CC BY
23
2009 История №2(6)
УДК 930
С.В. Фоменко
ОБ «ИСТОРИЧНОСТИ» СОЦИОЛОГИИ И «ТЕОРЕТИЧНОСТИ» ИСТОРИИ
Рассматривается проблема взаимоотношения двух родственных наук об обществе -
истории и социологии.
Ключевые слова: история, социология, теория, теоретичность, историчность.
Претендовавшая в начале XIX в. на главенствующую роль среди общественных наук история в ХХ в., по выражению английского историка, стала жить «в долг, заимствуя поочерёдно у экономики, статистики, социологии, антропологии, географии и психологии» [1. С. 157]. Новые же общественные науки, отвергнув былой диктат истории, постарались вообще отказаться от некогда модного исторического подхода. Как констатировал крупнейший британский социолог Энтони Гидденс, хотя «социологи могут почерпнуть из работ историков гораздо больше, чем это признаётся большинством», в начале 1970-х гг. труд Ф. Броделя «Средневековье и средневековый мир в эпоху Филиппа II», наглядно демонстрирующий влияние, оказываемое социологической традицией, оставался «по большей части незнаком тем, кто работает в «социологии» [2. С. 483-484].
Итогом пренебрежительного отношения ко времени и пространству ста -ла априорность социологии, а также политологии, которая в ряде стран по-прежнему называется политической социологией. По признанию самих социологов, «многие из предположений, выдвигаемых социологами относительно докапиталистической Европы, вероятно, ошибочны в основе своей» [2. С. 483]; «... большинство теоретических абстракций в традиционной социологии имеет весьма слабую или неопределённую связь с социальной реальностью» [3. С. 143] и т.д.
Подрыв господства объективизма и функционализма при анализе современного общества создал условия для преодоления разрыва между двумя науками. В 1976 г. Т. Зелдин констатировал: «.презрение, которое проявляют к истории общественные науки, «иссякает»: они начинают понимать, что науке о человеке нужен исторический элемент» [1. С. 158]. Многие стали задавать вопрос: в какой мере социология должна быть «историчной» («историчной» в разных смыслах, в зависимости от того, как это понимать).
М. Вебер не считал, что науки, имеющие в качестве объекта исследования человеческую действительность, должны быть приоритетно историческими. Польский социолог Е. Вятр, напротив, определял «социологию как историческую науку» и поступал так, «исходя не из типа её суждений, то есть не из того, доминируют ли в ней исторические обобщения, а из того, как они формируются»: социология «предпринимает исследование действительности: а) в процессе изменений, б) в историческом контексте». Может показаться, писал Е. Вятр, «что общественно-технические функции социологии могут быть выполнены тем лучше, чем больше эта дисциплина будет высту-
Об «историчности» социологии и «теоретичности» истории
пать как наука «теоретическая», при условии, что термин «теоретичность» противопоставляется «историчности». Знание общих, независимо от времени и пространства действующих закономерностей составило бы самую надёжную основу эффективной деятельности. Однако такого богатого знания у нас нет, и из характера общественной жизни следует, что. возможно, его и не будет. Но мы будем располагать всё более богатой системой конкретноисторических объяснений, всё более подробно уточняющих необходимые условия появления определённых зависимостей, вследствие чего сами эти зависимости будут чётко относиться к определённому историческому контексту». Вот почему «современная социология - это в огромной степени наука историческая» [4. С. 28-29].
Э. Гидденс, не настаивая на приоритете исторического перед теоретическим в творчестве обществоведа, тем не менее считает, что каждое «историческое исследование есть исследование социальное и наоборот» [2. С. 479]. (Плодотворность данного принципа этот «исторический социолог» наглядно демонстрирует всем своим творчеством). Не стремясь «лишь предположить, что история должна больше ориентироваться на социологию, и наоборот», Э. Гидденс пишет: «На карту поставлено нечто большее. Для социальной теории восстановление времени и пространства предполагает теоретическое рассмотрение деятельности, структуры и контекстуальности как средоточия исследовательских проблем в обеих дисциплинах» [2. С. 485]. Иными словами, помимо всего прочего усиление «историчности» социологии способно помочь ей в уточнении своего предмета. Ведь не секрет, что пока что он трактуется часто очень нечётко и чрезмерно широко - как «изучение общества и социального поведения» [5. С. 11].
Что касается истории, то крайний эмпиризм её конкретных исследований давно уже превратился в объект беспощадной критики. Подлинной стихией истории стало создание «теорий среднего уровня», свойственных конкретному времени и месту. Но, возможно, потому, что только немногие из обобщений историков, по определению И. Берлина, «настолько ясны, недвусмысленны и точно определены, что их можно организовать в некую формальную логическую структуру» [6. С.50], сегодня наблюдается стремление привнести в историю, по выражению социолога Гидденса, «изначально некорректные стили теоретизирования», полезность которого «вызывает большие сомнения и, кроме того, весьма ограничена». Историк же Т. Зелдин прямо указывает, что поиск «концептуальных конструкций, в которые укладывались бы исторические проблемы», хорош «для тех, кто считает историю служанкой других наук». Отвергая такого рода подход, сам он пишет об обязанности историков разрабатывать «собственные теоретические конструкции», добиваясь «узнаваемой индивидуальности» своего подхода [2. С. 160].
Отказ от беспорядочного введения понятий социологии в труды историков означает не игнорирование этих понятий, а лишь то, что всегда необходимо помнить об одном важном аспекте отличия истории от социальных наук, который часто игнорируется и который, по-видимому, в первую очередь и требует сохранения особого уровня «теоретичности» истории. Этот
аспект Т. Зелдин определил так: «Экономисты имеют дело с закономерностями и формулируют политику на будущее «при прочих равных условиях». Историки понимают, что прочие условия никогда не бывают равными: они знают, как редко законы достигают желаемой цели. Поэтому они - антагонисты обществоведов, они говорят, чего делать нельзя, и не говорят, что делать». И поскольку нельзя «свести факты к простой формуле, а людей разделить на несколько крупных категорий», «задача историка - показать, что жизнь тем сложнее, чем пристальнее в неё вглядываешься, а то объяснение явления, которое уже найдено, почти всегда лишь порождает новые проблемы и неясности. В этом смысле историк сродни философу, который показывает, что простой взгляд на вещи редко бывает разумным» [1. C. 162, 161].
В своё время Макс Вебер мечтал об объединении усилий социологии и истории, поскольку, с его точки зрения, это всего лишь два направления научного интереса, а не две разные дисциплины, которые должны игнорировать друг друга. Но и сегодня задача преодоления дисциплинарной дихотомии, не имеющей логического или методологического смысла, столь же актуальна, как и сто лет назад.
Литература
1. Зелдин Т. Социальная история как история всеобъемлющая // Thesis. Теория и история экономических и социальных институтов и систем. 1993. Т. 1, вып. 1. С. 154-162.
2. Гидденс Э. Устроение общества. Очерк теории структурации (1984). М., 2003.
3. Филипсон М. Теория, методология и концептуализация // Новые направления социологической теории / Пер. с англ. М., 1978. С. 240-203.
4. Вятр Е. Социология политических отношений / Пер. с польск. М., 1979.
5. Социология: Учебник / Под ред. проф. Ю.Г. Волкова. 3-е изд. М., 2006.
6. Философия и методология истории: Сборник статей М., 1977.
