прихода к власти большевики позиционировали себя как атеистов и новый общественный договор предполагал, что каждый гражданин советского государства должен стать атеистом. Это отнюдь не подразумевало только лишь отречение от веры в Бога, поскольку личностное мировоззрение имело значение лишь постольку, поскольку его носитель был способен реализовывать те задачи, которые перед ним ставило классовое государство.
Таким образом, атеизм представлял собой непременную составляющую общественной позиции как представителей власти, так и граждан. Каждый обязывался соответствовать всем характеристикам нового понимания общественной позиции. Однако ее содержательное наполнение в 1920-е гг. только еще проходило этап становления и потому в значительной степени зависело от авторства.
Значительная часть населения не знала грамоту, в то время как ускорение индустриального развития страны требовало
© Чернова Е.Л., 2017
квалифицированных кадров. Поэтому авторство советского атеизма принадлежало в основном партийным функционерам, работавшим в области народного просвещения. Их идеи еще имели довольно разрозненный характер, проверялись на практике, конкурировали, многие из них не приживались, и лишь постепенно атеизм получал концептуальное оформление, определявшее его место и значение в системе общественных отношений.
Атеизм стал инструментом улучшения социальной конъюнктуры как для его авторов, так и для тех, кто должен был его правильно воспринять и транслировать в своих высказываниях, поступках, общественной позиции. Правильность идей воспринималась как основа для претензий на улучшение своего положения, и с этим связана конкуренция идей, усиливавшаяся в связи с тем, что каждый последующий шаг требовал серьезной работы, так как со временем любые формы работы изживали себя: атеизм не находил поддержки у большинства населения.
В 1919 г. А.В. Луначарскому еще вполне очевидным казалось то, что «коммунист-христианин» - абсурдное явление просто потому, что «коммунизм имеет своей идейной базой научный социализм, который представляет собой целостное миросозерцание». Как нарком просвещения он видел в это время свою задачу в том, чтобы превратить школу и систему внешкольного образования в проводника научного социализма и коммунистического мировоззрения в массы1. В практике школьной пропагандистской работы появилась фигура учителя, который высмеивает учеников, посещающих церковь. Этот образ учителя и сегодня не растерял все свои очертания. И в 1920-е годы он не лучшим образом соответствовал мнению А.В. Луначарского о том, что советский учитель должен являть собой образец поведения для советского человека.
Высмеивание коммуниста-христианина «сверху» переместилось в школы, но смех не стал наилучшим средством пропаганды научного социализма. Ситуацию осложняло и то, что пропаганда как таковая не может служить распространению какого-либо научного направления, в том числе социализма.
Жестокость смеха становилась «пропагандистской» формой, продолжающей линию административной борьбы с Церковью. Так, смех с самого начала стал неотъемлемой составляющей всех форм борьбы с религией в 1920-е гг. как раз в связи с тем, что власть продолжала надеяться на то, что возможно «договориться» с народом о всеобщем атеизме, просто всячески показав, как смешно верить в Бога; сделав атеизм частью всенародного праздника жизни. Смех в школах препятствовал реализации этой идеи, поскольку стала
высмеиваться не столько вера, сколько ее «потешные» носители, не имевшие шансов занять среди сверстников вполне серьезное и обоснованное положение. Поддержание такого смеха могло опираться не на искренность, а на желание заслужить расположение взрослых и сверстников, часть из которых со временем стала объединяться в поддерживаемые государством «ячейки безбожников». И смех не мог стать универсальным воспитательным инструментом, способным обратить в атеизм детей и родителей, продолжающих посещать церковь. К тому же у смеха всеобщая природа, и смех над «коммунистом-христианином» неизбежен как в отношении второй части высказывания, так и первой, тем более что обе приравнивались к «святая святых».
Государству не хватило лишь школьной среды для эффективной пропагандистской и просветительской работы. На высмеивание Церкви с 1922 г. была ориентирована работа по разделению ее на патриаршую и обновленческую. Насильное закрытие приходов препятствовало народному восприятию борьбы с Церковью как справедливого действа, и потому была искусственно инспирирована потешная «стачка попов», неспособных поделить материальные блага в борьбе за прихожан храмов.
На высмеивание жадности и корысти священнослужителей ориентировала свою работу государственная печать. Оказалось, что многие публицистические издания атеистической тематики просто неэффективны. Открывавшимся атеистическим журналам и газетам предстояла короткая жизнь. Например, открытый в 1919 г. журнал «Революция и Церковь» прекратил свое существование уже в 1924 г., несмотря на то что руководил его деятельностью весьма видный представитель партии П.А. Красиков. Более или менее долго могли существовать печатные органы, обеспечивавшие методическое сопровождение массовой атеистической работы, поскольку новые разработки регулярно «спускались» сверху на места.
Определенного успеха как пропагандисту от печати удалось достигнуть Ем. Ярославскому, редактору журналов «Безбожник», «Безбожный крокодил», «Безбожник у станка». Под его руководством издавалось множество антирелигиозных брошюр, плакатов и открыток. Долгосрочный успех его деятельности был обеспечен тем, что он приступил к созданию общества «друзей» газеты «Безбожник» (1924 г.), а затем стал его всячески расширять, регулярно апеллируя с этой целью к поддержке государства. Уже в 1925 г. на основе Общества был создан Союз безбожников.
«Безбожник», переименованный в «Безбожник у станка», стал органом Московского комитета РКП(б). Журнал вел пропаганду
против Церкви в хамской форме, в то время как руководимая Ем. Ярославским газета «Безбожник», официальный орган Союза безбожников, выдерживала сравнительно корректный тон по отношению к Церкви. Разница в подходах к работе этих изданий была обусловлена личными амбициями редактора журнала М. Ко-стеловской. Она, очевидно, стремилась вывести журнал на первенствующие позиции по отношению к газете. М. Костеловская не остановилась на реализации своего подхода к борьбе с религией на страницах редактируемого ею издания и выпустила статью в газете «Правда» под названием «Об ошибках антирелигиозной пропаганды»2. В этой статье М. Костеловская отмечала, что антирелигиозной работой руководят ранее близкие к религии А.В. Луначарский, Ем. Ярославский, что представлялось ей неправильным. С ее точки зрения, излишний догматизм не позволял им реализовать правильный подход к борьбе с религией, а именно - необходимость ударить по религии «в лоб».
Ем. Ярославский опубликовал ответ М. Костеловской в газете «Правда» через несколько дней после выхода ее статьи и назвал его «О методах антирелигиозной пропаганды (вынужденный ответ М. Костеловской)»3. Здесь он прямо упрекает М. Костеловскую в посягательстве на успехи антирелигиозной пропаганды и обвиняет ее в излишней вульгарности в антирелигиозной работе. Таким образом, на страницы печати вылилась борьба личностных амбиций двух видных антирелигиозных деятелей.
Конфликт Ем. Ярославского и М. Костеловской определил точку пересечения борьбы двух принципиально различающихся подходов к борьбе с религией, который вовсе не был исчерпан на страницах газеты «Правда», но продолжался на протяжении 1920-х гг. до наступления 1929 г., когда методы антирелигиозной работы были приведены к единообразию.
В 1925 г. М. Костеловской не удалось достигнуть более высокого положения в партии благодаря призывам к ужесточению антирелигиозной пропаганды несмотря на очевидную верность соблюдения правил игры в «борьбу с религией» потому, что партийная конъюнктура была не на ее стороне. Ем. Ярославский надолго обеспечил себе преимущественное положение благодаря успешному созданию общественной организации, занимавшейся просветительской деятельностью. Более того, М. Костеловскую даже отчитали на одном из очередных заседаний Антирелигиозной комиссии за излишнее рвение к работе.
Деятельность Союза безбожников была согласована усилиями Ем. Ярославского с задачами Наркомата просвещения. На I съезде
Союза безбожников А.В. Луначарский выступил с речью, озаглавленной «Просвещение и религия»4, где заявил, что Наркомпрос и Союз безбожников работают «на одном фронте», так как задачи просвещения включают и борьбу с религиозными предрассудками.
Таким образом, А.В. Луначарский определил статус антирелигиозной работы как прежде всего просветительской. Такой подход исключал призывы ударить по религии «в лоб» и хамские карикатуры. Когда он использует в своей речи эпитет «другие» по отношению к приемам борьбы с религией, он тем самым вписывает в целом речь в русло общей полемики об интенсивности работы: «Это - необходимость: не загонять ударами, а вырвать понемногу самые корни. Это - операция очень тонкая, но чрезвычайно плодотворная и чрезвычайно радостная. Потому что хорошо поставленная антирелигиозная пропаганда связана неразрывно и с общехозяйственным подъемом, и с повышением уровня грамотности, и с ознакомлением населения с естественнонаучными данными, которые просвещают его по части того, что творится в мире... Ударяя церковь по шапке, мы, в сущности, вогнали бы ее глубже, как гвоздь. Нам нужно не бить, а вырывать»5. Необходимость он противопоставил желаниям.
Таким образом, А.В. Луначарский признает оправданность желаний и рвения оппонентов к быстрой и жестокой расправе с «попами», но настаивает на необходимости просветительской работы и планомерно обосновывает ее. Описывая методы просветительской работы и единые задачи Наркомпроса и Союза безбожников, он называет методы ударов «в лоб» - джигитскими, молодецкими и беспорядочными наскоками, предостерегая от «беды»: «Мы должны с этим бороться, но не в том смысле, чтобы молодецкими, джигитскими наездами как-то врываться в церковь, разрушать ее, словом, действовать беспорядочно. Это было бы приемом какого-то торопыги, больше могущего наделать беды, чем на самом деле победить врага»6.
Упоминание о советском духовенстве - хитрых «попах», окрашивающихся в «розовый цвет» лояльности к власти, по существу, вписывает его отказ от беспорядочных «наездов» в осуществляемый государством с 1922 г. план разрушения Церкви изнутри при помощи обновленческого раскола. Высмеивание Церкви как корыстного института и «хитрых попов-обирал» являлось одной из задач организации этого раскола, как и институциональное разрушение Церкви изнутри. Он таким образом заявлял о своей поддержке реализуемой государством на данный момент времени антицерковной программы.
К слову сказать, М. Костеловскую потому и отчитали на заседании Антирелигиозной комиссии, что ее высказывания хотя и были ориентированы исключительно против Ем. Ярославского и А.В. Луначарского, однако шли вразрез с работой Антирелигиозной комиссии, в то время как ее оппоненты как раз прямо заявляли о том, что их позиция согласуется с общим направлением государственной политики.
А.В. Луначарский объединил задачи Наркомпроса и Союза безбожников в борьбе за просвещение, развитие пролетарской эстетики и культуры и высмеивании «попа-обиралы»:
С этой точки зрения я считаю, что не может быть никакой нар-компросовской работы, начиная от первого букваря и кончая работой в вузах или работой в академиях, которая не была бы атеистичной, не была бы активно безбожной. Не может быть такой работы по антирелигиозному самопросвещению или по просвещению других, которая не была бы вместе с тем фронтом просвещения вообще. Здесь мы с вами абсолютно едины, и вы представляете собой только более квалифицированный и более четко, именно данным специальным орудием вооруженный отряд в общей нашей просветительной работе7.
А.В. Луначарский официально заявил о статусе Союза безбожников как просветительском органе. И в печатных органах, руководимых Ем. Ярославским, стала последовательно проводиться линия просвещения через смех. Заметное место при этом заняли публикации, посвященные церковному расколу и карикатурам на обновленческий, т. е. «нэпманский», типаж священнослужителя. Эта линия выдерживалась на протяжении более чем четырех лет -с 1925 до 1929 г.
В печати приступили к активному высмеиванию научной необоснованности религиозных представлений о бессмертии души, о происхождении жизни. Лидера обновленчества Александра Введенского привлекли к этой работе: он выступал на диспутах, в том числе и с гастролями по разным городам, с речами, в которых раскрывал религиозные представления, а оппоненты опровергали его высказывания как антинаучные, и впоследствии дискуссии освещались в печати. При этом сохранялся насмешливый тон в отношении «мракобесия» А. Введенского, церковного «шарлатана».
В печати появлялись карикатуры на А. Введенского, эпиграммы. В 1928 г. в журнале «Безбожник у станка» появилась статья «Просвещенное мракобесие», сопровождавшаяся эпиграммой, пародирующей речь А. Введенского: «В устах звенит, а в горле
спазмы при виде милой эктоплазмы»8. В других номерах журнала тема также активно развивалась. Вскорости после «Просвещенного мракобесия», к примеру, вышла статья с не менее характерным названием «Как протаскивают Бога в науку»9. Здесь продолжали рефлексировать над высказыванием А. Введенского, произнесенным на одном из диспутов, что «эктоплазма - это особого рода душевное тело», и резюмировали - «каждый по-своему с ума сходит».
Для посетителей диспутов эффект от высказываний об «эктоплазме», тиражируемых затем в печати, должен был усиливаться из-за небезызвестной экстравагантной и экзальтированной манеры выступлений А. Введенского. Читателям представлялась как очевидная фантастичность физического присутствия души в форме некоей «эктоплазмы». Экзальтация являлась одной из форм театрализации представления, что должно было свидетельствовать о неискренности содержания представления А. Введенского. Если речь с научным содержанием театрализуется, то выступающий представляется шарлатаном, то есть - лгуном от религиозной науки. Этому фону противопоставлялись рациональные и взвешенные, без «лишней экзальтированности», отчетливо и внятно сконструированные высказывания оппонентов: «Вера в загробную жизнь существует там, где у людей отсутствует отчетливое представление о смерти...
Таким образом, вера в «"загробную жизнь" - это идея дикарей, не имеющих правильного научного представления о человеческом организме и, в частности, об акте смерти»10, и т. п.
Ясность и четкость позиции отрицающих существование души материалистов противопоставлялась шарлатанской запутанности суждений «попов» о душе:
Предоставим Введенскому расточать свои восторги и зададим себе один маленький и простой вопрос: «Что значит душевное тело?» Само собой разумеется, что за объяснениями по этому вопросу необходимо было бы обратиться к тому, кто эту теорию выдумал. Мы, материалисты, никакой души не признаем и потому бессмысленно было бы требовать от нас объяснений того, что, по нашим убеждениям и согласно доводам современной науки, не существует в действительности. Что такое душа, об этом следует спрашивать у попов. Но именно попы-то и говорят, что духовное существо, каковым является душа, есть существо абсолютно лишенное вещества - материи - тела. Но если душа есть отсутствие тела, то что же представляет собою душевное тело? Ведь душевное тело, это все равно, что тело, лишенное тела11.
Сведя содержание речи А. Введенского к сплошному каламбуру, журналист далее высмеивает его в самых гротескных, выпуклых формах:
Известно, что «псих» в просторечии означает - сумасшедший. Но «Мета-псих» - это уже номером выше... До сего времени мы знали только о существовании «метафизиков». Метафизики думали, что там, где кончается материя, или, выражаясь их полоумным языком, за пределами физического мира начинается духовный мир, - безграничная область абсолютного духа. «Ученый» Рише идет дальше: он утверждает, что по ту сторону границ духовного мира начинается сверх духовная или метапсихическая сфера.
Вот до какого шарлатанства доходит ученая буржуазия в наше время в своих нахальных и реакционных попытках опровергнуть ма-териализм12.
Так журнал «Безбожник у станка» приравнял всех, отрицающих материализм, к «мета-психам», то есть психам «номером выше». В эту категорию попадали все, кто не принимает простого, ясного, рационального и практичного, то есть материалистического подхода к объяснению происхождения и существования жизни.
Буржуазная наука представлялась как корыстная, а ей противопоставлялась бескорыстная, основанная на материалистическом мировоззрении, - социалистическая. Буржуазное научное шарлатанство, представляемое церковной средой, по версии, пропагандируемой научным атеизмом, имело, таким образом, целью прикрыть корыстные цели Церкви в отношении достижения при помощи прихожан материальных благ. Обновленческий раскол представлялся в этом дискурсе как раздоры церковной буржуазии.
Характерно появление на «пионерской страничке» «Безбожника у станка» описания этих раздоров:
...Такой примерно порядок велся и у нас при царе в поповском деле. На крестьян и рабочих смотрели тогда, как на рабочую скотину, и раздавали попам на кормежку. И шла всегда между попами разных мастей яростная склока. Да и в наше время идет постоянная склока из-за «стада христова» между тихоновскими, живоцерковными, автокефальными и другими попами и сектантскими апостолами13.
Рабочих и крестьян убеждали в корысти Церкви и одновременно в неправильности научной составляющей церковного мировоззрения. Доказывалась не только научная обоснованность научного
социализма, но и его бескорыстность по отношению к народу. Таким образом, в 1920-е гг. государственная власть активно использовала средства убеждения в необходимости принятия атеизма как части подлинно научного мировоззрения, поддерживаемого научным социализмом.
В период убеждений, высмеиваний, противопоставлений авторство атеистической концепции мировоззрения играло несравненно более значимую роль, чем после 1929 г., когда все формы атеистической работы были приведены к единообразию. Авторство того или иного высказывания выражает и подчеркивает индивидуальную позицию личности, тем самым обусловлена необходимость придания значения личностной позиции каждого гражданина. Речь или высказывание, имеющие своей задачей убедить, должны иметь автора, поскольку только автор может быть заинтересован в выстраивании наиболее эффективной, убедительной и доказательной речи. Возникала иерархия авторов.
Общий тон полемике, поддерживаемой в периодической печати, был задан А.В. Луначарским и Ем. Ярославским. Даже наиболее значимые из оппонентов не смогли противопоставить сколько-нибудь весомых аргументов против их позиции на протяжении 1920-х гг. В то же время периодическая печать объединяла вокруг себя общественность, инициировала создание атеистических общественных союзов, которые ставили себе задачей увеличить численность атеистов с помощью пропаганды и убеждения. Эффективность такого убеждения усиливалась значением принятия атеизма для улучшения социальной конъюнктуры. Но путь постепенного вовлечения общественности в атеистические круги быстро исчерпывал себя, потому как чем более широкой становилась атеистическая среда, тем меньшее значение имел атеизм для улучшения собственного положения в советской общественной системе для каждого отдельно взятого гражданина. Атеизм как гражданский проект, таким образом, не мог реализоваться в полной мере. Именно поэтому для Союза безбожников задача достижения своей численности до 10 млн оказалась совершенно невыполнимой. Ограниченность возможностей в изменении статистических показателей численности атеистов и привела власть к выводу о необходимости принудительного внедрения атеизма единообразными насильственными методами к концу 1920-х гг.
Соответствие личностной позиции требованиям общественного договора с властью создавало в 1920-е гг. предпосылки для эффективного продвижения того или иного гражданина по иерархической лестнице. Власть тем самым признавала участие граж-
данина в игре за улучшение социальной конъюнктуры как форму восприятия пропагандируемого атеистического мировоззрения, формулируемую в процессе выстраивания системы обмена знаниями о содержании научного социализма. И в 1920-е гг. антирелигиозная работа велась в СССР на основе признания этого правила. Доминирующее значение в борьбе различающихся версий плана атеистического просвещения на протяжении этого периода сохраняла позиция А.В. Луначарского и Ем. Ярославского.
Примечания
1 См. об этом подробнее: Луначарский А.В. Об антирелигиозной пропаганде // Религия и просвещение. М., 1985. С. 193-201.
2 Костеловская М.М. Об ошибках антирелигиозной пропаганды // Правда. 1925. 25 янв.; См. об этом подробнее: Метель А.В. Становление антирелигиозной периодической печати в СССР (1919-1941 гг.) // Вестник Омского университета. 2013. № 1. С. 43-47.
3 Ярославский Ем.М. О методах антирелигиозной пропаганды (вынужденный ответ тов. Костеловской) // Правда. 1925. 29 янв.
4 Текст выступления был опубликован отдельной брошюрой (Луначарский А.В. Религия и просвещение. Труды Первого всесоюзного съезда безбожников. Стенографический отчет. Вып. 4. М., 1925). Также текст речи воспроизведен в сборнике выступлений и статей А.В. Луначарского «Религия и просвещение» (М., 1985).
5 См. подробнее: Луначарский А.В. Религия и просвещение // Религия и просвещение. М., 1985. С. 285-289.
6 Там же. С. 291-292.
7 Там же. С. 290-291.
8 Безбожник у станка. 1928. № 8. С. 4.
9 Там же. № 10.
10 Там же.
11 Там же.
12 Там же.
13 Там же. 1926. № 1. С. 10.
