Об участии новгородцев в Куликовской битве Текст научной статьи по специальности «История и археология»

УДК (94)47.034

ОБ УЧАСТИИ НОВГОРОДЦЕВ В КУЛИКОВСКОЙ БИТВЕ

С.Н. Азбелев

Институт русской литературы (Пушкинский Дом) РАН Россия 199034, г. Санкт-Петербург, наб. Макарова, 4 e-mail: [email protected]

Авторское резюме

Молчание большинства летописей о том, что новгородский контингент был в составе армии Дмитрия Донского, одержавшей победу в 1380 году, имело вескую причину. При возвращении в Новгород с Куликова поля понёсшие тяжёлые потери в ожесточённой битве новгородцы были атакованы свежим литовским войском. Литовцы не оказали обещанной помощи татарам в великом сражении, но захотели отнять военную добычу у тех победителей, которые возвращались вдоль литовского рубежа. Поражение новгородцев в этом втором бою и побуждало новгородских летописцев умалчивать о событиях 1380 года. Но память о них сохраняли храмы, возведённые участниками войны в Новгороде, церковные поминания погибших и устные сказания о военной помощи новгородцев Дмитрию Донскому. Содержимое этих сказаний передавали повести, сохранившиеся в многочисленных рукописях последующего времени.

Ключевые слова: Великий Новгород, Литва, Куликовская битва, новгородские летописи, устные сказания, исторические повести.

REGARDING NOVGORODIANS AND THE BATTLE OF KULIKOVO

Sergey Azbelev

Institute of Russian Literature (The Pushkin House) of the RAS 4 The Makarov's Embankment, St. Petersburg, 199304, Russia e-mail: [email protected]

Abstract

The silence of most chronicles regarding Novgorodians' participation in the army of Prince Dmitri Donskoy—who won the Battle of Kulikovo in 1380—is well justified. On their way back to Novgorod from Kulikovo Field, having suffered heavy losses in the fierce battle, they were attacked by fresh Lithuanian troops. Lithuanians did not help the Golden Horde at Kulikovo Field as they promised, but decided to take away the spoils of war from the winners heading back home along the border with Lithuania. The defeat in this second battle prompted the Novgorod chroniclers to stay silent about the events of 1380. But the memory of them was preserved in the temples erected by war veterans, in church remembrances of the victims, and in oral tales about Novgorod military aid to Dmitri Donskoy. Numerous later manuscripts preserved these historical narratives and passed down the content of these tales.

Keywords: Novgorod the Great, Lithuania, the Battle of Kulikovo, Novgorod chronicles, oral tales, historical narratives.

* * *

В книге о новгородском летописании я отметил, что более полное освещение вопроса об участии Великого Новгорода в освободительной войне 1380 года требует «привлечения и нелетописных источников, объём которых намного превышает то, что может быть попутно рассмотрено в рамках разговора о новгородских летописях» (Азбелев 2016а: 173). Сведения об участии новгородцев в этой войне сохранены не только некоторыми летописями, но и большим количеством текстов иного жанра, которые дошли до нас в сохранившихся рукописях ХУ-ХУШ столетий. Письменная традиция произведений Куликовского цикла постоянно испытывала воздействие традиции устной. Будучи записаны, устные сказания и рассказы о событиях 1380 года продолжали бытовать и в рукописях, редакторы и переписчики которых вносили дополнения и поправки на основании известных им устных вариантов.

1

В полном виде то сказание, о котором далее пойдёт речь, возможно, было зафиксировано только дважды (по крайней мере, дошедшие до нас рукописи отображают всего два достаточно развернутых текста). Но оно постоянно использовалось на протяжении длительного времени в ряде произведений о войне 1380 г., в частности, разными редакторами Повести о Мамаевом побоище1, и самими летописцами. В одних случаях перед нами запись (полная или частичная), сохраняющая стиль и ритм устного сказания. В других это, по-видимому, сокращенный пересказ центральной его части, а есть и развёрнутые литературные обработки. Встречаются даже тексты, которые, не отражая непосредственно содержания сказания, содержат основанные на нем предположения средневекового книжника.

Пратексты произведений, восходящих к устным оригиналам, до нас, за редкими исключениями, не дошли. В таких случаях приходится из массы разночтений восстанавливать для особо важных частей текста чтения архетипа2.

В наиболее подробном изложении Сказание о новгородцах отразила так называемая распространенная редакция Повести о Мамаевом побоище. Обозначим условно соответствующую часть ее текста как вариант 1. В составе этой редакции читается особый заголовок: «Скажу вам иную повесть о мужах новгородцах Великого Новгорода» (Повести 1959: 130). Некогда академик М.Н. Тихомиров обращал внимание на то, что весь последующий текст «представляет собой переделку какого-то старинного новгородского сказания» (Тихомиров 1955: 18). Это, действительно, переделка, а если сказать более точно, литературная обработка устного произведения.

1 В научной литературе недавних десятилетий стало довольно обычным называть это произведение «сказанием», что терминологически недостаточно оправданно, так как при этом исчезает грань между устным сказанием и его литературной обработкой.

2 О содержании употребленных здесь и далее текстологических терминов см. в статьях: Азбелев 1966: 260302; Азбелев 1966а: 81-106.

Суммирую содержание этой «повести о мужах новгородцах»1. Она состоит из пяти эпизодов, которым предшествует вступление, говорящее в прошедшем времени о могуществе и самостоятельности Новгородской республики.

1. В первом эпизоде рассказывается, каким образом в Новгороде узнали о происходящих событиях. Когда в Москву пришла весть, что Мамай «идет пленити землю их Московскую с великою силою» и что великий князь литовский и рязанский князь вступили в союз с Мамаем, то московский великий князь Дмитрий Иванович «в печали бысть, и вся земля Московская смятеся». Но затем, преодолев скорбь, Дмитрий Иванович повелел своему войску собираться в поход, дабы «пострадати» за православную веру. Обо всем этом услышали новгородские купцы, находившиеся в то время в Москве «с товаром, торгу ради». Купцы (трое из них названы по именам) поспешили в Новгород и известили о случившемся его посадников2.

2. Посадники приходят к архиепископу Евфимию и пересказывают услышанные вести. Архиепископ молится за победу над Мамаем, затем спрашивает посадников о цели их прихода. Те отвечают, что пришли испросить благословения «пострадати» вместе с москвичами «Христова ради имени». Евфимий повелевает собрать вече, дабы узнать мнение народа.

3. Народ стекается на зов вечевого колокола, посадники водворяют тишину. Архиепископ призывает новгородцев выступить на стороне московского великого князя против войск Мамая, который хочет «веру Христову осквернити и святыа церкви разорити и род христианьскый искоренити». Все выражают готовность отдать жизнь «веры ради Христовы» и помочь Москве: «А немочно, господине, нам оставити великого князя Дмитреа Ивановича московскаго единаго. Аще ли, господине, князь великий спасен будет, то и ми спасени будем». Новгородцы просят лишь один день на сборы. Затем участники веча тут же избирают шесть «воевод крепких и мудрых зело» (перечислены их имена), «и с ними отрядиша избраннаго войску 40 000» (из общего числа 80 000).

4. На другой день войско собирается по звону колокола, как было условлено, «на дворище у Святого Николы». Ратников окропляют святой водой, архиепископ обращается к ним с напутственными словами. Все воины «яко едиными усты» заявляют о своей готовности умереть за правое дело. Архиепископ благословляет войско, затем напутствует воевод поспешать. «И они же вседши на коня и наполнишася духа ратнаго, и начаша, яко златопарни орли по воздуху, парящы, ищущи въсточныя светлости, так и сие скоро идущы. И глаголаша: Дай же нам, Господи, въскоре видите любезного великого князя!».

5. В пути новгородские воеводы узнают, что великий князь уже выступил из Москвы в Коломну. Новгородцы направляются туда, выслав вперед вестников. Дмитрий Иванович, услышав от новгородских гонцов, «яко идут 6 воевод, а с ними 40 000 избраннаго воинства новгородскаго», не удержал слез радости и возблагодарил Бога

1 См.: Повести 1959: 130-134. Издания по другим рукописям: Поведание 1838: 69-74; Записки Императорской Академии наук. СПб. 1864, Т. 5. Приложение. № 2. С. 39-42; Шамбинаго 1906. Тексты: 96-101.

2 Новгородская республика управлялась в тот период коллегией из шести посадников, верховным же главой ее в вопросах внешней политики считался архиепископ.

— «яко от нечаяных даеши помощ!». Великий князь «посла многых витезей» навстречу новгородцам. Войско их, прибыв к Коломне, остановилось в поле. Дмитрий Иванович призвал к себе новгородских воевод и «больших витезей», принял их «любезно», затем устроил «пир честен и радостен», на который «и многих от воинства их повеле звати».

Этим, в сущности, оканчивается самостоятельный текст «о мужах новгородцах». Но и далее цитируемая редакция Повести о Мамаевом побоище содержит несколько упоминаний о них. На следующий день великий князь повелел устроить смотр всем войскам. При этом новгородские полки «особ стояще чинно, велми уряжены по достоянию, яко немочно зрети на полки великого князя» (Шамбинаго 1906. Тексты: 101). Дмитрий Иванович, «приихав к полкомь новгородцкым и, видев их, подивися им, яко чюдно зрети учрежение их нарочито зело к боеви» (Повести 1959: 135). Устанавливая порядок расположения войск и командование ими — перед переправой через Оку, для дальнейшего похода, великий князь отводит новгородцам одно из почетных мест: «Праву же руку уряди себе брата своего, а левую руку уряди новгородцъких посадников» (там же). Далее говорится, как вступивший в союз с Мамаем рязанский князь Олег был устрашен известием, что к Дмитрию Ивановичу пришли «на помощь новгородцы со многою силою своим воинством, их же, сказывают, учрежено воинство их и красно велми и храбро зело» (Шамбинаго. Тексты: 102).

Следующее упоминание — при описании начала Куликовской битвы: «А водит передовыи полци Дмитрей Всеволж да Владимер, брат его, правую же руку водит Микула Василиевич с Коломны и новгородское посадникы» (Повести 1959: 147). Последний раз о новгородцах упоминается при подсчете павших на Куликовом поле бояр: «И говорит Михаило Александрович, боярин московьскый: "Нет, государь, у нас 40 бояринов московских, да 12 князей белозерскых, да 30 посадников наугородскых, да 20 бояринов коломенскых..."» (далее перечислены аналогичным образом потери еще от двенадцати областей и княжеств) (там же: 153-154).

Рассмотрим сначала пять эпизодов, которые составляют сплошной рассказ о новгородцах.

Язык и стиль текста обработаны местами довольно интенсивно в соответствии с литературной традицией древнерусской воинской повести. Однако за этой оболочкой угадываются контуры устного протографа. Так, например, трижды почти в одних и тех же выражениях (а отчасти и с дословными совпадениями) повествуется о замыслах Мамая и его союзников и о решимости Дмитрия Ивановича: в 1-м эпизоде сам рассказчик излагает это как сведения, полученные купцами; во 2-м эпизоде это же рассказывают посадники со слов купцов архиепископу; в 3-м эпизоде архиепископ пересказывает это со слов посадников новгородцам, собравшимся на вече. Прием обычный для фольклора, но необычный для литературы. Вполне в духе фольклорной традиции и пир, устроенный князем для прибывших к нему новгородских «витезей». Заметим, что даже в этой же редакции Повести о Мамаевом побоище Дмитрий Иванович более ни разу не устраивает в походе пиров, хотя к нему на помощь прибывают и другие крупные военные отряды — не менее важные для него и возглавляемые князьями.

Именно для устного предания характерно обилие прямой речи, которая составляет более половины изучаемого текста, если не считать вступления. Само же это вступление заслуживает того, чтобы привести его полностью. «Тогда же бысть Великий Новгород самовластен, не бысть над ними государя, егда сиа победа бысть Донскаа. Ноугородци тогда владящи самы собою. Воиньства же их бысть тогда у них избранного 80 000. И с многыми странами во смирении живущи храбрости ради своеа. Яко же многажды зело приходящи немцы и литва на украины их, и хотяще пленити землю их, и оны же вышод побиваху их и со срамом прогоняху их. Сами же ноугородцы в велице славы живуще и много богатства купящы. Самы же пасомы быша Софеею премудрыю Божиею и Варлаамом чюдотворцем, бывшим игуменом у святого Спаса на Хутыне, и архиепископ Великого Новагорода епискупьствова Еуфимий. Послушайте мене, братиа» (Повести 1959: 130-131). Вступления подобного рода довольно обычны для исторического предания или устного героического сказания1 (с таким сказанием приведенный только что текст сближают и довольно ясно ощущаемые остатки его ритмической структуры). Вместе с тем, ничего аналогичного по содержанию нет ни в других частях самой Повести о Мамаевом побоище, ни в других повестях литературного происхождения.

Устный протограф «повести о мужах новгородцах» выдает и ее характерная фактическая ошибка. Архиепископом Новгорода был в то время не Евфимий, который играет важную роль и многократно упоминается в этом тексте по имени, а Алексей (1360-1388 гг.). Имя Евфимий носили только два новгородских архиепископа, занимавшие кафедру значительно позже (1424-1428 и 1428-1458 гг.). Одним из самых популярных политических деятелей в истории Новгородской республики был Евфимий II, много потрудившийся для возвеличения Новгорода и апологии новгородской старины. Он находился на этой выборной должности в течение 30 лет вплоть до своей кончины (вскоре после нее по заказу новгородских почитателей Евфимия Пахомий Логофет написал его житие).

Неудивительно, что в устной традиции с его именем позднее стали связывать ту версию Сказания о новгородцах, в которой выдающаяся роль отводилась архиепископу. После падения независимости Новгородской республики имя Евфимия в наибольшей степени ассоциировалось с представлениями о могуществе Новгорода в период его равноправного сосуществования с Москвой. Если бы «повесть о мужах новгородцах» являлась сочинением литературным, то автором ее мог бы быть лишь образованный церковный книжник Новгорода. Но в этом случае столь вопиющая ошибка сочинителя в области истории новгородской церкви была бы невозможна. Вместе с тем такому книжнику вполне могла принадлежать внешняя литературная обработка весьма популярного в Новгороде устного сказания, привычное доверие к которому не предполагало критической проверки.

Перечень шести воевод, которые возглавили новгородское войско, в рукописях имеет разночтения. Приведем этот перечень полностью в том его чтении, которое, по-видимому, наиболее близко к первоначальному. «Избраше шесть воевод крепких и храбрых зело: перваго — Ивана Васильевича, второго — посадника, сына его, Аньдрея

1 Из наиболее близких аналогий можно указать на текст № 317 в сборнике «Народные русские сказки А.Н. Афанасьева» (М., 1985. Т. 2) или на «Рассказ о встрече Петра I со шведским королем на Ладожском озере» в публикации Е.В. Барсова (Барсов 1872).

Волосатого, третьяго — Фому Михайлова Красного, четвертаго — Дмитрия Даниловича Заберского, пятого — Михаила Панальовича, шестаго — Георгия Захарьича Хромого»1. В большинстве списков посадником назван не Андрей Иванович, а Иван Васильевич. Несомненно, что первоначальное чтение сохранено меньшинством. Легко понять позднейшего переписчика, который «исправил» текст, сочтя, что посадником должен был быть главный воевода, а не сын его. Переделка же текста в обратном направлении была бы невозможна. Отвлечёмся пока от объяснения того странного на первый взгляд факта, что посадник фигурирует здесь на втором месте, а не на первом, равно как и проверки достоверности самих имен. Обращает на себя внимание то, что количество воевод вполне соответствует именно новгородской практике того времени. Начиная с середины XIV века войска Новгородской республики возглавляются в походах, как правило, пятью или шестью воеводами (Никитский 1870: 18; Рабинович 1949: 56-57). Это соответствовало числу городских «концов» — самоуправлявшихся частей тогдашнего Новгорода. В.Л. Янин установил, что в середине XIV столетия восторжествовала практика кончанского представительства; в результате посадничество стало коллективным: вместо одного посадника Новгородской республикой стали управлять одновременно шесть посадников (Янин 2003: 262-298).

Если разобранные эпизоды сплошного повествования «о мужах новгородцах» позволяют усматривать фольклорный сюжет, положенный в основу, то нельзя сказать это относительно последующих упоминаний новгородского войска. Два из них представляют собой более подробное изложение того, что говорится в соответствующих местах «основной» редакции Повести, но без пассажа о новгородцах. Таковы фрагменты о смотре полков и об испуге князя Олега Рязанского. (Ср.: Повести 1959: 56 и 57). Двум другим упоминаниям соответствуют иного рода сведения «основной» редакции. При описании переправы вместо упоминания новгородских воевод в ней говорится: «...а левую руку себе сътвори князя Глеба Бряньского». Но хорошо известный по летописям князь Глеб Брянский погиб за 40 лет до Куликовской битвы. При описании начала боя в «основной» редакции говорится: «...правую руку плък ведеть Микула Васильевичь с коломничи, а левую же руку плък ведеть Тимофей Волуевичь с костромичи». Но эти данные расходятся тем, что сообщает о командовании полками в бою летопись2. Таким образом, вопрос о том, являются ли упомянутые фрагменты плодом литературного творчества редактора Повести или они восходят к устному сказанию о новгородцах, требует еще выяснения.

Обратим теперь внимание на последнее упоминание новгородцев - при перечислении количества убитых воевод. В сходных вариациях этот перечень

1 РНБ: Q.XVII.22, л. 175 об.—176. Сходно в рукописях: РНБ: собр. Титова, № 1121, л. 464 (478) об.; РГБ: ф. 29, № 1516, л. 325 и ф. 299, № 211, л. 147 об.; ГИМ: Музейское собр., № 1388, л. 80 (105) и собр. Щукина, № 610, л. 185 об. Не исключено, что прозвище четвертого воеводы правильнее читать «Заверяжский» (от названия реки Веряжи под Новгородом); так читается, например, в рукописях РНБ: Q.IV.151, л. 399 об.; Q.IV.374, л. 264 об.—265; Q.XVII.223, л. 308—308 об. и др. Отчество пятого воеводы в большинстве списков явно испорчено — «пан Львович», сходно же с цитированной рукописью в списках РНБ: Q.IV.354, л. 73 об.—74 («Паналвич») и др.

2 См.: Повести 1959: 56 и 68. О Глебе Брянском и летописных сведениях о расположении полков в бою см.: Бегунов 1966: 492-493 и 501-502.

содержат и другие редакции Повести о Мамаевом побоище (в числе их ряд разновидностей «основной» редакции), а также часть списков Задонщины. Фольклорное происхождение всего этого эпизода было уже предположено А.И. Никифоровым (Никифоров 1940, папка 1: 121-124)1. Весьма вероятно, что и в списки Задонщины, и в Повесть о Мамаевом побоище счет убитых попал из общего источника — устного сказания.

Трудно сомневаться в том, что это было Сказание о новгородцах. Во-первых, новгородские бояре упомянуты сразу после белозерских князей — ранее, чем бояре всех других княжеств, за исключением московского. Во-вторых, говорится, что подсчет павших производит «боярин московьскый» — это объясняет, почему московские бояре названы им ранее белозерских князей, и одновременно указывает на немосковское происхождение всего текста: московское сказание вряд ли стало бы оговаривать то обстоятельство, что московский князь Дмитрий Иванович поручил сосчитать убитых именно московскому боярину.

В разных вариантах эпизода число павших новгородских бояр указано обычно либо 13, либо 30. При этом названы они в разных рукописях то «боярами посадниками»2, то просто боярами3, то просто посадниками4. Очевидно, что в XIV столетии в новгородском отряде не могло быть столько посадников. Перед нами фольклорный домысел, легко объясняемый. Как выяснил В.Л. Янин, к середине XV века число одновременных посадников в Новгороде достигло нескольких десятков, практически совпадая с числом боярских фамилий5, и здесь наметилось бытовое сближение терминов «боярин» и «посадник». Что же касается москвичей и жителей других областей Руси, то термины «боярин» и «посадник» могли смешиваться ими применительно к Новгороду уже в XIV в., когда стало известно, что там управляют несколько посадников одновременно и что почти каждый знатный боярин какую-то часть своей жизни занимает должность посадника.

Мы остановились на этом эпизоде подробно в связи с тем, что еще придется к нему обращаться в дальнейшем. Поскольку его содержит в таком же виде «основная» редакция Повести о Мамаевом побоище — и в тех ее разновидностях, которые других упоминаний о новгородцах не имеют, — следует полагать, что именно отсюда этот эпизод мог попасть в распространенную редакцию и что он не

8 Здесь приведены параллели из произведений, засвидетельствованных в устном репертуаре. Ранее С.К. Шамбинаго писал (не аргументируя) о «близости» этого отрывка к «народнопоэтическому творчеству» (Шамбинаго 1906: 130).

2 См. например: РНБ, Б.ГУ.228, л. 19 об.; д.ХУ.27, л. 337; д.ХШБ6, л. 96-96 об.

3 См. например: РНБ, д.ХУ.31, л. 192 об.

4 См. например: РНБ, собр. Погодина, № 1555, л. 99 об.; д.^.342, л. 36 об.; д.ХУ.70, л. 53 об.; д.ХУП.79,

л. 425.

5 См.: Янин 2003: 390—416. После утраты Новгородом независимости и ликвидации должности посадника слово это сами новгородцы стали смешивать даже со словом «пособник», имевшим несколько иное значение, чем теперь: помощник, защитник, заступник (см.: Словарь русского языка ХБХ^УП вв., М., 1991. Вып. 17. С. 202). Так, Новгородская 4-я летопись, составленная в середине XV в., в известии о восстании 1421 г. против посадника Андрея Ивановича упоминает, что было убито 20 человек «Андреевых пособъников» (ПСРЛ. IV. Часть 1: 431). А Новгородская 2-я летопись, рукопись которой относится к концу XVI — началу XVII в., передавая это же известие в почти тождественном тексте, сообщает об убиении 20 «Андреевых посадников» (ПСРЛ. ХХХ: 166).

обязательно содержался в рассмотренной только-что версии устного Сказания о новгородцах.

Возвращаясь к самой этой версии, можем пока сделать следующий вывод: она подробно сообщала о том, как новгородцы отправились на помощь великому князю московскому Дмитрию Ивановичу, и о том, что они догнали его главные силы у переправы через Оку (говорилось ли в этой версии об их дальнейших действиях, судить пока трудно). Назовем ее пространной версией Сказания.

2

Иная разновидность Сказания о новгородцах отразилась в генетически независимой от только что рассмотренных письменных текстов группе списков «основной» редакции той же Повести о Мамаевом побоище. Назовем эту разновидность вариантом 2. Здесь текстовые фрагменты, касающиеся новгородцев, сравнительно невелики, и мы приведем их полностью. Первым четырем эпизодам рассмотренной выше «повести о мужах новгородцах» соответствий нет. Пятому эпизоду соответствует следующее: «Того же дни приехали из Великаго Новагорода посадники Яков Иванов сын Зензин да Тимофей Костянтинович Микулин к великому князю Дмитрею Ивановичю на помощь, а с ними прииде наугороцкие силы 30 000 князей и бояр и всяких людей. Рад же бысть великий князь Дмитрей Иванович и биша челом посадником и целоваша их с великою радостию: "Воистинну есте дети Аврамли, яко в велицеи беде мне есть пособницы!"» (Русские повести 1958: 28).

Второе упоминание новгородцев — при описании объезда Куликова поля великим князем после победы: «И поеха по побоищу и наехав убита крепкаго своего воеводу Данила Белоусова, да Костянтина Конановича, да новгородцких посадников Тимофея Костянтиновича Микулина, да Якова Зензина, да около них вкупе лежат побиты семьсот новгороцких выборных дворян. Над ними же нача князь великий плакатися: "Любимыи мои братия, приехали вы есте своею волею ко мне, а не по моему велению, видя мене в беде великой, и главы свои поклали"» (там же: 36-37). Вскоре за этим следует общее перечисление потерь: «И рече, стоя, московской большой боярин, князь Михаило Александрович Воронцов: "Убито, государь, 40 бояринов московских, да 12 князей московских же, да два посадников наугороцких. Да убито, государь, князей и бояр и выборных дворян и воевод твоей государевы руской вотчины и Великаго Новагорода, и всех войска православных христиан <...> полтретя ста тысящ, а осталось живых от побоища 50 000"» (там же: 37).

Приведенные фрагменты несут на себе гораздо меньше следов стилистической обработки в духе литературного канона, чем вариант 1. Но полностью возводить их к устному Сказанию о новгородцах оснований не больше, чем в предыдущем случае. Последний отрывок подвергся, очевидно, редакционному изменению для согласования с использованной разновидностью Сказания о новгородцах. Трудно было бы утверждать, что Сказание содержало соответствующую часть второго отрывка. Она представляет собой вставку в обширный эпизод, рассказывающий об объезде поля боя великим князем и оплакивании им павших, - вставку, которая могла быть домыслом самого книжника. Ничего аналогичного этому нет в варианте 1, хотя в

содержащей его распространенной редакции Повести о Мамаевом побоище сам эпизод с объездом и оплакиванием описан сходно. Все три отрывка обнаруживают смутные представления о некоторых реалиях XIV века. Никак не ранее последней четверти XV столетия могли здесь появиться упоминания «новгороцких выборных дворян», а самого Новгорода - как «вотчины» великого князя. Трудно сказать, принадлежит ли это самому книжнику или было уже в использованной им тогдашней версии устного сказания.

Рассмотрим ее несомненные отличия от предыдущей версии. Наиболее существенных разноречий четыре: 1) иное количество новгородских воевод; 2) другие имена их; 3) несколько иная общая численность новгородского войска; 4) новгородцы присоединяются к войскам великого князя не перед переправой через Оку, а после нее.

Начнем с предпоследнего. Цифра 30 000, по-видимому, тоже гиперболична, но можно думать, что она появилась в устной традиции раньше, чем 40 0001. Последнее разночтение связано, надо полагать, с какими-то данными составителя о том, что новгородцы еще не успели присоединиться к москвичам при общем сборе войск у Коломны до переправы через Оку. Видимо, эта версия Сказания в текстуально не дошедшей до нас части позволяла сделать такой вывод (дальнейший материал позволит это разъяснить).

Наиболее важны первые разноречия. Два посадника во главе отряда — как видно, довольно позднее привнесение, отразившее, во-первых, забвение военной практики XIV в., а во-вторых, — позднейшее понимание термина «посадник». Имена этих «посадников», неизвестные по другим источникам, восходят, скорее всего, к какому-то семейному (или вообще — географически локальному) преданию о павших в 1380 г. новгородцах. Маловероятно, чтобы внесение именно этих двух имен произошло в устной традиции с изъятием шести других имен пространной редакции. По-видимому, для дополнения была использована какая-то безымянная разновидность Сказания о новгородцах, из которой и были почерпнуты общие сведения (о численности новгородского отряда, о встрече его великим князем и др.). Из семейного предания могли быть взяты имена двух лиц и указание на 700 человек, погибших вместе с ними. Переделка же в данном изводе Повести общего числа павших новгородских «посадников» принадлежит, без сомнения, составителю: дополняя текст Повести данными новгородского сказания, он, очевидно, рассудил, что убитых новгородских посадников не могло быть больше, чем отправившихся в поход.

По-видимому, та же версия Сказания о новгородцах отразилась и в одной из поздних летописей Новгорода. Это Новгородская Забелинская летопись, составленная в 1680 — 1681 гг. (см.: Черепнин 1945: 121, 127; Азбелев 2016: 121). В неё

1 Вообще численность новгородского отряда в разных письменных текстах варьируется следующим образом: 7000, 13 000, 30 000, 40 000, 70 000. Исходной следует признать, очевидно, цифру 7000, а производной от нее — вследствие слуховой ошибки в устном репертуаре — 70 000. Цифра 13 000 появилась, вероятно, под влиянием сведений о гибели 13 новгородских бояр. Цифра 30 000, очевидно, также результат слуховой ошибки (тринадесять — тридесять), а 40 000 — по-видимому, результат ошибочного прочтения в письменном тексте близкой по начертанию цифры 30 000. Из письменных текстов цифра 40 000 могла попасть и в устный репертуар.

входит особый вид «основной» редакции Повести о Мамаевом побоище. В литературе уже высказывалось предположение, что некоторые его дополнения «имеют в своей основе какие-то устные предания, которые были созданы на материале реальных исторических фактов» (Повести 1959: 469).

К числу именно таких дополнений следует отнести следующий отрывок (назовем вариант 3): «Того же дни приехаша после числа за Оку реку к великому князю посадники новгородцкие Великого Новаграда, а с ними силы пришло 30 000, и биша челом великому князю Дмитрию Ивановичи)» (там же: 181). Здесь нет имен, но численность новгородского отряда та же, что в варианте 2. С последним этот текст связывает и то, что он вставлен после аналогичного (но не тождественного по содержанию) эпизода пересчета собравшихся войск после переправы через Оку.

Наконец, как и в варианте 2, мы имеем здесь только один эпизод прибытия — в отличие от пространной редакции. Повести о Мамаевом побоище Можно полагать, что вариант 3 восходит как раз к той редакции Сказания, результаты дополнения которой отражает вариант 2. Отнесение вариантом 2 прихода новгородцев ко времени после переправы через Оку естественнее всего связывать с прямым указанием на это варианта 3, отображенного в Новгородской Забелинской летописи1.

Назовем представленную этими вариантами версию Сказания краткой версией, а ее редакции — безымянной (вариант 3) и семейной (вариант 2).

Краткая версия Сказания о новгородцах (очевидно, в её безымянном варианте) повлияла и на одну из принадлежавших редактору Никоновской летописи вставок в текст использованной этой летописью Киприановской редакции Повести о Мамаевом побоище. В ней сообщалось, что после переправы русского войска через Оку и получения новых известий о приближении армии Мамая великий князь собрал всех князей и воевод для обсуждения дальнейших действий.

Затем помещён отсутствующий в иных редакциях Повести пересказ дискуссии военачальников о том, следует ли уже готовой для сражения русской армии переправляться через Дон. Долгое обсуждение будто бы не имело никакого результата — «и скорбь велиа всем». После этих слов информация о дискуссии внезапно обрывается пассажем: «И ту приидоша много пешаго воинства: и житийстии мпози людие и купци изо всех земель и градов. И бе видети зело страшно, многое множество людей собрашяся, грядущее в поле противу татар» (ПСРЛ. XI. 56). Под странным термином «житийстии люди» следует, конечно, разуметь житьих людей, которые в Новгородской республике составляли отличную от купцов прослойку состоятельных горожан. Перед нами как бы завуалированное повторное привлечение использованного новгородского источника (с малопонятным расширением географического охвата).

1 К области литературного домысла книжника следует, очевидно, отнести в этом виде Повести добавление во фразе о рассылке гонцов. В других рукописях данной редакции Повести сказано: «А сам князь великий по всей Русской земли скорые гонци разослав с своими грамотами по всем градом: да все готови будете на мою службу, на брань з безбожными половци агаряны» (Шамбинаго 1906. Тексты: 45). В Новгородской Забелинской летописи читается «по всем городам своим и в Великий Новгород» (Повести 1959: 174).

Привлекая его, редактор Никоновской летописи, видимо, реализовал намерение подкрепить понравившуюся ему чрезмерную гиперболизацию общего числа русских войск. В завершение цитированного нами только что пассажа он написал: «И начата считати, колико ихъ всехъ есть, и изочтоша вящше четырехсотъ тысящъ воинства коннаго и пешего» (там же). А обратившись к возобновлению дискуссии, приостановленной, будто бы новым подсчётом войск, редактор продолжает: «И, възставше, начаша глаголати литовстии князи Олгердовичи...». Обсуждение завершается молитвой и приказом великого князя форсировать Дон (там же).

В предшествующих моих статьях были уже отмечены и объяснены некомпетентные вставки редактора Никоновской летописи (Азбелев 2015: 27; Азбелев 2016б: 25-26).

3

Обратимся теперь к последней версии Сказания о новгородцах — последней по порядку их рассмотрения, но отнюдь не по хронологии. Здесь мы имеем дело не с литературной обработкой устного текста и даже не с его пересказом, а именно с записью, которая, очевидно, представляет собой дословную или почти дословную передачу устного оригинала. Эта запись дошла в единственной рукописи из собрания Уварова, содержащей особый вид «основной» редакции Повести о Мамаевом побоище, текст пока еще не изданный, в котором сильнее, чем в других, отразилось влияние фольклорных произведений и имеется несколько случаев дословной передачи их. Одно из таких включений и является записью Сказания о новгородцах. Этот фрагмент опубликовал дважды (оба раза неточно) С.К. Шамбинаго1.

Приводим точный текст отрывка (назовем его вариант 4) по рукописи. «В то же время в Великом Новеграде стоят мужи новгородцы у святыя Софеи на площади, бьют вече великое, говорят мужи таково слово: "Уже нам не поспеть на пособ к великому князю Дмитрею, кажут он Оку реку перевозится. А токо нам к нему не ехать, а ему будет не пособь, ино нам будет Новымгородом не отсадится". И борзо мужики новгородцы наряжались, отпускали з города 13 посадников больших новогороцких, с ними же силы немного, только 13 тысящ, а все люди нарядные, пансыри, доспехи давали з города. И рекоша: "Пойдите, братия, с одново на безбожнова". И пришла сила новогороцкая к великому князю Дмитрею, оному же Оку реку перевезшуся. И рад бысть князь Дмитрей Иванович, и рече им: "Исполать вам, мужи новгородцы, что мя есте не отдали". И почтив их вельми»2.

Уже первый исследователь этого текста С.К. Шамбинаго заключал, что данный отрывок относится «к народной поэзии» (Шамбинаго 1906: 392). Такой вывод его был

1 См.: Шамбинаго 1906: 301; История русской литературы. Литература 1220-1580-х годов. М.; Л., 1945. Т. 2, ч. 1. С. 218.

2 ГИМ: собр. Уварова, № 802, л. 184—185 об. Эта рукопись была использована для исправления описок в параллельных местах Ермолаевского списка, текст которого напечатан (ПКЦ 1998: 226-250). Но в нем нет данного фрагмента, как и упоминания новгородцев, о котором у нас речь идет ниже.

поддержан и в последовавших работах (см., например: Адрианова-Перетц 1951: 132133). Что касается жанровой принадлежности текста, то в этом вопросе не было определенности. Ясно выраженная ритмическая структура его показалась С.К. Шамбинаго «песенным складом» (Шамбинаго 1906: 300). Правда, он высказался на этот счет очень осторожно: «Напрашивается предположение — не был ли этот рассказ вначале действительно песней» (там же: 301). Заканчивая рассмотрение, автор заключал: «За отсутствием доказательств я не могу утвердительно ставить такое предположение» (там же: 302). Позднее А.И. Никифоров высказывал убеждение, что приведенный нами отрывок является текстом былины (Никифоров 1940, папка 1: 251-253), а Б.Н. Путилов писал, что это историческая песня (Путилов 1961: 120-123). На наш взгляд, отнесению текста к былинам препятствует, прежде всего, несвойственная им историческая конкретность. Степень фактичности здесь такова, что упомянутым авторам не удалось отыскать убедительные параллели не только в былинах, но даже в старших исторических песнях. Перед нами устное героическое сказание в форме ритмизированного повествования (подробно о таких сказаниях см.: Азбелев 1971а).

Хотя этот текст дошел до нас (так же как и предыдущие) в рукописи XVII в., не приходится сомневаться, что он отражает более ранний этап эволюции Сказания, чем варианты 1, 2 и 3. Здесь нет намека на сетования об утрате Новгородом самостоятельности, как в варианте 1, нет и несвойственных периоду этой самостоятельности исторических реалий, как в варианте 2. Единственный анахронизм — «13 посадников», заставляющий полагать, что запись устного оригинала произошла, скорее всего, позже середины XV столетия (но, может быть, еще до падения новгородской независимости в конце 70-х гг.). В дальнейшем мы будем именовать эту версию Сказания первоначальной версией.

По содержанию ее текст имеет, как видим, соответствия не только последнему эпизоду пространной версии Сказания, но и двум предшествовавшим её эпизодам. Сама же первоначальная версия содержит три эпизода: обсуждение на вече, отправление в поход и прибытие.

В дальнейшем тексте этой Уваровской рукописи новгородцы упомянуты в отрывке, повествующем о действиях великого князя литовского: «И прииде ж Волгирд ко Одуеву, и слышав, яко князь великий Дмитрей Иванович совокупися со многою силою — словены и болгары, и с новгородцы, иде же кождо, услышав, яко Олег резанский убоялся, и пребыл ту и оттеле неподвижен»1. Текст испорчен при переписке. В других рукописях читается следующее: «И прииде к граду Одоеву, и слышав, яко князь великий съвокупи многое множество въинства — всю русь и словены, и пошол к Дону противу царя Мамаа, и слышав, яко Олег убоася, и пребысть ту оттоле неподвижым» (Повести 1959: 58). Если упоминание в Уваровском тексте болгар — явная ошибка, возникшая, очевидно, под влиянием сходных перечислений в других известных книжнику письменных текстах, то добавление новгородцев связано, несомненно, с использованным в этой рукописи Сказанием.

1 ГИМ: собр. Уварова, № 808, л. 187 об. — 188. Кроме того, имеющийся в конце счет убитых воевод содержит обычное для этой Повести упоминание «тринатцати бояринов посадников новогородцких» (л. 213).

Рассказы участников войны 1380г.

Хроники

®

О г

з

._ í__.I

у ' ф ' у ' ■1

; Семейн ред. Безыы.ред.

4

--V-

Пространная йерсия

-у-

1 Краткая версия

Пербоначальн. версия

4

Схема генетических взаимоотношений текстов Сказания.

Условные обояначениа: 1 — устные тексты Сказания о новгородца?; 2—другие устные тексты;

3—записи и обработки Скаваяия о новгородцах; 4 — другие письменные тексты.

В распространенной редакции Повести о Мамаевом побоище, как мы помним, было сходное добавление в сходном контексте: там известие о прибытии новгородцев обескураживает не литовского князя, а второго союзника Мамая — князя рязанского. Так как оба добавления текстологически независимы, есть все основания считать, что в самом Сказании после эпизода прибытия новгородцев к Дмитрию Ивановичу говорилось что-то об устрашающем действии этого факта на кого-то из союзников татар. Что первоначально это был именно литовский князь, а не рязанский, свидетельствует основной текст данной редакции Повести, не подвергшийся еще дополнению. Иносказательно о новгородцах речь идет уже в нем: словенами в древних летописях называли именно новгородцев. Если составитель «основной» редакции Повести счел нужным употребить этот архаизм, по-видимому, он имел на то причины.

Для разрешения возникающих загадок необходимо обратиться к установлению исторической основы рассмотренных текстов.

В общеисторических трудах давно утвердилось мнение, что Новгород не принял никакого участия в освободительной войне 1380 г. Тексты, о которых говорилось выше, были наполовину известны авторам этих трудов, но содержание

4

таких текстов признавалось недостоверным и даже квалифицировалось как баснословие. Мнение это обосновывали ссылками на то, что летописи молчат об участии в Куликовской битве новгородского войска (см., например: Соловьев 1845: 121, 191; Иловайский 1880: 58). Правда, иначе думал крупнейший исследователь летописей академик А.А. Шахматов. Он писал, что «самый скептический ум не решится признать выдуманными некоторые факты» войны 1380 г., несмотря на молчание о них сохранившихся летописных текстов. В числе данных о таких именно фактах А.А. Шахматов тут же прямо называл упоминание «о прибытии новгородцев в числе 7000 человек» (Шахматов 1910: 175). Впрочем, это никак не повлияло на последующие работы по русской истории, где традиционное мнение продолжало повторяться (см., например: Пресняков 1918: 321; Тихомиров 1955: 18)1.

Источниковедческий анализ совокупности свидетельств о помощи Новгорода великому князю Дмитрию Ивановичу произведен не был. Обширная статья, специально посвященная рассмотрению исторической основы Повести о Мамаевом побоище, обошла этот вопрос молчанием (см.: Бегунов 1966)2.

До того как Новгородская республика прекратила существование в 70-х гг. XV в., когда ее территория была включена в состав Московского великого княжества, отношения между ними по большей части были натянутыми, а нередко и враждебными, вплоть до открытых военных столкновений. Но был период продолжительностью около 10 лет, когда отношения эти стали настолько дружественными, что превратились в военный союз, оформленный даже особым договором. Этот период относится к правлению Дмитрия Донского. Оборонительный союзный договор между ним и Новгородской республикой, заключенный в первой половине 70-х годов XV века. (т. е. за 5-8 лет до Куликовской битвы), предусматривал взаимные обязательства против потенциальных общих противников, точно названных в тексте. Татары, непосредственно никогда не угрожавшие Новгороду, в договоре не упомянуты. Но зато на первом месте названы литовские князья, не раз воевавшие до того и против Новгорода, и против Москвы. Договор обязывал новгородцев в случае войны Литвы против московского великого князя Дмитрия Ивановича оказать ему помощь своими войсками3.

Все летописи, где содержится сколько-нибудь подробное описание войны 1380 г., сообщают, что литовский великий князь Ягайло вступил в союзные отношения с Мамаем и что литовское войско отправилось на соединение с татарским как только Мамай вступил в пределы русских земель. О том, что литовские войска участвовали в войне на стороне татар, сообщают и независимые от

1 Единственное известное мне исключение составляет беглое замечание академика Б.Д. Грекова: «По недавно открытым материалам можно считать, что и какая-то часть новгородского войска участвовала в Куликовской битве». К сожалению, автор здесь не сообщал, что это за материалы, где и кем они открыты (см.: Греков и Якубовский 1950: 241).

2 Трудно определить точку зрения Л.А. Дмитриева, поскольку в одной работе он упоминал известия об участии новгородцев в Куликовской битве как достоверные (см.: Русские повести 1958: 363), а в другой — как недостоверные (см.: Дмитриев 1966: 426, примечание 54).

3 «Аж будет обида со князьми литовскими <...> Новугороду всести на конь со мною, со князем великим и с моим братом со князем Владимиром с одного» (ГВНП 1949: 31, № 16). Все предлагавшиеся датировки этого договора имеют в виду заключение незадолго до 1380 года.

русских летописей немецкие хроники того времени (ниже их сведения будут приведены). Следовательно, Новгород должен был оказать военную помощь Москве даже независимо от соображений общерусского патриотизма, а просто вследствие своих договорных обязательств.

Тем более, что уже весной 1380 г., т. е. всего за несколько месяцев до начала военных действий, взаимные обязательства были, очевидно, подтверждены прибывшим в Москву новгородским посольством, беспрецедентным по авторитетности его участников. Новгородская летопись сообщает, что во время этих переговоров великий князь торжественно подтвердил свои прежние обязательства по отношению к Новгороду. Вряд ли можно сомневаться, что аналогичные заверения были даны и со стороны Новгородской республики. От ее имени переговоры вели глава этой республики — архиепископ Алексей, а также два посадника и три боярина от городских концов (таким образом, каждый из пяти концов Новгорода прислал своего отдельного полномочного представителя)1.

Согласно летописям, великий князь узнал о выступлении Ягайла на помощь татарам довольно поздно — в августе 1380 года, т.е., не более как за месяц до сражения на Куликовом поле, когда войска Мамая были уже у русских границ2. Еще через несколько дней эта весть могла достичь Новгорода. Собрать ополчение в разгар полевых работ, вооружить его и совершить пеший переход на расстояние около тысячи километров было почти невозможно за короткий срок, оставшийся до ожидаемого соединения армий Мамая и Ягайла. Очевидно, этот вопрос и обсуждался на новгородском вече.

Разумеется, на Руси уже давно ожидали известий подобного рода. Вероятно, Дмитрий Иванович получил какие-то сведения о переговорах Ягайла с Мамаем задолго до того, как литовское войско могло отправиться на соединение с татарами. Возможно, что именно это обсуждалось в Москве на переговорах с новгородцами и их помощь тогда была обещана, а размеры ее оговорены. Если это так, то Дмитрий Иванович вправе был ожидать, что Новгород подготовится к войне заблаговременно. А правители Новгорода в свою очередь, возможно, ожидали подтверждения слухов о союзе Ягайла с Мамаем.

Как бы то ни было, но в ситуации, отраженной летописями, была реально осуществима только весьма ограниченная поддержка, которую мог оказать московскому князю Новгород. Это отправка сравнительно небольшого конного войска из числа тех сил, которые содержались Новгородом постоянно на случай

1 См. Новгородскую первую летопись (ПСРЛ. III: 376). Краткое известие об этом посольстве содержится в Новгородской 4-й и Софийской 1-й летописях (ПСРЛ. IV. Часть 1: 311; ПСРЛ. VI. Вып. 1: 454).

2 «Бысть же месяца августа приидоша орды таковыя вести ко христолюбивому великому князю Дмитрию Ивановичю, оже воздвизаятся на хрестианы измаилтяне. Олгу же отпадъшю сана своего <...> послав к великому князю Дмитрию Ивановичю весть лестную, что "Мамаи идет со всем царством <...> и князь литовскии идеть на тебя же со всею силою своею"» - Новгородская летопись по списку Дубровского (РНБ: Б. !У.238, л. 250). Предпочитаю цитировать по рукописи, поскольку обе публикации этой важной летописи малоудачны. Но это же известие есть и в ряде других летописей. См., например, Новгородскую четвертую летопись (ПСРЛ. IV. Часть. 1: 312) и Софийскую первую летопись (ПСРЛ. VI. Вып. 1: 456). Краткая редакция летописной повести относит ошибочно получение великим князем сведений о союзе Ягайла с Мамаем на еще более позднее время: «И переехав Оку, прииде ему пакы другая весть, поведаша ему Мамая за Доном събравшася» - Симеоновская летопись (ПСРЛ. XVIII: 129) и Рогожский летописец (ПСРЛ. XV. Вып. 1: 139). Ср.: Азбелев 1976: 90-91.

непредвиденной военной опасности. Очевидно, что правители Новгородской республики, ожидая войны с Литвой, границы которой находились вблизи Новгорода, и, имея к тому же постоянную угрозу со стороны Тевтонского ордена, не желали оставить сам Новгород без надежной защиты. Значительная часть его наличных военных сил была сохранена в пределах Новгородской земли. Вероятно, это и отразилось в Сказании.

За именами новгородских воевод пространной версии Сказания могут быть узнаны реально существовавшие тогда деятели Новгорода. Во всяком случае, имена двух первых воевод идентифицируются довольно просто. Первый воевода Иван Васильевич — это, очевидно, новгородский боярин Иван Васильевич Машков, который трижды упоминается в новгородских летописях под 1366-1399 гг. Два первых упоминания представляют особый интерес: в 1366 г. он и его отец были неожиданно и без всякой вины схвачены в Москве по приказу великого князя Дмитрия Ивановича — в качестве заложников в связи с походом новгородских ушкуйников; только в следующем году эти лица были отпущены в Новгород1. Назначение именно боярина И.В. Машкова первым воеводой отряда, посылаемого в помощь тому же Дмитрию Ивановичу, имело, вероятно, политический подтекст: Новгород как бы подчеркивал этим, что выполняет взятые обязательства, невзирая на прежние обиды со стороны Москвы. Такое напоминание могло интерпретироваться как своего рода противовес ощущению неполноценности оказываемой военной помощи в количественном отношении.

Второй воевода, названный Андреем, сыном предыдущего, посадником, — это, по-видимому, Андрей Иванович, который был, действительно, посадником, но не в 1380 г., а позднее — в первой четверти XV в. Новгородские летописи упоминают его четыре раза2. Ему же как посаднику адресована берестяная грамота, датируемая 10-20-ми гг. XV в. (Арциховский и Борковский 1963: 142, № 310). Становится понятным, почему Сказание, перечисляя воевод, посадника упоминало на втором месте, а не на первом. В 1380 г. Андрей Иванович был еще молод, и его назначили вторым воеводой, но впоследствии он был одним из самых известных посадников. Видимо, в Новгороде хорошо знали, о ком конкретно идет речь в Сказании, и естественно, что боярина, избранного посадником, стали соответственно этому и называть3. Не имеем достаточных данных для идентификации остальных воевод4. Впрочем, она не столь важна. Важно, что их общее число точно соответствует военной практике, обычной именно в то время для Новгорода.

1 ПСРЛ, III: 369; ПСРЛ. IV. Часть. 1: 292-294. Третье упоминание — о постройке И.В. Машковым каменной церкви Алексея у Богородицы в Торгу — под 1399 г. (см.: ПСРЛ. IV. Часть 1: 383).

2 В 1401 г. он был взят в плен москвичами, но вскоре отбит; в 1411 г. он воевода новгородского войска, ходившего на шведов; в 1415 г., будучи уже посадником, он вводит в дом св. Софии новоизбранного архиепископа Симеона; в 1421 г. против этого посадника восстают Неревский и Славенский концы (см.: ПСРЛ. III: 396, 402, 405; ПСРЛ. IV. Часть 1: 390, 411, 414, 431; ПСРЛ. ХХХ: 166, 179).

3 Посадник Андрей Иванович упомянут также в данной грамоте Палеостровскому монастырю (ГВНП 1949: 147, № 90), датировавшейся по этой причине 1415-1421 гг. Но В.Л. Янин на основании упомянутых здесь же других имен убедительно относит этот документ к 30-м гг. XV в. — времени второго Андрея Ивановича, бывшего степенным посадником, согласно выводам В.Л. Янина, в 1434-1435 гг. (Янин 2003: 360-362).

4 С воеводой Юрием Захарьевичем может быть сопоставлен Юрий Захарьин, упомянутый в документе начала XV в. как один из послухов при покупке Корельского наволока за 2000 белок (ГВНП 1949: 185, № 128).

Сохранявшаяся в Москве Летописная повесть о Куликовской битве, которая вошла в летописные своды XV-XVI вв., основное внимание уделяет, естественно, самому Дмитрию Ивановичу и его подручным князьям. Эта повесть крайне суммарно говорит о сборе войск из русских земель под знамена великого князя московского: «...и събравъ вои своих 100000 и 50000, опрочно рати княжеи и воеводъ местныхъ <...> Беаше всеа силы и всих ратей числом с полтораста тысящь или с двесте» (ПСРЛ. IV. Часть 1: 314; ср.: ПСРЛ. VI. Вып. 1: 458; ПСРЛ. VIII: 35 и др.). Здесь не упомянуто ни одного княжества и ни одной области, хотя из текста явствует, что в помощь Москве другие области Руси прислали крупные по тому времени силы — от 40 до 90 тысяч воинов. Неудивительно, что эта Летописная повесть, написанная уже в период враждебных отношений между Москвой и Новгородом, об участии его в войне не сообщает.

Но представляют интерес ее известия о литовском войске. Здесь говорится, что «князь Ягаило литовьскыи прииде со всею силою литовьскою, Мамаю посабляти и поганымъ татаром на помощь, а христианомъ на пакость, но и техъ Богъ избавил, не поспеша на срокъ за малымъ, за одино днище или менши». Узнав об исходе Куликовской битвы, «Ягаило со всею силою литовьскою побежа назадь со много скоростью, никим же гонимъ, не видеша тогда великого князя,его ни рати его, ни оружия его, токмо имени его бояхуся и трепетаху» (ПСРЛ. VI. Вып. 1: 468).

Оба отрывка, несомненно, тенденциозны и написаны, очевидно, с целью умолчать о том, что нежелательно было упоминать. Ягайло не мог прибыть «со всею силою литовскою», так как в Литве происходила в то время острая борьба за власть между Ягайлом и другими членами княжеского рода (см.: Соловьев 1960: 278-280). В помощь Мамаю могло быть направлено лишь сравнительно небольшое литовское войско. Присоединение его к огромной армии татар представляло бы меньшую опасность для Руси, чем неожиданный удар литовцев в тыл или во фланг. Литовская граница проходила приблизительно в 200 км на запад от Куликова поля, поэтому угроза такого удара должна была быть очевидной для русских с самого начала. Поскольку Новгород, согласно договору, обязывался оказать военную помощь именно против Литвы, естественнее всего было использовать как раз новгородский кнтингент в качестве заслона от ожидавшегося удара со стороны Ягайла.

Становится понятной отмеченная выше «странность» всех трех версий Сказания о новгородцах: разработанность мотивов отправки новгородского войска и скомканность мотива соединения с московским (по пространной версии, новгородцы так и не влились в него, а «особ стояше» и далее двигались самостоятельно). Очень возможно, что новгородский отряд действительно не должен был вливаться в главные силы русской армии.

Поскольку до подхода русских к Куликову полю отряды Ягайла не соединились с войском Мамая, предстояло обезопасить себя на случай их внезапного флангового удара в день самого боя. Поэтому вполне правдоподобным оказывается упомянутое выше, при рассмотрении пространной версии, указание о расположении новгородцев на правом фланге в день Куликовской битвы. Однако сражаться им пришлось не против литовского войска. Оно, как известно, предпочло дождаться исхода боя. Очевидно, что как раз на это и намекает отмеченный выше мотив

замешательства литовского князя, когда тот узнал о прибытии новгородцев на помощь Москве. Иная трактовка этого же обстоятельства скрывается за ссылкой московского летописца на Божью помощь, благодаря которой произошел удивительный факт: Ягайло «не успел» к Куликовской битве всего на один дневной переход или даже меньше.

Невразумителен и второй летописный отрывок. Когда литовцам стал известен результат сражения на Куликовом поле, у них не было причин бежать «со многою скоростию». Хорошо известно, что победа досталась дорогой ценой. Согласно летописям, из двухсоттысячного русского войска в живых осталось 40 или 50 тысяч. Не литовцам следовало опасаться нападения со стороны остатков русской армии, а возвращавшимся с поля боя русским — нападения литовских сил, не участвовавших в битве.

Летописная повесть сообщает кратко лишь о возвращении войск Дмитрия Ивановича в Москву. Новгородцам же предстояло двигаться в Новгород не через Москву, которая находилась в стороне от направления их пути, а вдоль литовской границы, проходившей в то время недалеко от Тулы, через Калугу, вблизи Ржева и севернее Торопца. Сведений о возвращении новгородского отряда в русских источниках нет. Немалую ценность представляют в данном случае показания немецких хроник, посему-то очень редко привлекаемые историками войны 1380 г. Эти данные помогают объяснить странное лишь на первый взгляд молчание почти всех новгородских летописей об участии в войне новгородцев.

Две современные событиям хроники, Детмара и Иоганна фон Позильге, достаточно конкретно сообщают под 1380 г. о «великой битве» между русскими и татарами: «Там сражалось народу с обеих сторон четыреста тысяч. Русские выиграли битву. Когда они отправились домой с большой добычей, то столкнулись с литовцами, которые были позваны на помощь татарами, и [литовцы] отняли у русских их добычу и убили их много на поле» (цитировано по Детмару)1. Сходно сообщает о битве и писавший 100 лет спустя немецкий историк Альберт Кранц. Он привёл некоторые подробности относительно тогдашней методики ближнего боя и о его участниках, ошибочно отнеся, однако, само событие к 1381 г. Здесь же он указал, что в этом году в Любеке собрался съезд представителей всех городов Ганзы (Krantz 1619: 207).

На последнее обстоятельство обратил внимание Н.М. Карамзин, заметивший, что «оно может изъяснить, каким образом сведали в Германии о Донской битве: купцы ганзейские, в 1381 году имевшие съезд в Любеке, могли привезти туда вести из Новагорода, с ними союзного» (Карамзин 1892, Примечания к тому 5: 25). Дело в том, что Детмар писал свою хронику как раз в Любеке, а Позильге свою писал в Ризенбурге2, расположенном вблизи городов Данцига и Эльбинга, делегаты которых

1 Detmar-Chronik von 1101-1395 mit der Fortsetzung von 1395—1400 // Die Chroniken der Deutschen Städte vom 14. bis 16. Jahrhundert. Leipzig, 1884. Bd 19. S. 568. В сходном тексте это известие есть в более ранней хронике Детмара, доведенной только до 1386 г. (Ibid. S. 180). Позднее оно было повторено почти дословно так называемой хроникой Руфуса (Ibid. Leipzig, 1899. Bd 26. S. 257).

2 Подробно см.: Lorenz 1870: 183-186. Текст хроники с упомянутым известием о Куликовской битве см.: Scriptores rerum Prussicarum. Leipzig, 1866. Т. 3. P. 114-115. Там же краткое известие об этой битве торунского анналиста, не содержащее интересующих нас деталей, кроме указания места боя — «Blowasser» (P. 114).

участвовали в ганзейском съезде в июне 1381 г. Это был крупный съезд, на котором обсуждался ряд вопросов, непосредственно относившихся к Новгороду1.

Несомненно, что хроника Детмара, хроника Позильге и «Вандалия» Альберта Кранца в данном известии имеют общий немецкий источник. Это доказывается их общей географической ошибкой: они сообщают, что «великая битва» русских с татарами в 1380 г. произошла «у Синей Воды» («bi Blowasser», «bie dem Bloen Wassir»), причем даже латинский текст Кранца дает название по-немецки («Flawasser»). Ошибка объясняется тем, что новгородцы подверглись разбойному нападению литовцев при своём возвращении с Куликова поля. Дождавшись исхода битвы и не оказав обещанной помощи Мамаю, литовцы захотели отнять военную добычу у той части победителей, которая направилась в Новгород вдоль литовского рубежа. Сражение новгородцев с литовцами произошло, вероятно, у берегов речки Синяя Тулица. Это приток Тулицы, являющейся правым притоком Упы - в семи километрах на северо-восток и от теперешней Тулы и в семидесяти километрах севернее места сражения с тарами не Куликовом поле.

Очевидно, что новгородский устный рассказ, к которому восходят сведения немецких хронистов, сообщал не о судьбе главных сил Дмитрия Донского. Московские летописи, весьма раздраженно отзывавшиеся о союзниках Мамая, не умолчали бы о нападении литовцев на войско, возвращавшееся в Москву. Эти летописи сообщают о враждебных действиях князя Олега Рязанского в отношении тех, «кто поехалъ с Доновьского побоища домовь, въсквозе его отчину Рязанскую землю», хотя это были не боевые столкновения военных отрядов, а всего лишь случаи задержания отдельных лиц, затем отпущенных после отнятия добычи: «велелъ имати и грабити, и нагих пущати» (ПСРЛ. VI. Вып 1: 469; ср.: ПСРЛ. VIII: 41; ПСРЛ. XXV: 205 и др.).

Остается признать единственно приемлемым самое естественное объяснение. Немецкие хроники сообщали о нападении литовского войска на новгородский отряд, возвращавшийся со своей частью военной добычи в Новгород вдоль литовского рубежа. Весьма возможно, что справедливо и дополнительное указание Кранца, который пишет, что в этом нападении участвовали также татары: часть бежавших с Куликова поля ордынцев могла присоединиться к литовским отрядам.

О том, что это нападение реально произошло, позволяет судить источник, независимый от новгородской устной традиции. Сохранилась запись Епифания Премудрого, бывшего тогда монахом Троице-Сергиева монастыря, на богослужебной рукописи, датированная 20 сентября 1380 г. (т. е. через 12 дней после Куликовской битвы): «Весть приде, яко литва грядут с агаряны» (т. е. с татарами) (Срезневский 1882: 241). Эта весть, заставшая, по-видимому, войско Дмитрия Донского на подходе к Коломне, вероятно, и побудила его приостановить здесь с 21 сентября на четыре дня свое обратное движение к Москве2.

1 См.: Die Recesse und andere Acten der Hansetage von 1256-1430. Leipzig, 1872. Bd 2. S. 278-288, 1875. Bd 3. S. 329-330. С 1381 по 1386 г. (до которого доведена впервые включившая это известие хроника Детмара) состоялось еще много ганзейских съездов, причем свыше десяти — в Любеке. Но они были менее связаны с Новгородом.

2 Об остановке в Коломне см., например: ПСРЛ. XI: 67.

Однако столкновение с новгородцами, надо думать, достаточно исчерпало военный потенциал литовского войска, а отнятая добыча побуждала вернуться, не подвергая себя риску сражения с более крупными русскими силами. Остатки же новгородского отряда, очевидно, и принесли в Новгород вести, которые попали к немецким хронистам от новгородских участников ганзейского съезда 1381 года.

Легко понять, почему старшие летописи Новгорода не поместили специальных записей о роли новгородцев в войне 1380 года. Эта война окончилась победоносно для всех участвовавших в ней русских войск за исключением новгородского. Так как оно было сравнительно небольшим, эпизод сочли недостаточно существенным для закрепления в летописи1.

Но в 1381 году в Новгороде возводят два каменных храма: Дмитрия Солунского на Славкове улице и Рождества Христова на Поле. Старшие летописи Новгорода сообщили об этом скупо. Однако уже из одного факта постройки церкви в честь небесного покровителя Дмитрия Донского на другой год после Куликовской битвы очевидна связь одного события с другим. Сохранилась краткая летопись самого храма Дмитрия Солунского. В ней говорится, что храм был возведен «по обещанию великаго князя Димитрия Донского», данному во время сражения на Куликовом поле2. Новгородская Погодинская летопись указала, что церковь заложена «по завету о победе на Мамая»3, что это — церковь, «обещанная, чтобы Бог пособил победити Мамая безбожнаго князю Димитрию»4.

Что касается храма Рождества Христова, на Поле то его синодик даже называл Дмитрия Донского создателем этой церкви в 1381 году5. Постройка церкви «по обещанию», по «завету», даваемому в критических обстоятельствах, — довольно обычное явление в средневековой Руси. Но, естественно, что Дмитрий Иванович не был бы причастен к постройке этих церквей, если бы Новгород, в нарушение договора с ним, не принял участия в войне. Если обещание самого великого князя расценивать как позднейший домысел летописца церкви Дмитрия Солунского, то в таком случае построить в Новгороде «обещанную» церковь в связи с войной 1380 г. могли только участвовавшие в этой войне новгородцы.

Девяносто семь лет назад был опубликован древний новгородский синодик, принадлежавший некогда церкви Бориса и Глеба на Торговой стороне. Основная часть синодика была переписана в середине XVI века. В этой части содержится поминовение «на Дону избиеных братии нашей при велицем князи Дмитреи Ивановичи». Несомненно, что речь здесь идет именно о павших в 1380 г. новгородцах, так как все остальные поминания этого раздела синодика явно

1 Новгородские летописи того времени не раз умалчивали и о других военных мероприятиях новгородцев. Сведения о происходивших в тот же период походах новгородских ушкуйников известны по преимуществу из неновгородских источников, хотя эти походы сопровождались даже взятием важных городов и возглавлялись иногда видными новгородскими боярами, один из которых впоследствии был даже посадником. См. исследование о походах ушкуйников XIV-XV вв. в кн.: Бернадский 1961: 36-51.

2 Азбелев 1958: 367-368. Здесь опубликован полный текст.

3 ГИМ, собр. Черткова, № 331, л. 135 (первоначальная редакция летописи).

4 РГБ, собр. ОИДР, № 129, л. 45 об. (краткая редакция летописи). Подробнее см. в статье: Азбелев 1971.

5 Макарий 1860: 558-559. Кроме Дмитрия Донского синодик называл здесь 13 других имен, среди которых на первом месте стояло имя Андрей (это могли быть оставшиеся в живых новгородцы, вернувшиеся с войны 1380 г.). Архимандрит Макарий сообщал, что синодик был переписан с древнего в XVIII в.

относятся только к жителям Новгорода и Новгородской земли, погибшим в разных военных столкновениях более чем за 200 лет: с 1240 по 1456 г.1 Последним по хронологии является поминовение новгородцев, погибших в 1456 году под Руссой от войск Василия Темного, когда потерпевший поражение новгородский отряд составлял 5000 воинов (Соловьев 1960, кн.2: 424-425). Но в синодике нет поминания павших в 1471 г. в Шелонской битве от войск Ивана III, когда было побеждено новгородское ополчение, потерявшее только убитыми 12 000 человек (Соловьев 1960, кн. 3: 19). Это свидетельствует, что оригинал интересующей нас части синодика был написан, во всяком случае, ранее 1471 г. Следовательно, эта часть синодика завершена в то время, когда после войны 1380 г. прошло от 76 до 90 лет, т. е. ещё при сыновьях участников этой войны.

Таким образом, упоминание синодика о новгородцах, убитых на Дону при великом князе Дмитрии Ивановиче, заслуживает полного доверия. Это прямое свидетельство надёжного источника окончательно убеждает в том, что непосредственное участие новгородцев в войне 1380 года — исторический факт2.

Из совокупности показаний других источников следует, что участие это было ограниченным. Новгород принял решение о вступлении в войну, по-видимому, позже, чем того ожидал великий князь Дмитрий Иванович, а задержка явилась причиной малочисленности новгородского отряда. Естественно, что в Москве это запоздание могли истолковать как маневр, позволивший уклониться от участия в войне большими силами.

5

Следует обратиться ещё раз к первоначальной версии Сказания о новгородцах. Исследователи не раз отмечали чрезвычайную близость текста, который мы обозначили как вариант 4, и одного из фрагментов так называемой Задонщины. Он содержится в ее эпизоде, описывающем сбор войск и находящемся в четырех рукописях. Три из них дают сходный текст, в четвертой пассаж о новгородцах имеет существенное отличие.

1 Приводим полностью соответствующий отрывок: «Покои Господи избиенных на Неве от немець при велицем князе Александре Ярославичи и княжих воевод, и новгородцькых воевод, и всех избиеных братии нашей; и на ледом избиеных от нимець братии нашей; и на Ракоборе избиеных от немець братии нашей; и у Венца избиеных от немец при князе Андреи; и у Выбора избиеных от немець братии нашей при князе Юрьи; и в Орехове скончавшихся братии нашей; и под Корельским городом избиеных от немець братии нашей; и на Нарове избиеных при князе Александре Ярославлице; и на Мурманех, и на Печере, и в Перме и на Югре избиеных братин нашей; и под Псковом избиеных братии нашей; и в полону скончавшихся братии нашей, и в поганьском языкы; и на Дону избиеных братии нашей при велицем князе Дмитреи Ивановичи; и под Торжком избиеных братии нашей от князя Михаила, и згоревших от огня в Торьжку; и в Новомгороде избиеных братии нашей; и на Русе избиеных боляр новгородцкых и иных братию нашю от князя Василья Васильевича» (см.: Шляпкин 1911: 6-7 отдельной пагинации). Приведённый нами выше контекст свидетельствует о безосновательности предположения М.Н. Тихомирова и Л.А. Дмитриева относительно того, что слова «на Дону избиеных <...> Дмитреи Ивановичи» «могли быть взяты из общего поминовения убитых в битве 1380 г.» (Повести 1959: 287).

2 Своим сомнениям относительно того, что новгородцы участвовали в сражении на Куликовом поле, посвятил недавно статью археолог Г.Е. Дубровин. Дабы рассеять его сомнения, я показал ложность доводов этого автора. Сперва - кратко (Азбелев 2006: 73-78), а затем - развёрнуто (Азбелев 2007: 257-270).

Приводим этот фрагмент в контексте по обеим его разновидностям. В рукописи из собрания Ундольского (далее сокращенно: У) читается: «На Москве кони ржут, звенит слава по всей земли Рускои, в трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпугове, стоят стязи у Дунаю великого на брезе. Звонять в колоколы вечныя в Великом Новегороде, стоят мужи новгородцкие у Софеи премудрые, а ркут тако: "Уже нам, брате, не поспеть на посопь к великому князю Дмитрею Ивановичю". И как слово изговаривают, уже аки орли слетешася. То ти были не орли слетешася, выехали посадники из Великого Новагорода 7000 войска к великому князю Дмитрею Ивановичю и к брату его князю Владимеру Андреевичю. К славному граду Москве сьехалися вси князи руские, а ркут таково слово: "У Дуная стоят татаровя поганые, и Момаи царь на реки на Мечи, межу Чюровым и Михайловым брести хотят, а предати живот свои нашей славе"» (ПКЦ 1998: 113). Аналогичный текст в рукописях Музейского собрания (далее сокращенно: М) и Синодального (далее сокращенно: С)1. Легко заметить, что пассаж о новгородцах полностью согласуется в существе с первоначальной версией нашего Сказания и даже близок к ней текстуально. Но численность новгородского войска здесь не 13 тысяч, а 7 тысяч.

Приводим вторую разновидность этого фрагмента в Задонщине — по рукописи Кирилло-Белозерского собрания (далее сокращенно: К-Б). «Кони ржуть на Москве, бубны бьють на Коломне, трубы трубят в Серпухове, звенить слава по всей земли Русськои. Чюдно стязи стоять у Дону великого, пашутся хоригови берчати, светяться калантыри злачены. Звонят колоколи вечнии в Великом в Новегороде, стоять мужи наугородци у святыя Софии, а ркучи такову жалобу: "Уже намь, брате, к великому князю Дмитрею Ивановичю на пособь не поспети". Тогды аки орли слетошася со всея полунощныя страны. То ти не орли слетошася, съехалися все князи русскыя к великому князю Дмитрию Ивановичю на пособь, а ркучи так: "Господине князь великыи, уже погании татарове на поля на наши наступають, а вотчину нашю у нас отнимають, стоят межю Дономь и Днепромь на рице на Чече. И мы, господине, поидемь за быструю реку Дон, укупимь землямь диво, старымь повесть, а младымь память"» (ПКЦ 1998: 89). Как видим, здесь ничего не говорится о выезде новгородского войска: речь идет только о «жалобе» новгородцев по поводу того, что они не успевают прибыть на помощь великому князю московскому.

Сопоставим внимательно эти тексты. Первое впечатление, что во втором отрывке пропущена фраза о выступлении новгородцев в поход, оказывается ошибочным. Очевидно, что как раз отрывок, где нет фразы о выезде новгородцев, передает первоначальный текст, а вторичный текст — в другом отрывке, где эта фраза является вставкой. В тексте К-Б пассаж о съезде князей начинается трехчленной формулой отрицательного параллелизма: «аки орли слетошася» — «не орли слетошася» — «съехалися все князи русскыя». В тексте же У в результате неловкого включения фразы о выезде новгородцев оказались две стилистические неувязки. Во-первых, сравнение съезда князей со слётом орлов неудачно перенесено на выезд новгородцев: «аки орли слетешася» — «не орли слетешся» — «выехали посадники».

1 Они отличаются по существу только цифрой численности новгородского отряда — 70 000.

Во-вторых, в результате такого переноса первых двух частей этой формулы ее третья часть, где речь идет о съезде князей, оказалась не связана стилистически с предшествующим текстом1. Эта вторая стилистическая неловкость еще более заметна в рукописи М, где читается следующее: «И как слово изговаривая, уже бо яко орлы слетешеся, и выехали посадникы из Великого Новагорода 70 000 к великому князю Дмитрию Ивановичю и брату его князю Владимеру Ондреевичю на пособье к славъному граду Москве. То те сьехалися вси князи руския к великому князю Дмитрию Ивановичю и брату его князю Владимеру Ондреевичю, а рькучи им...» (и т.д.)2.

Не станем вдаваться здесь в рассмотрение общего взаимоотношения рукописей Задонщины. Заметим только, что разделяем в принципе точку зрения Е.В. Барсова и согласных с ним исследователей относительно того, что рукопись К-Б отразила раннюю редакцию Задонщины (ср.: Барсов 1887. Т. 1: 437-438). В работах И.И. Срезневского, П.Н. Полевого, И.П. Хрущова, А.Н. Пыпина, В.Ф. Ржиги, В.П. Адриановой-Перетц и других исследователей было высказано и обосновано мнение, что Задонщина возникла первоначально как произведение устной поэзии3. Фундаментально этот тезис был доказан в исследовании А.И. Никифорова (Никифоров 1940, папка 1: 79-261). Нам представляется, что основу всех дошедших рукописей Задонщины составило устное героическое сказание Софония. Одну из разновидностей этого Сказания о Задонщине отразила рукопись К-Б, восходящая к записи устного текста на слух или по памяти.

Сопоставим эти данные о происхождении Сказания о Задонщине с выводами относительно исторической основы Сказания о новгородцах. Созданное вскоре после Куликовской битвы для прославления ее живых героев и оплакивания погибших, Сказание о Задонщине отражало в первую очередь настроения московского великого князя, его «подручных» князей и бояр. Это ясно видно из содержания. Новгородские бояре не входили в состав вассалов Дмитрия Донского, которые прибыли, очевидно, к нему по первому зову со всеми своими военными силами. И Софоний счел, как видно, уместным напомнить в своей «похвале» о том, что новгородцы слишком поздно стали «звонить в колоколы вечные». Ясно, что фраза о новгородцах в тексте К-Б имеет в виду именно это. Если бы Софоний думал, что Новгород вообще «не успел» принять участия в войне, то такие сведения вряд ли получили бы освещение в этом героическом Сказании, а если бы и были упомянуты, то совсем в иных выражениях и в ином контексте4.

1 Это наблюдение принадлежит А.А. Зимину (см.: Зимин 1966: 27).

2 ПКЦ 1998: 127. В рукописи С фраза о князьях оказалась пропущена, что не улучшило стилистический облик текста, но исказило смысл: «Як тые слова измолвим, а уже какъ орли слетишася, выехали посадники все из Великого Новогорода 70 000 кованыя рати к великому Дмитрею Ивановичу, ко брату его князю Володимеру Андреевичу на пособъ ко славному граду Москве: "У Дону великого стоят татарове поганыи... "» и т.д. (Там же: 98). В результате ошибки - пропуска фразы о съезде князей - оказалось, будто бы вести о продвижении татар приносят в Москву новгородцы, в устах которых, учитывая географическое положение Новгорода, это, конечно, выглядит весьма неожиданно.

3 Подробно об этом см.: Азбелев 2001: 79-98.

4 Вместе с тем, очевидно, что цитированная выше фраза о новгородцах не является позднейшим привнесением в тексте К-Б, добавленным после записи устного оригинала. Присутствие этого пассажа в самом устном сказании подтверждает так называемый печатный вариант «основной» редакции Повести о Мамаевом

Надо полагать, что, когда устное Сказание о Задонщине оказалось занесено в Новгород, пассаж о новгородцах был воспринят здесь совсем иначе, чем в Москве. Новгородцев такое упоминание должно было серьезно задеть. Появилось естественное стремление «продолжить» фразу Софония о новгородцах, сообщив, что происходило после упомянутого им веча. Подобного рода «продолжения» и «ответы» представляют собой доныне весьма распространённое явление в устной традиции1. Сказание о новгородцах как раз и явилось таким продолжением соответствующего пассажа Сказания о Задонщине и одновременно ответом на ту реакцию, которую оно вызывало, без сомнения, в Новгороде.

Само же Сказание о новгородцах в свою очередь, вероятно, стало широко известно. Его даже привлёк составитель позднейшей редакции Задонщины. В этой редакции было использовано не только более раннее Сказание о Задонщине, принадлежавшее самому Софонию, но, очевидно, и несколько других аналогичного рода сказаний, появившихся после Куликовской битвы. Среди них было и Сказание о новгородцах. Если в дошедшем до нас виде оно преувеличило численность новгородского отряда (скорее всего, под влиянием сведений о тринадцати погибших в этой войне новгородских боярах) до 13 тысяч, то Задонщина сохранила, вероятно, более раннюю и близкую к истине цифру — семь тысяч2.

Мы не знаем, присутствовало ли упомянутое дополнение уже в устном сказании о Задонщине. Разобранные выше текстовые фрагменты свидетельствуют, о том, что вставка была внесена непосредственно в письменный пратекст рукописей У, М и С. Эта редакция Задонщины включила из того же Сказания о новгородцах и перечень числа убитых бояр, который использован также в Повести о Мамаевом побоище и который рассматривался выше.

Так как мы не располагаем пока ни одной отдельной записью всего Сказания о новгородцах, восстановление первоначального состава этого произведения - дело будущего.

Однако уже теперь есть все основания утверждать, что это Сказание было создано на основе реальных фактов. Последующая эволюция его происходила, как можно судить по имеющимся материалам, в двух направлениях: в сторону сокращения и в сторону распространения. Как в первом, так и во втором случае происходили контаминации с другими устными произведениями о событиях 1380 г. В результате сокращения Сказание, может быть, свелось, наконец, к одному только

побоище. Пратекст этой разновидности ее особенно обильно использовал вставки из Сказания о Задонщине, но вставки эти взяты не по рукописи, сходной с К-Б, а либо из устного источника, либо по другой записи, весьма отличной от К-Б. Одна из таких вставок в сходном контексте передает ту же фразу о новгородцах: «Дивно и грозно бо в то время слышати, а громко в варганы бьютъ, тихо с поволокою ратные трубы трубятъ многогласно и часто коне ржуть. Звенить слава по всей Руской земли. Велико вечье бьютъ в Великом Новеграде, стоят мужи Новъгородцы у святыя Софеи премудрости Божия, а ркучи межу собою таковое слово: "Уже нам, братие, на помощь не поспети к великому князю Димитрию. Уже бо яко орли слеталися со всей Руской земли, съехалися дивныя удалцы храбрыхь своих пытати"» (Поведание 1838: 26-27).

1 См. например: Очерки 1952: 39. В подобных случаях порой выражают уверенность, что перед нами новое явление в фольклоре. Однако дело, по-видимому, просто в том, что такие явления возникают лишь в определенных ситуациях, которые случались и ранее, но прежде наукой не фиксировались.

2 Упоминание о выезде семитысячного новгородского войска попало и в большинство списков Вологодско-Пермской летописи (см.: ПСРЛ. XXVI: 130).

эпизоду — прибытию новгородского отряда, численность которого, однако, сильно увеличилась по сравнению с первоначальной версией. Контаминация с локальным историческим преданием дала семейную редакцию Сказания.

Сама же краткая версия повлияла, очевидно, на редактирование Никоновской летописи (Азбелев 2015: 324-325). Основой обоих внесенных её редактором дополнений послужило довольно неуклюжее косвенное использование непопулярного тогда в Москве новгородского устного источника. Это была как раз та разновидность Сказания о новгородцах, которая существовала в живом репертуаре вплоть до конца XVII века, когда она отразилась в Новгородской Забелинской летописи.

Пространная версия возникла на основе достаточно характерной для исторического фольклора тенденции подробно объяснить сообщаемые факты. Приходится думать, что эта версия развилась в культурной среде опытных носителей устной традиции Великого Новгорода. Источником распространения был не только художественный домысел, которому почти целиком обязаны, вероятно, два первых эпизода, а в значительной степени — и содержание трех остальных. Не были выдуманы имена новгородских воевод, хотя нельзя, конечно, утверждать, что все эти имена в одинаковой степени историчны. Историческое предание, из которого они только и могли быть взяты, само, вероятно, прошло некоторую эволюцию ко времени его контаминации с героическим сказанием. К подобного же рода преданию восходят, видимо, и имена купцов, принесших якобы первыми в Новгород весть об угрозе Москве.

Несомненно, что после событий 1380 года в Новгороде, как и повсеместно на Руси, циркулировало немало связанных с ними устных рассказов, часть которых выкристаллизовалась затем в предания. Эти предания, конечно, далеко не во всем были достоверны. Очень возможно, что та версия Сказания о новгородцах, которая дошла в виде литературно обработанного варианта 1, бережно сохранялась и даже культивировалась после утраты Новгородом независимости в промосковски настроенной части потомков политических деятелей Новгородской республики. Именно они могли быть более всего заинтересованы в той идеализированной трактовке событий, какая присутствовала, в устном оригинале варианта 1.

После включения в состав единого Русского государства Новгород в течение еще столетия сохранял положение в нескольких отношениях исключительное. Благодаря этому продолжало культивироваться идейно-художественное наследие периода его независимости. Только жестокий разгром Иваном IV, а несколько позднее и разорение в период шведской оккупации начала XVII века уравняли Новгород с другими крупными городами России. Но в области культуры традиции прошлого продолжали еще жить вплоть до XVIII столетия.

С конца XVII века получает широкое распространение Синопсис — первая печатная книга по русской истории, за 100 с лишним дет изданная более 20 раз. В состав Синопсиса вошла одна из сокращённых редакций Повести о Мамаевом побоище, в которой сведения об участии в войне 1380 г. новгородцев были исключены. Из Синопсиса данная редакция Повести перешла в массовые издания настенных лубочных листов с изображениями подвига Пересвета и без упоминаний

о роли новгородцев. Таковы те внешние причины, которые привели к постепенному исчезновению Сказания о новгородцах из устного репертуара.

Основанное на исторических фактах, это сказание было порождено стремлением отстоять престиж Великого Новгорода перед Москвой в период его независимости. После утраты этой независимости Сказание поддерживалось воспоминаниями о ней и существованием локальных преданий о новгородцах — участниках событий 1380 года. Позднее оно разделило, очевидно, судьбу почти всех устных произведений об этих событиях: оказалось вытеснено печатной продукцией, которая предлагала адаптированное переложение Повести о Мамаевом побоище.

ЛИТЕРАТУРА

Адрианова-Перетц 1951 - Адрианова-Перетц В.П. Историческая литература X - начала XV в. и народная поэзия // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 8. М.; Л., 1951.

Азбелев 1958 - Азбелев С.Н. Новгородские местные летописцы // Труды Отдела древнерусской литературы. М.; Л., 1958.

Азбелев 1966 - Азбелев С.Н. Основные понятия текстологии в применении к фольклорному материалу // Принципы текстологического изучения фольклора. М.; Л., 1966. С. 260-302.

Азбелев 1966а - Азбелев С.Н. Текстология как вспомогательная историческая дисциплина // История СССР. 1966. № 4. С. 81-66.

Азбелев 1971 - Азбелев С.Н. Младшие летописи Новгорода о Куликовской битве // Проблемы истории феодальной России: Сборник статей к 60-летию В.В. Мавродина. Л., 1971.

Азбелев 1971а - Азбелев С.Н. Устные героические сказания о Куликовской битве // Современные проблемы фольклора. Вологда, 1971.

Азбелев 1976 - Азбелев С.Н. Об устных источниках летописных текстов (на материале Куликовского цикла) // Летописи и хроники. М., 1976.

Азбелев 2001 - Азбелев С.Н. Фольклоризм Задонщины // Дмитрий Донской и эпоха возрождения Руси: События, памятники, традиции. Тула, 2001.

Азбелев 2006 - Азбелев С.Н. Участие новгородцев в Куликовской битве // Чело: Альманах. Великий Новгород, 2006. № 1 (25).

Азбелев 2007 - Азбелев С.Н. Новгород и Куликовская битва // Новгород и Новгородская земля: История и археология. (Материалы научной конференции: Новгород, 23-25 января 2007). Вып. 21. Великий Новгород, 2007.

Азбелев 2015 - Азбелев С.Н. Об уникальных известиях Никоновской летописи // Академик А.А. Шахматов: Жизнь, творчество, научное наследие (к 150-летою со дня рождения). СПб., 2015.

Азбелев 2016а - Азбелев С.Н. Летописание Великого Новгорода: Летописи XI-XV веков как памятники культуры и как исторические источники. СПб.; М., 2016. 280 с.

Азбелев 2016б - Азбелев С.Н. Место сражения на Куликовом поле по летописным данным // Древняя Русь: Вопросы медиевистики. 2016. № 3 (65).

Арциховский и Борковский 1963 - Арциховский А.В., Борковский В.И. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1956-1957 гг.). М., 1963.

Барсов 1872 - Барсов Е. Петр Великий в народных преданиях Северного края // Беседа. 1872. Кн.

5.

Барсов 1887 - Барсов Е.В. Слово о полку Игореве как художественный памятник Киевской дружинной Руси. Т. 1. М., 1881.

Бегунов 1966 - Бегунов Ю.К. Об исторической основе «Сказания о Мамаевом побоище» // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966.

Бернадский 1961 - Бернадский В.Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.; Л., 1961.

ГИМ - Государственный исторический музей, Отдел рукописей.

Греков и Якубовский 1950 - Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л.,

1950.

Дмитриев 1966 - Дмитриев Л.А. Вставки из «Задонщины» в «Сказании о Мамаевом побоище» как показатели по истории текста этих произведений // «Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966.

Зимин 1966 - Зимин А.А. Две редакции «Задонщины» // Труды Московского гос. историко-архивного института. Т. 24. Вопросы источниковедения истории СССР. Вып. 2. М., 1966.

Иловайский 1880 - Иловайский Д. Куликовская победа Дмитрия Ивановича Донского. М., 1880. ИРЛИ - Институт русской литературы РАН, Рукописный отдел. Карамзин 1892 - Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 5. СПб., 1892. Макарий 1860 - Макарий, архимандрит. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях. Часть 1. М., 1860.

Никитский 1870 - Никитский А.И. Военный быт в Великом Новгороде XI-XV ст. (Исторический очерк) // Русская старина. 1870. Т. 1.

Никифоров 1940 - Никифоров А.И. «Слово о полку Игореве» - былина XII века. Л., 1940 (машинопись) // ИРЛИ: разряд V, коллекция 120, папки 1-4.

Очерки 1952 - Очерки русского народнопоэтического творчества советской эпохи. М., 1952. ПКЦ 1998 - Памятники Куликовского цикла / Составители: А.А. Зимин, Б.М. Клосс, Л.Ф. Кузьмина, В.А. Кучкин. СПб., 1998.

Поведание 1838 - Поведание и Сказание о побоищи великаго князя Димитрия Ивановича Донскаго / Изд. И. Снегирева // Русский исторический сборник. Т. 3. Кн. 1. М., 1838.

Повести 1959 - Повести о Куликовской битве / Издание подготовили М.Н. Тихомиров, В.Ф. Ржига, Л.А. Дмитриев. М., 1959.

Пресняков 1918 - Пресняков А.Е. Образование великорусского государства: Очерки по истории XIII-XV столетий. Пг., 1918.

ПСРЛ. III - Полное собрание русских летописей. Т. III Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 2000.

ПСРЛ. IV. Часть 1 - Полное собрание русских летописей. Т. IV. Часть 1. Новгородская четвертая летопись. М., 2000.

ПСРЛ. VI. Вып. 1 - Полное собрание русских летописей. Т. VI. Выпуск 1. Софийская первая летопись старшего извода. М., 2000.

ПСРЛ. VIII - Полное собрание русских летописей. Т. VIII. Воскресенская летопись. СПб., 1859. ПСРЛ. XI - Полное собрание русских летописей. Т. XI. Патриаршая или Никоновская летопись. СПб., 1897.

ПСРЛ. XV. Вып. 1 - Полное собрание русских летописей. Т. XV. Выпуск 1. Рогожский летописец. Пг., 1922.

ПСРЛ. XVIII - Полное собрание русских летописей. Т. XVIII. Симеоновская летопись. СПб.,

1913.

ПСРЛ. XXV - Полное собрание русских летописей. Т. XXV. Московский летописный свод. М.; Л., 1949.

ПСРЛ. XXVI - Полное собрание русских летописей. Т. XXVI. Вологодско-Пермская летопись. М.; Л., 1959.

ПСРЛ. ХХХ - Полное собрание русских летописей. Т. ХХХ. Новгородская вторая летопись. М.,

1965.

Путилов 1961 - Путилов Б.Н. Куликовская битва в фольклоре // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. 17. М.; Л., 1961.

Рабинович 1949 - Рабинович М.Г. Военная организация городских концов в Новгороде Великом в XII-XV вв. // Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры. XXX. М.; Л., 1949.

РГБ - Российская государственная библиотека, Отдел рукописей. РНБ - Российская национальная библиотека, Отдел рукописей.

Русские повести 1958 - Русские повести XV-XVI веков / Составитель М.О. Скрипиль. Л., 1958. Соловьев 1845 - Соловьев С.М. Об отношении Новгорода к великим князьям. М., 1845. Соловьев 1860 - Соловьев С.М. История России с древнейших времен. М., 1960.

Срезневский 1882 - Срезневский И.И. Древние памятники русского письма и языка (X-XIV веков). Изд. 2-е. СПб., 1882.

Тихомиров 1955 - Тихомиров М.Н. Куликовская битва 1380 года // Вопросы истории. 1955. № 8.

Черепнин 1945 - Черепнин Л.В. «Смута» и историография XVII века // Исторические записки. Т. 14. М., 1945.

Шамбинаго 1906 - Шамбинаго С.К. Повести о Мамаевом побоище. СПб., 1906. 375 с. + [Тексты]

190 с.

Шахматов 1910 - Шахматов А.А. Отзыв о сочинении С. Шамбинаго: Повести о Мамаевом побоище // Отчет о двенадцатом присуждении Императорской академиею наук премий митрополита Макария в 1907 году. СПб., 1910.

Шляпкин 1911 - Шляпкин И.А. Синодик 1552-1560 г. Новгородской Борисоглебской церкви // Сборник Новгородского общества любителей древности. Выпуск 5. Новгород, 1911.

Янин 2003 - Янин В.Л. Новгородские посадники. М., 2003.

Krantz 1619 - Krantz A. Vandaliae. Hanoviae, 1619.

Lorenz 1870 - Lorenz O. Deutschlands Geschichisquellen in Mittelalter von der Mitte des Dreizehnten bis zum Ende Vierzehnten Jahrhunderts. Berlin, 1870.

REFERENCES

Adrianova-Peretc 1951 - Adrianova-Peretc V.P. Istoricheskaja literatura X - nachala XV v. i narodnaja pojezija [Historical literature of X - the beginnings of the 15th century and national poetry], in: Trudy Otdela drevnerusskoj literatury. T. 8 [Works of Department of Old Russian literature. Volume 8], Moscow; Leningrad, 1951 [in Russian].

Arcihovskij i Borkovskij 1963 - Arcihovskij A.V., Borkovskij V.I. Novgorodskie gramoty na bereste (iz raskopok 1956-1957 gg.) [The Novgorod diplomas on birch bark (from excavation of 1956-1957)], Moscow, 1963 [in Russian].

Azbelev 1958 - Azbelev S.N. Novgorodskie mestnye letopiscy [Novgorod local chroniclers], in: Trudy Otdela drevnerusskoj literatury [Works of Department of Old Russian literature], Moscow; Leningrad, 1958 [in Russian].

Azbelev 1966 - Azbelev S.N. Osnovnye ponjatija tekstologii v primenenii k fol'klornomu materialu [The basic concepts of textual criticism in application to folklore material], in: Principy tekstologicheskogo izuchenija fol'klora [Principles of textual studying of folklore], Moscow; Leningrad, 1966, pp. 260-302 [in Russian].

Azbelev 1966a - Azbelev S.N. Tekstologija kak vspomogatel'naja istoricheskaja disciplina [Textual criticism as auxiliary historical discipline], in: Istorija SSSR. 1966. № 4 [History USSR. 1966. No. 4], pp. 81 -66 [in Russian].

Azbelev 1971 - Azbelev S.N. Mladshie letopisi Novgoroda o Kulikovskoj bitve [Younger chronicles of Novgorod about Battle of Kulikovo], in: Problemy istorii feodal'noj Rossii: Sbornik statej k 60-letiju V.V. Mavrodina [Problems of history of feudal Russia: The collection of articles to V.V. Mavrodin's 60 anniversary], Leningrad, 1971 [in Russian].

Azbelev 1971a - Azbelev S.N. Ustnye geroicheskie skazanija o Kulikovskoj bitve [Oral heroic legends on Battle of Kulikovo], in: Sovremennye problemy fol'klora [Modern problems of folklore], Vologda, 1971 [in Russian].

Azbelev 1976 - Azbelev S.N. Ob ustnyh istochnikah letopisnyh tekstov (na materiale Kulikovskogo cikla) [About oral sources of annalistic texts (on material of the Kulikovsky cycle)], in: Letopisi i hroniki [Chronicles and chronicles], Moscow, 1976 [in Russian].

Azbelev 2001 - Azbelev S.N. Fol'klorizm Zadonshhiny [Folklorizm of Zadonshchina], in: Dmitrij Donskoj i jepoha vozrozhdenija Rusi: Sobytija, pamjatniki, tradicii [Dmitry Donskoy and Renaissance of Russia: Events, monuments, traditions], Tula, 2001 [in Russian].

Azbelev 2006 - Azbelev S.N. Uchastie novgorodcev v Kulikovskoj bitve [Participation of Novgorodians in Battle of Kulikovo], in: Chelo: Al'manah [Forehead: Almanac], Velikij Novgorod, 2006, № 1 (25) [in Russian].

Azbelev 2007 - Azbelev S.N. Novgorod i Kulikovskaja bitva [Novgorod and Battle of Kulikovo], in: Novgorod i Novgorodskaja zemlja: Istorija i arheologija. (Materialy nauchnoj konferencii: Novgorod, 23-25 janvarja 2007). Vyp. 21 [Novgorod and Novgorod earth: History and archeology. (Materials of a scientific conference: Novgorod, on January 23-25, 2007). Release 21], Velikij Novgorod, 2007 [in Russian].

Azbelev 2015 - Azbelev S.N. Ob unikal'nyh izvestijah Nikonovskoj letopisi [About unique news of the Nikonovsky chronicle], in: Akademik A.A. Shahmatov: Zhizn', tvorchestvo, nauchnoe nasledie (k 150-letoju so dnja rozhdenija) [Academician A.A. Shakhmatov: Life, creativity, scientific heritage (to a 150-leta since birth)], St. Petersburg, 2015 [in Russian].

Azbelev 2016a - Azbelev S.N. Letopisanie Velikogo Novgoroda: Letopisi XI-XV vekov kak pamjatniki kul'tury i kak istoricheskie istochniki [Annals of Veliky Novgorod: Chronicles of the 11-15th centuries as monuments of culture and as historical sources], St. Petersburg; Moscow, 2016, 280 p. [in Russian].

Azbelev 2016b - Azbelev S.N. Mesto srazhenija na Kulikovom pole po letopisnym dannym [The place of battle on Kulikovo Field according to annalistic data], in: Drevnjaja Rus': Voprosy medievistiki [Ancient Russia: Mediyevistika questions], 2016, № 3 (65) [in Russian].

Barsov 1872 - Barsov E. Petr Velikij v narodnyh predanijah Severnogo kraja [Peter the Great in national legends of the Northern region], in: Beseda. 1872. Kn. 5 [Conversation. 1872. Book 5] [in Russian].

Barsov 1887 - Barsov E.V. Slovo o polku Igoreve kak hudozhestvennyj pamjatnik Kievskoj druzhinnoj Rusi. T. 1 [Tale of Igor's Campaign as art monument Kiev team of Russia. Volume 1], Moscow, 1881 [in Russian].

Begunov 1966 - Begunov Ju.K. Ob istoricheskoj osnove «Skazanija o Mamaevom poboishhe» [About a historical basis of «The legend on Mamayevy slaughter»], in: «Slovo o polku Igoreve» i pamjatniki Kulikovskogo cikla [«Tale of Igor's Campaign» and monuments of the Kulikovsky cycle], Moscow; Leningrad, 1966 [in Russian].

Bernadskij 1961 - Bernadskij V.N. Novgorod i Novgorodskaja zemlja v XV veke [Novgorod and the Novgorod earth in the 15th century], Moscow; Leningrad, 1961 [in Russian].

Cherepnin 1945 - Cherepnin L.V. «Smuta» i istoriografija XVII veka [«Distemper» and historiography of the 17th century], in: Istoricheskie zapiski. T. 14 [Historical notes. Volume 14], Moscow, 1945 [in Russian].

Dmitriev 1966 - Dmitriev L.A. Vstavki iz «Zadonshhiny» v «Skazanii o Mamaevom poboishhe» kak pokazateli po istorii teksta jetih proizvedenij [Inserts from Zadonshchina in «The legend on Mamayevy slaughter» as indicators on stories of the text of these works], in: «Slovo o polku Igoreve» i pamjatniki Kulikovskogo cikla [«Tale of Igor's Campaign» and monuments of the Kulikovsky cycle], Moscow; Leningrad, 1966 [in Russian].

GIM - Gosudarstvennyj istoricheskij muzej, Otdel rukopisej [State Historical Museum, Department of manuscripts] [in Russian].

Grekov i Jakubovskij 1950 - Grekov B.D., Jakubovskij A.Ju. Zolotaja Orda i ee padenie [Golden Horde and its falling], Moscow; Leningrad, 1950 [in Russian].

Ilovajskij 1880 - Ilovajskij D. Kulikovskaja pobeda Dmitrija Ivanovicha Donskogo [Kulikovsky victory of Dmitry Ivanovich Donskoy], Moscow, 1880 [in Russian].

IRLI - Institut russkoj literatury RAN, Rukopisnyj otdel [Institute of the Russian literature of RAS, Hand-written department] [in Russian].

Janin 2003 - Janin V.L. Novgorodskie posadniki [Novgorod posadnik], Moscow, 2003 [in Russian].

Karamzin 1892 - Karamzin N.M. Istorija gosudarstva Rossijskogo. T. 5 [History of the state Russian. Volume 5], St. Petersburg, 1892 [in Russian].

Krantz 1619 - Krantz A. Vandaliae [Vandaliya], Hanoviae, 1619 [in German].

Lorenz 1870 - Lorenz O. Deutschlands Geschichisquellen in Mittelalter von der Mitte des Dreizehnten bis zum Ende Vierzehnten Jahrhunderts [Germany in the Middle Ages from the middle of the thirteenth up to the end the fourteenth centuries], Berlin, 1870 [in German].

Makarij 1860 - Makarij, arhimandrit. Arheologicheskoe opisanie cerkovnyh drevnostej v Novgorode i ego okrestnostjah. Chast' 1 [The archaeological description of church antiquities in Novgorod and its vicinities. Part 1], Moscow, 1860 [in Russian].

Nikiforov 1940 - Nikiforov A.I. «Slovo o polku Igoreve» - bylina XII veka. Leningrad, 1940 (mashinopis') [«Tale of Igor's Campaign» - the bylina of the 12th century. Leningrad, 1940 (typewriting)], in:

IRLI: razrjad V, kollekcija 120, papki 1-4 [Institute of the Russian literature: category V, collection 120, folders 1-4] [in Russian].

Nikitskij 1870 - Nikitskij A.I. Voennyj byt v Velikom Novgorode XI-XV st. (Istoricheskij ocherk) [Military life in Veliky Novgorod the XI-XV St. (Historical sketch)], in: Russkaja starina. 1870. T. 1 [Russian old times. 1870. Volume 1] [in Russian].

Ocherki 1952 - Ocherki russkogo narodnopojeticheskogo tvorchestva sovetskoj jepohi [Sketches of the Russian narodnopoetichesky creativity of the Soviet era], Moscow, 1952 [in Russian].

PKC 1998 - Pamjatniki Kulikovskogo cikla / Sostaviteli: A.A. Zimin, B.M. Kloss, L.F. Kuz'mina, V.A. Kuchkin [Monuments of the Kulikovsky cycle / Originators: A.A. Zimin, B.M. Klos, L.F. Kuzmina, V.A. Kuchkin], St. Petersburg, 1998 [in Russian].

Povedanie 1838 - Povedanie i Skazanie o poboishhi velikago knjazja Dimitrija Ivanovicha Donskago / Izd. I. Snegireva [Povedaniye and Legend on slaughter of the grand duke Dimitrii Ivanovich Donskago/Prod. I. Snegireva], in: Russkij istoricheskij sbornik. T. 3. Kn. 1 [Russian historical collection. Volume 3. Book 1], Moscow, 1838 [in Russian].

Povesti 1959 - Povesti o Kulikovskoj bitve / Izdanie podgotovili M.N. Tihomirov, V.F. Rzhiga, L.A. Dmitriev [Stories about the Battle of Kulikovo / Edition were prepared by M.N. Tikhomirov, V.F. Rzhiga, L.A. Dmitriyev], Moscow, 1959 [in Russian].

Presnjakov 1918 - Presnjakov A.E. Obrazovanie velikorusskogo gosudarstva: Ocherki po istorii XIII-XV stoletij [Formation of the great Russian state: Sketches on history XIII-XV of centuries], Petrograd, 1918 [in Russian].

PSRL. III - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. III Novgorodskaja pervaja letopis' starshego i mladshego izvodov [Complete collection of the Russian chronicles. Volume III Novgorod first chronicle of the senior and younger izvod], Moscow, 2000 [in Russian].

PSRL. IV. Chast' 1 - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. IV. Chast' 1. Novgorodskaja chetvertaja letopis' [Complete collection of the Russian chronicles. Volume IV. Part 1. Novgorod fourth chronicle], Moscow, 2000 [in Russian].

PSRL. VI. Vyp. 1 - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. VI. Vypusk 1. Sofijskaja pervaja letopis' starshego izvoda [Complete collection of the Russian chronicles. Volume VI. Release 1. Sofia first chronicle of the senior recension], Moscow, 2000 [in Russian].

PSRL. VIII - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. VIII. Voskresenskaja letopis' [Complete collection of the Russian chronicles. Volume VIII. Voskresensky chronicle], St. Petersburg, 1859 [in Russian].

PSRL. XI - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. XI. Patriarshaja ili Nikonovskaja letopis' [Complete collection of the Russian chronicles. Volume XI. Patriarchal or Nikonovsky chronicle], St. Petersburg, 1897 [in Russian].

PSRL. XV. Vyp. 1 - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. XV. Vypusk 1. Rogozhskij letopisec [Complete collection of the Russian chronicles. Volume XV. Release 1. Rogozhsky chronicler], Petrograd, 1922 [in Russian].

PSRL. XVIII - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. XVIII. Simeonovskaja letopis' [Complete collection of the Russian chronicles. Volume XVIII. Simeonovsky chronicle], St. Petersburg, 1913 [in Russian].

PSRL. XXV - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. XXV. Moskovskij letopisnyj svod [Complete collection of the Russian chronicles. Volume XXV. Moscow annalistic arch], Moscow; Leningrad, 1949 [in Russian].

PSRL. XXVI - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. XXVI. Vologodsko-Permskaja letopis' [Complete collection of the Russian chronicles. Volume XXVI. Vologda and Perm chronicle], Moscow; Leningrad, 1959 [in Russian].

PSRL. XXX - Polnoe sobranie russkih letopisej. T. XXX. Novgorodskaja vtoraja letopis' [Complete collection of the Russian chronicles. Volume XXX. Novgorod second chronicle], Moscow, 1965 [in Russian].

Putilov 1961 - Putilov B.N. Kulikovskaja bitva v fol'klore [Battle of Kulikovo in folklore], in: Trudy Otdela drevnerusskoj literatury. T. 17 [Works of Department of Old Russian literature. Volume 17], Moscow; Leningrad, 1961 [in Russian].

Rabinovich 1949 - Rabinovich M.G. Voennaja organizacija gorodskih koncov v Novgorode Velikom v XII-XV vv. [The military organization of the city ends in Veliky Novgorod in the 12-15th centuries], in: Kratkie soobshhenija o dokladah i polevyh issledovanijah Instituta istorii material'noj kul'tury. XXX [Short

messages on reports and field researches of Institute of history of material culture. Volume 30], Moscow; Leningrad, 1949 [in Russian].

RGB - Rossijskaja gosudarstvennaja biblioteka, Otdel rukopisej [Russian state library, Department of manuscripts] [in Russian].

RNB - Rossijskaja nacional'naja biblioteka, Otdel rukopisej [National Library of Russia, Department of manuscripts] [in Russian].

Russkie povesti 1958 - Russkie povesti XV-XVI vekov / Sostavitel' M.O. Skripil' [Russian stories of the 15-16th centuries / Originator M.O. Skripil], Leningrad, 1958 [in Russian].

Shahmatov 1910 - Shahmatov A.A. Otzyv o sochinenii S. Shambinago: Povesti o Mamaevom poboishhe [Review of S. Shambinago's composition: Stories about Mamayevy slaughter], in: Otchet o dvenadcatom prisuzhdenii Imperatorskoj akademieju nauk premij mitropolita Makarija v 1907 godu [The report on the twelfth award Imperial academy sciences of awards of the metropolitan Makari in 1907], St. Petersburg, 1910 [in Russian].

Shambinago 1906 - Shambinago S.K. Povesti o Mamaevom poboishhe [Stories about Mamayevy slaughter], St. Petersburg, 1906, 375 p. + [Teksty] 190 p. [in Russian].

Shljapkin 1911 - Shljapkin I.A. Sinodik 1552-1560 g. Novgorodskoj Borisoglebskoj cerkvi [Sinodik 1552-1560. Novgorod Borisoglebsk church], in: Sbornik Novgorodskogo obshhestva ljubitelej drevnosti. Vypusk 5 [Collection of the Novgorod society of fans of antiquity. Release 5], Novgorod, 1911 [in Russian].

Solov'ev 1845 - Solov'ev S.M. Ob otnoshenii Novgoroda k velikim knjaz'jam [About the attitude of Novgorod towards grand dukes], Moscow, 1845 [in Russian].

Solov'ev 1860 - Solov'ev S.M. Istorija Rossii s drevnejshih vremen [History of Russia since the most ancient times], Moscow, 1960 [in Russian].

Sreznevskij 1882 - Sreznevskij I.I. Drevnie pamjatniki russkogo pis'ma i jazyka (X-XIV vekov). Izd. 2-e [Ancient monuments of the Russian letter and language (10-14th centuries). Edition 2], St. Petersburg, 1882 [in Russian].

Tihomirov 1955 - Tihomirov M.N. Kulikovskaja bitva 1380 goda [Battle of Kulikovo of 1380], in: Voprosy istorii [History questions. 1955. No. 8], 1955, № 8 [in Russian].

Zimin 1966 - Zimin A.A. Dve redakcii «Zadonshhiny» [Two editorial offices of Zadonshchina], in: Trudy Moskovskogo gos. istoriko-arhivnogo instituta. T. 24. Voprosy istochnikovedenija istorii SSSR. Vyp. 2 [Works the Moscow state. historical and archival institute. T. 24. History USSR source study questions. Release 2], Moscow, 1966 [in Russian].

Азбелев Сергей Николаевич - Доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН, профессор кафедры отечественной истории Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого. Sergey Azbelev- Doctor of Philological Sciences, Professor of Russian History at the Yaroslav-the-Wise Novgorod State University, Senior Research Scientist at the Institute of Russian Literature (The Pushkin House) of the Russian Academy of Sciences. E-mail: [email protected]