CC BY
21Ю.С. ПИВОВАРОВ
ОБ «ИСТОКАХ.» И «СМЫСЛАХ.» СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ1
Мы живем в советской посткоммунистической России. Сейчас это главное, что я могу сегодня сказать о моей стране. Она перестала быть коммунистической, поскольку отказалась от этой идеологии, этого целе-полагания, соответствующих институтов. А вот в качестве советской сохранилась - эволюционировав и перейдя в другой период своего советского бытования. Разумеется, когда речь идет о «советском», совершенно не предполагается обсуждение темы «Советы как форма народовластия». Эта «форма народовластия» (впрочем, исторически неудачная; она так и не сумела по-настоящему развернуться ни в начале коммунистической диктатуры, ни в ее конце) была ликвидирована огнем четырех танков утром 4 октября 1993 г. Под «советским» имеется в виду иное.
Советское - шире, глубже, значительнее, органичнее, устойчивее, опаснее коммунистического. Коммунизм во многом наносен, ситуативен, вымышлен, несерьезен, функционален. Он и у нас, и на Западе (и, видимо, в Китае) заканчивается одним - «пролетарии всех стран маршируют в ресторан» (И. Бродский). Советское же - это то, во что вылилось русское в ХХ столетии. Не все русское, подчеркну, но во многом и в большинстве (количественно) своем. Это форма русского массового общества, продукт весьма своеобразной урбанизации, «красное черносотенство» (по терминологии П.Б. Струве, культурная борьба, борьба против культуры, сведение высокой культуры к примитивным ее образцам и нормам; или, как по другому, хотя и близкому, поводу говорил этот же мыслитель - «азиатский марксизм»), результат выбора 1917 г., долговременных террора и мировой самоизоляции и пр., пр., пр.
Советское - это не религиозная цивилизация. Здесь признается жизнь только посюсторонняя, полностью исключена идея личного греха и,
1 Этот текст является дайджестом ряда работ Ю.С. Пивоварова, впервые опубликованных в издании ИНИОН РАН «Труды по россиеведению» и собранных в книге: Пивоваров Ю.С. Русское настоящее и советское прошлое. - М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив Университетская книга, 2015. - С. 49-54, 64-65, 91-110, 157-172, 176-179.
103
напротив, греховность вменяется «другому», торжествует презумпция виновности. Ведь если «я» освобожден от первородного греха и все последующие грехи не имеют, к примеру, христианского толкования, то логично все зло, всю несправедливость приписать «другому». Кто-то же должен отвечать! Советское - это насилие par excellence: мир и жизнь как борьба. Поэтому насилие над «злом», борьба со «злом» for ever. Ну, а «зло», как мы знаем, - «другой» (по-своему к этому выводу приходили и левые западные интеллектуалы, зараженные нерелигиозным марксизмом и т.п. -помните Сартра: «Ад это другие»?). Мочи другого - врага народа, вредителя, космополита, диссидента и т.д., мочи враждебное окружение и т.д. Из всего этого следует, что советское есть отрицание диалога, чужого мнения, оппозиции, разно- и многообразия.
О разрывах в русской истории и революции конца ХХ в.
Скажем несколько слов о революции 1989-1993 гг., которая завершила эпоху коммунистического владычества в России. И сразу же обратим внимание на ее отличие от революции большевиков 1917 г. Вне всякого сомнения, эта революция и Гражданская война были разрывом с прошлым. И хотя в Сталинской России «прочитывались» (проглядывались) какие-то черты традиционного нашего деспотизма, совсем другое было здесь системообразующим, определяющим. Революция же конца ХХ в. разрывом не стала. Не стала - по сути, по преимуществу. Мой тезис заключается в следующем: постсоветская Россия есть «законное» (и в юридическом смысле, и в генетическом) продолжение советской. А вот советская, повторяю, не была наследницей царской.
Хотя внешне разрыв был и во втором случае. Однако этот разрыв явился формой, способом окончательного становления того, что складывалось в стране в хрущевско-брежневский период. Вспомним, чему учили нас в школе: в недрах феодализма зарождаются капиталистические формы и посредством революционных родовых схваток утверждаются в этом мире. Следующая (нам говорили: более прогрессивная) формация приходит на смену предыдущей. - Примерно по этой схеме и произошел переход начала 90-х. Сталинский строй, завершив героическую фразу своего развития, окончательно победив всех и вся, полностью сформировавшись и полностью преобразовав «данную» ему историческую материю, перешел в новую, спокойную «равновесную», компромиссную, зрелую фазу.
Около трех десятилетий страна жила нормальной советской жизнью. Именно в этот период она приобретает те внешние и внутренние черты, которые определяют ее и поныне. Внешние - это города, дома, улицы и т.п., которые своей большей частью построены и устроены именно в те годы. Это - новая, урбанистическая Россия, разместившаяся по преиму-
104
ществу не в деревне, как это было тысячу лет, но в городах и поселениях городского типа. Впервые в своей истории русские в своем большинстве перестали работать на земле и были вырваны из традиционного природного ритма. Таким образом, Россия перешла к своей Современности (Modernity). Не природа, а социальные условия города начали детерминировать судьбу и поведение человека. Иначе говоря, русские вышли из круга органической естественной обусловленности и зависимости и вошли в круг других обусловленностей зависимостей - разных, но главное - неприродных, неорганических.
В этом новом кругу и формируется русский массовый современный индивид и русское массовое современное общество. Поражение либерали-зирующейся, эмансипирующейся, плюралистической России в 1917-1920 гг. и было связано с отсутствием такого массового индивида и, соответственно, такого массового общества. Несмотря на мощный социально-экономический подъем и громадные ментальные перемены в пореформенной России, к мировой войне все это еще не поспело. И в годину испытания не удержалось, не устояло. Этим Русская революция начала ХХ в. принципиально отличалась от хронологически предшествовавших ей европейских революций. Там уже существовало - пусть и в незрелых формах -современное массовое (и городское) общество.
Но русский модерный социум и русский модерный человек были (суть) в высшей степени специфическими. Воспитанные не в рамках религии, в условиях запрета на предпринимательство (в различных его обли-чиях), обязанные к «исповеданию» очень определенной идеологии (смеси наивного натурализма-материализма, элементов поверхностного гуманизма, провинциального социал-дарвинизма и фальшиво-оптимистического, наивного исторического телеологизма), оторванные от мейнстрима мировой культуры и социальной эволюции, они представляли (представляют) собой очень странный - наукой в общем-то, несмотря на все старания зиновьевых, левад, иностранцев, - малопонятый тип социальности. Его мы не встретим ни на Западе, ни на Востоке.
Это абсолютно советские люди, это - продукт коммунизма, «made in USSR». В них мало русского - в смысле традиций, корней и причастности к русской культуре. Но - являются единственным массовым модерным человеком в русской истории. Этого человека можно было встретить в рядах и партийной номенклатуры, и крупных и мелких хозяйственников, в райкомах ВЛКСМ, в вузах, НИИ, офицеров армии и ГБ, МИДе и т.д. То есть повсюду, даже в многочисленной прослойке творческой интеллигенции. - Этот человек энергичен, оптимистичен, смышлен, вненравстве-нен, циничен и т.п. Он и построил современную послесталинскую Россию. И захотел ею пользоваться.
105
Более того, этот человек совершил невозможное. Властная верхушка этой модерной массы похоронила коммунизм - господствовавший социальный строй, но сохранилась сама и - в новых условиях - сохранила свою власть. Иными словами, системообразующий элемент пожертвовал Системой ради спасения себя самого. Систему выбросили за борт как ненужный и опасный балласт. Об этом в свое время точно сказал Г.А. Явлинский: «Ключевой вопрос 1992 г. заключался в том, какой путь избрать: освободить старые советские монополии или освободить общество от старых советских монополий? Надо ли полностью освободить коммунистическую номенклатуру от всякого контроля, сказать директорам-коммунистам и коммунистической номенклатуре: вы свободны, делайте, что хотите?»1. Разумеется, Г.А. Явлинский подчеркивает экономический аспект этого невероятного социального кульбита, нас интересуют все аспекты...
Что же такое революция конца 80-х - начала 90-х годов? - Это прежде всего борьба за освобождение номенклатуры от оков коммунистической системы. Господствовавший слой бессобственников-управленцев, управленцев-пролетариев восстал против порядка, лишавшего его права владеть и распоряжаться. Это была первая в мире победившая революция пролетариата. - Попутно замечу: чуть раньше на Западе прошла когда-то очень громкая (сейчас ее подзабыли) «революция управляющих» (менеджеров). Помню, как на лекциях по политэкономии нам рассказывали о борьбе капитала-функции (управленцы) с капиталом-собственностью (правообладатели капитала). Верх взяли функционеры; собственникам пришлось делиться.
Но у нас другая история. У нас собственников вообще не было. И наши менеджеры (номенклатура) сумели перейти в совершенно новое качество, сбросив с себя пролетарские оковы - принципиально бессобственническую Систему. Кроме того, пролетарии-номенклатурщики захватили не просто собственность, «просто» в России не бывает. Они овладели властесобственностью, т.е. и государством, и экономикой. Вообще-то они пользовались всем этим и до революции 1989-1993 гг. Но именно «пользовались», а не владели и не могли передать в наследство своим детям. Ныне - могут.
Но неужели все содержание революции конца ХХ в. сводится к апофеозу номенклатуры, которому предшествовали долгие годы труда, терпения, борьбы? Нет, конечно. Она была комбинацией трех революций. Во-первых, удалась антиимперская революция (де-факто антирусская). Ленинская национальная политика взрастила новые нации, и они выступили против русского Центра. «Национальным окраинам» (выражение XIX в.)
1 Цит. по: Хлебников П. Крестный отец Кремля Борис Березовский, или История разграбления России. - М., 2002. - С. 82.
106
России удалось то, что задавили в ходе Гражданской войны 1918-1920 гг. Во-вторых, случилась криминальная революция - революция «теневиков», бандитов, асоциалов, всякого прочего «мелкого люда» (и не только «мелкого»), которым Система не давала «состояться» в полный рост. И, наконец, революция демократическая. Под ее покровом и пошла в бой номенклатура.
Права человека, правовое государство, политический плюрализм и толерантность, рыночная экономика и частная собственность, причастность к европейской цивилизации, высшие моральные (религиозные) ценности - вот что было написано на знаменах освободительного, антисоветского и антикоммунистического демократического движения. У этого движения было два главных отряда - свободолюбивая интеллигенция (ядро - диссиденты-инокомыслящие) и прогрессивная номенклатура (от «партийных либералов» до современного покроя хозяйственников). Оба отряда в целом сформировались в 60-80-е годы. Один был ориентирован на политико-правовую и этико-эстетическую эмансипацию, другой - на экономическую и юридическую...
На наших глазах произошла реставрация. Антикоммунистическая и антисоветская революция конца 80-х - начала 90-х годов «диссоциировалась» в реставрационном режиме Владимира Путина. Причем это восстановление коснулось всех сфер жизнедеятельности общества: властной, хозяйственной, гражданской, интеллектуальной, символической и т.д. -Подчеркнем: речь не идет о тотальном возвращении, скажем, в 70-е годы. Такого никогда ни у кого не было. Имеется в виду следующее: советская субстанция, советское per se сумело не просто сохраниться и вновь развернуться. Случилось как раз то, о чем говорил Токвиль: революция завершила эволюцию старого режима. - Таким образом, ленинско-сталинская революция была полным сломом anciene regime, а горбачевско-ельцинская завершила эволюцию советизма.
О природе современного режима: легитимность и идентичность
Все государства и общества для своего нормального функционирования должны в обязательном порядке решить две проблемы: легитимности и самоидентификации. Современная Россия - не исключение.
1. Легитимность. Не будем ломиться в открытые двери и доказывать ее обязательность для устойчивого функционирования государств и политий. Как же здесь обстоят наши дела? - Но прежде напомним: какую легитимность имеют современные государства. В качестве примера возьмем Францию - одну из «законодательниц мод» в политике. Будучи президентом Республики (1995-2007), Жак Ширак, представитель умеренно-консервативных, центристских сил, заявил: наше государство имеет своим
107
источником Великую революцию, а не, скажем, деяния Жанны (д'Арк). То есть человек, вышедший из голлистской (католической, национальной) традиции, апеллирует не к глубинным - во многом духовным, религиозным - основам и организационному опыту полуторатысячелетней Франции, а к светским, республиканским принципам 1789 г. Нет, та Франция не забыта, но это государство выросло из Революции. Можно оспорить мнение Ширака, но оно ясно, точно, определенно. И в обществе по этому вопросу существует консенсус; ведущие политические игроки вполне принимают шираковскую версию.
Это - историческая легитимность, или легитимность в истории. Без нее невозможны устойчивость, успешность государства, социальной системы. Другой необходимый тип легитимности - правовой. Он коренится в Конституции, которая, по словам крупнейшего теоретика права ХХ столетия Г. Кельзена, является «основной нормой» жизнедеятельности политической системы и правопорядка. Само же государство - «правопорядок в действии». Не больше, но и не меньше.
Таким образом, есть две легитимности - историческая и конституционно-правовая. Они дополняют друг друга, переплетаются, создавая новое качество. Это пришедшие на смену «Власти от Бога», - власть от народа, суверенитет народа. Историческая и конституционно-правовая легитимность оформляют народный суверенитет, придают ему предельную для современности обоснованность, релевантность, консенсуальность.
Посмотрим на Россию. В ХХ в., как мы знаем, в ней последовательно существовало три государства: Российская империя, СССР и Российская Федерация.
Российская империя. Конституция 23.04.1906 г. превратила самодержавную монархию в полупарламентскую (в контексте общего перехода страны к открытому, плюральному обществу, пронизанному снизу доверху принципом представительства). Соответственно с этим государство черпало свою легитимность и в Основных законах, и в сохранявшемся (как оказалось, весьма непрочном) сакральном понимании природы власти, и в исторических традициях. Судя по всему, Россия - в специфической форме, с вариациями - шла к описанной выше историко-правовой легитимности. Война сыграла свою роковую роль. Но не только она.
Общество в лице своего либерально-буржуазного «генеральского» авангарда легкомысленно отказалось от «исторического компромисса», заключенного с властью в ходе первой революции и закрепленного в «Основных законах» 23.04.1906 г. В свою очередь, Николай II фактом юридически нерелевантного отречения нанес удар в сердцевину им же октроированной Конституции. А также, как ни горько мне это говорить, добил сакрально мотивированное восприятие власти на Руси («горькость» от того, что все это работало на руку поднимавшим голову «ворам» - в старо-
108
русском смысле этого слова). Понятно, история судила ему быть главным десакрализатором власти, но, опять должен признать, в конкретных условиях 1916-1917 гг. это способствовало катастрофе.
Что касается исторической легитимности, то она все-таки была доступна немногочисленным культурным кругам. «Восставшие массы» в этих категориях не рассуждали (как, впрочем, и в правовых).
Иными словами, вполне удовлетворительная легитимность образца, к примеру, 1912 г. в силу целого ряда объективных и субъективных причин к 1917 г. рассыпалась. И здание, потерявшее опору, рухнуло.
СССР тоже обладал своим «комплексом» легитимности. В нем практически отсутствовала правовая составляющая, что отличало его от современных государств. Да и историческая компонента была иной, чем это было принято в ХХ в. Но об этом чуть позже.
Основополагающая советская легитимность коренилась в марксистско-ленинской идеологии. То есть носила идеократический характер. Из-за особенностей этой идеологии «практикующие» большевики получили неслыханную свободу действий; буквально все их решения находили оправдание в этой «единственно верной» ортодоксии. Можно сказать и так: специфика «марксизма-ленинизма» заключалась в том, что содержательная убогость его «догматики» восполнялась широтой и гибкостью «прагматики». Сегодня, когда их внешнее владычество закончилось, приходится признать: это было социальное оружие по силе своей разрушительности и убедительности сопоставимое с ядерным. Слава Богу, что мир со временем выработал против него непреодолимую ПРО. Внутреннее же владычество большевизма сохраняется, поскольку на русской исторической сцене и в историческом зрительном зале находится советский человек, как оказалось: «продукт долгосрочного пользования».
В этой идеократической похлебке «варились» и правовые, и исторические «куски» (и другие). В определенном отношении она напоминала древнерусскую легитимность в «правде» (от митрополита Илариона, «Русской правды» и т.п.).
Спецификой советской легитимности было и то, что по исторической линии она «уходила» в мировую историю, прочитанную как борьба классов, которая, в свою очередь, трактовалась как борьба «добра» со «злом». Из этого следовало, что государство СССР не ограничено собственно русской историей и обладает всемирным (универсалистским) харак-тером1. Поэтому не может быть связано и заключено в конкретно-истори-
1 Еще Николай Васильевич Устрялов обращал внимание на то, что государство СССР с его экстерриториальностью, трансграничностью, универсальностью претензий и мировоззренческих установок напоминает государство Ватикан. Неглупая мысль, интригующее сравнение! - Проблема только в том, что СССР - при всем этом - вынужден был оставаться и национальным государством, т.е. нормальным, обычным. Со временем эта
109
ческие территориальные границы (мы знаем, ленинцы зафиксировали это в Конституции 1924 г.). Одновременно такая интенция «предполагала» и оправдывала советский экспансионизм, впоследствии выродившийся в специфический империализм. Этот последний пришел на смену «земшар-но»-интернационально-коминтерновскому экспансионизму, когда большевик-черносотенец Сталин - с целью укрепления своего режима - полез за легитимностью в русскую историю. Полез по-мародерски, затоптав одно, фальсифицировав другое, установив монополию на эксплуатацию третьего. Нет, он не отказался от классически-большевистской идеократиче-ской легитимности, была «лишь» проведена определенная «смена вех».
Коммунистический же миф, повторим, был невероятно гибким и адаптивным. При этом и жестко-догматичным; это - не противоречие или кажущееся противоречие; это - органическое качество, поскольку, как известно, для большевиков морально то, что служит их интересам; мораль есть категория полезности. Вдогонку скажу: ох, как не случайно поздний большевизм выродился в режим и ментальность потребительства, т.е. пользы для себя. Действительно, «романтика» и универсалистский замах ушли, приказали долго жить, осталось: «обогащайтесь» - ведь жизнь дана один раз. Вот чем закончилось, во что выродилось мировое притязание и гордыня этих суровых и храбрых безбожников.
Тем не менее, когда этот мир в 80-е годы ХХ в. обветшал, его по-бедность померкла, эффективность как-то истончилась и он все более-более напоминал «осетрину» не первой свежести. И когда - одновременно -русский Дубчек попытался придать ему «ускорение», оздоровить «гласностью» и даже модернизировать через «перестройку», не выдержал, сдулся, лопнул. СССР закончился как государство.
Государство Российская Федерация (РФ) по типу своей легитимности резко отличается как от своих предшественников - Российской империи и СССР, так и от современных классических государств. Поначалу доминантной легитимностью была конституционно-правовая. Этому способствовало и то, что Основной закон 12.12.1993, с одной стороны, находился в русле конституционного мейнстрима XIX - начала ХХ в. (проект Сперанского, создание Госсовета, земское самоуправление 1864 г., Основные законы 23.04.1906, проект Конституции Российской Республики к Учредительному собранию), т.е. здесь работала, независимо от того, осознавало это общество или нет, конституционно-историческая компонента легитимности, с другой - параметры Конституции-93 позволили выжить -
нормальность нарастала. И внутренний конфликт двух этих «компонент» взорвал СССР (не только он, конечно). Да и мировоззренческая установка не в пример «ватиканской» не выдержала экзамена на адекватность, и хвастливые претензии на «всесильность» учения оказались туфтой.
110
метафорически говоря - Русской Власти и связанным с ней элементам Русской Системы. Это была компонента субстанциально-историческая.
Что касается легитимности исторической, то здесь «все смешалось». РФ объявила себя правопреемником СССР. Это было еще одним аспектом конституционно-исторической легитимности. И означало: во-первых, указание на то место, которое принадлежит ей в международных отношениях, во-вторых, взятие на себя обязательств СССР и ответственности за его деяния, в-третьих, объявление о преемстве правовых измерений. Но это, если угодно, формальная сторона вопроса. В содержательно-историческом отношении выходило, что РФ есть «продолжение» СССР. И это соответствовало действительности. Ведь скоро выяснилось, что социальная природа РФ не антисоветская (как советская была антицарской), а постсоветская. Или, повторим: некая новая стадия развития советского.
Таким образом, конституционно-правовая легитимность была дополнена легитимностью правопреемства РФ-СССР. Но сквозь них «прорастали» и преемство с дореволюционной Россией (следовательно, с исторической Россией вообще), и преемство с СССР, причем и с ленинской, и сталинской, и хрущевско-брежневской моделями, и преемство с Русской Системой (Русской Властью, в первую очередь), и преемство с Россией-СССР, великой державой, претендующей на мировые роли. Все это находилось в хаотическом смешении и, на поверхностный взгляд, в противоестественных связях и переплетениях.
Но заметим, - и это важнее всего - впервые в русской истории доминирующей, «предельной» была конституционно-правовая легитимность.
Путинский режим, путинская система резко изменили ситуацию. Фактический отказ от выборов, смена модели избирательной системы, усиление внеконституционных «институтов» (чрезвычайных комиссий по своей природе) и процедур резко сократили действенность правовой легитимности. Однако полного отказа от Конституции не произошло. Напротив, загнав ее - по сути - на периферию реальной политики, в максимальной степени использовали авторитарные, недемократические возможности, заложенные в Основном законе (таковые имеются в интенционной форме во всех конституциях). Однако подчеркнем, конституционно-правовая легитимность перестала быть сущностной необходимостью путинского status quo.
Здесь-то и оказалась сверхвостребованной легитимность историческая - в качестве компенсации дефицита правовой. Однако правопреемство от СССР резко ограничило возможности исторического маневра. К тому же было весьма опасно и невыгодно брать на себя ответственность за весь советский период. Поэтому ритуально осудив сталинские нарушения социалистической законности, ошибки коллективизации и т.п., игнорируя Революцию, Гражданскую войну и т.п., сосредоточились на Отечествен-
111
ной войне 1941-1945 гг. Именно ее «назначили» главным источником легитимности современной России. Надо признать, выбор сделан в высшей степени умно. Подвиг и страдания народа в войне отодвигают куда-то в тень, на второй план преступления и ужас зверского ленинизма-сталинизма. Кроме того, этот ход вполне соответствует подлинному ходу российской истории ХХ в., о чем мы еще скажем.
Казалось бы, все складывается неплохо. И новая конфигурация ле-гитимностей найдена. Однако это было заблуждением. Отказ от конституционно-правовой легитимности не может быть «уравновешен» акцентированной исторической. Обосновать суверенитет народа только подвигом и страданием войны, при всем их величии, невозможно. Как говорил один из персонажей фильма, посвященного любимому герою многонационального российского народа («Александр Невский»): кольчужка оказалась коротковатой. - Конституционно-правовую легитимность можно по-настоящему поменять на идеологическую. Тем более что наши люди привыкли существовать под опекой одной мирообъясняющей идеологии. Но сегодня все мы живем в эпоху тотального дефицита идеологий. Традиционные как-то подвыдохлись или вообще ушли то ли в небытие, то ли в запасник истории. Пожалуй, единственным возможным кандидатом является национализм. Мы ведь по-настоящему, всерьез его еще не пробовали.
Да, и историческая ситуация складывается для его подъема вполне удачно. Впервые с середины XVI столетия Россия стала страной с решающим преобладанием одного этноса - русского народа (более 80% населения). К тому же именно русские - и по причине своей численности, и по другим (сейчас мы не будем обсуждать эту тему) - несут основное бремя сегодняшних социальных перемен и состояний. Больной, уставший, измученный народ, во многом потерявший ориентацию в мире и самоидентификацию, утративший веру в мудрое и заботливое государство, может легко стать жертвой националистических мифов, искушений, упрощений. Поскольку же русский национализм идейно весьма слаб, не разработан, не искушен, он, скорее всего, проявит себя в примитивно-этнической форме (его подъему способствует и укрепляющийся национализм нерусских этносов РФ). Потенциальная сила национализма в том, что именно он в состоянии «склеить» воедино различные интересы различных социальных и возрастных групп.
Но, разумеется, делать ставку на националистическую легитимность крайне опасно (это ведь и «обоюдоострая» штучка). И, кажется, власть имущие пока, слава Богу, не делают этого и вроде бы понимают гибельность обращения к национализму. - Что же касается исторической легитимности, то из-за ее «ограниченного» (редуцированного к Отечественной войне) характера она обладает и ограниченной эффективностью. И во весь рост встают вопросы: а дореволюционная (множество эпох, разнящиеся
112
друг от друга столетия) история «наша»? Если «да», то как же быть с советским периодом, который хоть и был, естественно, продолжением предшествующего, но содержательно по преимуществу отрицанием? Или, как «брать» Войну и отвергать 20-30-е годы? Или, как «брать» Войну и занимать уклончиво-сдержанную позицию по отношению к хрущевско-брежневской России, из нее выросшей (да и РФ, мы знаем это, есть следующая стадия позднего советизма)?
Как-то все исторически зыбко, нет твердого упора и определенности. Следовательно, и историческая легитимность, которую так жаждет руководство страны, весьма проблематична, противоречива, непрочна.
Отсюда вывод: государство РФ не обладает необходимой для устойчивого функционирования легитимностью. Фундамент этого государства непрочен. Что произойдет в таких условиях, неясно. Ситуация открыта для действий в разных направлениях. Хотелось бы надеяться, что мы изберем путь, ведущий нас к конституционно-правовой и адекватной исторической легитимностям. Любой другой выбор, убежден, означал бы нис-падение в новый хаос, насилие и диктатуру.
2. Самоидентификация общества. Рассматривая вопрос легитимности, мы отчасти уже коснулись и этой темы. - Около ста лет тому назад Леон Дюги выдвинул ставшее сразу же классическим, нормативным для науки объяснение легитимности и самоидентификации общества. Он говорил, что для этих целей (объяснения) человечество «придумало» два мифа - «сакральный» и «демократический». Первый правит, как сказали бы мы сегодня, в традиционалистском обществе. Согласно этому мифу, власть - от Бога (разумеется, существуют различные варианты божественности власти), а основным регулятором жизни социума является религия. Демократический миф господствует в современном, «расколдованном» обществе. Здесь - власть от народа, а основной регулятор - право. То есть, повторим, доминантная легитимность - конституционно-правовая; государство - правовое, а общество - гражданское. Причем у социума есть своя конституция, подобно тому как у государства своя. Все это соответствует автономному бытованию публичной и частной сфер, публичному и частному праву.
«Конституцией» общества является гражданский кодекс (Наполеон I, имея в виду «свой» Гражданский кодекс, утверждал, что это лучшая конституция; в том смысле, что если таковой кодекс имеется, то и Основной закон не обязателен). Именно в нем закреплены права и обязанности индивида в частной сфере (в публичной это делает конституция). Гражданский кодекс - наиболее эффективный способ преодоления хаоса индивидуальных воль и притязаний, благодаря ему устанавливается - насколько это возможно вообще - равновесие между единичным и целым, кристаллизуются институты и процедуры, структурируется частносоциальное
113
пространство, устанавливается в качестве фундаментальной частная собственность - комплекс правоотношений, предполагающих не только «святость» индивидуального обладания, распоряжения и наследования, но и тяжелую ношу социальной ответственности и обязанности перед обществом.
Доминантная самоидентификация современного общества - гражданско-правовая. Ее особенность в том, что она строится снизу и вверх (по социальной иерархии). Будучи горизонтальной по своей природе, она воздвигает свою вертикаль обязанностей и прав, единства и множества от фундамента к «крыше».
Альтернативой по отношению к гражданско-правовой самоидентификации общества в ХХ в. выступали идеологии - коммунистическая, корпоративно-солидаристская (ее итальянская версия - фашистская), национал-социалистическая и др. Их специфика в вертикальности сверху вниз, насильственной тотальности, внеправовом содержании, идеократи-ческом и дискриминирующем характере. Кроме того, все эти идеологии в той или иной форме апеллируют к неким сверхиндивидуальным ценностям, т.е. претендуют на статус квазирелигии. Важнейшее отличие идеологических самоидентификаций от гражданско-правовой - в том, что индивид рассматривается исключительно как неотъемлемая часть целого, он -не субстанция, но строительный «кирпичик» для целого, его функция.
Приходится констатировать: российское общество явно не обладает гражданско-правовой самодентификацией. В нем по-прежнему власть не отделена от собственности, доминирует властесобственнический (патримониальный) порядок, т.е. публичная и частные сферы не разведены. Отсюда - импотентность судебной системы как таковой и использование ее в качестве расправной функции властесобственности (как это было на Руси с Х по XIX в.).
Вместе с тем и собственность понимается у нас как инструмент удовлетворения хищнически-гедонистических инстинктов. Если на Западе для одних собственность есть основа современного общества с его правовым государством и социально ориентированной рыночной экономикой, для других же - «кража» и главная причина всех общественных невзгод, то у нас собственность напоминает город или крепость, взятые штурмом и отданные надолго (или кратко - как получится) на разграбление. Когда-то Федор Степун, квалифицируя отношение русских к земле, припечатал -«военнопленная» земля; я же скажу: русская собственность - военноплен-ная субстанция материального или нематериального характера. Русский собственник (власть, бюрократия, привластно-олигархический элемент, «независимые» попутчики, «допущенные» или своим особым умением прорвавшиеся к поеданию пирога) - оккупант и эксплуататор богатств страны.
114
Безусловно, такой расклад не может в долгосрочной перспективе гарантировать социальное спокойствие (равнодушие, апатию). Недовольство большей части населения, обездоленной и обескровленной, неизбежно растет. Вот здесь-то, и мы уже говорили об этом, на первый план выходит, во всяком случае готовится к этому, националистическая идеология. Национализм «униженного и оскорбленного» русского народа.
О собственности и власти, о властесобственности
Продолжим разговор о том, что всегда считалось ключевым для понимания социальных порядков - власти и собственности...
В античном мире (в Греции как тенденция, в Риме как факт) произошло разделение единого до этого феномена на власть и собственность. То есть стала возможна экономическая собственность вне системы властных отношений. Это было зафиксировано в римском праве (появились публичная и частная сферы); философское обоснование имеется в индивидуалистической интенции греческой философии. Христианское мировоззрение, основывающееся на личном начале, по сути дела, тоже работало на эту тенденцию. Протестантизм, Возрождение, капитализм все это закрепили. Хотя надо признать, что и в западном мире тема контроля власти над собственностью не была закрыта. В ХХ в. это вылилось в политику сменяющих друг друга национализаций-приватизаций.
В России же патримония (властесобственность) сохраняется. Причем в весьма разнящихся вариантах. Но при всех различиях главное при изучении этой темы: во-первых, «ограничена»1 ли субстанциальность власти «внутри» властесобственности; во-вторых, если ограничена, то чем, какими средствами.
Россия в ходе своей эволюции пережила три формы властесобствен-ности (третью переживает).
1. Условно назовем ее самодержавной. Правда, в тот период, который нас интересует, - предреволюционная Россия (конец XIX - начало ХХ в.) - ни самого самодержавия в прямом смысле этого слова, ни самодержавной властесобственности в том же смысле, казалось, уже не было. А если и существовали, вроде бы в весьма ослабленном и уходящем виде. -Главным ограничителем субстанциальности власти в рамках властесобст-венности было общество - довольно развитое, дифференцированное, со множеством действующих лиц (субъектов), существующее не только по указке властесобственности, но и в силу своего собственного развития (саморазвития).
1 Я пишу это слово в кавычках, потому что, строго говоря, субстанция не предполагает никаких ограничений. Однако такова теория, реальная жизнь полна самых непредставимых в мышлении явлений.
115
Далее, она была ограничена религиозными и культурными традициями. Правящая бюрократия (ядро власти) независимо от того, были ли ее представители лично верующими или нет, все-таки была вынуждена сообразовывать свои хищнические амбиции и эгоизм с официально господствующими в обществе религиозными ограничителями (типа «креста на тебе нет»). Значительными были и культурные ограничители. Поколения и поколения мастеров властного дела воспитывались на традициях высокой гуманистической культуры. И, безусловно, был сформирован тип властителя как человека культурно-гуманистического общества.
К системе ограничений принадлежала также и весьма качественная профессиональная подготовка этих людей. Профессионал, как правило, рационален и умеет просчитывать будущее, он склонен к компромиссам и договоренностям.
Все это, вместе взятое, ставило под угрозу дальнейшее существование феномена властесобственности. И в тот момент, когда он приблизился к точке своего перерождения в нечто иное - не будем сейчас гадать, во что, но точно это был уход от классической властесобственности, - раздался мощный взрыв революции. Попутно заметим (нам это потом понадобится) - разложение самодержавной властесобственности в целом происходило под знаменами либеральной идеологии.
Прежде всего, новый режим уничтожил противоречие самодержавной властесобственности - то самое, которое подтачивало и подточило его устои. Это противоречие заключается в следующем. Сам по себе феномен властесобственности, как мы хорошо знаем, отрицает собственность, отдельную от власти. Но хозяева царской России - кто на практике, кто в любой момент, если бы захотел, - были частными собственниками.
В этом контексте реформа 1861 г. видится совершенно в ином свете. Это не только освобождение крестьян от крепостной зависимости, но и уничтожение самодержавно-крепостнической частной собственности помещиков. То есть парадоксальным образом это пролог будущей коммунистической революции, что гениально почувствовал Ленин и выразил в словах: реформа породила революцию, 1861-й год - 1905-й. Этого провидчески боялся Николай I, утверждая, что крепостное право помещиков над крестьянами есть русская форма частной собственности, а бороться с ней нельзя, поскольку частная собственность - это прогресс человечества1.
Александр II и его окружение не только пустили Россию по дороге рыночной экономики и демократизации-либерализации, но и резко усили-
1 У А.И. Герцена есть замечательная работа 1853 г. - «Крещеная собственность» (см.: Герцен А.И. Крещеная собственность. - СПб.: Основа, 1906. - 34 с.). Она о том, что первой русской частной собственностью стала собственность помещиков на крепостных.
116
ли общинное владение землей как народную форму властесобственности. Макс Вебер назовет это в 1905 г. патриархальным аграрным коммунизмом.
Взамен государство, используя эту ситуацию, стало создавать под водительством С.Ю. Витте государственный капитализм, который был в известном смысле не только прорывом России вперед, но и реваншем традиционной (самодержавной) властесобственности. Потеряли в одном -найдем в другом. Не случайно Ленин всегда испытывал нежные чувства ко всем формам госкапитализма и даже считал свой НЭП одной из таких форм.
2. Итак, в стране утверждается коммунистическая властесобст-
венность. Большевики, повторим, исправили фундаментальное противоречие предшествующей формы и создали правящее сословие бессобственников, т.е., казалось бы, непротиворечивую форму властесобственности. В связке «властесобственность» собственность уменьшалась до ничтожной величины. Взамен правители получили иные возможности, но это другая тема (к примеру, ничем не ограниченную ситуативную власть человека над человеком). При этом ограничили власть суровой, агрессивной, жесткой коммунистической идеологией. Лозунгом этого ограничения были известные слова: «У тебя что, два партбилета?».
В конечном счете большевики пришли к такой формуле властесоб-ственности - «общенародная собственность». То есть все принадлежит народу. Конечно, на самом деле все принадлежало номенклатуре. Но это «все» было в высшей степени ограничено. По наследству не передашь, пользоваться можно тайно. В целом - не твое. Или: твое - временно, твое -неофициально...
В 1936 г., практически достигнув автаркии (лишь 1% ВВП не производился в пределах СССР)1, идеальная замкнутая властесобственническая система была построена. И эта «идиллия» существовала бы поныне, если бы СССР действительно сумел реализовать мировую революцию (в масштабе земного шара). Однако не получилось. Мир же в ХХ столетии пережил серию не только социальных катаклизмов, но и научно-технических, экономических и прочих революций. Чтобы выживать в действительно враждебном окружении, СССР должен был развивать науку, очень сложную экономику, мощный ВПК и др.
Так в 50-80-е годы был создан многочисленный советский «средний класс» - достаточно культурный, неплохо образованный, худо-бедно осведомленный в мировых делах. И этот «класс» стал претендовать на большую долю в социальном пироге, на больший доступ к информации,
1 Между прочим, забывают, что за 20 лет до этого, в 1916 г., Россия тоже стала практически автаркическим государством. Два отличия: без варварской эксплуатации собственного народа и без отказа самому этому народу в основных сущностно необходимых «источниках» поддержания жизни.
117
на большее участие в принятии решений и т.д. Да и сама номенклатура подустала от высоких этических идеалов типа «как закалялась сталь». Ей тоже захотелось, что вполне понятно, сладкой жизни.
Вообще, должен заметить, большевики недооценили гедонистическое начало в человеке. Они, как теперь ясно, ошибочно полагали, что человек может удовлетвориться сладкими сказками о сладком будущем его внуков и возможностью периодически поедать другого. Людям же сегодня хотелось, по словам Виктора Астафьева, каши и колбасы. Этот гедонистический правозащитный (всем же хотелось прав) массовый подъем русского общества, который вновь, как в начале ХХ в., имел либеральный по свой сути характер, смел коммунистическую властесобственность.
3. Так родилась третья в ХХ в. Россия (или третья Россия ХХ в.). Несмотря на все кажущуюся уверенность в том, что с властесобственно-стью будет покончено и страна пойдет к рыночной экономике и разделению власти и собственности, этого не произошло. Более того, феномен властесобственности на этот раз возродился в самой чистой, еще более чистой, чем та, о которой мечтали первокоммунисты, форме - безо всяких ограничителей. Сегодня мы не обнаружим ни агрессивно жесткого мировоззрения, обуздывающего властесобственность, ни тех или иных религиозно-культурно-профессиональных «запретов». Подобное наблюдается впервые, поэтому не вполне ясно, куда все это пойдет.
Хотя отдельные определенности просматриваются уже сегодня. Во-первых, налицо гедонистически-потребительская ориентация нынешних властителей - естественное продолжение советской эпохи. При этом оно многократно усилено и тем, что «все позволено», и хорошим знакомством с западными стандартами потребления. Во-вторых, властители сами стали собственниками в особо крупных размерах. Но не частными собственниками в классическом смысле. Поскольку, если они начинают выпадать из Власти или, упаси Боже, конкурировать с нею, их гонят вон. Или сажают, или еще что-то из этой оперы. Все это, конечно, вызывает вопросы: что же будет с властесобственностью? Вместе с тем указывает на органическую необходимость системы ограничителей. В-третьих, впервые этот феномен смог замкнуться, так сказать, на себе. Он абсолютно не нуждается в подавляющем большинстве населения.
Можно сформулировать иначе. Властесобственники часто говорят о том, что, к сожалению, в России плохой инвестиционный климат. Подразумевается совершенно понятное нежелание западного капитала идти в русскую экономику. На самом деле это утверждение имеет прямое отношение к самой русской ситуации. Для властесобственности именно Россия и русский народ - «плохой инвестиционный климат», и она не хочет сюда идти. Это, кстати, тоже ставит под вопрос ее дальнейшее существование.
118
Что же исторически оказалось? Высшей формой развития власте-собственности является властесобственность без ограничителей, т.е. сегодняшняя. Но в этом и ее смертельная опасность. Видимо, «внутри» вла-стесобственности существуют некоторые органические пропорции, которые должны соблюдаться, границы, которые нельзя переходить, социальные обязательства, которые должны выполняться. Даже в такой форме: нет еды - разрешаю, пойди, съешь другого. Или: потерпи - завтра коммунизм. Или: шаг в сторону - побег, стреляю. Чистая властесобственность в своем гедонистическом экстриме об этом даже не «задумывается».
Современная властесобственность может развалиться, когда власть сожрет всю собственность, когда все эти властесобственники (частные собственники от властесобственности) потеряют последний интерес к эксплуатации России, когда вдруг «опомнятся» и устроят какой-нибудь русский национал-социализм или когда толпы «пролов» зальют кровью Кремль и т. д.
Одно понятно: современная «чистая» и без всяких ограничителей властесобственность не сможет долго существовать. Ей все равно придется как-то меняться. На мой взгляд, вряд ли в сторону полного исчезновения. Скорее, она «придумает» себе какой-нибудь доселе неизвестный самоограничитель.
Вдогонку подчеркну: современная социальная наука считает абсолютно необходимой для любой социальной системы ту или иную форму самоограничения, самообязывания. На Западе это прежде всего право. Современный исламский мир настаивает на религии. У России те же проблемы, что и у всех.
Чтобы родолжить эту часть, скажем несколько слов о коррупции и «среднем классе». Постсоветский средний класс - сколько ожиданий, надежд, стенаний! И ничего. Не получилось. А ведь, как мы знаем, вернее, еще много лет назад узнали от таких людей, как Ральф Дарендорф (всемирно известный британо-германский социолог второй половины ХХ в.), средний класс есть основа «социальной плазмы». - В свое время Р. Дарендорф, создавая теорию социального конфликта (во многом дискутируя с марксизмом), утверждал, что внимание следует концентрировать не на причинах, а на формах конфликта. Ни в коем случае вообще нельзя посягать на причины конфликтов, так как они одна из форм существования общества. Конфликты должны сохраняться. Но поскольку они все же опасны для стабильности и устойчивости общества, их необходимо поместить в некую среду, которая не поглотит их окончательно, но минимизирует разрушительную силу. Конфликты локализуются и перестанут носить интенсивный характер. - Основной элемент этой среды, или «социальной плазмы», и есть, напомним, обширный средний класс. Главные характеристики - сохранение определенного общественного неравен-
119
ства, наличие различных интересов и воззрений. Важнейшие организационные принципы - институты и процедуры по регулированию конфликтов, внятные правила игры для всех.
В известном смысле, современная Россия столкнулась со схожими проблемами (т.е. такими, которые вызывают необходимость «социальной инженерии» дарендорфовского типа). Если коммунистический режим был ориентирован на уничтожение причин конфликта (хотя на последней стадии своей эволюции был вынужден смириться с фактом их неизбывности), то нынешний уже не может и не хочет бороться с конфликтами как таковыми. Он вынужден существовать в условиях острых общественных противоречий. И потому стремится их минимизировать.
Путинские новации первого десятилетия наступившего века (партия власти, властная вертикаль, сокращение полномочий субъектов Федерации, создание президентских округов, административная реформа, изменения в избирательном законодательстве и т.д.) и есть создание русской плазмы, в которой конфликты будут протекать, но не разрушать общество. Только если на Западе эта плазма - социальная, то здесь - властная. «Властная плазма» есть принятие конфликта «в себя». Там: его внутреннее сгорание и одновременно - энергетическая подпитка.
При этом если «социальная плазма» функционирует, как уже отмечалось, с помощью четких процедур и обязательных для всех правил игры, то «властная плазма» строится на основе коррупции. Именно коррупционный механизм, механизм передела финансовых и материальных средств, является важнейшим измерением «властной плазмы». В известном смысле коррупция и есть плазма, в которой протекают конфликты - переделы. Коррупция - это среда, в которой развертывает себя в пространстве и времени «государство». По всей видимости, сегодня мы проживаем эпоху перманентной коррупции (она пришла на смену эпохе «перманентной революции»), которая не есть девиантность, но норма нашего бытования.
Подобно властесобственности, власть тоже прошла несколько фаз (этапов) эволюции.
Власть-Моносубъект довольно подробно описана в «Русской Системе». Но, оставаясь моносубъектной, в разные эпохи она далеко не одна и та же. Попутно заметим: Россия знала времена, когда власть стремительно теряла свою моносубъектность и страна вставала на путь, ведущий к по-лиархическому порядку. Однако этот путь пока не стал магистральным.
Ключевыми вопросами для власти являются следующие: чем она ограничена (и ограничена ли вообще) и как она формируется. Русская история знала различные варианты сочетания этих чем и как.
1. До семнадцатого года. С Андрея Боголюбского до Ивана Грозного (ХП-ХУ1 вв.) складывается, с большими перерывами существования иных властных моделей, уникальный феномен моносубъектности. Суть
120
этого явления в том, что власть - единственная социальная субстанция, все остальное - функции. Исторически это называется самодержавием. Здесь источник власти в ее носителе. Поэтому она не только самодержавная, но и самозванная. До Павла I все русские цари - самозванцы. То есть в определенную эпоху самодержавие предполагает самозванничество. Следует обратить внимание на то, что наряду с моносубъектностью русская власть вырабатывает наиболее эффективный, как считают специалисты, способ трансляции - примогенитуру («от отца к старшему сыну»). Точнее, преемство, наследование развились от лествичного принципа («старший брат - младший брат») до примогенитуры. Важнейшим ограничителем власти была религия (Бог). Наряду с Ним в различные периоды существовали и иные ограничители. Так, с середины XVI в. по конец XVII ими были Земские соборы.
Своей экстремы Власть-Моносубъект достигла в двух ее персони-фикаторах - Иване IV и Петре I. Последний нанес страшный удар по ограничителям. Он секуляризировал власть и отменил обычай примогенитуры. Как хорошо известно, наследника престола, согласно Указу императора от 1721 г., назначал сам венценосец. Иными словами, источником формирования власти был ее носитель на данный момент. Однако живая жизнь подправила Медного всадника. В дело «назначения» царей вмешалась русская гвардия - вооруженный авангард аристократии. Они-то и были весьма реальным ограничителем власти в XVIII в.
Автором важнейшей реформации власти-моносубъекта стал Павел I. Его «Учреждение об императорской фамилии» 1797 г. превратило примо-генитуру из отброшенного обычая в господствующий институт и закон трансляции власти. Собственно говоря, это было первое правовое обрамление русского кратоса. Вследствие этого самодержавие избавилось от самозванничества. Конституция 1906 г. включила этот документ Павла в свой состав - первой, главной, статьей. Сама же она создала политико-правовую конструкцию, в которой власть начинала терять свой моносубъектный, субстанциальный характер. Во всяком случае, была существенно ограничена, возникали узлы новой власти (властей).
Вдогонку напомним: власть последние три столетия принадлежала династии Романовых. Это было их внутреннее дело. Власть была отграничена от всех остальных институций и людей, т.е. этим и ограничена. Вместе с тем общество уже свыклось с идеей разделения властей, смысл которой не только в идее разделения, но и в том, что никакой Власти-Субстанции вообще быть не может.
2. Советский период. Коммунистическая идеология выступает здесь и в качестве легитимизирующей силы, и в качестве силы, формирующей власть, и, одновременно, как бы это ни было парадоксально, ее ограничивающей. Ведь ни один из всесильных вождей-генсеков (включая
121
Сталина) не мог выйти за границы этой идеологии. То есть, конечно, выходили, поскольку она никаких границ не признает и готова включать в себя то, что ей выгодно. Но это по существу. Внешне же, формально это было исключено. Как ни странно, эта внешность, формальность оказывалась важнее всех сущностей. И держала советских деспотов в рамках, ограничивала их всевластие. Действительно, нельзя себе даже представить у них хоть какой-нибудь «ревизионизм». Они были обязаны «ходить» под ее императивами.
Порядок трансляции власти коммунисты толком не продумали. Ведь они были убеждены в неизбежности отмирания государства. - В связи с этим смерть любого вождя открывала маленькую войну за власть. Победа в ней венчалась Пленумом ЦК, который ее «утверждал».
Важно и то, что вождь-генсек не имел никакого юридически-релевантного статуса. Это, с одной стороны, вроде бы и давало ему беспредельную широту маневра и абсолютное могущество, с другой - ограничивало его амбиции. Ведь никакой правовой бастион не защищал его позиций. Пока успех сопутствует тебе, народ и привластные группы покорно и с восторгом бегут за твоей колесницей, но если он отвернется от тебя, неровен час придут за твоей головой. Никакого же внятного иммунитета у тебя нет. Кто ты такой?!
Вообще-то подобная власть недолговечна. Даже удивительно, что она продержалась семь десятилетий.
3. Современная Россия. Пожалуй, здесь вновь складывается уникально-парадоксальная ситуация. По-своему не менее своеобычная, чем дореволюционная и советская. Власть формирует действующий президент. Ельцин - Путина. Путин - Медведева. Затем возникает тандем (Владимир Владимирович не захотел далеко уходить от власти). Правительствующий тандем, он же - электорат. Обычай преемничества уже сложился.
На первый взгляд, все это похоже на XVIII в., от Петра I до Павла I. Однако только на первый. Мы живем в массовом современном обществе, в котором главным регулятором функционирования социума является право (другие - историко-культурные традиции и обычаи, социопсихологические стереотипы и т.п.). Основная норма права - конституция. Она во всех смыслах основной закон общества. И именно конституция отброшена. Вместо равного, тайного, прямого и т.д. - «договоримся». Мне, впрочем, могут возразить: выборы никто не отменял, будут и другие кандидаты, «выбор» же внутри тандема - есть внутреннее дело этих двух. В том-то все и дело, что это не так. Система выстроена под простое преемниче-ство («я тебя назначаю»), но может выдержать и тандемность.
При этом отброшена, растоптана не только конституция. Весь уклад современной жизни, который - хочешь не хочешь - построен по принципу выбора. Мы в нашей жизни выбираем все: профессию, жен-мужей, еду,
122
одежду, досуг, круг чтения, телепрограммы и т.д. Это и есть Modernity или, тоже на выбор, Postmodernity. И лишь в вопросе о власти мы лишены этой возможности. И это во властецентричной культуре, которая остается таковой несмотря ни на что! А времена-то, повторим, совсем иные, чем в XVIII в....
Современный режим и война
И, наконец, пытаясь понять социальную природу советской посткоммунистической России, невозможно пройти мимо войны - Великой Отечественной, как учили нас в школе. У нас всегда - и при коммунистах, и после - культ Победы (не культ Страдания и Победы, а лишь ее одной) был чуть ли ни главенствующим в арсенале идеологическо-эмоциональ-ного окормления населения. В последние же годы он достиг каких-то умо-непостигаемых высот и размеров. Это естественно и даже закономерно.
Современная властная Россия, управляющий режим и господствующая социальность вышли из войны, являются ее порождением, коренятся в ней. С первого, привычного, взгляда это чушь какая-то. Разве нынешняя Россия не родилась из Перестройки, событий 91-93, вообще 90-х годов и начала нового века? - Да, и из них тоже. Однако в основе своей -из Войны.
И ничего странного и удивительного здесь нет. Ведь и предшествовавший Режим родился из Войны - Первой мировой. Да, да, мы о Большевистском Режиме. Он начал складываться в ходе той самой Первой. И, конечно, никто тогда и предположить не мог, что выплавляется нечто небывалое. И сами большевики тоже ничего не знали и в том процессе не участвовали.
Безусловно, Гражданская война катастрофически ухудшила все условия жизни и тем самым сказочно укрепила режим, сформировав, выдвинув нужных людей - тех, кто прошел жестокий отбор безостановочного убийства и жесточайшего насилия как единственного метода побеждать и управлять. Но без решающего вклада Первой мировой большевизм бы не состоялся. Это она стала питательной и воспитательной средой Коммунистического режима-1.
Итак, Коммунистический Режим (КР)-1. Зарождение где-то около 1915-1916 гг., угасание - в 1941-1942 гг. (почему так - объясним ниже). Это режим тотальной и перманентной революции как вширь (по всему земному шару), так и вглубь (до паренхимы надпочечников абсолютно всех - без исключения! - индивидов). Направление главного удара («вширь» или «вглубь») зависит от конъюнктуры момента. Метод - всеобщее, абсолютное насилие, стремление к переделке всего и вся. Россия знает в основном два типа режима - переделки и передела; соответствен-
123
но: грозненский, петровский, сталинский - переделка, постгрозненский, постпетровский, постсталинский - передел; типологически это схоже с двумя принципами жизнедеятельности Русской Системы - уездным и удельным1; причем переделка всегда выдыхается (нередко со смертью Главного) и «вырождается» в передел (как правило, главный здесь - лишь первый из передельщиков).
КР-1 - совершенно безгарантийная система. Записав в Конституции 1936 г. кучу гарантий трудящимся, большевики лишили их главной гарантии - на жизнь (веру, свободу, собственность, социальный выбор). Когда-то Павел Пестель предлагал России систему гарантийной деспотии, в рамках которой люди подпадали под власть жесточайшей диктатуры, но получали немалые социальные гарантии. Его подельник Никита Муравьев, напротив, хотел облагодетельствовать отечество системой безгарантийной свободы - обладание всеми правами свободного гражданина не предусматривало никаких социальных гарантий; свободен и никому-не-нужен. -Большевики-мичуринцы скрестили пестелевскую деспотию с муравьев-ской безгарантийностью. Но пошли еще дальше. Свою безгарантийную диктатуру объявили царством свободы и социального обеспечения.
И еще: КР-1 работал в крестьянской стране, т.е. был возможен только в ней. Да, он разрушил Россию как крестьянскую страну, «раскрестьянил» самого сельского жителя, резко ускорил процесс урбанизации, однако, повторим, то, каким он был, обусловлено во многом крестьянским характером тогдашнего русского мира. КР-1 потому-то и побил крестьянство, так как оно было главной его «окружающей средой» (правда, и питательной; но это уже другая тема).
. Но вот пришла Вторая мировая война и в целом не затронула КР-1. «Момент истины» настал 22 июня 1941 г. .Масштаб катастрофы 41-го был беспрецедентным. Военное и государственное поражение. РККА образца июня практически перестала существовать. Немец взял до 1 млн км2 и подмял под себя около 65 млн человек.
«Зима, Барклай иль русский бог». Не морозы, не Жуков, не гнилой сталинский режим, посыпавшийся от сокрушительных ударов германцев, но - люди, которые в ходе войны вновь станут народом, а не классами, прослойками, винтиками, которые начнут вспоминать: отечество, родина, семья, дом, а не «троцкистско-бухаринские убийцы», «мировая революция», «пятилетка в четыре года». Началась Отечественная война и, более того, - Освободительная для русского народа от сталинского коммунистического режима. Да, Отечественная стала, помимо прочего, войной за самоэмансипацию народа от людоедской системы, стала первым этапом самоосвобождения. Кстати, и Людоед начал что-то понимать. Еще
1 См.: Политическая наука / РАН. ИНИОН. - М., 1997. - № 2; 3.
124
30 сентября в разговоре с американским дипломатом заметил: «Мы знаем, народ не хочет сражаться за мировую революцию. Может быть, будет сражаться за Россию».
Вторая Отечественная вернула русским историю, которую отобрала у них Октябрьская революция и КР-1, с его абсолютным ужасом, насилием, попыткой универсальной переделки. Русские вновь начали становиться нормальным народом со своим прошлым. Ведь, действительно, СССР -название никогда не существовавшей страны (без прошлого) и страны, не связанной с определенной территорией (по Конституции 1924 г. в СССР могли в принципе войти все те государства, которые встали на путь коммунизма). То есть СССР в строгом смысле слова и не страна вовсе, а нечто совершенно иное: «мир-система» в интенции. И советский народ создавался как некая новая, никогда не бывалая, историческая общность (хотя и назовут его так позднее). У этой общности не должно было быть не только прошлого (истории), но и религии, собственности, семьи, права и т.д. У ее членов отнимались имена и присваивались «новоделы» - клички, как животным. «Интегратором» этой «исторической общности» являлись беспрецедентный массовый террор, вызывавший полностью парализующий человека страх, и коммунистическая идеология, состоявшая из низкопробной смеси вырванных из нормального контекста обрывков религии, науки, традиционных мифов, суеверий и пр.
И при первом столкновении с реальной угрозой всему этому пришел конец. Оказалось, что мы не СССР, а Россия, не Марлены, а Иваны, не «земшарная республика Советов», а «ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины», не «пролетарии всех стран.», а «Господи, помоги», не новые взаимоотношения полов, а «жди меня» и «ты у детской кроватки не спишь.».
. Совершенно очевидно: четыре года войны существенно трансформировали наше общество. Да просто сменились актеры исторической трагедии. Одни ушли навсегда, другие навсегда приобрели новый - бесценный! - социальный опыт. Тотальная переделка тридцатых была как бы отодвинута в сторону. - Из войны вышел Коммунистический режим-2. Он откажется от переделки и обратится к традиционно-русскому переделу. То есть русская история вернется в СССР, или СССР возвратится в русскую историю (не полностью, конечно, но - тенденция обозначилась)!
Таким образом, рождение и становление КР-2 совершенно отличны от генезиса его предшественника (КР-1). Да, тоже из войны, и войны еще более обезличенно-технизированной. Однако войны, ставшей Отечественной и - в интенции - Освободительной. Вторая Отечественная явилась великим подвигом и опытом преодоления русским народом Ленина-Сталина, советско-нацистских шашней, советско-германского вооруженного противостояния. Отечественная проросла сквозь все это. И потому в
125
великом страдании России на маршруте «Гражданская война - Гражданское общество» Отечественная занимает ключевые позиции. Отечественная обозначила начало конца Гражданской.
. Как тонко, глубоко, точно почувствовал все это тот, кого полагали «нэбожителем», «гениальным дачником», «эстетом, далеким от народа и чуждым ему», «внутренним эмигрантом».
«Хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно, предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание (выделено мною. - Ю.П.)». Да, иного исторического содержания у второй половины 40-х - начала 50-х не было (разумеется, был еще подвиг материального восстановления страны, но и он в конечном счете, хотя никто и не подозревал об этом, был тысячами нитей связан с грядущим).
. Отечественная дала нам «Доктора Живаго». Вообще-то, как теперь становится ясным, Борис Леонидович писал его всю жизнь, начиная еще с дореволюционных поэтических и прозаических опытов. Но написать смог лишь после Освободительной войны. Ведь и у него, как у всех наших главных выразителей, все по Пушкину - «и неподкупный голос мой / был эхом русского народа». Русские вновь обрели голос, когда затравленные и травящие друг друга массы стали возвращаться в состояние «народ», когда запуганный и пугающий все и вся обыватель («проваренный в чистках предатель», - с высокомерным отвращением молвил Осип Эмильевич) стал возвращаться в состояние «человек» («Жить и сгорать у всех в обычае, / Но жизнь тогда лишь обессмертишь, / Когда ей к свету и величию / Своею жертвой путь прочертишь»). - Слышите? Своею, а не классового врага, не «низшей» расы (по-русски: «жидов», «хачей», «азе-ров», «черножопых» и т.д.), не политического оппонента или конкурента по бизнесу. И эхом этого нового голоса явился «Доктор Живаго» (все то, что породила Революция, в целом находилось под спудом и ждало своего часа; вскоре он настанет.).
Заметьте: мы перескочили с одних рельсов на другие. Вместо попыток понять советскую историю и ответить на вопрос, почему власть приватизировала Великую Отечественную войну, разговор пошел о «стишках». - Но ведь это очевидно: русская литература есть квинтэссенция русской истории, так сказать, ее «продолжение другими средствами». Иначе говоря, это идеалтипическое выражение отечественной истории, ее эхо, которое само порождает новые исторические смыслы, человеческие типы, социальные ситуации.
Хорошо известно: наша классическая литература «уложилась» в сто лет (немало!). От романа «Евгений Онегин» (20-е-30-е годы XIX в.) до романа «Клим Самгин» (20-е-30-е годы ХХ в.). И все в ней: о бремени че-
126
ловеческого существования, о «невозможности» быть человеком, о «лиш-ности» всякого человека на Руси. И КР-1 это подтвердил, закрепил конституционно и залил кровавой (не сургучной) печатью (еще в 1918 г. появилась новая социально-правовая категория «лишенцы»; точнее: бесправно-расстрельная категория; так «лишние люди» стали «лишенцами»; так из гениальных прозрений, тоски и любви умнейших русских родился режим людоедства - а ведь действительно, лишних надо съесть; так, кстати, из немецкой классической и постклассической философии - от Фихте до Ницше, тоже сто лет! - выползло схожее с нашим, национал-социалистическое чудовище). Казалось бы: «Все расхищено, предано, продано, / Черной смерти мелькало крыло, / Все голодной тоскою изглодано ...» (ведь о том, что в «катакомбах» шла спасающая и спасительная работа, знало лишь абсолютнейшее меньшинство...).
И вот - «Доктор Живаго». Этот текст и ХХ съезд (о нем мы еще скажем) в самом прямом смысле слова вдохнули в нас жизнь... Все мы знаем зацитированные слова Г.В. Федотова, что «Капитанская дочка» самое христианское произведение русской литературы. Верно. Именно это пушкинское, а не мучительные попытки Федора Михайловича «явить миру образ русского Христа», не моральные искания зрело-позднего Толстого, не славянофильская утопия «Святой Руси». Верно, но для России XIX века, дореволюционной. Хотя, конечно, продолжало «работать» и в условиях Эсесесерии. Но необходимо было нечто иное и новое, сказанное современным (во всех отношениях) голосом. В этом смысле «Доктор» подобен «Капитанской дочке», христианство которой. в естественной, простой, свободной атмосфере, при всем ужасе и безобразии описываемого. Это и вправду «евангельский» текст. И потому могучий (помните: «могучая евангельская старость / и тот горчайший Гефсиманский вздох»).
Атмосфера «Капитанской дочки» позволила русскому человеку (к сожалению, только из культурно-привилегированной среды) в XIX столетии строить приемлемое общество, минимизировать рабство, варварство, насилие, творить. Все это унаследовал «Доктор» в совершенно новых формах и тонах. И от этого импульса Отечественной пошло-поехало. Гроссман, Окуджава, Современник, Таганка, Хуциев, К. Муратова, многое-многое другое. Проза, поэзия, театр, кино, живопись - высочайшего качества, тонкое, умное, новое, и возвращение тех, кто в двадцатые-тридцатые творил катакомбно. Все это великое искусство 50-80-х, вплоть до Бродского, Высоцкого, А. Германа, русского рока и даже до Александра Исаевича Солженицына, чей генезис, правда, сложнее, многообразнее. Но и его без Отечественной и ее эмансипационных последствий представить невозможно (хотя, в отличие от большинства «послевоенных» par excellence, он и, наверное, Бродский «вписаны» во всю русскую историю; которая их как будто ждала). И из этого же, конечно, корня - инакомыс-
127
лие, правозащитное движение, диссидентство в целом, т.е. помимо прочего, строительство гражданского общества.
Сегодня даже не важно (конечно, важно, но здесь о другом), какие идеи их вдохновляли и что они продуцировали сами. Главное: они начали строить, не спрося разрешения у начальства. Эта самостоятельность, эта свобода выбора и мужество и есть их грандиозный вклад в дело нашего выздоровления-возрождения.
И здесь пришла пора сказать о событии, которое конституировало КР-2, стало вторым (наряду с Войной) источником его легитимности, ключевым моментом его становления. Речь идет о русском Нюрнберге.
В 1956 г. руководство СССР-КПСС решилось на самоубийственный шаг: оно провело свой Нюрнбергский процесс. Я настаиваю на том, что ХХ съезд был русским Нюрнбергом. И потому никакого другого Нюрнберга в России уже не будет. При всей (внешней) скромности и «робости» саморазоблачения это было именно саморазоблачение, и заметим: одно из самых морально достойных событий русской истории за все ее тысячелетие, даже если оно стало возможным в результате острой внутрипартийной борьбы. То есть такая цель - саморазоблачение - и не ставилась. Кстати, подчеркнем, вследствие и после этого система была обречена, начался процесс эмансипации.
В перестроечные и постперестроечные годы много говорилось о необходимости Нюрнбергского суда над коммунистами-чекистами, над всей системой большевизма. И поскольку ничего подобного не получалось и не случилось, проницательные аналитики сделали вывод: русский народ не хочет каяться, не хочет очиститься; и это открывает возможности для новых трагических событий.
. ХХ съезд был проведен всего лишь через десять с небольшим лет после Великой Отечественной войны (не проигранной и, мягко говоря, не несправедливой). И мы сами выпустили из лагерей миллионы заключенных, а не победоносные оккупационные армии. И сами сказали о совершенных преступлениях.
Мало сказали, не все? Да, мало, не все.
Но что же на самом деле сделал Хрущев на ХХ съезде? - Его критики-либералы утверждают: «развенчал» Сталина и спас сталинскую (по сути) систему. Нет, Никита Сергеевич, сбросив отца народов с корабля современности, покончил со сталинским КР-1, режимом тотальной переделки и дал зеленый свет становлению и расцвету КР-2, номенклатурного режима передела.
Хрущев - не нами, конечно, придумано это сравнение - был Лютером коммунизма. Слишком рискованно и вольно? Возможно. И все же в истории христианства и коммунизма налицо параллели (пусть поверхностные, «внешние».). «Краткий курс», несомненно, подобие «Нового За-
128
вета». Правда, в отличие от последнего главный персонаж «Курса» фактически возглавлял авторский коллектив и корректировал-редактировал текст. Действительно, апостолы писали после гибели Учителя, а сталинские «райтеры» под его руководством, в смысле: под диктовку.
Вообще сталинизм структурно был схож с христианством. Бог-Отец -Ленин, Бог-Сын - Сталин, Бог-Дух Святой - Идеология (Маркс, Энгельс -пророки, «крестители») Церковь - Партия. И вот является Хрущев. Когда-то Лютер произнес: каждый сам себе священник. Так начиналось современное полисубъектное общество. Так христианство «приватизировалось» христианами и отменялась посредническая функция церковной иерархии. Никита Сергеевич «разоблачил» Сталина и тем самым сказал коммунистической номенклатуре: каждый сам себе сталин, мы все сталины, нам не нужен Сталин. Так коммунизм «приватизировался» номенклатурой, отменялась главная функция Сталина - «Ленин сегодня». Поэтому Усатого и вынесли из Мавзолея - не по чину брал. Поэтому началось возвращение к Ленину и борьба за подлинного (несталинского) Ленина. В результате возникла коммунистическая полисубъектность, особенно в мировом коммунистическом движении и мировой социалистической системе.
Разумеется, плюрализация и демонополизация коснулись Идеологии (Святый Дух) и Партии (Церковь). Единства в них не стало. Понятно, что вслед за коммунистическим протестантизмом возникла и коммунистическая Контрреформация. Это - неосталинизм. И заметим: Вольтерово «раздавить гадину», обращенное к церкви на излете христианской эпохи, в пору острейшего кризиса христианства, вполне корреспондирует главному требованию «перестройки», эпохи угасания и смертельного кризиса коммунизма: «убрать 6-ю статью Конституции». То есть «раздавите гадину -партию».
Убрав Сталина, Хрущев ликвидировал и его Систему. Сталин был в ней главным, системообразующим элементом, субстанцией. Без Сталина и система оказалась другой. КР-1 - это Сталин-Система, КР-2 - сталинская система. «Все», т.е. номенклатура, стали коллективным «сталиным» (отчасти схожее мы можем обнаружить после смерти Петра I, когда аристократия временами натягивала на себя мундир Самодержца-Моносубъекта и в стране устанавливалась система «коллективного руководства».).
.Вот, собственно, и все. ХХ съезд, помимо того, что покончил с самым страшным в истории режимом массовидного террора и суицидального самопожирания, позволил реализоваться двум социальным потенциалам: номенклатурократии и гражданскому обществу. Оба этих потенциала и реализовались в Коммунистическом Режиме-2. Этот строй, пережив революцию конца 80-х - начала 90-х годов, мутировав, существует и сегодня. Его начало во Второй Отечественной.
129
Послесловие
Наивные люди, даже такие опытные и знающие, как, скажем, Марк Раев («Understanding the imperial Russia»), полагают, что ancien régime погибают, поскольку что-то «исчерпали» в себе («все»), что-то не смогли решить и т.п. В том-то и дело, что нет. Режимы гибнут на взлете, когда «сладкая жизнь» откармливает крепких и эффективных протестантов. И еще есть одна весьма неприятная закономерность: французская, русская и немецкая (1933) революции случились на фоне (наверное, и в результате) демографического взрыва (об этом в своей известной книге убедительно и ярко говорит В.П. Булдаков; но на русском только материале). Здесь, видимо, порядок не выдерживает избыточных энергий, которые до поры до времени «гуляют сами по себе». А затем нечто канализирует их (эти энергии) на разрушение.
Когда в гору пошел парламентаризм и вообще принцип представительства? В Англии в XVIII в., т.е. после революции. Во Франции в XIX в., т.е. после революции. Герцен писал: «Европа догадалась.., что представительная система - хитро придуманное средство перегонять в слова и бесконечные споры, и общественные потребности, и энергическую готовность действовать»1.
Правильно, именно - перегонять в слова, парламент - говорильня. Но ведь была и традиция всяких там генеральных штатов, рейхстагов, парламентов; традиция, уходящая в века. А до этого - церковные соборы и «съезды», где в «слова перегонялись» вопросы веры, центральные тогда. -Оказалось, что это путь свободы и права.
Типологически схожие вопросы решала Русская Система на путях рабства и бесправия, причем всегда.
Говоря языком Гегеля, они предпочли Aufhebung, мы - Verneinung.
.Революция per se, безусловно, способ снятия проблем, связанных с усложнением социальной ткани. То есть всякая революция есть упрощение. Самое «развитое», плюральное, социально богатое общество -интенционально предреволюционное. Если, образно говоря, революция заканчивается парламентом, сложность восстанавливается, если диктатурой, то - нет.
Какие еще послесловия о революциях в контексте «understanding Russia» возможны? - Результатом Русской Революции (1860-1930) стала полная историческая аннигиляция приемлемой страны. Результат революции конца ХХ столетия - сохранение неприемлемой постоктябрьской России (несмотря на отказ от коммунистической системы) и политико-экономическая победа социального авангарда (номенклатуры, ее истори-
1 Герцен А.И. Избранные философские произведения: В 2 т. - М., 1946. - Т. 2. -
С. 69. 130
ческих союзников и попутчиков), русского массового модерного человека, и очередное поражение русского либерализма, крушение русской надежды. В очередной раз, говоря языком героев Достоевского, «русский бог спасовал перед дешевкой».
Тем не менее как никогда велики шансы вновь стать приемлемым народом. Есть и опыт, и люди; не сомневаемся, Россия вновь попробует это сделать.
