CC BY
32
Как раз в мае сильно понизился уровень водохранилища, и на обнажившихся песчаных отмелях были хорошо видны обломки кирпичей, железных изделий и даже большие и малые фрагменты каменных надгробий. От стоявших когда-то рядом с храмом жилых домов вдоль возвышенности не осталось и следа, а современное село находится на приличном расстоянии от этого пустынного печального места.
Таким образом, в результате проведённого исследования нам впервые удалось выявить сравнительно полный комплекс источников по истории Знаменской церкви села Волостниковка Старомайнского района Ульяновской области. Она была возведена предположительно в 1769 (1779) г. и перестроена в 1860 (1862) г., закрыта в 1941 г. и уничтожена в 1958 г.
СПИСОК ИСТОЧНИКОВ
1. Насыров Р. Г. Сельское расселение Западного Закамья во второй половине XVI - начале XVIII вв. : дис. ... д-ра ист. наук. - Казань, 2006. - 248 с.
2. Мордвинов Ю. Н. Взгляд в прошлое. -Ульяновск : Караван, 2007. - 416 с.
3. Национальный архив Республики Татарстан (НАРТ). Ф. 4. О. 56. Д. 75.
4. НАРТ. Ф. 5. Оп. 70. Д. 30.
5. НАРТ. Ф. 4. Оп. 138. Д. 24.
6. Филиппова В. Г. Воспоминания / записал Е. А. Бурдин 21.03.2014 г. в с. Волостниковка. 1 с.
УДК 101.1: 11 Т. Н. БРЫСИНА
7. Казанская губерния // Приложение к трудам Редакционных комиссий для составления Положений о крестьянах, выходящих из крепостной зависимости. Сведения о помещичьих имениях. Том I. Губернии: Астраханская, Владимирская, Вологодская, Воронежская, Вятская, Казанская, Калужская, Курская. - СПб. : типогр. В. Безобразова и К, 1860. - 296 с.
8. Государственный архив Ульяновской области (ГАУО). Ф. Р-1317. Оп. 1. Д. 15.
9. ГАУО. Ф. Р-1050. Оп. 1. Д. 116.
10. ГАУО. Ф. Р-1317. Оп. 2. Д. 25.
11. ГАУО. Ф. Р-1469. Оп. 2. Д. 805.
12. ГАУО. Ф. Р-1469. Оп. 2. Д. 806.
13. Скала А. Церковь в узах: история Симбирской-Ульяновской епархии в советский период (1917-1991 годы). - Ульяновск : Дом печати, 2007. - 968 с.
14. ГАУО. Ф. Р-1317. Оп. 3. Д. 96.
Бурдин Евгений Анатольевич, доктор исторических наук, доцент кафедры «Музееведение» исторического факультета УлГПУ им. И. Н. Ульянова.
Рыбакова Александра Васильевна ,студентка 5-го курса Ульяновского государственного педагогического университета им. И. Н. Ульянова.
Поступила 20.07.2015 г.
О ВОЗМОЖНОСТИ БОЛЬШИХ НАРРАТИВОВ В СОЦИОГУМАНИТАРНОМ ПОЗНАНИИ
Рассматривается состояние исследований в области социально-гуманитарного познания и выявляется тенденция разработки новой парадигмы, претендующей на статус единого основания.
Ключевые слова: нарратив, социальный конструктивизм, «поворот к Марксу», вещь, «социология градов».
На протяжении последних десятилетий одной из главнейших проблем в отечественном социо-гуманитарном познании является выработка па-радигмальных установок, соответствующих современному состоянию общества.
© Брысина Т. Н., 2015
На первый взгляд такое утверждение, с учётом опыта постмодернистской критики больших нарративов и методологии деконструкции различных концепций, кажется по меньшей мере сомнительным. Однако анализ тематики и проблематики исследований в различных областях социальных и гуманитарных наук показывает, что данное утверждение имеет фактическое
основание. Не осталась в стороне и социальная философия, поскольку именно её задачей является разработка теоретико-методологических идей, которые становятся базовыми в онтологических представлениях специализированного научного знания.
После падения «единственно верной» идеологии марксизма перед отечественными философами и учёными открылись никогда ранее не имевшиеся возможности неангажированного, свободного исследования сложнейших проблем общественной и личностно-экзистенциальной жизни. Вот тогда и возник вопрос: на каких теоретико-методологических основаниях осуществлять такие исследования? Марксизм себя дискредитировал, поэтому ничего другого не оставалось, как обратиться к достижениям мирового философского и научного социально-гуманитарного опыта. И совершенно не удивительно, что эти достижения предстали в качестве чуть ли не единственно возможного основания и контекста собственных поисков.
Это тем более понятно, что современные западные мыслители ставили такие вопросы и предлагали на них такие ответы, которые действительно отличались оригинальностью, необычностью, никак не укладывающиеся в привычные рамки марксистской парадигмы. Если обратиться к философским, социологическим, культурологическим и другим публикациям девяностых годов прошлого столетия и нулевых годов нынешнего, то во многих обнаружатся ссылки на работы столпов постструктурализма (постмодернизма) — М. Фуко, Р. Барта, Ж. Бодрийяра, Ж. Делеза, Ж. Деррида и других, а концепты «симулякр», «ризома», «деконструкция», «дискурс», «власть» и т. д. прочно войдут в категориальный аппарат социогуманитарного познания. Именно в этот период утвердится многообразие дискурсивных позиций в пространстве постне-классической рациональности [5]. И в этом многообразии, вполне правомерно, места для марксизма не найдётся. Однако не найдётся места и для теоретических идей К. Маркса, поскольку за советский период произошло отождествление их с идеологией марксизма-ленинизма. Многие из философов и учёных, занимающихся социальной и гуманитарной проблематикой, в лучшем случае попытаются о них забыть, другие, сохраняющие верность марксизму, окажутся в статусе изгоев. Однако остаются и такие [3; 9], кто посмотрит на учение Маркса с позиций философской критики, выявляя границы, возможности и перспективы его существования в условиях «постсовременности».
Другой не менее значимой парадигмальной установкой данного периода окажется конструктивизм в его различных вариациях — социальный, эпистемологический, радикальный. Имена П. Бурдье, П. Бергера, Т. Лукмана, Н. Лумана встречаются с неменьшей частотой, чем указанные выше.
О чём свидетельствует эта ситуация помимо того банального факта, что социальные революции не проходят без революций теоретико-методологических? О том, что мышление, способом существования которого является познавательная деятельность, метафизично по своей сути. Другими словами, всегда необходимо на что-то опереться, чтобы, оттолкнувшись от этой основы, начать процесс познания. Такое вот банальное утверждение, но в силу своей банальности (очевидности) часто ускользающее от внимания даже хорошо подготовленного, философски вышколенного мышления. Именно в этой сущностной особенности мышления, на мой взгляд, заключается причина неудач всех попыток построения неметафизических концепций в философии и социально-гуманитарном познании. Не избежал этих неудач и постмодернизм, несмотря на блестящую критику метафизики. Однако критика метафизики и отказ от неё — «две большие разницы», что показал ещё И. Кант.
В теоретическом познании метафизичность мышления приобретает особую форму. Здесь недостаточно признать нечто в качестве основы, необходимо саму эту основу развернуть в систематизированной совокупности предпосылок, принципов, идей и других когнитивных образований. Только в границах так представленного метофизического основания возможна деятельность, претендующая на научный или философский статус. Это означает, иными словами, образование пространства теоретического, или организацию метафизичности мышления как пространственной формы. Парадигма, научно -исследовательская программа, эпистема — все это разные имена одного и того же, а именно, исходного основания, представленного как пространство мыследеятельности. Следовательно, борьба с метафизикой, по сути, оказывается определением границ исследования, задаваемых принятых основанием, а отказ от метафизики есть отказ от одного основания и замены его другим [11]. История постмодернизма — яркое тому подтверждение.
Судя по публикациям последнего десятилетия, в социологии и философии период «бури и натиска» начинается меняться «контрреформацией». В первую очередь это связано с
возобновлением интереса к идеям Маркса и включением их в арсенал средств исследования современных состояний процессов социальной жизни [1; 4; 6]. Также следует обратить внимание на появление публикаций [7; 8; 10], посвя-щённых Э. В. Ильенкову, одному из самых ярких и оригинальных советских философов, работавшего в парадигме Маркса. Рост интереса к идеям Маркса обусловлен комплексом причин, в котором не последнее место занимает сдвиг внимания с семиотической сферы социальной жизни и процессов конструирования, осуществляющихся в ней, на область материально-производственной жизни и организации её результатов. Важно отметить, что в отечественном социогуманитарном познании обстоятельства самого сдвига отличаются от тех, которые наличествовали в западном. Там существовало иное отношение к Марксу: он прочно вошёл в число мыслителей, чья роль в формировании неклассических концепций не подвергается сомнению. Так, теоретико-методологический потенциал марксовой концепции практики и его понимания человека как ансамбля общественных отношений был во многом реализован в социальном конструктивизме. П. Бурдье прямо указывал на социально-философские идеи Маркса как на важнейшую теоретическую предпосылку своей концепции конструирования социального пространства. Именно с этих позиций французский социолог и его последователи осуществляли критику постмодернистских учений. Тем не менее сосредоточенность внимания на процессах (отношениях) социализации, структурирования общества в ходе процедур символизации и речевых актов, борьбы за символический капитал и т. д. привела к тому, что материально-вещественная основа общественной жизни оказалась за рамками исследования. Вещь в этом направлении социально-гуманитарного познания, как и в постмодернизме, была представлена либо своей символической функцией, либо как симулякр. В контексте борьбы с метафизикой такая концептуализация вещи и материально-телесной области социальной жизни в целом вполне объяснима и даже неизбежна.
Итак, если в социальном конструктивизме нашла своё развитие активистская установка западной философии вообще и Маркса в частности, выдвигающая в качестве приоритета конструирующую способность сознания социализированного субъекта, а обстоятельства осуществления этой способности были представлены как символическая система, то в советских исследованиях в рамках «традиционного» марксизма основное внимание было направлено на выявле-
ние и обоснование объективного характера именно обстоятельств преобразовательной деятельности. Признание роли субъекта в качестве конструктивного начала расценивалось как отказ от материализма. Но тогда возникал вопрос о понимании человека. Для марксистов ответ вроде бы ясен — он дан уже в «Тезисах о Фейербахе». Однако как понимать положение, что «сущность человека есть совокупность общественных отношений»? Вот здесь, на мой взгляд, и таится главная причина того, что марксизм разошёлся с Марксом. В марксизме этот тезис был проинтерпретирован следующим образом — сущность человека есть результат, или продукт общественных отношений. Тем самым закрывалась возможность понимания социальной реальности как конструкта, но обеспечивалась «чистота» материализма. Маркс же в «Тезисах» утверждает, а в ходе своей последующей деятельности обосновывает иное - человек (его сущность) одновременно является и продуктом общественных отношений, и их творцом. Без такого понимания человека была бы невозможна разработка концепции практики как одновременного изменения деятельности и обстоятельств её существования. Напрямую с этим базовым принципом связан другой - вещь тоже существует в качестве социального образования. Её существование в таком качестве возможно только как продукта деятельности социального субъекта, и они оба (вещь и человек) включены в систему общественных отношений, презентируя их в ходе своей актуальной жизни. Значение, а отсюда неисче-зающий интерес к Э. В. Ильенкову и другим советским философам, как раз и состоит в том, что в их трудах раскрывается небанальное и неупрощённое понимание идей Маркса. Это, в частности, позволило М. К. Мамардашвили осуществить синтез методологических установок Маркса, Гуссерля и экзистенциализма в исследовании сознания. Следовательно, «поворот к Марксу» в современном российском социокультурном и философском познании обеспечивался исследовательской традицией, которая избежала вульгаризации учения Маркса и сохранила тенденцию на целостное изучение общественной жизни.
Другой причиной является изменение ситуации и в западной научной сфере, что выразилось в формировании ярко выраженной критической установки как в отношении к постмодернизму, так и социальному и эпистемологическому конструктивизму. Основным объектом критики в первом случае выступает концепция симу-лякра, а во втором - концепция практик. Следует обратить внимание, что баталии вызваны и
разворачиваются вокруг одного и того же — вещи. Конструктивизм, как и постмодернизм, критикуется именно за забвение и даже игнорирование вещественно-материальной сферы жизни, за представление символизации, интерпретационной и деконструктивистских практик не только как фундаментальных, но единственно значимых форм человеческой активности, которые образуют общество. Неприемлемым в данной мето-долого-теоретической установке является отождествление значения с теоретическими системами, что меняет трактовку науки, которая не исчерпывается только конструктивными образованиями. То, что исследуется в науке, не только продукт конструктивной деятельности учёного; предмет науки определяется и естественными (природными) качествами и закономерностями. Теперь утверждение Витгенштейна о мире как совокупности фактов, то есть языковых утверждений, а не вещей перестаёт быть некритически воспринятой предпосылкой интерпретации научной работы. Налицо преодоление лингвистической модели науки и признание роли материальной (вещественной) компоненты в исследовательской деятельности. Концепции науки, разрабатываемые Пикерингом, Латуром, Калло-ном, Г.Ф. Мироновым, это одно из проявлений общей тенденции в философском и социальном знании, в котором вещь предстаёт в качестве фундаментальной структуры общественной жизни в целом.
Начало переосмысления места и сути вещей в последнее десятилетия было положено французскими исследователями, вышедшими из круга последователей П. Бурдье. Л. Болтански и Л. Тевено в центр своего внимания поставили проблему, которая на длительное время выпала из поля зрения социального познания (роль концепции власти М.Фуко здесь несомненна), — проблему справедливого устройства общества. Предложенная этими социологами концепция, получившая название «социологии градов» [2], за короткий срок приобрела множество последователей и претендует на статус новой парадигмы не только в социологии, но в социальном познании в целом. Данное явление вполне можно истолковать как попытку создания новой «большой» идеологической системы, то есть как завершение периода борьбы с большими наррати-вами. Вновь поиск базового основания общественного устройства и разворачивание его в виде системы когнитивных образований становится одной из ведущих проблем социального познания. Другими словами, продолжающееся на протяжении почти всего двадцатого века «преодоление метафизики» не достигло поставленной
цели. Одна из причин бесперспективности такой работы, как отмечалось выше, заключена в природе самого мышления.
В рамках темы данной статьи наиболее существенным является тот факт, что разработка понимания общественного порядка осуществляется в «социологии градов» на основе познания места и роли вещей в форме организации града, или модели справедливого устройства общества.
Разумеется, опыт анализа символических структур и взаимодействий людей в семиосфере не может игнорироваться никем при построении социальных теорий. Отсюда основная задача и главнейшая трудность заключается в разработке такого способа, при котором устанавливается коррелятивная связь между существующими представлениями о должном устройстве общества и порядком функционирования вещей, имеющих свою собственную логику, следовательно, налагающих границ на символическую и симу-лятивную активность людей.
Итак, даже беглый взгляд на нынешнее философское и научное познание общества выявляет возвращение интереса к материальной-вещественной сфере. Предложенные в постмодернизме и социальном конструктивизме модели общественной жизни, оставаясь в качестве инструментария исследования многих реалий современности, тем не менее обнаружили границы своих объяснительных возможностей. При всех усилиях оказалось невозможным представить общество только как коммуникативную систему либо как конструирование множества реальностей, или как символический обмен симулякров. Обращение исследователей к вещам показывает, что вещи и порядок их организации занимают основополагающее место в общественной жизни, которое не может произвольно меняться активистски настроенными агентами этой жизни, а символический обмен, какие бы он ни претерпевал трансформации, ограничен прежде всего логикой функционирования вещей и презентиро-ванными ими общественными отношениями.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Беленький В. Х. Социальная конвергенция и исторический процесс. Опыт марксистского анализа // Социологические исследования — 2013. — №4.
2. Болтански Л., Тевено Л. Критика и обоснование справедливости. — М. : Новое литературное обозрение, 2013.
3. Брысина Т. Н. Бытие общества как онтологическая проблема // Современная социальная онтология: итоги и перспективы. - Уфа : БашГУ, 2000.
4. Бузгалин А. В., Колчанов, А. И. «Капитал» ХХ! века: симулякр как объект критического марксизма // Вопросы философии. - 2012. -№12.
5. Додонова В. И. Дискурсивная природа по-стнеклассическиой рациональности // Вестник УлГТУ. - 2014. - №2.
6. Дудник С. И., Камнев, В. М. Постсоветский марксизм: идейное своеобразие и перспективы развития // Вопросы философии. - 2013. -№9.
7. Майданский А. Д. Понятие истины в диалектической логике Ильенкова // Свободная мысль. - 2009. - №8.
8. Мареев С. Н. От Канта и Кассирера к Ильенкову: проблема идеальности человеческих чувств // Вопросы философии. - 2009. - №9.
9. Миронов Г. Ф. Научно-исследовательская практика как феномен общественного бытия // Вестник УлГТУ. - 1998. - №3.
10. Науменко Л. К. Эвальд Ильенков и мировая философия // Вопросы философии. - 2005. -№5.
11. Фаритов В.Т. Повседневность как способ небытия (конституирование самости и трансгрессия // Социальная жизнь как единство разнородных состояний. - Ульяновск : УлГТУ, 2014.
Брысина Татьяна Николаевна, доктор философских наук, профессор кафедры «Философия» УлГТУ.
Поступила 03.07.2015 г.
УДК 882
Л. В. КОРУХОВА, Н. Н. НОВОСЕЛЬЦЕВА
РОЛЬ СОВРЕМЕННЫХ МЕДИА-СРЕДСТВ В ПОПУЛЯРИЗАЦИИ ТВОРЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ СИМБИРСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ (Д. П. ОЗНОБИШИН И А. Л. БОСТРОМ)
Авторы ставят своей целью выявить роль медиа-средств, способствующих популяризации творчества малоизученных писателей XIX века в современной читающей среде на примере литературного творчества представителей двух старинных дворянских родов Симбирской губернии - Д. П. Ознобишина и А. Л. Бостром (урождённой Тургеневой). Особое внимание уделяется возможности использования современных информационных технологий для сохранения культурно-исторического и литературного наследия писателей.
Ключевые слова: малоизученные писатели XIX века; медиа-средства; симбирские писатели; творчество Д. П. Ознобишина и А. Л. Бостром.
Статья подготовлена в рамках проекта РГ НФ №15-34-11045.
Современное состояние литературоведения диктует необходимость создания объёмного и достоверного научного представления о литературном процессе на разных этапах его истории. В этой связи изучение литературного творчества «второстепенных» писателей в историко-литературном аспекте с использованием новых материалов (архивных данных, литературно-краеведческих материалов, электронной базы
© Корухова Л. В., Новосельцева Н. Н., 2015
данных и т. д.) укрепляет и значительно обновляет текстовую и источниковедческую базу для углубленного анализа произведений, ранее не востребованных литературоведением и недостаточно изученных с точки зрения проблемы «литературных рядов».
Как замечает А. А. Дырдин, «земля симбирская, с её памятью о Пушкине, Аксаковых и Тургеневых, Ливчаке и Пластове, Любищеве, Королеве и Сахарове, с её местными святыми и общерусскими подвижниками духа, героями и антигероями отечественной истории, многое
