CC BY
264
Верниченко М.А. ©
Кандидат исторических наук, доцент кафедры государственного управления и политических технологий, Государственный университет управления (Москва)
ОБ ОСОБЕННОСТЯХ РОССИЙСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ
Аннотация
В статье рассмаитриваются проблемы модернизации в России, показывается её противоречивый характер, обусловленный российским историческим опытом и современным состоянием общества. Анализируются различные точки зрения на возможности модернизации в России, приводятся социологические данные, отражающие состояние общественного мнения по проблеме.
Ключевые слова: модернизация, догоняющее развитие, либеральные реформы, многопартийно сть.
Keywords: modernization, catch-up growth, liberal reforms, multy-party system.
Модернизационные теории были разработаны в середине 20 века западными политологами, затем эти теории во времена перестройки и радикальных реформ в 80-90 гг. получили распространение в российском обществознании [10].
Будучи продуктом западного мышления эти теории сложились в рамках «прогрессисткой» методологии, которая базируется на предположении ,что человеческое общество так или иначе движется от традиционного к современному, единому рационально-устроенному будущему. Теории модернизации привнесли в научный обиход такие термины, как «органическая» и «неорганическая» модернизация, «догоняющая»», «имперская», «большевистская», «эшелоны модернизации» и т.д.
Политологи выделяют три эшелона модернизации: первый относится к странам так называемой органической модернизации, включающей Западную Европу США. Канаду, Австралию. Этот процесс здесь начался в эпоху промышленной революции, сопровождавшейся разрушением традиционных средневековых устоев, провозглашением равных гражданских прав и свобод. В процессе модернизации происходило становление гражданского общества и правового государства. Определяющими чертами были органический характер модернизации, ее длительность и постепенность вызревания основных предпосылок буржуазной формации. В современных условиях под органической модернизацией (постмодернизацией) подразумевают прежде всего переход в постсовременность, к постиндустриальному информационному обществу.
Второй эшелон (неорганическая модернизация) составляют - Россия, Япония, Турция, некоторые страны Восточной Европы и Латинской Америки. Эти страны находятся на «полупериферии» (термин И.Валлерстайна). Следуя данной логике, к мировой «периферии» относятся страны третьего эшелона, которые изначально развивались через систему колониализма и выступали в качестве сырьевого придатка центра.
Интересующая нас неорганическая модернизация была исторически связана с распространением культуры «модернити» и в отличие от «периферии» осуществлялась на независимой национальной основе, однако при значительном воздействии внешнего фактора-стремлении преодолеть технико-экономическое отставание от западных стран. .Поэтому в России теория получила обоснование в концепциях «догоняющего» развития. Согласно этим концепциям страна в силу различных причин внешнего и внутреннего порядка «задержалась» в своем историческом развитии .В России, как и во многих других странах, модернизация проходила в форме «вестернизации», то есть путем заимствования западных политических и экономических институтов.
©Верниченко М.А., 2013 г.
Термин «догоняющая» модернизация неоднозначно трактуется исследователями. Например, А. Ахиезер и В. Хорос, используя его, указывают на факт более позднего начала этого процесса [2,89]. В. Федотова понимает «догоняющую» модернизацию как индустриализацию и создание индустриальной культуры. Причем форма этого процесса может быть разной - демократической или тоталитарной, что зависит от уровня развития страны, начального старта, степени осознания элитой стоящих перед страной социально-экономических и политических задач [11].
В литературе отмечается также, что модернизация в России зачастую носила военно-политический характер и поэтому не решала классической задачи: создания рынка товаров, капиталов и труда, демократических свобод. Некоторые ученые вообще скептически относятся к терминам органической и неорганической модернизации. Так, А, Манченко считает, что вывод о наличии органической и неорганической модернизаций предполагает отождествление «органичности» с определенной (западной) цивилизационной моделью. Российская цивилизация, как бы ни оценивались ее «конструкция» и исторический путь ,является органичной независимо от степени сходства или отличия от западной [7,88].
Однако есть общее понимание того, что российская модернизация имеет национальные особенности, отличающие ее от других цивилизационных ареалов по целому ряду крупных параметров. Например, в отношении роли государства в осуществлении модернизационного процесса.
Разумеется, в любом обществе государство может играть весьма активную роль во внутренних преобразованиях. Однако в России роль государства, точнее его верховной власти, была определяющей. Именно последняя всегда инициировала крупные реформы, жестко их контролировала, используя, в том числе и силовые методы. Особенностью было также то, что реформы по природе своей часто оказывались неорганичными для социокультурной почвы России. В итоге реформирование одних сфер с определенным положительным результатом могло быть сопряжено с отставанием или кризисом в других.
Другая общая черта в движении России к «современности», связанная с первой, заключается в глубоких социально-культурных расколах общества, например, вызванных реформами Петра I или последним по времени крупным расколом, инициированным перестройкой. Согласно Ахиезеру, социокультурный раскол, пронизавший не только все отношения в обществе, но и саму личность, поступки, определяет весь путь России [2,102].
Своеобразие модернизационного процесса в России, может быть самого примечательного, состоит в волнообразном, цикличном характере ее исторического развития, то есть чередовании относительной либерализации с волнами антилиберальной контр-модернизации, реформами с контрреформами. Под реформами в данном случае понимается не просто изменение системы государственного управления (подобное происходило в России практически при всех режимах - от Ивана Грозного до Петра I или Сталина), а преимущественно либерализация политической и экономической системы. Напротив, период контрреформ всякий раз представлял собой более или менее успешную попытку возвращения к консервативной политике и усиления централизованно бюрократического управления.
Время начала модернизации в России остается дискуссионным вопросом. Большинство исследователей традиционно связывают модернизацию с реформами Петра I (Е. Рашковский, В. Красильщиков). Согласно «волновой» концепции В. Пантина, модернизация с некоторыми элементами «вестернизации» началась во времена Бориса Годунова (1552-1602) и Лжедмитрия I (1605-1606) [ 8,112 ].
18 век ознаменован завершением при Екатерине II петровской волны модернизации, которая сломала многие устои традиционного общества, переведя его в более динамичное состояние, обеспечила упрочение связей России с Западной Европой. При Екатерине II впервые в России складывается привилегированный слой, дворянство, обладающий устойчивым и независимым от государства источником доходов и освобождённый от обязательной военной или гражданской службы и от уплаты налогов. «Вольности»,
дарованные дворянско-помещичьему сословию, впервые создают условия для образования социального слоя, способного воспринимать передовые для того времени идеологии, в частности, либерализм. Это означало, что впервые в истории России Государство и Общество начинают развиваться асинхронно.
Однако наиболее отчетливо модернизационные циклы проявляются начиная с эпохи Александра I (первые десятилетия 19 в.) и прослеживаются до настоящего времени. Причем при более детальном анализе обнаруживается, что модернизационный цикл в России включает не только активные фазы реформ и контрреформ, но и промежуточные, то есть фазы перехода от реформ к контрреформам и соответственно наоборот.
Первый цикл в 19 веке начался с либерального царствования Александра I и проектов государственного устройства М.Сперанского, во многом заимствованных у западных просветителей. Они предусматривали реформирование политической системы путем создания представительных и других органов власти, которые бы положили начало переводу монархии в конституционное русло. Однако правление Николая I с введением политического сыска, жесткого контроля всех сторон жизни перевели страну в консервативное развитие.
Следующий цикл начался либеральными реформами 1860-х - 70-х годов при Александре II включившими не только освобождение крестьян, но и прогрессивные реформы (судебная, местного самоуправления, образования, военная), которые затем при Александре III сменились контрреформами. То есть либеральные по духу преобразования были блокированы, возвращены в первоначальное состояние, а то и вовсе отменены.
Затем последовал наиболее драматичный по своему воплощению цикл начатый первой русской революцией, вызвавший реформирование политической системы государства. Появление первого в истории страны парламента, многопартийность, политические свободы заметно изменили облик страны. Этот этап завершился революцией в октябре 1917 года и политикой «военного коммунизма», вызванного гражданской войной и уничтожением всех преобразований и свобод, развившихся в начале цикла.
Советский период не отменил циклического развития страны. Цикл «военного коммунизма» сменился относительно либеральным НЭПом и последовавшим затем «великим переломом» в жизни страны, то есть полным огосударствлением всех сфер общества. Жесткая тоталитарная эпоха закончилась с уходом из жизни И .Сталина. Начало следующего цикла связаны с периодом «оттепели» и реформами Н .Хрущева, направленными на изменение системы партийно-государственного руководства, ее децентрализации и специализации, а также попытками А. Косыгина реформировать управление промышленностью на хозрасчетных началах. Однако при Л. Брежневе и М .Суслове происходит ужесточение политической и идеологической линии, усиление ведомственного централизма, подавление диссидентского движения и т.д.
Наконец современный цикл был открыт горбачевской «перестройкой» и принятием новой конституции, положившей начало радикальному реформированию политической системы, включавшей разделение властей, формирование многопартийности и демократическую выборную систему.
В рамках современного цикла (президентство В.В. Путина) публицисты либерального толка уже обнаружили тенденции к демодернизации, появлению консервативных черт в политической и экономической жизни, что послужило поводом, по их мнению, для массовых демонстраций либеральной интеллигенции в ряде городов в конце 2011 и начале 2012 годов.
В западной политологии современный этап модернизации в России определяется как переходный период. Американский политолог Э. Хейвуд полагает, что он со временем выведет Россию на модель западных полиархий. Режимы подобные российскому квалифицируются как новые демократии (new democracies) или полудемократии (semi-democracies). Под новыми демократиями понимаются политические режимы, в которых еще не завершены процессы демократической консолидации; под полудемократиями -
политические режимы, при которых демократические и авторитарные тенденции уживаются друг с другом.
Посткоммунистические режимы, тоже неодинаковы. Главные различия пролегают между индустриально развитыми и живущими «по-западному» странами Центральной Европы - Чехией, Венгрией и Польшей, с одной стороны, и более отсталыми «восточными» странами - Румынией, Болгарией и, в каком-то смысле, Россией. В первой группе рыночные реформы прошли быстро и относительно гладко; во второй они были неполными, шли с большими трениями и в конце концов вызвали серьезные политические противоречия [ 12,74-79 ].
Действительно, анализ современной российской модернизации обнаруживает особенности, отличающие ее от других. В этом отношении российский «постмодерн» предстает скорее в виде незавершенного или неклассического модерна, отягощенного последствиями сложного становления, а также непоследовательным преодолением традиции .Российский «демократический проект» расценивается большинством исследователей как неуспешный и незавершенный. При этом причины незавершенности проекта, по общему мнению, носят не внешний, а внутренний характер и связаны с особенностями политических и экономических преобразований конца прошлого - начала нынешнего столетия.
Так, известный историк и политолог, один из авторов концепции «Русской системы» Ю. Пивоваров констатирует, что демократический транзит в России в очередной раз (как это случалось и ранее, например в середине XIX и начале XX в.) завершился неудачей. И эта неудача стала особенно заметной в период реформ путинской администрации. «Видимо, к началу второго срока президентства В.В. Путина в основном завершилась эпоха «транзита». Выйдя из пункта «А» Россия пришла к пункту... «А». ... Ведь транзит предполагает попадание в пункт «Б». При этом исследователь уточняет: «.то, что мы видим сегодня, не только и не просто «возвращение» к советским временам. Это вообще возвращение. К тому, что было всегда. Было, несмотря на множество реформ, поверхностный политический плюрализм, кратковременные эпохи публичной политики и т.п.» [9,15].
Ю.Пивоваров принадлежит к исследователям либерального толка, поэтому его оценки политической ситуации в России звучат довольно категорично. То есть правление В. Путина рассматривается им как безусловный откат к прошлому, в то же время ельцинские преобразования как подлинная модернизация. Такая однозначная интерпретация вообще свойственна современной российской либеральной мысли и, следует сказать, выглядит весьма поверхностной, поскольку не учитывает простых причинно-следственных связей. Поясню свою мысль.
Реформаторы первой волны ( Е.Гайдар, А.Чубайс, А.Шохин), следуя либеральной европейской классике, причём образца18-19 веков, начали свои реформы с вытеснения государства из экономической сферы. Его функцию по их замыслу должен был выполнить саморазвивающийся рынок. Приватизация государственной собственности, создание институтов рыночной экономики (бирж, коммерческих банков и др.) должны были привести к становлению независимых от государства хозяйствующих субъектов: класса крупных частных собственников и среднего класса, составляющих основу гражданского общества. Последнее, по мысли реформаторов, должно было подчинить себе государство. Однако надежды развития станы по такой схеме не оправдались, так как уже вскоре обнаружились явления, указывающие на растущий социально-экономическому кризис и вообще хаос в стране. Государство лишилось тогда значительной части своей собственности и не имея возможности собирать налоги в размере необходимом для выполнения своих важнейших функций, само оказалось в ситуации острого кризиса.
- это привело к резкому снижению уровня жизни людей;
- кризису системы здравоохранения, образования, науки, культуры, пенсионного обеспечения;
- неэффективной деятельности органов правопорядка, не сумевших остановить вал растущей преступности, которая была вызвана приватизацией и переделом собственности;
- деградации вооруженных сил, которые стали резко терять свою боеспособность;
- падению престижа страны на международной арене;
- ухудшению перспектив экономических связей России с другими странами, которая особенно усилилась после дефолта 1998 года;
- сращиванию государственной бюрократии с формировавшимся классом частных собственников, которое сопровождалось беспрецедентным всплеском коррупции, возникновением номенклатурно-олигархических кланов, фактически приватизировавших государство.
- к реальной угрозе распада страны.
По мнению американского политолога С.Коэна, эти явления указывали на то, что в стране фактически происходил процесс не модернизации, а демодернизации. Поэтому не случайно правительство В.Путина прежде всего приступило к восстановлению роли государства, целостности Российской Федерации, укреплению её позиций на международной арене, что вызвало уже упоминавшуюся выше критику.
Какие же особенности российского общества действительно способствуют, а какие мешают процессам модернизации? Укажем на причины объективного порядка, прежде всего на роль государства в России. Она во многих отношениях отличается от роли государства на Западе, а также традиционной власти на Востоке. Отличается тем ,что его деятельность, а главным образом ее последствия всегда были противоречивы. Российское государство выступало с одной стороны как сила, инициирующая преобразования, но с другой как инертная структура, которая переставала со временем разрешать назревшие проблемы общества ,что приводило к различным кризисам.
Кроме того, монопольное положение государства и его решающее воздействие на модернизационные процессы были причиной того, что не учитывались социально-культурные особенности страны, внедрялись, например, западные институты и ценности, которые, плохо приживались, но тем не менее разрушали сложившуюся цивилизационную среду. При этом накопленные предшествующими поколениями хозяйственные и культурные ценности отрицались как хлам, изжившие себя элементы. В этих условиях общество выступало как объект преобразований, а не субъект исторического действия, что в перспективе затрудняло прогрессивные преобразования.
Политолог В. Шевченко в своих статьях говорит о традиционном типе государственности в России, который имеет тенденцию воспроизводиться на разных этапах исторического развития. «С моей точки зрения, - пишет Шевченко, - Русское централизованное государство, Российская империя, Советский Союз - все это исторические этапы развития одного традиционного типа российской государственности». При нем, как указывается далее, «имеет место чрезвычайно высокий уровень централизации власти, абсолютное доминирование прямых вертикальных властных структур над горизонтальными общественными связями. Для возникновения и устойчивого существования горизонтальных общественных связей и отношений в таком типе государства нет серьезных объективных оснований» [13,170 ].
Большинство российских исследователей отмечают другой важный аспект, а именно, указывают на отсутствие модернизаторской элиты как субъекта модернизации, носителя ее идей .В западных странах к социальным слоям и силам, заинтересованным в модернизации, причисляются буржуазия и городские средние слои, массовые движения, политические партии прогрессивного толка, наконец, национально ориентированные элиты, причем модернизаторская элита появилась одновременно с этим процессом.В России, несмотря на несколько волн модернизации, такая элита пока не оформилась .Ю.В. Дунаева считает, что те сравнительно небольшие социальные группы, которые могли бы стать субъектом модернизации (часть научно-технической и гуманитарной интеллигенции, высококвалифицированные рабочие и технократы, предприниматели, вышедшие
преимущественно из рядов научно-технической интеллигенции, часть офицерского корпуса) к сожалению пока что не осознали ни перспектив, ни тенденций мирового развития, ни возможного места России в будущем постиндустриальном миропорядке [4, 203].
Некоторые исследователи (Г. Канарш, Т. Длугач ) рассуждают о причинах неуспеха модернизации с иной точки зрения, чем та, что принята в теоретической политологии. Их точка зрения опирается на представление о существовании особого национального характера, черты которого могут во многом определять политический и культурный код жизни общества. Они считают, что демократичность общества зависит не только от исторических условий и обстоятельств, но в значительной мере - от душевных свойств (характеров) людей, проживающих на данной территории. Например, прослеживается связь либеральной демократии с характером народа Запада. Основная мысль здесь в том, что «человек здравого смысла» (он же «автономная» личность) создает демократию как способ справиться с социальными конфликтами. Достигается это через систему компромиссов, взаимного уважения прав и т.д. Во всем этом отчетливо видится западный прагматизм как особая психологически-концентуальная практичность [ 6].
Иные, во многом противоположные западным, душевные особенности, характерны для России. При всех известных положительных качествах этого характера: открытости, сострадательности, щедрости и т.п., а также высоких творческих способностях, все они, как оказывается, плохо способствуют демократии в западном понимании. Главная причина этого - в неорганизованности русской жизни, отсутствии порядка, а порядок, основанный на законности - непременное условие демократического общества. Иллюстрацией русской социальной беспорядочности, стихийного российского своеволия является понимание свободы как воли, что показала анархическая ситуация 1990-х гг.
Возможно с течением времени и новыми обстоятельствами в России что-то здесь изменится, но пока речь может идти именно о таких человеческих качествах. Это ни плохо, ни хорошо, но составляет известные особенности людей (национальный характер), которые нельзя не учитывать, особенно тем, кто так или иначе причастен к процессам общественного проектирования, ученым и главным образом политикам. Может ли демократия осуществиться в России? Может, но в каких-то иных формах, нежели на Западе. По мнению ряда авторов, в России, в силу ее характерологической специфики, демократия (как и социальный порядок вообще) нуждается во внешнем авторитете - будь то сильная государственная власть или жесткие коллективистские структуры (община, артель, сословные или квазисословные корпорации) на горизонтальном и вертикальном уровнях. В этом отношении России ближе практики коллективистской (коммунитарной) демократии, а не либеральной [1].
Участники семинара по модернизации России, проводимого с 2004 в НИУ-ВШЭ, разделились по поводу оценок модернизации и ее перспектив. Одна точка зрения представленная на семинаре - это известная теория «суверенной демократии» по В.Суркову, утверждающая, что культура - это судьба и что нам Бог велел быть русскими Второе, противоположное мнение - это взгляды части оппозиционно настроенных интеллектуалов из либерального лагеря, совершенно отрицающих специфически российский путь. Суть подобных воззрений выражена в позиции политолога Д.Орешкина, считающего, что разговоры об особом пути России - не более чем политическая спекуляция, направленная на консервацию интересов определенных групп..
Иной взгляд на вопрос у Э. Паина, который не разделяет ни официальной доктрины об особом пути России, ни радикально-либерального его отрицания. Он предлагает идею « середины». По Паину, действия власти, во многом блокирующие освоение массами социально-политических новаций, не сознательно злонамеренны и не направлены именно на подавление некоторых «новаций», а ошибочны, обусловлены отчасти своеобразием функционирования и ролью бюрократического аппарата, а отчасти непониманием элитой интересов страны. Это не своекорыстная злонамеренность (как утверждают экономические
детерминисты) и не культурная детерминированность (нам Русский Бог иначе не велел), а ошибка. Поэтому на ошибку можно указать, ошибку можно исправить [3,145-147] .
Приведённые точки зрения раскрывают тот или иной аспект проблемы российской модернизации. Меньшее освещение в литературе уделяется, на наш взгляд, другой фундаментальной проблеме этого ряда. Имеется в виду то, что опыт нашей страны, и других стран (в том числе удачных - Китай ) показал, что в России нельзя было проводить экономическую и политическую модернизацию одновременно. Потому что в действительности ( но не по замыслам реформаторов ) это привело к разрушению двух фундаментальных систем - экономической и политической и таким образом ко всеобщему системному кризису, последствия которого не преодолены. Этот вопрос нуждается в глубоком теоретическом осмыслении.
Сказанное подводит к выводу: современные модернизационные процессы показывают, что если на ранней стадии разработки теории модернизации ее сущностными чертами были универсализм и представление о линейно-поступательном характере общественного развития, то с течением времени выяснилось, что эта европейская классическая модель модернизации не способна отразить реальные преобразования при переходе от традиционного к современному состоянию в обществах не западного типа. Эта неадекватность подтвердилась в частности на опыте стран Восточной Европы и республик бывшего СССР. Очевидно, что здесь модернизационные процессы шли впереди естественных темпов общественного развития. В России еще пока не сложилась и социальная сила, объективно заинтересованная в модернизации, способная возглавить ее. На сегодняшний день политический класс и элита мало заинтересованы в воплощении либерально-демократических принципов - главным из которых является разведение власти и собственности.
Однако насколько такой характер развития и другие отмеченные факторы могут являться препятствием на пути модернизации общества в перспективе и в какой степени историческое прошлое обуславливает настоящее и будущее России, остается вопросом. По крайней мере одно можно с уверенностью сказать, что, как показывает исторический опыт, не существует универсальной модели мирового развития, а есть множественность, разнонаправленность процессов в современном глобальном мире. Россия являет собой один из таких примеров.
Приложение: Социологический обзор, иллюстрирующий традиционалистские и модернистские представления граждан современной России [5].
В 2000-х годах обобщенный уровень представлений о политической системе отражал традиционалистские предпочтения у значительной части общества. Широкое распространение в обществе получили апелляция к «сильному лидеру», одобрение единоначалия, «сильного государства». Политический институт «разделения властей» все еще плохо вписывался в комплекс традиционалистских представлений. По данным ВЦИОМ, в июле 2006 года 60% респондентов выразили убежденность, что «решение проблем, стоящих перед Россией», может обеспечить «сосредоточение всей полноты власти в одних руках». В то же время здесь обнаруживались и следы модернистских взглядов. Составной частью восприятия власти частью общества стала демократическая легитимация, полученная на выборах. В центр общественно одобряемой политической системы ставятся институты, которые формируются через выборы и регулярно обновляются, - избираемый президент и избираемая Государственная дума. По данным Левада-центра, в январе 2007 года подконтрольность Государственной думы Администрации президента считали нормальной и необходимой 73% респондентов, а подконтрольность правительства нижней палате парламента - 75%.
Хотя в массовом сознании президентская власть воспринималась как обновленный вариант власти царя и генсека, при этом отмечалась десакрализация власти: «первое лицо» -не «царь» и не «вождь». В восприятии граждан модернистские представления о власти доминируют над традиционными. В декабре 2009 года понятие «президент России»
рассматривалось преобладающей частью опрошенных (45%) через призму занимаемой должностной позиции и выполняемых должностных обязанностей. Традиционалистское восприятие фигуры президента было характерно лишь для 8% опрошенных («хозяин», «царь», «бог»). Причастность «народа» к процедуре наделения первого лица властью выступает центральной частью представлений о правильном политическом порядке (предполагается, что это налагает определенные обязательства перед «народом»).
Сильное влияние политического традиционализма проявляется и в отношении российского общества к парламенту. В системе массовых представлений российский парламент закрепляется преимущественно как «совещательный» орган, некое «подразделение» единого властного монолита. При этом появилось определенное понимание необходимости автономии законодательной власти, однако оно не является преобладающим: на долю такого рода сторонников «разделения властей» в 2006 году приходилось примерно 26%. Однако, начавшееся наделение представительной власти частичной автономией может говорить о начавшемся здесь разложении политического традиционализма.
Массовые оценки института выборов отличаются двойственностью в 2006 году. В пользу принципиальной необходимости проведения выборов высказывались 73% опрошенных. Противоположную точку зрения поддержали только 14%, и еще 13% усомнились в необходимости этого института. Прагматическая ценность выборов в массовом сознании невысока. Оно весьма скептически относится к возможности эффективного влияния на власть при помощи выборов. Выборы пока интерпретируются скорее как особый способ выразить свое мнение, чем как механизм выдвижения своих представителей в систему власти.
Столкновение традиционализма и политических инноваций в отношении институтов правоприменения (прокуратура, суд) раскалывает массовое сознание. В октябре 2007 года в пользу независимости суда от власти высказывались 40% респондентов, а за подконтрольность властям - 38% (еще 22% затруднились с ответом). Но в целом суды редко воспринимаются как особый институт власти, существующий отдельно от остальных ее ветвей.
Массовое сознание позитивно оценивает как традиционные, так и современные форма несогласия с властью. Критика власти в СМИ прочно зачисляется в разряд социально одобряемых явлений.
«Патернализм» и «подданичество» в массовом сознании сохраняют многие атрибуты «вертикального контракта». В то же время исследования «идеального» образа власти показывают, что традиционализм не является определяющим для восприятия массовым сознанием отношений между властью и обществом. Патерналистская модель «власть-отец» соседствует с технократически-легалистской моделью «власть-менеджер». Разрушающийся традиционализм - не единственная причина упреков власти. Часть недовольства носит вполне «современный» характер: она связана не с тоской по опеке и государственным социальным благам, а с неспособностью власти выполнять свои элементарные функции -поддерживать общественный порядок, а также обеспечивать реализацию законных прав граждан.
В массовых представлениях об отношениях власти и общества присутствуют и демократические ценности. Преобладание универсалистской интерпретации закона («один для всех») свидетельствует о том, что политическое равенство признается нормой, является важной предпосылкой демократического правления. Отношения между государством и обществом вышли за рамки традиционализма, но еще не переместились в полосу современных («гражданских») представлений.
В массовом сознании доминирует позитивное отношение к политической оппозиции. В 2005 году 49% опрошенных согласились с тем, что в настоящее время нужна оппозиция В.Путину и его правительству. Мнение о ненужности политической оппозиции получило поддержку только 29%. За время правления В.Путина, в целом пользующегося широкой общественной поддержкой, масштабы позитивного отношения к политической оппозиции
как институту увеличились. По данным Левада-центра, в октябре 2007 года 66% респондентов согласились с утверждением, что в России нужны общественные движения, партии, находящиеся в оппозиции президенту и могущие оказывать серьезное влияние на жизнь страны. В то же время процесс легитимации оппозиции нельзя считать завершенным. В обществе оппозиция воспринимается преимущественно как институт постоянной критики власти, а не как законный претендент на власть.
Концепт «особого» или третьего пути в двухтысячных годах превратился в эмблему традиционализации массового политического сознания в России. В 2005 году 60% опрошенных высказывались за то, что Россия «должна идти по своему собственному особому пути». Остальные варианты развития заняли периферийное место в массовом сознании. Сторонниками «общего для современного мира пути европейской цивилизации» объявили себя 15% респондентов. В 2007 году 71%т опрошенных соглашался с тем, что Россия принадлежит к особой, «евроазиатской» цивилизации и поэтому ей не подходит западный путь развития. Противоположное утверждение, согласно которому Россия является частью западной цивилизации, поддержало только 13%. Таким образом современный этап эволюции российского массового сознания характеризуется традиционализацией и одновременно появлением новых феноменов. Большую часть процессов в массовом сознании можно квалифицировать с учетом их двойственности, а именно - соприсутствия в различных формах инноваций и традиции.
Литература
1. Андреев А. Национальный менталитет и политика// Политическая психология.-- М.-- 2002. -- С. 167-192
2. Ахиезер А. Россия: Критика исторического опыта М, 1991, т.1
3. Вестник института Кеннана в России.-- М. - 2008. -- вып.13
4. Дунаева Ю.В. Модернизация в России: Основные теоретические подходы // Политическая наука, Политическое развитие и модернизация: Современные исследования. -- М. - 2003. -- № 2. С.190-211
5. Зудин А. Неотрадиционализация и ускорение политических инноваций. // Вестник института Кеннана в России. -- М. - 2007.-- С. 57-74; Российская модернизация: размышляя о самобытности. Под редакцией Э. А. Паина и О. Д. Волкогоновой. — Институт Кеннана. М.: Три квадрата, 2008
6. Канарш Г. Национально-психологические особенности России и проблема политической модернизации // Меняющаяся социальность: новые формы модернизации и прогресса. -- М. -2010. -- С. 67-71
7. Манченко А. Социальная модернизация в современной России. М., 2000
8. Пантин В. Циклы и волны модернизации как феномен социального развития. М., 1997
9. Пивоваров Ю. Русская политика в ее историческом и культурном отношениях. М., 2006
10. Поляков Л.. Методология исследования российской модернизации // Полис. -- 1997. -- № 3.; Российская модернизация: размышляя о самобытности. М, 2008
11. Федотова В. Типология модернизаций и способов их изучения // Вопросы философии. -- М. -2000.-- № 4. -- С. 2-27
12. Хейвуд Э. Политология. М., 2005
13. Шевченко В. Эффективность российского государства как теоретическая проблема. В кн.: Стратегия России в историческом и мировом пространстве. М., 2009
