CC BY
29
РАЗМЫШЛЕНИЯ, СООБЩЕНИЯ, КОММЕНТАРИИ
Ю. С. Пивоваров
«ВТОРАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ» И СОВРЕМЕННАЯ РОССИЯ
(К ВОПРОСУ О РОДОСЛОВИИ ПОСЛЕСОВЕТСКОГО СТРОЯ)
Пивоваров Юрий Сергеевич - академик РАН,
директор ИНИОН РАН.
Первая половина 2010 г. прошла под знаком войны. Великой Отечественной войны, как всех учили в школе. Внимание к ней нагнеталось изо всех сил. Пафоса расточили немеренно. Порою казалось, что нас вновь хотят окунуть в ту военную атмосферу. Некоторые «заигрались» настолько, что сами себя стали воспринимать едва ли не как фронтовиков. «Репортажи» (телевизионные, газетные) со съемок фильма Н.С. Михалкова «Утомленные солн-цем»-11 напоминали сводки с поля боевых действий. Он сам и его актеры держали себя так, как будто только что вышли из-под пуль. Наверное, к этому следовало бы отнестись иронично (не к памяти о войне, а к «мероприятиям» с ней связанным), а вот не получалось. За пропагандой, игрой-мишурой, наверняка не всегда оправданной тратой денег, стояло нечто очень серьезное и важное для нашей сегодняшней жизни (еще раз: память о войне не подлежит ревизии; имеется в виду не уточнение знания и оценок, а память о подвиге, жертвах, преступлениях, в том числе и своих, войну усугубивших).
Так может быть поэтому власть и общество буквально растворились в теме «Отечественная...»? Или это громаднейшее, страшное, великое, кровавое событие, несмотря на «65 лет», все еще не стало «историей», не изжита его боль, травма? Или культивирование памяти о войне, начатое в далекие советские годы, принесло плоды, и новые поколения так же опалены этим, как, к примеру, мое и чуть старшее?
.А вот, скажем, Революция Семнадцатого - не менее важное событие. Но говорят о ней несравнимо «экономнее». Хотя на ход мировой истории она оказала куда большее влияние (я об Отечественной, а не о Второй мировой; и хотя Отечественная - часть Мировой, вспоминают-то у нас не Вторую империалистическую; вообще соотношение Отечественной и Мировой сложнее,
чем части и целого). Или, скажем, то, что опять же в школе нам называли «коллективизацией». Разве это менее «судьбоносно», чем Война?
...Кстати, попутно о названиях. Определи «коллективизация» - один смысл, если вдруг «голодомор», «раскрестьянивание» и т.п., то совсем-совсем другой. Или «Великая Отечественная.», а в противовес, как уже прорывается в русских текстах, - «советско-нацистская.» Разные содержания высвечивают из разных слов.
* * *
Но - к Войне. Власть абсолютно мотивированно схватилась за нее. Отдашь - легитимности не будет (собственно, вот и ответ на мои вопросы). Ведь Власть, Режим, Социальный Строй всегда знают, где их корни. Знанием не научным, не рефлексивным, если можно так сказать, а - животным, природным. - Современная Властная Россия, Управляющий Режим и Господствующая Социальность вышли из Войны, являются ее порождением, коренятся в ней. - С первого, привычного, взгляда - это чушь какая-то. Разве нынешняя Россия не родилась из Перестройки, событий 91-93-го, вообще 90-х годов и начала нового века? - Да, и из них тоже. Однако в основе своей -из Войны.
И ничего странного и удивительного здесь нет. Ведь и предшествовавший режим родился из Войны. Первой мировой. Да, да, я о большевистском режиме. Он начал складываться в ходе той самой Первой. И, конечно, никто тогда и предположить не мог, что выплавляется нечто небывалое. И сами большевики тоже ничего не знали и в том процессе не участвовали. Во-первых, воспитывался «массовый человек» - новый социальный индивид, проживающий свою жизнь в кипящем многомиллионном котле. Во-вторых, этот «массовый человек» сразу же был помазан Войной - кровью, убийством, безжалостностью, бессердечностью и пр. Но какой Войной! Массовой, бесконечной (и вправду сказать, начавшись в 14-м, когда была завершена? в 45-м? в 89-м?), технической и анонимной. - На два последних ее свойства следует обратить особое внимание.
Ленинизм-сталинизм, гитлеризм, маоизм и т.п. стали возможны тогда, когда появилась и реализовалась техническая возможность анонимных массовых убийств. Первая мировая («Великая война» - у англичан, французов и др., но не у немцев и русских) научила человека (миллионы людей) уничтожать себе подобных с большой дистанции с помощью каких-то сложных устройств, без всякого физического перенапряжения и - главное - без личного соучастия-сопереживания в убийстве, так сказать, имперсонально, «ничего личного». На этом и были построены тоталитарные режимы ХХ в.
Евреев массово убивали уже не в ходе массовых погромов, где христиане-антисемиты, представленные своим боевым авангардом, встречались со своими жертвами лицом к лицу. Евреев убивали в специально отведенных местах в газовых камерах. Штурмбанфюрер утром дома попил кофе, поцеловал жену и милых детишек, напомнил, что вечером приглашены к Шульцам послушать Шумана и поужинать, пришел на работу, получил задание на сегодняшний день, из своего бюро отправился на объект и, вспомнив, что надо написать матушке, она заждалась, открыл газ. Вечером Шуман, веселый разговор с Шульцем (коллегой), чуть-чуть больше пива, чем надо. В целом неплохой день. Массовый русский зэк умирал от голода и холода в вечной мерзлоте, исчезал в тюрьмах, надрывался в шахтах и на лесоповале, и никто лично к этому не был причастен. Система. «Мы ничего не знали». «Таковы были приказы». Майор утром поел вчерашних щей, опохмелился, напомнил жене, что вечером идут к Семеновым, Степану Гаврилычу рыбца из Астрахани прислали, пришел в лагуправление, сактировал семерых умерших ночью, шестую бригаду отправил на дальнюю делянку, велел сократить норму жиров, прочитал газету, а вечером хорошо пил и пел со Степаном. Ужравшись, велели привести двух новых «бандеровцев» и заставили их голыми плясать на 40 -ном морозе. Во потеха была, Степа даже от восторга блеванул. Эх, хорошо все-таки.
Во многом это следствие отделения факта убийства от непосредственного - глаза в глаза - участия в нем. Разумеется, это не единственная причина торжества тоталитарных диктатур. Но - необходимая. Другое дело, что это «выстрелило» в России и Германии, а в значительной части мира не случилось. Значит там взрывоопасных проблем накопилось меньше, и защитные социальные механизмы были надежнее...
В-третьих, - возвращаемся к Первой войне - зарождалась, укреплялась, утверждалась «чрезвычайщина» как способ решения внезапно возникавших и неотложных вопросов. А во время войны почти все они таковы, т.е. неожиданны и неотложны. Если же она длительная, тотально-массовая и тотально-техницизированная, то чрезвычайщина становится системой. Системой чрезвычайного управления. Системой планирования чрезвычайных мер. Этим наносится страшный удар по основам европейской и европейски ориентированной социальной жизни - правовому конституционному государству и гражданскому обществу.
В-четвертых, власть берет на себя роль Главного Планировщика, Сборщика и Распорядителя жизненно важными ресурсами. В военный же период тенденция к сокращению ресурсов усиливается. «Забыть» эту роль после войны власти непросто. В-пятых, в условиях войны существенно повышается значение насилия как метода управления. Ну и так далее.
Это идеальная модель вызревания большевизма (и нацизма). В реальной жизни было сложнее. В годы Первой мировой в России выросло Гражданское Общество. Если отбросить негативные стереотипы восприятия Русской Власти эпохи Войны, увидим, что и Власть многому училась и росла («министерская чехарда», «распутинщина» и т.п. - разве это было определяющим?). Но в Семнадцатом и Общество, и Власть разлетелись в пух и прах под напором Общинной и других революций (в первом выпуске «Трудов по россиеведению» я писал об этом). И, напротив, энергия напора этих революций напитала большевизм, сначала как движение, затем как режим. И он, побив всех остальных, стал на ноги и поволок Россию за собой.
Безусловно, Гражданская война катастрофически ухудшила все условия жизни и тем самым сказочно укрепила Режим, сформировав, выдвинув нужных людей - тех, кто прошел жестокий отбор безостановочного убийства и жесточайшего насилия как единственного метода побеждать и управлять. Но без решающего вклада Первой мировой большевизм бы не состоялся. Это она стала питательной и воспитательной средой Коммунистического Режима-1.
Попутно замечу: несмотря на ошеломительную новизну этого монстра, он не был первым, рожденным из комбинации внешней и гражданской войн. Режим Ивана Грозного стал результатом и следствием Ливонской войны и опричнины, в их ходе он кристаллизовался, рос, мужал. Режим Петра Великого оформлялся в битвах Северной войны и систематического насилия, обрушенного на собственный народ этим кумиром будущих русских «европейцев», западников, либералов. Забегая вперед скажу, что каждый раз после смерти насильников-демиургов «номенклатура» пыталась взять реванш. Отложенная в силу ряда причин Смута грохнула в 1598 г., а затем уже без отлагательств: в 1725 г. началась Смута дворцовых переворотов, и в 1953 г. номенклатура начала Смуту оттепели, реформ, послаблений.
Итак, Коммунистический Режим (КР)-1. Зарождение где-то около 19151916 гг., угасание - в 1941-1942 гг. (почему так - объясню ниже). Это режим тотальной и перманентной революции как вширь (по всему земному шару), так и вглубь (до паренхимы надпочечников абсолютно всех - без исключения! - индивидов). Направление главного удара («вширь» или «вглубь») зависит от конъюнктуры момента. Метод - всеобщее, абсолютное насилие, стремление к переделке всего и вся. Забегая вперед и чуть в сторону: Россия знает в основном два типа режима - переделки и передела; соответственно: грозненский, петровский, сталинский - переделка, постгрозненский, постпетровский, постсталинский - передел; типологически это схоже с двумя принципами жизнедеятельности Русской Системы - уездным и удельным (см.: Политическая наука. - М.: ИНИОН, 1997. - № 2-3); причем переделка всегда выдыхается (нередко со смертью Главного) и «вырождается» в передел (как правило, Главный здесь - лишь первый из передельщиков). Полагаю, что это
более адекватная модель, нежели яновская с реформами, контрреформами и стагнацией, поскольку природа и социальные последствия реформ и т.д. совсем не таковы, какими предполагаются нормальной и нормативной западной наукой; иначе говоря, «реформа» и т.д. могут означать совершенно различные по своей сути действия. Это также, представляется мне, более эффективный подход, чем продемонстрировал Ален Безансон в своей известной работе 1976 года «Краткий трактат по советологии, предназначенный для гражданских, военных и церковных властей», где история СССР дана как постоянная смена двух режимов, двух моделей советской политики - военного коммунизма (ВК) и НЭПа: 1917-1921 - ВК1; 1921-1928 - НЭП1; 1929-1941 - ВК2; 1941-1945 - НЭП2; 1946-1953 - ВК3; 1953 - далее НЭП3. Если «загнать» советскую историю в эту схему, в этот ритм, пропадет своеобразие каждой эпохи; останется лишь монотонное, автоматическое движение типа «вздох»-«выдох» - всё, сплошная биология.
КР-1 - совершенно безгарантийная система. Записав в своей Конституции 1936 г. кучу гарантий трудящимся, большевики лишили их главной гарантии - на жизнь (веру, свободу, собственность, социальный выбор). Когда-то Павел Пестель предлагал России систему гарантийной деспотии, в рамках которой люди подпадали под власть жесточайшей диктатуры, но получали немалые социальные гарантии. Его подельник Никита Муравьёв, напротив, хотел облагодетельствовать отечество системой безгарантийной свободы - у тебя все права свободного гражданина, однако не предусмотрено никаких социальных гарантий; свободен и никому-не-нужен. - Большевики-мичуринцы скрестили пестелевскую деспотию с муравьёвской безгарантий-ностью. Но пошли еще дальше. Свою безгарантийную диктатуру объявили царством свободы и социального обеспечения.
И еще: КР-1 работал в крестьянской стране, т.е. был возможен только в ней. Да, он разрушил Россию как крестьянскую страну, «раскрестьянил» самого сельского жителя, резко ускорил процесс урбанизации, однако, повторю, то, каким он был, обусловлено во многом крестьянским характером тогдашнего русского мира. КР-1 потому-то и побил крестьянство, что оно было главной его «окружающей средой» (правда, и питательной; но это уже другая тема).
* * *
.Но вот пришла Вторая мировая война и в целом не затронула КР-1. «Момент истины» для него настал 22 июня 1941 г. И хотя Вячеслав Молотов, на то время начальник № 2 в СССР, сразу же заявил о громадности угрозы, нависшей над страной, судя по целому ряду признаков Сталин и его окружение еще не поняли катастрофичность происшедшего. До самого конца июня
«Правда» давала ложную информацию о происходившем на фронте. Не было даже косвенных намеков на страшную катастрофу. И здесь, наверное, сыграло свою роль не только вполне понятное стремление не раздувать панических настроений, но и нормальное человеческое чувство: невозможно в такое поверить. Конечно, и остатки самоуверенности, и надежды, что вот-вот все развернется в другую сторону. И лишь выступление Сталина по радио 3 июля, тон его речи, сказанное им стали настоящим психологическим началом Войны. «Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой.»
Хотя 23 июня в первом же после нападения нацистов выпуске «Правды» большой русский патриот Ем. Ярославский зафиксировал: «Великая Отечественная война советского народа», до Великой Отечественной еще было далеко. К тому же, бывало, и ошибались. В 14-м тоже заявили: «Вторая отечественная», «Великая всемирная(?) отечественная», «Великая отечественная». В Петрограде с 30 августа 1914 г. выходило даже печатное издание «Великая отечественная война». И что? - Не на такую патетическую масштабность потянули, да и надобности не было. Речь не шла о том: «быть или не быть».
Масштаб катастрофы 41-го (в 42-м она продолжилась) был беспрецедентным. Военное и государственное поражение. РККА образца июня практически перестала существовать. Немец взял до 1 млн. км2 и подмял под себя около 65 млн. человек. - Да, что там, вермахт уже входил в Москву. 30 ноября в зимнюю ночную пургу немецкие мотоциклисты были обнаружены в районе Химок, вблизи нынешней станции метро «Речной вокзал». В ночь на
1 декабря был сброшен авиадесант на Воробьевы горы и в Нескучный сад. До Кремля оставалось 4 км (см.: 1, с. 528).
«Зима, Барклай иль русский бог». Не морозы, не Жуков, не гнилой сталинский режим, посыпавшийся от сокрушительных ударов германцев, но -люди, которые в ходе войны вновь станут народом, а не классами, прослойками, винтиками, которые начнут вспоминать: отечество, Родина, семья, дом, а не «троцкистско-бухаринские убийцы», «мировая революция», «пятилетка в четыре года». В фильме Алексея Германа «Двадцать дней без войны» фронтовик, которого гениально играет Юрий Никулин, выступает на заводском митинге в тылу, куда он ненадолго попал. И спокойно, буднично, хотя и с внутренней гигантской силой, говорит: «Они думали, что победят они, а победим мы». В этот момент и его лицо, и лица рабочих (женщин и подростков в основном) настолько убедительно несокрушимы, они настолько убеждены в своей правоте, что абсолютно ясно - победа будет за нами. Началась Отечественная война и более того - Освободительная для русского народа. От сталинского коммунистического режима. Еще раз: Отечественная стала, помимо прочего, войной за самоэмансипацию народа от людоедской системы, стала первым этапом самоосвобождения.
Кстати, и Людоед начал что-то понимать. Еще 30 сентября в разговоре с американским дипломатом, будущим послом США в СССР У.А. Гаррима-ном, заметил: «Мы знаем, народ не хочет сражаться за мировую революцию... Может быть, будет сражаться за Россию» (1, с. 529). - Потом в речи на параде 7 ноября - его знаменитый ряд наших великих предков, в разные эпохи спасавших родину. И, наконец, через несколько дней после развертывания контрнаступления советских войск под Москвой со всех военных газет снимается лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (10 декабря) (там же, с. 530).
Итак, Война перестает быть советско-нацистской, советско-германской, постепенно превращаясь в Отечественную и освободительную. В ней вновь обретены Отечество и история. Когда-то Первая Отечественная 1812 г. принесла русским будущее, их собственное великое будущее. До этого мы жили заемным (у Европы) умом, временем, будущим. Оно рисовалось нам по «ихним» стандартам. А теперь у нас было наше. Ведь мы совершили такое! И еще совершим! И дойдем (дошли) до Парижа! Голова закружилась от восторга (за несколько десятилетий до того предтеча главной русской славы А.В. Суворов, в спазме самолюбования и гордости, восклицал: «Мы - русские! Какой восторг!»). И, закружившись, создала великую культуру.
Вторая Отечественная вернула русским историю, которую отобрала у них Октябрьская революция и КР-1, с его абсолютным ужасом, насилием, попыткой универсальной переделки. Русские вновь начали становиться нормальным народом со своим прошлым. Ведь, действительно, СССР - название страны, возникшей из 1917 и 1922 гг., без малейшего намека на прошлое в своем имени. И, как я уже неоднократно писал, страны, не связанной с определенной территорией (по Конституции 1924 г. в СССР могли в принципе войти все те государства, которые встали на путь коммунизма). То есть СССР в строгом смысле слова и не страна вовсе, а нечто совершенно иное. «Мир-система» в интенции. И советский народ строился как некая новая, никогда не бывалая, историческая общность (хотя и назовут его так позднее). У этой общности не должно было быть не только прошлого (истории), но и религии, собственности, семьи, права и т.д. У ее членов отнимались имена и присваивались «новоделы» - клички, как животным. «Интегратором» этой «исторической общности» являлись беспрецедентный массовый террор, вызывавший полностью парализующий человека страх, и коммунистическая идеология, состоявшая из низкопробной смеси вырванных из нормального контекста обрывков религии, науки, традиционных мифов, суеверий и пр.
И при первом столкновении с реальной угрозой всему этому пришел конец. Оказалось, что мы не СССР, а Россия, не Марлены, а Иваны, не «зем-шарная республика Советов», а «ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины», не «пролетарии всех стран.», а «Господи, помоги», не новые взаимоотношения полов, а «жди меня» и «ты у детской кроватки не спишь.» 140
Но во время войны произошло и иное. Страну сотрясла «демографическая» катастрофа, изменившая общество. Вот некоторые цифры. Погибли или умерли свыше 26 млн. человек, т.е. примерно 16% всего населения. Из них 10 млн. - военные потери, 11 млн. - прямые гражданские, 5 млн. - повышенная смертность гражданского населения. Другими словами, смерть коснулась всех - и фронтовиков, и тыловиков, и мужчин, и женщин, и молодых, и не очень. 65 млн. человек - почти 40% советских людей - оказались в оккупации. 30 млн. мужчин и 600 тыс. женщин были призваны в армию (чуть более
1 млн. взяли из ГУЛАГа). Это - 18% населения. 17 млн. человек были эвакуированы на восток (10%). 3 млн. - побывали за границей (менее 2%). Более 4 млн. (57% - женщины) - депортированы (в основном) в Германию.
2 млн. - осуждены военным трибуналом (650 тыс. - за сотрудничество с немцами, 200 тыс. - к смертной казни), 1 млн. человек погибли в ГУЛАГе (в 1942 г. смертность там достигла 20%). В первые месяцы войны в плен взяли
3 млн. 300 тыс. Из них более 2 млн. (60%) умерли или были казнены немцами до конца 1941 г. Всего попало в плен за годы войны 5 млн. 400 тыс., из них выжили и вернулись примерно 1 млн. 600 тыс. (менее 30%). В Ленинграде от голода и холода умерли более 700 тыс. человек.
В мае 1945 г. в ВКП(б) состояли 5 млн. 700 тыс. членов. Около 70% вступили в партию в годы войны.
Новая страна, новая партия. - Совершенно очевидно: четыре года войны существенно трансформировали наше общество. Да просто сменились актеры исторической трагедии. Одни ушли навсегда, другие навсегда приобрели новый - бесценный! - социальный опыт. Тотальная переделка 30-х была как бы отодвинута в сторону. - Из войны вышел Коммунистический режим-2. Он откажется от переделки и обратится к традиционно-русскому переделу. То есть русская история вернется в СССР, или СССР возвратится в русскую историю (не полностью, конечно, но - тенденция обозначилась)!
Таким образом, рождение и становление КР-2 совершенно отличны от генезиса его предшественника (КР-1). Да, тоже из войны и войны еще более обезличенно-технизированной. Однако войны, ставшей Отечественной и - в интенции - Освободительной. Вторая Отечественная явилась великим подвигом и опытом преодоления русским народом Ленина / Сталина, советско-нацистских шашней, советско-германского вооруженного противостояния. Отечественная проросла сквозь все это. И потому в великом страдании России на маршруте «Гражданская война - Гражданское общество» Отечественная занимает ключевые позиции. С Отечественной началось начало конца Гражданской.
* * *
.Как тонко, глубоко, точно почувствовал все это тот, кого полагали «нэбожителем», «гениальным дачником», «эстетом, далеким от народа и чуждым ему», «внутренним эмигрантом», а сам себя он называл «мечтателем и полуночником»; уже в 44-м он фиксирует: «Все нынешней весной особое, / Живее воробьев шумиха. / Я даже выразить не пробую, / Как на душе светло и тихо. / Иначе думается, пишется, / И громкою октавой в хоре / Земной могучий голос слышится / Освобожденных территорий. / Весеннее дыханье родины / Смывает след зимы с пространства / И черные от слез обводины / С заплаканных очей славянства. / Везде трава готова вылезти, /...» И так далее. Там еще есть: «Сорвавши пелену бесправия, / Цветами выйдут из-под снега». Внешне - это, конечно, о наших победах начала 44-го, о предполагаемом походе в Европу, в славянские земли. Внутренне же все пронизано свободой, светом, предчувствием весеннего обновления, радостных перемен. -Он ошибся? Послевоенный зажим, страшная последняя сталинская восьмилетка (45-53) разве не свидетельство краха всех этих абсолютно необоснованных и поверхностных надежд - ожиданий? Разве это не «бред торопливый полубезумного болтуна» (сказано им по другому «поводу», гораздо более благородному)?
Нет, он не ошибся. И сам об этом напишет через несколько лет: «Хотя просветление и освобождение, которых ждали после войны, не наступили вместе с победою, как думали, но все равно, предвестие свободы носилось в воздухе все послевоенные годы, составляя их единственное историческое содержание (выделено мною. - Ю.П.)». Да, иного исторического содержания у второй половины 40-х - начала 50-х не было (разумеется, был еще подвиг материального восстановления страны, но и он в конечном счете, хотя никто и не подозревал об этом, был мотивирован и тысячами нитей связан с грядущим).
.Отечественная дала нам «Доктора Живаго» (может быть, «Спектор-ский», написанный до войны, эстетически сильнее и новее, но в историческом смысле менее животворен). Вообще-то, как теперь становится ясным, Борис Леонидович писал его всю жизнь - начиная еще с дореволюционных поэтических и прозаических опытов. Конечно, не будь Революции, мы бы ничего этого («этого» - не только плодов творчества «the first our poet», как сказала о нем Ахматова, но и ее самой, и Цветаевой, и Мандельштама, и Платонова, и Булгакова, и Зощенко, и других) не имели. Писать-то писал, но написать смог лишь после Освободительной войны. Ведь и у него, как у всех наших главных выразителей, всё по Пушкину - «и неподкупный голос мой / был эхом русского народа». Русские вновь обрели голос, когда затравленные и травящие друг друга массы стали возвращаться в состояние «народ», когда
запуганный и пугающий всё и вся обыватель («проваренный в чистках предатель», с высокомерным отвращением молвил Осип Эмильевич) стал возвращаться в состояние «человек» («Жить и сгорать у всех в обычае, / Но жизнь тогда лишь обессмертишь, / Когда ей к свету и величию / Своею жертвой путь прочертишь». - Слышите? Своею, а не классового врага, не «низшей» расы (по-русски: «жидов», «хачей», «азеров», «чурок» и т.д.), не политического оппонента или конкурента по бизнесу). И эхом этого нового голоса явился «Доктор Живаго» (все то, что породила Революция, в целом находилось под спудом и ждало своего часа; вскоре он настанет.)
Заметьте: я перескочил с одних рельсов на другие. Вместо попыток понять советскую историю и ответить на вопрос, почему власть приватизировала Великую Отечественную войну, разговор пошел о «стишках». - Но ведь это очевидно: русская литература есть квинтэссенция русской истории, так сказать, ее «продолжение другими средствами». Иначе говоря, это идеалти-пическое выражение отечественной истории, ее эхо. Которое само порождает новые исторические смыслы, человеческие типы, социальные ситуации.
Хорошо известно: наша классическая литература «уложилась» в 100 лет (немало!). От романа «Евгений Онегин» (20-30-е годы XIX в.) до романа «Клим Самгин» (20-30-е годы ХХ в.). И все в ней: о бремени человеческого существования, о «невозможности» быть человеком, о «лишности» всякого не-стадного, стороннего человека на Руси. И КР-1 это подтвердил, закрепил конституционно и залил кровавой (не сургучной) печатью (еще в 1918 г. появилась новая социально-правовая категория «лишенцы»; точнее: бесправно-расстрельная категория; так «лишние люди» стали «лишенцами»; так из гениальных прозрений, тоски и любви умнейших русских родился режим людоедства - а ведь действительно лишних надо съесть; так, кстати, из немецкой классической и постклассической философии - от Фихте до Ницше, тоже 100 лет! - выползло схожее с нашим, национал-социалистическое чудовище). Казалось бы: «Все расхищено, предано, продано, / Черной смерти мелькало крыло, / Все голодной тоскою изглодано.» (ведь о том, что в «катакомбах» шла спасающая и спасительная работа, знало лишь абсолютнейшее меньшинство .)
И вот - «Доктор Живаго». Этот текст и ХХ съезд (о нем мы еще скажем) в самом прямом смысле слова вдохнули в нас жизнь (то, что Мыкита скоро будет соучаствовать в убийстве Бориса Леонидовича, есть символический (но не для Б.Л.) пролог КР-2). Главное в «Докторе.» не литература, но -христианство. И вот в каком смысле.
Все мы знаем зацитированные слова Г.В. Федотова, что «Капитанская дочка» самое христианское произведение русской литературы. Верно. Именно это пушкинское, а не мучительные попытки Федора Михайловича «явить миру образ русского Христа», не моральные искания зрело-позднего Толсто-
го, не славянофильская утопия «Святой Руси». Верно, но для России XIX в., дореволюционной. Хотя, конечно, продолжало «работать» и в условиях Эсе-сесерии. Но необходимо было нечто иное и новое, сказанное современным (во всех отношениях) голосом. В этом смысле «Доктор» подобен «Капитанской дочке», христианство которой не в (гениальном) выдумывании князя Льва Николаевича Мышкина, не в (гениальных) сценах «Братьев Карамазовых» и «Бесов», не в (гениальной) диалектике духовного восхождения «Преступления и наказания», не в толстовском «Мне отмщение и аз воздам» и прозрении Нехлюдова «Воскресения» (может быть в обоих случаях лучшей мировой прозе), а в естественной, простой, свободной атмосфере. При всем ужасе и безобразии описываемого. Это и вправду «евангельский» текст. И потому могучий (помните: «могучая евангельская старость / и тот горчайший Гефсиманский вздох»). Атмосфера «Капитанской дочки» позволила русскому человеку (к сожалению, только из культурно-привилегированной среды) в XIX столетии строить приемлемое общество, минимизировать рабство, варварство, насилие, творить. Все это унаследовал «Доктор» в совершенно новых формах и тонах (у В.О. Ключевского есть работа «Евгений Онегин и его предки», в которой он с потрясающей достоверностью историка, художника, психолога «реконструирует» родословную нормативного героя русской литературы; я же скажу: Юрий Андреевич Живаго был прапраправнуком Петра Андреевича Гринева.).
И от этого импульса Отечественной пошло-поехало. Гроссман, Окуджава, «Современник», Таганка, Хуциев, К. Муратова, многое-многое другое. Проза, поэзия, театр, кино, живопись - высочайшего качества, тонкое, умное, новое, и возвращение тех, кто в 20-30-е творил катакомбно. Все это великое искусство 50-80-х, вплоть до Бродского, Высоцкого, А. Германа, русского рока. И даже до Александра Исаевича Солженицына, чей генезис, правда, сложнее, многообразнее. Но и его без Отечественной и ее эмансипационных последствий представить невозможно (хотя, в отличие от большинства «послевоенных» par excellence, он и, наверное, Бродский «вписаны» во всю русскую историю, которая их как будто ждала; это ведь их в своем «Поэте» (а не современников) приветствовала и предчувствовала Марина Ивановна: «Он тот, кто смешивает карты, / Обманывает вес и счет, / Он тот, кто спрашивает с парты, / Кто Канта наголову бьет, / Кто в каменном гробу Бастилий - / Как дерево в своей красе. / Тот, чьи следы - всегда простыли, / Тот поезд, на который все / Опаздывают.»; с младых лет помню: Жозеф де Местр, такая романтическая русская «легенда», обещал петербургскому свету - явится, явится еще с той же Волги Пугачёв, но с университетским дипломом; действительно, Бог не спас, явился; я же по аналогии и ретроспективно: пусть не Добрармия, не вообще Освободительная армия Юга России, с Дона, Ростова-
на-Дону, но пришел оттуда человек и по его любимой поговорке произошло: «Одно слово правды весь мир перетянет». Перетянуло).
И из этого же, конечно, корня - инакомыслие, правозащитное движение, диссидентство в целом. То есть помимо прочего, строительство гражданского общества. Сегодня даже не важно (конечно, важно, но здесь о другом), какие идеи их вдохновляли и что они продуцировали сами. Главное: они начали строить, не спросив разрешения у начальства. Эта самостоятельность, эта их свобода выбора и мужество и есть их грандиозный вклад в дело нашего выздоровления-возрождения.
И здесь пришла пора сказать о событии, которое конституировало КР-2, стало вторым (наряду с Войной) источником его легитимности, ключевым
моментом его становления. Речь идет о русском Нюрнберге.
* * *
В 1956 г. руководство СССР-КПСС решилось на самоубийственный шаг: оно провело свой Нюрнбергский процесс. Я настаиваю на том, что ХХ съезд был русским Нюрнбергом. И потому никакого другого Нюрнберга в России уже не будет. При всей (внешней) скромности и «робости» саморазоблачения это было именно саморазоблачение и заметим: одно из самых морально достойных событий русской истории за все ее тысячелетие. Даже если оно стало возможным в результате острой внутрипартийной борьбы. То есть такая цель - саморазоблачение - и не ставилась. Кстати, подчеркнем, вследствие и после этого система была обречена, начался процесс эмансипации.
В перестроечные и постперестроечные годы много говорилось о необходимости Нюрнбергского суда над коммунистами-чекистами, над всей системой большевизма. И поскольку ничего подобного не получилось и не случилось, проницательные аналитики сделали вывод: русский народ не хочет каяться, не хочет очиститься; и это открывает возможности для новых трагических событий. - Конечно, эти критики правы. Ничего такого мы не хотим. Но только ли мы?
Вот что пишет немецкая исследовательница Юта Шерер: «Переход от диктатуры к демократии был крайне трудным и длительным процессом. 1945-й год не стал точкой отсчета, знаменующей начало новой немецкой истории. Не было какой-то готовой нормы, к которой можно было бы перейти. Сразу после окончания войны не произошло решительного разрыва с наследством Третьего рейха. Огромное большинство немцев стремилось к материальному и психологическому возрождению, вытесняя из сознания реалии нацистского государства, только-только ставшие прошлым. Нюрнбергские процессы, которые, по замыслу держав-победительниц, должны были сыграть также и воспитательную роль, оставляли немцев равнодушными или вы-
зывали неприятие - населению Германии хотелось достичь хоть какой-то "нормализации". Осознания преступного характера национал-социализма не произошло. Господствовало мнение, что все происходящее - это просто суд победителей над побежденными. Преступления Третьего рейха в общественном сознании уравнивались с ущербом, нанесенным немецким городам бомбардировками союзников, а признание массовых национал-социалистических организаций преступными воспринималось как огульное коллективное обвинение всего народа»1.
И далее: «Навязанная западными союзниками денацификация в Западной Германии была малоуспешной. Уже в 1949 году был принят закон об амнистии, который открыл многочисленным бывшим национал-социалистическим чиновникам и кадровым военным путь в государственные структуры и заново формируемую армию. И вряд ли экономическое возрождение и перевооружение ФРГ могли бы состояться без опыта и знаний представителей прежнего национал-социалистического режима. В эпоху Аденауэра политика прошлого обосновывала отказ от дальнейшего уголовного преследования нацистов со ссылкой на желательность умиротворения и политической стабилизации. В середине 1950-х уже почти никто не опасался преследований со стороны государства или судебных органов за свое национал-социалистическое прошлое. Однако черта была подведена не только под прошлым 3,6 млн. денацифицированных и десятков тысяч амнистированных немцев. По большей части вышли на свободу и те, кто в 1945-1949 годах был осужден в рамках Нюрнбергских процессов или военными судами союзников за военные либо нацистские преступления»2.
Таким образом, немцы, которых мы называем примером мужественного покаяния, переработки и переосмысления своего прошлого, в реальности были иные. Не столь идеальные. К тому же напомню хорошо известное: после в прах проигранной войны, после тотального уничтожения городов в условиях оккупации. Но ведь люди и народы вообще не идеальны. Скажу рискованное: герои 1944 года, выступившие против фюрера и его режима, почти все погибшие, ставшие образцами для подражания и восхищения (и они, несомненно, заслужили это) в послевоенной демократической Германии, решились на этот мужественный и самоубийственный шаг, когда осознали, что их родина идет к поражению в войне. А вот если бы ефрейтор победил? Они бы восстали?
Правда, не мне, не нам судить этот великий и несчастный народ. Сами-то каковы. Однако ХХ съезд был проведен. Всего лишь через десять с не-
1. Шерер Ю. Германия и Франция: переработка прошлого / Pro et contra. — 2009. — № 3—4. (Т. 13). — М. — С. 91.
2. Там же. — С. 92. 146
большим лет после выигранной и справедливой Великой Отечественной войны (а не проигранной и несправедливой). И мы сами выпустили из лагерей миллионы заключенных, а не победоносные оккупационные армии. И сами сказали о совершенных преступлениях.
Мало сказали, не всё? Да, мало, не всё.
Но что же на самом деле сделал Хрущёв на ХХ съезде? - Его критики-либералы утверждают: «развенчал» Сталина и спас сталинскую (по сути) систему. Нет, Никита Сергеевич, сбросив отца народов с корабля современности, покончил со сталинским КР-1, режимом тотальной переделки и дал зеленый свет становлению и расцвету КР-2, номенклатурного режима передела.
Хрущёв - не я, конечно, придумал это сравнение - был Лютером коммунизма. Слишком рискованно и вольно? Возможно. И все же в истории христианства и коммунизма налицо параллели (пусть поверхностные, «внешние».). «Краткий курс» - несомненно, подобие «Нового Завета». Правда, в отличие от последнего главный персонаж «Курса» фактически возглавлял авторский коллектив и корректировал-редактировал текст. Действительно, апостолы писали после гибели Учителя, а сталинские «райтеры» под его руководством, в смысле: под диктовку.
Вообще сталинизм структурно был схож с христианством. Бог-Отец -Ленин, Бог-Сын - Сталин, Бог-Дух Святой - Идеология (Маркс, Энгельс -пророки, «крестители»). Церковь-Партия. И вот является Хрущёв. Когда-то Лютер произнес: каждый сам себе священник. Так начиналось современное полисубъектное общество. Так христианство «приватизировалось» христианами и отменялась посредническая функция церковной иерархии. Никита Сергеевич «разоблачил» Сталина и тем самым сказал коммунистической номенклатуре: каждый сам себе сталин, мы все сталины, нам не нужен Сталин. Так коммунизм «приватизировался» номенклатурой, отменялась главная функция Сталина - «Ленин сегодня». Поэтому Усатого и вынесли из Мавзолея. Поэтому началось возвращение к Ленину и борьба за подлинного (несталинского) Ленина. В результате возникла коммунистическая полисубъект-ность, особенно в мировом коммунистическом движении и мировой социалистической системе.
Разумеется, плюрализация и демонополизация коснулись Идеологии (Святый Дух) и Партии (Церковь). Единства в них не стало. Понятно, что вслед за коммунистическим протестантизмом возникла и коммунистическая Контрреформация. Это - неосталинизм. И заметим: Вольтерово «раздавить гадину», обращенное к церкви на излете христианской эпохи, в пору острейшего кризиса Христианства, вполне корреспондирует главному требованию «перестройки», эпохи угасания и смертельного кризиса коммунизма: «убрать 6-ю статью Конституции». То есть «раздавите гадину - партию».
Вообще-то не только у нас, но и у некоторых других народов Европы в ХХ в. тоталитарно-авторитарно-демократические режимы воспроизводили христианскую матрицу (при этом, конечно, даже в «мягких» своих вариантах не соответствовали эссенции христианства). Гитлер, скажем, объявлялся «арийским Христом», «спасителем». Однако и обращение к дохристианским образцам, «языческим» было характерно для всех этих «крутых парней» и их «крутых режимов». Фюрер, пьяневший от германо-арийских древностей (и, как полагается немцу, прежде всего в музыкальном переложении; нацистам еще повезло - у них был величайший Вагнер). Дуче, игравший в древнеримского императора, балдевший от латинской античности и оправленной в мрамор солдатчины. Да и наш тоже. Отправили Ильича в Мавзолей, и какие бы безумные оправдания этому ни предъявляли (когда-нибудь оживить и пр.), на деле это был совершенно «египетский» путь спасения (спасения - в религиозном смысле). Так спасались египтяне, возводя пирамиды для фараонов. Бессмертие «царей» обеспечивало вечность подданным.
Мавзолей с Лениным - это доступная большевикам-безбожникам спири-туальность. Кстати говоря, нечто подобное я видел в Париже, на знаменитом Пер-Лашез. Только там много мавзолеев. Этакий город мертвых, материалистическая вечность. Все правильно, мы - мир моносубъектный (как идеальный тип), они - полисубъектный. У нас все объединены в одно - один Ленин, у них - все (многие) ленины.
И все же вернемся к русскому Нюрнбергу - ХХ съезду КПСС. - Итак, убрав Сталина, Хрущёв ликвидировал и его Систему. Сталин был в ней главным, системообразующим элементом, субстанцией. Без Сталина и система оказалась другой. КР-1 - это Сталин-Система, КР-2 - сталинская система. «Все», т.е. номенклатура, стали коллективным «сталиным» (отчасти схожее мы можем обнаружить после смерти Петра I, когда аристократия временами натягивала на себя мундир Самодержца-Моносубъекта, и в стране устанавливалась система «коллективного руководства.)
Эта ситуация хорошо описана известным американским исследователем М. Малиа. Он говорит: в 1953 г. в партии состояли 6,9 млн. человек. Она «твердо была на пути к тому, чтобы стать партией номенклатуры, где доминировала бы управленческая элита. Однако эта новая корпоративная природа партии. еще слабо проявляла себя из-за ее абсолютной подчиненности Сталину и опеки над ней со стороны госбезопасности. К моменту падения Хрущёва в партии состояли 11 млн. 750 тыс. человек, и она уже окончательно превратилась в партию номенклатуры - корпоративную организацию управ-
ленческой элиты. Одновременно с падением Берии она освободилась от опеки госбезопасности, а также. и от собственного вождя»3.
И далее Малиа уточняет: «.Десталинизация означала. защиту партии от произвола любого Первого секретаря. Когда Хрущёва сместили, номенклатура в качестве некой коллективной единицы превратилась в нового высшего руководителя системы»4. Никита Сергеевич «обеспечил аппаратчикам не только личную неприкосновенность, но и . возможность пожизненного сохранения ими своих должностей. В отсутствие террора Генеральный секретарь. держал ответ перед "кадрами", а не наоборот, как это было при Ста-лине»5.
Вот, собственно, и все. ХХ съезд, помимо того, что покончил с самым страшным в истории режимом массовидного террора и суицидального самопожирания, позволил реализоваться двум социальным потенциалам: номенк-латурократии и гражданскому обществу. Оба этих потенциала и реализовались в Коммунистическом Режиме-2. Этот строй, пережив революцию конца 80-х - начала 90-х годов, мутировав, существует и сегодня. Его начало - во Второй Отечественной.
* * *
Помню, как в 80-е впервые услышал лозунг движения «Солидарность»: «Чтобы Польша была Польшей» и тоскливо (но и с гордостью за поляков и с завистью к ним) думалось: ну а мы, когда же нас стыд и дерзание заставят выкрикнуть: «Чтобы Россия была Россией». - Прошло двадцать пять лет с начала горбачёвской весны, но русский вариант польского лозунга по-прежнему на повестке дня. Недавно на каком-то книжном развале видел работу перестроечного Юрия Николаевича Афанасьева «Опасная Россия». Да, конечно, «опасная», «больная»; какой ей еще быть после суицидального столетия?! Больным надо сострадать, жалеть их. Дело, однако, в том, что Россия - это мы (извиняюсь за пафосный трюизм). То есть нездоровы мы. А себя жалеть после того, что мы (и наши деды, отцы) сотворили, почему-то не хочется. Как-то все сладенько получится. Типа (стилистически здесь уместен чудесный русский новояз) «не согрешишь - не покаешься».
Мне ближе - «неприемлемая Россия». Иными словами, неприемлемы мы. Наша задача - стать приемлемой, нормальной страной, нормальным обществом. И это мое рассуждение никак не диссонирует с моим же тезисом: Рос-
3. Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России. 1917—1991. — М.: РОССПЭН, 2002. - С. 368.
4. Там же. - С. 369, 371.
5. Там же. - С. 372, 374.
сия, подобно другим, идет своим путем, который для нее нормативен, деви-антных развитий не бывает, поскольку в «природе» не существует некоей общечеловеческой социальной нормы. Мир многообразен, разноцветен, разнонаправлен (никаким глобализациям не под силу отменить эту фундаментальную плюральность; они лишь могут драматически обострить конфликт универсального и уникального). И вот в рамках своей нормативности любой социум в принципе подвержен испытаниям, искушениям, неадекватным выборам. Любой социум - и русский тоже! - колеблется между двумя возможностями: быть приемлемым (для мира и себя) или неприемлемым. В 19171920 гг. моя родина встала на неприемлемый путь.
Затем - через жертвы, сопротивление, преступления, войну - вроде бы начала возвращение в нормальность. И вот сегодня, спустя почти 100 лет после рокового решения, нам, убежден, предстоит ответить на обязательные для всех наций вопросы. Среди них есть два из разряда важнейших: легитимность государства, политико-правовой системы в целом (это шире государства) и самоидентификация общества.
1. Легитимность. Не будем ломиться в открытые двери и доказывать ее обязательность для устойчивого функционирования государств и политий. Как же здесь обстоят наши дела? - Но прежде напомним, какую легитимность имеют современные государства. В качестве примера возьмем Францию - одну из «законодательниц мод» в политике. Будучи президентом Республики (1995-2007) Жак Ширак, представитель умеренно-консервативных, центристских сил, заявил: наше государство имеет своим источником Великую революцию, а не, скажем, деяния Жанны (д'Арк). То есть человек, вышедший из голлистской (католической, национальной) традиции, апеллирует не к глубинным - во многом духовным, религиозным - основам и организационному опыту полуторатысячелетней Франции, а к светским, республиканским принципам 1789 г. Нет, та Франция не забыта, но это государство выросло из Революции. Можно оспорить мнение Ширака, но оно ясно, точно, определенно. И в обществе по этому вопросу существует консенсус; ведущие политические игроки вполне принимают шираковскую версию.
Это - историческая легитимность, или легитимность в истории. Без нее невозможны устойчивость, успешность государства, социальной системы. Другой необходимый тип легитимности - правовой. Он коренится в Конституции, которая, по словам крупнейшего теоретика права ХХ столетия Г. Кельзена, является «основной нормой» жизнедеятельности политической системы и правопорядка. Само же государство - «правопорядок в действии». Не больше, но и не меньше.
Таким образом, две легитимности - историческая и конституционно-правовая дополняют друг друга, переплетаются, создавая новое качество. Это пришедшие на смену «Власти от Бога», - власть от народа, суверенитет на-150
рода. Историческая и конституционно-правовая легитимность оформляют народный суверенитет, придают ему предельную для современности обоснованность, релевантность, консенсуальность.
Посмотрим на Россию. В ХХ в., как мы знаем, в ней последовательно существовало три государства: Российская империя, СССР и Российская Федерация.
Российская империя. Конституция 23.04.1906 г. превратила самодержавную монархию в полупарламентскую (в контексте общего перехода страны к открытому, плюральному обществу, пронизанному снизу доверху принципом представительства). Соответственно с этим государство черпало свою легитимность и в «Основных законах», и в сохранявшемся (как оказалось, весьма непрочном) сакральном понимании природы власти, и в исторических традициях. Судя по всему, Россия - в специфической форме, с вариациями - шла к описанной выше историко-правовой легитимности. Война сыграла свою роковую роль. Но не только она. Общество в лице своего либерально-буржуазно-«генеральского» авангарда легкомысленно отказалось от «исторического компромисса», заключенного с властью в ходе первой революции и закрепленного в «Основных законах» 23.04.1906 г. В свою очередь, Николай II, фактом юридически нерелевантного отречения нанес удар в сердцевину им же октроированной Конституции. А также, как ни горько мне это говорить, добил сакрально мотивированное восприятие власти на Руси («горькость» от того, что все это работало на руку поднимавшим голову «ворам» - в старорусском смысле этого слова). Понятно, история судила ему быть главным десакрализатором власти, но, опять должен признать, в конкретных условиях 1916-1917 гг. это способствовало катастрофе. Что касается исторической легитимности, то она все-таки была доступна немногочисленным культурным кругам. «Восставшие массы» в этих категориях не рассуждали (как, впрочем, и в правовых).
Иными словами, вполне удовлетворительная легитимность образца, к примеру, 1912 г. в силу целого ряда объективных и субъективных причин, к 1917 г. рассыпалась. И здание, потерявшее опору, рухнуло.
СССР тоже обладал своим «комплексом» легитимности. В нем практически отсутствовала правовая составляющая, что отличало его от современных государств. Да и историческая компонента была иной, чем это было принято в ХХ в. Но об этом чуть позже. Основополагающая советская легитимность коренилась в марксистско-ленинской идеологии. То есть носила идеократи-ческий характер (из-за особенностей этой идеологии «практикующие» большевики получили неслыханную свободу действий; буквально все их решения находили оправдание в этой «единственно верной» ортодоксии. Можно сказать и так: специфика «марксизма-ленинизма» заключалась в том, что содержательная убогость его «догматики» восполнялась широтой и гибкостью
«прагматики»; сегодня, когда их внешнее владычество закончилось, приходится признать: это было социальное оружие по силе своей разрушительности и убедительности сопоставимое с ядерным; слава Богу, что мир со временем выработал против него непреодолимую ПРО; внутреннее же владычество большевизма сохраняется, поскольку на русской исторической сцене и в историческом зрительном зале находится советский человек, как оказалось: «продукт долгосрочного пользования»6). В этой идеократической похлебке «варились» и правовые, и исторические «куски» (и другие). В определенном отношении она напоминала древнерусскую легитимность в «правде» (от митрополита Илариона, «Русской правды» и т.п.). Спецификой советской легитимности было и то, что по исторической линии она «уходила» в мировую историю, прочитанную как борьба классов, которая, в свою очередь, трактовалась как борьба «добра» со «злом». Из этого следовало, что государство СССР не ограничено собственно русской историей и обладает всемирным (универсалистским) характером7. Поэтому не может быть связано и заключено в конкретно-исторические территориальные границы (мы знаем, ленинцы зафиксировали это в Конституции 1924 г.). Одновременно такая интенция «предполагала» и оправдывала советский экспансионизм, впоследствии выродившийся в специфический империализм. Этот последний пришел на смену «земшарно»-интернационально-коминтерновскому экспансионизму, когда большевик-черносотенец Сталин - с целью укрепления своего режима - полез за легитимностью в русскую историю. Полез по-мародерски, затоптав одно, фальсифицировав другое, установив монополию на эксплуатацию третьего. Нет, он не отказался от классически-большевистской идеократи-ческой легитимности, была «лишь» проведена определенная «смена вех».
Коммунистический же миф, повторим, был невероятно гибким и адекватным (при этом и жестко-догматичным; это - не противоречие или кажущееся противоречие; это - органическое качество, поскольку, как известно, для большевиков морально то, что служит их интересам; мораль есть категория полезности; вдогонку скажу: ох как не случайно поздний большевизм
6. В первом выпуске «Трудов по россиеведению» я уже писал: большевистская революция продолжается. Торжествуют субъективный материализм, имморализм, презрение к праву, власть-насилие и т.п. (см.: 3).
7. Еще Николай Васильевич Устрялов обращал внимание на то, что государство СССР с его экстерриториальностью, трансграничностью, универсальностью претензий и мировоззренческих установок напоминает государство Ватикан. Неглупая мысль, интригующее сравнение! — Проблема только в том, что СССР — при всем этом — вынужден был оставаться и национальным государством, т.е. нормальным, обычным. Со временем эта нормальность нарастала. И внутренний конфликт двух этих «компонент» взорвал СССР (не только он, конечно). Да и мировоззренческая установка не в пример «ватиканской» не выдержала экзамена на адекватность, и хвастливые претензии на «всесильность» учения оказались туфтой. 152
выродился в режим и ментальность потребительства, т.е. пользы для себя; действительно, «романтика» и универсалистский замах ушли, приказали долго жить, осталось: «обогащайтесь» - ведь жизнь дана один раз; вот чем закончилось, во что выродилось мировое притязание и гордыня суровых и храбрых безбожников; Владимир Ильич, Лев Давыдович, Николай Иванович, -вы, из заслуженной вами адской области, видите тех, кто пришел вам на смену? а Вы, Иосиф Виссарионович, довольны нами?; мы, мне кажется, все-таки достойны вашего коллективного одобрения - поскольку пользуемся всеми теми возможностями (материальными, идеологическими, политтехнологиче-скими), что вы создали для нас; и не порицайте за наше беспощадное и легкомысленное потребительство, ведь если Бога нет (а Его же нет?), как и семьи, и частной собственности, и права, и национальных предрассудков, и «искусства ради искусства» и прочих «мелочей», то - все позволено; замечу: ваша «дьяволиада» и гениальна, и долгоиграюща; другие, эссенциально близкие вам, но безрассудно оставившие среди своих реквизитов «Gott mit uns», давно уже сошли с дистанции, или, как Вы, Лев Давыдович, изволили выразиться: «оказались на свалке истории»).
Тем не менее, когда этот миф в 80-е годы ХХ в. обветшал, его победность померкла, эффективность как-то истончилась и он все более-более напоминал «осетрину» не первой свежести и когда - одновременно - русский Дубчек8 попытался придать ему «ускорение», оздоровить «гласностью» и даже модернизировать через «перестройку», он не выдержал, сдулся, лопнул.
СССР закончился как государство.
Государство Российская Федерация (РФ) по типу своей легитимности резко отличается как от своих предшественников - Российской империи и СССР, так и от современных классических государств. Поначалу доминант-
8. Сравнение не случайно: пражская весна закончилась вторжением русских танков, московская, растянувшаяся на несколько лет, тоже. Правда, оказалось, что в 1991 г. важнейший большевистский лозунг — «танки решают все» — уже не работал. Более того, через два года, большевикам было продемонстрировано, как можно бить врага его же оружием. Это им отмщение за Будапешт—56, Прагу—68, Москву—91. — Пользуясь случаем (узнаете этот оборот?), хочу выразить горячую благодарность Владимиру Ильичу. Недаром-недаром заучивали мы (и те, кто принимал решение ранним утром 4 октября 93-го) Ваши указания товарищам из ЦК Помните: «Я пишу эти строки вечером 6 ноября (24 октября), положение донельзя критическое». И дальше там: «Теперь все висит на волоске, ... на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов).», «нельзя ждать!! можно потерять все!!», «история не простит промедления.», «было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования... народ вправе решать подобные вопросы не голосованием, а силой». И т.д. Владимир Ильич, как и Вы, люблю Пушкина и «за учителей своих заздравный кубок поднимаю». Не знаю, был ли Борис Николаевич в курсе Ваших указаний, но и дух, и какую-то беспощадную неотвратимость усвоил на все сто. Вам бы за него не было стыдно.
ной легитимностью была конституционно-правовая. Этому способствовало и то, что Основной закон 12.12.1993, с одной стороны, находился в русле конституционного мейнстрима XIX - начала ХХ в. (проект Сперанского, создание Госсовета, земское самоуправление 1864 г., Основные законы 23.04.1906, проект Конституции Российской Республики к Учредительному собранию), т.е. здесь работала, независимо от того, осознавало это общество или нет, конституционно-историческая компонента легитимности, с другой -параметры Конституции-93 позволили выжить - метафорически говоря -Русской Власти и связанным с ней элементам Русской Системы. Это была компонента субстанциально-историческая.
Что касается легитимности исторической, то здесь «все смешалось». РФ объявила себя правопреемником СССР. Это было еще одним аспектом конституционно-исторической легитимности. И означало: во-первых, указание на то место, которое принадлежит ей в международных отношениях, во-вторых, взятие на себя обязательств СССР и ответственности за его деяния, в-третьих, объявление о преемстве правовых измерений. Но это, если угодно, формальная сторона вопроса. В содержательно-историческом отношении выходило, что РФ есть «продолжение» СССР. И это соответствовало действительности. Ведь скоро выяснилось, что социальная природа РФ не антисоветская (как советская была антицарской), а постсоветская. Или, точнее: некая новая стадия развития советского. Это, напомню, вполне соответствует моему теоретическому предположению о Коммунистическом Режиме (КР)-2 и о природе русской социальной революции конца 80-х - начала 90-х годов ХХ в.9
Таким образом, конституционно-правовая легитимность была дополнена легитимностью правопреемства РФ-СССР. Но сквозь них «прорастали» и преемство с дореволюционной Россией (следовательно, с исторической Россией вообще), и преемство с СССР, причем и с ленинской, и сталинской, и хрущёвско-брежневской моделями, и преемство с Русской Системой (Русской Властью, в первую очередь), и преемство с Россией-СССР, великой державой, претендующей на мировые роли. Все это находилось в хаотическом смешении и, на поверхностный взгляд, в противоестественных связях и переплетениях. Удивительным образом, такое «смешение» полностью корреспондировало характеру Бориса Николаевича Ельцина (видимо, не случайно, что выход на первый план того или иного варианта легитимности или комбинации тех или иных ее измерений связан с типом личности персонифи-катора власти данной эпохи).
9. Об этом я писал в первом выпуске «Трудов по россиеведению» (3). Но, безусловно, тема не закрыта. Мы лишь подходим к пониманию революции конца ХХ в. 154
Но, заметим, - и это важнее всего - впервые в русской истории доминирующей, «предельной» была конституционно-правовая легитимность.
Путинский режим, путинская система резко изменили ситуацию. Фактический отказ от выборов, смена модели избирательной системы, усиление внеконституционных «институтов» (чрезвычайных комиссий по своей природе) и процедур резко сократили действенность правовой легитимности. Однако полного отказа от Конституции не произошло. Напротив, загнав ее -по сути - на периферию реальной политики, в максимальной степени использовали авторитарные, недемократические возможности, заложенные в Основном законе (таковые имеются в интенциональной форме во всех конституциях). Однако подчеркнем, конституционно-правовая легитимность перестала быть сущностной необходимостью путинского status quo.
Здесь-то и оказалась сверхвостребованной легитимность историческая. В качестве компенсации дефицита правовой - однако правопреемство от СССР резко ограничило возможности исторического маневра. К тому же было весьма опасно и невыгодно брать на себя ответственность за весь советский период. Поэтому ритуально осудив сталинские нарушения социалистической законности, ошибки коллективизации и т.п., игнорируя Революцию, Гражданскую войну и т.п., сосредоточились на Отечественной войне 19411945 гг. Именно ее «назначили» главным источником легитимности современной России. Надо признать, выбор сделан в высшей степени умно. Подвиг и страдания народа в войне отодвигают куда-то в тень, на второй план преступления и ужас зверского ленинизма-сталинизма. Кроме того, этот ход вполне соответствует подлинному ходу российской истории ХХ в. Я имею в виду все то же: нынешний режим есть своеобразное продолжение КР-2, истоки которого в великой и освободительной Второй отечественной.
Казалось бы, все складывается неплохо. И новая конфигурация легитим-ностей найдена. Однако это было заблуждением. Отказ от конституционно-правовой легитимности не может быть «уравновешен» акцентированной исторической легитимностью. Обосновать суверенитет народа только подвигом и страданием Войны, при всем их величии, невозможно. Как говорил один из персонажей фильма, посвященного любимому герою многонационального российского народа («Александр Невский»): кольчужка оказалась коротковатой. - Конституционно-правовую легитимность можно по-настоящему поменять на идеологическую. Тем более, что наши люди привыкли существовать под опекой одной мирообъясняющей идеологии. Но сегодня все мы живем в эпоху тотального дефицита идеологий. Традиционные как-то подвыдохлись или вообще ушли то ли в небытие, то ли в запасник истории. Пожалуй, единственным возможным кандидатом является национализм. Мы ведь по-настоящему, всерьез его еще не пробовали.
Да и историческая ситуация складывается для его подъема вполне удачно. Впервые с середины XVI столетия Россия стала страной с решающим преобладанием одного этноса - русского народа (более 80% населения). К тому же именно русские - и по причине своей численности и по другим (сейчас мы не будем обсуждать эту тему) - несут основное бремя сегодняшних социальных перемен и состояний. Больной, уставший, измученный народ, потерявший во многом ориентацию в мире и самоидентификацию, утративший веру в мудрое и заботливое государство, может легко стать жертвой националистических мифов, искушений, упрощений. Поскольку же русский национализм идейно весьма слаб, неразработан, неискушен, он, скорее всего, проявит себя в примитивно-этнической форме (его подъему способствует и укрепляющийся национализм нерусских этносов РФ). Потенциальная сила национализма в том, что именно он в состоянии «склеить» воедино различные интересы различных социальных и возрастных групп.
Но, разумеется, делать ставку на националистическую легитимность крайне опасно (это ведь и «обоюдоострая» штучка). И, кажется, власть имущие пока, слава Богу, не делают этого и вроде бы понимают гибельность обращения к национализму. - Что же касается исторической легитимности, то из-за ее «ограниченного» (редуцированного к Отечественной войне) характера она обладает и ограниченной эффективностью. И во весь рост встают вопросы: а дореволюционная (множество эпох, разнящиеся друг от друга столетия) история «наша»? Если «да», то как же быть с советским периодом, который хоть и был хронологически продолжением предшествующего, но содержательно по преимуществу отрицанием? Или, о чем уже говорилось, как «брать» Войну и отвергать 20-30-е годы? Или, как «брать» Войну и занимать уклончиво-сдержанную позицию по отношению к хрущёвско-брежневской России, из неё выросшей (да и РФ, мы знаем это, есть следующая стадия позднего советизма)?
Как-то все исторически зыбко, нет твердого упора и определенности. Следовательно, и историческая легитимность, которую так жаждет руководство страны, весьма проблематична, противоречива, непрочна.
Отсюда вывод: государство РФ не обладает необходимой для устойчивого функционирования легитимностью. Фундамент этого государства непрочен. Что произойдет в таких условиях неясно. Ситуация открыта для действий в разных направлениях. Хотелось бы надеяться, что мы изберем путь, ведущий нас к конституционно-правовой и адекватной исторической леги-тимностям. Любой другой выбор, убежден, означал бы ниспадение в новый хаос, насилие и диктатуру.
2. Самоидентификация общества. Рассматривая вопрос легитимности, мы отчасти уже коснулись и этой темы. - Около 100 лет тому назад Леон Дю-ги выдвинул ставшее сразу же классическим, нормативным для науки объяс-156
нение легитимности и самоидентификации общества. Он говорил, что для этих целей (объяснения) человечество «придумало» два мифа - «сакральный» и «демократический». Первый правит, как сказали бы мы сегодня, в традиционалистском обществе. Согласно этому мифу власть - от Бога (разумеется, существуют различные варианты божественности власти), а основным регулятором жизни социума является религия. Демократический миф господствует в современном, «расколдованном» обществе. Здесь - власть от народа, а основной регулятор - право. То есть, повторим, доминантная легитимность -конституционно-правовая; государство - правовое, а общество - гражданское. Причем у социума как совокупности индивидов есть своя конституция, подобно тому как у государства своя. Все это соответствует автономному бытованию публичной и частной сфер, публичному и частному праву.
«Конституцией» общества является гражданский кодекс (Наполеон I, имея в виду «свой» Гражданский кодекс, утверждал, что это лучшая конституция - в том смысле, что если таковой кодекс имеется, то и Основной закон не обязателен). Именно в нем закреплены права и обязанности индивида в частной сфере (в публичной это делает конституция). Гражданский кодекс -наиболее эффективный способ преодоления хаоса индивидуальных воль и притязаний, благодаря ему устанавливается - насколько это возможно вообще - равновесие между единичным и целым, кристаллизуются институты и процедуры, структурируется частносоциальное пространство, устанавливается в качестве фундаментальной частная собственность - комплекс правоотношений, предполагающих не только «святость» индивидуального обладания, распоряжения и наследования, но и тяжелую ношу социальной ответственности и обязанности перед обществом. Доминантная самоидентификация современного общества - гражданско-правовая. Ее особенность в том, что она строится снизу и вверх (по социальной иерархии). Будучи горизонтальной по своей природе, она воздвигает свою вертикаль обязанностей и прав, единства и множества от фундамента к «крыше».
Альтернативой по отношению к гражданско-правовой самоидентификации общества в ХХ в. выступали идеологии - коммунистическая, корпора-тивно-солидаристская (ее итальянская версия - фашистская), национал-социалистская и др. Их специфика в вертикальности сверху вниз, насильственной тотальности, внеправовом содержании, идеократическом и дискриминирующем характере. Кроме того, все эти идеологии в той или иной форме апеллируют к неким сверхиндивидуальным ценностям, т.е. претендуют на статус квазирелигии. Важнейшее отличие идеологических самоидентификаций от гражданско-правовой - в том, что индивид рассматривается исключительно как неотъемлемая часть целого, он - не субстанция, но строительный «кирпичик» для целого, его функция.
Приходится констатировать: российское общество явно не обладает гражданско-правовой самодентификацией. В нем по-прежнему власть не отделена от собственности, доминирует властесобственнический (патримониальный) порядок, т.е. публичная и частные сферы не разведены. Отсюда -импотентность судебной системы как таковой и использование ее в качестве расправной функции властесобственности (как это было на Руси с Х по XIX в.). Вместе с тем и собственность понимается у нас как инструмент удовлетворения хищнически-гедонистских инстинктов. Если на Западе для одних собственность есть основа современного общества с его правовым государством и социально ориентированной рыночной экономикой, для других же - «кража» и главная причина всех общественных невзгод, то у нас собственность напоминает город или крепость, взятые штурмом и отданные на -долго (или кратко - как получится) на разграбление. Когда-то Федор Степун, квалифицируя отношение русских к земле, припечатал - «военнопленная» земля, я же скажу: практически вся крупная русская собственность - военно-пленная субстанция материального или нематериального характера. Крупный русский собственник (власть, бюрократия, привластно-олигархический элемент, «независимые» попутчики, «допущенные» или своим особым умением прорвавшиеся к поеданию пирога) - оккупант и эксплуататор богатств страны.
Безусловно, такой расклад не может в долгосрочной перспективе гарантировать социальное спокойствие. Недовольство большей части населения, обездоленной и обескровленной, неизбежно растет. Вот здесь-то, и мы уже говорили об этом, на первый план выходит, во всяком случае готовится к этому, националистическая идеология. Национализм «униженного и оскорбленного» русского народа. Вот к чему, а не к сияющему стеклянным блеском «городу-солнцу» Сколково и инновационно-модернизационной Кремниевой долине а-ля рюс, движется былой Третий Рим и «отечество трудящихся всего мира».
Литература
1. История России XX - начала XXI века / Под ред. Л.В. Милова - М., 2006. -960 с.
2. Малиа М. Советская трагедия: История социализма в России 1917-1991. - М., 2002. -582 с.
3. Пивоваров Ю.С. О русских революциях: Послесловие // Труды по россиеведению. -М.: ИНИОН РАН, 2009. - С. 21-67.
4. Политическая наука: Теория и методология. - М.: ИНИОН РАН, 1997. - № 2. -194 с.
5. Политическая наука: Типы власти в сравнительно-исторической перспективе. - М.: ИНИОН РАН, 1997. - № 3. - 190 с.
6. Шерер Ю. Германия и Франция: Переработка прошлого // Pro et contra. - М., 2009. -№ 3-4. - С. 89-107.
7. Янов А. Россия и Европа. В 3-х кн. - М., 2007-2009.
8. Besançon A. Court traité de soviétologie â l'usage des autorités civiles, militaries et religieuses. - P., 1976. -125 p.
