CC BY
94
СОЦИОЛОГИЯ
УДК 316.3
А.Ю. Мацкевич
ОБ ЭВРИСТИЧЕСКОМ ЗНАЧЕНИИ ПОНЯТИЯ «СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА»
Статья посвящена выяснению эвристического смысла понятия «социальная структура». Обсуждаются проблемы возможной интеграции классового и стратификационного подхода, современные классовые теории и возможности построения единой теории классов, рассматриваются различные концептуальные модели социальной структуры и их возможная интеграция.
Ключевые слова: социальная структура, социальные классы, социальная стратификация, социальные статусы/роли, социальные группы, социальные институты.
A.Yu. Matskevich
ON THE HEURISTICAL SENSE OF THE CONCEPT “SOCIAL STRUCTURE”
The issue is devoted to the problem of heuristical sense of the concept “social structure ”. The questions of integration of social class and social stratification approaches, possibilities of integration of modern class theories, different conceptual schemes of social structure and its possible integration are discussed.
Keywords: social structure, social classes, social stratification, social statuses/roles, social groups, social institutes.
«Тенденция к исчезновению социологической теории как таковой обнаруживает признаки собственного исчезновения»
И.Ф.Девятко [1].
Понятие «социальная структура» переживает не лучшие времена. Оно постепенно выходит из употребления. Но чем реже оно возникает в заглавиях научных монографий, статей, диссертаций [2], тем чаще в самих текстах встречаются различные «структуры» (социальные, политические, экономические и т.д.). Даже, когда понятие «социальная структура» присутствует в названии само, то не обсуждается, превращаясь в «само собой разумеющееся знание» [3]. Оно употребляется как нечто самоочевидное, как то, что всем известно и никому не интересно. Как будто существует универсальное согласие относительно того, что же такое «социальная структура». Она становится своеобразным «фоном», на котором развертывается основное содержание, придающим последнему некоторую глубину и смысл. В то же время, мы как бы стесняемся выявить его, поставить на авансцену. Действительно ли, что «ориентация на исследование преимущественно структур и систем не эври-стична» [4], и «классическое понятие социальная структура в настоящее время мало что выражает»? [5] Не является ли оно искусственно созданным, собирательным понятием?
«Структура», в самом общем смысле, представляет собой попытку зафиксировать внутреннюю расчлененность некоторого явления или понятия. Обычно мы используем этот термин для обозначения того, что нечто не является однородным, оно обладает внутренними различиями, причем эти различия должны быть описаны на как можно более высоком уровне обобщения. Структура конкретного явления - это совокупность понятий, в которых фиксируется строение объекта; понятий общих для всего класса данных объектов. Однако структура - это одновременно и совокупность связей, делающих тот или иной объект единым целым. Обычно неявно предполагается, что связи имплицированы выделенными в объекте элементами. Иначе говоря, связи между частями целого есть критерий различения его элементов.
В современных гуманитарных науках понятие социальная структура используется одновременно в двух этих смыслах, причем различия в использовании этого термина не всегда даются явным образом, скорее, они подразумеваются контекстом. С одной стороны, социальная структура - это терминологическая сетка, обо-
значающая неоднородность социального целого, с другой стороны, социальная структура - это связанная серия каких-либо социальных явлений, существующих всегда только вместе друг с другом. Более привычным и более распространенным является первый вариант, тем более что второй зачастую не имеет аналитического значения.
Считается, что выражением этой двойственности в социологии является различие классового и стратификационного подходов. Предполагается, что синтез теории классов и теории социальной стратификации может наконец-то привести к единой, общепринятой концепции социальной структуры [6].
Однако, исследователь, пытающийся осуществить подобный синтез, сталкивается с рядом затруднений. Первое из них состоит в том, что проблема синтеза или противопоставления теории классов и теории стратификации решалась бы легко, если бы речь шла об одной теории классов и одной теории стратификации. К сожалению, и теорий классов, и теорий стратификации великое множество. Некорректно говорить и о синтезе или противопоставлении марксистской теории классов и теории социальной стратификации, поскольку даже в рамках марксистского подхода существует несколько традиций рассмотрения классов: «гегельянский марксизм» Д.Лукача и связанной с ним Франкфуртской школы, приписывающий классам возможность целенаправленного действия, подчеркивающий важность практики и отрицающий сциентистскую интерпретацию работ К.Маркса; наивные формы марксизма, рассматривающие классы как исключительно экономические феномены; структуралистский марксизм Л. Альтюссера и Н. Пулянтцаса, различающий «классовое положение» и «классовую позицию»; «советский марксизм» или марксизм-ленинизм, опирающийся на интерпретацию работ К.Маркса В.И. Лениным и И.В. Сталиным и т.д. Кроме того, существуют совершенно самостоятельные теории классов, начиная с классовой теории М.Вебера: теория классовой структурации
Э.Гидденса, теория структуралистского конструктивизма П.Бурдье, теория коммуникативного действия Ю.Хабермаса и т.д. Это перечисление можно продолжить. Но даже в таком, весьма сокращенном виде, оно со всей очевидностью демонстрирует отсутствие классовой теории как некоего единства.
Не лучше обстоит дело и с теорией социальной стратификации. Единой теории, как и в случае с классами, здесь тоже не существует. Поэтому речь может идти не о синтезе или проти-
вопоставлении теории классов и теории социальной стратификации, а синтезе или противопоставлении какой-то определенной теории классов и какой-то определенной теории социальной стратификации, иначе проблема становится бессмысленной или предполагает предварительный синтез и классовой и стратификационной моделей, в свою очередь проблематичный.
Другое затруднение, препятствующее адекватной постановке проблемы, состоит в использовании термина «теория» в отношении социальной стратификации. Модели стратификации, предлагаемые теми или иными исследователями, редко претендуют на статус теории. Речь идет лишь о совокупности критериев, применяемых для измерения эмпирически наблюдаемого в обществе неравенства. Поэтому обсуждение этих критериев носит, в основном, даже не методологический, а процедурный характер: как лучше диагностировать те или социальные различия, как сделать измеримыми те или иные социальные характеристики. Предлагаемые модели сравниваются по отношению к реальности, и главная дискуссия, следовательно, идет о том, какая из моделей лучше репрезентирует имеющуюся в данном обществе социальную дифференциацию. Стремление придать стратификационным моделям большую значимость, выражающуюся в приписывании тем или иным выделенным слоям, стратам, группам и другим кластерам свойств действительных групп, реальных социальных общностей, претензии на то, что эти кластеры обладают общностью поведения и, следовательно, могут использоваться для интерпретации социальных изменений (процессов) и исторического процесса как такового, обычно приводит к тем или иным вариантам классовой теории, поскольку все вышеназванные претензии связаны с понятием «социального класса» [7].
Таким образом, если понимать под социальной стратификацией социологическое отражение дифференциации общества, выделение составляющих его частей, устойчивые комбинации которых образуют те или иные типы обществ, то теория классов оказывается наиболее аналитическим (по претензиям на описание и интерпретацию) разделом стратификации как определенной области социологического знания. В отличие от чисто дескриптивных моделей социальной стратификации, теория классов предполагает более аналитический подход, основные претензии которого связаны с уверенностью в том, что помимо действительных социальных групп и социальных организаций, в обществах
существуют более широкие общности индивидов, чья социальная близость конституируется либо объективно, либо субъективно. Выделение этих общностей, называемых классами, дает возможность, во-первых, утверждать, что общность объективного положения или субъективного осознания ведет к общности, поведения, установок, интересов, идеологии, сознания и т.д. Во-вторых, что общность поведения, установок, сознания объясняет социальные, экономические и политические процессы, происходящие в данном обществе. Следовательно, теория классов и теория социальной стратификации различаются как аналитический и описательный подход в рамках изучения социальной стратификации. И при том и при другом подходах используются понятия «классов», «слоев», «страт», часто совместно. Конечно, обычно понятие «класс» используется в аналитических моделях, а понятие «страта» - в дескриптивных. Но непреодолимых разграничений здесь нет. Существуют и дескриптивные классовые модели (в том случае, если классу не приписывается обозначенных выше черт) и аналитические «стратификационные» модели (если стратам приписываются обозначенные выше характеристики).
Проблема синтеза или противопоставления этих подходов (дескриптивного и аналитического) к социальной стратификации не ставится поскольку оба они имеют разные познавательные цели, решают разные задачи и обладают различной познавательной ценностью. Аналитический подход («теория классов») исходит из общих предположений о структуре того или иного типа общества и устанавливает, что данная структура приводит к формированию данных больших общностей людей («классов»), определяющих строение данного общественного целого и поведение людей в его рамках. Дескриптивный подход («теория социальной стратификации») исходит из эмпирически наблюдаемого неравенства индивидов в данном обществе и пытается измерить это неравенство в рамках одной или нескольких шкал. При аналитическом подходе проблема состоит в выделении сущностных характеристик социальной структуры, поскольку они выражаются в сущностных характеристиках классов, остальные рассматриваются как второстепенные и неважные. При дескриптивном подходе все характеристики (переменные) относительно равны между собой, ограничение их числа связано с достаточностью или недостаточностью данного количества характеристик для описания реальной сложности социального целого. Аналитический подход
нормативен. Он устанавливает, что при данных характеристиках социальной структуры в обществе должны быть определенные классы, и если общество обладает такими характеристиками социальной структуры, то необходимо лишь установить, какие именно индивиды и группы составляют тот или иной класс. Дескриптивный подход подобен любой классификации. Он состоит в подборе измерителей для выражения неоднородности социального целого. Поэтому, парадоксально, когда речь при обсуждении теории классов идет не о сущностных чертах социальной структуры и, следовательно, самого понятия класса, а об измерении дифференциро-ванности реальных социальных групп. Такое смешение познавательных целей и задач и приводит к многочисленным и длительным дискуссиям, которые зачастую не имеют под собой никакого теоретического основания и вместо решения проблем только запутывают их. Речь, следовательно, не может идти ни о каком синтезе или противопоставлении «теории» (теорий) классов и «теории» (теорий) социальной стратификации, речь может идти только о сочетании черт аналитического и дескриптивного подходов к социальной стратификации в рамках какой-либо отдельной социальной (социологической) теории или теорий.
Проблема синтеза или противопоставления действительно может ставиться в отношении классовых теорий. При всем разнообразии, они действительно характеризуются общностью познавательных целей, задач и способов анализа материала. Может ставиться, например, проблема синтеза марксистских теорий классов, имеющих общим основанием учение К.Маркса или проблема синтеза марксистских и немарксистских теорий классов, которых объединяет признание аналитического подхода к социальной стратификации.
Центральной из этих проблем, безусловно, является проблема синтеза или противопоставления классовой теории К.Маркса и классовой теории М.Вебера, поскольку эти концепции составляют основание двух главных традиций в построении классовой теории. Правда, большинство теоретиков не считают синтез этих учений возможным [8].
Дело в том, что в отечественной литературе сложилось сколь распространенное, столь и неверное представление о том, что классовые теории К.Маркса и М.Вебера различаются лишь по количеству критериев, применяемых для выделения классов. Считается, что К.Маркс выдвигает один критерий - собственность на средства
производства, а М.Вебер - три: собственность, социальный статус, власть. Такое понимание является сильным упрощением веберовского подхода, да к тому же сводит классовую теорию к дескриптивной модели. На самом деле, различие состоит не в количестве критериев, а в изначально не совместимых подходах к онтологическим и гносеологическим характеристикам понятий «социальной структуры» у того и другого классика социологии. К. Маркс рассматривает социальную структуру как объективное образование, возникающее независимо и помимо воли индивидов. Поэтому его классы - это реальные группы людей, которые существуют объективно, независимо от представлений входящих в них людей. Они субстанциональны в том смысле, что существуют независимо от исследователя. Их можно открыть, они не инструмент познания, создаваемый исследователем для своих целей, а действительные феномены социальной жизни.
У М.Вебера социальная структура - это совместная типизация, в том числе и типизация жизненных возможностей. Она не объективна, то есть всегда зависит от социальных действий индивидов, от их знаний, которые, собственно, ее и конституируют. Она инструментальна. Выдвигаемые понятия всегда остаются инструментами познания и не более того. Они - результат активности познающего субъекта, они не субстанциальны. Поэтому социальные классы - это не группы, [9] это совместные типизации индивидов относительно своих экономических позиций и возможностей.
Для обозначения типизации социальных и политических позиций и возможностей используются понятия «социальный статус» и «партия», соответственно. Характерно, что результат применения кардинально противоположных представлений о социальной структуре оказывается сходным. К.Маркс выделяет в капитализме два основных класса - буржуазию и пролетариат, иногда добавляя мелкую буржуазию и крестьянство. Его последователи у нас в стране традиционно выделяли два основных класса советского общества - рабочий класс и колхозное крестьянство, и межклассовую прослойку - интеллигенцию. М.Вебер выделяет четыре социальных класса - рабочий класс, мелкая буржуазия, интеллигенция и специалисты, класс, привилегированный собственностью и образованием [10]. Однако, синтез самих подходов не представляется возможным ввиду диаметральной противоположности «метафизических» предпосылок их теорий.
Таким образом, кодификация классового или стратификационного подхода, сама по себе, мало что дает для адекватного понимания социальной структуры. Чтобы убедиться в этом, кратко проанализируем характеристики и разногласия основных современных классовых теорий. Попробуем рассмотреть наиболее существенные, на наш взгляд, и относительно новые теоретические разработки, стимулировавшие наибольшую проблематизацию данного раздела социологической теории: работы Н. Пулянтцаса, Э.О. Райта, Р.Коннелла, Г.Бравермана, Э. Гид-денса, Ф.Паркина.
Классовый анализ Н.Пулянтцаса [11] основан на общих идеях современного марксистского стиля, который был инициирован работами Л.Альтюссера. Не вдаваясь в подробности аль-тюссерианской версии марксизма [12], отметим только его критику двух установившихся традиций в интерпретации работ К.Маркса, значимую для дальнейшего изложения. По мнению Л. Альтюссера, представители этой традиции придают понятию класса не легитимное телеологическое содержание. Они рассматривают классы как «субъекты», способные к совершению целенаправленного действия. Л.Альтюссер отрицает возможность такого подхода. Вместе с тем, он отрицает и другую традицию - наивные формы марксизма, в которых классы считаются чисто экономическим феноменом. Согласно Л. Альтюссеру, любое классовое общество состоит из трех уровней: экономического, политического и идеологического. В обществах различного типа эти уровни представлены в различных комбинациях.
Классы определяются, в первую очередь, по их роли в экономической сфере, но они также сильно зависят от политических и идеологических элементов. Н.Пулянтцас проводит различие между «положением» класса в структурных отношениях между тремя уровнями общества и его позицией в «конъюнктуре» (это положение критически анализируется Р.Коннеллом) [13]. «Положение» класса в данном случае относится к способу структурирования, определенному частной конфигурацией экономического, политического и идеологического уровней. «Позиция» класса в «конъюнктуре» призвана обозначать специфические классовые альянсы, тактику, способы действия и др., воспринимаемые членами класса в той или иной исторической ситуации. Использование этих идей ведет к сложному, запутанному и часто неясному анализу классовой ситуации. Но они, несомненно, позволяют Н. Пулянтцасу установить, что клас-
совые отношения в реальных обществах редко, а практически никогда не соответствуют всеобъемлющему антагонистическому противоречию между «буржуазией» и «пролетариатом».
Экономический аспект класса, как утверждает Н. Пулянтцас, определяется, прежде всего, его положением в системе производственных отношений. Правящий класс, по его мнению, не может быть определен только в юридических понятиях - те, кто формально владеет средствами производства. Значимым является не формальное обладание, а действительный контроль над средствами производства, который используется как способ присвоения прибавочного продукта у эксплуатируемых классов. В капиталистическом обществе (здесь Н. Пулянтцас согласен с К.Марксом) присвоение прибавочной стоимости составляет основу эксплуататорских классовых отношений и служит для характеристики основного эксплуатируемого класса - рабочего класса.
Рабочий класс, по мнению Н.Пулянтцаса, не может быть определен как «люди, получающие зарплату», поскольку, хотя каждый рабочий и получает вознаграждение за свой труд, обратного отношения не возникает. Рабочий класс у Н. Пулянтцаса состоит только из работников производительного труда - тех, кто непосредственно производит прибавочную стоимость. Большинство «белых воротничков» также получает заработную плату, но они не являются частью рабочего класса, так как заняты, в первую очередь, обменом и распределением продуктов потребления, а не их производством.
«Белые воротнички» в концепции Н. Пулянт-цаса относятся к «новой мелкой буржуазии» (он предпочитает этот термин принятому обычно понятию «новый средний класс»). Политические и идеологические критерии становятся особенно значимыми для определения тех, кто принадлежит к этому классу. Согласно Н.Пулянтцасу, «новая» и «старая мелкая буржуазия» (собственники небольших предприятий) формируют один класс по своему «классовому положению», поскольку они разделяют сходные политические и идеологические установки: индивидуализм и «делание карьеры», антипатия к объединению, стремление к «статусу буржуазии». Однако Н.Пулянтцас подчеркивает, что это не означает, что в определенных исторических условиях («конъюнктуре») мелкая буржуазия действует как консолидированный класс. Наоборот, как и остальные классы, она совершенно естественно делится на «фракции», объединяющиеся с секторами иных классов.
Сказанное по поводу рабочего класса и мелкой буржуазии (среднего класса) относится и к правящему классу, и его отношениям с государством. Правящий класс обычно разделен на различные «фракции», которые в разных исторических условиях («конъюнктурах») могут вступать в различные альянсы или бороться с различными сегментами эксплуатируемого класса. Такое понимание тесно связано с памятной идеей «относительной автономии» государства от правящего класса.
Таким образом, усилия Н.Пулянтцаса акцентируют внимание на очень важных для теории классов проблемах. Одну из них Э.Райт назвал проблемой «классовых границ» [14]: где же именно пролегают линии, разделяющие классы и как они связаны с альянсами между фракциями классов, возникающими в условиях исторически определенной экономической или политической борьбы. В большинстве своих работ Э.Райт [15] критикует различные аспекты взглядов Н.Пулянтцаса. Тем не менее, многие его положения основаны на подходе Н. Пулянтцаса и возникли под его несомненным влиянием.
Э.Райт считает, что все классы по своей сущности антагонистичны, но некоторые из них занимают «дважды противоположное» классовое положение. Для разъяснения этого положения он вводит понятие трех базовых процессов становления капитализма. Это потеря рабочими контроля над трудовым процессом, разделение формального владения капиталом и действительной непосредственной власти в фирмах и развитие бюрократической иерархии менеджеров в индустриальных организациях. Все эти процессы составляют неотъемлемую часть структурирования первичных классовых отношений капитализма: отношений между наемным трудом и капиталом. Каждый из процессов соотносится с взаимно пересекающимися измерениями власти: контроль над трудовыми задачами, контроль над рабочей силой и контроль над инвестициями или распределением ресурсов.
Два основных класса занимают недвусмысленное положение по отношению ко всем этим измерениям. Класс капиталистов занимает три позиции с положительным знаком: капиталистический предприниматель обладает непосредственной властью, обеспечивающей ему контроль над инвестициями, организацией рабочей силы и содержанием трудовых задач на предприятии. Рабочий класс по всем позициям имеет «минус»: члены рабочего класса полностью исключены из всех трех форм контроля. «Новая мелкая буржуазия» или новый средний класс
занимает наиболее противоречивую позицию из всех.
Р. Коннелл [16] отмечает, что важность работ Н. Пулянтцаса состоит в том, что в них наметился определенный отход от чересчур упрощенного, детерминистического рассмотрения классов и классовых конфликтов, часто ассоциирующегося с марксизмом. Но при этом он обнаруживает ряд серьезных пробелов в аргументации Н.Пулянтцаса. По его мнению, различение между «классовым положением» и «классовой позицией» крайне неудовлетворительно, поскольку оно отчасти недостаточно ясно само по себе, а отчасти неясно применяется. Вместо того чтобы создать последовательную и ясную систему координат для анализа способов, посредством которых структурированные классовые отношения соотносятся с действительным поведением («практиками»), это различение отделяет одну форму от другой. Поэтому работы Н. Пулянтцаса, как и его учителя Л.Альтюссера, представляют собой случайное сочетание «жесткой концептуальной схемы», с одной стороны, и «беспорядочного приложения категории класса» при анализе «конъюнктур», с другой. Такой подход не может привести к адекватному пониманию истории, которая становится абстрактным калейдоскопом «конъюнктур».
В результате, отдельные события соотносятся с абстрактными структурными типологиями посредством тех «вкладов», которые они делают для целого, то есть посредством функций, которые им полагается выполнять. «Относительная автономия» государства, например, определяется Н. Пулянтцасом совершенно функциональным способом. Государство, пишет он, «имеет отдельную функцию создавать фактор соединения между уровнями социальной формации».
Г.Браверман [17] отказывается от привычной интерпретации разделения труда как единого процесса «дифференциации», существующего в обществах различного типа. Основываясь на различении, сделанном К.Марксом, он показывает, что капитализм инициирует способ разделения между трудовыми задачами, который фундаментально отличается от предшествующего разделения труда. «Социальное разделение труда», конечно, существует во всех обществах, предшествующих появлению капитализма. Оно включает дифференциацию задач по созданию отдельных цельных товаров, выражающуюся в ремесленных навыках, уровне сноровки и ловкости. Производство различных продуктов требует разных знаний и умений - специализации, которая и приводит к разделению труда. Капи-
тализм вызывает появление «детализированного или технического разделения труда», основанного на дальнейшей фрагментации трудовых навыков. Работник выполняет уже не совокупность операций, заканчивающуюся созданием отдельной вещи, а одну или несколько операций, по большей части не приводящих к созданию отдельного товара. Наиболее ярким примером является бесконечно повторяющиеся действия рабочих на конвейере современного капиталистического предприятия.
Согласно Г. Браверману, рост технического разделения труда является главным феноменом, посредством которого капитал, используя «менеджмент», сохраняет и консолидирует свою власть над трудом, поскольку возрастание детального разделения труда отчуждает знание о процессе труда и контроль над этим процессом от рабочего. Умелые работники, даже занятые наемным трудом, все еще в некоторой степени контролируют трудовые задачи, исходя из самой природы своего умения. Но развитие капитализма неизмеримо увеличивает размывание трудовых навыков, поскольку работа разбивается на отдельные, простые задачи, требующие очень малой квалификации.
В некоторых аспектах, как отмечает Э. Гид-денс [18], работы Г. Бравермана приводят к тем же пессимистическим заключениям, которые сделал М.Вебер: развитие технического разделения труда, увеличивая потерю контроля над ним работающим, представляется односторонним и абсолютно неизбежным процессом. В отличие от Э. Райта, Э. Гидденс не считает проблему «классовых границ» основной для теории классов. По его мнению, классы в обществе не разделяются определенными линиями, как страны на политической карте. Он утверждает, что внимание, прежде всего, должно быть сосредоточено на основных элементах, включенных в процесс классовой «структурации». Классы -это, конечно, не группы, но вряд ли полезно рассматривать их в качестве соединений «жизненных возможностей», как это делает М.Вебер. Используя термин «классовая структурация», Э.Гидденс стремится подчеркнуть те способы, которые приводят к появлению структурированных социальных форм на базе классовых отношений. Он различает несколько источников структурирования классов в капиталистическом обществе, используя в качестве отправной точки понятие «рыночных возможностей».
Основные источники классовой структурации, по Э.Гидденсу, таковы: во-первых, степень близости шансов на социальную мобильность -
феномен, влияющий на продолжение классовых отношений между поколениями. Во-вторых, природа разделения труда внутри организаций, к которой процессы, проанализированные Г.Браверманом, имеют особое отношение. В-третьих, система власти на предприятиях.
Утверждая, что последнее концептуально отлично от разделения труда как такового, Э. Гидденс стремится обозначить различные возможные взаимосвязи, которые могут существовать между технологией и административным контролем внутри производственных организаций. Наконец, подчеркивая важность «групп потребления» (особенно тех, которые связаны с образцами городских «районных» сообществ), Э.Гидденс хочет продемонстрировать, что на классовую структурацию оказывают влияние не только производственные факторы.
Основным элементом концепции классового конфликта для Э.Гидденса является различение между «классовой осведомленностью» и двумя формами классового сознания: «конфликтным» и «революционным» сознанием. Классовая осведомленность характеризует когнитивный стиль нового среднего класса или «новой мелкой буржуазии», она имеет черты, отмеченные Н.Пулянтцасом: индивидуализм, ориентация на личную соревновательную карьеру и т.д.
Парадоксально, но «классовая осведомленность» может принимать форму отрицания существования классов. Более того, революционное сознание не является уникальным явлением для интеллектуалов из среднего класса. Оно развивается тогда, когда рабочие способны оформить перспективу, «релятивизирующую» существующие ограничения индустриальной власти: когда они понимают возможности радикальной трансформации экономических и политических институтов капитализма. «Внешнее» руководство может оказать им помощь, но только при наличии условий, стимулирующих такую «релятивизацию» сознания.
В отличие от остальных авторов, рассмотренных нами выше, Ф.Паркин [19] опирается на веберовское понятие «социальной близости».
Под «близостью» он понимает способность групп исключать аутсайдеров и монополизировать ресурсы, запрещенные для других. Он считает, что понятие «социальной близости» является центральным для классовой теории, вместе с тем подчеркивая его релевантность по отношению к монополизации ресурсов и по другим критериям: этническим, половым и т.д. По мнению Ф.Паркина, «социальная близость» посредством «исключения» создает принципиальные
способы формирования классов. Формирование основных классов в обществах различных типов достигается посредством монополистического контроля над ресурсами, включая как, отмеченные К.Марксом, землю и капитал, так и вооруженную силу, и «эзотерическое знание».
В капиталистических обществах, согласно Ф.Паркину, существует два доминирующих типа «исключающей близости»: контроль над собственностью (в частности, капиталом) и контроль над профессиональной квалификацией посредством официальных документов.
У Ф.Паркина контроль собственности интерпретируется гораздо более широко, чем у К.Маркса, отводившего центральное место понятию прибавочной стоимости. Следовательно, классовая система находится не там, где осуществляется присвоение прибавочного продукта, а там, где исключающая сила используется для достижения и поддержания особых материальных привилегий. Акцентируя внимание на важности контроля над официальными документами как способа «исключающей близости», Ф.Паркин стремится объяснить классовую дифференциацию среди «пролетариев».
Таким образом, анализ наиболее влиятельных работ в области классовой теории демонстрирует полное отсутствие какого-либо единства среди теоретиков. Различаются и подходы к определению сущности класса, и оценки его роли в социологическом теоретизировании. Всех авторов объединяет только вера в то, что использование понятие «класс» способно сделать описание социальной дифференциации более аналитическим, сообщить ему большие возможности интерпретации.
Классовые теории используются для придания статуса теоретических проблемам, которые бы в рамках социальной стратификации так и остались проблемами процедуры, проблемами измерения. Характерно, что, несмотря на все попытки обойти этот тип проблем, они постоянно воздействует на наиболее теоретический вариант стратификации - классовую теорию. Все теоретики так или иначе вынуждены решать проблемы диагностирования и измерения либо подстраивая свои модели под уже существующие представления о стратификации, либо ставя вопрос о «границах класса», то есть об измерении.
В рамках классового подхода (не теории, а именно подхода) сохраняются две основные тенденции, восходящие к К.Марксу и М.Веберу. Их синтез большинству авторов не представляется возможным ввиду непреодолимых различий в онтологических и методологических ха-
рактеристиках этих классических теорий. Класс как реальная группа, осознающая свою объективную общность, и класс, как инструмент познания, идеальная типизация «жизненных возможностей», определяющая типическое отношение к другим типизированным возможностям, отстоят слишком далеко друг от друга.
Анализ современных классовых теорий убедительно показывает невозможность создания концепции социальной структуры на основе их синтеза. Более того, основные теоретические проблемы, вызывающие наиболее ожесточенные споры - экономизм классов, классовые границы, «визуализация» класса, классовое сознание, оказываются неразрешимыми без привлечения концепции социальной структуры не сводимой к классовой. Для этого нам придется обратиться к социальной реальности.
Социальная реальность представляется нам как постоянный и непрерывный процесс взаимодействия между индивидами. Причем, это скорее не последовательность отдельных актов, а поток, движение, ^гее. Разумеется, этот поток может быть более или менее интенсивным, продолжительным, иногда дискретным. При всем этом, он отличается некоторой повторяемостью, устойчивостью, упорядоченностью, предсказуемостью и некоторой принудительностью по отношению к создающим его агентам действия. Вне действий и вне интенциональной деятельности субъекта этот поток не может существовать. Но, при этом, субъекты воспроизводят одни и те же действия; понимают действия друг друга; предполагают возможное развитие событий. Более того, включение в поток общего взаимодействия предполагает и некоторую подчиненность его ходу, некоторую зависимость субъекта от него, что и позволяет рассматривать упорядоченность этого потока как внешнее по отношению к агенту явление.
Очевидно, что наиболее удобным и пригодным для фиксации вышеперечисленных свойств процесса взаимодействия является понятие «структура», научное происхождение которого изначально связано с попыткой фиксации сходства разнородных объектов. Собственно, в этом значении оно первоначально использовалось и в социологии.
Для социальных наук Х1Х века «социальная структура» означала, прежде всего, выделение ряда инвариантных переменных, сочетание которых образует некоторый каркас, «скелет» общества, позволяя выразить наблюдаемые калейдоскопические общественные явления в научном языке [20]. Такое употребление понятия, по
сути, было продолжением традиции естественных наук, тем более, что это услужливо подкреплялось опытом осмысления общества, воспринятым из христианства; [21] необходимостью осуществления сравнительного анализа различных обществ и потребностью в построении схем общественного развития. Наиболее ярко данная модель проявилась во французской исторической науке, откуда и была рецепирована марксизмом, приобретя форму «социально-классовой структуры» общества [22].
Параллельно с этим взглядом, «структура» в социальных науках начинает осмысливаться как совокупность отношений, связей между частями сложных объектов (систем). При этом основное внимание ученых сосредотачивается на том, что она соединяет, упорядочивает элементы, делая возможным появление системных свойств, несводимых к свойствам частей и их сумме. В данном случае, структура скорее объединяет, чем разъединяет; она составляет «стержень» системы, являясь «сетью» отношений. Если в первом случае структура - это классы, слои, группы, то во втором случае - ценности, нормы, социальные институты.
Такая двойственность употребления понятия «социальная структура» характерна для социологии с момента ее возникновения. М.С. Комаров предлагает фиксировать это различение в понятиях «институционального» и «субстанционального» подхода к социальной структуре [23]. Конечно, эти наименования несколько условны, но, все же, они пытаются выразить действительно существующее в теоретическом анализе различие. Причем, эта двойственность подхода сохраняется даже в, так называемых, «дуалистических» теориях.
Так, например, Э.Гидденс отмечает, что: «При анализе социальных отношений необходимо признавать как синтагматическую размерность моделирования социальных отношений в пространстве и времени, включая воспроизводство ситуативных практик, так и парадигматическую размерность, включающую виртуальный порядок «способов структурирования», повторяющихся в таком воспроизводстве» [24]. Для Э.Гидденса водораздел между различными подходами к социальной структуре проходит не совсем там, как для М. С. Комарова, но и тот, и другой фиксируют сходные различия, и, при определенном упрощении, «синтагматическая размерность» Э.Гидденса может рассматриваться как «институциональный подход» М.С. Комарова, а «парадигматическая размерность» как «субстанциональный подход».
В чем же заключаются основные различия в подходах к понятию «социальная структура»? В первом случае, назовем его условно «структурно-институциональным», социальная структура полагается как совокупность отношений, аналитически абстрагируемых от процесса взаимодействия посредством институционализации -закрепления во времени и трансляции определенного типа отношений таким образом, что они приобретают некоторый «внешний», принудительный характер для самого процесса взаимодействия.
Элементарным уровнем социальной структуры в таком случае оказываются «образцы действия» (patterns of action). Это нормативные «эталоны», правила, рассматриваемые как обобщающие процедуры, техники осуществления социальных практик. Их дальнейшая институционализация приводит нас к следующему уровню социальной структуры: социальным
статусам/ролям. При этом понятие «статус» понимается как взаимосвязанная совокупность образцов действия, на которые ориентируется в своих действиях действующее лицо и которые оно воспроизводит в процессе взаимодействия. Роль в этом случае становится функцией статуса. Это, теоретически, совокупность нормативных ожиданий относительно образцов, составляющих социальный статус. Таким образом, статусы/роли представляют собой уровень социальной структуры, отчасти рефлексируемый самими участниками процесса взаимодействия, отчасти рационализируемый ими на основе воспроизводства определенных социальных практик, посредством образцов действия. Однако статусы/роли - это еще не сформулированные и не кодифицированные правила, а, скорее, рационализация образцов действия.
Более сложным уровнем социальной структуры являются реальные социальные группы, разделяемые на малые группы и организации, представляющие собой системы социальных статусов/ролей и, в силу системного эффекта, приобретающих самостоятельный характер. Малые социальные группы, особенно социальные организации, имеют более рефлективный характер. Их правила действия более выражены и кодифицированы, скорее, они являются кодифицированными интерпретациями правил (образцов действия), а не правилами как таковыми. Естественно, что реальные группы обладают «обратным эффектом», выражающимся в их воздействии на формирование социальных статусов/ролей и образцов действия. Перед нами процесс как бы «двойного структурирования». С одной стороны, статусы/роли рационализируют
образцы действия и на этой основе возникают реальные группы. С другой стороны, реальные группы структурируют статусы/роли и образцы действия. Конечно, такое описание достаточно условно. Это скорее схема процесса институционализации, чем процесс как таковой.
Сами по себе реальные группы не могут быть источником кодификации и интерпретации правил, лежащих в основе воспроизводства и трансформации практик, хотя бы потому, что они их сами воспроизводят и трансформируют. Следовательно, они нуждаются в «эталонах», нормативных образцах, обеспечивающих возможность кодификации и интерпретации.
Такими нормативными образцами являются «социальные институты» - ценностно-нормативные комплексы, формулирующие правила, выявляющие их посредством кодификации и интерпретации. В этом смысле, ценности и нормы -это специфические типы правил, которые посредством своей открытой формулировки получают специфические свойства. Таким образом, социальный институт - это система рационализированных образцов действия, которая в ходе своего воспроизводства и трансформации выявляется и трансформируется посредством отбора, оценивания и интерпретации и становится ценностно-нормативным комплексом, служащим нормативным образцом, воздействующим на процесс институционализации и во многом определяющим статусы/роли и реальные социальные группы.
Социальная структура, с точки зрения структурно-институционального подхода, это, по преимуществу, правила различного уровня рационализации, кодификации и интерпретации, это нормативный каркас общества, интегрирующий, упорядочивающий и делающий понятным и предсказуемым процесс взаимодействия индивидов, придающий ему временную размерность и устойчивость. Схематически, социальная структура - это совокупность социальных институтов, формирующих и определяющих функционирование реальных групп, статусов/ролей, которые служат для воспроизводства и трансформации социальных практик.
Во втором случае, назовем его также условно, как и первый, «структуралистски-субстанциональным», социальная структура полагается как совокупность социальных категорий (номинальных социальных групп), которые рассматриваются как переменные, различные сочетания которых определяют различные типы обществ. Считается, и в этом проявляется «структурализм» данного подхода, что эти наборы социальных категорий
и их взаимоотношения детерминированы более глубокой системой отношений, например, «способом производства». По сути, сама совокупность социальных категорий является скорее выражением «глубинной» структуры экономики (К. Маркс), сознания (Ж.Лакан), культуры (К. Леви-Стросс), чем социальной структурой как таковой. Так, в марксизме место, занимаемое данным классом в способе производства, а также собственность на средства производства, являются определяющими для выделения основных социальных классов общества. Таким образом, социальные категории - классы, слои, страты - это внешние явления, выражающие определенные «глубинные коды».
Существует как бы противоречие между определением данного подхода как «субстанционального», то есть рассматривающего общество как целое, состоящее из больших реальных социальных групп - классов, страт, слоев и определением этих социальных групп как номинальных. На самом деле, это кажущееся противоречие. Данный подход действительно субстанции-рует «идеально-типические» общности, которые от этого не перестают быть номинальными социальными группами (социальными категориями).
Дело в том, что, говоря о социальном классе, как о номинальной социальной группе, мы имеем в виду отсутствие реального процесса взаимодействия, объединяющего всех или большую часть представителей данного класса. По сути, выделение класса есть результат процесса классификации - соотнесения объектов с определенной совокупностью критериев. В свою очередь, эта шкала критериев есть результат осознания и интерпретации реальной дифференцированности индивидов и реальных групп. Поэтому, такая совокупность критериев является скорее отражением социальной структуры, чем социальной структурой как таковой. Естественно, что социальные классы обладают определенной степенью «реалистичности», которая состоит в том, что общность определенных черт (совокупность критериев), по которым эти классы различаются, может служить основой для некоторой общности воспроизводства и трансформации социальных практик представителями данного социального класса.
В таком случае, эти критерии представляют собой некий «код», который реализуется в социальных практиках. Однако, фактически, степень общности поведения зависит не от этих «кодов» (глубинных структур), от осознания себя представителем данного класса, то есть легитимирующего воздействия социальных институтов, организаций и малых групп, создающих те или
иные «образы общества». Реальность границ того или иного класса зависит от степени его закрытости, то есть степени социальной мобильности. На деле эта степень социальной мобильности также зависит выявления, кодификации и интерпретации образцов действия, реальными группами, организациями и институтами.
Таким образом, подход, названный нами «структуралистско-функциональным», рассматривает социальную структуру как совокупность дифференцированных слоев, отражающую «глубинные» структуры, внешние по отношению к этим слоям и субстанциирует эти слои в виде социальных классов и социальных страт.
При всех очевидных различиях «структурноинституционального» и «структуралистско-субстанционального» подходов они, тем не менее, предполагают друг друга и, по сути, являются отражением различных сторон одного и того же явления, обозначаемого как «социальная структура». Социальные статусы/роли, группы и организации, очевидно, дифференцированы и, отчасти, иерархизированы, что делает возможным определение социальной структуры как совокупности определенных классов и слоев. С другой стороны, социальные классы и слои требуют легитимации посредством социальных институтов, групп и организаций и выражения в виде статусов/ролей. Оба эти подхода сопрягаются как синтагма и парадигма. Первый подход как бы придает обществу синтагматическую размерность и упорядоченность во времени и пространстве, а второй определяет возможные трансформации.
Интегративная модель социальной структуры общества основана на представлении о том, что ее ядро составляют образцы действия, статусы/роли и реальные группы (малые группы и организации). Их интеграция выражается в процессе институционализации, посредством которого возникают ценностно-нормативные комплексы, получающие выражение в виде социальных институтов. С другой стороны, статусы/роли и реальные группы всегда дифференцированы и иерархизированы. Отражением этой дифференциации и иерархизации являются номинальные социальные группы (классы, слои, страты). Однако, они связаны с статусами/ролями и реальными социальными группами не непосредственно, а через социальные институты, интерпретирующие, кодифицирующие и легитимирующие эту дифференциацию и иерархию, определяя тем самым шкалу дифференцирования (стратификации) и степень закрытости или открытости этих номинальных социальных групп.
В свою очередь, социальные институты выражаются и закрепляются в статусах/ролях и реальных социальных группах посредством интернализации ценностей, норм, легитимирующих схем. Система социальной стратификации оказывает обратное воздействие на социальные институты, создавая определенный «образ общества».
Литература
1. Девятко И.Ф. Состояние и перспективы социологической теории в мире и в России // Социологические исследования. - 2007. - №9.
2. Исключением, пожалуй, являются работы М.Н. Рут-кевича (Руткевич М.Н. Социальная структура. - М.: АльфаМ, 2004. - 272с.) и З.Т. Голенковой (Модернизация социальной структуры российского общества / Отв. ред. З.Т.Голенкова. - М.: Институт социологии РАН, 2008. -287с.).
3. Беленький В.Х. Социальная структура российского общества - состояние и проблемы теоретической разработки // Социологические исследования. - 2006. - №11; Голенкова З.Т., Игитханян Е.Д. Социальная структура общества: в поиске адекватных ответов // Социологические исследования. - 2008. - №7.
4. Тощенко Ж.Т. Эволюция теоретической социологии в России (1950 - 2000-е годы). Статья 1 // Социологические исследования. - 2009. - №6. - с.22.
5. Тощенко Ж. Т. Эволюция теоретической социологии в России (1950 - 2000-е годы). Статья 2 // Социологические исследования. - 2009. - №7. - с.12.
6. Модернизация социальной структуры российского общества / Отв. ред. З. Т. Голенкова. - М.: Институт социологии РАН, 2008. - 287 с.
7. Giddens A. The Class Structure of the Advanced Societies. - London: Hutchinson, 1980. - p.106.
8. См., например, подробный анализ этой проблемы в Giddens A. Studies in Social and Political Theory. - London: Hutchinson, 1977 и пессимистическое заключение в Giddens A. The Class Structure of the Advanced Societies. - London:
Hutchinson, 1980. - p.296ff.
9. Weber M. Economy and Society. - Berkeley: University of California Press, 1978. - Vol.2. - p.927.
10. Ibid., Vol.1. - p.305.
11. Poulantzas N. Political Power and Social Classes. -London: New Left Books, 1973; Classes in Contemporary Capitalism. - London: New Left Books, 1975; On Social Classes//New Left Review. - 1973. - N78. - pp.27-50.
12. См.: Мацкевич А.Ю. Структуралистский мар-
ксизм//Исследования по истории Сибири, Центральной и Восточной Азии. - 1998. - Выпуск 1. - с.155-169.
13. Connell R.W. A Critique of the Althusserian Approach to Class//Theory and Society. - 1979. - N8. - pp.321-345.
14. Wright E.O. Class, Crisis and the State. - London: New Left Books, 1978. - p.61.
15. Wright E.O. Classes, Crisis and the State. - London: New Left Books, 1978; Classes. - London: Verso, 1985; The Debate on Classes. - London: Verso, 1989.
16. Connell R.W. Op. cit. - pp.321ff.
17. Braverman H. Labor and Monopoly Capital. - New York: Monthly Review Press, 1974.
18. Giddens A. The Class Structure of the Advanced Societies. - London: Hutchinson, 1980. - pp.296-311.
19. Parkin F. Marxism and Class Theory: A Bourgeois Critique. - London: Tavistock, 1979.
20. Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. - СПб., A-cad, 1994. - с.162-168.
21. Характерный пример христианского описания общества, сделанный, однако, в лучших структурнофункциональных традициях, например: Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. - М.: Издательская группа Прогресс, Прогресс-Академия, 1992. - с.239.
22. Трельч Э. Историзм и его проблемы. - М.: Юрист, 1994. - с.261-302.
23. Комаров М.С. О двух понятиях социальной структуры в социологии/Проблемы теоретической социологии. Вып.2. - СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 1996. - с. 135-155.
24. Гидденс Э. Элементы теории структурации/Современная социальная теория: Бурдье, Гидденс, Хабермас. - Новосибирск: Издательство Новосибирского университета, 1995. - с.53.
Мацкевич Андрей Юрьевич - кандидат социологических наук, доцент кафедры политологии и социологии БГУ, г. Улан-Удэ, e-mail: [email protected].
Matskevich Andrey Yurievich - cand. of sociology, assistant professor of political science and sociology department of BSU, Ulan-Ude, e-mail: [email protected].
УДК 101.1:316
Н.С. Зимина
ПРОЦЕСС ВНУТРЕННЕЙ РЕГИОНАЛИЗАЦИИ РОССИИ В СОВРЕМЕННОМ НАУЧНОМ ДИСКУРСЕ
Статья посвящена осмыслению и категориальному оформлению «внутреннего региона» России. Процесс регионализации рассмотрен на внутреннем (внутригосударственном уровне). Дано определение понятию «внутренний регион» Российской Федерации, проанализировано его содержание и выделены регионообразующие элементы.
Ключевые слова:регионализация, регион, внутренний регион Российской Федерации.
