CC BY
119
ИСТОРИЯ РУССКОЙ ФИЛОСОФИИ
УДК 1:27(47) ББК 87.3(2)5-8
ОБ АЛЕКСЕЕ АЛЕКСАНДРОВИЧЕ КОЗЛОВЕ -НИГИЛИСТЕ, КОТОРЫЙ РАСКАЯЛСЯ ...
А.А. ЕРМИЧЕВ
Русская христианская гуманитарная академия Набережная реки Фонтанки, д. 15, г. Санкт-Петербург, 191011, Российская Федерация
E-mail: 7723516@gmail.com
Впервые публикуемые воспоминания историка русской литературы и философии Е.А. Боброва (1867-1933) повествуют о жизни философа-спиритуалиста А.А. Козлова (1881-1901). В молодости фурьерист-социалист и народник, в зрелые годы он стал лояльным подданным империи и философом-метафизиком. Подчеркивается, что историю русской философии, имея в виду ее персоналистический характер, нужно рассматривать не с позиции филиации идей, а в контексте биографии мыслителей, их участия в общественной и культурной жизни России. Утверждается типический характер политического и теоретического «направления» А.А. Козлова и называются его причины.
Ключевые слова: русская философия, персонализм, интеллигенция, народ, нигилизм, консерватизм, спиритуализм, христианство.
ABOUT ALEKSEY ALEKSANDROVICH KOZLOV - A NIHILIST,
WHO REPENTED
AA ERMICHYOV Russian Christian Academy for Humanities 15, Fontanka emb, Saint Petersburg, 191011, Russian Federation E-mail: 7723516@gmail.com
The memories of the historian of Russian literature and philosophy E.A.Bobrov (1867-1933) published for the first time tell about the life of the philosopher-spiritualist A.A. Kozlov (1881-1901). In his youth years, Kozlov was a Fourierist-socialist and populist, and in later years he became a loyal subject of the empire and the philosopher-metaphysician. It is emphasized here that the history of Russian philosophy, taking into account its personalistic character, should not be viewed from the perspective of filiation of ideas but rather - in the context of the biography of thinkers, their participation in social and cultural life of Russia. A typical character of political and theoretical of Kozlov's 'direction' and its causes are asserted here.
Key words: Russian philosophy, personalism, Intelligentsia, Nihilism, Conservatism, People, Spiritualism, Christianity.
Историки русской философии отличаются от историков русской литературы. Последние найдут какую-нибудь бумажку, допустим счет в ресторане, под-
писанный именем Веневитинова или, упаси Господь, Пушкина, и такой грохот устраивают в связи с таким счастливым событием... Двумя-тремя статьями тут дело не обойдется, а то и конференцию созовут.
Историки русской философии люди другие. Их такие бумажки не интересуют. Им интересны идеи, сочетание идей и, в конечном счете, развитие идей к истине. В советское время этой истиной был марксизм-ленинизм. «А ну-ка Николай Гаврилович, - говорил советский историк русской философии сконфуженному Чернышевскому, - а ну-ка, чуть-чуть привстань на носочки ... Посмотри, как ты придвинулся к материалистическому пониманию истории. Опять не дотянул. Ну, ничего. Запишем тебя в предшественники».
Уже и марксизма-ленинизма давно нет, а прежнее идеепоклонство, идущее еще от нашего старого знакомца Егора Федоровича, продолжается. Никак не можем почувствовать мы, что русская философия есть многоголосица напевов, а за каждым из них стоит личность, индивидуальность. Вот один из них переехал из дружелюбной Москвы в холодный Петербург с превосходными тротуарами и завыл по собачьи, отказываясь от Гегеля. Другому, видите ли, София явилась, и, «когда ж проснулся чутко, - дышали розами земля и неба круг». Этой своей Софией много намутил он воды - и поэтической и философской. Вот дядя-благодетель умер, и у юноши возникает идея «общего дела». Личная жизнь авторов мощно определяет историю русской мысли. Мы было попробовали вкус европейской философии с ее «Юм родил Канта, Кант родил Фихте.» и от нее отвернулись. Всякий наш мыслитель начинает всемирную историю философии заново, от себя - ему и дела нет до философии.
Кто признает персоналистический характер русской философии (по Эрну: «Тайна Сущего раскрывается в недрах личности»1), тот спокойно воспримет публикуемую впервые статью Е.А. Боброва об Алексее Александровиче Козлове (1831-1901) с большим количеством порой шокирующих сведений о его жизни. Но биография А.А. Козлова оказывается типичной для русского интеллигента второй половины XIX века. В молодости поклонник смелых преобразований в морали, участник кружков «красного» оттенка, сторонник позитивизма и материализма, он со временем эволюционирует «вправо» - к законопослушанию, университетской карьере, а в области философии - к спиритуализму и признанию Абсолютного существа с его промыслительной волей.
В прилагаемой статье Е.А. Боброва об Алексее Александровиче Козлове нет ничего теоретического, то есть такого, что восполнило бы недостающее звено в какой-нибудь филиации. Кто любит филиацию, тот может этот материал проигнорировать. Напротив, кто захочет увидеть в Козлове не только философа-профессионала, а русского человека, пришедшего к философии со жгучим требованием осмысления жизни, тот обязательно прочитает эти воспоминания.
Биография А.А. Козлова типична сразу в двух отношениях. Во-первых, его интеллектуальная биография являет собой некую иллюстрацию общего услож-
1 См.: Эрн В.Ф. Нечто о Логосе «русской философии и научности» // Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991. С. 90 [1].
нения русской философии, начавшегося в 70-е годы XIX века, и, в частности, поворота ее к метафизике. А.А. Козлов-позитивист постепенно уступает место А.А. Козлову-метафизику. Перенесенная в 1886 г. болезнь окончательно обратила его мысль к Высочайшей субстанции. Во-вторых, вполне типично эволюционировали его общественные симпатии. Направление этой эволюции - от радикализма юношеских лет к политическому консерватизму в зрелые годы - известно на примерах Ю.Н. Говорухи-Отрока, В.И. Кельсиева, Л.А. Тихомирова. Известное дело - все идет по Михаилу Евграфовичу: «Так называемые нигилисты суть не что иное, как титулярные советники в первоначальном диком и нераскаянном состоянии, а титулярные советники суть раскаявшиеся нигилисты» [2, с. 220].
Свой собственный поворот А.А. Козлов, арестованный 20 мая 1866 г. по каракозовскому делу, объяснял в показаниях при допросах. Если раньше, по молодости, он, как и другие, в полном согласии с лондонскими брошюрами А.И. Герцена веровал в то, что «русский народ есть наиболее способный к социалистическому быту, что он сохранил общину, демократическую сходку.»2 и т.п., то теперь А.А. Козлов думал иначе: «Понял я и настоящие отношения, исполненные доверия и любви народа к монарху и установленным от него властям... Я пришел, наконец, к тому убеждению, что правительство во всех отношениях идет впереди и что человек с умом и любовью к народу может много принести пользы нисколько не выходя из тех рамок, которые постановило правительство во всех своих реформах» [3, с. 41].
Причины таких поворотов весьма индивидуальны и с трудом поддаются анализу. Можно говорить о разочаровании А.А. Козлова в народе, о чем Н.О. Лосский написал так: «Знакомясь с народом во время занятий сельским хозяйством, он пришел к мысли, что в русском народе неистребимы черты холопства и хамства, что он не ищет свободы, а подчиняется или, если может, сам начинает угнетать. "Русский крестьянин, - говорил Козлов, - всегда сидит в лапах у Разуваевых и Колупаевых, а если выбьется из нужды, сам станет Разувае-вым'.' Он с насмешкою отзывался о сантиментальном отношении народников к крестьянину и говорил, что никто из нас не обязан жертвовать для народа своей культурностью и высшими интересами на том основании, будто бы мы всем обязаны народу» [4, с. 204-205].
Можно иметь в виду другое объяснение. Один из ишутинцев находил, что А.А. Козлов и ему подобные никогда, собственно, и не были социалистами-народниками, а только «завзятыми фурьеристами, и в мысли никогда не приходили к политическому пониманию.»3. И верно. Оказывается, Козлову были симпатичны жирондисты и он знал, что «демонстрации и революционно-мятежные средства» могли бы только помешать освобождению народа.
Наконец, и только вместе с названными обстоятельствами, по-видимому, действовало третье - простое, как мычание, - быт. Усталость от неустроеннос-
2 См.: Клевенский М.М. Вертепники // Каторга и ссылка. 1928. № 10 (47). С. 41 [3].
3 См.: Николаев П.Ф. Очерк развития социально-революционного движения в России // Литературное наследство. Т. 87. Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890 гг. М., 1977 С. 409 [5].
ти, семья и желание устойчивости, быть может, элементарная боязнь наказания... Мало ли что еще.
Как бы то ни было, историки обязательно пишут о Козлове - участнике революционного движения в России и пытаются проследить его связи в «Земле и воле» 60-х годов и в среде ишутинцев. Справка о нем имеется в знаменитом словаре «Деятели революционного движения в России»4.
Не обижен вниманием не только Козлов-революционер, но и Козлов-философ. Три классика историографии русской философии - Б.В. Яковенко, В.В. Зеньковский и Н.О. Лосский, находят характер его мышления почти образцовым. «Чтение произведений Козлова оставляет впечатление не только подлинно философского дарования и глубины мысли, но от него всегда веет исключительной трезвостью и честностью мысли» [6, с. 182], - так писал В.В. Зеньковский и пояснял, что даже идея Абсолютного существа родилась у него от запросов чистой мысли, а не веросознания.
На европейский стиль мышления Козлова указывал Б.В. Яковенко: «Козлов является, как раз наоборот, представителем западного рационализма и был одним из подготовителей того философского "западничества',' которое у нас нынче намечается» [7, с. 5].
Что касается современной историографии русской философии, то самым замечательным событием ее следует считать книгу Н.П. Ильина «Трагедия русской философии» (2008 г.). Автор не только определяет русский персонализм в качестве оригинального и целостного явления нашей философии, но и упрямо твердит, что-де оно-то и является подлинным выражением нашего православного философского духа, сводя к нулю Соловьева и иже с ним. При этом Н.П. Ильин реанимировал тезис С.А. Аскольдова, написавшего: «Мы уверенно отмечаем его (то есть Козлова. - А.Е.) значение как одного из основателей христианской философии в России» [8, с. 247]. Н.П. Ильин разделяет эту уверенность. Он излагает учение А.А. Козлова о самосознании, эффектно завершая такое изложение следующим цитированием: «Образовать понятие о реальных свойствах и деятельностях Бога мы всего лучше можем при посредстве нашего сознания о нашей индивидуальной субстанции и наших свойствах, и деятельнос-
тях, данных сознанию каждого индивидуума» [9, с. 178].
***
Автора воспоминаний философа-неолейбницианца (персоналиста) Е.А. Боброва (1867-1933) не нужно представлять читателю «Соловьевских исследований».
Напомним, что Е.А. Бобров был внимателен к творчеству А.А. Козлова и в первых двух выпусках материалов, исследований и заметок «Философия в России» (Казань, 1899 г.) предложил два ценных исследования - «Жизнь и труды А.А. Козлова» и «О сочинениях А.А. Козлова». В ученых записках Казанского
4 См.: Деятели революционного движения в России. Биобиблиографический словарь. От предшественников декабристов до падения царизма / под ред. Вл. Виленского-Сибирякова, Феликса Кона, А.А. Шилова, Б.П. Козьмина и В.И. Невского. Т. 1. От предшественников декабристов до конца «Народной воли». Ч. 1-2. М., 1927-1928.
университета ему принадлежит большая статья «О понятии бытия. Учение Г. Тейхмюллера и А.А. Козлова» (1897 г.). Он высоко ценил анализ философских взглядов Л.Н. Толстого, который был дан А.А. Козловым.
Е.А. Бобров знаком читателю как мемуарист. Очень интересны его воспоминания об Александре Львовиче Блоке - профессоре права Варшавского университета и отце нашего поэта. Они были опубликованы в первой книге в 92 томе «Литературного наследства» «Александр Блок. Новые материалы и ис-следования»5.
Что касается приведенных ниже воспоминаний Е.А. Боброва, то они похожи, скорее, на записи рассказов А.А. Козлова о самом себе. Они довольно откровенны, что свидетельствует о доверительности отношений между собеседниками. Но мы замечаем, что многое в этих рассказах расходится с общеизвестным. Вот два таких расхождения. Первое: в наших записях А.А. Козлов называет себя инициатором ишутинского «Ада», но современные исследователи видят в Козлове скорее сочувственника и спутника ишутинцев, готового им чем-то помочь. Второе: в предлагаемых записях совсем не упоминается важнейший эпизод жизни Алексея Александровича - его отъезд из России на постоянное местожительство во Франции и столь же стремительное возвращение на родину, но уже в Киев. Последовательность приближения Козлова к университетской кафедре, как она изложена здесь, как будто бы исключает отъезд за границу.
Записка Е.А. Боброва «Алексей Александрович Козлов» была написана в 20-е годы, уже в Советское время. Она хранится в рукописном отделе Института русской литературы (Пушкинский дом) Российской академии наук (Фонд № 677. Е. хр. 39). Это пятнадцать страниц машинописного текста с небольшими авторскими правками.
Список литературы
1. Эрн В.Ф. Нечто о Логосе «русской философии и научности» // Эрн В.Ф. Сочинения. М., 1991. С. 71-108.
2. Салтыков-Щедрин М.Е. Наша общественная жизнь. Декабрь 1863 г. // Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений. В 20 т. Т. 6. М., 1968. С. 180-223.
3. Клевенский М.М. Вертепники // Каторга и ссылка. 1928. № 10(47). С. 18-44.
4. Лосский Н.О. А.А. Козлов и его панпсихизм // Вопросы философии и психологии. 1901. Кн. III (58). С. 183-206.
5. Николаев П.Ф. Очерк развития социально-революционного движения в России // Литературное наследство. Т. 87. Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890 гг. М., 1977. С. 405-428.
6. Зеньковский В.В. История русской философии. Т. 2. Paris, 1989.
7. Яковенко Б.В. [Рец. на] С. Аскольдов. Алексей Александрович Козлов. В серии «Русские мыслители». М.: Путь, 1912 // Русские ведомости. 1912. 10(23) июля. № 158. С. 3.
8. Аскольдов С.А. Алексей Александрович Козлов. СПб., 1997.
9. Ильин Н.П. Трагедия русской философии. М., 2008.
5 См.: Бобров Е.А. Из «воспоминаний» об А.Л. Блоке // Литературное наследство. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 1. М.: Изд-во «Наука», 1980. С. 299-302.
References
1. Ern, VF Nechto o Logose «russkoy filosofii i nauchnosti» [Something about the Logos of «Russian Philosophy and sciolism»], in Ern, VF Sochineniya [Works], Moscow, 1991, pp. 71-108.
2. Saltykov-Shchedrin, M.E. Nasha obshchestvennaya zhizn'. Dekabr' 1863 g. [Our societal life. December 1863], in Saltykov-Shchedrin, M.E. Sobranie sochineniy v 20 t., t. 6 [Collected Works in 20 vol., vol. 6], Moscow, 1968, pp. 180-223.
3. Klevenskiy, M.M. Vertepniki [Vertepniki], in Katorga i ssylka, 1928, no. 10 (47), pp. 18-44.
4. Losskiy, N.O AA Kozlov i ego panpsikhizm [AA Kozlov and his Pan-psycheism], in Voprosy filosofii i psikhologii, 1901, issue 3, vol. 58, pp. 183-206.
5. Nikolaev, P.F Ocherk razvitiya sotsial'no-revolyutsionnogo dvizheniya v Rossii [An Essay on the History of Russian Social-revolutionary movement], in Literaturnoe nasledstvo. T. 87. Iz istorii russkoy literatury i obshchestvennoy mysli 1860-1890 gg. [Literary legacy. Vol. 87: From the History of Literature and societal thought in 1860-1890s.], Moscow, 1977, pp. 405-428.
6. Zen'kovskiy, VV Istoriya russkoy filosofii [The History of Russian Philosophy], Paris, 1989,
vol. 2.
7.'Yakovenko, B. V [Retsenziya na] S. Aikol'dov. Aleksey Aleksandrovich Kozlov. V serii «Russkie mysliteli». Moscow: Put', 1912 [In the series «Russian thinkers». Moscow, Put', 1912], in Russkie vedomosti, 1912, July 10(23), no. 158, p. 3.
8. Aikol'dov, S.A Aleksey Aleksandrovich Kozlov [Aleksey Aleksandrovich Kozlov], Saint-Petersburg, 1997.
9. Il'in, N.P Tragediya russkoy filosofii [The Tragedy of Russian Philosophy], Moscow, 2008.
Бобров Е.А.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ КОЗЛОВ
Одним из наиболее интересных людей, каких я встречал в жизни, был Козлов. Я познакомился с ним в конце его жизни, будучи уже сам доцентом. Он был старше меня без малого лет на 40. В то время он уже был разбит параличом и обыкновенно лежал на постели, вставая с помощью окружающих, только к обеду.
Биография его любопытна. Он был незаконнорожденный сын одного из Пушкиных. Отец поэта, Сергей Львович, и дядя его, Василий Львович, имели двоюродного брата Алексея Михайловича Пушкина1), тоже мелкого поэта. Отец этого Алексея Михайловича был в свое время сослан в Сибирь за подделку кредитных билетов. Сын Алексея Михайловича, Иван Алексеевич, был по плоти отцом Козлова и приходился поэтам троюродным братом.
По роду своих занятий Иван Алексеевич Пушкин был мировой посредник в одном из уездов в Московской губернии. Он отличался чрезвычайным развратом. В каждом из сел своего участка он завел по одной, а иногда и по две любовницы. Объезжая свой район, он навещал всех своих «приятельниц» по очереди. От одной из его таких «приятельниц», простой крестьянской девушки, и родился мальчик, названный в честь своего деда Алексеем. Иван Алексеевич заботился как-нибудь устроить узаконение своего сына, одного из многих своих незаконных детей. Кроме этих детей, у него была законная семья и куча законных ребят.
Мать Козлова с некоторым денежным вознаграждением была выдана за одного московского мещанина, Александра Козлова, занимавшегося, по пре-
имуществу, управлением дворянских имений. Он был чрезвычайно жестокий человек, ходивший всегда с огромной нагайкой в руке, которой он и бил своих подчиненных.
О его характере можно судить хотя бы из такого факта: услышав, что один из крестьян умышляет покушение на его жизнь, он начал этого парня сечь каждый день и добился своего; через несколько дней этот парень испустил дух под розгами. В руки этого злодея попала нежная кроткая женщина, мать младенца Алексея. Козлов был человек огромной амбиции. Он объявил Алексея своим действительным сыном, уверяя всех, якобы его жена еще до брака принадлежала ему и даже самого мальчика впоследствии старался убедить в том, что он действительно его отец не только по закону, но и по плоти. Вместе с тем он требовал от своей жены, чтобы она прекратила свои прежние отношения с барином. А так как молодая женщина была слаба характером, а барин настойчив и консервативен, то дело получило трагический оборот. Как-то убедившись самолично в том, что все идет у них по-прежнему, Козлов пустил в ход свою нагайку и тут же засек жену насмерть.
Мальчик остался на руках овдовевшего Козлова. Благодаря своему гордому и неуступчивому характеру, Козлов часто менял места и впадал в нужду. Тогда мальчик переходил на попечение к сестре Козлова, которая жила в Москве в качестве проститутки. Приходилось мальчику жить на счет заработка этой своей названной тетки. Сам Иван Алексеевич Пушкин, хотя и был виной того, что мальчик потерял свою мать, не очень-то, по-видимому, заботился о дальнейшей судьбе Алексея. На помощь мальчику стала приходить его другая тетка, сестра Ив. Алекс. Пушкина, бывшая замужем за декабристом Челищевым2). Мальчик рос без всякого призора, подвергаясь всем ужасным, развращающим влияниям среды. По преимуществу, заботились о нем те, сменявшие друг друга женщины легкого поведения, которых Козлов брал к себе в дом, не женясь на них. Одна из таких баб развратила мальчика в возрасте 8-9 лет. Страшный Козлов однажды поймал их и опять пустил в ход нагайку. Попало и мальчику и бабе, которую он тут же вышвырнул из дома.
Мальчик с детства обнаруживал самые блестящие способности, как-то легко, почти незаметно, выучился грамоте и с жадностью поглощал все те книжонки, которые могли попасть ему в руки. Его вотчим был великий патриот, поклонник Каткова и «Московских ведомостей»3). Мальчику доставались по преимуществу книги военного содержания, воспевавшие доблести русской армии, и он ими, по его признанию, страшно увлекался. Бывало, рассказывал он мне, читаешь, и дух замирает в ожидании волшебного слова, т.е. пока не скомандуют: «в штыки!».
Тетка Челищева, не оставлявшая его своими заботами, решила, что Алексею надо дать образование, именно в виду его смышлености и толковости. Таким образом, на данные ею деньги, его отдали в первую московскую гимназию, где главным заправилой был инспектор, знаменитый «экзекутор» Василий Михайлович Попов, из бурсаков4). Вотчим сам повел сдавать мальчика и, несмотря на свою амбицию, в ноги кланялся инспектору, прося его драть мальчишку как можно больше, в личное одолжение родителю. На это инспектор отвечал: «не
проси, братец, мы и без тебя это дело знаем, порем, сколько можем». Просьба названного отца имела то последствие, что там, где прочие отделывались выговором или замечанием, Козлова драли с пояснением инспектора, что это делается по особенной просьбе отца.
Мальчик прошел гимназию блестяще. В старших классах тот же экзекутор Попов оказался к удивлению воспитанников большим либералом, а именно: рекомендовал, напр., читать Гоголя, запрещенного и изгнанного в то время из всех школ5). По окончании курса в гимназии молодой Козлов поступил в Московский университет6).
По его собственным словам, он очень мало занимался в университете, а больше проводил время за выпивкой в биллиардной игрой, преимущественно в пресловутой «Британии», находившейся как раз напротив университета, через переулок. инспектор университета П.С. Нахимов, брат знаменитого севастопольского героя, тоже моряк7), упрекал тогдашних студентов: «Часто, брат, через пролив (т.е. переулок) плаваешь».
Учился Козлов на историко-филологическом факультете, где были в то время большие знаменитости, как-то Грановский, Погодин, Шевырев8), но ничего из их лекций не вынес по той простой причине, что он не интересовался казенной наукой и не слушал университетских лекций. Часть его времени проходила в трактирах, в чем ему усердно помогали два его двоюродных брата, по фамилии Орфано (греки)9). Один Орфано был блестящим офицером какого-то гвардейского полка, другой был студентом юридического факультета. Юрист скоро умер, а старший брат имел странную судьбу. Он бросил военную службу и совершенно изменился в своем мировоззрении. Из житейского практика стал большим религиантом истинно православного мышления; занимал всю жизнь низкие должности конторщика и счетовода в правлении железной дороги; жил чрезвычайно бедно и скудно, занимался литературой и, между прочим, напечатал большое опровержение учения Л.Н. Толстого с православно-церковной точки зрения10).
Вторым делом, которое очень занимало Козлова в его университетские годы, были социализм и коммунизм. Несмотря на всю строгость их запрещения, эти доктрины очень широко ходили среди студентов. Единственное личное сношение Козлова с Грановским заключалось в том, что он как-то раз пошел к Грановскому на дом просить какую-нибудь книжку по коммунизму, причем Грановский, державшийся буржуазно-либеральной точки зрения, отозвался о коммунизме вообще неуважительно, однако дал ему для прочтения бывшее у него на французском языке сочинение некой Gattu де Гаммонд, последовательницы Фурье11). В это же время он сделал знакомство с одним человеком, который имел потом на него очень сильное влияние. Это был некий Матвей Свириденко12). Он был старше Козлова, уже успел окончить курс и служил мелким чиновником в тогдашнем приказе общественного призрения. Свириденко вообще оказывал большое влияние на молодежь. По указаниям Козлова, Свириденко наиболее по своим воззрениям подходил к нынешним анархистам. Несомненно, что он обладал большим философским дарованием, хотя и ничего не писал. Впоследствии он бросил службу и переехал в Петербург, где занял место приказчика в книжном магазине, в то время
очень модном. Там собиралась вся радикальная молодежь; принадлежал он старообрядцу Кожанчикову13). Там же за прилавком стоял этот философ-анархист, по-прежнему собирая вокруг себя мыслящих молодых людей. Неизвестно, как разыгралась бы дальнейшая жизнь Свириденко, если бы он не умер рано. Смерть этого приказчика была отмечена в тогдашних журналах.
Только на последних годах университетского учения Козлов начал заниматься наукой, а именно тем предметом, который счел в близкой связи с его любимыми теориями коммунизма; он стал усердно заниматься политической экономией под руководством популярного в то время профессора, перешедшего из Казанского университета, Ивана Кондратьевича Бабста14), о котором казанские студенты пели в своих куплетах: «Бабст Иван Кондратьев любит нас как братьев». Занятия Козлова по политической экономии были так успешны, что Бабст предложил ему готовиться к экзамену на ученую степень магистра.
По окончании курса он взял место преподавателя русской словесности в специальном высшем учебном заведении, а именно в Константиновском Межевом институте. Как он сам говорил, занимался он с будущими военными землемерами не литературой, а пропагандой социализма. Любопытнее всего то, что директором института был свирепейший генерал-лейтенант Алексей Львович Апухтин, впоследствии грозный попечитель Варшавского учебного округа15). И под носом у этого грозного Апухтина Козлов целый ряд лет пропагандировал коммунизм.
К этому времени относится брак Козлова, соответственно моде времени, на простой белошвейке, какой-то Фене. Это был шаг необдуманный, причинивший ему самому впоследствии очень много горя. Феня эта разошлась с ним и ушла жить к старшему Орфано, но ни за что не давала Козлову развода в то время, как у него уже образовалась вторая семья и было трое детей, которых он никак не мог узаконить и так и оставил их незаконнорожденными. Расставшись с Феней, он сделал второй необдуманный шаг, тоже принесший ему великое горе впоследствии, а именно: давая уроки в семье своей благодетельницы тетки двум ее дочерям Маше и Кате, он вступил с ними сразу с обеими в половую связь, а затем свел обеих сестер и поселил их у себя на квартире. К старой почве крепостной половой распущенности присоединилась теория Фурье об омнигамии16). Козлов до самой смерти оставался убежденным сторонником тройного брака в том его виде, чтобы один мужчина жил сразу вместе на одной квартире с двумя женами. На первый раз он осуществил эту свою идею в сожительстве сразу с двумя сестрами. Из них Катя скоро умерла, а другая кузина, Марья Александровна, осталась его спутницей на всю жизнь. Получив душевное расстройство, она подчас жестоко мучила старика, особенно в период его болезни параличом, когда он бессильный и без возможности самостоятельного движения принужден был лежать на постели и выслушивать ее безумные упреки за погубленную жизнь. На дверях его квартиры всегда были две отдельные доски: А.А. Козлов и М.А. Челищева. Она так и умерла, не сделавшись законной женой и не увидев своих детей узаконенными, в силу непонятного упорства законной жены, швейки Фени, жившей с Орфано.
Козлов вел вообще крайне распущенную жизнь. Он сам мне рассказывал о многих связях, какие он в то время имел и с девушками, и с замужними женщи-
нами. Особенно увлекался он какой-то помещицей, муж которой довел до сведения Козлова через третьих лиц, что он его поймает на месте и - по тогдашней моде - выдерет посреди двора. Козлов был в то время детина огромного роста, вершков в 11 или 12, дюжего богатырского сложения и большой силы. Однажды не посчастливилось любовнику. Муж с целой оравой гайдуков накрыл его на месте преступления. Выскочить в окно из второго этажа и не сломать ног было делом пустым. Пробежал он двор, преследуемый гайдуками с нагайками и ремнями, добежал до калитки, ну, а калитка оказалась предусмотрительно заперта на замок. Предстояло вытерпеть невероятную порку, как было обещано, посередь двора. Но тогда Козлов сделал последнюю попытку: понапер на калитку, приналег своим широким плечом изо всех сил и - о счастье! - калитка подалась, слетела с петель, и узник выскочил на свободу, на улицу. Преследование продолжалось и на улице. Помещик скомандовал своим холуям: «Словите и затащите во двор», но длинные ноги помогли нашему герою благополучно убраться.
Для характеристики эпохи расскажу другой случай, который наблюдал в Петрозаводске известный этнограф П.Н. Рыбников. Жена губернатора вошла в связь с каким-то инженером. Губернатор отдал полицмейстеру приказание выследить. И вот однажды в момент разгара нежностей ко второму этажу с улицы к окнам приставляются лестницы, вынимаются рамы, пожарники и будочники вскакивают в спальню инженера. Пожарники хватают инженера и вяжут его. За ними по лестнице лезет в тот же дом и протискивается в окошко губернатор (оскорбленный муж). Начинается порка губернаторши. Когда она получила от пожарных рук должную порцию, ей приказано было одеться и под конвоем идти домой, а сам губернатор принимается за своего более счастливого соперника. Его связанного держат полицейские. Сам губернатор начинает таскать его за волосы и умышленно выдирает у него целые пряди из головы. Более половины волос выдрал он у инженера, пока, наконец, гнев его утих. Инженер получил жесточайшую порку у себя в собственном доме, а вся команда пожарных и полицейских под предводительством губернатора отправилась во свояси.
Также рассказывал мне Козлов о своем пьянстве и особенно вспоминал при этом какого-то пьяницу-попа, с которым он дружно поглощал огненную воду. «Батя, выпьем!» - энергично повторял больной Козлов и делал жест, как бы хлопая своего приятеля-попа, по плечу. Когда этот поп упивался до мертвого состояния, тогда Козлов возлагал его к себе на богатырские рамена и нес, как неодушевленную вещь, сдавать попадье.
Полную картину Козлова, его тогдашнего образа жизни дает Лесков в своем романе «Некуда». Козлов имени Лескова не мог выносить и бранил его сквернейшим образом. Когда я раз спросил, за что он так сердит на Лескова, Козлов признался, что он сердится за изображение его Лесковым в этом романе. Согласно пословице - Юпитер, ты сердишься, стало быть, ты неправ - надо думать, что изображение отличалось большой точностью и правдивостью. Я недоумевал, кто же именно из персонажей этого романа соответствует Козлову, на что Козлов с большой досадой ответил мне: «Ну что вы, неужели не понимаете. Бычков, Козлов, не все ли равно». Бычкову, действительно, в романе отведено немало места, как одному из самых характерных представителей молодого по-
коления. Козлов изображен там, как растрепанный, рыжий субъект, пьяница и дебошир, излагающий самые удивительные парадоксы, из которых упомянем хотя бы только два. Один это: «У женщины, которая живет со мной, есть ребенок. Так какое мне до этого дело!», а другой: «Перерезать всех, кто карман к штанам пришил» (отрицание частной собственности).
Козлов был знаком в эту пору со всеми наиболее интересными и замечательными людьми в Москве, которые почти все обрисованы в «Некуда». Знал он и Рыбникова, в то время ярого революционера, знал А.С. Хомякова который хаживал в кружки революционной молодежи и вел большие диалектические беседы в защиту царя и православия, а также вместе с этим Хомяковым Козлов отправлялся на собеседования к раскольникам и старообрядцам, в которых тогда видели тоже революционеров и пытались поднять их против самодержавия.
Козлов сам в это время начал кое-что писать; печатался, по преимуществу, в московских органах; главным образом, писал по вопросам хозяйства19). Одно время он был даже редактором журнала «Московский вестник» и содействовал помещению первого рассказа будущего известного народоописателя Александра Ивановича Левитова20).
Попадался он и в руки политической полиции21), как напр., по делу очень тайного приезда в Москву и Петербург русского эмигранта Василия Ивановича Кельсиева22); но настоящая беда разразилась над Козловым по делу Каракозо-ва23). Он был одним из самых главных участников Ишутинского кружка, который назывался «Организация»24). Внутри этой «Организации» Козлов организовал/основал другую еще более конспиративную организацию, более крайнего террористического характера под названием «Ад». Лозунгом этого «Ада» было изречение: «Меч и огонь избрал я орудиями ненависти». Кружок проектировал радикальную политическую и социальную революцию. Он был открыт полицией совершенно неожиданно. Хотя в «Организации» часто разговаривали о цареубийстве, но на практике его пока откладывали. Чахоточный, больной человек огромной воли и большой скрытности, двоюродный брат Ишутина, основателя кружка, Дмитрий Владимирович Каракозов, без ведома кружка и его председателя Ишутина самовольно поехал в Петербург и произвел неудачное покушение выстрелить в Александра 11-го при выходе его из ворот Летнего сада на набережную.
Расследование каракозовского дела было поручено знаменитому Михаилу Николаевичу Муравьеву, который только что расправился с Литвой. Муравьев сразу навел ужас на все русское общество. Некрасов тогда из желания отвести удар от себя и от своего журнала «Современник» написал подлейшее стихотворение в честь Муравьева, прося его не щадить крамолы и уверяя, якобы над ним парит сам архистратиг Михаил. Стихи были приняты Муравьевым с презрением.
Постепенно перехватали всех участников. Муравьев шуток не любил. Он нагнал на Козлова, яростного коммуниста, такого страху, что и через 40 лет после этого следствия Козлов не решался мне рассказывать детали своего про-
цесса26).
Главным образом Муравьев добивался сведений о существовании «Ада». Полиция не была вполне уверена в его существовании; материала было мало.
Козлову удалось убедить Муравьева, что такого тайного, интимного кружка вовсе не существовало. Его выпустили из крепости (Петропавловской). По его словам, процесс представлял собой обычную картину. Все участники болтали и о том, что их спрашивали, и еще более о том, о чем их и не думали спрашивать, выдавая добровольно вещи, о которых правительство само никогда бы и не догадалось. Так, напр., был выболтан дурацкий замысел одного из карако-зовцев отравить своего дядю, получить после него наследство и отдать его в пользу кружка.
Ишутин выдавал больше всех. Правда, он так испугался, что впал в неизлечимое умопомешательство, продолжавшееся до самой его смерти в ссылке, в Сибири. Козлов рассказывал мне, что Ишутин почему-то старался припутать к делу не участвовавшую в нем сожительницу Козлова, одну из его кузин, а именно Катю. Только на очной ставке Козлову удалось, несмотря на настояния Ишу-тина, убедить его, что он неправильно называет в числе присутствовавших на одном заседании Екатерину Челищеву, которую после этого выпустили. Однако, по-видимому, здоровье ее так было потрясено крепостным заключением, что она вскоре после этого и скончалась.
Итак, Козлов вышел из крепости без дальнейшего наказания, но зато с волчьим паспортом, т.е. ему запрещено было поступать на какую бы то ни было государственную службу.
По выходе из крепости Козлов оказался с семьей на руках и без всяких средств к существованию. Зарабатывать ему приходилось совсем неожиданными способами. Подобно своему названному отцу, Козлову, он стал заниматься агрономией и брал на себя управление помещичьими имениями. Иногда он жил у помещиков в качестве домашнего учителя.
Политическую экономию он к тому времени уже бросил, но зато у него проснулся интерес к философии как к науке. Выбор его прежде всего упал на модного в то время мыслителя Эдуарда фон Гартмана27). Гартман был прусский кавалерийский офицер. Лишившись, вследствие болезни, способности самостоятельного передвижения, Гартман обратился к философии. Он восстановил некоторые идеи Шопенгауэра28) и создал при помощи положений, почерпнутых из естественных наук, свою собственную систему под названием «философия бессознательного». В общем эта система характеризовалась как пессимизм, признание всеобщих страданий, проходящих через всю вселенную. Для курьеза укажу, что мне случалось встречать искренних приверженцев Гартмана, убежденных его последователей, которые между прочим глубоко сожалели бога, тоже будто бы страдающего; наравне с миром. Козлов отчасти перевел, а отчасти сокращенно изложил сочинение Гартмана, и эта переработка была напечатана на русском языке в двух томах.
Еще в этой первой своей философской попытке Козлов выказал те свои драгоценные свойства, которые несомненно делали его в свое время самым замечательным писателем философских трудов на русском языке: удивительный дар краткого и в высочайшей степени научного, а вместе с тем общедоступного изложения в соединении с легким, чистым, приятным языком. Критика отозвалась в общем о труде Козлова благоприятно.
Это толкнуло его уже на составление самостоятельного труда под заглавием «Философские этюды», где он поднял вопрос о возможности философии как самобытной науки и об ее историческом генезисе29).
Бесправное существование в России ему, наконец, надоело, и он решил эмигрировать. Перед окончательным отъездом заграницу он решил, однако, сделать последнюю попытку. Правда, ему уже было 40 лет, но его начинало все более тянуть к себе научное поприще. Конечно, с таким политическим прошлым трудно было в те времена рассчитывать ему на допущение в университет, но его подстрекал пример его бывшего близкого товарища и друга, тоже политически скомпрометированного, а именно А.А. Котляревского, известного слависта, которому сначала было разрешено принять кафедру в немецком Дерптском университете, а потом удалось перебраться в качестве профессора славяноведения в Киев30). Козлов и решил по пути заграницу заехать в Киев и посоветоваться со своим другом насчет возможности научной карьеры для него самого. Котлярев-ский принял это хорошо, но ничего не мог сделать для Козлова по университету без содействия специалиста.
Кафедру философии в Киевском университете в то время занимал весьма любопытный человек, древний старец в возрасте около 70 лет Сильверст Силь-верстович Гогоцкий31). Гогоцкий, старый попович, пришедший в Киевский университет из Киевской Духовной академии, отчасти в силу своей дряхлости и научной отсталости, отчасти же в силу слабости характера в университете никакой роли не играл и провести ничего не мог. Козлов с помощью Котляревского с ним познакомился, беседовал с ним, но добиться от него не мог ничего. Гогоц-кий выражал свое удовольствие приятному знакомству с человеком, так любящим философию, и при последнем свидании с ним радушно повторял с малорусским произношением на «О»: «А Вы ко мне поохаживайте, по-охаживайте». Козлов объяснил, что больше похаживать к нему он не будет, потому что уезжает в Париж. Гогоцкий и с этим согласился. Выручил Козлова совершенно неожиданно случай: он встретился с деканом факультета, профессором русской литературы А.И. Селиным32). Селин был человеком энергичным и увлекающимся. Он был тоже уже не молод и из дней своей юности вынес сильное увлечение философией Шеллинга. Зашел разговор об этой философии. Козлов, который недавно занимался изучением этой системы, обнаружил в ней большие познания и хорошее понимание. Он блестяще изложил учение Шеллинга о потенциях, чем вполне очаровал своего собеседника, который тут же дал ему слово, что он его пристроит при университете и что уезжать за границу незачем.
Действительно, благодаря хлопотам настойчивого Селина и его влиянию среди членов факультета Козлова решили допустить к званию приват-доцента философии. Требуемая для этого ученая степень кандидата у Козлова была. Сверх того, надо было прочитать 2 пробных лекции и публично защитить особую диссертацию. В качестве диссертации Козлов представил книгу «Философские этюды». Редкий диспут в провинциальном университете по философии возбудил всеобщий интерес33). Резать Козлова приехал из Нежина тамошний юный философ Грот. Гогоцкий отнесся к своему будущему пожилому коллеге в общем добросердечно и его не притеснял. Грот и еще какой-то Лебедев пытались
Козлова сбить34). Свои возражения, сделанные на диспуте противникам, Козлов расширил и издал в виде особой книги под названием «Философия, как наука»35). Диспут в общем прошел оживленно и для Козлова блестяще, пробные лекции он провел отлично, и таким образом его дела устроились чрезвычайно удачно.
Политический преступник, каракозовец стал приват-доцентом философии Киевского университета. Гогоцкий уступил ему часть своих курсов; кроме того, Козлов получил занятия в различных средних учебных заведениях, в Женском институте, а также на Высших женских курсах и вышел в обычную колею рядового провинциального профессора. Он оказался хорошим педагогом, студенчество слушало его с удовольствием, ибо он давал несравненно больше и свежее, чем его дряхлый коллега Гогоцкий. Кроме того, всем импонировала и по внешности, и по биографическому прошлому фигура молодого приват-доцента в возрасте, приближавшемся к 50 годам.
Козлов в качестве ученого обнаруживал оживленную деятельность. Он писал много мелких статей и рецензий на философские книги, а, кроме того, специально занимался философской системой одного в высшей степени замечательного немецкого мыслителя, слава которого в то время была в зените, а именно Евгения Дюринга36). Слава Дюринга, как мы знаем, побудила Энгельса напасть на него и написать в опровержение его свою собственную книгу «Анти-Дюринг». В то время Дюринг был, несомненно, самым крупным светилом философской Германии. Он поражал необыкновенным разнообразием и богатством своего научного образования, будучи одновременно социологом, философом, политическим экономом, математиком, физиком и механиком. Его «История принципов механики»37) получила на конкурсе 1-й приз. Он же писал математические исследования, давал новые основы физики и химии, написал в высшей степени оригинальные и любопытные истории философии и политической экономии, составив системы этих наук. Кроме того, он писал о социализме и привлекал к себе симпатии как интеллигенции, так отчасти и рабочих своей деятельностью в качестве практического социалиста. Именно увлечение Дюрингом, как социалистом со стороны рабочих, и побудило Энгельса попытаться сокрушить его авторитет.
Дюринг был известен в то время в значительной степени и в России, и книга Козлова о Дюринге под названием «Философия действительности»3^ вовремя и кстати и была публикой раскуплена. Козлову предлагали представить эту прекрасную книгу в качестве диссертации на ученую степень магистра филосо-фии38) (магистерский экзамен он уже успел к тому времени выдержать у Гогоц-кого), но Козлов готовил уже другую книгу, а именно 11-ую часть «Философских этюдов», где возвращался к вопросу об историческом генезисе философской науки, он обрисовал первую великую философскую систему древней Греции, а именно философию Платона. Изучая ученую литературу о системе Платона, он впервые наткнулся на замечательные исследования по Платону дерптского философа Густава Тейхмюллера39), которому суждено было впоследствии произвести в философских убеждениях самого Козлова радикальный переворот. Магистерскую диссертацию Козлов тоже защищал в Киеве у Гогоцкого, при непременном участии Грота40).
Дальнейшая ученая деятельность Козлова продолжалась по линии обработки докторской диссертации, одной из самых замечательных книг по философии, какие до сих пор существуют на русском языке. Она была посвящена Канту. Подготовка воззрений Канта у предшествующих философов Лейбница, Локка и Юма обрисована у Козлова очень удачно. Докторскую диссертацию Козлов уже защищал в Петербургском университете у тамошнего философа профессора М.И. Владиславлева, впоследствии ректора университета, опозорившего себя участием в деляновских преследованиях студенчества40). По отзывам очевидцев, защита диссертации Козлова была не вполне удачна41), что он лично объяснял своим нездоровьем в день защиты.
Вернувшись в Киев, Козлов еще с большим жаром расширял и углублял свою философскую работу. Гогоцкий к тому времени уже умер, Козлову пришлось одному, не имея помощника, обслуживать всю философскую кафедру, читать все философские предметы в университете и на Высших женских курсах. Занимался он чрезвычайно много. Изучая ученую литературу, он начал уже подумывать и о создании своей собственной философской системы.
Кроме того, он сделал первую в России попытку издавать специальный философский журнал42). Не без труда и препятствий со стороны цензуры, как светской, так и духовной, он получил разрешение издавать журнал под названием «Философский трехмесячник», имевший выходить 4 раза в год. Журнал во всех своих частях наполнен был статьями самого издателя. Я принадлежал к числу первых подписчиков этого журнала. Как теперь помню высоко интересные статьи Козлова, в которых он пытался отозваться на явления, наиболее интересовавшие в то время публику. Особенно памятны мне две статьи: во-первых, статья о религии Льва Толстого (тогда как раз был момент наиболее горячего увлечения походом Толстого против церковного христианства)43). Козлов с удивительным тактом и объективностью философски разобрал основы мировоззрения Толстого; во-вторых, статья о «Философии мистики» Дюпреля, в то время самой яркой и модной звезды на небосклоне оккультных наук44). Дюп-рель делал попытку связать оккультизм с философией Канта. В третьей статье Козлов делал возражения чрезвычайно модному в то время французскому философу и социологу Тарду с его законом подражания45). Кроме того, в том же журнале было помещено прекрасное и сжатое изложение систем восточной философии.
Но над Козловым разразился тяжелый удар, и четвертая книжка не вышла во время: его разбил паралич. Чтобы объяснить себе причину этого неожиданного удара, скомкавшего все бытие Козлова, надо взглянуть на его частную жизнь того времени. Как уже было сказано, Козлов был гигант и телом, и душой. он питал непоколебимую веру в безграничность и неисчерпаемость своих сил физических и духовных. Однако на новое поприще он вступил уже в очень позднем возрасте, требовавшем очень бережного отношения к здоровью.
Не то делал Козлов. Свою энергию он стал подкреплять обильным количеством алкоголя, который он и прежде употреблял, но в меньшей степени. Вторым искушением для него явилась карточная игра. Дни проходили за преподаванием и научными занятиями философией, ночи - за карточной игрой и за ал-
коголем. Особенно близко сошелся с ним на поприще карт тоже крупный ученый, профессор Киевской Духовной академии историк Голубев46). Лихо проходило время. Отбыв занятия, Козлов, Голубев и их друзья сходились на ночь, пили, играли и проигрывали друг другу свои в общем все-таки скромные профессорские заработки. Не удерживали Козлова от игры интересы страдающей от того семьи. Дети подрастали, расходы увеличивались, а доходы уменьшались или совсем исчезали в карманах приятелей. За это время жена Козлова, М.А. Челище-ва, прожила последние крохи на семью.
Но всего этого Козлову было мало. Он захотел еще раз испытать счастье в любви и попытаться применить свои фурьеристические теории на деле. Седой, как лунь, гигант профессор, с седой бородой по пояс, занялся различного рода любовными авантюрами. Одна из таковых описана в романе И.И. Ясинского «Ординарный профессор», где Козлов фигурирует под фамилией Хаврева47). В романе Козлов вступает в интимную связь с женой своего коллеги, профессора химии, человека не от мира сего. Убедившись своими глазами в измене жены, химик умирает на месте. Много приключений сходило Козлову с рук сравнительно благополучно, но одна история заставила его сильно страдать.
Каким-то образом в этого старца влюбилась одна из его слушательниц по Высшим женским курсам, отдалась ему и от него забеременела. Козлов мечтал поселить ее вместе с Челищевой и устроить нечто среднее, не то фурьеристс-кую семью, не то мормонский дом. Однако Челищева энергично воспротивилась, чего до самой смерти не мог ей простить. «Ведь вот, ученая женщина Машенька», шептал он мне на одре своей болезни, заботясь о том, чтобы его слова не слышала Челищева, сидящая в соседней комнате, «умная женщина, а не может понять, как бы хорошо вышло, если бы мы все вместе жили». Поднялся у него скандал сразу и с Челищевой, и с курсисткой. В заключение курсистка, уже родившая к тому времени незаконнорожденного сына, порвала с Козловым отношения. Придумала она ему жестокую месть, - именно заявила Козлову, что она никогда не откроет своему сыну, кто был его отцом. К моему удивлению, Козлов эту месть почувствовал чрезвычайно болезненно. Передавая мне это, разбитый параличом старик 70 с лишним лет плакал горькими слезами и просил меня вмешаться в эту историю, а именно: курсистка вышла потом замуж за какого-то врача и жила где-то в одном из сел Московской губернии. Козлов узнал фамилию ее мужа и его адрес и просил меня поехать к ней для объяснения и упросить ее выяснить ее сыну, кто был его отец. Не знаю, почему это было Козлову так важно. Однако, не предчувствуя из этой экспедиции для себя ничего, кроме крупных неприятностей и изгнания со скандалом, я отклонил от себя поручение.
Водка, постоянные волнения и неприятности, усиленное напряжение мозга при научных занятиях и чтении лекций, отсутствие отдыха и карточный азарт скоро сделали свое дело, и Козлов был поражен сильным параличом, почти умертвившим целую половину его тела. Привезли его, конечно, к «Машеньке», и Машеньке пришлось нести все горькие последствия по закону, однако оставаясь при нем совершенно бесправным и чужим человеком. Благодаря богатырской натуре, сначала Козлов было легко поправился, стал вставать и ходить с палочкой
самостоятельно. Но неудачное, по его мнению, лечение электричеством ухудшило положение. Потом он мог вставать только с чужой помощью и, опираясь на кого-нибудь, с большим трудом продвигать ноги; он мог обедать, сидя за столом, остальное же время принужден был лежать. Существование его было обеспечено пенсией, которую назначили ему, несмотря на кратковременную профессорскую службу, в размере 2/3, т.е. по тогдашним расчетам 200 руб. в год.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Пушкин Сергей Львович (1770-1848) - отец поэта; Пушкин Василий Львович (1766-1830) - дядя поэта; Пушкин Алексей Михайлович (1771-1825) - двоюродный дядя А.С. Пушкина по материнской линии, четвероюродный брат Сергея и Василия Львовича Пушкиных, поэт, переводчик французских драматургов - Расина, Мольера, Ж.Ф. Реньяра. Его сын Иван Алексеевич Пушкин (1804-1871) был отцом А.А. Козлова.
2. Сестра Ивана Алексеевича Пушкина - Наталья Алексеевна Челищева (1806 - ?), дочь А.М. Пушкина. Ее мужем был штабс-капитан лейб-гвардии Егерского полка, член Союза благоденствия Александр Александрович Челищев (1797-1881). У них было два сына-близнеца Алексей и Владимир и две дочери - Мария и Екатерина
3. Катков Михаил Никифорович (1818 или 1817-1887) - общественный деятель, публицист, издатель, критик. С 1863 г. стал редактором проправительственной газеты «Московские ведомости».
4. Первая Московская гимназия - одна из старейших в России. Ее предшественник - Московское Главное народное училище было открыто в сентябре 1786 г., а в 1804 г. оно было преобразовано в Московскую губернскую гимназию. Воспитанниками гимназии были М.П. Погодин, С.М. Соловьев, А.Н. и М.Н. Островские, В.Ф. Корш, В.Я. Цингер, Н.В. Бугаев и многие другие замечательные деятели русской культуры. Во время обучения А.А. Козлова инспектором гимназии с 1839 по 1849 гг. был Павел Михайлович Попов (мемуарист напутал с именем инспектора). «Высокого роста, внушительной наружности, крайне серьезный, он наводил на многих страх. Многие считали его жестоким... Строгость его имела в виду исправление учеников и обусловливалась тогдашнею суровою системою воспитания детей». Вместе с тем отмечали его способность к очень хорошему преподаванию русской словесности (См. Гобза Г. Столетие Московской 1 гимназии. 1804-1904. Краткий исторический очерк. М., 1903. С. 88).
5. Сведения о «Гоголе, запрещенном и изгнанном из всех школ» из всех школ совершенно необъяснимы. Такого факта просто не было. Козлов в своих воспоминаниях рассказывает, что в гимназии он прочитал «большую часть сочинений Пушкина, Жуковского, Лермонтова и даже многие сочинения Гоголя». В хрестоматии А. Галахова, которой мог пользоваться учащийся I Московской гимназии в 1846 г., Н.В. Гоголь представлен очень полно.
6. А.А. Козлов поступил в Московский университет в августе 1850 г. на математический факультет, а через год перевелся на историко-филологический.
7. Нахимов Платон Степанович (1796-1857) - брат адмирала Павла С. Нахимова. Выйдя в отставку, был инспектором Московского университета с 1834 г. по 1848 г.
8. Грановский Тимофей Николаевич (1813-1855) - историк, преподавал в Московском университете с 1839г. Погодин Михаил Петрович (1800-1875) - историк, преподавал в Московском университете с 1833 по 1844 г. Шевырев Степан Тимофеевич (1806-1864) - историк литературы, преподавал в Московском университете с 1834 по 1857 г.
9. Братья Орфано - Александр Герасимович (ок. 1834-19020 - офицер гвардии, а затем религиозный писатель и Алексей Герасимович (1837-1891). В 1862 г. они привлекались по делу о связях с лондонскими пропагандистами, а в 1866 г. по каракозовскому делу в связи с устройством в их имении ватной фабрики на артельных началах. Их матерью была Ольга Алексеевна Пушкина, сестра И.А. Пушкина.
10. Сочинение А.Г. Орфано называлось «В чем должна заключаться истинная вера каждого человека. По поводу книги гр. Л.Н. Толстого "В чем вера"». (М., типография Л. и А. Снегиревых, 1887).
11. Гатти де Гамонд (Gatti de Gomonde 1812 - ок. 1854) - французская писательница, автор книги "Realisation d'une commune sociétaire d'apres la theoire de Ch.Fourier" (1840).
12. Свириденко Матвей Яковлевич (1830-1864) - юрист по образованию, один из наиболее влиятельных участников кружка для изучения и пропаганды демократических и социалистических идей, созданного преподавателями и студентами Московского университета (1855-1858). Члены кружка называли себя «вертепниками». Современники свидетельствуют, что Свириденко на равных полемизировал с А.С. Хомяковым, когда последний посещал «вертепников». В четвертом номере «Отечественных записок» за 1876 г. Г.З. Елисеев во «Внутреннем обозрении» описывал «Либеральные книжные магазины в Петербурге». Один раздел этой статьи был посвящен М.Я. Свириденко.
13. Кожанчиков Дмитрий Ефимович (ок. 1821-1877) - книгопродавец. «Магазин русских и иностранных книг Комиссионера Императорских университетов Св. Владимира в Киеве, Дерптского и Харьковского, Археографической комиссии, Археологической комиссии Д.Е. Кожанчикова» начал работу в 1858 г. Магазин располагался в доме Демидова, напротив Российской Национальной библиотеки (ныне - Невский проспект, 54). Кожанчиков был близок многим деятелям освободительного разночинного движения. Главным приказчиком магазина был М.Я. Свириденко.
14. Бабст Иван Кондратьевич (1823-1881) работал в Казанском университете с 1851 по 1857 гг. С 1856 г. - ординарный профессор политической экономии и статистики. С июня 1857 г. работал в Московском университете.
15. Апухтин Александр Львович (1822-1903) - государственный деятель; в 1864-1879 гг. директор Константиновского Межевого института; в 1879-1897 гг. - попечитель Варшавского Учебного округа. У автора он ошибочно назван Алексеем.
16. В учении французского социалиста Шарля Фурье (1772-1837), популярном у русских в середине XIX века, любовь во множестве ее проявлений утверждается как мощная сила, возбуждающая соревновательность людей в производстве и иной деятельности. Брачные связи будут факультативными. Непостоянство, осуществляемое с согласия любовников, не заключает в себе ничего порочного. Теории долга, морали и духовной цели ведут только к ошибкам. Термин «омнигамия» сложен из двух слов «для всех» и «брак».
17. Рыбников Павел Николаевич (1831-1885) - фольклорист, составитель «Песен, собранных П.Н. Рыбниковым» (ч. 1-4. М. - Петрозаводск - СПб.; 1861-1867). Несколько ранее он вместе с А.А. Козловым были одними из активных «вертепников». В рапорте московского обер-полицмейстера говорилось, что «вообще Рыбников и Козлов образа мыслей весьма вольного, при разговорах о политических предметах рассуждают, что в России следует сровнять все сословия, учредить все должности по выборам общества, а не по определению от правительства, изменить по духу времени все законы государства и применить систему держав западных». (Цит. по «Литературные салоны и кружки. Первая половина XIX века. Под редакцией Н.Л. Бродского. М., 2001. С. 365). По личному распоряжению Александра II за «вертепниками» был установлен надзор.
18. Роман Н.С. Лескова «Некуда» был напечатан в журнале «Библиотека для чтения» в 1864 г., а его издания 1865 и 1867 гг. шли под псевдонимом М. Стебницкий. Вопрос об А.А. Козлове как прототипе Бычкова некоторые исследователи решают в соответствии с указанием Е.А. Боброва, сообщенном им на с. 22 «Известий Северо-Кавказского государственного университета». (Т. 3(16) за 1928 г.).
19. Библиографию А.А. Козлова см. во втором выпуске издания Е.А. Боброва «Философия в России. Материалы, исследования и заметки» (Казань, 1899).
20. В данном случае речь идет не о журнале, а о газете «Московский вестник». Есть сведения, что какое-то время А.А. Козлов негласно выполнял обязанности редактора этой
газеты. Что касается первой публикации Александра Ивановича Левитова (1835-1877), то речь идет об отрывке из его рассказа «Сладкое житье», который появился во втором номере газеты за 1861 г.
21. А.А. Козлов трижды привлекал внимание полиции. Как поднадзорный он фигурировал в ее докладах по кружку «вертепников» в 1858 г. после его ареста 23 ноября 1862 г. В таком же качестве он прошел по делу о сношениях с В.И. Кельсиевым. (См. прим. 22). В 1866 г. 20 мая он был арестован второй раз - за связь с ишутинцами. Однако выяснилось, что связь эта не была такой, чтобы подвергнуть подследственного уголовному преследованию. Выйдя из Петропавловской крепости 22 августа, того же года, он попал под негласный надзор полиции с запретом жить в столицах. На следствии Козлов заявил, что он уже давно отказался от прежних воззрений и понимает, как русский народ любит своего государя.
22. Кельсиев Василий Иванович (1853-1872) - с 1859 г. жил в Лондоне, где стал сотрудником Вольной русской типографии А.И. Герцена. В марте-апреле 1862 г. конспиративно ездил в Россию для решения вопроса о транспортировке герценовских изданий и упрочения контактов с русским революционным подпольем. В декабре 1862 г. был вызван в Россию по «делу 32». За отказ явиться приговорен к лишению всех прав и состояний и изгнанию навсегда из России. В том же году разошелся с А.И. Герценом и Н.П. Огаревым, в 1867 г. добровольно отдался русскому правительству. Написал покаянную «Исповедь» и получил прощение. В «Исповеди» назвал Козлова кандидатом в будущие министры. По недостатку улик Козлов отделался надзором.
23. Дело Каракозова - политический процесс в Верховном уголовном суде (10 августа -1 октября 1866 г.) над участниками кружка Николая Андреевича Ишутина (1840-1879) - тайного общества в Москве 1863-1866 гг. Член этого общества Дмитрий Владимирович Каракозов (1840-1866), не согласовав свои действия с руководителями общества, 4 апреля 1866 г. стрелял в императора Александра II при его выходе из Летнего сада в Петербурге. Следствие по делу каракозовцев (ишутинцев) захватило 2000 человек. Подсудимыми стали 38 участников кружка. Д.В. Каракозов был казнен. Н.А. Ишутин был приговорен к вечной каторге.
24. Собственно кружок ишутинцев - это и есть «Организация». У нее был легальный уровень деятельности - это различные кооперативные мастерские. Но внутри «Организации» был будто бы еще более законспирированный центр - «Ад». Следственная комиссия не обнаружила какой-либо руководящей роли А.А. Козлова в деятельности ишутинской организации. В машинописном тексте над словами «Меч и огонь...» и т.д. чернилами рукой Е.А. Боброва написано: "Gladium et ignet odri instrumenta sunt'.'
25. Муравьев Михаил Николаевич (1796-1866) - граф, в 1863-1865 гг. - генерал-губернатор Северо-Западного края. Жестоко подавил Польское восстание 1865 г. 16 апреля 1863 г. Н.А. Некрасов, пытаясь спасти журнал «Современник» от запрещения, прочитал стихи в честь М.Н. Муравьева.
26. Относительно «яростного коммуниста» А.А. Козлова и его друзей один из известных ишутинцев, социолог П.Ф. Николаев написал: «все они были завзятые фурьеристы, кажется, и в мысли никогда не приходившие к политическому пониманию, почему прошли бесследно в истории развития социально-революционного дела в России». (П.Ф. Николаев. Очерк развития социально-революционного движения в России // Из истории русской литературы и общественной мысли 1860-1890 гг. Литературное наследство. Т. 87. М., 1977. С. 409). Однако, «страху нагнал»; - это определенно. Рассказывали, что А.А. Козлов после освобождения постоянно ходил с небольшим баулом, в котором держал все необходимое на случай внезапного ареста - как это произошло с ним по каракозовскому делу.
27. Гартман (Hartmann) Эдуарл (1846-1908) - немецкий философ, который рассматривал Вселенную как неразумный процесс, в котором сознание является орудием бессознательной мировой воли, признаваемой источником жизни и движущей силой развития. В переводе А.А. Козлова и его сокращенном изложении два тома книги Э. Гартмана «Сущность мирового процесса или философия бессознательного» вышли в Петербурге в 1873-1875 гг.
28. Шопенгауэр (Schopengauer) Артур (1788-1860) - немецкий философ-волюнтарист и иррационалист.
29. «Философские этюды», часть 1. СПб., 1876. Это - по-видимому, скорее историко-философская работа, но имеющая целью доказать право философии на самостоятельное существование.
30. Котляревский Александр Александрович (1836-1881) - славист, этнограф, историк литературы. В юности - член кружка вертепников, в 1862 г. был арестован за встречу с
B.И. Кольсиевым и полгода провел в Петропавловской крепости. С 1862 г. преподавал в Дерпте; с 1875 г. - профессор Киевского университета.
31. Гогоцкий Сильверст Сильверстович (1813-1889) - богослов, философ, историк философии. С 1848 г. по 1868 г. работал в университете Св. Владимира в Киеве.
32.Селин Александр Иванович (1816-1877) - с 1847 г. - магистр русской словесности, с 1852 г. - доктор славянской филологии, с 1854 г. - ординарный профессор, с 1863 г. - декан историко-филологического факультета Университета Св. Владимира в Киеве.
33. Защита А.А. Козловым диссертации pro venia legendi (для получения права чтения) по книжке «Философские этюды» состоялась в среду 27 октября 1876 г. Оппонентами были
C.С. Гогоцкий и П.И. Аландский (1844-1883) - историк, специалист классической филологии и истории Древней Греции и Рима.
34. Грот Николай Яковлевич (1852-1899) только весной 1876 г. закончил Петербургский университет и с осени того же года получил кафедру философии в Историко-филологическом институте кн. Безбородко в Нежине. С 1886 г. Н.Я. Грот работал в Московском университете, руководил Московским Психологическим обществом и редактировал журнал «Вопросы философии и психологии».
35. Книга А.А. Козлова «Философия как наука» вышла в свет в 1877 г. В ней А.А. Козлов, возражая своему оппоненту П.И. Аландскому, вспоминает о его собеседнике, каком-то Лебедеве (он же, - пишет Козлов, - мог быть Уткиным или Петуховым), который доводил позицию Аландского до абсурда.
36. Дюринг (Dühring) Евгений (1833-1921) - немецкий философ, экономист и правовед. Популярность социалистических идей Дюринга в рабочем движении в Германии вынудила Ф. Энгельса, одного из основателей марксизма, выступить с рядом статей против него, которые вышли отдельным изданием в 1878 г. под названием «Анти-Дюринг. Переворот в науке, произведенный Евгением Дюрингом».
37. В России работа Е. Дюринга «Критическая история общих принципов механики» вышла в свет в 1873 г.
38. Книга А.А. Козлова «Философия действительности. Изложение системы Дюринга» печаталась в «Киевских университетских исследованиях», а в 1878 г. вышла отдельным изданием. Вывод А.А. Козлова относительно Дюринга был скорее отрицательным: немецкий ученый не сделал «ничего нового, что двигает науку вперед».
39. Тейхмюллер (Teichmüller) Густав (1832-1888) - немецкий философ, преподаватель философии в Дерптском университете с 1871 г. Общеизвестно, что философия А.А. Козлова в значительной степени сформировалась под его влиянием, и повторяет основные посылки немецкого ученого. Е.А. Бобров считал, что статья А.А. Козлова о Тейхмюллере в 24 и 25 томах «Вопросов философии и психологии» за 1894 г. это лучшее, что написано о нем.
40. Защита магистерской диссертации А.А. Козлова «Метод и направление философии Платона» состоялась 7 апреля 1880 г. Официальными оппонентами выступили С.С. Гогоцкий и И.И. Аландский. Через месяц, 8 мая, здесь же защищал магистерскую диссертацию Н.Я. Грот «Психология чувствований в ее истории и главных основах».
41. Защита докторской диссертации А.А. Козлова «Генезис теории пространства и времени у Канта» состоялась в воскресенье 20 мая 1884 г. в одном из зал Петербургского университета. Официальными оппонентами были заведующий кафедрой философии М.И. Владис-лавлев (1840-1890) и протоиерей, профессор богословия В.Г. Рождественский (1839-1918).
М.И. Владиславлев отличался крайним сервилизмом. Он поддержал Комиссию по переработке университетского устава И.Д. Делянова, которая настаивала на усилении министерского администрирования в университетах.
42. Это издание называлось «Философский трехмесячник». Специальный журнал по философским наукам, издаваемый профессором университета Св. Владимира А.А. Козловым». В 1885-1887 гг. вышло четыре книги журнала.
43. Статья «Религия графа Л.Н. Толстого» была напечатана в первых трех номерах журнала А.А. Козлова (№ 1 за 1885 г., № 2 за 1886 г. и № 3 за 1888 г.)
44. Имеется в виду отклик А.А. Козлова на книгу К. Дюпреля «Философия мистики» в первой книге «Философского трехмесячника».
45. Статья А.А. Козлова «Тард» была напечатана в первой и второй книге «Философского трехмесячника».
46. Голубев Стефан Тимофеевич (1849-1920) - профессор Киевской Духовной академии, писатель. Его работы посвящены истории и обличению русских раскольников и сектантов.
47. Ясинский Иероним Иеронимович (1850-1931) - писатель. Его произведения определяют как бытописательство с некоторым налетом обличительности. Роман «Ординарный профессор» был опубликован дважды - в 1893 и 1897 гг.
УДК 11:82(47) ББК 87.3(2)53-693
РУССКИЙ СИМВОЛИЗМ И НЕОЛЕЙБНИЦЕАНСТВО (НА ПРИМЕРЕ ИДЕЙНЫХ ИСКАНИЙ В.Я. БРЮСОВА)
А.Ю. БЕРДНИКОВА
Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова ул. Ломоносовский проспект, д. 27, корп. 4, г. Москва, 119992, Российская Федерация
E-mail: alexser015@yandex.ru
Рассматривается рецепция идей «Монадологии» Лейбница в русском символизме. Показаны общие предпосылки возникновения символизма и неолейбницеанства как «ответов» на кризисные «вызовы» эпохи Серебряного века. Дан анализ социокультурного контекста обращения русских мыслителей к философии Запада в русле ревизионистских стратегий рубежа XIX-XX веков («Назад, к Канту!», «Назад, к Лейбницу!», «Назад, к самим вещам!»). В качестве «отправной» точки этих стратегий выбрана магистерская диссертация Владимира Соловьева «Кризис Западной философии (Против позитивистов)» (1874 г.). Доказывается, что с момента своего появления русский символизм был органично вписан в общий ревизионистский контекст эпохи. С помощью методов системной и теоретической реконструкции определяется место идей Лейбница в творчестве Д.С. Мережковского, Андрея Белого, Федора Сологуба, но более всего - лидера «старших символистов», поэта-декадента Валерия Брюсова (1873-1924). Последовательно освещены все этапы рецепции учения Лейбница в творчестве Брюсова: от «апологии принципа предустановленной гармонии» до полного разочарования. Показано влияние идей Э. Диллмана в выпускном реферате В.Я. Брюсова «Учение Лейбница о познании» (1897 г.). Демонстрируется мистико-религи-озный аспект восприятия «Монадологии» в переписке В.Я. Брюсова с М.В. Самыгиным (Марком Криницким). Сделан вывод о том, что трактовка метафизики Лейбница в духе «крайнего индивидуализма», предпринятая Брюсовым, являла собой оригинальный вклад в развитие русской культуры, литературы и философии.
